Текст книги "Бинарная плащаница"

Бинарный код 111

Я немало говорил о заблуждениях Поэтессы. Но главной – самой чудовищной ее ошибкой я считаю бездумное отрицание прошлого и юношеский нонконформизм, с которым автор «Чисел» смела с доски суть человеческой души-веры-самопознания, решив, что машинисты способны сотворить будущее с чистого листа…

Итогом стало свержение кумиров, разорение капищ и подрыв вековых устоев. Если бы не ужасные последствия бесчинств тритонов, за которые предстоит расплачиваться нам, все произошедшее можно было бы сравнить с боем на подушках. Дети резвятся, не замечая, что порвали пижамы и разгромили собственную комнату; им весело, они охвачены азартом, а лукавое существо из шкафа подбивает продолжать «праздник непослушания», наплевав на советы и предостережения старших…

Увы, электронным альбигойцам наших дней никто не помешал. Тритоны Сорок Два отомстили не только за свое неумение адаптироваться в материальном мире, произвол верхолазов и хищность капитализма. Также они отомстили за когда-то разрушенный Монсегюр, охотно бросившись в Крестовый поход против «примитивных верований».

Начисто отрицая религиозную подоплеку нейкистского движения, и Поэтесса, и Сорок Два не смогли прочертить зримую грань и указать на разницу. Год за годом они оба впустую играли словами, пытаясь скрыть очевидное – налицо сходство идеологий и способов внедрения в умы человечьи…

Поэтесса утверждала, что все чудеса способен творить человек. Сам, лично, своими руками, уподобившись Богу. Три года назад человечество увидело, к чему могут привести подобные заблуждения. Потому что человек – не есть Бог, никогда им не был и никогда не станет. Предел пути его – возвышение над себе подобными. А все попытки грозить небу кулаком обыкновенно имеют особенность заканчиваться ударом молнии…

Далеко не все в этом мире, даже насквозь пропитанном наукой и Цифрой, имеет рациональное объяснение. Далеко не все. И ровно столько, сколько на Земле будут происходить крохотные или глобальные чудеса, среди людей найдутся жалкие трусы. Слабые духом человечки, боящиеся признать существование чего-то запредельного и волшебного, настаивающие на применениях фальсификаций, еще не открытых законах физики, математики и кибернетики.

«Шепот цифровых идолов», глава 4

– Запомнил, что именно от тебя требуется?

– Д-да… – Голос дрогнул всего чуть-чуть, но от Хуго это не укрылось.

Швед понимающе качнул головой, разворачиваясь на пассажирском сиденье просторного «Ауди Дромадера» так, чтобы максимально прямо смотреть на машиниста. В его глазах не читались ни усталость, ни раздражение. Даниэль знал, как хорошо шеф относится к нему и к остальным членам группы, но с волнением поделать ничего не мог.

Над припаркованным в нижних кварталах внедорожником пронеслась монорельсовая «собачка». Франкфурт восстанавливал инфраструктуру весьма оперативно – сказывались нетерпеливость верхолазов и поток дешевой рабочей силы, не совсем легально завозимой в Анклав с юга Франции.

– Понимаешь, Даниэль, что намеченное можешь исполнить только ты? – мягко, почти по-отечески спросил Энквист, разминая в пальцах светло-зеленую сигарету со вкусом мяты, но не спеша прикуривать.

Гордон Бакли, сидевший за рулем «Дромадера», в разговоре участия не принимал, разглядывая новое приобретение в коллекцию – какую-то средневековую монетку. Деньги – это ток жизни, так он говаривал? Глядя на пышущие жизнью районы центрального Франкфурта, Даниэль Жицкий был склонен согласиться.

Подумать только, в вечерний час пик здесь даже зажигали неоновую рекламу! Ненадолго и не на полную мощь, но верхолазы давали подданным почувствовать, что жизнь налаживается. Жизнь. Финансовые потоки. Власть.

Заметив, что мысли машиниста снова свернули с верной тропки, Хуго побарабанил пальцами по кожаной спинке сиденья. Невроз виновато улыбнулся и кивнул.

– Понимаю, шеф.

Наверное, дело было не только в перспективе выхода в шумный ночной город. Проблема состояла в том, что Жицкий никогда не любил коллег по цеху. Ни до Инцидента, ни после. А уж тех, кто пошел за Сорок Два, присягнув на верность «поплавкам» и п-вирусам, поляк просто ненавидел…

– Ты отдаешь себе отчет, Даниэль, что никого другого в бар не пустят? Не пустят даже на порог.

– Отдаю…

В голове все еще вертелись образы ненавистных тритонов. Слабых, беспомощных без волшебства Троицы. Он наверняка встретит кого-то из них внутри. Наверняка. Худых, доживающих последние годы своей никчемной жизни. Готовых за дозу «синдина» пойти на штурм серверов Пирамидома и даже продать душу. Впрочем, они и так продали свои жалкие душонки. Продали за бесценок Сорок Два, этому лживому Пророку и его слепому Крестовому походу, обернувшемуся беспощадным экономическим луддизмом.

– Понимаешь, что идешь без прикрытия? – Может быть, со стороны казалось, что Хуго разговаривает с машинистом, будто с умственно отсталым. Но командир делал это так ненавязчиво, что обижаться вовсе не хотелось. – Уяснил, что рядом не будет ни меня, ни Бакли?

Глубоко и, как ему показалось, решительно вздохнув, Невроз снова кивнул.

– Это твои коллеги, Даниэль. – Энквист снова развернулся к лобовому стеклу «Дромадера», вставляя сигарету в губы. – И даже если ты презираешь нейкистский сброд каждой клеткой и частичкой сознания, они остаются твоими коллегами. И в чем-то даже единомышленниками.

Швед был прав, чего тут спорить? Но от этого спланированное им задание легче не становилось. Даниэль вытер вспотевшие ладони о штанины джинсового комбинезона.

Несмотря на то, что ему неоднократно напоминали о мощной силе воли, в свое время удержавшей машиниста от употребления «синдина», он себя сильным человеком не считал. Да, уберегся. Да, выждал должное количество времени. Но причинами были не расчет и здравый смысл, а откровенное недоверие, с которым Невроз отнесся к новому веянью. А все, что было потом – вера в собственные силы, убежденность, что виртуозом сети можно стать и без химических костылей, – это все пришло позже, став оправданием собственной трусости.

– Оставайся начеку, дружище, – не оборачиваясь, предупредил шеф, вставляя в ухо динамик передатчика.

– А если почуешь подвох, тощий, сразу беги, – не отрывая взгляда от монеты, вставил ирландец, коротко хохотнув. – Уж снаружи-то мы тебя прикроем, будь спокоен…

– Останусь, – как можно спокойнее и увесистее подтвердил Жицкий, берясь за дверную ручку. – Шеф, не переживай, я справлюсь. Да, мне страшно и неуютно, я много лет не общался в реале с «собратьями по цеху», но я справлюсь.

Поймав его взгляд в зеркале заднего вида, Энквист ободряюще улыбнулся и кивнул в ответ. Он верил в своего человека, как в самого себя, и точно знал, что в нужный момент тот сможет победить собственный страх.

Открыв дверь, Невроз выбрался на влажный от дождя тротуар Сумеречного Квартала. Люминесцентная реклама на стенах окрестных домов отражалась в лужах. Всполохи оставались лишь былым подобием неонового пиршества, которым славились улицы городов до всемирной встряски, но и они словно кричали: все будет хорошо, мир возродится!

В голове не укладывалось – второй Анклав за последние несколько недель. Еще в начале сентября они колесили по Монреалю, выискивая законсервированные лаборатории граверов, и вот уже пересекают океан на скоростном лайнере, приземляясь в самом сердце Европейского Союза.

Большие деньги, очень большие. Нереально большие деньги, вложенные в расследование. Жизненная сила цивилизации, как говорит ирландец. Волшебный ветер, способный за считаные часы перенести крохотного человечка через половину земного шара.

Даниэль не знал, что именно ищет их хозяин на этот раз. Но, судя по расходам, дело того стоило. Это в свою очередь означало, что на карту поставлено очень много, и от «горностаев» требовалось показать себя с лучшей стороны. А в эту конкретную минуту – лично от Даниэля Жицкого, тридцатилетнего поляка из крохотного гетто на границе Старой Варшавы.

Он справится. Он – полноценный член команды, а не только придаток «раллера», прикрывающий боевые операции из сети. Стрелять, конечно, за время работы с Энквистом ему приходилось, но считаные разы, да и то наугад, создавая видимость. Но бывало ведь и такое. Значит, Даниэль справится и сейчас. Несмотря на волнение, потные ладони и перспективы общения с себе подобными.

– Как слышишь меня? – спросил передатчик в ухе голосом шефа.

Заглянув в переднее боковое окно «Дромадера», Невроз поднял вверх оттопыренный большой палец. Из-за электронной тонировки сидящих внутри мужчин видно не было, но машинист знал, что его жест заметили.

Сейчас он пересечет улицу. Под пристальными взглядами двух вышибал войдет в «Дигитале рейхгстаг». А затем найдет для группы новую зацепку. Ведь не зря же они жгли порох на улицах Монреаля?

Конечно, не зря.

Трофеи, раздобытые в северном Анклаве на другом конце океана, свое дело сделали. И пусть под огнем неизвестного противника им удалось захватить совсем немного, свою пользу принесли и эти крохи. Несмотря на то, что для анализа вынесенных из лабы «балалаек» и электронных пропусков пришлось несколько суток напролет шерстить нестабильную сеть, след был обнаружен…

Вспомнив о перестрелке в Монреале, где его чуть не достала шальная пуля уличного отребья, Даниэль вздрогнул. Прогнал невеселые воспоминания, зашагал к бару, чья яркая вывеска была подсвечена тремя химическими фонарями.

Конечно, большую часть спасенного в электролабе Кот-Де-Перрона пришлось уничтожить, оно не представляло никакого интереса и до сих пор могло «маяковать». Еще одна часть тянула ниточки к людям, давным-давно простившимся с жизнью. И только малая толика информации, одна-единственная улика, как называл ее Энквист, вела к человеку, все еще топчущему умирающую планету. И здесь Невроз без лишней скромности мог заявить, что вычислить этого человека помог именно он – отрядный машинист, несколько дней лопативший тонны бесполезного сетевого мусора.

Теперь лабу, богатство которой Жицкий вспоминал с душевным трепетом, наверняка ликвидировали. Эвакуировали, если за нападением стояли прошлые хозяева мастерской, или вообще безжалостно выжгли, уничтожив все следы. Но один все же остался, и именно поэтому позавчера утром пять «горностаев» сошли с трапа комфортабельного «Орбитал Джета», один полет на котором стоил месячной зарплаты большинства сидящих в «Рейхстаге».

Даниэль не упустит уцелевшую зацепку. Даже если для этого ему придется на один вечер переквалифицироваться в оперативного сотрудника, как того хочет Хуго.

Скорее по привычке, нежели от истовой веры, машинист вознес короткую молитву Цифре, как всегда делал при входе на небезопасную и враждебную сеть. Он и заметить не успел, как ноги принесли его к дверям кабака, оставив нерешительно мяться под присмотром двух широкоплечих арабов.

– Вход только машинистам, – отстраненно предупредил один из них, скрещивая руки на груди.

– Я и есть машинист. – Неврозу показалось, что он произнес это громко и уверенно, но из глотки вырвались невнятные хрипы. – Я машинист, – повторил он уже разборчивее.

В принципе все наглядные атрибуты были при нем. Но бритая голова и несколько блеклых татуировок, демонстративно относящих его к ледоколам Цифры, еще не являлись гарантией членства в транснациональном братстве. Поэтому араб отступил в сторону, позволяя рассмотреть дисплей и выдвижную деку слева от двери в бар.

– Ну, тогда попробуй войти, – с деланым равнодушием промычал он, почесывая небритую щеку.

Даниэль сделал шаг вперед, с сомнением рассматривая компьютер-привратник. Раз в несколько минут тот генерировал случайную задачу, решить которую было под силу почти любому машинисту. Любому взрослому настолько, чтобы шляться по барам, – уж точно.

Брезгливо выдернув из деки заляпанный сотнями рук привод, Жицкий вынул из комбинезона собственный, подключаясь к пропускной системе. Получил задание, приступив к набору команд еще до того, как мозг проанализировал мизерную сложность теста. На дисплее зажглись надписи «Задание выполнено, вход разрешен», исполненные на арабском, немецком и русском языках.

Мускулистые арабы, нанятые хозяевами бара для физической охраны парадного, потеряли к гостю последние крохи интереса. Вот если бы тот ненароком ошибся, заставив машину выдать предупредительный сигнал, тогда парням было бы чем поразвлечься во время рутинной вахты. А так… вероятнее всего, контингент, наводняющий «Дигитале рейхстаг», крепыши и за полноценных людей-то не считали.

Замок с шипением разомкнулся, створки раздвинулись, приглашая Невроза в шумные просторы бара. Едва удержавшись, чтобы не оглянуться на «Дромадер», припаркованный в сотне метров вниз по улице, он вошел внутрь.

– Все в порядке, старичок, – услышал он умиротворяющий голос командира. – Ты справишься.

Конечно. Сомнений нет. Машинист не имеет права подвести команду, даже выбравшись из недр оперативного центра…

Кабак, заполненный коллегами Жицкого, был таким же, каким запомнился еще юному Неврозу, только начинавшему постигать тонкости укрощения Цифры. В одном из его залов танцевали под ритмичные уханья, вживую извлекаемые двумя парнишками из портативных механических синтезаторов. Во втором, где хотели пообщаться, над укромными кабинками парил мерный гул голосов.

Было темно, душно и прокурено.

Осмотревшись с порога, «горностай» двинулся к стойке.

На него косились – новенькие захаживали в «Рейхстаг» нечасто, сказывалось нестабильное транспортное сообщение между Анклавами, превратившее Франкфурт в почти автономный паровой котел. Или кастрюлю с вечно варящимся супом, куда давно не подбрасывали новых ингредиентов. Или банку с пауками, никак не способными сожрать друг друга.

Половина столиков пустовала: не так много осталось в одном из крупнейших европейских Анклавов тех, кто мог с легкостью пройти через электронного привратника. Свет давали толстые трубки, заполненные светящейся химической взвесью, которую раз в час приходилось основательно взбалтывать, иначе иллюминация затухала.

Как и прежде, здесь обменивались информацией, делились тонкостями мастерства, корректировали рецепты «динамита», искали и продавали заказы, бахвалились удачным взломом, торговали наркотиками и непомерно дорогим «синдином». А еще просто надирались, методично приканчивая физические оболочки и давая отдых перегруженным Цифрой мозгам.

Усевшись на высокий барный стул, Даниэль вынул из кармана пачку евродинов.

Барменша, разглядевшая наличку, тут же оказалась рядом, услужливо наклоняясь вперед. Алкоголь продавала высокая мужеподобная женщина с истатуированными руками и лбом. Сразу видно – машинистка в отставке, именно такие личности и держали заведения «для своих», где с написания первой строчки программного кода собирались электронные фанатики.

– Новенький? – напрямую, но без подозрения, полюбопытствовала она. Впрочем, ответа на риторический вопрос не ждала, просто констатировала факт. – Что будешь пить?

– «Дефрагментацию», пожалуйста. – Углядев за спиной барменши изрисованную мелками доску-меню, Невроз отсчитал нужную сумму. – И чего-нибудь погрызть.

Перед ним материализовались высокий стакан с легким водочным коктейлем и миска неприглядных на вид стручков. На вкус продукт напоминал соленый арахис, и если не смотреть в тарелку, был очень даже недурен. Потягивая напиток, Жицкий приготовился внимательно осмотреть бар, выискивая клиента. Но барменша не позволила.

– По делам или нажраться? – спросила она, изогнув тонкую бровь и заставив татуировку на лбу смяться в гармошку.

– По делам, – честно сознался Невроз, незаметно для себя куснув ноготь на правой руке. – Меня Неврозом кличут.

– Циркулярка. – Женщина шутливо отдала честь, отчего татуировки микросхем на запястье изогнулись. – Добро пожаловать в «Рейхстаг».

Она задумалась, мутно уставившись в стойку. Но было очевидно, что сотрудница бара оперативно протряхивает «балалайку», выискивая в «сарафанной» базе данных любую информацию о назвавшемся чужаке. Об этом Даниэль не волновался, его официальный послужной список был чист, как древний арктический лед.

А вот врать бармену на первых минутах знакомства было бы крайне опасным занятием. Машинисты во все времена являлись закрытым клубом, сообществом необычайно подозрительных и недоверчивых личностей, легко вычислявших подосланных нюхачей…

– Что интересует? Заказы, покупка софта, новое и старое «железо»? – продолжала выпытывать Циркулярка, не дав понять, смогла ли что-то разузнать про нового посетителя. – Есть немного «топляка», кое-что подфанивает. Если ищешь работу, зашел в неудачный день, биржа открывается по средам.

Она не давила, просто интересовалась, чем еще может быть полезна заблудшему коллеге с пачкой наличности в кармане. Тот, несколько смущенный повышенным вниманием, вымученно улыбнулся.

– Не тушуйся, – прошептал Энквист в его ухе сквозь помехи динамика, отчего стало чуть спокойнее. – Будь собой, Даниэль…

– Вообще-то ищу одного человека, – выдохнул Невроз.

Подготовленный план мирно отсидеться в углу и высмотреть знакомое лицо пошел прахом, приходилось выкладывать карты на стол. Впрочем, законы баров для машинистов именно такой подход к делу и предполагали – согласно своду неписаных правил, все распри, корпоративные интересы и наниматели оставались за порогом, хотя бы ненадолго превращая потенциальных противников цифрового поля в единомышленников и собратьев.

И все-таки Жицкий поражался.

Со дня крушения сетевого мира прошли годы, так и не вернувшие сети былую глубину. Тритоны, поставившие экономику планеты на колени, отрубившие ей голову и напившиеся крови, вымирали как вид. Даровавшего могущество «синдина» оставалось все меньше, во многих странах и Анклавах за его использование пожизненно сажали на нары или вовсе казнили. А собравшиеся в «Рейхстаге» машинисты до сих пор мнили себя выше остального человечества, продолжая упиваться игрой в «своих» и «чужаков».

Каким же неисправимым оптимистом нужно быть, чтобы считать, что для возвращения всего на круги своя достаточно дождаться перезагрузки сервера? Или дело не в оптимизме, а в непросветной тупости? В неумении видеть дальше собственного «раллера»? В наивной вере в «доброго дядю», способного восстановить сеть и вернуть аквариумным рыбкам былые океанские просторы?

– Ломали вместе? – прощупала почву Циркулярка. – Или задолжал?

На этот раз Невроз ничего не ответил барменше. Посмотрел на нее поверх бокала, сделал неспешный глоток, мельком отметив высокое качество напитка. Он, конечно, был новеньким в «Рейхстаге», но при этом вовсе не выглядел семнадцатилетним простачком, готовым делиться профессиональными секретами.

Женщина за стойкой взгляд истолковала верно, примирительно продемонстрировав ладони.

– Понадоблюсь, я тут, – улыбнулась она, отступая к стеллажам с бутылками. – На этом самом месте.

– Молодец, – догадавшись о произошедшем, похвалил его командир, добавив еще несколько фраз, но Жицкий не разобрал из-за помех.

Видеть происходящее в баре через «балалайку» своего машиниста Энквист не мог – «Рейхстаг» был надежно экранирован, так же, как другие притоны цифровой братии. Хорошо хоть стены острова безмятежности пропускали радиосигнал, пусть и с трудом.

Благодаря конспирации хозяев кабака, вести диалог приходилось предельно редко, только в самые важные моменты – мало ли какими декодерами радиоперехвата была оснащена эта дыра?

Оставшись в одиночестве, Даниэль наконец осмотрелся.

Его окружали бритоголовые мужчины и девушки, нищие и обеспеченные, но одинаково небрежные в стиле одежды и отношении к внешнему виду. Глупые двуногие гусеницы, возомнившие себя куколками, из которых рано или поздно в мир Цифры выпорхнут бабочки их свободолюбивых бунтарских душ.

Над угловатым редутом Циркулярки беззвучно и безостановочно вкалывал длинный изогнутый коммуникатор, бросавший на полированные стойки яркие пятна отражений. Шли новости. Звук был приглушен до минимума, но происходящее на исцарапанном экране воспринималось без лишних комментариев.

Перед одной из фабрик Анклава шла забастовка. Шумная, людная, с плакатами и гневно вскинутыми кулаками. Проволочное ограждение прогибалось под напором негодующей толпы рабочих. Изнутри, хмурясь под козырьками пластиковых шлемов, на них поглядывали бойцы местной службы безопасности, расставленные перед воротами редкой цепью. Представители предприятия, все как один в серых или коричневых костюмах, рискнули выйти на переговоры.

Бойня началась через полторы минуты, удачно заснятая сразу с трех разновысотных камер. Вероятно, операторы новостного канала готовились к потасовке. А может, и вовсе были предупреждены, но начавшаяся свалка по драматизму крупных планов вполне могла претендовать на награды…

Сначала кто-то вцепился в серый пиджак.

Затем мелькнула доска, вминаясь в ребра.

Безопасники, вскинув щиты и электрические дубинки, тут же двинулись вперед, разрубая толпу. И уже через мгновение в ход пошли обрезки труб, арматура, палки и даже ножи. Полилась кровь.

Каперы, так и не сумевшие договориться с протестующими, были вынуждены отступить под прикрытием силовиков, оставив на поле брани двоих или троих, бездыханно упавших под ноги орде.

Затем в кадре показался небольшой грузовик СБА, обшитый титапластовыми листами и увенчанный автоматическим водометом. В демонстрантов ударила струя, но от этого рабочие озверели еще сильнее, бросившись на окончательный штурм ворот и самого водомета.

Дальше Жицкий не смотрел. Он был уверен, что пока в мире происходит подобное, кто-то на другом конце земного шара обязан проводить время в молитвах. Молиться, денно и нощно выпрашивая хищному человечеству толику чуда. Милосердия, сострадания, заботы о ближнем и доброты. Потому что если уверовать, что никакого чуда ниспослано не будет и оскал людской останется волчьим до скончания веков, то стоит ли вообще уповать на сохранение пострадавшего рода Адамова?..

Машинисты и ломщики шушукались по кабинкам, сливая друг другу свежий софт или делясь сплетнями. Флиртовали, накуривались, танцевали под необычную рваную музыку и вообще наслаждались жизнью. Отчего Невроза охватил такой острый приступ мизантропии, что захотелось вскочить на стойку, во весь голос поведав «раллерным» придаткам, что на самом деле происходит за дверями душного бара…

Он удержался.

Отпил еще, чувствуя легкий шум в голове. А затем заметил клиента, в одиночестве сидящего в самой дальней и темной кабинке. Мужчина средних лет навалился на столик всем весом, почти лег. Отодвинув стакан с недопитым пивом, он уставился на свечу, горевшую на стене его кабинета, что-то бормоча под нос.

– Нашел, – прошептал Невроз, надеясь, что Циркулярка не заметила. – Начинаю.

– Удачи, – ответил ему Хуго.

Дэниэль приблизился к столику, за которым сидел одинокий ломщик. Татуировки на его голове выглядели грубыми и нарочито самодельными. Не заметив нависшего над столом гостя, тот продолжал разговаривать сам с собой.

– Я присяду? – осторожно поинтересовался – Жицкий.

– Братушка, какие вопросы? – Юрий Гончаров по прозвищу Керамика поднял на машиниста замутненный взгляд. Смотрел вроде бы в лицо, но при этом казалось, что ровнехонько сквозь собеседника. – Конечно, падай, места хватает.

Говорил Керамика по-русски, и для общения с клиентом Неврозу даже не требовался переводчик в «балалайке» – в свое время поляк выучил этот язык. А вот речь стареющего ломщика казалась замедленной, тягучей, необъяснимо странной.

– Угостить тебя? – спросил Даниэль, усаживаясь напротив и ловя на себе странные взгляды из-за стойки. – Еще пивка?

– Это можно. – Юрий оживился, словно забыв, что сбоку стоит недопитая кружка. – Это мы завсегда.

– Невроз, – представился «горностай», устраиваясь поудобнее и протягивая ладонь.

– Керамика, – озвучил и без того известную информацию русский, но на рукопожатие не ответил.

Только сейчас стало заметно, что на левой кисти у него не хватает указательного и безымянного пальцев, а глаза бегают из стороны в сторону. Странно бегают, слезливо, выдавая живущую в голове беду…

По жесту Невроза к столу подошла Циркулярка. Приняла заказ и купюру, наклонившись в сторону поляка так, что едва не провела по щеке крупной качающейся грудью. Жарко дохнула чуть различимым оттенком синтетического тетрогидроканнабинола.

– Аккуратнее с ним, парень, – шепотом предупредила она, красноречиво закатывая глаза. – Старина Керамика совсем плох стал… Если его искал, многого не жди…

И мимолетным движением начертила на столешнице короткую черточку – минус.

– Чего это ты городишь? – нахмурился русский. То ли расслышал, то ли просто был недоволен вмешательством барменши в разговор. – Опять мою фотографию нашла? Выброси немедля, пчелы ждать не будут.

Сначала Невроз не совсем уловил, о чем говорит ломщик. Но заготовленный на всякий случай переводчик дословно воспроизвел сказанное, и Даниэль убедился, что дело в странности фонетического конструкта.

– Открыть тебе тайну, братушка? – тоном заговорщика поинтересовался Керамика, как только женщина отошла.

Сердце Невроза совершило кульбит. Он кивнул, наклоняясь вперед, и опешил, не ожидая услышать продолжение:

– Этот мир значительно сложнее, чем когда голуби начинают волноваться. Волнениям нет образования, это всего лишь перманентный энергетический поток. Думаешь, он связан с таяньем снегов? Вот тут ты и ошибаешься…

Закончив, Юрий многозначительно покачал головой, словно предлагая разделить триумф открытия. Жицкий побледнел. Слухи о помешательстве русского ломщика не только соответствовали действительности, но и безнадежно устарели. Керамика, судя по всему, просто свихнулся. Окончательно и бесповоротно.

– Значит… – Невроз прочистил горло, начисто забыв все, с чего собирался начать беседу с клиентом. Его охватил страх. – Значит, ты и есть тот самый Керамика, что работал с Сорок Два?..

– Сорок Два? Блаженный Пророк… – Беспалый зло усмехнулся, вдруг даря надежду на обстоятельную беседу. И тут же срезал ее росток на корню, припечатав собеседника таинственным: – Единичные окна позволяют, множественность материнства сводит все на нет. Видишь? Это пример отстранения от космоса и его угольков, братушка.

Циркулярка принесла пиво, повторив выразительный взгляд предупреждения, но Даниэль даже не посмотрел на барменшу. В его ухе ожил передатчик, нашептывая голосом Энквиста.

– Так, Даниэль… Похоже, у клиента шизофазия, причем определенно не алкогольная… – Помехи забивали половину слов командира, но общий смысл угадать позволяли. – Продолжай беседу, задавай вопросы. Попытайся ухватиться за поток его сознания и вывести на нужные темы…

Глотнув «Дефрагментации», «горностай» наблюдал, как русский задумчиво изучает вторую кружку пива, будто не зная, что с ней делать. Почти врожденные социопатия и лютая боязнь общения, казавшиеся Неврозу страшными препятствиями для его полноценной жизни, теперь представлялись сущими пустяками, как насморк или мозоль на ноге.

– Юрий? – позвал он, заметив в глазах Керамики робкий огонек понимания. – Я искал тебя, чтобы поговорить. Долго искал. Мы ведь можем поговорить?

– А ты не так прост, как кажешься, да, братушка? – оскалился тот, бесстыдно обнажая провалы отсутствующих зубов. – Давно мы с Сорок Два работали, очень давно. Лет двадцать тому. Может, больше…

– Чем вы занимались, Керамика? – Жицкий старался говорить уверенно и твердо, но при этом понижал голос, чтобы разговор не расслышали в соседних кабинках. Его начинало потряхивать. – Чем занималась группа «Кромлех», в которую ты вступил в Монреале?

– В вакууме возможно сотворение огромного, – со знанием дела ответил Гончаров, пожав плечами и заставив Невроза мысленно застонать. – В зеленой комнате возможно сжигание крохотули. От конкретного движения все зависит, крепко рассуждаю. Атмосфера наполнена кислородом, потому что у нее такая же биография, как, например, у смолы. Структура такая же. От этого принятие и происходит, мягкость нот не укладывается даже во рту.

«Горностая» пробил холодный пот. Он сглотнул шипастый комок, мешавший дыханию, абсолютно не представляя, как продолжить. Но собеседник неожиданно замотал головой, лукаво прищуриваясь.

От смены его настроения хотелось выть. Казалось, разыгрываемое перед Неврозом представление – откровенный фарс и насмешка. Но в другую секунду помешательство выпрыгивало на передний план, заставляя отбросить любые помыслы об издевательстве и намеренном запутывании.

– Брось это дело, братушка, тебе не по зубам… – Русский по-приятельски подмигнул ему. – Или заказ выхватил? Все равно брось… Не доведет до добра…

– Это заказ, – честно сознался Невроз, проигнорировав предупреждение в наушнике. – Отказаться не могу. Расскажи, что знаешь?

Просветление сознания Керамики воодушевило его, заставив подобрать нужные слова, и комментарии командира могли только все испортить.

– На кого ж ты работаешь, братушка?

Внезапно обнаружив перед собой кружку с пенной шапкой, Юрий довольно улыбнулся, отпивая почти половину. Пена осталась висеть на кончике носа, как гроздь искусственного снега. Если бы не бегающий взгляд и странная десинхронизация жестов, он выглядел бы почти нормальным. Пусть выпившим, но нормальным…

– Это опасная информация, – осторожно парировал Жицкий.

– Мы же вроде договорились быть откровенными? – удивился безумный ломщик, поднимая брови и намереваясь по-детски обидеться.

– На… на одного верхолаза… – ушел от прямого ответа Невроз. – Обычно он занимается коллекционированием антиквариата, но сейчас его заинтересовал «Кромлех»…

– Пусть забудет. – Русский поджал губу. – Проект закрыли еще до Катастрофы.

– Это мне известно… а ты можешь подробнее поведать, чем занималась ваша группа?

Керамика посмотрел на него так серьезно, что Даниэлю показалось, что тот сейчас либо вскочит и ударит его, либо откроет секрет изготовления философского камня. Но вместо этого в глаза ломщика вернулся туман.

– Можно построить сто алтарей, – задыхаясь, прошептал он. – Можно прослыть лучшим архитектором. Прослыть архитектурной выставкой. Ее тоже бросят на алтарь.

– Вы что-то создавали, ведь так? Новое «железо», совершенно необычное, да?

Невроз обливался потом, забыв про теплый коктейль.

За какие-то пару минут он успел тысячу раз убедить себя, что совершенно не подходит для подобных операций. Будь на его месте Бригелла или Назанин, те мигом нашли бы ключи к заржавевшему замку в голове русского. А он? Он – простой отрядный машинист, его дело сидеть в бронированном фургоне, опекая оперативников из сети…

Керамика демонстрировал двуличие, достойное греческого Бога Дверей. Смотрел внимательно и пронзительно, будто раскусив замысел поляка, и тут же начинал нести полную ахинею. Причем так серьезно, словно речь шла о спасении чьей-то жизни.