Текст книги "Работа с риском (сборник)"

Часть первая

Коля со школьной скамьи имел тягу к лицедейству. Не страсть, а именно тягу. Возможно, эта склонность генетически передалась ему от бабушки по материнской линии. Когда-то она была ведущей артисткой (да что там – настоящей примой!) в драматической студии при заводском Доме культуры, где возглавляла отдел театрального творчества. И даже выйдя на пенсию, не оставила любимого увлечения, скрашивавшего серый, как портянка, социалистический быт. Иногда она брала на репетиции внука.

Когда грянула перестройка, студию прикрыли, как не приносившую прибавочной стоимости. Театралы пробовали найти другое помещение, но безуспешно – свободные площади большинства народно-культурных учреждений цинично сдавались под челночную торговлю. В девяностом, когда Коле исполнилось восемнадцать, бабушка умерла, сильно простудившись. Даже в бреду она повторяла реплики из пьесы «Оптимистическая трагедия»…

В Колиной школе тоже была студия, которой руководил учитель истории – страстный театрал и любитель ларечного пива. Правда, ничего грандиозного там не ставили. Так, небольшие отрывки из классических пьес или стихотворно-танцевальные номера к каким-либо праздникам. Под бабушкиным влиянием Коля записался в студию и блистал на школьной сцене, зарабатывая аплодисменты у женской половины и насмешки у мужской – настоящий пацан должен биться на футбольной площадке или на боксерском ринге, а не читать бестолковые стишки и монологи… Правда, когда на ноябрьские праздники он проорал со сцены Маяковского, так, что затряслись стекла в актовом зале, к артисту прониклись уважением.

Родители тоже неоднозначно относились к увлечению сына. С одной стороны, хорошо, что он не болтается бесцельно со сверстниками по подъездам, а занимается делом, а с другой – дело уж больно несерьезное, в жизни не пригодится. Но бабушка мощной грудью встала за защиту внука: «Что значит – не пригодится?! Поступит в театральный, станет актером!»

– Ну и что это за профессия – актер? – возражал отец, всю жизнь пахавший возле заводского станка. – На елках новогодних кривляться да тамадой на свадьбах халтурить.

– Почему на елках?! – возмущалась бабушка. – В театре работать! В кино сниматься!

– В театрах сейчас с голоду ноги протянешь. А в кино все места заняты. Да и не поступить ему без блата…

– Захочет – поступит, – загадочно улыбнулась бабушка, – лишь бы желание было…

Вот с желанием у Коли как раз и возникли проблемы. Мучительно терзали противоречия. Прежде чем тащить документы в приемную комиссию, стоило всё хорошенько обдумать и взвесить. Гены генами, но батя прав: не мужское это дело – по сцене скакать… И как там всё еще сложится? Одно дело, если в звездную обойму попадешь или крутому режиссеру приглянешься. А если не повезет? Тогда так и будешь до пенсии поднос на сцену выносить в захолустном театре. Или в рыжем парике Иванушку-дурака на елках играть. Голливудской внешностью Коля не обладал. Никакой харизмы в облике. На героя-любовника точно не тянул. Скорее на героя-неудачника. А тезис: «нет плохих ролей, есть плохие актеры» – хорош в теории. Взять того же Тома Круза. Говорят, на театральной сцене он ноль круглый, двух слов связать не может, при этом у кинопродюсеров нарасхват. Потому что сладкий красавчик с орлиным профилем. А у Коли шнобель как шнобель. Не орлиный.

К тому же помимо лицедейства существовала еще одна тяга. Тайная. Нечаянно подцепленная в процессе запойного чтения книг и просмотра кинофильмов определенной направленности. Детективно-шпионской. Рациональный Шерлок Холмс с трубкой и скрипкой, свойские парни Жеглов с Шараповым, комиссар Мегрэ, усатый Пуаро, невозмутимые Штирлиц-Исаев и Джеймс Бонд дружно манили влиться в их сыщицко-джентльменскую компанию. И хотя подобная литература была в застойное время страшенным дефицитом, она все же пробилась к неокрепшему морально подростку и оказала на него свое тлетворное влияние. «Собаку Баскервилей» подросток прочел восемьдесят раз, выучил текст до запятой, но все равно перечитывал раз за разом, все глубже погружаясь в Гримпенскую трясину. Даже отечественные героико-показательные сборники типа «Серые шинели» или «Как веревочке ни виться» были настоящим праздником, ради которого не жалко и школу прогулять…

В канцелярских товарах на карманные деньги Коля купил большую лупу и всюду искал отпечатки пальцев. Без дальнейших намерений. Ради искусства. Главное – найти. Пытаясь освоить дедуктивный метод, он в итоге получил «банан» в четверти по математике и взбучку от отца. Руководителю театральной студии он предложил поставить упомянутую «Собаку Баскервилей» или «Пляшущих человечков», но понимания не нашел, дескать, слабая драматургия.

Иногда по вечерам, представляя себя комиссаром Мегрэ, Коля выходил из дома, поднимал воротник, опускал кепочку на глаза и садился случайному прохожему на хвост. Нарабатывал филёрские навыки. И достиг в этом сложном ремесле определенных успехов. В довершение всего он сделал себе картонные «корочки» – удостоверение полицейского. Все было дико серьезно, как у настоящих «профи». Вместо имени – короткий, но звучный псевдоним Ник. Должность – детектив первой категории. Короче, романтизм в запущенной форме…

И даже перейдя в выпускной класс, Коля не исцелился. Наоборот – на уроках вместо того, чтобы зубрить формулы или просто спать, представлял себя секретным агентом, внедренным в шайку разбойников. Верховодила шайкой голубоглазая атаманша, похожая на девчонку из параллельного класса, по которой сохла вся мужская половина старших классов, в том числе и тихий, неприметный Коля. И, разумеется, у «агента под прикрытием» и атаманши случалась большая и светлая любовь. Со счастливым концом. Атаманша под влиянием агента расставалась с позорным промыслом и поступала в педагогический институт. Или шла на ткацкую фабрику. А агент женился на ней и уходил внедряться в очередную жестокую банду.

Про свою тайную страсть Коля поведал только двоим друзьям-приятелям, да и то лишь потому, что те признались в аналогичной страсти первыми. Одноклассник Серега Кошкин по большому секрету рассказал, что планирует отслужить армию и идти в школу КГБ. Ловить шпионов и вражеских резидентов. Настоящее мужское дело. И адреналина хватает, и почетно. И пенсия как у военных…

Правда, Кошкина Коля не считал своим другом, тот был слишком заносчивым и прохиндеистым. Однажды, например, подбил класс прогулять урок немецкого, а сам взял и пришел. В итоге получил пятерку в четверти от растроганной немки, хотя до сих пор не мог выучить немецкого алфавита. А среди учеников ходил слушок, что Сережа ради положительных оценок постукивает классной маме на хулиганистых одноклассников. Но доказать этот факт так и не смогли, а поэтому и не убили…

Вторым, с кем поделился своим секретом «детектив первой категории», был Виталик Обручев, сын соседей по даче. С ним Коля дружил с десяти лет, с тех самых пор, когда родители получили земельный надел в шесть соток и оставляли здесь сына на каникулы под присмотром бабушки. Вместе с Виталиком они познавали законы бытия, вместе попробовали первую сигаретку и распили первую бутылку «Молдавского розового», купленную в дачной лавке. Виталик тоже ходил с лупой и страдал романтизмом в еще более запущенной, хронической, можно сказать, необратимой стадии. Помимо лупы, он всегда таскал в кармане баночку с сажей, кисточку и липкую ленту. Дабы не просто находить отпечатки пальцев, но и фиксировать их. В другом кармане лежали полиэтиленовый пакетик и пинцет для сбора окурков. Виталику болезнь передалась по наследству – отец служил добру и свету в чине майора милиции, а прадед душил гидру контрреволюции в подвалах Чрезвычайной комиссии.

Однажды, как и Коля, юный детектив задумал заняться слежкой. «Объектом наружного наблюдения» он выбрал соседа по даче – злого пятидесятилетнего мужика, живущего с любимой, но страшной женой. Слежка закончилась позорным провалом. Дачник, захватив тележку с бидоном, отправился за навозом на птицефабрику. Юный детектив сел ему на хвост. И выявил факт грехопадения – объект по пути на фабрику завернул к нелюбимой, но грудастой дачнице. Виталик свернул следом… и тут же был расшифрован – «объект» умел рубить хвосты. Пришлось спасаться бегством и вплавь.

А вечером подлый изменщик заявился к родителям юного сыщика, обвинил в воровстве клубники и потребовал немедленно увезти его в город. Мол, люди видели, как Виталик нагло опустошал чужие грядки. «Людьми» оказалась та самая грудастая дачница, подтвердившая подлый навет.

От незаслуженной кары Виталика спас друг Коляныч, сделавший ему железное алиби. «У меня мы сидели, кино смотрели, бабушка скажет». Бабушка сказала, дачник ушел ни с чем…

Провал не испугал Виталика, он по-прежнему рьяно продолжал детективную практику, собирая окурки, и в итоге принял твердое решение изучать дедуктивный метод в стенах школы милиции. Друга Колю он подбивал составить компанию. И подбил. Коля уже видел себя небритым мужественным детективом с сигаретой в зубах и пистолетом под мышкой в компании длинноногой блондинистой напарницы. «Бонд. Джеймс Бонд». «Ник. Просто Ник».

Но, увы… Сладким мечтам не суждено было сбыться. Подвело здоровье. Сильная близорукость на правый глаз. В милицейском отделе кадров, куда друзья пришли на разведку, естественно, поинтересовались, все ли у них в порядке с физическим и умственным здоровьем. Ведь придется проходить строгую комиссию… Коля пожаловался на зрение, озвучив количество «минусов».

– Многовато, – посочувствовал кадровик, – тут и комиссию проходить нет смысла. Спасибо за визит, молодой человек, но можем предложить только дружину или комсомольский оперативный отряд, туда берут всех, даже слепых… Ну либо внештатником – повестки разносить. За отгулы.

Коля гордо отказался – Джеймс Бонд, разносящий повестки за отгулы или блуждающий по улицам с красной повязкой на рукаве в сопровождении пенсионерок-активисток, смотрелся бы слишком анекдотично.

Виталик никакими физическими отклонениями не страдал. Как умел, постарался морально поддержать приятеля-неудачника:

– Не переживай, Коляныч. Я устроюсь, а потом и тебя как-нибудь протащу. Безо всяких комиссий.

Коля, конечно, переживал и даже не спал пару ночей. Прощай, лупа, дедукция, поднятый воротник, пистолет под мышкой и напарница… Жизнь жестока и несправедлива.

Оставалось лицедейство. Конкурс в театральный, как всегда, был двузначным, и Коля рассчитывал вылететь уже после первого тура. Особо не расстроился бы, не плакал бы в подушку и не кричал: «Я не мыслю себя без сцены!» В следующем году поступит в какой-нибудь технический вуз и получит нормальную мужскую специальность, например, программиста. Говорят, скоро они будут очень востребованы…

Однако и собеседование, и первый тур благополучно проскочил, с революционным задором прочитав комиссии своего дежурного Маяковского.

Бабушка ничуть не удивилась:

– Я же говорила, поступишь. Главное – верить.

По выражению ее лица Коля понял, что дело не только в вере и Маяковском. Без протекции дело не обошлось. Вспомнил, как однажды бабуля с нежностью рассказывала про свои теплые отношения с одним из театральных педагогов, основанные не только на любви к искусству… Но бабушка так и не призналась в содействии внуку. Сам, исключительно сам. Зря, что ли, в студии столько занимался?..

В итоге – студенческий билет в кармане, отсрочка от армии и льготный проезд на общественном транспорте. И перспектива выбиться в суперзвезды, конечно.

Но на третьем курсе Коля понял, что с выбором профессии все-таки промахнулся. Рассказы старших товарищей, получивших диплом драматического артиста, но вынужденных торговать на рынке турецкими куртками и китайскими кроссовками, оптимизма не добавляли. Перспектив – ноль целых хрен десятых. Постперестроечный российский кинематограф в муках загибался, по «Ленфильму» бродили бездомные собаки и гулял ветер, а жизнь на театральную копейку – прямая дорога на паперть. Если, конечно, Спилберг не предложит роль в массовке, заскочив случайно в какой-нибудь питерский Дом культуры на новогодний утренник и увидев Колину гениальную игру в образе Санта-Клауса. Или Снегурочки.

Поэтому все чаще и чаще в учебном журнале появлялись недостойные великого артиста оценки, а педагоги намекали на досрочное окончание курса.

Плюс еще одно обстоятельство. Если от бабушки Коля получил театральные гены, то от дедушки – спиртосодержащие. Дедушка, покинувший этот мир на пару лет раньше бабушки, весьма уважительно относился к ликеро-водочной продукции. Именно уважительно, но не болезненно. И не смог пережить, когда в конце восьмидесятых безумный «Горбач» объявил войну всем порядочным людям, введя талоны на алкоголь. Правда, умер дед не своей смертью. Мученически пал в очереди за водкой (за идею!). Штурмуя магазин, застрял в дверном проеме и свалился прямо на пороге с криком: «Куда пре… Своло…»

«Скорую» вызвали только через час, когда в гастрономе закончились все запасы спиртного, и очередь рассосалась. Врач зафиксировал асфиксию от сдавливания грудной клетки, перелом нескольких ребер и ушиб печени. Не рассчитал дед силенок, молодость взяла верх над опытом.

Коля поднял упавшее знамя. Благо нашелся достойный повод. Внутренняя дисгармония, обусловленная ошибочным выбором жизненного пути. Сокурсники – будущие заслуженные и народные артисты, с которыми он делился своими переживаниями, относились к проблеме с пониманием. Особенно когда угощал Коляныч. Некоторые употребляли еще и для профессионального роста, искренне полагая, что настоящий художник и трезвость несовместимы. Сколько таких примеров в отечественном театре и кино! И не сосчитать. Хочешь достичь вершин – бухай!

Пил Коля на честно заработанные денежные средства, иногда на халяву. Подрабатывал ведущим на свадьбах и юбилеях, подготовив нехитрую программу. Сто баксов за вечер плюс выпивка с закуской. А еще он пристроился в одно желтое криминальное издание – натурщиком. Изображал окровавленных жертв бандитского беспредела. В основном покойников. С ножом в груди (и не только в груди) или огнестрельными ранениями головы. Реже – душегубов со звериным оскалом. Пятьдесят рэ за снимок. Притащил его в журнал бывший партнер по театральной студии. Партнер наловчился изображать повешенных. Снимали в основном в редакционном туалете (кетчуп-кровь легко смывался с кафеля). Печатались снимки, разумеется, как подлинные, якобы с безумных риском добытые из настоящих уголовных дел, глаза жертвам полоской не закрывали. Но через полгода Коля из журнала свалил. Во-первых, стали узнавать на улице – тираж журнала был достаточно высоким («Ой, вас же убили! Ножом в жо…!»). А во-вторых, напарник-висельник как-то после очередной съемки нюхнул паленого кокаина и действительно влез в петлю. То ли не смог выйти из образа, то ли жизнь достала. Коля, хоть и был человеком несуеверным, судьбу искушать не стал.

Артистическая карьера закончилась в «аквариуме» отделения милиции, куда Коля угодил после очередного студенческого капустника. К тому времени он имел с десяток хвостов, несметное количество прогулов и столько же «последних китайских» предупреждений. Руководство института не собиралось дожидаться пьяного падения свежеиспеченного артиста в оркестровую яму на первом же спектакле.

Слава Богу, бабушка не дожила до этого позора. Мама плакала, батя махнул рукой, мол, живи, как знаешь.

Последующие два года Коля жил в казарме Забайкальского военного округа, проходя срочную службу в войсках противовоздушной обороны. Уничтожать ракетами «земля – воздух» вероятного противника, правда, он так и не научился. Отцы-командиры, узнав о театральном прошлом рядового, бросили его на самый напряженный фронт – организацию досуга личного состава. Поэтому Коля чувствовал себя в полку довольно комфортно, даже всеобщая и обязательная дедовщина обошла его стороной. Прессовать артиста не решались – вдруг звездой станет и припомнит… Правда, доставал особист: «Не желаешь ли конфиденциально дружить, сообщая мне о нарушителях устава и дисциплины? Получишь три дня к отпуску». – «Вы меня вербуете?» – «Именно». – «Не желаю, это противоречит моим нравственно-моральным принципам». – «Два наряда вне очереди».

Отдав Родине почетный долг, Николай вернулся в Питер, хотя его уговаривали остаться прапорщиком при клубе, обещая даже комнату в общежитии. Для акклиматизации и лечения от «фронтового синдрома» он месяц отлеживался на родительской даче, принимая нужные лекарства с повышенным содержанием спирта. По выходным переходил на легкие процедуры, глотая пивко за компанию с приезжавшим отдохнуть Виталиком.

Друг детства все-таки воплотил свою мечту в жизнь. Армия, два с небольшим года в полицейской академии и в итоге – территориальный отдел. Борьба с поднимающим голову бандитизмом и давно вставшей на ноги уличной преступностью. Время было переходное, капитализм наступал широким фронтом, поэтому работы Виталику хватало, а денег – нет. Вместо «сокровищ Агры» и «бриллиантов для диктатуры пролетариата» он успел заработать только нервный тик и первые признаки гастрита. Которые и лечил пивом на даче вместе с другом Колянычем.

Последний, несмотря на жалобы соседа, в глубине души все-таки завидовал ему белой завистью. Как известно, самые сильные впечатления и эмоции человек получает в детстве, когда организм не окреп. Чем и пользуются подлые сочинители книжек, намертво вбивая в нежные детские головы всякую дребедень и чепуху. А дети, повзрослев, страдают…

Алкоголь – это, несомненно, прекрасно, но сам он из дачной колонки не лился. Надо было думать о трудовом устройстве и получении прожиточного минимума. Да и надоело валяться на батином матрасе без дела. Позировать в журналах или веселить пьяных гостей на торжествах он уже не желал, не мальчик. По знакомству устроился на более достойную должность. Экспедитором в строительную фирму. С высшим образованием больше не заморачивался. Армейский плац отбил это желание напрочь. Спустя год пересекся на встрече одноклассников с Серегой Кошкиным. В школу КГБ того не взяли, видимо, помешали огрехи в биографии родственников или недостаточный уровень патриотизма. Поэтому вместо внешней разведки Серега отправился на внутренний рынок – торговать стеклопакетами, входившими тогда в моду.

Фирма, естественно, принадлежала не ему, а двоюродному дядюшке, но одноклассник планировал со временем накопить денег, опыта, наглости, отпочковаться и открыть собственный торговый дом. Сейчас он уже ездил на личном «Пассате» пятилетней давности, пользовался мобильным телефоном – роскошью, которую позволяли себе только определенные круги, и тихо посмеивался над юношескими шпионскими бреднями. Узнав, что Коля мыкается, развозя по стройкам кирпич и цемент, искренне огорчился:

– Да ты что, Коляныч? Что это за работа? Сколько зеленых у тебя на круг выходит?

Коля ответил честно, и Серега огорчился еще больше:

– Это несерьезно, старина! У нас же свобода, но не равенство и братство. Зря, что ли, наши предки за перестройку кровь на баррикадах проливали?.. Короче, хочешь, пристрою тебя к дяде? Менеджером! Будем вместе стеклопакеты продвигать. Дело перспективное, дядюшка второй офис открывать собирается, люди нужны толковые и надежные. Могу отрекомендовать.

– Отрекомендуй, – почти не раздумывая, согласился Коля, которому действительно надоело целыми днями мотаться в машине по городу, зарабатывая неврозы и прожиточный минимум. Душа уже просила прибавки к жалованью. Тем более что примерно в то время душу посетило прекрасное чувство. А прекрасные чувства, как известно, требуют вложения средств. И чем прекраснее чувство, тем больше вложений. Одними романсами и чтением Маяковского не обойдешься.

Чувство посетило Николая, как это часто и происходит, нежданно-негаданно, подло подкравшись из-за угла. Теплым майским вечером, в сугубо культурном месте. Не в какой-нибудь там пивной, а в уважаемом академическом театре. Бывший сокурсник, с которым Коля наиболее активно посещал капустники и благополучно получивший диплом, пригласил на дебют. Роль Антохе, так звали сокурсника, дали не ахти – «третий слева, в пятом ряду». Но это был дебют. Да еще во всемирно известной постановке!

На молодого актера пришли взглянуть родные и близкие, проводить, так сказать, в большое плавание, а не в последний путь, как мрачно пошутил друг Николая. Среди родных и близких на дебюте толкалась довольно привлекательная особа с простым русским именем Татьяна. Подруга Антохиной жены. Студентка экономического факультета Универа.

После спектакля, как и полагается, состоялся закрытый фуршет в театральном кафе. Цветы, шампанское, комплименты за прекрасную игру. «Никто еще так не играл третьего слева! Браво! Поздравляем! Выпьем за будущую суперстар отечественной сцены!»

Колю же не столько интересовали здравицы в честь дебютанта, сколько правильный профиль стоящей рядом особы. После второго тоста они уже перешли на «ты». Николай, как всякий актер, пусть даже и недоучка, без труда исполнил этюд на тему «Твое первое знакомство», используя богатый арсенал прибауток из репертуара тамады-ведущего. Про свой род деятельности рассказал уклончиво: «Мы с Антоном вместе начинали…» А после фуршета предупредил приятеля, чтобы тот не сболтнул про позорные капустники, если вдруг Татьяна начнет совать симпатичный носик в его благородную, но не очень достойную биографию.

После мероприятия Николай отвез студентку домой на такси, почитал ей Маяковского, после чего в мягкой форме, надавив пальцами на горло, потребовал номера домашнего телефона и пейджера. Разве можно отказать творческому человеку, особенно когда он приглашает в субботу на ужин в кооперативный ресторан? Да еще так здорово читает Маяковского…

Творческий человек держал марку и соответствовал образу романтического героя-любовника. Тем более что влюбился он не понарошку, а, как говорят поэты, наотмашь. В ресторане оставил половину своей экспедиторской зарплаты. Но так и не признался новой знакомой в позорном настоящем. «Так, пробую себя сейчас кое в чем… Пока не хочу говорить, чтоб не сглазить. Очень интересный проект». А поскольку стрела Амура пронзила Колино сердце навылет и виды на студентку он имел серьезные, необходимо было срочно менять свой социально-экономический статус и имидж.

После ресторана, весело болтая о войне на Ближнем Востоке, противопехотных минах и причудах инквизиции, они гуляли по набережной. Возле памятника чижику-пыжику полюбовались беспризорниками, ныряющими в Фонтанку за мелочью, бросаемую туристами в мутную воду с радужками нефти. Порадовались за фанатов «Зенита», громивших витрины бутиков и переворачивающих дорогие авто. Потом с восторгом смотрели на горящий склад элитной мебели. В общем, получали исключительно положительные эмоции.

Татьяна ухаживания восприняла благосклонно, но не без оглядки. Не спешила таять на малознакомой груди. Она девушка строгих, старомодных нравов. Бабушкино воспитание. И хотя кандидаты на ее сердце толпами ходили возле подъезда, она не спешила с выбором. («Мужчин с вредными привычками, офицеров и лиц с алиментами пр. не бесп.») Цветы и рестораны – это еще не достоинства. Это инвестиции в перспективный проект… Тем не менее Коля входил в первую пятерку претендентов. Человек культурный, интеллигентный, из артистической среды, не гопник синюшный из подворотни. В средствах не стеснен, не жаден. Да и внешность вполне достойная, чем-то на любимого артиста Калягина в молодости похож. И ухаживает вроде бы искренне, с далеко идущими намерениями. Но… Торопиться не надо. Пускай доказывает любовь на деле, трепать языком все горазды. Сказать «да» никогда не поздно. Если любит, подождет. А не дождется, значит – увы… К сожалению, печальный опыт в ее жизни уже присутствовал.

Коммерческое предложение Кошкина Коля принял без раздумий. Менеджер – это звучит гордо. Почти как штандартенфюрер.

Через неделю он уже сидел в подвальном офисе фирмы, снабжающей платежеспособное население импортными стеклопакетами. Фирма действительно активно развивалась, у кошкинского дядюшки имелась «серая» дырка на таможне, что не могло не сказаться на ценовой политике и объемах продаж. В Колины обязанности входило общение с потенциальными и постоянными клиентами. Основная задача – донести до их ущербного сознания мысль о необходимости приобретения стеклопакетов исключительно в данном заведении. Мысль доносилась успешно, актерское мастерство пока не выветрилось. Нагружал клиента новый сотрудник по системе Станиславского. Верили все. Правда, с алкоголем пришлось притормозить, хотя нельзя утверждать, что Коля уже полностью находился под его властью. В запои не уходил, употреблял как большинство нормальных граждан великой страны – когда появлялась возможность. Но дядюшка строго-настрого предупредил – в его фирме нормальным не место. Хочешь бухать – иди в театр. Мало того, он заставил Колю пойти на вечерние курсы менеджеров, чтобы получить хоть какое-то экономическое образование. Фирме нужны грамотные специалисты.

Особого морального удовлетворения новая профессия Коле не приносила, душа по-прежнему просила острой интриги и качественной шпионской романтики. Он, хоть и повзрослел, все еще хотел видеть себя Бондом. Или хотя бы пастором Шлагом. И только прибавка к жалованью немного успокаивала душу. На свой день рождения «Бонд» планировал прикупить «Астон-Мартин». Правда, пока отечественного производства и четырех-пятилетней давности.

Татьяна не слишком огорчилась, узнав об истинном социальном статусе молодого человека. По крайней мере внешне. Да, понимаю, время сейчас такое, творческие люди вынуждены выживать. Раз менеджер, так менеджер. Вполне достойная профессия, популярная. (А может, ей просто параллельно?) Она, мол, сама пока не представляет, чем займется после Универа. Экономисты, конечно, сейчас нужны, но все теплые места заняты, попробуй пробейся без связей.

Ухаживания продолжались, а конкуренты дышали в спину. И чтобы выиграть марафон, одними подарками было уже не обойтись. У соперников тоже подарки. Дорогие подарки. А чем можно покорить сердце прекрасной дамы помимо материальных благ? Только еще большими материальными благами. А если их нет? Тогда подвиг! В ее честь! На крайняк – благородный поступок. Чтобы поняла – вот он, храбрый рыцарь на белом коньке, единственный, готовый на все, даже на совместное проживание с тещей!..

Коляныч лихорадочно искал момент для подвига, прокручивая в воспаленной голове вариант за вариантом (спасение любимой из горящего дома, извлечение из проруби, защита от шайки хулиганов или своры голодных собак, черевички с ноги первой леди страны и т. д. и т. п.). Но проруби на пути любимой женщины, увы, пока не подворачивалось (не сезон!), да и псиной своры тоже…

Татьяна жила-была с матерью и бабушкой в трехкомнатной квартире на Юго-Западе, в спальном районе. Мать преподавала английский в техникуме и подрабатывала репетиторством. С отцом последняя давным-давно развелась по политическим мотивам – тот оставался каменным коммунистом, а мать примкнула к демократам-перестройщикам. Денег на удовольствия и маленькие житейские радости не хватало, поэтому Татьяна совмещала учебу с работой в небольшой галантерейной лавке. Продавала французский парфюм польского происхождения.

Коля мечтал и верил не напрасно. Повод для подвига вскоре представился. Хотя язык не повернется сказать, что был он прекрасен.

…Как-то хмурым осенним вечером, когда тяжелые свинцовые тучи задевали телеантенны на крышах хрущевок и силы зла выползали из Гримпенской трясины, мечтая нарушить действующее законодательство, Коляныч пригласил возлюбленную в арабский ресторан «Черный лаваш». Но едва Танюша сделала заказ – мясо безвинно убитого животного, в ее сумочке тревожно зарыдал пейджер.

– Мама просит срочно позвонить. Наверное, что-то случилось.

Мобильника у рыцаря пока не имелось, но он договорился с администратором, заплатив за звонок с городского телефона.

Татьяна вернулась из администраторского кабинета в тяжелом депрессивном настроении и за стол не присела.

– Коля, извини, я поехала…

– Что случилось, Танюш?

– Бабушку ограбили…

– Погоди, погоди… Как ограбили? Она же – бабушка…

Коля, естественно, разволновался и брякнул ерунду. Можно подумать, грабят только мужчин-миллионеров.

– В подъезде… Она со сберкассы шла, пенсию получала. Пенсию отобрали и… – Татьяна замолчала.

– Что?!..

– Серьги вырвали… Прямо по живому.

– Ого!.. Едем. Я с тобой. Не волнуйся…

Коля заплатил за несъеденное мясо, поймал попутную машину, и через полчаса они вбежали в приемный покой низкобюджетной социальной больницы. Мать сидела на лавочке, сжимая в руке мокрый платочек.

– Мама, это Коля… Коля, это мама. Анна Михайловна.

Знакомство с родителями. В уютной семейной обстановке.

– Очень приятно. Что случилось, Анна Михайловна?

– Мама пенсию получала… Я ей говорила: иди днем, пока светло, так нет… А эти от сберкассы, наверное, проследили. Вроде двое их было. Молодых. Один уже в подъезде ждал. Подонки… Когда зашла, сумку вырвали и серьги… Мама минут пятнадцать на полу лежала… Кричала, но никто не вышел. Кое-как поднялась, доковыляла до квартиры, «скорую» вызвала. А я как назло на репетиторстве была.

– Она их запомнила?

– Да какое там… Она же видит плохо, а в подъезде еще и темно. С ног сбили. Ладно бы только сумочку вырвали… Там столько крови… Бедная мамочка…

Анна Михайловна заплакала. Татьяна тоже не удержалась. Коля пытался, как мог, успокоить женщин, но безуспешно. И тогда он стукнул в грудь кулаком и твердо заявил:

– Я найду этих уродов!!!

Эхо от гулкого удара достигло самых дальних палат больницы и даже разбудило от наркоза пациентов на операционных столах.

– Да как вы их найдете, Николай?

– По запаху… Козлиному.

Заверить-то заверил, но как сдержать обещание, не представлял совершенно. Джеймсу Бонду проще, он весь мир спасает. А найти в пятимиллионном муравейнике обидчиков конкретной старушенции – дело куда более сложное.

– В милицию звонили?

– Нет еще. Медсестра сказала, они телефонограмму в отделение отправят, оттуда уполномоченный приедет. Да толку-то…

– А серьги дорогие?

– Обычные, хоть и золотые. Старенькие. С зелеными камушками. Их бабушка очень любила, они ей от матери достались. Мать с ними всю блокаду проходила и даже на хлеб не сменяла…

Проводив Татьяну домой и еще раз заверив, что подонки не уйдут от возмездия, Коля вернулся домой и принялся составлять план поимки грабителей. Вот он, шанс! Вот она – долгожданная возможность для подвига!.. Все в твоих руках, как поет великая певица А. Варум. Найди их, Коляныч, и брось отрезанные уши к ногам любимой женщины! Ты сможешь! Твоя бритва остра, а рука тверда! Но надо торопиться. Конкуренты тоже попытаются принести уши, а то и бубенцы.