Текст книги "Жребий брошен"

Глава четвёртая
Знак бесконечности

Санкт-Петербург,

7 июля 2009 года,

вторник, 11:52 мск

Этим утром в курилке конспиративной квартиры «гоблинов» вкупе с табачным дымом витали почти материализовавшиеся клубы дурных предчувствий. С минуты на минуты из Главка должны были вернуться Жмых с Мешком и озвучить результаты служебной проверки, проводившейся по эпизоду с убийством Виктора Айрапетяна – ключевого свидетеля по делу ОПГ Литвина. И результаты эти ничего хорошего «гоблинам» предсказуемо не сулили.

– …Да по логике вещей, к нам вообще не может быть никаких претензий. Уголовка не дала ни грамма полезной информации! Кроме «якобы» да «кабы». Да если бы мы знали, что киллер реально существует, мы для транспортировки этого чертова бухгалтера роту ОМОНа выписали бы… А так у нас при себе даже стволов не было! Скажи, Гришка?

– Так-то оно так, – согласился Холин. Согласился без особого, впрочем, энтузиазма. – Вот только результаты служебной проверки редко соотносятся с логикой.

– Знаете, когда Аристотель придумал логику, он на радостях устроил пир и велел заколоть 40 баранов. – многозначительно изрёк Крутов. – С тех пор бараны не любят логику.

– Ну и к чему ты это рассказал? – фыркнула Наташа.

– Не знаю. Просто вспомнилось.

– Это кто здесь баран? Я баран? Гришка баран?! – вскинулся Джамалов, по-своему интерпретировав смысл произнесенного Женей и узрев в нём намёк на оскорбление.

– Ильдар, успокойся. Это притча такая, – поспешила погасить намечающийся конфликт Северова.

– Такие притчи у нас причитаниями кончаются! Ясно, да? – грозно сверкнул очами Ильдар, и тут в курилку очень вовремя заглянул дежуривший сегодня Вучетич:

– Парни, на выход. Мешок с шефом вернулись. Вас требуют.

– Ну, раз требуют, значит, сейчас будем, – гася хабарик, тяжело вздохнул Холин. – Пошли, вспыльчивый ты наш…

…Ильдар и Григорий стояли посреди начальственного кабинета, переминаясь с ноги на ноги. С видом учеников начальной школы, уличённых в поджоге классного журнала.

– Ты только посмотри на них, Андрей Иванович! – ухмыльнулся Жмых, разглядывая подчиненных. – Ангелы. Херувимы, да и только.

– Не томите, Пал Андреевич. Что там насчет нас решили? Поутряни, за амбар, босиком по росе?

– Не дождетесь. Наверху решили, что лучше будет вам пока помучиться. Засим Андрею Ивановичу за плохую организацию планирования мероприятий по защите гражданина Айрапетяна объявляется строгий выговор с лишением квартальной премии.

– Во-во. Они – херувимы. А хер, увы, мне, – буркнул Мешок.

– А вам, голуби мои, просто выговоры, – невозмутимо продолжил «раздавать серьги» Жмых. – С условием, что части своих квартальных вы отпишете Андрею Ивановичу в качестве компенсации за моральный ущерб… Помимо этого, оперуполномоченному Джамалову полагается путёвка на санаторно-курортное лечение в пансионат «Дюны». От которой он отказался в пользу Совета ветеранов уголовного розыска. Ведь отказался?

Джамалов изумленно-расстерянно воззрился на руководство:

– Кто? Я?.. А! Э-э-э-э… Да. Конечно. Старикам везде у нас почет.

– На этом всё. Дело по Айрапетяну – в архив. Исполнитель – Холин. Идите работайте… И не забудьте сказать спасибо поэту-песеннику.

Обалдевшие «ученики начальной школы» молча покинули кабинет директора.

– От Прилепиной известия какие есть? – поинтересовался Павел Андреевич у Мешка, после того как за «двоечниками» закрылась дверь.

– Вчера вечером прислала мне подробный отчет по «электронке». С утра созванивались. Всё нормально, вроде как прижилась.

– Ну и ладушки. Уверен, что ничего военно-морского за эти две недели там не случится, но ты все ж таки держи руку на пульсе.

– Само собой, – подтвердил Андрей.

– Что у нас ещё? Нового? Хренового? Есть что сказать, по текучке?

– Есть. И новое, и хреновое. Вернее – старое хреновое.

– Ну, начинается! Ей-богу, лучше бы и не спрашивал, – поморщился Жмых, утирая пот со лба. – Давай, вываливай.

– Сегодня утром судья Зимин получил очередное письмо с угрозами.

– Твою дивизию! Это уже какое по счёту?

– Если суммировать с пришедшим на имейл, то третье.

– А мы о скольких наверх докладывали?

– Пока об одном.

– Хреново. Слушай, Андрей, а ты сам как считаешь: за этими угрозами судье реально есть что-то? Или, может, так, просто озорует кто?

– Ох, не знаю, Пал Андреич, – покачал головой Мешок. – И хочется в озорника поверить, да уж больно стрёмно.

– М-да, паскудное дельце.

– А нам в последнее время почему-то только такие и подворачиваются.

– Во-во, – неприятно задумался начальник «гоблинов». – И эта тенденция мне категорически не нравится…

Ленинградская обл.,

дер. Даймище,

учебная база Гидромета,

7 июля 2009 года,

вторник, 13:15

К обеду бригада № 2 возвратилась на базу с полевых работ. По причине хорошей погоды, учебные планы немного скорректировали и на сегодня вне очереди поставили занятия по мензульной съёмке. Так как в дождь не очень-то потопографируешь. Сегодняшнее занятие превратилось для Ольги в самое настоящее мучение. А всё потому, что мензульная съемка ведется с использованием теодолита, в устройстве и принципе работы которого Прилепина так и не смогла разобраться. В результате на все вопросы и непонятки студентов ей, словно Кисе Воробьянинову, пришлось важно надувать щеки и переводить преподавательские консультации в плоскость общефилософских рассуждений. А под конец и вовсе отмахнуться от таковых, сославшись на скверное самочувствие. Дескать, простудилась вчера, ныряючи.

Свалив инструменты и прочий скарб у крыльца, оголодавшие студенты, не заходя в бараки, шумно ввалились в столовую, а Ольга с Анной Бернгардовной, соблюдая достоинство, прошествовали в «штаб». Дабы сначала умыться и привести себя в более-менее божеский вид.

В кабинете начальника базы Спицына царило непривычное, редко случаемое возбуждение. Помимо профессора, в данный момент здесь находилось ещё несколько преподавателей. Учёный народ гудел как разбуженный улей, а сам профессор, заложив руки за спину, прохаживался взад-вперед. По тихо сделанному замечанию Вульф, подобная поза свидетельствовала о том, что Пётр Петрович находится в состоянии высшей степени нервной возбудимости. Словом, атмосфера интриговала.

– О чем витийствуем, господа? – с порога поинтересовалась Вульф.

– Вот, Анна Бернгардовна, полюбуйтесь! – Спицын сгрёб со стола газету и раздражённо сунул её в руки преподавательнице. – Свободная пресса, как выражаются наши студенты, опять зажигает не по-детски!

Ольга заглянула через наставническое плечо: на первой полосе газеты с романтическим названием «Оредежские зори» красовалась передовица-кирпич, озаглавленная незамысловато: «Зачем нам такие студенты?» В качестве оформления к материалу были использованы две фотографии: на одной – обзорное фото учебной базы Гидромета, на второй – какие-то пьяные молодые люди с дебильными лицами и с бутылками в руках.

Выхватывая куски из статьи, Вульф взялась вполголоса цитировать:

«…Дорвавшаяся до свободы городская гопота (просто язык не поворачивается назвать их благородным словом „студенты“) пускается в наших тишайших заповедных краях во все тяжкие: пьянствуют, бранятся, дебоширят. Некогда действительно учебная вузовская площадка превратилась в банальную зону отдыха, где лишенные всякого контроля со стороны преподавателей юные отпрыски отравляют жизнь местному населению и загрязняют нашу с вами уникальную природу…» Вот, подлец, а!.. И кто это у нас такой велеречивый? – Анна Бернгардовна заглянула в подвал, – «Пётр Сидоров». Оригинальный псевдоним, ничего не скажешь.

– Нет, а как вам это понравится! Вот, послушайте! – нервно выхватил у неё газету Спицын. – «Не исключено, что и недавнее зверское изнасилование и убийство Светланы Ларионовой, истерзанное тело которой было найдено в начале прошлой недели, могли стать делом рук так называемых „городских интеллигентиков“. Тем более что труп девушки, якобы случайно, нашел студент, который, опять же якобы, собирал поблизости грибочки. А какие, уважаемый читатель, скажите на милость, могут быть в июне грибы? Разве что те поганки, которые городская молодежь употребляет в качестве галлюциногенов?..» Тьфу, пакость какая! – Профессор отшвырнул газету и продолжил нервно расхаживать по комнате, на этот раз уже страдальчески потирая рукой в области груди. – Я, конечно, понимаю, бумага – она всё стерпит. Бизнес во главе всего, превыше даже здравого смысла – это я тоже очень хорошо понимаю… Но совесть! Хотя бы крупинка! Хотя бы столь почитаемые нашим Президентом наночастицы совести должны же оставаться! Или как?

– Пётр Петрович! Успокойтесь, вам нельзя волноваться! Давайте я вам чаю с мятой заварю? – подскочила к профессору молоденькая аспирантка с кафедры природопользования.

– Да-да, сделайте одолжение, голубушка.

Народ захлопотал по поводу чайной церемонии, а Вульф отвела Ольгу в сторонку и вполголоса пояснила:

– Видите, Иоланта Николаевна, какие у нас тут страсти бушуют? Контрпропаганда лупит из всех калибров. Чую, скоро всех нас до кучи обвинят в отравлении окрестных колодцев, распылении спор моровой язвы и в пожирании христианских младенцев.

– Да уж, дело поставлено на широкую ногу, – поддакнула Ольга, силясь вспомнить, откуда ей известно это словосочетание: «Оредежские зори?» («Ах да, ну конечно!»)

– Анна Бернгардовна, у нас по плану после обеда, кажется, камеральные работы намечены?

– Именно. Так что, пока студенты будут обрабатывать результаты исследований и вычерчивать планшет, вы вполне можете заняться своими делами.

– А нельзя ли в таком разе отпустить Ксению Синюгину с занятий на часик пораньше? Хочу попросить её отвезти меня в Сиверский… По личному делу…

Ленинградская обл.,

пос. Сиверская,

7 июля 2009 года,

вторник, 18:25

Редакция газеты «Оредежские зори» располагалась по соседству со зданием администрации муниципального образования, наглядно демонстрируя тем самым тезис об интимной близости органа исполнительного с органом печатным.

– Ксюша, где-нибудь здесь остановись… Ага… Спасибо. Ну, думаю, что за полчасика управлюсь.

– А мы с Мишкой пока по магазинам прошвырнемся. Вот только, боюсь, полчаса для местного шопинга – это запредельно много. Ладно, сейчас у нас 18:25. Короче, в 19:00 встречаемся здесь, возле машины.

– Иоланта Николаевна, вам там случайно помощь не требуется? Или грубая мужская сила? – галантно предложил свои услуги Супонин.

– Да нет, Миша. Думаю, сама справлюсь.

– Если что, свистите. Мы тут по близости будем.

– Договорились, – улыбнулась Ольга. – Вот только я свистеть не умею…

Все трое вылезли из серебристого «пыжика», подаренного Ксении папой на двадцатилетие, и разошлись в разные стороны: ребята двинули в поселковый универмаг, а Прилепина поднялась на крылечко двухэтажного, чуть скособоченного домика и, толкнув скрипучую дверь, вошла в помещение редакции.

Темный, абсолютно пустынный коридор. Сырые, грубо отштукатуренные стены. Шибающий в нос устойчивый запах плесени… Во внутренних редакционных интерьерах довлел стиль «провинциальное убожество», красноречиво свидетельствующий о том, что о коммерческой успешности газеты «Оредежские зори» говорить не приходится. Ольга постучалась в последнюю по коридору дверь, на которой кривенько красовалась табличка «Гл. редактор», и, не дожидаясь приглашения, зашла.

Константин Павлович Гронский, в затрапезном растянутом-перетянутом свитере и выцветших джинсах, сидел за своим рабочим захламленным бумагой столом и задумчиво пускал колечки в потолок. В минималистически обставленном кабинете привлекали внимание лишь две вещи – огромное, во всю стену окно, выходящее на площадь, и примитивистская картина неизвестного художника, изображающая глухарей на токовище. Притом что в уважающих себя солидных редакциях на этом месте неизменно помещается портрет Президента. На крайний случай – Премьера. В идеале – обоих.

– Добрый вечер, Константин Павлович.

– Это вы?! – Редактор уставился на Прилепину с искренним изумлением. – Какой неожиданный сюрприз! Но, признаюсь, приятный… Здравствуйте, Ольга Николаевна. А я… верите, нет?.. Я вспоминал вас. Да, но как вы меня разыскали?

– Ваша визитка.

– Точно! Что-то я последние дни стал совсем тупить… Проходите, располагайтесь. Чай, кофе, сок? Колодезная вода?

– Кофе, если можно. На колодезной воде.

– Растворимый устроит?

– Без проблем! – подтвердила Ольга, не без опаски усаживаясь в старенькое продавленное кресло.

– Минуточку! – Гронский принялся суетливо хлопотать вокруг электрочайника. – Позвольте узнать, какими судьбами?

– Я к вам по делу. Исключительно на правах нашего с вами случайного знакомства.

– Да я понимаю, что не просто так, в гости. Слушаю вас внимательно.

– Константин Павлович! Вы не могли бы меня представить вашему корреспонденту?

– Какому из двух? Штат у нас здесь, мягко говоря, невелик.

– Его зовут Петр Сидоров. Вернее, я так понимаю, этим незамысловатым псевдонимом он подписывает свои столь же незамысловатые материалы.

– Вы удивительно прозорливы, – выдержав паузу, сказал Гронский, заметно напрягшись, и поставил перед Ольгой чашку. – Петр Сидоров – это… Короче, это был мой материал.

– Ваш?!

– Да, – кивнув, сухо подтвердил редактор. – Готов выслушать ваши претензии…

…Монолог Прилепиной, в котором она попыталась коротенько изложить суть претензий, в общей сложности занял минут пятнадцать. Всё это время Гронский несколько раз пытался было вступить в полемику, но своими доводами еще больше распалял яростную защитницу студенческих прав и свобод.

– …Да перестаньте вы, Константин Павлович! Факты!.. Если здесь и есть факты, то разве что факт публикации недостоверных сведений, порочащих репутацию вуза! Равно как факт публичной клеветы в адрес одного из студентов этого вуза. Я, конечно, догадываюсь, что ваш орган целиком заточен под желания вашей администрации…

– Кто у меня заточен? – недоуменно переспросил редактор.

– Орган. Печатный. А вы какой имели в виду? – огрызнулась Ольга. – Однако вам ли как главному редактору не знать, что ответчиками в суде будете выступать именно вы. А не муниципальная и районная администрации, под дудки которых вы устраиваете эти чёрнопиаровские танцульки! – Здесь взгляд Прилепиной невольно упал на стол, на коем высилась кипа свежеотпечатанных газет. Она демонстративно брезгливо взяла в руки верхнюю и скривила губы в презрительной улыбке: – «Петр Сидоров»… Странно, что вы не додумались изложить этот материал в стилистике коллективного письма. «Мы, нижеподлизавшиеся». Вам самому-то не противно работать по принципу: «Цель оправдывает средства массовой информации»?.. Еще и девушку несчастную приплели…

– Что значит приплёл? – решил все-таки попытаться перехватить инициативу Гронский. – Начнём с того, что это печальное событие действительно имело место быть. Молодая девушка, между прочим девственница, изнасилована, истерзана и убита. В течение недели ее ищут родные, близкие, друзья, милиция. В том числе прочесывают лес. Но никто ничего не находит. Заметьте – это удаётся только вашему студенту. Который, оказывается, имеет привычку гулять в лесу по ночам. Вам самой это не кажется подозрительным?

– Нет, не кажется.

– Это потому, что вы заведомо встали на сторону своих подопечных. Качество, безусловно, похвальное. Вот только, поверьте, жизнь порой подбрасывает нам такие сюжеты… Что же касается вашего вопроса… Скорее, здесь я с вами соглашусь. Мне действительно противно. Противно всем этим, – он горько кивнул в сторону газетной кипы, – заниматься… Вы абсолютно правы, Ольга Николавна: мы полностью зависим от местных властей. Шаг влево, шаг вправо считается побегом. Нет, нас не расстреляют – нас всего лишь выставят на улицу.

Ольга посмотрела на редактора с насмешливым сочувствием:

– Вы так дорожите этим местом?

– Лично я – нет. Но у меня в штате, помимо двух корреспондентов, еще есть корректор, фотограф, бильд-редактор, верстальщик и бухгалтер. Итого семь человек. Местной администрации ничего не стоит одним распоряжением сменить всю нашу команду. Учитывая, что других печатных изданий здесь нет, это гарантированно означает безработицу. А у них у всех семьи. Это я могу в любой момент подорваться и вернуться в Питер. Устроиться хоть копирайтером. Они – не могут.

– Так вы что, не местный? Питерский?

– А что, непохоже?.. Впрочем, пожалуй, да. К сожалению, ассимилироваться в окружающем убожестве особого труда не составляет… До недавнего времени я работал в нескольких крупных питерских газетах. Причём весьма серьезные люди признавали за мной, минимум, небесталанность. Однако в конечном итоге это не спасло.

– А что случилось? Не спасло от чего?

– Меня вышибли, – нехотя признался Гронский. – Под зад коленом. Невзирая на прежния заслуги.

– За что вышибли?

– А вот за то самое. За неправильное понимание линии партии. За собственное мнение. За ершистость. За неуживчивость. И это притом, что беспристрастных журналистов не существует в природе. Беспристрастность в СМИ – это или неспособность, или нечестность. К сожалению, это не я первый сказал. Но подписываюсь здесь под каждой буквой.

– И тогда вы решили перебраться в провинцию?

– Ага. Решил поменять столичную нечестность на областную неспособность.

С улицы раздался резкий протяжный сигнал клаксона. Гронский, вздрогнув от неожиданности, подошёл к окну и внимательно всмотрелся: на площади, строго напротив редакции, возле новенького «пежо» стояли двое молодых людей – парень и девушка.

– Это не за вами? – не отводя взгляда, почему-то подсевшим голосом спросил у Ольги редактор.

– За мной, – подтвердила Прилепина и посмотрела на часы: – В самом деле, заболтались мы с вами.

– Это что, ваша студентка?

– Да. А что вас смущает?

– Ничего.

– Константин Павлович, а вы не находите, что она очень похожа?

– На кого? Похожа?

– На убитую девушку? Её фотография на днях была опубликована в «Тайном советнике».

– Не знаю. Я… я не видел этой публикации…

– Ну, мне пора! – поднялась из-за стола Ольга. – Я поняла вашу мотивацию, Константин Павлович, и приняла к сведению вашу точку зрения. Мне на самом деле искренне жаль и вас, и ваших людей. Вот только хочу предупредить сразу – мы всё равно не намерены спускать это дело на тормозах.

– Я понимаю, – Гронский медленно отошёл от окна. – Более того, у меня есть кое-какие соображения на этот счет.

– Какие соображения?

– Мне потребуется некоторое время, чтобы грамотно их сформулировать. Вы не станете возражать, если завтра я, возможно, нагряну к вам с ответным визитом?

– Да ради бога, приезжайте. По крайней мере сможете своими глазами убедиться, что не так страшен черт – как его малютка… Всего доброго, Константин Павлович… Да, вы позволите? Экземплярчик? А то у нас на базе этот номер мгновенно сделался раритетом.

– Да хоть всю пачку, – рассеянно предложил Гронский.

Ольга взяла со стола несколько газет и вышла из кабинета. А редактор торопливо вернулся к окну и сосредоточенно принялся наблюдать за тем, как она выходит из подъезда, перебрасывается парой фраз с молодежью, после чего все трое садятся в машину.

Серебристый «пыжик» уже давно скрылся из виду, а Гронский так и продолжал стоять, прижавшись лбом к оконному стеклу.

И о чём-то напряжено думал-думал-думал…

Санкт-Петербург,

7 июля 2009 года,

вторник, 20:35

– …Моя б воля, я бы таких просто стрелял! Таких, которые без цели, без какой-то видимой надобности людей гасят направо и налево. Америкосы, к слову, именно так и поступают при задержании.

– Да успокойся ты, Женька! Дадут ему пожизненное, стопудово дадут. При таком общественном резонансе никто Евсюкова отмазывать не станет. Они же там, наверху, не идиоты. Вот только откуда в тебе, Евгений, столько кровожадности? Вроде бы книжки умные читаешь – философов, гуманистов разных. А сам при этом за смертную казнь агитируешь.

– Да, я за смертную казнь на нынешнем этапе исторического развития России! – запальчиво взялся объяснять Крутов. – Но это не от кровожадности и не от того, что её возвращение серьезно изменит криминогенную обстановку. Опыт показывает, что это не так. Просто пожизненное заключение, его условия в нашей стране таковы, что оно напоминает древнюю китайскую пытку каплей воды, которая ежеминутно падает человеку на темечко. Человек постепенно сходит с ума и медленно умирает. По большому счету, мы никогда и не отказывались от высшей меры, только сейчас приводим ее в исполнение абсолютно садистским способом – содержим преступника в таких условиях, что он живет в аду на земле!

Этим вечером в релакс-комнатушке «гоблинов» проходила небольшая стихийная вечеринка, посвященная счастливому избежанию Григорием и Ильдаром серьёзного наказания за июньский косяк со свидетелем. Как водится, с каждой опустошаемой бутылкой градус пьяных базаров, вкупе с пьяным же пафосом, нарастал. И в какой-то момент наличествующий в курилке народ уже не столько пил, сколько до хрипотцы, с легким матерком, перебивая друг друга, спорил: «за жизнь», «за службу» и за глобальное «что же будет с родиной и с нами?».

– А по мне так здесь не всё столь однозначно, – заявила порядком захмелевшая Наташа Северова. К слову, в подобных дискуссиях она традиционно участвовала наравне с мужчинами. И отнюдь не в качестве «блондинки». – К примеру, если человек пьяным за рулем влетает на остановку, давит четверых ни в чем не повинных прохожих, то получает за это шесть лет. А здесь, в случае с Евсюковым, за два трупа – и сразу пожизненно?

– Наталья, не забывай! Евсюков был сотрудником милиции, – напомнил Вучетич. – В данном случае это должно рассматриваться как отягчающее обстоятельство.

– Да брось ты! В момент стрельбы, судя по всему, он вообще был… марсианином. По крайней мере лично я никогда не поверю, что человек, находясь в здравом уме и в твердой памяти, может совершать такие вещи.

– То есть ты его как бы оправдываешь, что ли? – поразился Григорий.

– Я не оправдываю. Я всего лишь пытаюсь понять: зачем ему было это нужно? Это же фактическое самоубийство! Всё равно как на самолете в небоскреб вдолбаться… Он что, рассчитывал оттуда уйти незамеченным? Он какую-то выгоду материальную с этого поимел? Я не говорю, что Евсюков хороший и что его надо в жопу целовать…

– Ф-фи, Натали! Здесь же джентльмены! – изобразил негодование Джамалов. – Жопа! Неужели трудно подобрать синоним? Ты ведь всё-таки аналитик.

– Да запросто! Седалище. Задница. Пятая точка. Тухес. Гузно. Нижний бюст. Очко… Так вот, насчет вменяемости. Да не может вменяемый человек такие вещи сделать! Просто потому, что ему это незачем. Я бы поняла, если бы Евсюков убил каких-то свидетелей. Видевших, допустим, как он получает взятки. Тогда – да. Ужас, конечно, но – верю. Отчасти понимаю. А просто так зайти в магазин, начать шмалять и считать это нормальным… Почему одних в аналогичных ситуациях сажают в дурку, а других закатывают на пожизненное? Только из-за пресловутого общественного резонанса, что ли? Что за двойные стандарты?

– Знаешь, Наташ, мне кажется, здесь не в двойных стандартах дело, – нахмурился Холин. – Общественный резонанс, он ведь тоже не на пустом месте возник. И не один только Евсюков тому виной. Просто у любого механизма существует определенный предел прочности. И в нашей с тобой краснознамённой он давно превзойден. Именно поэтому она в народе не любима и не уважаема. Оно бы и ладно – мы бы как-то ужились и без взаимной любви, ограничившись фиктивным браком, – но ведь милицию еще и боятся! Вот это, на мой взгляд, самое страшное.

– Эт-точно! – поддержал Григория Вучетич. – Причём боятся всех её представителей поголовно. Без оглядки на иерархию должностей и званий, которая столь много значит в системе координат МВД.

– А всё потому, что обывателю и в самом деле всё равно, кто завтра заедет ему в рыло: холёный, краснорожий сержант ППС или, к примеру, степенный, породистый офицер РУБОП. Тем более что между первым и вторым принципиальной разницы нет никакой. Просто первый мечтает о том, чтобы когда-то стать вторым. А второй им уже стал и теперь мечтает о чем-то более возвышенном.

– Например, о пенсии по выслуге лет.

Народ дружно повернул головы: оказывается, Мешок, в свойственной ему манере, незаметно проскользнул в курилку и молча наблюдал за пьяными дебатами подчинённых.

– Ф-фу, Андрюха, так ведь и заикой можно сделаться! – облегченно выдохнул Виталий. – Мы ж были уверены, что всё начальство после совещания домой свинтило.

– А я, вишь, вернулся.

– Надеюсь, без Олега Семеновича?

– Без. Так что можете продолжать. Да, а что за повод?

– Гришка с Ильдаром амнистию празднуют.

– Во-во! Объясни ты нам, двум идиотам, по какому, собственно, поводу амнистия? – набросился на Андрея с расспросами Холин.

– А это и не амнистия вовсе, – улыбнулся тот в ответ и пояснил: – Это всего лишь замена ожидаемого расстрела бессрочными каторжными работами.

– Всё едино. На дворе ведь вроде как не красный день календаря?

– А красный в Главке вчера был.

– А что там у них стряслось?

– Вчера были произведены массовые задержания членов ОПГ Литвина. В том числе повязали его самого.

– Ни фига себе! – изумился Джамалов. – Это ж как они на такое сподобились? Самого Литву!

– Литвина удалось приземлить на основании показаний, которые успел дать Айрапетян. А киллер, которого ты, Ильдар, условно опознал по фото, есть не кто иной, как бригадир Литвы по кличке Зеча. Это от «Зенит, чемпион!». Говорят, большой поклонник футбола. Вечно ходит в «зенитовском» шарфе.

– Его тоже взяли?

– Пока нет, ищут. Но, если возьмут, будут раскручивать его на Литву как на заказчика убийства. По сравнению с вменяемым тому рейдерством, этот вариант для следствия гораздо перспективней, а потому предпочтительней. Словом, по иронии судьбы, убийство Айрапетяна пришлось очень кстати: мавр сделал свое дело – мавра можно завалить.

– Чудны дела твои, Господи! – покачал головой Григорий. – Слушай, а чего нам шеф с утра по поводу Тараса говорил? Поэту-то за что спасибо?

– За раздолбайство, как ни странно. Да, кстати, а где сам-то?

– Как обычно. На очередные блядки ускакал.

– И, как обычно, наврал, – усмехнувшись, поправила Наташа. – По-моему, донжуанский список Шевченко существует исключительно в его патологически больном воображении.

– Да бог с ними, с бабами его, – нетерпеливо встрял меж ними Джамалов. – Так что там за история? С каким раздолбайством?

– Шевченко сопроводиловку по Айрапетяну ещё накануне должен был в УРе согласовать. Но, как обычно, проваландался. В итоге вышло, что в день убийства бухгалтер официально не был передан нам и формально его отправка в Нижний лежала в зоне ответственности уголовного розыска, – объяснил Мешок. – В общем, всё получилось случайно. Хотя обычно у нас так и планируется… Ладно, народ, вы тут допивайте, конечно. Только без фанатизма! А я поехал. Подустал сегодня, от всех этих совещанок идиотских.

– Андрей, ты меня до метро не подбросишь? – попросила Северова.

– Зачем до метро? Я могу тебя прямо до дома подвезти.

Наташа посмотрела на Мешка с пьяной прищуринкой:

– Даже так? Ну, смотрите, господин майор. Я вас за язык не тянула.

– Вах! Зачем сейчас едешь, джан! Так хорошо сидим, да?! – придуриваясь, запричитал Ильдар и притянул Северову к себе. – Слющай, никуда не отпущу! Ночью поедем, такси возьмём, да?!

– Ночью? В такси? С лицом кавказской национальности? Ни-за-что! Я девушка порядочная! – хохотнула Наташа, высвобождаясь. – Андрей, буквально две минуты подождёшь, ладно? Я только… Носик, короче, припудрю…

* * *

Давно это было, года три назад, а может, даже и чуть раньше, не суть. Случилось тогда между Мешечко и Натальей то, что в народе принято называть служебным романом. В ту пору Андрей был начальником отделения в знаменитом «убойном» отделе уголовного розыска, где под его руководством, в частности, тянул лямку опера и Гриша Холин. У последнего, к слову, имелось гораздо больше прав на наноруководящую должность, но все его ментовские достоинства (опыт, профессионализм, выслуга, звание) перевешивались одним-единственным недостатком – повышенной склонностью к злоупотреблению алкогольными напитками. Нет, конечно, в этой части Мешок также не был ангелом и, что называется, прикладывался регулярно. Однако согласитесь, что между «регулярностью» и «запойностью» дистанция всё-таки огромного размера? А вот Наташа Северова на тот момент подвизалась в одной из самых блатных служб питерского Главка. А именно – в пресс-службе, куда она попала исключительно стараниями… Впрочем, об этом чуть позже.

Однажды команде Мешка крупно подфартило: по горячим следам им удалость поднять громкое убийство крупного питерского бизнесмена. Причём оперативники вычислили и задержали как непосредственно самого убийцу, так и заказчика преступления, что по нынешним временам большая редкость. Тема получила большой резонанс и была подхвачена большинством городских СМИ. Так что неудивительно, что вскоре Андрею позвонили из пресс-службы Главка и, ссылаясь на указание верховного главнокомандования, приказали прибыть лично и под запись рассказать об очередной героической страничке в нелёгкой жизни сотрудников уголовного розыска. Вот Мешок и прибыл. А по прибытии на место встретился и познакомился с Наташей. И уж так познакомился, что тем же вечером (благо накануне жена с дочерью укатили на юга) они с Северовой до полуночи кутили в ресторане, а после оказались в одной постели в богато обставленной трехкомнатной квартире на проспекте Металлистов.

Здесь надо сказать, что Наташа до сих пор с теплотой вспоминала то доселе неведомое ей ощущение, с которым она проснулась тогда рядом с Андреем. И удивилась вовсе не отсутствию лихорадочного «погуляли» и не исчезновению синдрома «убирать глаза в сторону». Она удивилась абсолютному спокойствию и желанию обнять. И хотя тем утром буквально через каких-то пару часов с дежурства должен был вернуться ее благодетель, она не ринулась с ходу зачищать и выпроваживать Андрея со словами «созвонимся».

В тот раз, уходя от Северовой, на первом этаже Мешок интуитивно вскрыл нужный почтовый ящик и, помимо всего прочего скомканного, в его руках очутился конверт на показавшееся подозрительно знакомым имя. Андрей разорвал и прочитал. Опера, они ведь такие… Как гинекологи. Не важно содержание – важно обращение. Мешок пробежался по строчкам и повторил «Ой-йо!», но уже в иной интерпретации. «Нам поперло… Или наоборот…» – пошкрябал затылок опер и по приезде в контору осторожно навёл справки. Так он узнал, что Наташа Северова в недавней прошлой жизни работала парикмахером в элитном салоне на улице Чайковского, куда, по-соседски, так любили наведываться милицейские бонзы. И что переквалифицироваться в аттестованные сотрудники милицейской пресс-службы ей помог не кто иной, как заместитель начальника УБЭП ГУВД полковник милиции Турвиненко. С которым Наташа, выражаясь скучным юридическим языком, сожительствовала на протяжении последних полутора лет.