Текст книги "Посттоталитарная теология. Современный кризис христианства и его преодоление"

Трудности перехода

Однако, хотя и говорится, что важным братским качеством является неиерархичность, считается, что «естественной нормой общинно-братской экклезиологии и жизни является обретение старшего в общине и (или) братстве, осуществляющего не столько служение управления, сколько служение учительства или пророчества…» Если происходит обретение старшего в общине и братствах (даже когда это старшинство т. н. обратное [ «кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою» (Мк 9:35)], то сразу же возникает опасность институционализации с возможным отходом от декларируемых принципов неиерархичности и личностного общения.

Если попытаться выразить эти мысли афанасьевским языком, то можно будет сказать, что есть поставление на служение старшего («пресвитера» в евхаристической экклезиологии), катехизатора (учителя) и рецепция общины. Отец Георгий прикровенно идеи отца Николая Афанасьева осуществляет в пространстве общинно-братской жизни, которая должна основываться на благодатном, а не правовом принципе. Но для этого немного-немало приходится перейти в другое смысловое и терминологическое поле, и этот переход не всем понятен и очевиден. Но зато это дает возможность реалии церковной жизни апостольского века частично возродить в современности. И тогда становится возможным разговор о существовании народа Божьего как активного участника богочеловеческого взаимодействия. Конечно, теория и практика в экклезиологии отца Георгия не всегда совпадают. Желаемое и декларируемое не всегда соответствует имеющемуся. Впрочем, такое положение вещей часто встречается и в других теориях и практиках.

Предполагается, что у каждого верного, согласно общинно-братской экклезиологии, должна быть своя харизма, свой дар, соответствующее этому дару служение, затем послушание и необходимая работа. Отец Георгий пишет, что в поместно-приходской парадигме прямо противоположная иерархия: сначала работа, потом послушание и, возможно, служение. Однако и в том, и в другом случае остается разрыв: либо человек служит в церкви, а на работе лишь отбывает необходимое время для заработка (при этом происходит четкое разделение на сакральную и профанную среду, работа в таком понимании находится на территории «мира сего»), либо, наоборот, – работа для него на первом месте, но она не имеет характера служения, а лишь поглощает большую часть его времени, никак не способствуя духовному росту, раскрытию личности и собиранию Церкви. Оба этих варианта описывают ситуацию, когда человек живет нецелостно, в нем отсутствуют необходимые баланс и равновесие между его братской и внебратской жизнями.

Конечно, в современной православной экклезиологии отец Георгий сделал существенный шаг вперед. Но при этом остаются и свои не очень разработанные вопросы.

Один из таких вопросов связан с вынужденной дополнительностью. Никуда не уходит нормативная поместно-приходская экклезиология, поэтому общинно-братская экклезиология стремится к тому, чтобы обрести полноту церковной жизни, но ее не обретает. Также не происходит обретения целостности евхаристического собрания. В пространстве евхаристического собрания не происходит того общения, о котором говорил отец Николай Афанасьев, в основном, по причинам большой канонической инерции, существующей в церковной жизни. Также претензия на тотальность в братской жизни опасна возможной тоталитарностью. Дрейф в сторону экклезиологии ордена (с одной харизмой), как у католиков, а не с попыткой двигаться в сторону полноты даров Духа Святого, создает двусмысленность для тех, кто воцерковляется, и также уводит от общецерковных мак-розадач, связанных с т. н. Великим поручением Иисуса Христа.

Также ни в экклезиологии, ни в практике ПСМБ не развито служение вспомоществования. В общинах и братствах нет специально выбранных людей, которые собирали бы деньги и из этих денег осуществляли бы помощь нуждающимся в общинах и братствах (собираемая десятина идет на поддержание работы института и других братских структур, что, кстати, существенно, т. к., по нашему мнению, десятина и должна идти именно на духовное образование, а не служение вспомоществования). Иногда в общинах есть т. н. заботники, но эти заботники только стараются интересоваться о тех или иных сложностях, реальных финансовых полномочий у них нет. Если нет соучастия в экономическом смысле, возникает вопрос, есть ли в таком случае любовь? Служение вспомоществования – одна из форм проявления помощи и любви. При этом в свое время были рассуждения о служении дьяконисс, о возрождении чина дьяконисс, но как далеки были эти разговоры от сути дьяконического служения! Конечно, опасен и другой крен, когда апостольское «общение имуществ» с заботой о нуждающихся подменяется обобществлением имуществ с полным античеловеческим по сути отказом от всякой собственности, что свойственно, например, монастырям или, скажем, Крестовоздвиженскому православному трудовому братству Н. Н. Неплюева, чей опыт ПСМБ рассматривает как один из образцовых.

Можно еще сказать, что когда есть попытка жить по благодати в афанасьевском смысле, из-за отсутствия устава и разработанного правового аппарата нередко может наблюдаться бесправие по отношению к рядовым братчикам. Отец Георгий, следуя отцу Николаю Афанасьеву, стремится создать благодатное, а не правовое пространство жизни, но такое противопоставление права и благодати в общинно-братской жизни и проблемы, с этим связанные, наглядно показывают уязвимость экклезиологии отца Николая Афанась-ева в этом вопросе. Основной принцип права – защита слабого, право нужно больше слабому, а не сильному, и когда есть чрезмерное противопоставление права и благодати, этого слабого могут лишить защиты. Отсюда так часта в ПСМБ практика вывода за пределы братства неудобных или неугодных братчиков (не по принципу, скажем, их греховности, а по принципу их самостоятельности). Нет устава братства, который мог бы этих братчиков защитить. Вообще, пренебрежение к праву как таковому и шире – к европейскому антропоцентризму в целом, где существенное внимание уделяется сугубо человеческой стороне дела (без отсылки к духовным предметам), чрезвычайно характерно для восточно-православного христианства.

Вышеперечисленные проблемы свидетельствуют о том, что при всем существенном шаге вперед и в общинно-братской экклезиологии «теология расколотости» остается до конца непреодоленной.

Церковь-космос. Экклезиология отца Сергия Булгакова

Хотелось бы поговорить еще об одном православном мыслителе, который, на наш взгляд, оказал существенное влия-ние на православную экклезиологию XX века. Это отец Сергий Булгаков. Конечно, о нем следовало бы говорить раньше всех, т. к. его жизнь и его творчество предшествовали жизни и творчеству других действующих лиц нашего повествования. Но мы не случайно так построили наше изложение, что говорим о нем позже. На наш взгляд, именно этот автор предложил наиболее глубокое экклезиологическое осмысление, поэтому вполне логично говорить о нем в конце.

В 1942 году отец Сергий Булгаков заканчивает в Париже книгу «Невеста Агнца», в которой в том числе обосновывает ряд экклезиологических положений.

По отцу Сергию Булгакову, Церковь есть, прежде всего, диадическое откровение Логоса и Духа Святого. Всякая экклезиология, ориентированная монистически, по его мнению, дефективна. «В церковном организме соединяются многие члены и распределяются многоразличные дары при наличии живого многоединства, которое возглавляется Христом и оживляется Духом Святым. Для характеристики этого организма одинаково существенно параллельно с многоединством ипостасных членов тела и многоединство даров Духа, которыми в их целокупности Дух Святой напояет все человечество».

«Учение о Церкви как теле Христовом, о храме Духа Святого имеет, прежде всего, значение антропологическое, в нем утверждается некий панхристизм и панпневматизм, для которых притом не поставлено каких-либо ограничений. В данном ракурсе оно просто содержит мысль, что после Боговоплощения и Пятидесятницы Христос есть глава всего человечества и, следовательно, живет в нем. То же справедливо и по отношению к Духу Святому. Это учение о Церкви, которое напрямую вытекает из апостольских посланий, не должно быть превращаемо в некий декоративный орнамент, остающийся только на заднем плане, при обращении главного внимания на институциональную природу Церкви, ее внешнюю организацию». «Церковь как Богочеловечество, как Тело Христово и Храм Духа Святого представляет собой соединение начал божеского и тварного, нераздельное и неслиянное их взаимопроникновение. В синергизме божественное начало проникает в человеческое, человеческое же возводится к божественному. Поэтому практически синергизм есть подаяние божественных даров и приятие их. В своей совокупности эти дары суть полнота, а в своей приуроченности к личному приятию в раздельности их суть разные служения». Через это и совершается возрастание тела Церкви. Причем количество и качество перечисляемых у апостола Павла даров отнюдь не носит исчерпывающего характера и, конечно же, оставляет возможность для развития, дополнения и интерпретации.

Мы видим, что в экклезиологии отца Сергия церкви предается космическое значение. Границы церкви от евхаристического собрания раздвигаются до размеров всего человечества. Конечно, на отца Сергия оказал влияние философ Владимир Соловьев с его учением о богочеловечестве, но именно отец Сергий Булгаков ввел это учение в богословский контекст, найдя соответствующие терминологические связи. В отличие от отца Николая Афанасьева отец Сергий предлагает онтологию даров Духа Святого, которая глубока и целостна: «Все служения имеют характер личных даров, служений, вдохновений, творчества, органично входящего в жизнь церковную. Церковь здесь раскрывается не в аспекте институционального иерархизма, но личного творчества и вдохновения, как содержание жизни церковной. Эта органическая и творческая жизнь Церкви онтологически предшествует иерархическому началу, в организованной форме возникающему в Церкви позже. Этот духовно-органический характер Церкви в сравнительно позднейшее время в значительной мере забывается и даже затемняется институцио-нально-иерархическим». «Границы Церкви мистически или онтологически совпадают с границами силы Боговоплощения и Пятидесятницы, каковые обуславливаются лишь готовностью человека к тому, чтобы вместить данное откровение». Божественный свет, достигая человека, свидетельствует ему спасение, и это свидетельство универсально, оно призвано расшириться до всего человечества. Даже далее, «универсальность необходимо распространить от человека и за человека. Человек не существует отдельно или оторвано от всего мироздания, напротив он есть его средоточие и центр, и человеческая природа в себя включает всю тварную природу». Однако в раскрытии взаимодействия начал Божеского и человеческого надо провести различие Церкви как благодатного установления и отделить ее от всего остального мира, лежащего вне ее, «во тьме и сени смертной».

Глубина и цельность, предложенные отцом Сергием, неизбежно оказывают влияние и на православную сакраментологию. Он пишет, что «таинства церкви (которых согласно догмату Тридентского Собора семь) имеют производное значение в отношении к всетаинству Церкви». «Сокровищница благодати как полнота жизни во Христе Духом Святым не может быть увеличена как таковая. Но мера приятия ее даров различна, как различны и сами дары, хотя и тот же Дух». Или, продолжая: «Апостольская Церковь имеет и преподает дары Святого Духа, так сказать, непосредственно, без особливого посредства иерархии». Поэтому «иерархически-сакраментальная организация не есть адекватное или абсолютное явление Церкви, чем и устанавливается известная ее относительность. Эта релятивизация отнюдь не умаляет всей силы и значимости церкви как иерархически-канонического установления и не колеблет божественности этого установления в истории, но, несомненно, свидетельст-вует об известном несовпадении Церкви ноуменальной или мистической с институциональным ее явлением. А это означает, что сила Церкви не может не простираться за пределы церкви институциональной. Это значит также, что даяние духовных даров, Пятидесятница церковная, не ограничивается “семью” таинствами и ими не исчерпывается, но может иметь для себя и иные пути, несакраментальные, как это никогда и не отрицалось в Церкви со времен апостольских».

По отцу Сергию Булгакову, иерархия в теле Христовом есть не столько власть, сколько функция и служение, которое существует наряду с другими функциями и служениями. Поэтому надо, прежде всего, принять, что в этом смысле вся церковь сверху донизу иерархична. Т. е. в церковном организме присутствуют многоразличные силы, призванные не разрушать, а созидать, не ослаблять, а укреп-лять так, чтобы на месте хаоса возникал божественный порядок и гармония. Очевидно, что эти порядок и гармония могут возникать только тогда, когда все силы распределены согласно Божественному предназначению, находясь при этом во взаимодействии друг с другом определенным образом, примерно так, как мы читаем об этом у апостола Павла: «И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, Апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями; далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки. Все ли Апостолы? Все ли пророки? Все ли учители? Все ли чудотворцы? Все ли имеют дары исцелений? Все ли говорят языками? Все ли истолкователи? Ревнуйте о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший» (1 Кор 12:28–31).

Новая экклезиология и открытое христианство

В противоположность общинно-братской экклезиологии «космическая» экклезиология отца Сергия Булгакова вводит в зону своего внимания реалии не только малой группы (общин и братств), но и всего остального как братского, так и внебратского, как канонического, так и неканонического, как евхаристического, так и внеевхаристического обществ, как духовного, так и материального мира, призванного войти в мистические границы Церкви. Поэтому здесь иерархический порядок (отсутствие бесчинства и анархии), канонико-правовая разработанность (каноническая традиционность, правовая защищенность и юридическая оформленность), географическая привязка, освящение пространства и «телесность» обретают большую важность. Имеется в виду не то, что все качества иерархичности, каноничности и географичности принимаются в том виде, как они есть, а то, что за них должна быть взята ответственность. Это поле для созидания и творческого поиска.

Экклезиология отца Сергия открывает для церковного человека новые возможности: его ментальное поле расширяется и соответственно расширяется его поле деятельности как церковного человека, христианина. Если раньше деятельность христианина была стереотипно замкнута в церковном собрании, в монастыре, когда он, допустим, хотел реализовать свои духовные дары в иерархическом служении, то теперь в этом нет такой необходимости. Отец Сергий дает возможность христианину рассматривать свой путь в церкви в более развернутом и гибком варианте.

Конечно, есть проблема с воплощением этой экклезиологии. Как понять, где она реализовалась, а где нет? Здесь можно, наверное, указать на пример отца Александра Меня и его круга. Известно, что отец Александр с большим интересом и вниманием относился к творчеству и Владимира Соловьева, и отца Сергия Булгакова. И его концепция открытого христианства во многом основана на экклезиологии отца Сергия. Открытое христианство в православии еще слабо присутствует, но у него есть определенные перспективы. Открытое христианство открыто всему новому, в том числе иным традициям, не спешит огульно все осуждать, делить мир на свой и чужой, оно стремится вобрать в себя все, где есть отпечаток Логоса. В такой открытости есть возможность для диалога, каких-то совместных действий… Однако не стоит забывать, что обратная сторона открытости – отсутствие четкой границы церковного и нецерковного, когда внутрь церкви может попасть то, что в ней не должно быть… На языке этой экклезиологии можно говорить и с другими религиями и с неверующими… Но как говорить внутри церкви? Часто исчезает общинное измерение церковной жизни. Человек улетает в «церковный космос», но теряет свою духовную семью. Община – это духовный дом человека, и, потеряв ее, человек оказывается духовно бездомным. Для кого-то это нормально (когда человек, как спутник, вышел на высокую духовную орбиту и уверенно движется по ней), а для кого-то это может обернуться «кораблекрушением в вере».

Что дальше?

В ходе нашего небольшого экскурса мы рассмотрели основные, по нашему мнению, богословские ходы, сделанные в православной экклезиологии XX–XXI веков. Конечно, были и другие авторы, и другие работы, но, на наш взгляд, ключевые мысли мы изложили. Можно сказать, что в современном русском православии есть тренд на критическое отношение к канонам, есть тренд на избавление от травмы расколотости в разных видах и как желание уйти от компромиссов, и как желание уйти от разделенности. Есть тренд на новое иночество в разных вариантах, когда то здесь, то там возникают очаги духовного общения, и эти очаги возникают уже не как «самочинные сборища», а как вполне законные, богословски обоснованные внутрицерковные образования. Есть тренд на то, что вера чувствует свою устойчивость без институций, когда люди не нуждаются в такой опоре на иерархию, как раньше, а уже могут жить по вере в свободе как в индивидуальном плане, так и объединяясь в какие-то сообщества. В иерархии, как правило, нуждаются недостаточно наученные люди (поэтому иерархия, может быть, подсознательно заинтересована в массе своей в том, чтобы народ оставался не научен, тогда им проще манипулировать). Но когда люди научены, влияние иерархии неизбежно ослабляется, т. к. на первый план выходят большие духовные дары, связанные с учительством, пророчеством, творчеством… Наверное, можно сказать, что есть тренд на экспансию «Тео-» (Божественное) в разные сферы жизни. Можно говорить о появлении в хорошем смы-сле теокультуры, теополитики, теообразования, теопсихологии и т. д. При обилии всего негативного, связанного с неприглядной церковной действительностью, люди в условиях открытости не боятся религии как таковой. Теокультура – это не культура с православной формой, а когда в произведениях культуры присутствует духовное начало (например, отец Александр Мень считал, что в каждом хорошем произведении присутствует Божественное), теополитика – это когда политика осмысливается как область Божьего действия, а не попытка политически отстаивать интересы клерикальной корпорации, раньше такого осмысления не было потому, что часто считалось, что церковь должна быть вне политики. Также и в других областях жизни, когда люди пытаются совместить ту или иную деятельность с самоощущением самих себя как верующих…

После предложенной концептуализации, наверное, можно сказать, что православная экклезиологическая мысль в XX–XXI веках проделала определенный путь. Что это за путь? Можно ли сказать, что это был и есть трудный путь к свободе? Будем надеяться, что да. Важно, что этот путь не закончен. Он продолжается.

Сентябрь 2019 года.

Публикация в СМИ: www.ahilla.ru

Еще раз о расцерковлении и общинах…

Зачем нужна община? Только ли для того, чтобы любить?

Тема расцерковления и возможного его преодоления не оставляет православный рунет. Это означает, что за этой темой скрывается живой нерв… Недавно в Блоге портала predanie.ru вышло две статьи на эту тему. В первой Александр Королев говорит, что одна из главных причин расцерковления заключается в том, что «не происходит полного воцерковления», которое, по мнению автора, члена ПСМБ, возможно только в общинах. Александру Королеву возражает Дмитрий Матвеев, который говорит, что община может быть только формой организации людей, а вопрос о том, в какой форме лучше воплощается любовь, не имеет объективного ответа. При этом Дмитрий говорит о том, что «общение – более первичная ценность, чем община: второе нужно ради первого, и первое не свести ко второму».

Оба автора весьма убедительны и с обоими хочется согласиться. Но при этом не покидает ощущение некоторой недосказанности…

Действительно, у расцерковления может быть много причин, начиная от несбывшихся ожиданий воцерковляемого и заканчивая совершенно иррациональным самоизгнанием из рая… Искать причины расцерковления все равно, что пытаться понять, где больной подхватил вирус гриппа…

Может быть, имеет смысл в дискуссию об общинах и расцерковлении ввести дополнительные смысловые структуры?

Я не думаю, что перспективно говорить на темы, поднятые авторами статей, только в категориях расцерковления и любви. Как, например, сравнить любовь в семье Петровых и в семье Ивановых? Разве только, словно по Льву Толстому, сказавшему, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а все несчастливые несчастливы по-своему, начать искать грехи?..

Не лучше ли говорить о церковной норме? Скажем, в семье, если норма – единобрачие, то семья «один муж, две жены» – это то, что за гранью нормы, хотя любовь может быть и там. Также и с общинами. Община – естественная форма актуализации общения и жизни членов церковного собрания. При этом, что важно, смысл существования церковного собрания общением не исчерпывается. Семья – это не только любовь и общение, это еще и совместная экономическая деятельность, воспитание детей, содержание общего дома и т. д. Также и церковное собрание – это в пределе полнота духовных даров (любовь – только один из них). К задачам церковного собрания относятся: миссия, катехизация и научение жизни по вере, организация духовного образования, совершение Евхаристии и других богослужений, помощь нуждающимся, создание среды общения, детская работа и т. д. Можем ли мы назвать такие церковные собрания, где все это есть и причем надлежащего качества? Едва ли. Скорее, есть некоторые церковные группы, которые движутся к полноте церковной жизни…

В этой связи не выглядит искусственным частое противопоставление прихода и общины. При этом полноты церковной жизни ни в одном из названных церковных образований, если оно оторвано от другого, вероятно, нет. Община в силу канонических сложностей не может совершать Евхаристию, а приход не может оторваться от жесткой властной вертикали, в которую выродилось современное поместно-приходское церковное устройство. Поэтому, если приход ставит себе задачу быть церквообразующим приходом, на приходе обязательно должны возникать общинные формы духовной жизни, как это было, скажем, в новодеревенском приходе при жизни отца Александра Меня. А богослужебные и иные формы приходского общения, в том числе и Евхаристия, должны одомашниваться в том смысле, что верующий человек в церкви должен чувствовать себя не в гостях, а дома, со всеми атрибутами дома…

Если же община ставит себе задачу быть церквообразующей, она должна стремиться к созданию «аэродромов», без которых, как известно, «самолеты» не летают. К таким «аэродромам» могут относиться приходы или внеприходские места для собраний. При этом для создания и поддержания среды общения без опоры на приходы необходимо координировать действия с другими такими же общинами, включая, может быть, создание межобщинных координационных структур. Иначе движения к полноте духовной жизни не будет происходить, а реальность церковной жизни такова, что она либо расширяется, либо сужается, как могут расширяться и сужаться сакральные пространство и время… Очень хорошо общинам иметь единый богослужебный центр, который может быть и вне прихода, даже, если там будет служиться только вечерня мирянским чином, а не Евхаристия. Конечно, это не должно приводить к замкнутости. Община, замкнувшаяся сама на себе и создавшая из самой себя некий мирок общения, не вышедшая на уровень Церкви как Божьего мира, представляет жалкое зрелище… Общине в организационном смысле труднее, но зато у нее может быть больше свободы и больше дерзновения.

Все эти усилия, которые могут предприниматься как на приходах, так и в общинах, конечно, ничего не гарантируют, но если не создавать форм жизни, способствующих воцерковлению, церковный народ так и останется «невеждой в Законе» и будет проклят.

Сентябрь 2017 года.

Публикация в СМИ: www.predanie.ru