Текст книги "Жребий брошен"

– А как же!.. Давай, банкуй.

Мешок споро разлил водку по рюмкам, поднялся и с интонацией заправского тамады продекламировал:

– Выпьем за жен и любовниц! За то, чтобы они никогда не встретились!

Однако выпить за сей сугубо мужской шовинистический текст они не успели, так как в дверь неожиданно позвонили.

– Кого там еще нелегкая? – недовольно буркнул Золотов. – У нас некомплекта вроде как не наблюдается. Самим мало.

– Ой, это, наверное, Катерина пришла! – суетливо спохватилась Лидия Станиславовна и бросилась в прихожую. – Ольга, Андрей, вы уж меня извините, но я вас на какое-то время покину.

– Ступай-ступай, утешай будущую декабристку. Кстати, узнай заодно, может, нужно чего?.. Так, господа, о чём бишь мы? Ах да… – Василий Александрович залихватски опустошил рюмку, смачно хрустнул огурчиком и пояснил: – Катька Быкова пришла. Горе у нее: мужика на днях арестовали, за взятку.

– Это какого Быкова? Случайно, не замглавы администрации Курортного района? – насторожилась Ольга.

– Ну да. А что?

Мешок и Прилепина многозначительно переглянулись.

– А вы… э-э… что, знакомы?

– Моя Лидка с Катькой и с Быковым этим на одном курсе в ЛИТМО училась. Быков-то поначалу всё к ней клинья подбивал. Ну а после того, как я на танцах, в ДК Ленсовета, будущую благоверную охмурил и увел, он с горя на Катьку перекинулся. Так с тех пор и живут вместе…

– То есть с тех самых пор вы дружите семьями? – уточнил Мешок.

– Ну, сам-то я с Быковыми отношений не поддерживаю. А вот Лидка, та да, периодически созванивается. А вы, извиняюсь, с какой целью интересуетесь?

– Да так, имеется кое-какой профессиональный интерес. Слушай, Василь Саныч, а ты нас с Ольгой ей не представишь?

– Без проблем. Давай сейчас ещё по одной накатим и сходим, побратаемся.

Андрей снова обновил посуду и, продолжая исполнять привычную для себя роль, чуть подумав, выкатил новый тост:

– Ну, тогда давайте выпьем за тесноту этого мира!

– Принимается, – согласился Золотов. – Давай за тесноту. Главное, чтоб не в обиде…

Санкт-Петербург,

25 июля 2009 года,

суббота, 00:27

…В оперативно-розыскной деятельности с незапамятных времен существует одна весьма работоспособная и эффективная опция – прослушивание телефонных переговоров. Не будет большим преувеличением сказать, что возникла она практически сразу после того, как в мире появилась первая телефонная линия. Характерный пример: уже в том же 1876 году[10]10
  Американский изобретатель Александр Белл впервые продемонстрировал свой телефон на первой Всемирной электротехнической выставке в Филадельфии 25 июня 1876 года.


[Закрыть] владелец похоронного бюро, некто Алмон Строугер, в интересах своего невесёлого бизнеса ввел в эксплуатацию предтечу будущих АТС. В числе прочих «телефонных барышень» на ней трудилась супруга прямого конкурента Строугера. Которая, не мудрствуя лукаво, периодически перебрасывала звонки потенциальных клиентов новатора-похоронщика на телефон, установленный в конторе своего мужа.

В СССР «прослушкой» занимался исключительно Комитет. Так что, если оперативным подразделениям милиции требовалось послушать чьи-то разговоры, то оперативники МВД долго и муторно готовили необходимые бумаги, после чего их ещё дольше согласовывали и утверждали. В новейшее время всё изменилось. Теперь ФСБ, в отличие от прочих субъектов оперативно-розыскной деятельности, может лишь знать, какие телефоны и по чьей инициативе стоят на прослушивании. Но при этом само МВД утверждает прослушивание, равно как и остальные (общим числом семь) ведомства, исключительно в суде.

К слову, мифы о том, что милиция или ФСБ прослушивает всех и вся, мягко говоря, сильно преувеличены. Правда, не столько благодаря Конституции, сколько из-за ограниченности технических возможностей. Ведь каждый разговор необходимо записывать, распечатывать, оформлять в соответствующую форму, а для одновременного прослушивания тысяч телефонов необходимо было бы выстроить отдельное здание, сопоставимое, к примеру, с Литейным, 4. Посему на сегодняшний день питерское ГУВД может слушать лишь около сотни телефонов сразу. Не более. На пятимиллионный город это все равно как пара милицейских уазиков на ту же территорию. Занимается этой работой Управление специальных технических мероприятий (УСТМ), которое всегда очень нервно относится к любому упоминанию своей аббревиатуры. Работа сотрудников Управления строго регламентирована и засекречена. Равно как и сами сотрудники. Равно как и здание, в котором они квартируют.

Нынешней, уже совсем не белой ночью во всем жутко секретном здании питерского УСТМ приглушенный плотными шторами свет горел лишь в одном окне – в кабинете помощника ответственного дежурного по Управлению. Таковым на сутки заступил старший оперуполномоченный, капитан милиции Геннадий Певзнер. Он же – «Очкарито», он же – «Познер», он же… Ну да обо всём по порядку. Так сказать, по мере поступления…

…В детстве Гена Певзнер сумел избежать музыкальной школы по классу скрипки только лишь потому, что усиленно продемонстрировал родне свои способности в точных науках. В результате Гена закончил физико-математическую школу с золотой медалью и вполне мог бы учиться в Университете. Но увы! Времена в стране стояли уже не те, и наличие цацки желтого металла стопроцентного попадания в престижный вуз абитуриенту не гарантировало. Так что на семейном совете было принято решение действовать наверняка, и в результате Гена попал в ЛЭТИ, поступив на факультет радиоэлектроники и полупроводников.

Еврей-очкарик Певзнер, который начинал свою карьеру с паяльником в руке в октябрятском кружке «юный радиолюбитель», вполне мог бы стать очень недурным ученым, однако закончить вуз ему было не суждено. На третьем курсе института произошла история, которая повлекла за собой цепь событий, навсегда изменивших его жизнь. Все произошло во время сдачи сессии после того, как открылись обстоятельства сдачи Певзнером двух экзаменов с чужой зачеткой. «За себя и за того парня», – мудро пошутил тогда замдекана и, улыбаясь, подписал приказ об отчислении. Эта драма одновременно стала для Гены и первым серьезным жизненным уроком: одногруппник, за которого Певзнер сдавал зачет, отнюдь не «вышел из строя» вместе с нашим героем, ограничившись чем-то в духе «старик… ну, ты понимаешь… такое дело…». Впрочем, впоследствии декан за Гену немного отомстил, объявил о приказе в отношении «товарища» Певзнера примерно так же, как Николай Первый однажды поблагодарил перед строем дворянина за то, что тот предупредил царя о дуэли и тем самым в глазах друзей опозорил его навечно.

Геннадий уже готовился было отдать свой долг Родине двумя годами жизни, но мама, у которой сын был только один и любимый, сумела всколыхнуть какие-то связи, и Певзнер получил рекомендацию на прохождение военной службы в Череповецкое училище, в котором проявил больше интереса и способностей к прикладным дисциплинам. В то время Певзнер частенько отшучивался, что при определенных условиях он может стать и генералом, а мать в ответ шутила: «Геночка, еврей-генерал – это все равно что еврей-оленевод!»

С отличием окончив училище (с единственной четверкой по «физподготовке», которую ему явно натянули), Гена тут же уволился из рядов вооруженных сил и вернулся обратно в Питер. Здесь после года мытарств в поисках работы и случайных заработков, молодой специалист (опять-таки благодаря всепробивающей матушкиной энергии) попал в техническую службу ГУВД. Ну а дальше пошло-поехало…

Гена плохо видел и с самого детства, не снимая, носил очки. С годами стало казаться, что его лицо даже каким-то образом трансформировалось под них. Однажды он предпринял попытку использовать контактные линзы, но вынужден был отказаться от этой идеи из-за того, что буквально испугался собственного «безочочного» отражения в зеркале. «Чего-то неуютно как-то», – сказал Гена аптекарю, забрал свои старые окуляры и вышел. Кто первым в отделе назвал его «Очкарито», неизвестно, но сейчас так его называли все. Когда Гена в очередной раз пускался в свойственные ему философские рассуждения, его начальник Виктор Васильевич Смолов частенько смеялся, вспоминая известного журналиста с ОРТ: «Ты, брат Гена, – Певзнер, а не Познер». Виктор Васильевич уже давно вышел на пенсию, но прозвище «Познер» так никуда и не делось, продолжая служить напоминанием о «золотом веке» его, смоловского, руководства[11]11
  Подробнее о «золотом веке смоловского руководства» – см. роман А. Константинова «Наружное наблюдение», книга 3-я «Ловушка / Форс-мажор».


[Закрыть].

Несмотря на постоянное столкновение по службе с объективной и не очень реальностью, Гена в последние несколько лет под влиянием свой матери стал глубоко «религиозен»: по праздникам посещал синагогу и, как мог, соблюдал Шаббат и Кашрут, из-за чего постоянно попадал во всякие смешные ситуации. К своим тридцати трем годам женат Певзнер не был, что, по мнению мамы, являлось крупным недостатком, с которым она по мере сил пыталась бороться. Проще говоря – постоянно устраивала Гене якобы случайные знакомства с женщинами, которые, по её мнению, могли составить счастье мальчика, после чего самоотверженно поддерживала их отношения: покупала билеты в филармонию и тому подобное. Последнюю пассию Гены «по материнской линии» звали Бета, и при одном только взгляде на неё невольно вспоминались мотивы Ветхого Завета. Так что Певзнер смотрел на очередную кандидатку лишь в крайнем случае, когда деваться было уже просто некуда.

Но случались в его служебной деятельности и благостные дни, когда «деваться было куда». Таких дней на месяц выпадало два-три, и приходились они на случаи совместного служебного ночного бдения с контролёром ПТП прапорщицей Зоенькой Шарковой. Не секрет, что должность контролера, мягко говоря, не престижна – в газетах об их подвигах не пишут, в очередь, соответственно, туда не стоят, а работы больше чем положено. Причем результаты работы этой по определению скучны, ибо должны соответствовать многоступенчатой формалистике, выраженной в нескончаемых письменных заданиях, муторных бланках и так далее. Словом, если бы не регулярные ночные дежурства с бравыми господами офицерами, в этом богоносном учреждении Шаркова не задержалась бы ни единого лишнего дня. Но разведёнка со стажем Зоенька, разочаровавшись в институте брака как в таковом, тем не менее любила мужчин. Любила всем сердцем и остальными частями тела. И они, мужчины, с готовностью и искренней благодарностью отвечали ей тем же. Благо, взамен прапорщица ничего и ни у кого не требовала. Являя собой редчайший образчик подлинного плотского бескорыстия…

…Вот и в данный момент в кабинете, заставленном реле-шкафами и серверами, среди причудливыми лианами свисающих по стенам и потолку «соплей» кабелей и проводов помощник ответственного дежурного по Управлению занимался тем, что активно «склонял к сожительству» прапорщицу Шаркову. Та сдалась практически без боя (бутылочка красного полусухого в качестве лёгкой арт-подготовки – не в счёт!). На потёртый, грязный линолеум полетели форменная юбка, китель, галстук-бантик, рубашка с орлиными пуговицами и прочие «предметы туалета». Прерывисто дыша, Певзнер повалил Зоеньку на старый продавленный диван, рывком стянул с неё невесомые, целиком уместившиеся в кулаке трусики и с врождённой национальной деликатностью развёл в стороны загорелые, слегка колючие после недавней эпиляции прапорщицкие бёдра. Жадно требуя поцелуя, Шаркова закатила глаза, готовясь погрузиться в привычный мир блаженства, и призывно прошептала: «Гена! Геночка! Ну давай же! Давай, мальчик мой, обрезанный!» Однако вместо заранее известной по прошлым соитиям ответной сценарной реплики вдруг раздался хриплый виолончельный запил «Апокалиптики» и сдавленный шёпот раздосадованного Певзнера:

– А-ааа, чтоб вас всех разорвало! Кумен золсту цу дайн эйбикер ру![12]12
  Досл. с иврита: «Чтоб ты уже нашел свой вечный покой!»


[Закрыть]

– Геночка, миленький, не отвечай! Не надо! – взмолилась Шаркова.

– Не буду, Зоенька. Не буду. Наверное, опять у матери бессонница. Потом, после перезвоню, – покорно согласился взмокший помощник ответственного дежурного, в кармане форменных брюк которого продолжал надрываться мобильник. Проиграв едва ли не половину трека, обломщик фирмы «Нокиа» наконец-то смолк. Но пару секунд спустя на столе заверещал теперь уже городской аппарат.

Тяжело вздохнув, Певзнер все-таки вынужден был выбраться из жарких объятий прапорщицы и, путаясь в спущенных штанах, добрёл до телефона:

– Помощник ответственного дежурного слушает, – хрипло представился он.

– Кому не спится в ночь глухую? Товарищу Певзнеру, чую! – раздался в трубке нахальный, неприлично бодрый для этого времени суток голос Мешка.

– Андрей, ты даже представить себе не можешь, как ты сейчас некстати!

– Неужели разбудил? Ни за что не поверю! В эту пору дежурный по Управлению должен усиленно бдеть!

Гена бросил вожделенный взгляд на распластавшуюся в похоти Зоеньку, возвратился, благо шнур позволял, обратно на диван и продолжил общение с коллегой, одновременно свободной рукой поглаживая Шаркову по обнаженному, мокрому животу.

– А я и бдю! Ох, если бы ты только знал, Андрей, как я сейчас бдю!

– Дружище, срочно требуется ваша помощь! Мне нужна распечатка активности одного мобильного номера за последние месяц-полтора. С детализацией абонентов по входящим-исходящим.

– А до утра ты, конечно, подождать не мог?

– Я ж говорю, брателло, – срочно!

– У вас у всех срочно, – проворчал Певзнер. – «Разве мало я видел таких молодцов, которых повесили сушиться на солнышке? А почему? А все потому, что спешили, спешили, спешили…»[13]13
  В данном случае Певзнер, в подражание своему бывшему начальнику Золотову, цитирует фразу из его любимого фильма «Остров сокровищ».


[Закрыть] Ладно, давай, диктуй номер… Погоди, я только писалку возьму. – Гена подобрал валяющийся на полу маркер, повертел головой по сторонам в поисках клочка бумаги и, не найдя такового, взгромоздил себе на колени тяжелое, горячее бедро Шарковой. – Диктуй.

– 9-2-1… 9-0-9…

Объект импровизированного боди-арта Зоенька, прыснув, захихикала от щекотки и шутливо боднула Гену коленкой в грудь.

– 4–3… 5–4… Абонента зовут Ковелина Светлана Аркадьевна. Слушай, что там у тебя за помехи в эфире?

– Да так, Love-радио играет, – выкрутился Гена.

– Настоящий офицер милиции всегда должен быть настроен только на одну станцию – радио «Шансон»…

* * *

– …Всё, Андрюх, извини, у меня срочный вызов, – судорожно сглотнул Певзнер, ибо в этот момент окончательно распалившаяся прапорщица, не в силах дождаться окончания разговора, перешла в контрнаступление. – За биллингом заезжай после обеда, я оставлю распечатки у Коляныча.

– Спасибо, дружище. С меня магарыч.

– Это само собой.

Певзнер с облегчением бросил трубку и отставил на пол телефонный аппарат:

– Извини, Заенька, отвлекся. На чём мы с тобой остановились?

– Может быть, для начала ты всё-таки снимешь очки?

– Только очки?

– Ах ты, шалунишка мой, обрезанный. Кто это звонил?

– Мешок. Знакомый опер из «гоблинов».

– Гоблины? Это такие брутальные, грязные и небритые мужики? Ммм, обожаю…

Единственный огонёк во всем жутко секретном здании УСТМ погас. Со всей своей врождённой национальной деликатностью, Гена Певзнер не любил заниматься ЭТИМ при свете.

Глава шестая
Взятки не гладки

Сестрорецк,

29 июля 2009 года,

среда, 10:36 мск

После того как в 1991 году советская милиция в безвластье сначала растерялась, уступив бандитам дорогу, а потом, уже будучи российской, опомнилась и стала самым многочисленным ОПС при вертикали власти, единственным сохранившимся брендом в системе МВД остался уголовный розыск. Название которого по-прежнему продолжает вызывать уважение. Нет, конечно, БЭП, тот, который продолжатель дела БХСС, тоже своего рода бренд. Вот только уважение к этому бренду зиждется, в первую очередь, на признании статуса, реже – признании силы. И лишь в самых выдающихся случаях – на авторитете личностей брендоносителей.

А как вы хотели? Не сейчас и не нами заведено, что бэхи сыто пьют и мягко спят. Ранее защищали социалистическую законность, а сейчас капиталистическую. В чем принципиальная разница? В первую очередь – в принципах. Еще в восемнадцатом веке французский мыслитель Люк де Клопье Вовенарг сформулировал: «Как трудно заниматься выгодным делом, не преследуя при этом собственной выгоды!» Сейчас на дворе век двадцать первый, а легче так и не стало. Вот потому-то внешний вид рядовых сотрудников БЭПа и соответствует средней руки коммерсанту. В отличие от уголовного розыска они не гоняются за шантрапой по помойкам, а пьют хороший кофе и спокойно перетирают темы, ибо давно и поголовно перешли на заказную систему работы. Одни им платят, чтобы не замечали лишнего. Другие – чтобы те порылись у конкурентов, как следует. А уж теперь, когда на дворе кризис за посткризисом, только и успевай вертеться: кругом долговая порука, все друг другу должны. Появляются не только нехорошие люди, но и нехорошие мысли, имеющие способность материализовываться. И вот уже кто-то кого-то грабит с какими-то миллионами рублей за пазухой. Один другого кидает – обратно миллионы делят. И что теперь? Впахивать как папы Карло, дабы один жулик у другого откусил? Ну, впахать-то, пожалуй что и можно. Но только в строгом соответствии с классическим: «Случилась со мной беда – ты мне помог. Случись с тобой беда – я тебе помогу. А вместе – делаем общее дело: ты по-своему, а я по-своему».

«И куда только смотрит милицейское руководство?!» – нет-нет, да и раздаётся негодующая филиппика от человека, который не в теме. Успокойтесь, господин хороший, руководство смотрит куда надо. И с отеческой нежностью относится и к тем, и к другим. И к тем, которые по помойкам шарятся, и к тем, что элитный кофий пьют. Первые для него, руководства, палки делают, вторые – для него же бабло таскают. Вот это и называется «общее дело». С той лишь невеликой разницей, что первые пашут как проклятые, а вторые – вечно в белом шоколаде. К слову, именно этот цвет был самым любимым у заместителя начальника ОБЭП Курортного РУВД майора милиции Шанина…

…Этим утром, вплоть до 10:36, Дмитрий Ильич пребывал в прекраснейшем расположении духа. Во-первых, до вылета в Анталью – к месту проведения очередного отпуска – оставалось два неполных рабочих дня. А учитывая, что на сей раз Шанин летел отдыхать без семьи, имелись все шансы на романтическое приключение с продолжением. Во-вторых, буквально пять минут назад из его служебного кабинета вышел подчиненный, оставив на столе шефа пухленький конвертик с его, Шанина, долей за удачную реализацию очередной порции «писем счастья». Что в связи с грядущим отпуском было весьма и весьма кстати.

Схема регулярного появления на столе заместителя начальник отдела сих замечательных конвертиков была немудрена. Фишка заключалась в том, что руководство Главка в соответствии с «Законом о милиции» периодически подписывает и направляет десятки постановлений о проверке юридических лиц, которые в свою очередь «спускаются» в подразделения БЭП для исполнения. Собственно, подобные постановления здесь и называют «письмами счастья», так как, когда сверху приходят указания проверок, они дают возможность отдельным сотрудникам неплохо «подняться». В соответствии с пожеланием руководства сотрудники БЭП прибывают к коммерсанту и проводят изъятие документации, бесхитростно парализуя работу. Некоторое время спустя стороны расходятся с миром: только при этом у одной стороны денег становится больше, а у другой – меньше. Затем канцелярия БЭП уничтожает по акту постановление – как неиспользованное. При этом основания уничтожения можно даже и не указывать, ибо само постановление, пусть даже и подписанное, к примеру, начальником криминальной милиции, всё равно не является руководством к действию по изъятию чего-либо. И в случае проведения проверок все, что было изъято, не может считаться доказательством в ходе следствия. Таким образом, вовсю работает механизм, о котором с такой болью говорил Президент России, призывая создать правила игры, облегчающие жизнь среднему бизнесу.

В 10:36 в дверь кабинета постучались. Шанин заученным жестом смахнул конверт в верхний ящик стола, придал лицу равнодушно-деловое выражение и крикнул, приглашая. Вошли двое – мужчина и женщина. Глянув на них, майор внутренне напрягся, с ходу учуяв в незваных гостях не клиентов, но коллег.

– Капитан Крутов, группа по обеспечению безопасности лиц, подлежащих государственной защите, – представился мужчина и развернул свои красные корочки.

– Ну зачем же сразу так пугать? – ухмыльнулся Шанин, поднимаясь из-за стола и делая шаг навстречу. Внутри немного отлегло, потому как в худшем варианте эти двое могли представлять куда как более нехорошую контору. Прокуратуру, например. Или («тьфу-тьфу, чтоб не сглазить») УСБ. – Дмитрий, – протянул руку гостям майор.

– Евгений.

– Ольга, – коротко кивнула его спутница. Симпатичная, к слову, барышня.

– Присаживайтесь, коллеги.

Крутов осмотрелся: в небольшом кабинете имелось два стула, но в данный момент на каждом громоздились кипы бумаг и скоросшивателей.

– А макулатуру смело можете прямо на пол, – перехватил его взгляд Шанин и улыбнулся: – «Вот она, моя бумажная могила!» – Гости цитату оценили и, последовав совету хозяина, расселись. – Чем могу, коллеги?

– Дмитрий, это ведь ваши люди ведут разработку по делу Быкова? – с места в карьер рванул Крутов.

– Вели. В настоящее время дело находится у следователя. А что вас конкретно интересует?

– Нас интересуют показания секретарши Быкова.

– Показания свидетельницы Ковелиной, – уточнила Ольга. – Вы не могли бы позволить с ними ознакомиться? Эти сведения нужны нам для более эффективной подготовки мероприятий по организации её защиты.

– Извините, не могу. Позволить. Если у вас есть на то основания, обращайтесь с официальным запросом к следователю. А мы на данном этапе занимаемся исключительно сопровождением.

– Хорошо, мы так и сделаем. Тогда сейчас просто поясните: почему в материалы дела не попали показания Быкова о том, что найденные у него во время обыска деньги, были переданы ему Ковелиной в счет погашения былого долга?

Дмитрий Ильич задумался: хоть эти ребята и явились не из контролирующей инстанции, визит их, выражаясь высокопарно, сделался ему в тягость. И ещё в какую тягость!

– Вообще-то я не обязан перед вами отчитываться. Но! Исключительно ради ваших красивых глаз… – Шанин снисходительно посмотрел на Ольгу, – поясню: в свете прямых улик и обличающих показаний свидетелей, разъяснения Быкова по этому моменту оценены как неубедительные, а потому несущественные. Сторона защиты вправе огласить их на предстоящем судебном процессе, однако не думаю, что суд примет их во внимание. К сожалению, все факты говорят об обратном. А факты, как известно, звери упрямые.

– Спасибо за комплимент, Дмитрий, – дежурно обменялась любезностью Ольга, выслушав шанинскую тираду. – Вот только мы – тоже звери упрямые. Потому еще один вопрос: в 2008 году вашим подразделением было возбуждено уголовное дело в отношении фирмы «Ирбис», возглавляемой господином Пущиным. Однако полгода спустя дело было прекращено. Не помните, на каком основании?

– Естественно, не помню. Знаете, сколько у меня в производстве было таких вот «ирбисов»? Но посмотреть могу.

Шанин клацнул «мышкой» и принялся имитировать напряженный компьютерный поиск. Хотя на самом деле всё, что было связано с этой конторой, Дмитрий Ильич знал и прекрасно помнил «от и до». Вот только сейчас ему требовалось время, чтобы привести мысли в порядок и выработать стратегию дальнейшего ведения беседы. Которая нравилась ему всё меньше и меньше.

– А!.. Вот, нашел. «Ирбис». Дело действительно было прекращено за отсутствием в деянии состава преступления. Статья 24-я УПК.

– Но ведь, если я не ошибаюсь, именно неформальное, скажем так, сотрудничество бывшего заместителя главы районной администрации Годлевского с представителями фирмы «Ирбис» в конечном итоге и привело к его громкой отставке? Которая, если верить газетам, едва не обернулась уголовным делом, – лобово и, как показалось Шанину, в высшей степени нахально осведомилась Ольга.

– А не надо верить газетам. В наше время никому верить нельзя, а газетам – особенно.

– То есть, по-вашему, в деяниях Годлевского состав преступления также отсутствовал?

– В этом городе ежедневно выходит несколько десятков изданий, – раздражённо парировал Дмитрий Ильич. – В каждом из них печатается по нескольку десятков статей, содержащих несколько десятков дутых сенсаций. Проверять и заниматься разоблачением этой груды писанины моё ведомство просто физически не в состоянии.

– Но вы в курсе, что Быков, заступив на должность Годлевского, пытался реанимировать дело в отношении «Ирбиса»?

– Понятия не имею, чего и как он пытался. Разве что догадываюсь, что сейчас Виктор Петрович пытается спасти свою задницу от тюремных нар. И в этом стремлении я его вполне понимаю. Отчасти даже сочувствую.

– А вам что-нибудь говорит название ООО «Джедай-Холдинг»? – попытался зайти с другого бока Крутов. Тем самым ещё больше распалив майора.

– Послушайте! На налоговом учете в нашем районе состоят тысячи юридических лиц. Я не обязан каждое из них знать в юридическое лицо или воспринимать название на слух! И вообще: я не понимаю предмета нашего с вами разговора. Вам предписано защищать свидетеля Ковелину – вот и защищайте! На каком основании вы суетесь на чужие грядки?!

– Ну, допустим, грядки у нас с вами общие, – равнодушно заметил Евгений. – Тем более что законом нам разрешено заниматься оперативно-розыскной деятельностью.

– Да за ради бога! Занимайтесь. Только не в моем кабинете!

– Я правильно понимаю, что в столь деликатной форме вы указываете нам на дверь?

– Вы правильно понимаете, – ухнул Шанин и стиснул зубы в плохо скрываемой ярости.

– Ну что ж, в таком случае извините за беспокойство. Но на самом деле интересно было пообщаться. Пойдёмте, Ольга…

Гости покинули кабинет, а его хозяин, выудив из пачки сигарету, в состоянии углубленной задумчивости долго разминал ее между пальцев, пока не сломал. Раздражённо стряхнув со стола табачные крошки, Шанин подвинул к себе телефонный аппарат, снял трубку и, поразмышляв немного, вернул её на базу. «Нет, такой звонок правильнее будет сделать с мобильника», – подумал Дмитрий Ильич и по памяти взялся тыкать в сенсорные кнопки дисплея:

– Леонид Кириллович, Шанин беспокоит… Короче, как я вас и предупреждал: в связи с охраной Ковелиной, у нас, похоже, возникли проблемы. Надо бы увидеться… Нет, это не телефонный разговор… Нет, лучше сегодня… Хорошо, тогда в девять в «Золотой стране»… Да, один… Всё, до встречи…

* * *

– …Не помню кто, но, кажется, кто-то из британских классиков… неважно… был абсолютно прав, когда написал: «Наружность и манеры всегда более выразительны, нежели слова», – нарушив молчание, проворчал Крутов, после того когда они с Ольгой вышли из здания Курортного РУВД и направились к стоянке служебных машин. – С этим бэхом, по-моему, всё ясно.

– Скорее, всё пасмурно, – поправила Прилепина. – Пренеприятнейший тип. Знаешь, у меня такое ощущение, что под конец мы его чем-то здорово напугали.

– Боюсь, такого носорога в этой жизни трудно чем-либо напугать. Но согласен, наши вопросы ему были крайне неприятны. Хотя, возможно, и не стоило вываливать на него сразу столько информации.

– Андрею Ивановичу отзвонишься?

– Давай лучше ты. Мне всё равно, а Мешку будет чертовски приятно.

– Женя, что за намёки такие? – возмутилась Ольга.

– Никаких намёков, – хмыкнул Крутов. – Исключительно жизненный опыт…

Санкт-Петербург,

29 июля 2009 года,

среда, 11:02

…Андрей сидел в сетевой кафешке на Загородном, цедил давно остывший, мерзко приготовленный кофе и снова и снова прокручивал в голове разговор со знакомым оперативником из УБЭП, имевший место час назад. Анализ материалов, полученных сначала от супруги, а затем от адвоката высокопоставленного чиновника Быкова, вкупе с переданными Певзнером биллингами новой клиентки «гоблинов», свидетельствовал о том, что у взятой под охрану свидетельницы Ковелиной есть все шансы переквалифицироваться либо в охраняемую подозреваемую, либо (что хуже!) в очередную потерпевшую. Связь Ковелиной с взлетевшим на воздух вместе с собственным домишком гражданином Пущиным прослеживалась однозначно. А с учетом нестандартного хобби покойного, о котором Андрею только что доверительно поведал коллега, тема со скандальным задержанием замглавы заиграла совсем другими красками.

Оказывается, последние несколько лет Пущин, помимо основного занятия бизнесом, осуществлял функции профессионального милицейского провокатора. Был эдаким Азефом наших дней. Впервые подобные подозрения у Андрея закрались еще накануне, после того как Наташа Северова, пробив покойного по внутренним информационным массивам Главка, положила на стол Мешка три оперативные сводки. Согласно им, в разное время Пущин проходил по трем уголовным делам, связанным с вымогательством взятки. Складывалось впечатление, что, где бы ни появлялся сей фигурант, от него сразу же начинали требовать деньги самые разные ответственные товарищи. На чем впоследствии и горели. Самое примечательное, что в сводках фигурировали одни и те же оперуполномоченные. А именно сотрудники отдела БЭП Курортного РУВД. Почему именно Курортного, сегодня Андрею популярно объяснил коллега из Главка.

С его слов, именно в этом славном ведомстве, формально возглавляемом подполковником Струковым, а на деле – ведомым его замом, всеми и вся разруливающим майором Шаниным, с каким-то невероятным азартом было поставлено на поток оперативно-розыскное мероприятие «оперативный эксперимент». Выражаясь проще – провокация. Естественно, организовывалось оно, в первую очередь, по так называемым заказным делам. Одна беда – ныне у нас ноги чуть ли не всех экономических уголовных дел растут от экономических заказов конкурентов. Да и о какой провокации в широком смысле этого слова может идти речь, если в нашей стране нарушают все и всё? Опять же, чем кропотливо и муторно собирать по крупицам доказательства, гораздо проще смоделировать преступление, подведя к назначенной жертве своего ловкача-взяткодателя. Последние руководствуются самыми разными мотивами. Отдельные персонажи на самом деле именно так и воспринимают свою роль в борьбе с коррупцией, а посему даже тайно гордятся возложенной на них миссией. Но подавляющее большинство все-таки находится в зависимости от правоохранительных органов и пополняет ряды лже-взяткодателей, будучи жертвами неких милицейских манипуляций. В случае с Пущиным, похоже, имел место как раз тот самый наиболее распространенный вариант.

В кармане у Андрея заверещал мобильник. Судя по высветившемуся номеру, это был именно тот звонок, которого он сейчас ожидал. Ибо дальнейшие действия следовало предпринимать только исходя из результатов встречи Ольги и Евгения с майором Шаниным. На которой, исходя из данных Андреем установок, ребята должны были легонько жвахнуть по районному бэху из его же любимого оружия – «провокации»: