Текст книги "Господствующая высота (сборник)"

– Вытрясу.

– И в самом деле, – сказала мама, пригубив чашку. – Сходите. Я должна прибраться. Вообще…

– Хорошо, – сказал дядя Виктор. – Я оставлю вам пистолет и рацию. Мне нужно съездить в участок.

– Да-да.

– Да что значит – «да-да»? – возмутился дядя Виктор. – Ради бога, выбросьте из себя эту… расслабленность. Я еще не знаю, что происходит, но знаю наверняка одно: ни вы, ни я ни в коем случае не должны расслабляться. Хотя бы ради него. – Он кивнул на Грига.

Склонившись к столу, Григ прыснул со смеху и тут же получил подзатыльник.

– За что?

– За просто так. Допивай и поехали.

– Погодите, – сказала мама. – Я достану его куртку и шапку.

В машине дяди Виктора пахло пылью и бензином. На задние сиденья дядя Виктор бросил автомат, на переднем, справа от него, устроился Григ.

Мотор долго не заводился и дважды глох. Григ рисовал на запотевшем стекле головастых человечков – на четвертом человечке мотор пришел в себя, дядя Виктор погазовал, они миновали ограду и двинулись по заснеженной песочной аллее. Кругом было белым-бело, не видать ни души, лишь стая загалдевших ворон снялась с деревьев, когда выруливали на дорогу.

– Так, – сказал дядя Виктор, прибавляя скорости. – Ни одной машины с утра.

Через минуту показался железнодорожный переезд – он до сих пор был закрыт, на распухших от снега черно-белых палках горели красные огоньки, в будке звонил большой телефон. Дядя Виктор сходил в будку, выключил телефон и поднял палки, те сразу похудели, снег посыпался с них холодными искрами. Потерев глаза, Григ увидел вдалеке вчерашний поезд – он был как недостроенная стена крепости.

– Не хочу, – сказал Григ.

– Не хочешь, – повторил дядя Виктор, усаживаясь за руль. – Алло, – позвал он в рацию на ремне, но рация молчала, тихий треск и шепот остуженного воздуха наполняли ее вытертое тельце.

В городском участке, отстоявшем от переезда на какой-нибудь километр, но куда они добирались почти двадцать минут – Григ специально подглядывал за часами, – царили сквозняки и беспорядок. Посвистывая, дядя Виктор ходил по пустым комнатам, перебирал бумаги на столах и дул в телефонные трубки.

– Пам-пам-пам, – говорил он сам с собой. – Они или эвакуировались, или сошли с ума, или и то и другое вместе.

– Ага, – безмятежно соглашался Григ.

– Что ты имеешь в виду?

– Пам-пам-пам.

– Да ты весельчак.

– Да.

Тут дядя Виктор подался к окну, и Григ подумал, что он подавился и потерял дыхание, так он сделался неподвижен, так побелели кончики его пальцев, сжимавших приклад автомата. Что он там увидел, Григ так и не понял, окно было далеко от него, разве что поскрипывание снега доносилось с улицы, и именно то, что заставляло снег поскрипывать, столь озадачило дядю Виктора.

– Силы небесные! – очнулся наконец дядя Виктор и снял автомат с плеча.

Передернув затвор, он ткнул стволом в стекло. Загремевшая в ту же секунду очередь заглушила собой звон стекла, вообще все заглушила, Григ накрыл уши ладонями и закричал во всю мочь, ему было интересно, можно ли слышать свой голос в этом грохоте, но не расслышал ни себя, ни дяди Виктора, что-то оравшего ему уже после того, как выстрелы смолкли. «Что?» – спросил Григ и снова не услышал себя. Тогда дядя Виктор подхватил его под мышку и побежал на улицу, к машине, так и втиснулся с ним на водительское место.

– Лезь к себе!

Рванув с места, машина пошла боком и сразу ударилась задней частью о крыльцо участка. Из дверей участка послышались шум и грохот – такие, словно кто-то тащил волоком по полу большой шкаф и с размаху опрокинул его.

– Черт…

Первый танк они увидели через несколько кварталов. Наполовину, по башню, железное чудовище увязло в фасаде двухэтажного домика и дымилось, но не из-за того, что горело, а из-за горячей воды, вытекавшей бесцветной кровью из домика.

– И когда только успели, – рассердился дядя Виктор.

– Оловянные солдатики, – сказал Григ.

– Что?

– Оловянные солдатики.

Следующий танк стоял за поворотом налево, перегораживая улицу, снег почти сплошь присыпал его. Остановившись на красный свет светофора, дядя Виктор усмехнулся. Редкие старые хлопья опускались на ветровое стекло и исчезали под щетками «дворников». Что-то тихо пищало.

– Если это эвакуация… – Дядя Виктор задумчиво обернулся к Григу. – Утром мне говорили о карантинном режиме… Постой. Говорили из участка, а ведь он пуст как минимум с ночи. Что это значит?

– Что все заболели, – предположил Григ.

– А на кой черт вывозить больных из карантина?

– Не знаю.

– Сумасшедший дом. – Дядя Виктор включил скорость, но вместо того чтобы поехать, стукнул кулаком по приборной доске. – Стоп. Как ты сказал – оловянные солдатики?

– Да.

– Разворот…

Они опять подрулили к участку.

Наказав Григу ждать и не шевелиться, дядя Виктор с автоматом на изготовку поднялся по ступенькам парадного входа и зашел внутрь. Его не было минут пять, все это время тишина шуршала в двигателе и «дворники» со скрипом чертили по стеклу. Обратно дядя Виктор появился из-за угла здания, автомат он держал в опущенной руке и шел, загребая снег ботинками.

– Нету. – Захлопнув за собой дверцу, он постучал автоматным стволом по стеклу. – Нету. Пропал оловянный солдатик.

– Да, – вздохнул Григ. – Они у меня всегда пропадают.

– Домой, – сказал дядя Виктор, устраивая оружие под рукой.

* * *

«Домой» – это, впрочем, значило домой к дяде Виктору, а не к Григу.

Дома дядя Виктор надел полушубок и долго стучался на половину к домовладельцу. Домовладельца не было. Пройдясь по этажу и обзвонив все квартиры, они с Григом вышли во двор, и тут Григ увидел синюю женщину, свесившуюся через подоконник на втором этаже.

– Марта, господи! – воскликнул дядя Виктор.

Дверь в квартиру Марты была незаперта, в тесной, заставленной пустыми банками прихожей горел свет. Забежав в спальню – именно там на окне лежала Марта, – дядя Виктор стащил бедную женщину на пол. Длинные непослушные волосы ее сразу растеклись в луже талого снега.

– Задушена. – Дядя Виктор провел пальцем по подоконнику. – Ох-х! – Его палец окрасился багровым. Поглядев вниз, куда только что смотрела и Марта, он повторил: – Задушена. Это не ее кровь.

– А чья? – удивился Григ.

– Помолчи.

Они спустились во двор, и дядя Виктор стал разбрасывать снег под окном спальни. Здесь тоже была кровь.

– Сын! – спохватился дядя Виктор, хлопнул себя по боку и пошел раскидывать снег по всему двору. – Следы… следы грузовика… сволочи…

* * *

– Давай сосредоточимся, – сказал он в машине и аккуратно, как на музыкальный инструмент, опустил руки на приборную доску.

– Домой хочу, – сказал Григ.

– В городе никого нет, в городе брошенная военная техника, накануне из тюрьмы совершили побег засекреченные придурки, которых никто до сих пор не поймал и, наверное, уже никто не ловит. Также имеем убийство двухлетнего сына Марты, самой Марты, тело младенца исчезло, возможно, увезено на легком грузовике со съеденными протекторами. Так… Имеем три заглавных «и»: кто? откуда? зачем? Война?

Григ подобрался на сиденье: «Ух!»

– Вряд ли. – Дядя Виктор покачал головой. – То есть непонятно с кем и непонятно какого черта…

– А что же? – расстроился Григ.

– А это мы и будем выяснять…

В симпатичном одноэтажном здании, называвшемся моргом, дядя Виктор, наверное, обнаружил что-то забавное, потому что вышел оттуда явно оживленным.

– Ух, Грегориус, – сказал он, – поехали к тепловозу.

– А-а-а. – Григ погрозил пальцем. – Зачем?

– А за тем, что пропал один нехороший парень, который вчера этот твой тепловоз и полицевал.

– …поли-це…

– Остановил, в общем.

– Поехали.

За городом опять припустил снег.

Время от времени дядя Виктор был вынужден протирать ладонью ветровое стекло. Машину заносило, она как будто плыла по густой белой реке. Григ расстреливал из пальца пробегающие деревья. «Пам!.. Пам!..» – звучали его редкие выстрелы.

Потом что-то пискнуло и зашуршало. Дядя Виктор вытащил из-под мехового воротника рацию: «Слушаю». Но рация тотчас стихла. Он потряс ею и сказал: «Включите передачу, прием…» – без ответа.

Белая река сделалась бурной и порывистой, когда, свернув с дороги, машина поехала вдоль железнодорожной насыпи, а справа стал расти и приближаться хвост поезда.

У последнего вагона дядя Виктор остановил машину и выбрался наружу, оставив дверцу приоткрытой. Ему явно что-то было не по душе, он оглядывался и держал автомат на изготовку. Чуть поодаль, в низине под насыпью, стоял оранжевый грузовичок-фургон с зелеными яблоками на борту. Дядя Виктор сходил к грузовичку, но ничего интересного, наверное, там не нашел, потому что вскоре вернулся и закурил, привалившись к машине.

Григ не отрываясь смотрел в зеркало заднего вида – так ему казалось, что никакого поезда, никакого грузовичка и дяди Виктора нет впереди машины, что впереди те же пустые, заваленные снегом рельсы и та же пустая дорога, что и позади. Но машина качнулась, это возникший из воздуха дядя Виктор бросил сигарету и пошел к вагону, тоже непонятно как возникшему на рельсах, взвизгнула и покатилась вбок серебристая, огромная, как ворота, дверь – покатилась до самого упора, пока не ударилась обо что-то на краю вагона и Григ не увидел за ней ту же зиму, что и повсюду, будто и на самом деле дядя Виктор открыл ворота, а не вагон, только в вагоне зима была небольшой, крохотной, на дальней ее стене были нарисованы желтые цифры и буквы, а пол, кроме грязных сугробиков, покрывали тела больших грязных кукол в рваной одежде. Со вздохом Григ опять перевел взгляд на зеркало и смотрел в него, пока из мира вновь не пропали поезд и дядя Виктор. Сначала это понравилось ему, но потом он опустил стекло и крикнул:

– Поехали!

Дядя Виктор попятился от вагона и, поскользнувшись, едва не упал.

В машине он долгим внимательным взглядом смотрел под руль и терся лбом о кулак.

– Болит? – посочувствовал Григ. – Надо вам шапку надеть.

– Надо, – шепотом отозвался дядя Виктор.

– Меня той зимой даже к доктору возили.

Дядя Виктор усмехнулся и положил руки на руль. Лоб у него был в красных пятнах.

– Скоро всех нас нужно будет везти к доктору.

– Да? – нахмурился Григ.

– Почему нам запретили вчера осматривать этот морозильник?

– Почему?

– Я просто так спросил.

– Не знаю.

– А почему меня послали в ваш дом?

– Не знаю.

– А почему именно меня?

Григ пожал плечами.

Подвигав рулем, дядя Виктор хотел сказать что-то еще, но тут под воротником у него опять ожила рация.

– Да! – крикнул он. – Да! Включите передачу! Ничего не слышно!

Жалкий треск и попискивание пробились из черной коробочки, словно там были голодные птенцы, и дядя Виктор, отбросив ее, схватился за рычаг скоростей:

– Боже ж ты мой!

Дернувшись, машина медленно, с пробуксовками, подъехала к дороге, и ей стоило большого труда вскарабкаться по насыпи. На всем обратном пути до дома дядя Виктор бил ее по рулю и ругался незнакомыми словами.

Когда остановились у ограды и Григ, спрыгнув в снег, поскользнулся на красном, на том самом месте, где ночью дядя Виктор опорожнял ведра, он на секунду подумал, что приехали не туда, что нужно было совсем в другую сторону, однако дядя Виктор уже был за калиткой и шел к дому. А на аллейке, в примятом снегу лежали три полуголых человека. Они как будто стукнулись лбами, да так сильно, что замертво развалились в разные стороны. Перешагнув их, дядя Виктор поднялся на крыльцо и позвонил. Что-то громкое, хрустнувшее тотчас в дереве двери, распугавшее по всему саду ворон, заставило его ничком упасть на пороге, с хрустом ударило еще два раза.

– Это мы! – крикнул дядя Виктор.

Помедлив, он встал на ноги, неуверенно толкнул дверь и сказал тише:

– Бросьте пистолет, все нормально.

– …Григ! – воскликнула мама, как только он увидел ее, растрепанную, с опухшими блестящими глазами. – В тебя попали? Попали?

Не давая сказать ни слова, она подхватила его на руки и понесла в кухню. Ее трясло, и даже сквозь одежду Григ чувствовал, какая она горячая.

– Попали! – кричала она, усаживая его на столе. – Ты в крови!

– Нет, – ответил Григ, потирая ладони. – Это я чуть не упал.

– Ах, ну да, – сказал из прихожей дядя Виктор. – Вчерашнее. Это не его кровь.

– Это не ее кровь, – вспомнил Григ.

– Что?

– А мы в городе нашли синюю тетю, на ней тоже была не ее кровь.

Мама, всхлипнув, ткнулась лицом ему в колени. Григ погладил ее по волосам. Дядя Виктор сходил во двор и принес какой-то черный похрумкивающий мешочек.

– Украшения, – сказал он, выпотрошив мешочек. – Золото. Какая-то мазь. Смола… кажется, ладан… Чепуха… Трое их было?

По тому, как мамин лоб вдавился ему в ноги, Григ понял, что она кивнула. В кухне между тем странно и таинственно запахло – словно стало больше воздуха.

– Нападали?

Мама пожала плечами. Григ глубоко вздохнул. Дядя Виктор надул щеки и посмотрел в окно.

– Стоп, – сказал он. – А где собака? По-моему, где-то лают.

Мама подняла голову и тоже посмотрела в окно. Улучив момент, Григ проскользнул между ее рук на пол и побежал к себе на второй этаж. Тут-то он и услышал Ахилла, который облаивал кого-то во внутреннем дворе. Собравшись открыть окно, Григ увидел прилипшую к стеклу, размазавшуюся в страшной обезьяньей улыбке рожу. Рожа смотрела на него сплюснутыми маслеными глазками и мелко водила подбородком, пуская красные слюни.

Подавшись обратно на лестницу, он закричал, и в ту же секунду в комнате раздался звон бьющегося стекла.

Дядя Виктор впрыгнул из прихожей прямо на середину лестницы, оттолкнул его и стал стрелять по окну, – пустые дымящиеся гильзы заскакали мимо Грига по ступенькам. Тут же прибежала и мама, и у него сразу стали подплывать горячим глаза, он обнял ее и расплакался.

К полудню дядя Виктор закопал всех незнакомцев за дорогой, расчистил аллейку и долго пропадал в ванной. Тайком от Грига (это она так думала) мама отнесла в ванную банный папин халат и теплые тапочки.

За обедом, видимо стесняясь своего нового наряда, дядя Виктор говорил о том, что вся эта чертовщина напоминает ему что-то, о чем он уже читал или слышал, или даже видел давным-давно. Мама отрешенно кивала и все смотрела в одну точку. Уронив нож, Григ полез под стол, отыскал глазами эту точку и увидел заколоченную тремя досками дверь подвала.

– Осторожней, – сказала мама.

Он взгромоздился обратно на стул и положил рядом со своей тарелкой кулак с зажатым ножом.

– Не хочу, – сказал он.

– Что? – спросила мама.

– Ничего. Есть не хочу.

– Пей молоко.

– Не буду.

– Иди к себе.

– Не пойду.

– Господи, делай что хочешь.

– Ничего не хочу!

– Ну-ну, – улыбнулся дядя Виктор. – Будем друзьями.

– Не будем.

Отбросив нож, Григ вышел из кухни и, прежде чем взбежать по лестнице, пнул изо всей силы заколоченную дверь.

Телефон зазвонил, когда дядя Виктор стеклил окно в комнате Грига, а мама пошла во двор за дровами для камина.

Это был папа. Он сказал, что хорошо, что подошел Григ, а не кто-то другой, что он очень рад, что целует и скоро приедет и заберет Грига с собой. И положил трубку. Григ пошел хвастаться дяде Виктору, но дядя Виктор ни во что это не поверил и так и сказал:

– Не может быть.

– Может! – закричал Григ. – Может!

Тогда они вместе спустились к телефону, дядя Виктор набрал какой-то номер и спросил, откуда был звонок. Ему ответили, что был сбой на линии.

Пришла мама, и Григ сказал ей, что папа был на линии и что он скоро приедет.

– Да что ж они делают! – воскликнул дядя Виктор.

Чертыхаясь, он натянул ботинки, сказал, что будет через час, и хлопнул дверью. В прихожей погасла лампочка, а на двери зажглись три белых звездочки – щербатые дырочки от пуль.

Не было его до вечера, до самой темноты, мама все это время плакала и сказала, что он вообще не вернется. Но он вернулся – впрочем, не на машине, пешком, приволакивая ногу, в развороченном полушубке и мокрый.

– Спокойно, – сказал он, облокотившись на зеркало в прихожей. Лицо его было черным от копоти, он тяжело дышал.

– Господи, – сказала мама.

– Все хорошо.

Морщась, дядя Виктор разулся, сходил в туалет и пришел оттуда с сорванным календарем.

– Смотри, – шепнул он, наклонившись к Григу, и ткнул дрожащим мизинцем в бумагу. – Двадцать восьмое декабря… Кто зачеркнул «28»?

– Я, – признался Григ.

– Зачем?

– А что?

– Ты ответь.

– Ну, бросил фломастером, а куда попал, то и зачеркнул.

– Так. – Дядя Виктор опустил календарь. – Замечательно.

– А что? – повторил Григ.

– Это день невинноубиенных, – сказал дядя Виктор маме. – В городе ночью… В последнем чертовом вагоне… – Он не договорил и скомкал календарь.

Мама встала позади Грига и положила ему руки на плечи.

– Но это одно, – продолжал дядя Виктор. – Район обложен войсками, как какая-нибудь крепость. Меня не пропустили, обстреляли… Господи, и там не было снега. Там, где стояли танки и солдаты, – там не было снега. Там была глина и там была грязь, и…

– И?.. – вопросительно повторила мама, но дядя Виктор, продолжая комкать календарь, поспешил успокоить ее:

– Все хорошо. Все просто замечательно.

Ночью, напившись чаю, дядя Виктор разговаривал в гостиной с телевизором. Телевизор работал в темноте, мама спала, а Григ стоял за порогом, в прихожей, и все слышал. По телевизору показывали пожилого беловолосого человека в форме, дядя Виктор обращался к нему на «вы» и иногда называл его полковником. Полковник этот был сильно чем-то недоволен, кричал на каких-то людей у себя в телевизоре и пил воду из стакана. Дяде Виктору, понижая голос, он говорил, что, конечно же, это все не случайно, не случайно он, дядя Виктор, должен был оказаться в этом доме, но не должен был до времени ничего знать, потому что и сам полковник не знал тогда, где именно это должно случиться, что в армии служат идиоты, что идиоты бросили технику в городе и обстреляли дядю Виктора на границе. На вопрос дяди Виктора, какие меры они собираются предпринимать, полковник качал головой и снова принимался за свое – что кругом одни идиоты и с ними не то что в отделе ПП, с ними и в выгребной яме каши не сваришь. «Как-как? – выпрямлялся в кресле дядя Виктор. – Отдел ПП?» – «Предотвращения пророчеств, – отвечал полковник. – Теперь все равно…» – «Предотвращения пророчеств…» – не то вспоминал, не то запоминал дядя Виктор. «И поэтому я требую, чтобы вы дисквалифицировали ваши эмоции, – говорил полковник. – Для вашей же безопасности. В этом чертовом отделе я не первый год, и я с уверенностью могу утверждать, что большой летальный процент во всех прежних случаях был связан именно с эмоциями. Дьявольщина в том, что люди и в самом деле начинают верить в сбывание этой чепухи. Я, говорю вам, я, чьи родители были профессиональными католиками, я, который верил в филиокве и прочую чепуху, стал профессиональным атеистом на своей должности в отделе! И я говорю вам: младенец – уже не тот, за кого вы его принимаете. Возьмите себя в руки. Из вашего досье я знаю, что вам… уже приходилось применять оружие. По делу. – Полковник распустил свой тонкий галстук. – И без промаха».

– Скотина, – вежливо сказал дядя Виктор и нацелился в телевизор пультом.

Полковник лишь успел взмахнуть руками – экран вспыхнул и потускнел, как будто в него плеснули водой.

– Скотина, – повторил дядя Виктор в тишине.

Потом Григ долго старался заснуть.

Ему казалось, что он идет через страшные душные комнаты, через черные двери, однако всякий раз какая-нибудь дверь опрокидывалась под ним кроватью. А однажды в одной из комнат он услышал, как мама и дядя Виктор разговаривали на непонятном языке, неслышно, со многими передышками, потому что им было тесно, мама говорила, что это невозможно, что это неправда, дядя Виктор говорил – да, да, и они были близки лицами, Григ искал на стене выключатель, потому что хотел показать им часы, но выключателя тоже не было, пропадала и сама стена, расплывалась голубым облачком рука Грига, и он опять выныривал на своей постели.

В конце концов он открыл глаза.

Внизу, на первом этаже, шумела вода, гремела посуда и слышались возня и ругательства.

– Стоп, – сказал дядя Виктор, увидев Грига на лестнице. – Жди здесь.

Выжимая мокрое полотенце, он ушел в спальню.

Григ закрыл в мойке кран и забрался на стул к радиатору. На полу была вода и звездочки растоптанных таблеток. Черные высокие стекла окна стояли отшлифованными льдинами.

– Припадок, – объяснил дядя Виктор, возвратившись из спальни. – И это даже хорошо. – Он сел за стол и тоже посмотрел в окно.

Григ хотел спросить, отчего он так грубо обошелся с полковником, но увидел, что и без вопросов дядя Виктор начнет сейчас говорить.

– Это… как будто видишь, из чего сделано все, – сказал дядя Виктор и постучал пальцем по столешнице.

– Холодно, – сказал Григ.

– Да, – согласился дядя Виктор. – Давай-ка поставим чай.

Он взял с плиты чайник и сунул его под кран. Чайник быстро наполнился водой, однако дядя Виктор, замерев, и думать уже забыл о нем.

– Ах, ну какая же сволочь, – объявил он вместо того, чтобы зажечь огонь.

– Кто? – спросил Григ.

– Вся их беда… – Дядя Виктор стукнул чайником, торопливо поставил его на плиту и поджег. – Вся их беда в том, что они ничего не забывают. Ничего.

Некоторое время он еще искал слов про «них», и у него стали прозрачными глаза и губы, стало прозрачным лицо – усаживаясь обратно перед Григом, он был уже сам не свой.

– Я убил человека, – тихо сказал он. – После этого человека остался ребенок. И это все равно что я убил обоих. Но это было очень давно… Понимаешь?

Что-то проснулось и пискнуло в чайнике.

– …А каким идиотом надо быть, чтобы объявлять мне это теперь заслугой. Боже мой.

– Но вы же исправились, – сказал Григ.

– Да? – удивился дядя Виктор.

– Не знаю.

– Знаешь-ка, братец, я закурю.

Он сходил в прихожую за сигаретой, прикурил ее под чайником и сел к остывшему камину. Сизая табачная струя потекла в черный зев дымохода.

– Пленка, – ни с того ни с сего сказал Григ.

– Что?

– Пленка, – повторил он тише и с обидой.

Ему вдруг стало невыносимо смотреть на эту сигарету, на этот хищный зрачок, похожий на раскалившийся лилипутский микрофон, – плохо было это все, до последней степени плохо. Всхлипнув, он лишь придумал отвернуться к стене. Но тут и расплакался.

– Да ты что? – весело сказал дядя Виктор.

Он взял Грига за плечи и повернул к себе:

– Парень, о тебе по телевизору начинают, а ты… И какая пленка? Ну?!

– Така-ая! – проревел Григ, стараясь не раскрывать широко рта.

Дядя Виктор поднял его на руки, так что Григ оказался под самой лампой: абажур был засижен мухами, крылышко моли болталось на невидимой паутинке.

– Спокойно, – сказал дядя Виктор. – Сейчас мы выпьем чаю и пойдем спать.

– А вы… – задохнулся Григ. – Вы больше не будете… курить?

Лампа уплыла вправо, но тут же всплыла с другой стороны.

– Нет. Конечно же нет. Я должен был догадаться.

– Я… я просто так спросил, – признался Григ. – Не курить, а… по-другому.

– Что – по-другому?

– Не знаю.

– Пленка? – спросил дядя Виктор. Слово это у него получилось как бы посторонним, чужим, он будто попробовал его на вкус.

– Не знаю. – Григ зажмурился.

– Трусишка.

Лампа с потолком бесшумно провалились вверх, он снова очутился на стуле у радиатора, а дядя Виктор присвистнул, обернувшись к плите:

– Закипел!.. Как заговоренный… – Сняв с чайника крышку, он едва не обжег паром лицо. – Фу!.. И… сигарета…

Слово «сигарета» у него тоже вышло посторонним – с каминной полки он взял не сигарету, а крохотный желтый стручок с пепельным бельмом на конце.

* * *

Утром Григ на полпути в уборную был перехвачен дядей Виктором, который крепко взял его за плечи и присел перед ним на корточки.

– Парень, – сказал дядя Виктор строго. – Вот что… Я этого не люблю. И если это как-нибудь… то сделай все по-прежнему. Очень тебя прошу.

– Что? – не понял Григ.

Дядя Виктор прикусил губу.

– Попробуем с другой стороны. – Он достал из кармана пачку сигарет и показал ее распечатанным торцом. – Вот этим делом я занимаюсь лет пятнадцать, если не больше. И мне это нравится. Говорить, правда, об этом я могу все что угодно, даже бросить на пару дней, но это мне нравится. Понимаешь? Не нравится мне то, как меня собираются лечить. Вернее, вылечили. Метод… Ага?

Григ поднял глаза к потолку и стал смотреть на лампу. С минуту дядя Виктор ждал ответа, потом вздохнул и, шепча что-то под нос, отошел к столу. Пачка сигарет полетела на подоконник.

Завтрака не было.

Собирая на стол, мама вдруг вспомнила, что Ахилл не кормлен со вчерашнего дня, побросала чего-то в газету и пошла со свертком на улицу.

– Знаешь, – вдруг сказал дядя Виктор Григу и заговорщически подмигнул, – сегодня ночью меня застрелили в лоб. Вот сюда. – Он постучал себя пальцем поверх брови. – Насмерть.

– Да? – спросил Григ.

– Да. Представляешь, проснулся, а тут нá тебе – не то что забыл как, а и не понимаю – зачем. Номер.

– И что?

– А то, что ты маленький разбойник и тебе повезло – для таких, как ты, в законе нет и крохотной статьи. Но знай – курение не только вредит здоровью, курение предохраняет от глупостей. Таким образом дядя Виктор стал очень глупым.

– Вы шутите?

– Ничуть. Шуточки… Это все равно что проснуться евнухом.

– Как?

– Ну, тебе еще об этом скажи.

В прихожей скрипнула дверь, и сквозь хруст раздираемых Ахиллом костей послышался неуверенный мамин голос:

– Там… кто-то едет.

– Иду.

Дядя Виктор вышел из кухни и щелкнул в прихожей чем-то железным.

Это был полковник собственной персоной, в большом космическом скафандре. Дядя Виктор не сразу узнал его.

– Уберите автомат, – сказал полковник вместо приветствия.

Дядя Виктор закинул оружие за спину. Он смотрел в землю и качал головой.

– Вы тяжелый собеседник, – продолжал полковник. Голос его звучал из небольшого динамика на груди. – Но вы бы не осуждали меня, зная, в каком обществе мне приходится вращаться. Я и сам кажусь себе фруктом.

– Это в каком обществе? – поднял лицо дядя Виктор.

– Философы, патологоанатомы, даже, кажется, один штатный эсхатолог. Но заметьте – не просто философы или… Философия… впрочем, бог с ней. А как вам трансцендентальная математика?.. Себя, например, я всерьез считаю пропащим человеком.

– И взялись спасать мою душу.

– Если хотите – да. – Полковник огляделся. – Еще попрошу вас – отойти к транспортеру, вот сюда. Не могу стоять так от крыто перед домом.

– Почему?

– Если б ваш подопечный видел нас сейчас из дома, то видел бы двух беседующих навозных паразитов, не более. Я таких фокусов не люблю.

Слова эти показались Григу обидными – он стоял сейчас совсем рядом, в нескольких шагах, но видел не навозных паразитов, а полковника и дядю Виктора. Наверное, попросту они сами не замечали его, увлекшись разговором. Удивительным было еще и то, что все это как бы происходило сразу в двух местах – у изгороди, на заснеженной аллее, и в доме, в комнате Грига – огромный, пахнущий соляркой бронетранспортер свободно помещался там и там.

– Но не в этих технических мелочах дело, – говорил полковник. – Главное, чего я добиваюсь от вас, – понимания. Простого человеческого понимания того, что вы имеете дело с нечеловеческим. Имейте в виду – по сравнению с таким нечеловеческим, например, это, – полковник постучал по броне транспортера, – веселый и общительный парень. Говоря грубо – предсказуемый, без метафизических запросов.

Дядя Виктор потер мерзнущие руки.

– Вы и в самом деле фрукт, полковник.

Полковник внимательно посмотрел на кончик собственного носа.

– Между прочим, ужасно хочется чесаться.

– Так снимите это. Я пересяду в транспортер.

– Да-а… А-ах! – Встрепенувшись, полковник вдруг подался назад, точно его толкнули в грудь, со стуком ударился затылочной частью шлема о борт транспортера и обмяк, схватившись за колени.

– Что с вами? – подался к нему дядя Виктор.

– Ревматизм, черт… – Полковник тяжело разогнулся, лицо его было серым. – И вот отсюда все и начинается.

– Что?

– Помимо того, что это могло составлять предмет наших восхищений лишь в необнаруженном состоянии, лейтенант, нашлась уйма вещей, о которых нам вообще нельзя знать. Не просто нельзя знать – смертельно знать. То есть знание в данном случае – отравленная материя. То есть вы скушали яду и отравились, а тут вы узнали, что вам не просто не стоит жить – нет, вам противопоказано жить, противопоказано законами, в сравнении с коими, например, закон сохранения энергии – случайная и легко устранимая оплошность. Поэтому я еще был оптимистом, сравнивая вас и себя с…

Тут что-то хрустнуло, полковника опять бросило на транспортер, и случилось невообразимое: из динамика на груди прорвался громкий электрический треск, а из шлема пропало лицо. Вместо лица размытые светящиеся пятна протекли по стеклу, и глазам Грига и дяди Виктора открылась утыканная острыми деталями внутренняя поверхность шлема. Туловище полковника принялось вытворять такие фокусы, какие обычному человеку были не под силу и моментально бы убили его. Чудовищная эта акробатика, однако, не длилась долго. Скафандр рухнул наземь, динамик, хрипя, выбросил скрежещущую связку звуков, щелкнул и зашипел. Запахло горелой проводкой. Дядя Виктор перебросил автомат под руку.

Григ посмотрел в окно: начинался сильный снегопад. На первом этаже мама включила телевизор, и стало слышно полковника: полков ник извинился за неполадки и «полетевшую голоформу».

Встав на четвереньки, скафандр обратился к дяде Виктору:

– Я все равно не могу появляться здесь живьем.

– Убирайтесь.

– Ухожу. Но только оставлю вам снимки района. Из космоса. И еще… – Скафандр вытащил из подсумка плотный желтый пакет и поднялся на ноги. – Если будете в городе – непременно загляните в казармы. Оловянные солдатики, похоже, чего-то не поделили. По данным спектрального анализа, могу утверждать лишь одно: оловянная кровь – банальная ртуть, не отравитесь. До свидания.

Бросив желтый пакет на землю, скафандр вскарабкался на бронетранспортер и скрылся в люке. Всхрапнул и загудел большой двигатель. Машина качнулась.

– Грим! – крикнула мама, выйдя в прихожую. – Чем у тебя пахнет?

– Чем? – удивился Григ. – Какой грим?

– Что-то горит.

– Это не у меня.

– Посмотри.

– Жаль, – вздохнул полковник. – Я надеялся на популярное решение.

– Посмотри, – снова сказала мама.

Бронетранспортер клюнул носом и поехал прочь, выбрасывая из-под колес комья снега и земли.

Дядя Виктор поддел пакет ногой и нехотя взял его. Григ вышел на лестницу и показал маме чистые ладони: ничего.

– Дом когда-нибудь сожжешь, Григ.

– Но это ж не я, мам.

– Скотина, – процедил сквозь зубы дядя Виктор.

Вместо обещанных космических снимков толстая, в два пальца, пачка денег распустилась у него в руке. Кто-то сказал: «Порядок», – и желтая рябь хлынула в телевизор, щелкнувший и зашипевший в точности так, как динамик на груди неисправного полковничьего скафандра.

Потом вдруг оказалось, что умер Ахилл.

Мама позвала его, но он и не пошевелился, лежа в конуре головой наружу.