Текст книги "Когда был Лютер маленький, с кудрявой головой…"

Лютер и мудрый горный старец

Несмотря на свою безмерную мудрость, у Мартина Лютера, тем не менее, ещё оставались вопросы, на которые он так и не нашёл ответа. Например: отчего люди не летают, или есть ли жизнь на Марсе, или куда девается сахар после того как его размешают ложечкой в горячем чае? А молоко? Почему оно скисает, а вода нет?

Не то чтобы эти и подобные им вопросы не давали Лютеру жить, но и помереть спокойно нельзя было, не ответив на них. Так, по крайней мере, ему казалось.

И узнал как-то Лютер, что далеко на юге, в горах Швейцарии, живёт мудрый старец, и зовут его Кальвин. Он восседает на вершине самой высокой горы, а очередь жаждущих попасть к нему на приём тянется аж до самого низа.

Собрался Лютер в путь, и долго ли, коротко ли, но пришёл он к подножию той самой горы, на которой жил и восседал мудрый старец Кальвин. Глядит, а очередь не только во всю гору вытянулась, как ему про то сказывали, но и хвостиком небольшим по равнине пролегла. Спросил Лютер: «Кто последний?» и стал терпеливо ждать.

Шли дни, складывались в месяцы, в очереди успели где родиться, а где и помереть люди, идеи, великие и малые произведения. Например, сам Лютер написал Большую Немецкую Энциклопедию и оставил в ней три-четыре пустых места – для вопросов, ответы на которые Лютер не знал, но ожидал услышать от мудрого старца Кальвина.

По пути Лютер понял, почему очередь движется так медленно, словно мысль в голове папы ватиканского: дело в том, что за время ожидания у людей появляются новые вопросы, которые они и задают сверх прежних по приходе к старцу, и очередь оттого всё более и более замедляется. Согласно ныне отвергнутой ватиканской логике, когда-нибудь должен был наступить день, когда очередь сначала остановится, а потом попятится в обратную сторону.

Лютер задумал сделать доброе дело (а мы знаем, что он ни одного дня не оставлял без своего доброго дела): он решил не придумывать ни единого вопроса сверх тех, с которыми пришёл к горе. Хоть он потом и раскаивался горько в этом своём решении, но твёрдо держался данного себе обещания, ибо был непреклонен во всём, на чём стоял.

Первый раз он пожалел о своём решении не придумывать новых вопросов, когда увидел где-то на середине горы, как некие люди прыгают меж камней размером с человеческую голову и поливают их из леек. Второй раз сожаление посетило Лютера, когда он увидел на высоте, где гора пронзает облака, как какой-то человек оседлал тучу и погоняет её палкой.

Лютер никогда не бывал прежде на такой высоте и с интересом разглядывал крыши домов, покрытых облаками, словно черепицей, аккуратный проход в туче, сделанный для удобства приходящих к старцу, и тучных коров, пасущихся на высокогорных лугах. Только здесь он понял значение слова «тучный». С одной стороны, такого вопроса у Лютера не было, но, с другой стороны, он получил ответ на вопрос, который не значился в изначальном списке. Данная дилемма заставила Лютера мучиться вопросом, нарушил ли он данное себе обещание, и из-за этого он даже не заметил множества других интересных вещей, происходивших вокруг: ни солнечных зайчиков, безбоязненно снующих под ногами, ни солнечных кроликов, бесстыдно размножающихся на открытой местности; ни ветреных девиц, бесстрашно несущихся на перистых облаках подобно древним валькириям, ни скопления советрий, смешивающих созвездия, когда всё небо затянуто тучами и с земли не видно, что творится наверху. В конце концов, Лютер решил, что пары дней, проведенных в молитве на коленях в мрачной сырой башне, будет достаточно, чтобы избыть этот полугрех.

И вот, наступил день, когда дошла очередь и до Лютера. Это произошло так неожиданно, что он только и успел подумать: как же так случилось – он шёл в очереди, а в итоге, очередь сама до него дошла.

Вошёл Лютер внутрь и никакого старца не увидел: сидит перед ним человек, может, даже моложе самого Мартина Лютера, и никого вокруг более не видно. Спрашивает тогда Лютер:

– Как же так? А где же старец Кальвин?

– А я и есть он, – невозмутимо отвечает ему человек.

– Так ты ж ведь и не старец никакой?!

– А ты спроси, что хотел – и увидишь, что я старец.

Спросил Лютер всё, что хотел, получил ответ и увидел, что и впрямь как есть мудрый старец Кальвин пред ним сидит собственной персоной. В свою очередь, Кальвин говорит:

– Теперь моя очередь вопросы тебе задавать.

Но задал он лишь один вопрос:

– Скажи, что более всего страшит человека?

Тут только Лютер заметил, что Кальвин мелко дрожит. Вождь протестантов подумал и ответил:

– Неизвестность. Пламенный проповедник, описывающий адские муки и райские наслаждения, в глубине души не ведает, что он будет делать после смерти. Отважный воин, готовый сразиться лицом к лицу хоть с самим чёртом, не знает, с чем он может встретиться в темноте. Самый уверенный в себе человек не способен постичь, что его ждёт завтра… Да, именно неизвестность более всего пугает людей своей неизвестностью.

Кальвину понравился ответ, и он перестал дрожать.

– Вижу, что ты, Лютер, не уступаешь мне в мудрости, – молвит.

Посидели они так с минуту, помолчали, порассматривали пристально друг друга – шутка ли, два великих человека встретились, нечасто такое бывает.

Потом распрощались, и Лютер домой пошёл, а Кальвин приём продолжил. И хоть и ожидало Лютера двухдневное стояние на коленях на холодном полу, на душе у него было светлым-светло – как на ламповом заводе в солнечный день.

Примечание автора: Когда я вернулся из этой сказки домой и стряхнул с одежд своих пыль дальних странствий, ко мне тут же приступили домочадцы и соседи, умоляя сказать, что же это были за люди, поливавшие камни и катавшиеся на облаке. На это я только и мог ответить, что коли Кальвин Лютеру не сказал, то откуда же я могу про то знать?

Примечание редактора: В первом случае, люди поливали не камни, а местные овощи, и вправду очень похожие на камни. А во втором случае, местный житель объезжал тучу, формируя из неё коня.

Лютер и дьявол

Однажды Лютеру явился дьявол. Ну, как явился – в дверь квартиры Лютеров позвонили, на пороге стоял благообразный бюргер, спросивший, может ли он увидеть хозяина. Его препроводили в кабинет великого реформатора, где незнакомец без спросу уселся на первый подвернувшийся стул (подвернувшийся в прямом смысле: стул, почуяв истинную природу посетителя (а мы теперь знаем, что стулья и кошки чувствуют энергетику намного лучше, нежели люди), пытался бежать, но (видать, не без участия бесовских сил) подвернул ножку и был пригвождён к земле дьявольским задом).

Может быть, Лютер и не заметил бы подвоха в вошедшем господине, если бы не хвост, которым тот так и мёл пол, пока не сел на несчастный стул. Лютер, однако же, виду не подал и спрашивает необычного гостя, зачем тот пожаловал. Инфернальный гость ему и отвечает:

– Переведи ты, Мартин, свет, Гансов сын, для меня Библию на немецкий язык, и плату проси за это какую угодно.

Крепко тут призадумался Лютер: где же тут подвох? С одной стороны, дело богоугодное, с другой – какая ж в том выгода Врагу рода человеческого? Но ведь можно предположить, что хвост был оставлен нарочно, чтобы Лютер догадался, кто пред ним, а догадавшись, решил, что раз дьявол что-либо просит, делать этого не следует, но поэтому как раз и следует сделать, поскольку дьявол не дурак и как раз и предполагает этот двойной умысел.

«Нет, скорее дьявол хочет, чтобы я голову сломал, запутавшись в этих логических хитросплетениях», – решил Лютер. Но только он хотел прибегнуть к старому доброму средству и прокричать: «Изыди!», подкрепив его добрым распятием, как в голову в последний момент примчалась гениальная мысль, подобно фельдъегерю, нарочно медлящему и появляющемуся перед самой казнью с высочайшим указом о помиловании.

– Плата за труд, и впрямь, будет высока, – молвил Лютер. – Но все эти деньги пойдут на строительство монастыря.

Хитрость удалась, ибо дьявол немедленно принял своё истинное обличье, завертелся на месте, зашипел и исчез в клубах дыма – ведь такова сущность любого дьявола какой бы то ни было религии, старающегося не отступать от канонов: он ведёт себя крайне несдержанно и опрометчиво после того, как планы его терпят неудачу.

А Мартин Лютер всё-таки перевёл Библию на немецкий язык, и хотел даже издевательски посвятить сей перевод дьяволу, но не стал этого делать, разумно полагая, что люди, не знакомые с подробностями вышеописанной встречи, не поймут тонкой иронии.

Но о том, зачем же дьяволу понадобилось, чтобы Лютер перевёл Библию на немецкий язык, виттенбергский проповедник старался не задумываться – и так дел хватало.

Путешествие Лютера в страну пёсьеголовых

Эту повесть можно отнести к разряду сокровенных историй, обычно не адресуемых широкому кругу читателей. Но мы не настолько тщеславны, чтобы предполагать у нас широкий круг читателей.

В биографии Мартина Лютера есть период в несколько лет, о котором в многочисленных жизнеописаниях ничего не сказано. Существует множество версий того, что он делал и где находился. Одни рассказывают, что в это время он побывал инкогнито в Ватикане, другие утверждают, что он летал с дикими гусями в Индию, по мнению третьих, Лютер плавал через Атлантический океан открывать новый материк.

Но ни одна из этих версий и близко не стоит к истине. Согласно недавно найденным археологами свиткам из пещер Боденского озера, Мартин Лютер в этот период путешествовал в земли пёсьеголовых.

И не из праздного любопытства или иного какого греховного помысла отправился туда Лютер. Вот как описывается это путешествие в священных свитках.

Однажды задремал Лютер в стогу сена, и явился во сне ему ангел. И сказал божий вестник: «Поднимайся, Мартин, и иди в Гиперборею, что на далёком севере, за высокими горами. Там обитает народ пёсьеголовых и он ждёт твоей проповеди. Но торопись, дабы тебя не опередили ненавистные Христу схизматики московиты, или того хуже, ватиканские католики!».

Получив задание, Лютер тут же проснулся и ревностно принялся исполнять волю Господню. Наскоро собравшись, он отправился на станцию и купил билет на поезд до Гамбурга, чтобы там сесть на каравеллу и отправиться вокруг Скандинавии далее на север, в Гиперборею. Самая далекоидущая каравелла, правда, плыла только до Киркенеса, а о Гиперборее никто и слыхом не слыхивал, но Лютер знал, что так или иначе, а ангел, взявшийся его сопровождать, доведёт его до цели.

В следующую ночь Лютеру во сне вновь явился всё тот же ангел (Лютер запомнил его по родинке на щеке) с дополнением – путешествовать инкогнито. И это ревностно исполнил Лютер: он сбрил бороду, надел тёмные очки и перекрасился в радикального брюнета.

Пока Лютер ехал по долам, по лесам Германии, путешествие проходило гладко. Да и морское путешествие начиналось обманчиво-прекрасно: каравелла выплыла из гавани и быстро скользила по спокойной воде. Но, пройдя гряду прибрежных островов, утлое судёнышко неожиданно было атаковано свирепыми волнами, словно благородная дама кровожадными и златолюбивыми разбойниками. Волны вздымались вокруг корабля альпийскими отрогами, во мраке нельзя было отличить бушующее море от неба, в котором словно взбесились все ветры разом. Буйные бореи силились порвать крепкие паруса и, не преуспевая в этом, страшно завывали. Компас, словно преисполнившись страхом, вертелся как угорелый вокруг своей оси. До сего момента Лютер, не видевший водоёма больше Боденского озера, думал, что самое страшное, что может случиться на водах – это приступ еретичества.¹ Но тут желудок указал ему, что это не самое ужасное испытание. Древние говорили, что подобное притягивает подобное: волнение моря вызвало волнение лютерова желудка, и дабы умилостивить морских богов, Мартин устремился к борту корабля и изверг им из глубин тела своего жертвоприношение.

И, конечно же, Лютера не раз посетили мысли о жалкой погибели в пучинах Посейдоновых, о ничтожности человеческого бытия и прочее, что из века в век посещает всякого путешествующего по бурному морю.

Лютер не доплыл до конечного пункта – Киркенеса – каких-то 8/9 пути. В кромешной темноте каравелла стремительно налетела на невидимую скалу. Убогий чёлн разлетелся в щепки, словно в него попало огромное ядро, начинённое порохом. Божьим промыслом Лютер оказался именно на той доске, коей суждено было выстрелить основоположником мирового протестантизма, как катапульте камнем, и он улетел в неведомую тьму…

Наутро оказалось, что Лютера выбросило на берег в некоем безымянном фьорде. Что сталось с остальными, он не ведал…

Надо сразу сказать, что Лютер никогда не видел троллей. Поэтому, когда он увидал с берега на склоне горы здоровенного верзилу, копавшегося в земле, он тут же принял его за местного крестьянина (в оправдание лютеровой наивности можно спросить: а кто знает, какого роста достигают местные крестьяне?). Подошедши к нему, Лютер, напустив на себя максимум миролюбия, спросил:

– Как тебя зовут, податное сословие?

И тут же добавил:

– Меня, например, зовут Мартин Лютер.

Тролль был не самого свирепого нрава, поэтому, вместо того чтобы пришибить незнакомца сучковатой дубиной, он просто ответил:

– Фритьоф Свартхеймсон.

(Это только в сказках тролль представился бы как «тролль Фритьоф Свартхеймсон», но в реальности же мы, люди, не представляемся как «человек Такой-то Такойтов»).

– Какой овощ или злак сажаешь? – продолжал налаживать контакт Лютер.

Данный экземпляр тролля был, конечно же, менее общителен, нежели люди (что вполне естественно для его племени), но поговорить любил в отличие от своих собратьев.

– Я сажаю камни, из них вырастут горы, – объяснил словоохотливый тролль.

– Эвона что, – медленно протянул Лютер, начавший постепенно догадываться, кто перед ним – кое-что вождь протестантизма знал и о Скандинавии.

– То-то и оно, – ответствовал, прищурившись, тоже догадливый тролль…

Не лишённый прогрессивных взглядов представитель скандинавской фауны, прежде чем закинуть постигшего истину Лютера за горизонт, предложил ему выбрать направление. Мартин, скорее автоматически, нежели осознанно (ибо холодная рассудительность позорно ретировалась), пролепетал:

– Меня в сторону Гипербореи, пожалуйста.

Давно не слышал тролль этого слова, но это не значило, что он его не знал…

Так Лютер, паче чаяния, очутился в Гиперборее. Там ожидало его разочарование, ибо гиперборейцы к тому времени уже были приобщены к московитской ереси и собирались даже в необозримом будущем, веков эдак через несколько, построить город Мурманск. Трудно переубеждать в вере народ, собирающийся построить город.

В тех краях в море, недалеко от берега, увидел Лютер ещё каких-то людей, плававших на льдинах. Люди эти были одеты в чёрные кафтаны, но, главное, они, если Лютеру на таком расстоянии не изменило зрение, имели пёсьи головы. Гиперборейцы называли сей народ то ли «тулениус», то ли «тюлениус» и заверяли Лютера, что сами они с этими пёсьеголовыми не родственны.

Лютер, в коем с новой силой вспыхнула надежда на счастливое разрешение от тяжкого бремени ангельского задания, перекрикивая колючий северный ветер, завывавший как иерихонская свирель, убеждал их не прозябать более во тьме невежества, принять истинную веру… В общем, произнёс стандартную речь из справочника миссионера. Те же, вальяжно развалившись на льдинах, принялись бранить Лютера, а потом и вовсе перешли на собачий лай. Тогда понял Мартин Лютер, что, вопреки заверениям ангела, народ пёсьеголовых вовсе не ждал его проповеди. И решил Лютер возвращаться восвояси.

Впрочем, в следующую ночь во сне ангел продолжал упорствовать в том, что всё-таки Лютер должен выполнить миссию и крестить неведомый народ. Он оправдывал свою оплошность с гиперборейцами тем, что не очень разбирается в частях света – ведь в Раю их нет вовсе. И вообще, добавил он, слово «Гиперборея» в переводе с ангельского на человеческий означает «Египет».

Что ж, Лютеру, ведомому рассеянным ангелом, ничего не оставалось, как продолжить свой путь. Достичь Египта было куда проще – уже много веков дорога туда была чартерной.

Долго ли, коротко ли, дорого ли, дёшево ли, но очутился он, наконец, в стране фараонов, пирамид, коптов и горных павианов, в стране, где солнце печёт с такой неимоверной силой, что превратило камни в раскалённый песок. Среди этих бескрайних песков набрёл он на огромную реку, превосходящую своими размерами Рейн. На берегах её всепокрывающий песок остановился, не в силах совладать со столь могучей стихией.

О земле той Лютер писал в своих путевых заметках: «В тех краях люди уважают животных больше, чем друг друга. Они не употребляют в пищу их мясо, не носят их мех и кожу. Иноземец, по неведению, приезжающий к ним одетым в меха, подвергается яростным нападкам. Более того, в своём безумии они приносят в жертву людей прямо перед статуями животных, кои являются их нечестивыми идолами».

На стенах древних храмов той страны Лютер увидел изображения людей с пёсьими головами. На его расспросы местные жители отвечали, что это вовсе не люди, а боги. Лютер пытался возражать, что нет бога, кроме Христа, остальные же боги ложные, на что возмущённые аборигены приводили сокрушительный, на их взгляд, довод (по взгляду-то их и можно было понять, насколько довод сокрушителен), говоря, что этим богам они молятся уже тысячи лет – как же они могут быть ложными?!

Итак, в Египте пёсьеголовые люди были лишь на рисунках, и Лютер решил, что проповедовать рисункам ещё никто не отваживался, и он первым не станет. Рассудив, что неразумно обращать в истинную веру плод невежественных фантазий, Мартин Лютер покинул эту страну.

… И больше не слушался Лютер приказаний ангела, исправно приходившего к нему во снах. Более того, во снах же он научился и отвечать ему и, пользуясь этим умением, возражал, что был уже и в Гиперборее, и в Египте, а теперь хочет отдохнуть в своём родном Виттенберге.

Спустя какое-то время ангел перестал являться Лютеру во сне – как потом Мартин узнал, того ангела перевели на другую работу, связанную, кажется, с помощью святому Николаю в приёме заявок на подарки в праздник Рождества.

Некоторые летописцы (которым, скорее, подошло бы название мифотворцев), презрев реальные факты, сообщают, что из той страны Лютер не вернулся, остался там жить. И говорят, что когда самому существованию стран протестантских будет грозить страшная опасность, Лютер вернётся и одолеет всех супостатов. И тогда протестантизм установится во всех концах Круга Земного.

Лютер и его последние дни

Под конец жизни Мартин Лютер много болел. Одни сказывали, что это было следствием покушения, когда в Лютера стрелял католический фанатик, и вождь мирового протестантизма был ранен отравленной стрелой. Другие злорадно шипели, что за грехи свои тяжкие Лютер так мучился. Третьи – просто что-то невнятное бормотали.

Но непреложным фактом является то, что дело его живёт и намеревается жить ещё много веков, до конца времён, и восторжествует, когда Бог на Страшном Суде вынесет вердикт, какая религия Емуугодна.

Сны Мартина Лютера

Лютер и архангел Михаил

Лежит Лютер, спит, сон смотрит. Во сне этом является ему архангел Михаил и протягивает меч.

– Держи, – говорит. – Сим победишь всех врагов своих и даже самого папу Ватиканского, который нам самим, признаться, порядком надоел.

– Спасибо, конечно, – учтиво отвечает Лютер. – Но только едва ли я способен исполнить ваше желание – ведь я отродясь оружия в руках не держал.

– Это ж как же так?! – изумился архангел Михаил. – Ты ведь в армии служил, мы про тебя всё знаем.

– Служить-то я служил, да вот только оружие лишь издалека видел: в патриотических фильмах про войну в полковом синематографе, да у командира нашего саблю на парадах всяких.

– Чем же вы всё это время в армии занимались? – не устаёт удивляться архангел Михаил.

– Да всё дачи генералам строили.

– Ну вы даёте! – окончательно не удержался в своей архангельской невозмутимости Михаил и исчез в растерянности, а Лютер проснулся.

«А и в самом деле, – подумал он, – потягиваясь, что это за воины такие, за всё время службы ни меча, ни аркебузы в руках не державшие?»

В тот же день принялся Лютер за написание трактата о реформах в германской армии. А когда он завершил сей труд и опубликовал, то ни один князь, ни одни генерал не осмелился перечить самому Лютеру. И хотели, быть может (не у всех же ещё дачи были построены), да смолчали – слишком уж непререкаем был авторитет Лютера средь германской нации.

Зато после благотворных реформ германская армия стала самой сильной в округе и била любого супостата, который убежать не успел. И победить германца могли только навалившись всем миром, но эти мировые войны к Лютеру никакого отношения не имеют, поэтому пусть о них вам расскажет кто-нибудь другой.