Текст книги "Тень"

– На следующей неделе у нас будет гость. Издалека. – Продолжал ведущий. – Из ниоткуда. Поделится опытом как там у них. В нигде. Расскажет их видение нашего процесса. Может послушает вопросы. Не обещал отвечать, но послушать время, сказал, попробует выделить. Так что это… Чтобы все были. И кого нет – те, чтобы тоже пришли. Чтобы мне тут не краснеть за вас…

– Так не видно же все равно какая краска на ли…

Послышался глухой звук видимо удара. Слабый вскрик крупного толстого мужчины с просторной лысиной на голове, которого не было видно, но кто был совершенно узнаваем в тембре вскрика. Злобное шипение явно ведущего, продолжающего пытаться подавлять агрессию даже в звуковом формате.

– Я же говорил, что буду реагировать. – Окончательно подавив агрессию тихо и почти извиняющись пробормотал ведущий. – А вы что? Доводите меня…

Можно было почувствовать сквозь темноту, сквозь неприсутствие на собрании всю сложность состояния крупного толстого мужчины. Это была не подавленность, не скованность, не зажатость. Это была стёртость в порошок.

– Давайте все возьмём себя в руки и вспомнить о сути нашего собрания. О теме собрания. О цели. О том, что нас тут всех объединяет. О нашем желании ресторации. – Попробовал придать собранию более позитивный вектор ведущий.

– Простите, желании чего? – Испортил попытку крупный толстый мужчина. Он явно был не в силах контролировать себя. Явно был из тех, кто кричат, выплевывая зубы, вслед уже избившим его и уходящим на поиски новых жертв хулиганам, куда им следует идти на самом деле. Но ведущий уже крепко держал себя в руках.

– Ресторации. – Мягко ответил ведущий.

– Какой такой ресторации? – Не унимался мужчина. – Столовой что-ли? Как желание столовой может нас объединять?

Ведущий сразу не ответил, взял некоторую паузу. Что он делал в этот момент? Молился? Обращался за поддержкой к своему внутреннему стержню? Орал безмолвно, выплескивая наружу сухую ярость? Пауза уже почти неприлично затянулась, давая возможность для возобновления мыслительных процессов у участников собрания, но тут ведущий вернулся из паузы обратно в разговор.

– Ресторация. Не столовая. Столовая не может быть целью сообщества с разветвлённой сетью собраний на местах.

– Если позволите… – Кто-то новый пробовал вступить в разговор. Кто-то ранее не вступавший. Кто-то неясно, где находящийся в темноте. Неясно какого пола, может даже при свете неясно какого.

– Позволяю. – Пауза явно пошла на пользу ведущему.

– Может имеется в виду реставрация, если говорить применительно к восстановлению существовавшего ранее общественного консенсуса относительно места веществ в обществе и отношения общества к веществам? – Быстро выпалил свою мысль неясно, где находящийся в темноте кто-то.

– Может. – Туманно ответил ведущий. – Но мы называем это ресторацией.

– Но почему? – Вернулся в беседу крупный толстый мужчина.

– А чтобы никто не догадался. – Ответил цитатой из Одобренных Старых ведущий и участники собрания облегченно засмеялись.

Странные собрания жителей Странной страны. Странные темы для обсуждения. Странные невидимые приглашённые спикеры из ниоткуда. Интрига? Ну так поэтому я и не ходил – хотел сохранить интригу. Иначе разве было бы интересно? Ха!

Ты, конечно, не понимаешь жизнь в этой своей пещере. Интересней всего, когда ни хрена не знаешь, как же тебе это не понять? А ты вот сидишь тут и ни хрена не знаешь, что надо ни хрена не знать… Ох… Опа… Слушай… А ты выходит как раз все знаешь раз ничего не знаешь… Хренасе ты, однако… Так, погоди, мне собраться с мыслями надо. А зачем же я тебе рассказываю это все, если ты все знаешь? А… Да. Правильно. Потому что ты не знаешь. Логично. Нет! Не логично! Мы же только что выяснили, что ты все знаешь! Бляяяяяя…. Дай чаю еще, старый!

Вот… Ща, погоди… Соберусь с ресурсом. Что? Хочешь, чтобы я продолжал рассказывать? Ну так бы сразу и сказал – что ты мне голову морочишь… Ужас! Разве так можно? Фу, прям хлестануло сейчас нешуточно. Ты это… Тоже держи себя в руках, понял?

…

В кабинете высокого темного здания на Большой площади Большого города Старший посмотрел на Главного, а Главный посмотрел на Сэма. Сэм ни на кого не смотрел, ибо ему это не нужно было. Он не пояснил причин отсутствия потребности смотреть на кого-то. Я не мог спросить – меня там не было в этот момент. Из присутствующих тоже никто не поинтересовался. Может и не надо было это. Может и заострять внимание на этом моменте не имеет смысла. Не знаю. Нет, твоё мнение на этот счёт мне сейчас не интересно. Не знаю почему. Не буду рассказывать. Наверно еще злюсь на тебя из-за того, что ты все знаешь путём незнания ничего. Это ужасно же… Так… Все, взял себя в руки я.

…

Кабинет являл собой воплощение высокого класса кабинетного жанра. Суперсовременный ультраконсерватизм. Сверхновые минималистичные столы из древнего дуба, обитые специально стертым до дыр зелёным сукном столешницы, массивные ножки, искусственно нанесённые на лак краев стола глубокие царапины и разной величины пятна чего-то органического. Диван и кресла настолько глубокие, что, проваливаясь в них, посетитель проваливался и в осознание своей виновности во многих проступках, не только в тех, в которых предъявлялось обвинение. Толстый ковёр, который в заботе о тех, кто находился этажом ниже, скрадывал звук падающего тела. Специальная серия кондиционера БК-2500 в окне, накрытый занавеской, но легко узнаваемый из-за характерного шума. Над воссозданием шума когда-то специально трудились специалисты Странной страны с привлечением нескольких выживших Одобренных Старых в качестве экспертов.

Кабинет… Особым образом скроенный в рамках госзаказа воссоздания утерянного духа давно забытых времен. Результат пятилетнего плана внедрения в реальность стиравшихся из памяти телевизионных воспоминаний. Очередная прихоть Президента, свято верящего в то, что в прошлом было лучше, чем будущем, ибо прошлое было, а будущее – нет.

– Все идёт по плану? – Решился спросить Сэма хоть что-то Главный.

– Да. – Буркнул Сэм. – Все идёт по плану. Все ровно так, как планировалось.

– Значит мы молодцы? – Разошёлся Главный.

– Вы? – Вдруг напрягся Сэм. – А причём здесь вы? – Злобно процедил Сэм. – Вон он молодец. Этот ваш агент там. Да и тот… Моя кандидатура, если вы помните. Вы… Вы давайте почините канал связи – чтобы пауз больше не было как в этот раз. Я отсюда чувствовал, как он там бедняга в темноте альтконтрлделит жмёт для перезагрузки повисших драйверов. Вы…

Где-то рядом с Площадью мы торговали для виайпи клиентов. Где-то в темноте подвала сидели люди и слушали про спикера на будущей неделе. Высокие погонники в высоких кабинетах выслушивали отповедь от непогонного, но авторитетного человека. За закрытыми дверями своего кабинета наслаждался своим одиночеством Президент, разрабатывая хитроумные стратегии сохранения своего одиночества. Каждый занимался своим делом. На какое-то короткое время можно было даже подумать, что в Странной стране имелось некое подобие баланса и гармонии. Покоя. Тишины.

– Вы тут заканчивайте. Я пошёл. – Сэм помолчал, словно сомневался в чем-то. – Это… Гнома мне такого сделайте. Прикольный. Все, ушёл, у меня еще спикерское на следующей неделе.

Элвис и дамы

Мне исполнилось надцать лет. Мои родители вновь привезли меня на Северный Полюс. Привели в новую, теперь уже отдельную, полностью ледяную квартиру, и отец, улыбнувшись, сказал:

– Вот, сын, теперь это твой дом.

Папа умел шутить с размахом… Возвести изо тысячелетнего льда мир непостоянства? Раскинуть снежные просторы чужих душ? Поклеить обои из свежего инея? Не вопрос. Лампы – древние сталактиты, сталагмиты – работы Гауди… Отец на многое шел, чтобы его домочадцы не скучали и… не мешали ему продолжать бухать.

– Я не бухаю. Я чту культуру предков. Берегу искусство, что передавалось в нашей семье из поколения в поколение. Один ты у нас – выродок – не такой как все. Неужели так трудно быть простым нормальным алкоголиком?

В том доме мне было особенно хорошо после того, как мы оттуда уехали. Странное жгучее удовольствие от снятых вечером ботинок, что малы на два размера. В доме не было ванны и горячей воды, а туалет был холодным – прорубленная прямо в полу полынья. Зато на кухне веселая печка дарила конопляный жар на обе полупрозрачных ледяных комнаты, наполняя легкие светлым дымом надежды на изменение сознания.

Обычно мы ели на Новый год свежие дыни и виноград, присланные сморщенными старыми узбеками прямиком из трех колодцев. Прыгали за фруктами после недельной пурги в гигантские сугробы с черепичных крыш ветхих сараюшек. Странная страна проникала в сапоги и таяла пряным патриотизмом шерстяных носков недельной свежести.

В активированные углем дни слушали в тепле сонное завывание ветра. Мы жили и радовались… И знали о счастливой жизни не понаслышке. Я много думал о смерти, о непостоянстве жизни, о серых протуберанцах волшебства познания, пытался вставать в 4 утра для практики, но срывался и неделями валялся в постели – ночь на полюсе так длинна.

У меня теперь был свой письменный стол и новые друзья по двору и учебе. Белые медведи. Первое появление в новом классе в сопровождении матери вызвало учащенное сердцебиение у одноклассников, предвкушавших возможность сместить силовые акценты с себя на новичка, а запах свежей краски и свежего ацетона навевал старую скрытую необъяснимую тревогу… И страх…

выплески теней случались, когда солнце бесконечными ночами висело над горизонтом, разрываясь на части между двумя мирами. Тени выходили из темных переулков, выползали из сточных ям, сбивались в мечущиеся из стороны в сторону толпы. Теневые толпы. Мятежные протуберанцы темной силы. Тревожность черноты порождала странные сны. Сполохи темностей. Я видел себя, Сэма, видел горящие тени, видел жизнь теней после смерти. Тени. Они пробуждались к неожиданной свободе от порождающих их предметов. Тянулись ко мне, обступали меня. Шептали мне.

– Есть потребность прильнуть к тебе, Кот.

– Здравствуй, Кот. Я – тоК.

– Я поставлю свои ноги очень близко к твоим. Ты не должен беспокоиться. Ты ничего не почувствуешь.

– Наступи на меня, Кот. Попробуй. Позволь себе это в мой адрес.

– Я хочу быть ниже тебя, Кот.

– Я буду внизу, Кот.

– Посмотри на меня сверху вниз… Покажи мне мое место!

– Just Fall Asleep, Кот, by Aphex Twin, Кот.

Одиночество теней. Одиночество отражения. Одиночество свободы. К одиночеству надо быть готовым, как и к свободе. Цены на расторжение контрактов оказывались неподъемными для теневых участников сделки. Даже при наличии возможности освобождения от санкций. Они рождали хаос. Они требовали порядка. Свобода, как и одиночество, слишком требовательна к владельцам. Не каждый справится. Из сонма теней, клокочущих и бурлящих, наваливающихся, наползающих и оттеняющих друг друга в попытках обрести нового хозяина, лишь одна смела стоять в стороне. Быть одной смогла только одна тень. Самая темная. Ни малейшего намека на движение в мою сторону. Я знал чья это была тень. А она знала меня.

Мощная потребность подойти именно к той, стоявшей поодаль, тени. Я пытался прорваться сквозь толпу темных образов, подавлявшую все во мне, сквозь вязкое пространство сна, когда кажется, что несешься на всех парах, но вдруг страшное ощущение отсутствия движения сшибает с ног, вырывает из иллюзии, заставляет осознать состояние сна… Та тень не хотела меня – но я желал ее всем своим существом.

Я проснулся, и… мы вернулись на материк. Материи не менялись, только приближалась армия – меня даже вызвали повесткой в местный военкомат. Седой врач в роговых очках, с дыханием, звучащим как прохудившиеся меха деревенского кузнеца, пахнущим старым коровником. Врач, засыпанный конфетти новогодней перхоти, кряхтел и сопел, спрашивая, нет ли у меня плоскостопия с собой на продажу. пару килограммов, не больше… Я отбивался как мог, лавируя лавировал пока не вылавировал куда следует.

В учебе я по-прежнему был один из лучших. По недосмотру органов меня выбрали в звеньевые. Мое звено наполнило хорошим товаром школу. Несколько веселых перестрелок поначалу выбили из позитивной колеи нового директора школы, но он быстро понял причины скоропостижного освобождения места предшественником, вспомнил сколько денег с него взяли за назначение, и… нас разогнали.

Для снятия подозрений я вызвался походить недолго в музыкальную школу. Неожиданно для себя я встрял и встрял серьезно – за четыре года звенящее крышей и воющее подземельями музыкальное здание стало для меня настоящей каторгой. Потому что это теперь была не моя воля. Вскрылось, что такой была воля моей матери, прописанная в завещании. За исполнением воли бдительно следил специально оплачиваемый тюлень. Мама не отставала от отца в навыках грандиозных шуток… Да, мы не вернулись на материк. Я не проснулся. Я продолжал спать. И кто-то снил мне эти сны, ибо сам я был не в состоянии снить. Кто-то рядом… Болью ниже спины.

Я не посещал свою секцию баянистов – просто смотрел, как другие учатся играть. И еще… на праздники меня снова одевали девочкой… Я пытался скрываться от нот в трещинах школьных стен, но тщетно – система уже хорошо знала меня, мои особенности. А в трещинах меня часто встречали мои старые друзья – тени. Сложно усваивать мой рассказ, бро? А где ты встречал простое детство?

Помню еще, что на протяжении первых пяти-десяти лет учебы мы с родителями постоянно выезжали куда-то на море, на недетские курорты, к одним и тем же хозяевам жизни… Там, в мифическом, забытом богом поселке городского типа Куда-то, со свежеотремонтированными дорогами, выкрашенными в цвет мокрого асфальта, заставленном псевдоантичными статуями небольших псевдобогов в пилотках, шортах и галстуках, я рос в профессиональном смысле. Там грузинские мастодонты мандаринной ясности показывали мне тайные тропы торговли. Венцом курса стало искусство торговать понюханным веществом. Я купил себе модный серебристый цифровой умнозвук за успешное окончание. И по совету старших перешел на вещество подороже и побыстрей моего обычного вещества. Стал толстеть – требовалось много сладкого в моей новой жизни. Я становился барином. Я считал себя Элвисом. Я – король! К концу лета из дверей нашей квартиры постоянно выносили простреленные телевизоры.

От меня миру требовалось только прилежание, послушание и успешная торговля – я не подводил.

Видишь, я стараюсь, я рассказываю тебе самую суть, я двигаю повествование емко, лапидарно, без размазывания по тарелке, тебе не приходится вытягивать из меня предложения буква за буквой, а эти буквы далеки от того, чтобы выглядеть как бесконечные капеллини, они маленькие и конкретные, как фарфалле. Хм, что-то я рано проголодался. Чаю пока точно не надо мне еще. Хотя он у тебя такой – достаточно питательный. Слушай, бро, ну глянь, может есть какое яблоко похрустеть или, я не знаю, что еще в рот засунуть… Приличное, разумеется, что… Ну ладно, на чем я остановился…

Отец стремительно сходился с людьми. У него была невероятная способность склонять людей к… Да, я много раз отказывался от гипноза, заботливо предложенным любопытным психоаналитиком. Так что ничего не могу тут предложить тебе кроме многоточия.

По родителям я готов сказать лишь, что хорошие родители – это команда. Отец – тот смиренный человек, который, если ты упал, сильно бьет тебя ногой в живот, помогая тем самым забыть боль падения, мужественно принимая на себя неблагодарную роль быть объектом твоей ярости. Мать… Женщина, которая нежно поднимает упавшего тебя, помогая расслабиться перед следующим ударом отца… теперь уже в лицо.

Чем слаженней команда, чем четче их унисон, тем успешнее процессы воспитания, тем стабильней ты в последующие годы своей жизни. Они сбивают тебя в личность, пригодную для строевой подготовки. Для просмотра вечерних новостей шеренгами. Для тотального сопротивления отказу от сопротивления. Для войны за мир. Для освобождения от свободы. Для воплощения грез о противостоянии с ними.

Отец пробовал принимать участие в моем половом воспитании.

– Как твое половое воспитание, сын?

– Регулярно. – Бодрился я.

– Подготовил отчет по прошлой неделе?

– Нет. Но сегодня же только понедельник.

– Ничего. Зачем откладывать? Давай устно.

– Ну ладно.

– Что значит “ну ладно”? Давай по форме докладывай! Я тебе что дворовая шпана нуладнать мне?

– Никак нет. Докладываю, товарищ отец. Встреча №1. Думал так, для “разогрева”. В итоге – легко, непринуждённо, разговоры, позитив, её милая неуверенность, химия… Понравилась, отменил 2 других свидания назавтра, и… получил от неё сообщение “я не готова к отношениям”. Погрустил полдня.

– Кто такая? Почему нет ориентировки? – Строго уточнял отец, шурша бумагами в папке. Светил мне лампой в лицо. Приподнимал немного очки, пристально смотря мне в глаза.

– Лиса, седьмой б. Кажется я не стал её идеалом.

– Фигня. – Резко вставал из-за стола. Длинными шагами мерял комнату. – Если ты считаешь, что они ищут идеалов – не верно. Они ищут что пожрать, не потолстев. Остальное вторично, запомни Кот.

Отец имел набор строгих и весьма консервативных взглядов на основе духовных скреп из соседнего магазина канцтоваров. Про мужчин же… он говорил часто:

– Ох, мальчишки…

В этот момент он глубоко затягивался сигаретой, практически скуривая её всю за одну затяжку, долго держал дым в себе, еще дольше выпускал его наружу… Я тратил много сил, прогоняя неприятные вопросы о причине некой мечтательности в этом процессе. Ты что там лыбишься? Ты, бро, это… Я тебе сокровенное откровенно достаточно. Опять я сбился. Давай-таки неси еще чаю. И слушай, а не ухмыляйся. Я тебе как никак про отца. Так, а что отец? А отец говорил…

– Мужчинам, сын, нужно одно. Иногда несколько, но все равно одно.

– А женщинам?

– Женщинам, сын… Ты понимаешь какое тут дело… Если мужчинам достаточно иметь иллюзию свободы, то женщинам требуется свобода от свободы.

– Пап, это звучит немного… Старомодно, если мягко выразиться.

– Старомодно? Хе, ну так и что? В чем проблема? Старомодно – это государственный уровень. Вот люди дышат, так?

– Так.

– Это же не вышло из моды, так?

– Так.

– Есть вещи вне моды. Например член. У тебя есть член, сын? – Свет нервной лампы в лицо и судорожный взгляд поверх очков.

– Да.

– Тебя же не беспокоит, что у нескольких миллиардов мужчин на земле тоже есть член?

– Я не думал об этом.

– А ты подумай. Представь, если бы ты пришел завтра, ну скажем в спортзал, разделся, а у тебя член. И ты пропустил вечерний выпуск новостей, где сказали, что все – время, когда был нужен член вышло. За ночь все успели изменить в себе всё, что надо было изменить, чтобы не выпадать из общего русла. Но ты не в курсе. И вот вокруг все на тебя показывают и смеются. “Смотрите, он всё еще с членом! Наверно у твоих родителей нет денег на обмен”. Ну или что там вы говорите, когда кто-то не такой как вы?

Мы помолчали. Как всегда – каждый о своем.

– Так, принято. – Отец первым вырвался из объятий транса. – Что дальше?

– Ирина. Девятый район.

– Как ты там оказался? Там же эти…

– Я могу ответить, но тогда мне придется отвлечься от отчета. – Сманипулировал я.

– Принято, продолжай.

– Весело переписывались, но при встрече оказалась совершенно другой, контакта не получилось.

– Еще есть?

– Саша. Седьмой А. Общались легко, откровенно. Не заметили, как просидели 7 часов в кафе. Не без помощи пары пакетов молока, конечно. Повёл её в клуб, но забыл, что там в эту ночь гей-вечеринка. Замечательная, но отклика внутри не почувствовал. Написал через пару дней, попрощались, обменялись комплиментами.

– Замечательная что? Вечеринка? – Напряженно спросил отец.

– Ну нет. Саша, конечно.

– Дальше.

– Даша. Что-то вроде вихря в пустыне. Брекеты, курит, несмотря на пятимесячную беременность, зато уверенно управляет двумя страницами в соцсетях. Редко покидает пределы сети. Взглядом через дымчатые очки решает любые разногласия среди подписчиков. Просто космос. Вечный взрыв! Активная, осознанная, просветлённая в рамках своего профайла. Зарядила энергией, научила другому отношению к происходящему, и умчалась куда-то дальше. Как будто месяц прошёл, а то и несколько.

– Результат?

– Бросил. Как учили. Непривязанность – истинный путь к свободе.

– Как бросил?

– Пришел однажды к ней без квадратной рамки профайлпика перед лицом. Не узнала.

– А почему квадратной, она же круглая была?

– Круглая в твоей почте, а в книгелиц всегда квадратная была. В пищальнике тоже, но я не уверен. Я почти не пищу, потому не готов спорить на эту тему.

Эти редкие беседы с отцом позволяли оставаться моему сознанию на плаву. Я выдумывал всех этих девушек лишь для того, чтобы было о чем поговорить с ним. Побыть рядом. Почувствовать что-то, о чем говорили другие дети, когда рассказывали о своих отношениях с отцами, когда мы набивались после физкультуры в те самые раздевалки. Кого-то брали на рыбалку зимой и роняли в прорубь, кому-то показывали, как строить и били по пальцу случайно молотком, кому-то просто раздавливали ногу машиной без всяких предисторий, но у всех было что-то, происходило что-то, а мое что-то – выпадало из памяти, уверенно и часто. Растворялось в теневой стороне улицы. Сливалось с темными сумерками промежутков между мирами.

А вот к вопросу про “женщинам требуется свобода от свободы” я однажды вернулся. Я был готов согласиться с тем, что старомодно – это государственный уровень.

– Но разве не сексизм ограничивать потребность отказа от свободы рамками только одного пола? – спросил я отца.

– Ты хочешь сказать, что удовлетворение данной гражданской потребности должно стать государственной политикой?

– Я хочу сказать, что человеку вообще свойственно стремление к отказу от стремления. Свобода является частью стремления. Ты свободен стремиться и свободен не стремиться. Еще ты можешь быть несвободен стремиться и несвободен не стремиться. Но все это суть часть нас как вида, и не может быть присвоена лишь одним полом этого вида, ты так не считаешь?

– Мне кажется, сын, что государство в лице Президента, давно в рамках политики Старомодности реализует этот момент. Ты прав сын, а я – нет. Что-то еще?

– Пап… – я не был сразу готов делиться внутренним, но сны про тень продолжали возвращаться в мои ночи, а порой и дни. Мне надо было открыться кому-то. Я начал издалека, начал с политики, но надо было закрыть вопрос.

Он долго слушал. Внимательно и жадно. Молча. С открытыми глазами. Никаких мечтаний. Никаких отвлечений. Глаза в глаза. И я говорил, все, от начала и до конца, как никогда до и никогда после, ибо… Когда я закончил, он помолчал, словно тщательно прожевывая полученную пищу для ума, взял достаточно длинную паузу, и спросил:

– Так, а почему квадратной, не пойму я… Была же круглой всегда…

Старухи Шредингера

Сонмы слов расступались перед могуществом наступающих фраз – организация подчиняла себе хаос свободных процессов. Как когда-то буквы пали перед натиском слов, так и слова теперь сложили оружие перед новым порядком.

Он не держится долго – уже видны на горизонте предложения – то, что заберёт право фраз существовать отдельно. То, что выведет гарнизоны слов на новый уровень влияния. Слова ждут прихода предложений, ибо в их победе над фразами заключена свобода слов.

А мир не стоит на месте. Мир языка ждёт новое – ждёт явления тех, кто вберёт в себя всё, созданное ранее. Тех, кто поведёт за собой в яркое осмысленное будущее сложных конструкций рождённые в хаосе ударов по клавиатуре сочетания первоэлементов.

Умение управлять потоками гарантирует непотопляемость мысли. Правда свежести восприятия лежит на поверхности – возьми её. Береги её. Тщетно. Укромное место поможет сохранить свободу для грядущих поколений.

Верь. Это сохранит. Верь в то, что ты нужен. Это поможет спасти эго. Верь в то, что кто-то нужен тебе. Это сбережёт эго других. Поддерживай баланс эго в окружающем тебя мире, и будет тебе успех, счастье, и луковый суп в кафе на бульваре. Верь в то, что тебе это надо. Это убережёт тебя от пустоты.

Конечно, есть более надежный способ предотвратить появление пустоты внутри. Какой? Ха. Стать моим клиентом. Просто и эффективно. А главное – гарантировано государством. Разве можно предложить что-то иное? А если пустота уже есть… Тем более надо бежать ко мне. Вещества – лучшее средство от внутренней пустоты. Стабильный приём веществ обеспечивает стабильное заполнение пустоты – нет пустоты – нет беспокойства. Ты не отвлекаешься на пустяки, рождаемые пустотой.

Что ещё может породить пустота кроме пустяков? Творчество, желание перемен, стремления и поиск – все это уходит. Все это лишь побочные эффекты незаполненной внутренней пустоты. Все это купируется достаточным количеством веществ. Потому они и одобрены руководством Странной страны к продаже. Потому они и являются частью конституционных обязанностей странников. Да, ты не можешь нести гордое звание странника и иметь ясный, трезвый рассудок. Если только ты не я. Но ты – не я.

Ещё одно небольшое кафе на пути. Тихое пыльное место в высокогорье. Больше похожее на гараж, чем на место приёма пищи, оно было сделано из огромных уже местами ржавых листов крашеного давным-давно во что-то похожее на красный металла. Дверью в него служила калитка, фасад – откровенные ворота. Согласно кривой надписи на воротах местные жители (ну или как минимум владельцы заведения) умели писать – это единственный вывод, что получилось сделать из надписи – краска надписи выглядела свежей. Читать и тем более понять что-то из неё я не смог – слова были выполнены из чужих букв.

Я попробовал открыть калитку, но она лишь издала громкий колющий скрип, словно пытаясь отпугнуть меня, словно требуя отстать и немедленно развернуться, и отправиться дальше куда бы я не направлялся. Разумеется, я и не подумал сдаться. Покрепче упершись опорной ногой в землю, я толкнул калитку ещё раз. Теперь она не просто скрипнула, протыкая звуком мои перепонки насквозь, калитка разорвала окружающее пространство ревом, рассказавшим мне о звуковом пространстве времён мезозоя. В какой-то момент мне стало физически больно от раскрывшейся правды о Веке рептилий. Однако я не отступал, и мне даже показалось, что калитка подалась, но это была лишь иллюзия, созданная пораженным звуком в самое существо разумом. Калитка не поддавалась. Более того, я внезапно осознал, что скрипела вовсе не калитка, скрипело все здание кафе, даже не скрипело, содрогалось от моего напора. Ну что – я могу, когда мне надо и поднажать. Тщетно в этот раз. Поражение уже вносилось в переполненную книгу учета подсознания, когда изнутри кафе-гаража донёсся новый звук – намного более тихий, но различимый из-за разницы в частотах и ритме. Шаркающие шаги! Я отпрянул от калитки и тут случилось невероятное – она открылась… наружу. Выглянувшая изнутри женщина строго посмотрела на меня и зло прошипела:

– Ну написано же – тянуть на себя!

Она окинула меня недобрым взглядом, словно пробуя оценить достаточно ли я выглядел растерянным. Решила, что недостаточно и усилила напор:

– Ну что стоишь? Пришёл – заходи давай.

Я прошёл внутрь. Теперь я точно мог сказать, что это был гараж. По углам висели связки чеснока.

– От вампиров. – Заметив мой взгляд быстро сказала женщина. Она уже не шипела, напрягаясь лишь от нетерпеливого ожидания моего заказа.

– Но я путешествую тут уже не первый день и никаких вампиров нет.

– Поэтому и нет. – Она снова разозлилась. Действительно как я умудрился не догадаться до столь очевидного вывода самостоятельно?

– Есть будете? – Не выдержала она.

– Чеснок? – не выдержал я.

– Чеснока в меню нет. Только хычины. Без чеснока. – Она опережала ход моих мыслей на несколько шагов. Деваться было некуда. Надо было сдаваться и делать заказ.

Ещё одна запись в книгу учета. Слишком много за один день. Правда если бы я помнил, что никакой книги никакого учета я ранее не вёл, наверно мне было бы полегче. Но я не помнил. Я вообще все забыл. Кажется, чеснок ударил мне в голову.

Спустя несколько часов я пришёл в себя, однако выяснилось, что я ошибся и пришёл не в себя, а в кого-то другого. Удачей было то, что пришёл я в мужчину, то есть мне не пришлось удивляться слишком сильно, равно как и приобретать какие-либо новые навыки на физическом уровне. Минуту или две я ощупывал себя, пытаясь разобраться кто я и что из себя представляю. Не могу сказать, что это мне особенно помогло, поэтому я прекратил себя трогать и поплёлся куда глаза глядят. Буквально через несколько минут я оказался на отчаянно тоскливом пыльном месте в высокогорье с придорожным кафе в строении чём-то похожем на гараж. На этом то ли гараже, то ли кафе было написано хоть и криво, но орфографически правильно, что смутно ощутилось как редкость в данных местах, "Тянуть на себя".

Я подошёл поближе и увидел отсутствие какой-либо рукоятки или ручки, или на худой конец веревки, ну хоть чего-то за что можно было бы тянуть. Где-то в глубине сознания уже начала рождаться нехитрая мысль что это должно быть чья-то дурацкая шутка, что следует не тянуть, но толкать, как вдруг я заметил небольшой и неудобный ухват в верху двери входа больше похожей на калитку, встроенную в ворота. Странное чувство дежа-вю посетило меня, но я всегда был максимально твёрд во всем, что касалось чувств, а потому никак не отреагировал на него. Мало ли что может меня посетить.

Некоторое время назад меня посетила соседская кошка, она как-то попала в мой подвал и несколько недель громко мяукала явно просившись наружу. Я не реагировал. Во-первых, нечего лазить по чужим подвалам. Во-вторых, кошка могла оказаться и совсем не соседской, а вообще непонятно чей. Я сам котов не держу, кошек тем более, соответственно моей она тоже не была, то есть не факт, что это вообще была кошка или кот, поскольку и у соседа я не видел таких животных, кроме главного факта, что соседа у меня не было, также, как и подвала. А ты говоришь чувства… Представь, я бы полез в несуществующий подвал за кошкой несуществующего соседа! Да меня бы в психушку упекли. Да я бы скорей всего сам бы в ту психушку и упекся бы. Надо-таки какую-никакую честность иметь перед самим собой. А чувства – они могут и злую шутку сыграть.

Я исправно тянул на себя, но дверь не подавалась. Я принялся дергать сначала легонько, затем сильней и сильней, пока ворота гаража не стали дёргаться вслед за мной. Но калитка стояла намертво. Ворота уже скрипели противным скрипом раннего утреннего голоса дряхлого старика, но калитке было хоть бы что. В сердцах я ударил по калитке ногой, чтобы показать ей, что не стоит так со мной, как никак я осознавал себя в тот момент уважаемым человеком, который не может позволять играть с собой какие-то странные калиточные шутки. В этот момент я услышал шарканье ног за воротами. Немедленно устыдившись своей несдержанности, я отскочил от ворот чтобы было понятно, что если кто и был по ним ногами, это был не я. Калитка открылась и строгая женщина в суровых седых бровях, увидев меня, устало проговорила: