Текст книги "Сестры печали"

– Фриланс? Интересный термин. Если правильно понимаю, это наемники, работающие сами на себя?

– Верно. Гильдия фрилансеров с удовольствием принимала девочек, с девочками у них всегда был дефицит. Дальше все стандартно: в шестнадцать первый заказ в качестве выпускного экзамена, к восемнадцати первый десяток трупов на личном счету.

Настоятельница неодобрительно поджала губы, но тут же расслабила мимические мышцы, прогоняя с лица осуждение:

– К несчастью, убийство стало частью современной жизни. Сестры не исключение, мы тоже вынуждены лишать жизни некоторых наших пациентов… Тех, кто впал в вегетативное состояние… Ты знаешь, что это?

– Нет.

– Мозг мертв, а человек продолжает дышать, сердце бьется, организм продолжает функционировать. Самая ужасная форма полужизни. Из комы и летаргии можно вернуться, а вот «растению» возвращаться некуда… Мы проводим на них эксперименты. Есть хорошее оправдание – все во благо живых, ради тех, у кого еще есть шанс, но тем не менее… Я хочу, чтобы ты это знала. И не могла потом поймать на лжи или утаивании правды. Тебя шокирует сказанное мной?

Летиция пожала плечами.

– Каждому свое. Вы кромсаете деток с отмершим мозгом, я – дядечек с атрофированной совестью. Мы стоим друг друга.

– Хорошо сказано, Лю, – Настоятельница одобрительно хмыкнула. – Со скелетами в шкафу, кажется, разобрались, но меня интересует кое-что еще. Что с твоим даром? Когда ты почувствовала, что владеешь гипнозом?

Девушка разочарованно вздохнула.

– Я интересую вас с медицинской точки зрения, да? Хотите вскрыть мутанта и поглядеть, что творится в его башке? Не качается ли у меня в черепе маятник, который завораживает внушаемых мужиков? Ничем не могу порадовать. Со своим «даром», как вы говорите, обращаться практически не умею, его не понимаю и толком им не управляю. Что-то получается раз в пятилетку, но не чаще. Почти всегда случайно. И маятника у меня нет, иначе бы слышала, как при ходьбе он колотится о стенки черепушки.

Настя захохотала. Искренне и громко. Просмеялась быстро, но в бесцветных глазах ее еще долго плясали озорные огоньки.

– Ты мне определенно нравишься, девочка! Зря, конечно, я напугала тебя с экспериментами, но из песни слов не выкинешь, не люблю врать и юлить. Однако тебе не стоит меня бояться, по крайней мере, если ты не собираешься впадать в вегетативное состояние. А ты ведь не собираешься?

– Даже если и собиралась, то теперь передумала. Напрочь!

– Ну и правильно. Ты мне нужна в полном здравии и твердой памяти. Слишком много времени, сил и финансов я вложила в поиски и доставку тебя сюда. А инвестиции нужно возвращать, желательно с неслабой прибылью. Ты куришь?

Летиция загрузилась полузнакомым словом «инвестиции», пытаясь вспомнить его смысл, и автоматически мотнула головой, даже не задумываясь о сути вопроса.

– Как знаешь. У меня сохранился запас довоенных сигарет, чистый эксклюзив, нынче идут на вес золота. Хотя кому нужно это золото…

Настоятельница раскрыла металлический, серебряного цвета портсигар и осторожно, двумя пальцами, извлекла хрупкую сигарету.

– Рассыпаются от старости, но вкус почти тот же… Аромат потерянного рая. Точно не будешь?

Вся задумчивость при виде раритета мгновенно покинула девушку, она энергично закивала, признавая глупую и поспешную ошибку.

– Да как от такого откажешься! Век себе не прощу!

– Молодец, девонька, – ухмыляясь, похвалила ее Настя. – Женщины должны уметь радовать себя, поддаваться соблазнам. Иначе сдохнем со скуки.

Она протянула портсигар Летиции:

– Только осторожно, иначе рассыплется. Теперь я расскажу немного о своем прошлом. Довоенная жизнь для темы нашего разговора значения не имеет, но то, что случилось в Приюте через несколько лет после Катастрофы, – самое оно. Нас, ученых – медиков, биологов, химиков, еще кое-каких узких специалистов, – спаслось в Приюте порядка пятидесяти человек. Тогда «приютом» его никто не называл, да и функционал у него был довольно далекий от нынешнего, но главное, что светлые головы оказались в одном месте и принялись изучать меняющийся на глазах окружающий мир. У нас было оборудование, знания и желание получить новые… Идеальная среда для пытливого ума.

Лю долго возилась с предложенным портсигаром, наконец с осторожностью сапера извлекла сигарету и, тщательно обнюхав ее, в предвкушении чего-то незабываемого обхватила кончик губами.

– В твоем исполнении смотрится довольно эротично, однако я бы рекомендовала совать в рот другой стороной, той, где фильтр, – усмехнулась Настя и протянула сконфузившейся девушке зажигалку. – Травись на здоровье!

Летиция затянулась и тут же закашлялась, настолько дым показался… неправильным. Он был вкусный! Ароматный, насыщенный, без всяких портящих тонкий вкус примесей и горечи.

– Уф, – с наслаждением протянула она. – Какой кайф! За пачку такой… такой… – слова никак не желали находиться, – я для вас подорву все Метро!

– Не надо мне все метро, тем более подорванное, – поспешно отказалась Настоятельница. – Сфера моих интересов гораздо гуманнее и не требует подобных жертв! К тому же целую пачку я тебе ни за что не отдам, даже не мечтай.

– Уже помечтала… Я бы курила эту пачку лет двадцать, по одной сигарете в год, чтобы хватило до старости.

Настя скривилась:

– Ты только что обозвала меня старухой, опрометчивая девочка!

– Да? Я и не замети… – начала Лю и осеклась. Действительно, некрасиво получилось. Нужно было срочно исправлять неловкость:

– Но вы не выглядите на сорок!

Ложь, произнесенная убежденный тоном, – почти правда.

– Лесть не люблю, – честно предупредила женщина и погрозила Летиции пальцем. – Не порти положительного впечатления о себе. Еще успеешь, поводов будет в достатке… А пока спишем твою бестактность на действие табака.

– Конечно! – Лю ухватилась за протянутую спасительную палочку. – Во всем виновато курево! Будь оно неладно! А вы на самом деле смотритесь очень достойно для своего возраста, это я без всякой лести заявляю!

– Комплимент сомнительный, ты ничего не знаешь о моем возрасте, но прогиб засчитан, раз уж что-то приятно защебетало у меня в районе тщеславия, – Настя позволила себе улыбку. Широкую, до ушей – и только сейчас до Летиции дошло, что женщина развела ее.

– Вы насмехаетесь надо мной? Сироту метрошную всякий обидеть может… – Лю тоже дурачилась, но серьезного выражения лица сохранить не сумела, заулыбалась.

– Насмехаюсь, – созналась Настоятельница. – Свои сорок я уже практически не помню, но старой себя не считаю. Если ты не забыла, а склерозом в столь нежном возрасте обычно не страдают, Приют достиг определенных успехов в борьбе со старостью. Грех сапожнику быть без сапог.

– Так сколько вам?

– Считай, что мы ровесницы, так тебе будет проще называть меня Настей, – бесцветные глаза Настоятельницы светились каким-то детским (уж точно не по возрасту!) озорством. – Только жизненного опыта, трансформированного в мудрость, у меня побольше будет.

– Ладно, девочка, – «ровесница» внезапно шлепнула ладонью по столу. – Хватит болтать! Моя вина – отвыкла от новых лиц, развязался язык. К делу: как мы с коллегами ни бились, с лучевой особых успехов не достигли. Побочного много всего победили, некоторые прорывы тянули на Нобелевку, но с основной задачей не справились. А затем наша команда… – Настя нервно забарабанила пальцами по деревянному подлокотнику своего шикарного кресла, – скажем так, перестала существовать, осталась я одна. И как бы ни верила в свои силы и способности, в единственную голову, какой бы светлой она ни была, такие проекты не вытаскиваются. К сожалению… Ты думаешь, мне хочется быть настоятельницей хосписа?

«Барабанный» стук на миг прекратился.

– Хрена лысого! Я врач, людей должна лечить и спасать, а не разводить еле живых мумий! Но последние годы вынуждена заниматься продлением полужизни своих пациентов в тупой, ни на чем не основанной надежде, что чудо произойдет и панацея будет найдена. Сама собой.

– Но…

– Не перебивай, Лю, это чертов монолог, мне просто нужно выговориться, – Настоятельница злилась, но не на девушку. – Извини. Мне противопоказано длительное одиночество.

Летиция хотела спросить, какое может быть одиночество, когда вокруг столько Сестер, но рисковать не стала, Настя в слабо контролируемом гневе ее пугала.

– Чудо, – Настоятельница с нескрываемым сожалением смотрела на дымящийся в пепельнице окурок. – Чудо…

Она раскрыла небольшой футляр, обитый выкрашенной в бордовый цвет тканью, извлекла оттуда очки в тонкой оправе и нацепила себе на нос.

– Лю, ты веришь в чудеса? – внимательные глаза за чуть тонированными линзами уставились на девушку.

Летиция растерялась, замямлила:

– Ну… я не… может быть, но…

– Зря, девочка, очень зря. Они случаются. Одно такое произошло несколько недель назад.

Интермедия IV

Купол – это небо, маленький кусочек вселенной. Я вижу звезды и далекие туманности, скрывающие великое множество тайн. Вижу движение солнца, изо дня в день бредущего с востока на запад. Иногда вижу облака – невозможно белые, они нависают прямо надо мной, низко-низко, если я подниму руку, то обязательно дотронусь до их пуховой перины. Но не хочу, боюсь спугнуть… и не могу, мышцы скованы слабостью. Мне не всегда удается открыть веки, и тогда я любуюсь небосклоном сквозь них – так даже интереснее. Непрозрачная кожа, непрозрачный купол церкви, а небо все равно пробивается сквозь все преграды. Оно ждет меня. Я еще не умею побеждать гравитацию – однако каждый день, отмеренный неутомимым солнцем, сближает нас с небом, я становлюсь легче, невидимые корни, притягивающие тело к земле, истончаются, превращаются в нити. Очень скоро они лопнут и я освобожусь, я полечу! Сквозь веки и золотой купол Никитской церкви, к облакам и солнцу, к звездам и таинственным туманностям.

Но пока я жду. Храм пытается говорить со мной, иногда голосом Люка, иногда моим собственным голосом, звучащим прямо в голове. Храм жалеет меня и пытается утешить, а я рассказываю ему о звездах и облаках, но чаще мы молчим и ждем. Мне не страшно, лишь чуть-чуть одиноко, ведь я не могу остаться даже наедине с собой, меня нет, Химик, которого я не помню, уничтожил личность того, кем я уже не являюсь. Это странно – не быть собой, не иметь воспоминаний, не знать прошлого, не надеяться на будущее… Мое настоящее – это ожидание. Я – кусочек неба, недостающий пазл в его бесконечной мозаике. Я жду, мне нужно заполнить пустоту – собой и в себе.

Иногда Люк заставляет меня есть и пить, он бывает чертовски глуп, он не хочет слушать мои рассказы о небе… Еда и вода делают меня тяжелее, они прижимают обратно к земле, напитывают корни, впивающиеся в землю, ненужной силой. Он не слушает меня, он поглощен разговором с Храмом.

Они понимают друг друга, Храм и человек. Храм открывает человеку прошлое… Люк делится со мной откровениями, но я не в силах услышать. Я жду ангела, который поможет мне оторваться от земли. Я закрываю глаза и высматриваю в небе два белых крыла. Горизонт чист и светел, и я не пропущу его прибытие.

Глава 21
Причуды транскрипции

– Покурили, теперь можно и выпить, – Настоятельница извлекла откуда-то из недр стола початую бутылку красного вина. – Пойло дрянь, до Катастрофы шло по сто рублей за литр, но за неимением лучшего… Не побрезгуешь кислятиной?

– Не побрезгую, – Лю энергично закивала.

Древнее пойло забулькало в хрустальных фужерах.

– Будем! Ох и мерзость мерзостная, – Настя сморщилась, но бокал из рук не выпустила. – Годы ей благородства не добавили.

– Вы говорили о чудесах, – вкус действительно был на очень большого любителя старины, однако Летиция гримасничать не стала, опасаясь обидеть щедрую на диковинки хозяйку. В глубине души она надеялась выпросить еще одну сигаретку.

– Да, чудеса… На охоте сестры сбили детеныша вичухи – эта тварь настоящий рассадник необходимых для моей лаборатории ингредиентов. А вот что девочки обнаружили в желудке «трофея».

На этот раз диковинкавозникла не из стола, Настя достала ее из кармана: небольшой, но увесистый цилиндрик из темного металла.

– Внутри письмо. Отчет. Не дошедший до адресата…

Настоятельница говорила нарочито медленно, запивая чуть не каждое слово древним вином. Однако Летиция держала себя в руках, понимая, что разговор подходит, наконец, к самому важному.

– Думаю, прожорливая маленькая вичуха сожрала почтового голубя или его неизвестного мне современного заменителя, и потому послание отправилось не на восток, как того желал отправитель, а в противоположную сторону. Да, мы находимся немного западнее от места отправки сообщения. Если точнее, всего лишь в сорока километрах…

Лю молчала и терпеливо ждала, пока женщина ходилавокруг да около главного – содержания перехваченного письма.

– В этом цилиндрике, – Настя положила его на стол и крутанула, как юлу, – есть упоминание некого Пояса Щорса, причудливого места где-то на Урале. Там… – женщина запнулась, – там то, что я столько лет безрезультатно искала.

Летиция не выдержала:

– Лекарство от лучевой болезни?

Настоятельница прикрыла глаза в задумчивости. Цилиндрик между тем прекратил свое вращение и застыл.

– Если я правильно поняла, Пояс Щорса и есть лекарство. Он исцеляет и защищает всех, кто находится на его территории… Информации мало, почти вся косвенная, но имеющегося более чем достаточно, чтобы всерьез заинтересоваться этим местом.

– А Урал – это далеко?

Настя неопределенно хмыкнула, затем сокрушенно кивнула:

– Очень. Другой край вселенной. Две тысячи верст по мертвой земле.

Летиция присвистнула разочарованно:

– Ничего себе… Я такое расстояние даже вообразить не могу!

– Воображать и не придется. Я наняла тебя, назовем это так, чтобы преодолеть сорок километров. Вернее, сорок туда, столько же обратно.

– Я должна найти того, кто написал письмо? – догадалась девушка.

– Именно, девочка. В самую точку!

– Но почему я? Я ведь не сталкер, не путешественник, не…

Настоятельница жестом прервала надвигающийся поток «не».

– Я знаю, кем ты не являешься, так что не утруждай себя.

Летиция растерянно смотрела на хозяйку, в ожидании ответов.

– В Приюте мне не с кем поболтать, это чистая правда, – начала та невпопад. – Но коллектив, который я собрала здесь, работоспособный. Каждый при деле, каждый на своем месте. Есть в штатенянечки, медсестры, слуги, охранницы – я зову их «специалистами низшей категории». Но мои помощницы – средняя и высшая категория, способны на большее, чем обычный уход за пациентами. Например, Ведунья – это ее имя и специализация одновременно – прекрасно справляется с тонкими эзотерическими материями. Ты понимаешь, о чем речь?

– Нет.

– До войны подобных людей (правда, Ведунья вовсе не человек) именовали экстрасенсами. Дословно переводится как «сверхчувствительный», способный ощутить то, что недоступно рядовым людям, – Настя криво улыбнулась и добавила: – Рядовым людям, типа меня. Я хотела нанять соседей-военников, чтобы они прокатились в ту сторону, однако, как всегда поступаю в сложных ситуациях, сперва обратилась к Ведунье с правильным вопросом. А в качестве ответа получила твой рисунок (Ведунья отлично рисует, но совершенно не говорит, иногда мне даже кажется, что она лишена привычного нам разума) с корявой подписью: «Гипноз». Что ты думаешь обо всем этом?

– Я далека от экзо… чего-то там.

– Эзотерика, – с готовностью поправила ее Настя. – Любопытная дисциплина, жаль, совсем не поддается инструментальному измерению. Я понятия не имею, каким образом ее изучать. Ведунья тупа, что пробка из-под этой кислятины, – женщина с брезгливым видом разлила остатки вина по бокалам, – но творит вещи, недоступные моему не самому хилому интеллекту.

– Настя, – взмолилась девушка, – ну мало ли чего привиделось тупой Ведунье! Я не владею гипнозом, я не…

– Опять завела свои «не», отставить! Я слишком доверяю Ведунье, чтобы разбрасываться ее… подсказками. Твоя помощь понадобится там, где остался на зимовку автор письма, – он застрял в небольшой деревне до весны, судя по его же записям. Возможно, чтобы разговорить его, придется применить гипноз… Иного предназначения твоему таланту я не вижу.

– А как же старые добрые пытки? – не сдавалась Лю. – Военники и без меня кому угодно язык развяжут!

Настя выпила полный бокал до дна. Сморщилась, крякнула, крепко выругалась:

– Ох и редкостное говнище! Хуже пытки не придумаешь, чем напиваться такими помоями. Ты одно упускаешь, дорогая моя Лю, если бы не Ведунья, сиропчики или наймиты Ареха давно бы бросили твое истраханное во все дыры тело на съедение мутантам. Но ты до сих пор жива, здорова, куришь охренительные сигареты и пьешь дерьмовое вино.

* * *

Хозяйка отвела Летиции два дня на сборы:

«Завтра с утра я связываюсь с военниками, договариваюсь о небольшой экспедиции на восток. Они, как обычно, телятся сутки, зато потом отправляют всю свою бронеконницу, всю генеральскую рать… Так что выступаешь послезавтра, а пока можешь бездельничать и слоняться, где душа пожелает. Пять-Шесть тебя всюду проводит».

Лю времени даром не теряла. После возлияний с Настоятельницей она пообедала в своей комнате. Прислуживала ей Молчунья, которая принесла питательный, но абсолютно безвкусный салат из непритязательного вида растений, бульонную похлебку на крупной кости, принадлежавшей при жизни неизвестно кому, и поджарку из грибов с острым соусом – в качестве гарнира выступило нечто, по виду напоминающее картошку, а по вкусу… а по вкусу оно не напоминало ничего из того, что Летиции приходилось пробовать до сих пор. Больше экзотично, чем вкусно, зато потом будет приятно вспомнить.

Алкоголь и сытный обед едва не сморили девушку, но она все же сумела перебороть дрему и, следуя заветам хозяйки, принялась бесцельно слоняться по Приюту. На самом деле цель у нее была, только пока не до конца оформившаяся – путеводной же звездой выступило обычное женское любопытство. И пока любопытство водило Лю из помещения в помещение, сознание девушки усиленно допытывалось у ее же подсознания о скрытой цели всех перемещений. Однако подсознание до определенного момента хранило упорное молчание. Прежде чем оно заговорило, Летиция успела побывать в неполном десятке однотипных медицинских покоев, где беспробудным сном спали маленькие дети, а их покой охраняли бдительные суровые медсестры. Как и все встреченные здесь местные «жители», медсестры не страдали болтливостью, зато униформа их разительно отличалась от темных одеяний слуг: длинные, значительно ниже колена врачебные халаты соответствующего цвета, на головах светлые, под стать халатам косынки, а лица спрятаны под марлевыми повязками. Взору девушки оставались видны только узенькая, меньше сантиметра полоска лба над бровями да настороженно-неприветли-вые глаза.

Глаза медперсонала и не понравились Летиции больше всего. Мутные, блеклые, словно расфокусированные. Взгляды блуждающие и, кажется, не особенно осмысленные. Ни одна из попыток девушки разговорить хоть кого-нибудь не увенчалась успехом – ее попросту игнорировали.

Лю уже готовилась форсировать знакомство с одной из медицинских сестер путем недружелюбного пинка по мягкой части «спины», когда ее озарило понимание ускользавшей до того цели: она должна найти Ведунью и с пристрастием допросить! Например, о том, какого черта та намалевала своими мутантскими руками портрет ничего не подозревающей Летиции!

– Молчунья, или как тебя там? – Лю ухватила спутницу за руку. – Три-четыре? Раз-два? Ну забыла я твой серийный номер, не сильна в математике! Подруга, вот что: сделай доброе дело, сведи с Ведуньей… А хороший получился каламбур, да? Короче, пошли знакомиться с телепаткой вашей, потолковать с ней надо. По душам.

Молчунья заколебалась. Несколько долгих секунд она топталась на месте, не решаясь выполнить просьбу девушки. Внутренняя борьба могла продолжаться неизвестно сколько, однако Летиция не растерялась и нашла нужные слова:

– Настоятельница разрешила мне бродить по всему Приюту, твоя же функция беспрекословно вести меня туда, куда я только пожелаю. Можешь выполнять.

Зависшая Молчунья с радостью бросилась выполнять команду, закоротившие ее маленький мозг противоречащие друг другу инструкции (похоже, Ведунья все же являлась исключением из туристического маршрута) оказались переподчинены новой программе.

Путь оказался неблизким, пришлось миновать два этажа и пройти третий почти насквозь. Перед невзрачной, ничем не приметной дверью без какой-либо таблички или надписи, Молчунья почтительно замерла, пропуская Летицию вперед.

– Не проводишь меня внутрь?

Молчунья, как ей и полагается, ответила молчанием.

– А Ведунья ваша, часом, не буйная, не покусает меня?

И вновь тишина.

– Слышь, Двенадцать-Пятнадцать, будет подстава, лично потом молчалку вырву и на какалку натяну. Андестенд?

Бесполезно. Лю повернулась к бессловесной мутантке спиной и громко – кулаком – постучала в дверь. Однако тишина с тойстороны ничем не отличалась от тишины с этой.

– Веселый у вас народ, общительный и донельзя гостеприимный, – Лю напоследок укорила ни в чем не виновную Пять-Шесть и зашла в комнату к Ведунье.

Встретила ее абсолютная, без единого просвета, темнота.

– Есть тут кто? Я к вам, так сказать, на огонек…

Никто не откликнулся и юмора не оценил. Пришлось вернуться в коридор. Летиция хотела истребовать у своей провожатой хоть какой-то источник света, но той уже и след простыл.

– Шустрая малая… И каким, интересно, образом я по этим катакомбам доберусь до своей каморки?

Девушка сложила ладони рупором и прокричала:

– Эй, Дважды-Два-Четыре, тащи сюда свою тощую задницу, белой госпоже срочно нужен фонарик!

Эхо издевательски повторило ее приказ, многократно отразившись от стен и унесшись куда-то в неизведанные подземные дали. Ни через минуту, ни через пять никто фонарика так и не принес.

– Сучка, – Летиция вяло оскорбилась в лучших чувствах и нехотя проследовала в темную комнату. – Ведунья, к тебе гости. Ты хоть свистни, что ли, будем на ощупь знакомиться.

Правой рукой держась за стену, а левой водя перед собой, она медленно продвигалась по невидимому периметру.

– Я прятки, особенно по такой темени, не люблю, сразу заявляю… Вам, ведуньям, и так все видать, а мы, киллерши, народ простой, к солнышку тянемся, к свету… Черт!

Больно ударившись «сканирующей» конечностью обо что-то твердое и неприятно острое, Лю зашипела от боли:

– Черт, черт, черт! Ведунья, мать твою, да где ты прячешься? Найду выключатель, кирдык тебе случится – я психованная, бойся меня! До конца жизни вичухам прорицать будешь, поверь на слово.

С величайшей осторожностью обогнув преграду – на ощупь она оказалась металлической и тянулась от пола до потолка, возможно, это был шкаф или пенал, – Лю продолжила обход периметра. Следующей в невидимую «засаду» попала правая рука: шершавая стена внезапно сменилась выпуклой ровной поверхностью, о края которой девушка оцарапала кожу на пальцах и сломала зацепившийся за кромку ноготь на мизинце.

Летиция не успела проклясть очередную невидаль, ее опередила вспыхнувшая под потолком лампа. Света лампа давала немного, но глаза, только начавшие привыкать к темени, неприятно резануло.

– А вот и выключатель, – подслеповато щурясь констатировала она. В столкновении с ним и пострадал несчастный мизинец.

– Что тут у нас? – чуть освоившись с весьма условным освещением, Лю поискала взглядом Ведунью. Та вовсе не пряталась, спокойно лежала в противоположной части комнаты, не подавая никаких признаков жизни.

– Вот и свиделись, – девушка медленно подошла к кровати. По местной «моде» нижняя половина лица Ведуньи оказалась скрытой, но не марлевой повязкой или ее гражданским аналогом, а непрозрачной дыхательной маской, от которой тянулись то ли резиновые, то ли пластиковые трубки, исчезающие в недрах сурового вида медицинского прибора на колесах. Белизна кожи на неприкрытой части головы – а видны были лоб, виски и абсолютно лысый череп – поразили Летицию, даже мертвецы выглядели румянее и здоровее несчастной «спящей».

– Какая же ты бледненькая, подруга… Глазки того и гляди провалялся внутрь черепушки, кожа вся скукожилась, и морщины…

Глаза под закрытыми веками пришли в движение, изрядно напугав Лю. Она закрыла ладонями рот, чтобы не закричать, и с ужасом наблюдала, как глазные яблоки Ведуньи бьются о неподъемные веки, расчерчивая тонкую, но неуступчивую кожицу сумасшедшими узорами.

– Спокойней, девочка, – Летиция сейчас бы не ответила, кому предназначались эти слова: самой себе или лежащей перед ней женщине неопределенного возраста. – Без паники, без резких движений и панических настроений.

Активность Ведуньи тем не ограничилась, спустя минуту костлявая рука зашуршала по одеялу, явно что-то выискивая. Худые пальцы хаотично подергивались, напоминая впечатлительной девушке застрявшего в стеклянной банке ядовитого паука.

– Чего потеряла, болезная? – так как «болезная» разговор не поддерживала, пришлось Лю обо всем догадываться самостоятельно. В изголовье кровати в вертикальном «кармане» она заметила торчащий пластиковый планшет, с прикрепленным к нему листком чистой бумаги. Там же – на дне кармана – обнаружились маркер радикально красного цвета, ядовито-зеленый фломастер и остро наточенный простой карандаш.

– Общаться хочешь? Славно, я затем и пришла. Расскажешь, милая, на кой ты мой портрет Насте намалевала? И вообще, откуда про меня узнала? Выбирай, чем будешь показания давать.

Летиция положила планшет «спящей» на грудь, а под беспокойную руку подсунула все доступные пишущие принадлежности. Прикосновение Ведуньи здорово не понравилось девушке, пальцы ее были холодны и… будто лишены жизни: мертвые кости, едва прикрытые бледной, давно высохшей кожей.

– Еще раз заденешь меня… – Лю запнулась, чем можно угрожать такому… полутрупу? – Короче, тащи шустрее! Карандаш, фломастер или маркер?

Полутруп судорожно ухватился за красный маркер.

– Молодец. Теперь ваяй объяснительную.

Дрожащие, слабые пальцы никак не могли удержать толстый маркер, он то и дело выскальзывал и падал на одеяло. Ведунья слепо шарила, выискивая потерю, находила, и все вновь повторялось – неловкий захват, падение, новые поиски…

– Экая ты неловкая барышня! – Летиции быстро надоели мучения «спящей», она насильно вложила неуловимый и неудержимый маркер в кулак Ведуньи и с силой сжала его. – Держи крепко, пиши быстро.

И Ведунья послушно вывела первую букву на пол-листа – то ли кривую «П», то ли перекореженную «Л».

– Ладно, попытка засчитана, давай дальше, только не крупни так, будь скромней.

Вторая буква оказалась однозначной и бесспорной «О».

– ЛО или ПО?

Третья, последняя влезшая на лист, «М».

– ЛОМ либо ПОМ… Хорошо, погоди секунду, я переверну листок.

Однако продолжения на обороте не последовало, Ведунья воспроизвела надпись, правда, на этот раз еще кривее – «О» теперь больше походила на прописную «Б», а все перекладины в «М» обрели независимость и вообразили себя редким частоколом из жирных красных черточек.

– Ведя, напрягись, я ни хрена не понимаю. Есть еще бумага?

Хиленькая стопка из полудюжины листков обнаружилась на прикроватной тумбочке и тут же пошла в дело. Впрочем, Ведунья половину из них тут же испортила различными вариациями на тему ПОМ, ЛОМ, ЛБМ, ПБШ и так далее.

– Так дальше не пойдет, – Летиция вскипела. – Послушай меня, спящая крысявица, излагай свое пророчество как-нибудь иначе, гуд? Пиши четко, внятно и строго по существу. И другими буквами. Пробуем?

Лю на всякий случай сменила маркер на фломастер, справедливо решив, что мелким «калибром» Ведунья впишет в лист несколько больше букв, и не прогадала, следующая надпись уже состояла из четырех символов: «Н», «Е», какой-то галочки, не имеющей аналогов в кириллице и «Р».

– «НЕ»… тут непонятно и в конце «Р». Так, НЕ…Р, и что бы это значило? Если закорючка – это перевернутая вверх тормашками «Г», то получается НЕГР. Хмм… очень познавательно, ничего не скажешь. ПОМ, или, иначе говоря, НЕГР! Прекрасное предсказание, проливающее свет на будущее всего человечества, – Летиция, закусив губу, без особой надежды изучала «рукописи» причудливого существа, называемого Ведуньей. – Тебе бы в придачу Дешифратора в постельку уложили, получилось бы просто чудесно, а то какой-то некомплект на выходе… каракульки без перевода. В качестве жеста отчаяния, прими вот этот карандаш, говорят, с ним ты обращаешься не в пример ловчее. Намалюй чего-нибудь, сделай милость.

Карандаш Ведунья действительно ухватила много уверенней. Быстро-быстро зашуршала им по бумаге, размашистыми, хорошо координированными движениями преобразуя белую пустоту листа в серый штрих рисунка. Через несколько минут художественное послание-предсказание было закончено.

– Рисовать ты умеешь, – искренне похвалила Лю, вертя в руках только что созданную картину. На ней легко узнавалась одна из медицинских палат (вернее, любая из них, потому как походили палаты друг на друга словно близнецы-братья): ряды кроваток с маленькими бессознательными пациентами, меж кроваток шкафоообразное реанимационное, или какое там полагается, оборудование. Нарисовано, без сомнения, талантливо, со знанием дела, однако что это дает? С особым тщанием, с множеством мелких деталей были прорисованы трубки, катетеры и прочие капельницы, которыми несчастные детишки присоединялись к поддерживающим их жизнедеятельность устройствам. Летиция отметила единственную неточность или небрежность в рисунке – все эти провода с различными названиями словно бы проходили мимо оборудования, исчезая где-то в стене.

– Ведя, Ведя, я слишком тупа для тебя… Не хватает сообразилки, – девушка с горечью призналась себе в бессилии. «Спящая» определенно что-то хотела сказать ей, наверняка важное, да только смысл туманных посланий оставался все в том же тумане. Обидно. – Я заберу твою живопись, если не возражаешь, на досуге поломаю над ней свою и без того трещащую голову.

Выключив свет и аккуратно прикрыв за собой дверь, Лю в задумчивости покинула безрадостное жилище Ведуньи. Сюда Летиция шла, чтобы разобраться с дурной художницей, рисующей совершенно не того, кого надо, а уходила абсолютно растерянная и полная сомнений. Неужели ее, Летиции, портрет вышел из-под карандаша Ведуньи не случайно? Что такого знала о ней «спящая», зачем рассказалао ней Настоятельнице? И что, черт возьми, эта лысая мутантиха с незаурядным художественным (и не только) талантом хотела поведать прямо сейчас?! ЛОМ-ПОМ, НЕГР с перевернутой «Г», медблок со странно подключенным (или вовсе не подключенным?) оборудованием…

В коридоре, как ни в чем не бывало, спокойно ожидала Молчунья, будто и не пропадала никуда полчаса назад.

– Шестью-ю-восемь, давно ты здесь пасешься? – Лю подумала о том, не отругать ли ей нерадивое создание за самоволку, но голова была занята совершенно иным. – Еще раз сбежишь…