Текст книги "Жребий брошен"

В данный момент на лавочке разместился сразу целый квартет старушек. Если двигаться слева направо, здесь присутствовали: Александра Яковлевна Демичева, ее соседка по подъезду – Эвелина Иосифовна Штамм плюс – ещё две их почти ровесницы, установочные данные которых история для нас, к сожалению, не сохранила. Для удобства восприятия присвоим этим имярекам порядковые номера и будем называть беззатейливо – «старушка № 1» и «старушка № 2».

– Яковлевна, видала я, как вчера к тебе снова молодой захаживал. Новый, не тот что в прошлый раз, – язвительно подкинула дровишек в костер светской беседы «старушка № 1».

– Во-во! – немедля включилась в интонацию «старушка № 2». – Нам-то всё скрипит-жалится: здесь болит, там печёт. А сама, на старости лет, ухажеров меняет как перчатки.

– Мелите-мелите! Языки как помело! – сердито отозвался объект насмешек. – А если что случится, первые прибежите: Яковлевна, помоги, Яковлевна, выручай. Вон, третьего дня, когда в семнадцатой квартире Витька опять за женой с топором гонялся, участкового вызвали, и что? Так и не явился! А стоило мне только кнопочку нажать – Виталик через десять минут примчался.

– Это который Виталик? Который вчера приходил?

– Да нет. Вчера был Тарас. А Виталик – это который Витьку тогда скрутил и уму-разуму поучил. И поделом!

– И все равно – ох и смелая ты у нас, Шура! – подобострастно протянула старуха Штамм. – Я бы ни за какие коврижки в свидетели не записалась. Очень уж я всех этих бандитов опасаюсь. Жуть!

– Вот потому у нас и преступность такая большая – никто в свидетели идти не хочет, – безапелляционно заявила Демичева. – Опасается она… А чего опасаться, если теперь, по закону, милиция всех свидетелей защищает? Я вон вчера эту самую кнопочку нажала. Безо всякой надобности, просто случайно. Ну, думаю, сейчас будет мне – дуре старой – на орехи. А Тарас приехал, расспросил, выслушал… Ничего страшного, говорит, со всеми случиться может…

– Смотри, Ёосифовна, – прищурилась «старушка № 1», – опять к тебе социальная помощница.

– Где? – встрепенулась Штамм. – Ой, и правда, Людочка моя идет! – Вынырнув из-под арки, к группе старушек через двор направлялась симпатичная молодая девушка с увесистыми пакетами в обеих руках. – Господи, и есть же еще на свете добрые люди! А всё у нас молодежь ругают.

– А хорошенькая какая! Чисто фотомодель! – вынесла свой вердикт Демичева.

Что есть, то есть: Людмила – высокая, стройная, с широко расставленными зелеными глазами и длинными, пышными темными волосами, была самой настоящей красавицей. Такой не пакеты с продуктами – её бы саму на руках носить.

– Здравствуйте! – приветливо поздоровалась девушка. – Эвелина Иосифовна, извините, что без предупреждения. У меня с утра два вызова и как раз в ваших краях. Вот я и решила заодно к вам заскочить-проведать.

– Вот и умница, что заскочила, – разулыбалась старуха Штамм. – Пойдем, я как раз щец из свежего щавеля наварила. Уж я тебя теперь не отпущу, пока не попробуешь.

– Ух ты, здорово! Сто лет щавелевого не ела!

– Вот и хорошо. А то знаю я, как вы, молодые, питаетесь – всё на бегу, всё всухомятку, – старуха Штамм, кряхтя, поднялась со скамейки. – Давай, помогу. Небось за день все руки пообрывала: одному то подай, другому – то принеси?

– Нечего, я девушка сильная. Справлюсь, – улыбнулась Людмила и вслед за подопечной пенсионеркой вошла в знакомый подъезд.

– Э-эх, живут же люди! – проводив их взглядом, завистливо вздохнула «старушка № 2». – Кажную неделю – по полной сумке продуктов приносят. В аптеку, укольчик там – всегда пожалуйста. А ведь я, не в пример этой эвакуированной, всю блокаду в Ленинграде прожила! Но мне почему-то никаких социальных работников не полагается.

– Не завидуй, балаболка! – строго посмотрела на нее Демичева. – У тебя вон и дети, и внуки есть. Заботятся о тебе, живешь как сыр в масле. А мы, с Иосифовной, одни как перст – почитай, всю старость в одиночку, сами свой крест волокём. Не сегодня завтра помрем, так и не заплачет никто. Панихидки, самой плохонькой, не закажет.

– Это да-а! – согласилась «старушка № 1». – Хуже нет – на старости лет одной остаться…

…Одними только щавелевыми щами дело не обошлось. На кухне у запасливой Эвелины Иосифовны отыскались и домашние биточки на второе, и прянички на третье. В данный момент Людмила из последних сил допивала чай, тяжело отдуваясь, словно после непосильной физической работы. Старуха Штамм сидела напротив, смотрела на девушку преданными собачьими глазами и радостно щебетала:

– Ох, Людмилочка, дай бог тебе счастья, здоровья и жениха – богатого-пребогатого! Уж так мне полегчало, так полегчало. Ты бы мне записала на бумажечке, как лекарство называется. А я с пенсии схожу, прикуплю, а то ведь порой так прихватит – просто мочи нет терпеть.

– Этого лекарства в наших аптеках не достать. Будет возможность, я вам сама его куплю, а вы мне потом деньги отдадите, – спохватившись, девушка отставила чашку и вытащила из своей сумочки «казенные» бумаги. – Ой, чуть не забыла! Эвелина Иосифовна, распишитесь, пожалуйста… Это мне для отчета в собесе, за деньги на продукты.

– Да-да, конечно, – засуетилась пенсионерка в поисках очков. – Ох, что-то совсем перед глазами все расплывается… Ты покажи мне, где подписать-то?

– Вот здесь, – показала Людмила. – И здесь… Всё верно. Спасибо.

– Это вам спасибо. Тебе и начальству твоему. Спасибо, что не забываете меня, старую. И покушать-то принесут, и лекарства какие – пожалуйста.

– Только, Эвелина Иосифовна! – Девушка покосилась на лежащие на столе использованные лекарственные ампулы и обертку от одноразового шприца. – Про наш с вами уговор не забыли? О том, что я на дому уколы делаю, – никому ни слова! А то меня в два счета с работы погонят. Нам, социальным работникам, это строго-настрого запрещается. Уколы – только через поликлинику… А вот я так не могу: когда вижу, как люди мучаются, – буквально сердце кровью обливается.

– Что ты, что ты, Людочка, как можно! Я никому, ни-ни! Могила!.. Сами бы, ироды, попробовали в очередях в поликлинику потолкаться, уж я бы тогда на них поглядела… Ты не переживай так, девонька, мы тебя в обиду не дадим. Если тебя кто по работе или еще где обижать станет, ты мне только шепни. У моей подруги, у Шуры из 23-й квартиры, теперь уж такие знакомства завелись!.. Как же это сейчас молодые говорят?.. Крупные? Нет…

– Крутые? – улыбнувшись, подсказала Людмила.

– Во-во! Крутые! Самые главные в милиции люди! Стоит ей теперь только полсловечка сказать, тут же приезжают: что случилось? Кого приструнить?

– Надо же! – печально усмехнулась социальный работник. – А вот у меня, как ни стараюсь, такие волшебные знакомства отчего-то не заводятся. А ведь тоже нередко бывает именно что… «приструнить».

– А это всё потому, что Шурка у нас теперь очень важный свидетель. Ее милиция охраняет, что твоего Путина.

– Свидетель чего? – удивилась Людмила.

– Ой, да ведь ты же ничего про наши дела не знаешь! – всплеснула руками старуха Штамм. – Тут назад недели три… или две… ну, неважно… у нас во дворе такую драку, такой мордобой учудили – прямо как в кино американском… И руками друг дружку, и ногами, и палками… Наши, значит, молодые охламоны с азербайджанцами… с рынка которые… уж не знаю, чего они там не поделили… Тебе еще чайку плеснуть?

– Нет, спасибо, больше не могу. Закормили вы меня совсем, Эвелина Иосифовна, прямо не вздохнуть… Да, и что же драка?..

…А пока в квартире Эвелины Иосифовны завершалось таинство бизнес-ланча, временно превратившийся в трио квартет старушек продолжал вести неспешные разговоры. Сначала они вяло пообсуждали события последних серий «Кармелиты», однако киношные рефлексии представителей цыганской диаспоры были настолько блёклы в сравнении с окружающей действительностью, что разговоры снова переместились в более привычную плоскость «за жизнь»:

– …Я вот думаю, может, и мне тоже походить, справочки пособирать, да и выхлопотать себе социального работника? – вслух задумалась Демичева, на душу которой недавние слова «старушки № 2» о несправедливости этого мира пали благодатным зерном.

– Тут и думать нечего! С твоим-то трудовым стажем! Плюс блокадница. Конечно, займись… А еще лучше дождись, когда деваха от Ёосифовны выйдет, и сама с ней переговори.

– Вот это правильно, – соглашаясь, закивала головой «старушка № 1», – эта Людмила, она, по всему – с понятием девка. Обязательно должна помочь…

Во двор, распугивая вальяжно прогуливающихся жирных голубей, неожиданно зарулила маршрутка и, обогнув полукруг, притормозила у самой лавочки. Старухи с молчаливым интересом проследили за тем, как ушла в сторону тяжелая массивная дверь и из салона выпрыгнул относительно молодой парень с сердитым лицом.

– Что опять стряслось? – безо всяких «здрасте» хмуро обратился он к Демичевой. – Снова требуется соседа побить? Какого именно? Показывайте!

– Ой, Виталик! Здравствуй, мой хороший, – всплеснув руками, радостно запричитала Александра Яковлевна. – А я, сослепу, сразу и не признала.

– Я, кажется, задал вопрос: что у вас на этот раз случилось?

– Ничего не случилось.

– Брелок где?

– В сумке.

– В этой? – уточнил Виталик, указывая на стоящую у ног Демичевой сумку с продуктами.

– Да, – недоуменно подтвердила старуха.

Парень присел на корточки и бесцеремонно принялся рыться в сумке, выкладывая из нее хлеб, помидоры, сметану, пакет молока…

– Александра Яковлевна! Ну ёкарный бабай! Ну зачем вы его на самое дно кладете? – раздраженно спросил Виталик, извлекая искомое.

– А чтоб не потерялся, – пояснила Демичева. – А что?

– Вы на него молоко поставили. Вот под его тяжестью кнопка сама и включилась!

– Ой, Виталичек, ты уж прости меня, дуру старую.

Парень, совершив какую-то манипуляцию с брелком, возвратил его временной владелице со словами:

– Держите. И больше так не делайте. До свидания.

Крайне раздосадованный, он развернулся и пошел к маршрутке, бормоча под нос ругательства.

– Виталик, а может, поднимешься? Чайку попьем? А? – чуя за собой вину, крикнула ему вдогонку Демичева. Но тот лишь отмахнулся…

* * *

– Что, опять ложный вызов?

– Я эту старуху когда-нибудь своими руками придушу!

– Брось, тут уж ничего не поделаешь: старость не радость. Ну, куда теперь? Обратно в контору?

– В контору, – вздохнул Виталий. – Но! Только через гастроном.

– Понял. Сделаем…

Глава вторая
Социальная помощница

Санкт-Петербург,

22 июня 2009 года,

понедельник, 10:16 мск

Ольга неторопливо прохаживалась возле памятника Фёдору Михайловичу. «Задумчивому Достоевскому», как она его сама для себя окрестила. С некоторых пор небольшая площадка вокруг этого напрочь лишенного помпезности монумента сделалась традиционным местом паломничества питерских бомжей и бездомных псин. К слову, последние были еще и «набожными». По крайней мере Ольга неоднократно была свидетельницей того, как местные дворняги начинали истово завывать при первых звуках колоколов церкви Владимирской иконы Божьей Матери. Словом, Федор Михайлович, даже в бронзовом своем облачении, продолжал, словно магнитом, притягивать к себе униженных и оскорбленных.

Нынешний понедельник в определенном смысле являлся судьбоносно-поворотным, будучи первым днем ее работы в подразделении «гоблинов». Андрей сдержал слово и на официальный перевод из «карманного» ушло ровно две недели. Для столь неповоротливой конторы, коей являлся питерский Главк, то было поистине сверхзвуковой скоростью. Правда, мстительный Антон Николаевич успел-таки приказом наложить на Прилепину обещанное взыскание. Так что теперь с этим волчьим не билетом, но талоном предложенной должности старшего оперуполномоченного придётся ждать, минимум, полгода. Эта, в принципе, сущая ерунда в терминологии составляла однако весьма солидную разницу в должностных окладах. Но падать в ноги к Маклакову и, унижаясь, молить о прощении Ольга, естественно, не стала. Оно, конечно: «Дух мудрит, а деньга велит». И все-таки то был немного не тот случа́й, когда из-за денег можно наступить на горло собственной песне.

Мешок запаздывал. Нелучшая для рядового мужчины черта, но для руководящего состава простительная. Опять же, в милиции всё равно как в армии: опер стоит (сидит, курит, пьет) – служба идет. Памятуя о запальчиво вброшенном Андреем обещании «гардеробной вольницы», в наряде Ольги ныне угадывались элементы небрежной раскованности. Не то чтобы он смотрелся откровенно-вызывающе, но был решён в строгом соответствии с установившейся жаркой погодой. Проходящие мимо неё мужчины невольно сдерживали шаг, заглядываясь, и подобная реакция льстила Ольге необычайно. Работая в карманной тяге, на такой неподдельный интерес к своей особе рассчитывать не приходилось.

– …Тысяча извинений! – невесть откуда возник Андрей и клятвенно приложил руку к груди. – Никак не мог найти место, где приткнуться.

– Ничего страшного, – великодушно простила Ольга. – Тем более что погода сегодня – загляденье!

– Есть такое дело. Ну что, поехали?

– А разве у нас есть альтернатива?

– Увы, нет, – вздыхая, подтвердил начальник. И, исподволь глянув, добавил: – Но, если честно, жаль.

Они свернули в Щербаков переулок и, пройдя метров пятьдесят, загрузились в машину.

– М-да, боюсь, сегодня работа нашего трудового коллектива будет парализована, – усмехнулся Андрей, выруливая на Загородный. – Или деморализована. Что почти одно и то же.

– Это почему?

– Все будут перетирать и обсуждать вас.

– Вот уж не думала, что работу элитного спецподразделения столь легко парализовать, – улыбнулась Ольга.

– А как вы хотите? Мои штрафники истосковались по женскому обществу.

– Но, помнится, вы говорили, что в отделе служит еще какая-то дама-аналитик?

– О, Натаха – это особый случай! Если сказать по-армейски грубо и кратко: эта маркитантка – пассажир не из нашего обоза.

– Ах, так вот какую должность вы собираетесь на меня примерить? Прелестно, всю жизнь мечтала о карьере маркитантки. А какая разновидность будет предложена мне – кантиньерка или вивандьерка?

– Извините, я не вполне правильно выразился.

– Извиняться перед подчиненным есть признак слабости и малодушия. Кстати, а почему мне до сих пор не завязали глаза?

– Зачем?

– А вдруг я не выдержу испытательного срока? Но при этом буду знать месторасположение конспиративной квартиры. Что на этот счет говорит приказ с двумя нулями?

– А приказ с двумя нулями гласит, – подыграл ей Андрей, – что в таком случае сотрудник подлежит обязательной ликвидации.

– Ну, тогда считайте, что у меня появился дополнительный стимул к работе, – рассмеялась Ольга, и в этот момент мобильник Мешка разродился Корнелюком из «Бандитского Петербурга».

– Слушаю тебя, Гриша… Уже закончили? Что-то они быстро сегодня… Вы служебным ушли? Без эксцессов?.. Молодца! Всё, дуйте с ним в аэропорт и обязательно дождитесь, пока клиент пройдет регистрацию… После сразу отзвонитесь Тарасу, сегодня он дежурный…

Андрей отключил трубку и весело глянул на Ольгу:

– Гипс, слава богу, снимают. А клиент, соответственно, улетает.

– А что за клиент?

– Сложный…

* * *

…В это же самое время сложный клиент Виктор Самвелович Айрапетян, трясясь в салоне маршрутки «гоблинов», раздраженно причитал, взывая к совести конвоиров – Ильдара Джамалова и Григория Холина:

– Нет, я решительно не понимаю, как такое возможно? Хотя бы накануне меня можно было поставить в известность?! Что значит: «срочно отправляем вас в Нижний Новгород»? Я вам что, посылка? Бандероль? А если у меня на сегодня планы? В конце концов, я просто не желаю!

Однако совесть у оперативников категорически не взывалась. Ильдар, делегировав Холину, как старшему, все полномочия по ведению переговоров с клиентом, продолжал сосредоточенно «гонять шарики». А Гриша, стойко игнорируя стенания подопечного, продолжал отфыркиваться:

– Виктор Самвелович, это делается исключительно в целях вашей безопасности. Уголовным розыском получена информация, что на вас готовится покушение. Пока вы сейчас давали показания, камеры наружного наблюдения зафиксировали неких подозрительных субъектов. Не исключено, что они поджидали вас на выходе из Управления. Именно поэтому нам пришлось покинуть здание через служебный вход.

– А что, просто задержать их было нельзя?

– А на каком основании? В данный момент проводятся мероприятия по установлению их личностей. Но, даже если это пустышка, всегда лучше перестраховаться… В Нижнем вас встретят, разместят в гостинице. Отель «Волна», четыре звезды, все удобства… Думаю, что дней через пять – семь будет получена санкция на арест Литвина, и после этого вы спокойно сможете вернуться обратно.

– Но не могу же я лететь к черту на рога совершенно без ничего! Гол как сокол! Мне нужно собрать хотя бы элементарный минимум: пасту, щетку, бритву… Смену белья в конце концов!

– Подумаешь, трагедия. Купите в аэропорту, – не отрываясь от игрушки, прокомментировал Ильдар.

– А что, в «Пулково» теперь стали носками и трусами торговать?! – взвился Айрапетян. – В общем, так: или мы сейчас заезжаем ко мне домой, или я никуда не лечу! Не будете же вы меня силой запихивать в самолет? Я в этом уголовном деле фигурирую исключительно как свидетель. И ограничивать меня в моих действиях вы не имеете права!

Холин, скривившись, обернулся к водителю:

– Сергеич, если мы по дороге минут на десять в адрес заскочим, успеем к посадке?

– А где клиент обитает?

– На Тамбасова.

– В принципе, если оттуда с Дачного уйти на кольцевую… Должны успеть.

– Ладно, давай тогда в адрес. Только по-быстрому.

– Даю. В адрес. По-быстрому, – не отрывая взгляда от дороги, продублировал приказ Сергеич и втопил по газам…

* * *

…Два с половиной века назад на территории нынешней улицы Тамбасова размещалась слобода немецких колонистов, коих указом Екатерины II пригласили в Россию для подъема расейского сельского хозяйства. Местные старожилы уверяют, что в неглубоком овраге, по которому и тогда, и сейчас протекает речка-невеличка Ивановка, до сих пор сохранились остатки свай мельниц, на которых немецкие пейзане мололи муку для окрестных жителей. Так что нельзя исключать, что небольшой торчащий из земли пенёк, который Бугаец только что пометил, облегчаясь, теоретически мог представлять собой некую археологическую ценность.

Застегнув ширинку, Бугаец вскарабкался по щедро усеянному мусором и собачьими приветами склону оврага. Здесь, возле припаркованной машины, покуривая, его дожидался Зеча. В неизменном накинутом на плечи «зенитовском» шарфике.

– Простата хуже воровства! – прокомментировал восхождение Зеча.

– Чего-чего?

– Медики предупреждают, что мочиться на улице вредно для мужчин. Особенно в твоем возрасте.

– Ни фига подобного! – возразил Бугаец. – Акт писанья на улице позволяет мужчине вспомнить о тех приснопамятных временах, когда не было ни туалетов, ни писсуаров и он жил дикой, настоящей жизнью, сливаясь в полной гармонии с природой.

– Помню-помню, как ты ночью под Бачи-Юртом пошел сливаться с природой. И навалил кучу аккурат на поставленную «чехами» растяжку. Народ тогда был в полном ахуе.

– Большая нужда и нужда малая – это две большие разницы.

– Крыть нечем! Слушай, только что звонил человечек от Литвы. Они настоятельно просят ускориться.

– Знаешь, дружище, порой так хочется, чтобы нежно любили твою душу, а между тем тебя ежедневно грубо имеют в мозг.

– Ты в последнее время как-то слишком философски настроен. Я усматриваю в этом последствия оседлой семейной жизни, – усмехнулся Зеча.

– Семейной – да, согласен. А вот для оседлой еще придется малость покочевать. Вот когда окончательно переберемся за речку…

– Ты решил вербануться в талибы?

– Я не за ту речку гутарю. Здесь я имею в виду Дунай.

– Ах вот как? Что ж, вынужден признать: у вас с Катериной отменный вкус.

– А ты тоже женись. Может, тогда и у тебя, наконец, вкус появится.

– Издеваешься? Хотя… если ты мне свою Катюху уступишь, могу подумать. Только, чур, ваши спиногрызы останутся с тобой.

– Ни хрена подобного – уступлю только в полной комплектации.

– Тогда на фиг! Буду и дальше обходиться юными блядями. Тем более что жёны имеют привычку стареть, а вот юные бляди, они вечно юны… Ладно, чегой-то мы с тобой куда-то не в те горы полезли… Пойду я, пожалуй. Пора, – с этими словами Зеча нацепил солнечные очки и, сунувшись в салон, извлек на свет тяжелую сумку с инструментами.

– Может, все-таки пособить?

– Обижаешь! По-твоему, я уже не в состоянии в одиночку справиться с домашним сейфом? В конце концов, на крайняк у меня есть граната.

– Ну, тады я за тебя спокоен. Я так понимаю, что при таких раскладах в Нижний мы вылетаем завтра?

– Точно так… Ты это… дислокацию поменяй. Давай-ка, встань во-он там, у общаги.

– Будет исполнено, мессир…

Зеча двинулся в сторону панельной девятиэтажки, а Бугаец сел за руль, лихо развернулся и, проехав метров двести, зачалился в указанном месте…

* * *

…Ольга и Андрей поднялись на маленькое крылечко и остановились перед неприметной покрытой ражавчиной, словно патиной, дверью. На уровне высоты человеческого роста на ней виднелись следы краски, которой явно замазали и явно недавно какую-то надпись.

– Вот он, заветный вход в нашу каморку. Нарисованного очага, правда, нет, зато ещё неделю назад здесь было написано «Менты-козлы».

– И это конспиративная квартира? – усмехнулась Ольга. – Забавно. Выяснили и кто же это вас расшиб?

– Бывшая клиентка. Она почему-то была уверена, что в целях обеспечения безопасности мы оплатим ей пластические операции. Будто если увеличит бюст и придаст носу классическую греческую форму, маньяк её ни за что не опознает. – Мешок открыл дверь своим ключом. Сразу за ней оказалась другая, на этот раз с двумя магнитными замками. – Запоминайте, Ольга: верхний код – 1410. Год, в который состоялась битва при Грюнвальде. Помните такую?

– Что-то припоминаю. Это когда поляки намяли бока рыцарям Тевтонского ордена?

– Именно так всё и было. Ну а нижний – это совсем просто: 1975.

– А какая битва случилась тогда?

– Вроде бы никакой. Просто в 1975-м родился я.

– Да, от скромности вы не умрете, – усмехнулась Ольга.

– Да я вроде пока и не собираюсь. Умирать. – Мешок набрал оба кода и распахнул дверь, пропуская Ольгу вперед: – Милости прошу к нашему шалашу!

Подъезд, в который они вошли, оказался частной вотчиной «гоблинов». Огромная расселенная коммуналка, переделанная в конспиративную квартиру, располагалась на последнем, четвертом этаже. Соответственно, двери былых квартир, выходившие на лестничные площадки второго и третьего этажей, оказались заложены кирпичами. Судя по всему, для их обитателей прорубили новые входы-выходы…

…Конспиративная квартира представляла собой гигантский, даже по старорежимным меркам, коридор, по правой стороне которого шла глухая стена, а по левой выстроились шесть дверей подряд. Все они были без опознавательных табличек-знаков. И все в данный момент были закрыты.

– Идем по порядку, – начал мини-экскурсию Андрей, ведя Ольгу в конец коридора. – Здесь кабинет начальника. Это серверная. Далее оружейка и «секретка». Кабинет, который я делю с Олегом Семеновичем. Кладовка, она же гардеробная. Общая оперская.

Сразу за оперской коридор делал правый поворот на девяносто градусов.

– Соответственно, там, в конце коридора, комната отдыха, – пояснил Андрей. – Она же кухня, она же курилка. Там же отхожие места и душ.

– Ого! Даже душ имеется?

– Имеется. Правда, с горячей водой у нас вечная напряженка: она как бы и есть, но ее почему-то постоянно нет… Итак, Ольга, вы готовы начать знакомство с личным составом?

– Вроде да.

– Тогда вперёд! – скомандовал Андрей и, толкнув ногой дверь, зычно скомандовал: – Господа офицеры!..

…В уже знакомой нам комнате в этот час находились четверо сотрудников. Двое из них – Наташа Северова и Тарас – сидели за компьютерами, но при этом занимались вещами перпендикулярными. Если Наташа, ожесточенно колотя по клавиатуре, явно фиксировала нечто служебное, то вот Тарас, пользуясь отсутствием начальства, беззастенчиво вёл переписку с многочисленными подругами из социальных сетей. Вучетич в своём углу колдовал над разобранной радиостанцией. Женя Крутов сосредоточенно «работал иглой», сшивая материалы архивного дела.

На возглас Андрея все четверо дружно повернули головы и уже в следующую секунду Вучетич и Тарас подскочили с мест, шутливо вытягиваясь во фрунт. При этом Тарас, реагируя на появление Ольги, произнес растянуто-восхищенное «Вау!», рефлекторно пытаясь свернуть страничку на экране монитора. Крутов нехотя поднялся вслед за ними, но при этом смотрел на Ольгу также с интересом. Одна лишь Наташа осталась сидеть, с места буравя новенькую оценивающим взглядом.

– Прошу знакомиться: капитан милиции Ольга Николаевна Прилепина. Будет стажироваться на должность старшего оперуполномоченного… Тарас, будь любезен, верни нижнюю челюсть в исходное положение, а то у тебя сейчас слишком идиотский вид. И перестань насиловать «мышку», я и так знаю, что у тебя там открыто.

– Здравствуйте! – коротко поздоровалась Ольга, бегло оглядывая народ и окружающие декорации.

– Здрасте-здрасте, – фыркнула с места Северова.

Новенькая не понравилась ей сразу – уже одним лишь тем, как преувеличенно-заинтригованно вперились в неё все, без исключения, «гоблины-самцы». Хотя смотреть там, по мнению Натальи, особо было и не на что: не лишённая приятности («но не более того!») мордашка, абсолютно неуместное каре («обычная коротая стрижка – с её-то глазищами! – смотрелась бы куда более эффектно»), не самая выдающаяся грудь («у меня побольше будет!»). Плюс – самоуверенный («чересчур самоуверенный для первого появления на новом месте!»), даже где-то дерзкий взгляд. «А ногти! Это же просто кошмар! – с презрением профессионала заключила Северова. – Ей что, вообще неизвестно о существовании педикюра?»

Между тем Вучетич, приветливо улыбаясь, подошел к Ольге и протянул ей руку:

– Виталий Алексеевич. Можно просто Виталий. Э… э… язычок. Вы позволите?

– Что?

– У вас на сумочке язычок от молнии отломался, – показал глазами Вучетич. – Давайте починю. У меня, кажется, было что-то похожее.

– Ой, и правда! А с утра еще на месте был, – подрастерялась Ольга. – Это, наверное, в метро…

– Виталя у нас в отделе навроде Левши, – пояснил ей Мешок. – Ремонтирует, рационализирует, выводит из строя и вводит обратно. Починяет примуса и подержанные иномарки. Паяет всё, что паяется, лудит всё, что лудится…

Очухавшись, к новенькой подскочил Тарас и, среагировав на автоматически протянутую руку, не пожал оную, а неожиданно чмокнул в запястье.

– Тарас! Шевченко! Чертовски приятно!

– Мудит всё, что мудится. Тупит всё, что тупится, – пояснил Вучетич с предыдущей интонацией начальника.

Шевченко бросил на него недовольный взгляд:

– А вы, молодой человек, попридержали бы язык! И в самом деле, займитесь-ка лучше язычком.

Виталий, усмехнувшись, возвратился на свое место, положил Ольгину сумку на стол и принялся рыться в ящиках в поисках «чего-то похожего».

– Безумно рад! – снова обратился Шевченко к Ольге. – По первости, пока не обзаведетесь полноценным рабочим местом, готов разделить с вами служебный стол. Будем, так сказать, работать в тандеме.

– А «Шевченко» – это что, прозвище такое?

– Обижаете, я на самом деле Тарас Шевченко. Поэт-песенник. Хотите, могу служебное удостоверение показать?

– Ты мне лучше сопроводиловку по Айрапетяну покажи, – вмешался Андрей. – Шеф лютует. Говорит, ему в «убойном» всю плешь проели…

– Ну, начинается! – скривился досадливо Тарас и, усевшись за компьютер, принялся нарочито громко стучать по клавиатуре.

– А это – ум, честь и совесть нашего подразделения, преподобный Евгений Александрович Крутов. Некоторым он представляется излишне угрюмым, но здесь, скорее, аскетичность философа, нежели безнадежность пессимиста, – Крутов, чуть поморщившись от озвученной Мешком характеристики, молча пожал Ольге руке. – Ну и наконец, из присутствующих, представляю нашего аналитика. Она же – секретчик. Она же – делопроизводитель. Она же – очаровательная, хотя и не без вредности, женщина…

– А, так вы уже здесь! Прибыли?! – Это в оперскую шумно ввалился начальник подразделения «гоблинов», полковник милиции Павел Андреевич Жмых.

– Так точно, Павел Андреевич. Вот, представляю коллективу нового сотрудника.

– А непосредственному руководителю, по нынешним временам, что, представляться необязательно? – с ноткой ревности в голосе поинтересовался шеф, и Мешок, якобы виновато, пожал плечами. – Ольга Николаевна, прошу вас в мой кабинет. Андрей, ты тоже зайди… Да, а что у нас с сопроводиловкой по Айрапетяну? – После этих слов Тарас смешно втянул голову в плечи. – А то мне в «убойном»…

– …всю плешь проели, – вполголоса докончил фразу Вучетич.

Жмых, тем не менее, услышал и, обернувшись, многозначительно зыркнул на подчиненного:

– Вот именно!

– Почти закончена, Пал Андреич, – обреченно подал голос Тарас. – Через двадцать минут отправим.

– Вот-вот, сделайте одолжение. Пойдемте, Ольга Николаевна…

Троица вышла из кабинета, и Шевченко облегченно выдохнул:

– Ффу-у, кажись, пронесло… Натах, скинь мне, плиз, файл сопроводиловки. А то я, похоже, потер его у себя нечаянно.

– Не нечаянно, а нарочно.

– Почему это нарочно?

– А потому что фотки с бабами уже на жесткий диск не помещаются!

– Ты чего такая злая-то?

– Кто злая? Я злая? – фальшиво возмутилась Северова. – Да я сама доброта!

Она подхватила со стола сигареты и, сердито стуча каблучками, вышла из оперской…

* * *

…В дребезжащем, разрисованном наскальной графикой лифте Ильдар и Айрапетян доползли до шестого этажа. Какое-то время створки мучительно размышляли – выпускать пассажиров или погодить? – но вот, наконец, они нехотя раскрылись, и Ильдар, выйдя первым, быстро осмотрелся: на лестничной площадке было пусто. На ходу доставая ключи, Айрапетян направился к двери и, заметив, что его конвоир идет следом, бросил досадливо-раздражительное:

– Может, вы все-таки позволите мне собраться без помощи правоохранительных органов? Терпеть не могу, когда за спиной постоянно кто-то маячит. Или вы полагаете, что я собираюсь дать от вас дёру? С шестого-то этажа?

Провозившись с замками, хозяин распахнул дверь. Игнорируя возражения, Ильдар первым вошел в прихожую и огляделся – внешне всё выглядело тихо и пусто.

– Десять минут, не больше. Я вас… короче, здесь подожду, – Джамалов опустился на стоящую в прихожей табуретку.

Айрапетян обжёг его укоряющим за бестактность взглядом, но оперативник лишь вальяжно закинул ногу на ногу и, выудив мобильник, запустил игрушку. Засим клиенту ничего не оставалось, кроме как, чертыхнувшись, достать с антресолей дорожную сумку и приняться за сборы. Для начала Виктор Самвелович выгреб из ванной щетку, бритву и прочие скобляще-чистящие гигиенические принадлежности. Затем он прошел на кухню и закинул в сумку банку кофе, складной нож, несколько баночек икры и бутылку коньяка. Всё это были предметы, безусловно, важные, но все-таки вторичные. Самое главное хранилось у Айрапетяна в дальней комнате. И сейчас ему очень не хотелось, чтобы это главное случайно попалось менту на глаза.