Текст книги "Сестры печали"

– Настоятельница будет рада это услышать. И я тоже рада, очень уж деток жалко, не заслужили они такого…

– Детей в Пояс берут охотно, осталось только решить, как туда добраться.

– С головняками пусть Настоятельница разбирается, я свою задачу выполнила.

Маркиз поднял бровь:

– Задачу вызволить нас?

– Типа того.

– Кстати, почему послали тебя, а не одних вояк?

Лю пожала плечами:

– На меня указала Ведунья, только не спрашивай, кто это, я сама толком не разобралась. Главное, что Настоятельница прислушивается к ее… галлюцинациям.

Сол, до сих не участвовавший в разговоре, но внимательно его слушающий, и Люк переглянулись.

– Ведунья? Галлюцинации? Сдается мне, Солдатик, вывела нас кривая к последнему Узлу силы.

– Таких случайностей не бывает, – хрипло возразил Сол.

– Случайностей вообще не бывает…

– Что за Узел силы? – Летиция не собиралась оставаться в стороне от малопонятного диалога.

Ей не ответили. Не проигнорировали, оба мужчины – и полулежащий, прислонившийся спиной к борту Сол, и так и норовящий вскочить на ноги беспокойный маркиз – глубоко задумались. Но вместо ответа Люк задал новый вопрос:

– Летиция, Приют – странное место?

Пришло время девушке показывать характер:

– Что такое Узел силы?

Маркиз хмыкнул:

– Странное место.

Лю не успела как следует разозлиться, благоразумный маркиз упредил девичий гнев:

– У каждого Узла своя странность, ни один не похож на другой. Наш Пояс Щорса странен тем, что останавливает течение лучевой болезни. Вообще он много чем странен, но сейчас речь не о нем. Мы должны выяснить странность подмосковного Узла силы, который убивает все остальные Узлы… Летиция, Приют странное место?

Теперь девушке не сиделось на месте. В голове за считанные мгновения пролетели все странности, которым был богат Приют, все, которым она успела стать свидетелем.

– Думаю, да. Приют очень странное место. Сестер и их Настоятельницу обычными тоже не назовешь.

– Гора сама идет к Магомету, – девушка не поняла фразы Сола, но переспрашивать не стала, слишком тот выглядел усталым, даже недолгий разговор вымотал его.

– Тебе надо поспать и отдохнуть, – Летиция опустилась рядом с ним на деревянный пол и помогла Солу лечь. Его голова оказалась на ее коленях… Через минуту мужчина провалился в глубокий сон – впервые за долгое время без снов и видений.

Лю продолжала гладить его по жестким волосам, любоваться лицом, наконец-то обретшим безмятежный и умиротворенный вид, и удивляться самой себе – что это на нее нашло, почему она раскисла, встретив едва живого, мало на что сейчас способного мужика… Летиция никогда не мечтала о карьере медсестры, но теперь она ощущала физическую потребность ухаживать за беспомощным Солом, спасать его из лап близкой смерти…

– Люк, что с ним? Он совсем обессилел…

– Ты сама очень странная, красавица Лю, – маркиз едва заметно улыбнулся. – Влюбилась с первого взгляда…

Она мотнула головой:

– Я влюбилась задолго до первого взгляда. Меня что-то гнало к церкви… к нему. Я заранее знала, что встречу его… Люк, не смотри на меня, как на идиотку, я не влюбчивая дура, мечтающая о принцах из далеких краев, не героическая мазохистка, кончающая от собственной жертвенности, не нимфоманка, млеющая от любого членовладельца! Я не знаю и не понимаю, что со мной творится, но впервые в жизни мне нравится ощущать себя влюбленной женщиной… Глупой и стукнутой на всю голову!

– Я не считаю тебя идиоткой. Напротив, жутко завидую своему другу Солу, охмурившему такую красотку, даже толком не приходя в сознание.

Лю усмехнулась печально, разочарованно вздохнула:

– У меня есть способности к гипнозу, слабенькие и нестабильные, но кое-что могу… Сейчас я сама словно под гипнозом, наверное, мной манипулирует Ведунья… она умеет влезть другим в мозг… Но плевать я хотела на манипуляцию, внушения и прочую лабуду! Мне не хочется просыпаться, не хочется, чтобы наваждение заканчивалось. Люк, я боюсь посмотреть на Сола и вновь увидеть в нем чужого человека!

– Я понимаю, – маркиз прикрыл глаза. – Мне многое открылось в Никитском Узле силы, даже то, что лучше бы оставалось неизвестным. Храм вывернул меня наизнанку, вытащил на свет все тайны, все стыдливо забытое и спрятанное в пыльном чулане памяти… Показал он и то хорошее, что сохранилось во мне, светлую сторону. Мы не черно-белые существа, Летиция, мы созданы из грязи, пыли, дерьма… а еще неба, дождя и рассвета. В наших душах темно, в наших душах ослепительно светит Солнце. Пустыня и безбрежный океан… могильная тишина и божественная музыка…

Маркиз внимательно посмотрел на девушку, почти все ее внимание было устремлено на спящего Сола, но к бессвязным речам Люка она прислушивалась, хоть пока и не могла постичь их.

– Я уверен, что Ведунья, кем бы она ни была, какими бы способностями ни обладала, не способна сломить чужую волю, тем более заставить полюбить против своих желаний… А Храм нашел дорогу к твоему сердцу, только он ни к чему тебя не принуждал, не манипулировал… Он попросту не умеет принуждать и манипулировать. Его оружие – честность перед самим собой.

– Ну что, – закончил он уже другим тоном, – теперь я выгляжу придурком в твоих глазах?

– Ты милый, маркиз де Люк, – она засмеялась. – И я искренне желаю, чтобы правда оказалась на твоей стороне. Ты неплохо разбираешься в этих ваших Узлах силы? Хочешь и Приют вывести на чистую воду, разгадать его странности и способности?

– В этом, собственно, смысл нашей экспедиции. И мой неожиданно открывшийся талант наконец выйдет на первый план. Очень, знаешь ли, хочется посолировать. Подтанцовка, – Люк, не покидая лавки, изобразил комичный пируэт всеми четырьмя конечностями, – и прочий бэк-вокал не мое кредо.

Глава 23
Эмиссар и Лю

Она искоса смотрит на меня, думает, что сплю. Ее нежные пальцы касаются моих волос, осторожные прикосновения, дарящие покой. Прежние тревоги кажутся глупыми и напрасными, уходят прочь.

Никитская церковь, где осталось великое множество ночей, проведенных наедине с самим собой, пыталась исцелить мою боль, заполнить пустоту, поселившуюся в сердце… Но боль лишь множилась, съедала меня изнутри! Храм – зеркало, отражающее глубины твоих пороков и вершины твоих добродетелей – во мне видел лишь черную безжизненную пустыню, где так и не родились воспоминания, где не проросли сквозь твердь забытья чувства и эмоции, из которых, словно из кусочков мозаики, можно было восстановить потерянное «я». Ни осколков, ни теней. Человек без прошлого, голем, пустышка без содержания.

Но нежность, которой она делится со мной, забота, дающая сладостное ощущение нужности, взгляды, не скрывающие… любви. Кто она, отдающая себя столь щедро, без страхов и сомнения… Наверное, она сумасшедшая, обычная женщина – прекрасный коктейль из кокетства, игры и страсти – не влюбится столь глупо и безоглядно… в калеку с ампутированной душой!

Так я думал: «калека с ампутированной душой»… Но она дарит мне сопричастность, делит пустоту внутри меня надвое, превращая безжалостное, убийственное ничегов беспомощный ноль. Я хочу видеть ее глаза, для этого мне нужно открыть свои, но я боюсь. Вдруг сумасшествие оставит ту, что назвалась Летицией, она прозреет и отринет меня, оставит в беспросветном мраке, в котором только-только забрезжил робкий лучик надежды. Мне страшно, теперь, когда есть, что терять…

– Не притворяйся, я вижу, ты не спишь, – люди так не говорят, она улыбающийся ангел, в глазах которого застыл свет миллиарда звезд, и весь этот свет отдан мне. Без остатка.

Поднимаю веки и смотрю, смотрю, смотрю… Во все глаза – жадно, до боли, до слез. Пусть ее лик положит начало новой памяти, я не буду жалеть об утраченном, пусть прошлое навсегда останется за неведомой мне гранью, лишь бы сохранить одну-единственную частичку настоящего.

– Ты слишком красива… даже для богини…

Она смеется. Люди так не смеются… Она слишком красива, я боюсь ослепнуть от блеска ее глаз.

– Богиня смерти – так, кажется, ты меня называл? – обязана быть красивой, чтобы скрасить последние часы обреченного.

– Я передумал, я уже не хочу умирать, – простые и честные слова даются с огромным трудом. Но я уже не хочу…

– Рада слышать. Но почему ты решил оставить свою богиню без работы?

Что мне ответить ей? Что я люблю…? Я не буду врать, не буду врать ей. Я не люблю, я еще не умею, но я хочу научиться. Я сумею, иначе не выживу… жить – значит любить. Себя, саму жизнь, сегодняшний день и завтрашний, любить темноту и свет, тишину и слова, пропасть и небеса… любить ее, дарящую любовь мне.

– Я хочу пригласить тебя на свидание… ради этого стоит пожить еще хоть немного.

– Роман при исполнении? – она улыбается. – Я бы рискнула. И куда же ты хочешь меня пригласить?

– В моем родном Екатеринбурге есть замечательное место, где подают лучший в мире греческий салат… Он достоин того, чтобы его отведала самая прекрасная из богинь.

– Заманчиво, жаль, от божественного салата нас отделяют две тысячи километров и двадцать лет в придачу! Придется брать все в свои слабые женские руки: пользуясь твоей беспомощностью, а потому и безотказностью, сама приглашу уральского гостя на романтичный променад под радиоактивными московскими звездами. Заманчиво?

– Ужасно, – я ловлю ее руку и прикладываю к своим губам, целую пальцы, один за другим. – Предлагаю выгнать завистника Люка из кунга и разработать новый план.

– Выгоняйте, – милостиво соглашается маркиз, демонстративно смотрящий в противоположную от нас сторону. – У меня аллергия на розовые сопли.

– Боюсь, в таком виде, доблестный Сол, ты не переживешь свидания с ненасытной богиней смерти, – она прекрасно видит, что даже легкий флирт лишает меня сил. Ненавижу свою слабость, но я сумею ее перебороть, жажда жизни способна творить чудеса.

Сквозь сон чувствую прикосновение ее губ к моей щеке. Долгий поцелуй провожает меня на ту сторону бытия, проваливаюсь сквозь пространство и время с дурной улыбкой на устах. Умею ли я ощущать счастье?

* * *

Ее нет рядом со мной, понимаю это прежде, чем глаза привыкают к окружающей полутьме. И все меняется: вижу чью-то спину над своей головой, а ноги мои почти упираются в живот странного низкорослого человека в мешковатом балахоне. Лицо его скрыто натянутым по самые глаза капюшоном.

Меня несут на носилках. На вопросы о текущем местоположении и пункте назначения «медбратья» не отвечают, на оскорбления – и сложносочиненные, и самые незамысловатые – никак не реагируют.

Из хороших новостей – носильщики не склонны к агрессии, на их месте я давно бы заколбасил беспокойный, матерящийся «груз». Тот, что со стороны моих ног, прощает мне даже болезненный пинок-тычок в область солнечного сплетения, вместо полагающегося «трехэтажья» в ответ он лишь обиженно мычит и не пытается отомстить. Похвальный пацифизм, жаль, до лица не доплюну…

Похоже, что все увлекательное путешествие на носилках в компании двух безответных тварей я провел без сознания – не проходит и пары минут, как мы сворачиваем из широкого коридора в узкий проход, заканчивающийся незапертой дверью. За ней комнатушка с двумя кроватями и минималистским набором мебели, зато с электрическим освещением, в помещении горит сразу несколько лампочек, невиданное расточительство по нынешним скупым временам!

«Санитары» без лишней жестокости перекладывают мое бренное и в целом пока совершенно бесполезное тело на кровать у дальней стены. В процессе «переноса» я жду от отпинанного мной субъекта ответной любезности – лично я бы такого психованного пациента положил мимо койки. Дважды. Со всей дури. Однако процедура проходит мирно, без эксцессов. У придурка не хватает мозгов даже для самой безобидной мести… «Ну, тупые!» как говаривал один ныне забытый сатирик.

Почему ж я помню столь малозначительные вещи, а самого себя вспомнить не в состоянии?! От этой мысли окончательно свирепею и шлю в спину уходящим санитарам пожелание взаимной сексуальной близости в чрезвычайно извращенной форме. Когда остаюсь в злобном одиночестве, запоздало соображаю, что тащили мою не самую легкую тушу две женщины! Ну, или в лучшем случае самки – походка, жесты, движения – все говорит в пользу моей догадки… А я их матом обложил (про пинок лучше и не думать!), редкостный джентльмен, ничего не скажешь!

Для приличия стыжусь пять минут, затем снимаю тяжесть с души обещанием непременно попросить у обиженных дам коленопреклоненного прощения. Еще бы сил хватило для преклонения этого самого колена… Стоп!

Останавливаю поток своих мыслей и прислушиваюсь к внутренним ощущениям, есть в них что-то неправильное, вызывающе странное… Понимание наступает практически сразу – я не чувствую пустоты, а значит, не чувствую боли, эта мерзкая сука оставила меня – не прощаясь, напоминая о себе лишь слабостью в мышцах и путаницей в сознании.

Неужели я свободен от… Не спеши, Сол, не радуйся раньше времени, боль – это такая мразь, что всегда возвращается, плюя на твои желания и планы, она вероломна, жестока и непобедима.

Я напряженно жду ее триумфального камбэка, сокрушительного блицкрига, нацеленного на мои нервные центры. Прислушиваюсь и жду. С тревогой и дурным предчувствием, цепенея от ужаса.

Вместо боли меня навещает Люк. У него мерзкий характер, отвратительные привычки, скверные манеры, но я безумно рад его видеть – еще бы, даже самый распоследний человек приятнее и честнее фашистской дряни, измывающейся над нервными окончаниями.

– Друже, мне самому противно, но я счастлив лицезреть тебя в моих гостях!

Маркиз не спешит разделить мою радость, он сосредоточен и хмур.

– Шустро же ты приватизировал комнату, выделенную на двоих. Еще неизвестно, кто у кого в гостях!

– Где мы? – не хочу тратить силы на бессмысленную пикировку. Да и радость от встречи быстро угасает: маркиз все такой же старый и неисправимый зануда!

– На месте, – несвоевременная лаконичность соратника заставляет мои кулаки сжиматься. Сейчас прольется чья-то голубая, маркизья кровь! К счастью, Люк не затягивает со смертельно опасной паузой, – в Приюте у Сестер Печали.

– Это то, что мы искали? – спрашиваю вкрадчиво, боясь ошибиться.

– Да. Мастер Вит отправлял нас именно сюда, – мой соратник пытается изобразить уверенность, но сомнения у него все же остаются. Я их замечаю.

– Ошибки быть не может? – лезу к нему под кожу, мне нужны точные ответы.

– Об ошибках я и хотел с тобой поговорить, – Люк аккуратно раскладывает свои вещи, извлекая их из рюкзака, и демонстративно не смотрит в мою сторону. Что бы это значило? – Ты как, в кондиции немного поболтать?

– Не хочу тебя расстраивать, но я прекрасно себя чувствую. Ну, почти прекрасно. Ничего не болит и даже сдохнуть не хочется. Офигительное ощущение!

– Резко же ты пошел на поправку, – Люк искренне удивлен. – Любовь творит чудеса? Но с другой стороны, умные люди утверждают, что перед смертью у больных случается ремиссия.

Обожаю маркиза, умеет найти «нужные» слова… Вернется в руки сила, первым делом придушу гаденыша!

– Твоя спасительница портит мне весь расклад, из-за нее пазл не складывается, – маркиз, забыв о вещах и рюкзаке, присаживается поближе ко мне. – Летиция, по ее рассказам, оказывается совершенно не при делах: ее по надуманному поводу выдернула из Москвы хозяйка Приюта, местная Настоятельница, и поручила возглавить спасательную экспедицию по вызволению нас с тобой…

– Погоди, откуда Настоятельница вообще узнала про нас? И что за надуманный повод?

– Узнала из нашего письма Мастеру Виту. Перехватили твое послание… Что касается повода: хозяйка пользует некую провидицу, щедрую до откровений и предсказаний. В одном из своих глюков Ведунья разглядела Лю и подмахнула Настоятельнице ее фоторобот, мол, надобно для дела великого разыскать девицу-гипнотизерку, лишь той под силу освободить былинного богатыря Сола, хрен знает сколько годин сидящего на печи без сознания, и прекрасного, волоокого князя Люка, знаменитого на весь мир своей мудростью и…

– Так и сказала? – пора было срочно прекращать словесный поток раздухарившегося маркиза, наградившего себя внеочередным воинским званием… или чего там у самозваных аристократов?

– Не суть, главное, что хлопот у хозяйки из-за Летиции было немерено, а делов вышло на три копейки. Приехали к церкви, загрузили двоих обмороков в «кузовок» и тихой сапой доставили их до места назначения. Заметь, НАШЕГО места назначения!

Люку удалось невозможное – омрачить мое приподнятое настроение дурным уравнением, состоящим из одних лишь неизвестных. И самое неизвестное – чего этот зануда от меня добивается?

– Настоятельнице нужен Пояс Щорса.

– Без Зверя грош нам цена, хреновые мы проводники.

– Это уже другой вопрос. Пока она хочет получить информацию, средства доставки будут или будем искать после. Роль и значение Летиции – вот что меня волнует в первую очередь!

Как бы остановить поток маркизовых мыслей, не готов я пока к дедукции, индукции и прочей аналитике.

– Лю благотворно влияет на мое душевное и физическое здоровье – тебе этого мало?

Люк чешет затылок.

– Уже кое-что. Другое дело, что тебя я в нашем уравнении как значимую переменную больше не рассматривал, ты был отыгран после гибели Зверя…

– Спасибо, друг, – стараюсь не злиться, злоба – слишком энергозатратное «удовольствие».

– Насрать на обиды, – поймавший свою волну Люк примиряюще машет рукой. Забавная форма утешения. – Важны функции, а не обиды. Ты контролировал в той или иной мере Броню – нет Брони, нет функции. Летиция вытащила нас из Софьино и формально тоже считается выполнившей свою задачу, хотя способностью к гипнозу не воспользовалась… Попутно она вернула тебя из коматоза… зачем, ведь ты бесполезен?!

«Я убью тебя, лодочник». Считаю про себя до десяти.

– Может, все случилось по доброте душевной?

– То есть случайно? – Неугомонный маркиз меряет комнату шагами из конца в конец, мыслитель хренов. – К черту случайности! Письмо твое тоже случайно к Настоятельнице попало? И вытащили нас из Софьино тоже случайно, причем доставив до самого места назначения?! По доброте душевной, ага?

– Люк, угомонись, от меня-то ты чего хочешь услышать? Я не виноват, что не вписываюсь в твою картину мира. Дерьмовая она у тебя, рисуй другую!

Маркиз, прекратив хождения, вновь присаживается на мою кровать, испытующе глядит на меня.

– Чего?

– Моя функция – разобраться с Приютом и всей ситуацией. Все, что было до сих пор, – лишь прелюдия к основному делу. Ты – ракета-носитель, которая вывела меня на нужную орбиту (хотя кто кого вывел – большой вопрос). Настало мое время, и я чувствую, что работаем мы в жутком цейтноте, один неверный или несвоевременный шаг – и сгорает наша миссия вместе со своими исполнителями в верхних слоях атмосферы…

– Ты слишком велеречив для столь позднего часа, утро вечера…

– Да спи ты, спи! Никакой пользы!

Ну и ладно, попыхтит, поворчит и перестанет, а моему организму нужны тишина и покой.

* * *

С утра – часы показывают половину десятого – мы с Люком меняемся местами. Маркиз беспробудно дрыхнет, нервно подпрыгивая на своей кровати, что-то матерное бурчит сквозь сон, я же ни минуты не желаю больше находиться в горизонтальном положении. Хватит, належался за последнее время!

Желания слегка опережают возможности, стоит мне сесть, как бдительный вестибулярный аппарат немедленно включает спецэффект под названием «головокружительное головокружение». Словно на американских горках покатался – неожиданное дежа вю! И крайне неприятное.

Слабость и беспомощность – две отвратительные мрази, все еще строящие на меня свои старушечьи планы. Хрена лысого! Мы бодры, веселы… жаль, дальше присказки этой не помню, наверняка, что-то жизнеутверждающее.

– Мы бодры, веселы, – держась за стенку, толкаю свое непослушное тело вверх. Удержали бы ноги! Секунда, две, пять, полет нормальный – держат ноги, амплитуда колебаний в пределах нормы. Мы бодры, веселы…

Делаю шаг, все так же вдоль спасительной стеночки. Ох и штормит же здесь, баллов девять, не меньше! Земля исполняет всевозможные пируэты, прыжки, перевороты, прочие ужимки с единственной целью – сбросить вольнодумца с кривых ножек да об бетонный пол! Ничего, перебьешься, мать-земля, мои трясущиеся ходули сейсмоустойчивые, не боящиеся даже алкогольного «вертолета»!

Мы бодры… До двери остается всего метра полтора, последний рывок. Веселы…

Хватаюсь за ручку и всем телом наваливаюсь на дверь. Нет, я не хочу вышибить ее столь экстравагантным способом – моим телом не проломишь сейчас и москитную сетку – это всего лишь прощальный привет от вестибулярного аппарата, неожиданный кульбит в дорогу. Спасибо, родной организм, я припомню тебе эту подлость!

Поворачиваю ручку, замок негромко лязгает и выпускает «шатуна» на волю. Летиция – красавица, благодаря тебе я помолодел на несколько десятков лет! Подобная походка была замечена за юным годовалым… черт, я не помню своего имени! – мной еще в прошлой эпохе. Переход от ползания к прямохождению наверняка сопровождался подобными же эмоциями! Мы бодры – жаль, неустойчивы, веселы – это точно, адреналин так и вскипает в крови! Ходить – высшая форма экстрима!

Десять шагов по коридору, неважно в какую сторону, нам, экстремалам, важен процесс, а не направление. Черт, мышцы ноют, дыхалка работает с перебоем, пламенный мотор «чихает» в груди… Не рассчитал силенок, обратно только по-пластунски… Не хочу обратно: ты неси меня, река, за крутые берега!

– Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч, – переношусь я в иной культурно-исторический пласт. – Что тебе стоит, подхвати меня, аки листочек, отнеси…

Куда ж мне надо? Дружок, неси меня к красе моей ненаглядной, Летиции-гипнотезерке! Погляжусь в ее очи серые и задам вопрос многотрудный: «Пойдешь ли за меня, сударушка, не побрезгуешь детиной калечным?»

Стоп, машина! Медленно, но верно съезжаю по стене на пол. Ну и правильно, в голове горячечный бред, в ногах… в ногах тоже ничего хорошего. Эко ж меня торкнуло! Что-то почище мочи в мозг ударило. Хороша девица Лю, слов нет, только предложениями тупыми и свадьбами хорошие отношения портить не надо! Это аксиома! Память у меня стерта под ноль, но инстинкты не обманешь: не мужское это дело, пропащее.

Маюсь на полу недолго, в столь жалком состоянии застает меня очередная «балахонщица». Ума не приложу, эту ли даму вчера в живот пинал или ее «близняшку»… Дурацкая у них униформа, все на одно отсутствующее лицо!

– Привет, – пинал, не пинал, а помощи я рад теперь любой. Так как дева на мое приветствие особо не реагирует, только глядит молча из-под капюшона, ждет чего-то, произношу медленно, почти нараспев, вдруг ей так понятней будет. – Я контуженный, раненый значит. Дурак совсем. Ноги слабый, руки слабый, голова слабый. Помощь нужна. Ноль-три, девять-один-один… Сечешь?

Если и сечет, то виду не подает, стоит истуканом.

– Родная, взрослых позови… есть кто дома?

Сдается мне, что тут далеко не все дома, тупняк полнейший!

– Я в туалет шел. Пись-пись, понимаешь? Если в течение двадцати минут ты меня не поймешь, я очень жиденько опозорюсь.

– Не стоит! – пока я пытался изъясниться с «туземкой», Летиция неслышно подошла с другой стороны. – Не для того я тебя спасала и выхаживала.

Она смеется, я краснею.

– Это… гипербола была, сгустил я краски… на жалость давил.

– Пять-Шесть, – Лю обращается к балахонщицедовольно своеобразно. – Давай поможем нашему другу подняться.

«Числительное» и моя спасительница общими усилиями водружают меня обратно – на ноги.

– Ты выглядишь гораздо лучше, – Летиция рассматривает меня в упор, не смущаясь. – Я могу гордиться, пациент скоро будет не только ходить под себя, но еще и бегать!

Ну, язык у дамочки! Мне и стыдно, хотя ничего постыдного совершить я не успел (держись, брат-пузырь!), и одновременно пробивает на хохот. Смех и грех – это про меня!

– Летиция, прекрати надо мной издеваться. Я не могу язвить в ответ такому прекрасному существу! – по смыслу – это ультиматум, по исполнению – жалостливая мольба. Чего ж так голос дрожит, подводит, зараза.

– Сол, мне нравится восторг в твоих глазах, нравится в них отражаться, – она совсем рядом, она играет со мной. – Надеюсь, от восторга ты не потеряешь контроль над… – Лю выразительно опускает взгляд на мои штаны, – источником жидкого позора?

Я обещал себе, первым делом после возвращения в люди придушить маркиза… Номером вторым будет Летиция! Только душить я ее не собираюсь, есть более сладкая месть!

– Судя по горящему взору, утку предлагать бесполезно?

Эта девушка умеет НЕ ерничать?!

– Вперед, жиденький герой, обопрись на мое нежное, женственное плечико, наша скорбная делегация отправляется на поиски таинственного ватерклозета! Дойдешь? Или вторым «костылем» пристроим Пять-Шесть?

– Дойдешь, – несмешно передразниваю я. Мозг в ступоре, я – примерно там же.

– Только гляди, герой, слабость слабостью, а корень зла держать будешь сам! Признавайся, тяжело тебе придется?

Она заливается издевательски-заразительным смехом, пока я мучительно подыскиваю «правильный» ответ на вопрос, не предполагающий правильных ответов: что ни скажи, попадалово обеспечено.

– Корень зла могуч и огромен, – пытаюсь импровизировать, судорожно соображая на ходу. – Как доисторический баобаб, король всех деревьев! Даже стотонному Liebherr’у[15]15
  Liebherr – здесь: марка мощного подъемного крана.


[Закрыть] не совладать с его массой и габаритами! Однако сей баобаб при виде баб теряет вес и притяженье…

Поиск рифмы затягивается, плохо у меня с ними, просто отвратительно.

– Фу, как пошло, – Лю надувает щеки, выпячивает губки, одним словом, корчит из себя обиженную девочку. – Но образ, что ни говори, будоражит воображение!

Она не обиженная, она плохая девчонка. Обожаю таких!

– Или это опять была гипербола?

– Скорее, парабола…

Пока она размышляет, я стремительно, насколько позволяют кондиции, скрываюсь в туалете. Дошел!

По возвращении (триумфальному, без всяких позоров, моя честь, как и штаны, спасена) наглею:

– Мне бы еще ванну принять… или душ, на худой конец.

Летиция вздыхает на публику:

– Все ж таки худой? Эх, а соблазнял девушку баобабами…

Нет, я ее точно придушу! Еще вперед Люка!

– Пойдем, герой-обломник, водные процедуры с дальней дороги точно не помешают.

* * *

– Ты стесняешься? – лукавые глаза смеются.

Мне остается только прятать взгляд. Да, блин, стесняюсь! Раздеваться догола в крохотной ванной комнате, в самой непосредственной близости от восхитительной девушки… Да, я еще чертовски слаб, ни на что толком не гожусь, но корень зла, мать его етить, существо от моего сознания совершенно не зависящее! Он точно меня опозорит, баобаб проклятый!

– Не то что смущаюсь… но слегка мандражирую, да! Не привык я вперед дам разнагишаться…

Она морщится:

– Как твой лечащий врач, я категорически запрещаю тебе мандражировать! Во-первых, от этого, утверждают в околонаучных кругах, на ладонях начинает расти шерсть, во-вторых…

Словно заправский стриптизер сдергиваю с себя всю одежду. С меня хватит! По-хамски поворачиваюсь к даме волосатой голой жопой и храбро штурмую высокий бортик ванны.

Хорошая попытка… Не поддержи Летиция меня со… спины, я бы неминуемо навернулся и затылком пробил покрытый скользкой плиткой недружелюбный пол.

– Не торопись, Сол, аккуратней. Глупо проделать столь долгий путь и убиться у самой цели.

Осторожно, все так же поддерживаемый Лю, опускаюсь в горячую воду. Какой кайф! Вода! Чистая! Горячая! Целая ванна! Я не зря шел сюда с самого Урала, я готов умереть прямо здесь и сейчас от блаженства!

– Не смотри на меня так, – проходит десять райских минут, и я все еще жив. Летиция сидит на краешке ванны и ладонью гоняет волны по воде. – Я девушка честная, на первом свидании в ванну к кавалеру не полезу!

– А у нас свидание? – наши словесные игры начинают доставлять мне удовольствие.

Вот только Лю внезапно выбывает из наших игрищ, я понимаю это по ее изменившемуся, посерьезневшему лицу.

– Сол, я применила к тебе свой талант…

– Какой из многих? – пока не поздно, пытаюсь свести все к шутке. – Обаяние, сексуальность или…

– Не перебивай, пожалуйста, – попытка с треском проваливается, изображаю из себя покорного слушателя. – Я применила гипноз, хотела помочь тебе, копнула вглубь…

Я жду. Что она накопала внутри меня, до каких воспоминаний добралась?

– Ты помнишь, как я назвала тебя?

– Конечно, ты дала мне имя…

Она нетерпеливо перебивает:

– Я дала имя одному, а гипнозом вернула к жизни другого!

– Это плохо? «Я с амнезией» и «Я в твердой памяти» – один человек! К тому же никакой твердой памяти я не ощущаю!

– Человек, может, и один, только личности разные.

Приехали. Люк упоминал о том, что когда-то страдал раздвоением личности, видать, и меня заразил, падла такая!

– Лю, я лучше действительно помолчу, а ты рассказывай, объясни новоявленному шизофренику что к чему.

– Ты не шизофреник.

– Хорошее начало, а что с разными личностями?

Летиция задумчиво раскручивает пальцем бурунчики в воде. Не смотрит на меня, подбирает слова…

– После смерти мамы я никого и никогда больше не любила. Исчезла потребность… Но там, в церкви, увидев тебя, беспомощного, нуждающегося во мне – именно во мне, я поняла это сразу! – я испытала… Потрясение – слишком слабое слово, меня всю заколотило от… не страсть, не желание, а что-то запредельное, неведомое раньше! Нежность, потребность защитить, спасти… Есть в этом нечто жертвенное, поверь, такая дурь мне не свойственна! Я гладила тебя, ощущала твое тепло и как распоследняя идиотка была счастлива.

Люк считает, что это проделки Храма, я грешу на Ведунью, но счастье было настоящим, я впервые в жизни ощутила себя женщиной. Любящей, готовой на все ради своей любви женщиной… Думаешь, я несу какую-то бабскую ересь?

– Нет, – я так не думаю.

– Хорошо. Мне трудно говорить о подобных вещах, в обнажении души есть что-то противоестественное.

Зря я полезла со своим гипнозом ворошить твое прошлое. Тот, кого я полюбила, оказался лишь дыханием на стекле, стоит провести рукой, и на меня сквозь стекло уже смотрит кто-то совершенно иной…

Мой Мастер – иллюзия, тень, отражение на воде… К нему нельзя прикасаться руками, лезть с глупой помощью, убивать гипнозом…

– Это способ сказать мне «нет»?

– Ты – Сол, а полюбила я Мастера.

– Ты дала мне имя…

– Не тебе, Сол. Ему. Забудь, оно не твое. Если смогу, я буду рядом, буду ждать его, и может быть, однажды снова назову своего Мастера по имени.

Она уходит. На прощание брызгает водой мне в лицо и уходит. В моих зрачках отпечатывается ее печальная улыбка.

Я раздавлен. Я хочу кричать… Хочу, но не могу. Мне плохо. Я раздавлен.

* * *

Из давно остывшей ванны меня извлекает верный соратник Люк.

– Дружище, я бы с удовольствием позволил тебе и дальше отращивать жабры, однако другой ванной комнаты в округе не наблюдается. А смыть дорожную пыль перед тяжелым днем – святое право, да и обязанность любого уважающего себя путешественника, прошедшего от Урала до первопрестольной!