Текст книги "Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)"

Глава третья
Восьмёрка на боку

Ленинградская обл.,

дер. Даймище,

27 июня 2009 года,

суббота, 23:46 мск

Единственная дорога, связующая базу с внешним миром, начиналась от покосившихся ржавых ворот и далее причудливо петляла по лесу, повторяя изгибы лежащей по левую руку реки. Реку звали Оредеж. На первый взгляд она казалась невеличкой, и требовалось немалое воображение, дабы представить, что на самом деле эта малышка в два с половиной раза длиннее той же Невы.

Славная то была речка. Тихая, щемяще-красивая. А уж в этих краях её обрывистые берега выглядели особенно живописно за счет многочисленных обнажений красных девонских песков, придававших окрестным пейзажам легкий налёт марсианскости. Неудивительно, что когда-то именно здесь Петрова-Водкина пробило на написание «Купания красного коня». Уж не знаем как там в залах Русского музея, но вот в местных декорациях красно-шкурная животина смотрелась бы вполне себе органично.

Белые ночи, немного посопротивлявшись для вида, потихонечку шли на убыль. С каждым днём сумерки становились всё концентрированнее и гуще, а потому спать в эти последние фантастические ночи выглядело полнейшим безумием. Тем более, когда ты молод, счастлив, влюблен, а размеры твоей персональной свободы стеснены разве что тисочками финансовых возможностей. Но ведь еще Боб Марли говорил, что «деньги не могут купить мир». А здесь и сейчас, в белую ночь в зачарованном лесу на берегах тишайшего Оредежа, деньги и подавно на фиг не сдались двум юным влюбленным. Ибо у них и так всё с собой было. Включая всепоглощающее юношеское либидо…

…Дорога кончилась как-то вдруг, упершись в асфальтовую чужеродность шоссе. Мишка и Ксения перешли сиротливо-пустынную в эту пору трассу, направляясь к конечной цели своего путешествия – кусочку дикого, буреломного леса. Для здешних основательно загаженных цивилизацией и застроенных дачниками мест такой лес теперь был почти в диковинку.

Мишка первым перескочил через придорожную канаву, галантно протянул руку девушке и, когда та прыгнула следом, поймал её, крепко притянув к себе. Молодые люди страстно поцеловались, после чего, взявшись за руки, углубились в лесные дебри, где их встретила звенящая невообразимая тишина. Разве что ветер слегка шуршал ветвями. Да похрустывали под ногами сухие прошлогодние ветки.

– Да нет тут никакой малины! – осматриваясь по сторонам, весело констатировала девушка.

– Конечно, нет. Я всё наврал.

– Ах ты, Мишка-врунишка! – Ксения шутливо стукнула молодого человека по лбу. В ответ он успел ловко перехватить её руку и снова притянул девушку к себе. Теперь уже с явным намерением перейти к более решительным, нежели поцелуи взасос, действиям. Подрагивающими пальцами он расстегнул несколько верхних пуговиц её просторной фланелевой рубашки и решительно просунул в образовавшуюся брешь свои, мгновенно сделавшиеся влажными, ладони. Легкого, почти неощутимого прикосновения к упругой девичьей груди оказалось достаточно, чтобы Ксения тихонько охнула и рефлекторно прижалась к Мишке всем телом. Глаза её мгновенно покрылись поволокой нестерпимого желания. Почувствовав это, Мишка вытащил ладони обратно и, скоренько расправившись с остальными пуговицами, попытался повалить девушку на траву.

– Мишка… Мишенька… Милый… Подожди… Сейчас… Пойдем, пойдем вот туда… Пойдем…

Продолжая тискаться-целоваться, Ксения подвела Мишку к запримеченной неглубокой воронке, коих в окрестных лесах, где когда-то шли жесточайшие бои, имелось великое множество. Воронка была доверху засыпана прелой листвой, придавая ей сходство с ложем, покрытым изысканнейшей периной. Мягко высвободившись, Ксения сняла с себя рубашку и, дрожа от возбуждения, постелила её поверх листьев. «Иди сюда», – хрипло позвала она, укладываясь. Мишка, судорожно взглотнув, завозился с брючным ремнем не сводя глаз с загорелой, правильной формы девичьей груди с крепкими сосками, которые манили, слегка содрогаясь при каждом движении. Расстегнув джинсы, он опустился на импровизированную лесную постель рядом с Ксенией, поцеловал в губы и принялся гладить девичьи плечи, переходя к груди и животу.

– Мишка… Милый… Милый мой, наконец-то мы одни – я хочу тебя прямо сейчас, прямо здесь, хочу, чтобы ты обнял меня покрепче, слышишь? – простонала девушка, и Мишка, перевалившись, лег на неё, упершись руками в края воронки. Два разгоряченных тела всё глубже погружались в листву, как в воду, как вдруг Ксения недовольно поморщилась и отчаянно замотала головой.

– Ты чего? – опешил Мишка, испугавшись, что и на этот раз у них снова всё сорвётся.

– Чем это здесь так воняет? Ф-фу, меня сейчас просто стошнит!

Мишка принюхался:

– Действительно. А может, мы с тобой угодили прямиком в медвежью выгребную яму?

Он засмеялся, сунул руку по локоть в жухлую листву, пошебуршил и, наткнувшись на какой-то причудливый корень, потащил его наружу.

– Дамы и господа! Вашему вниманию предлагается окаменевшая медвежья какашка! Она же, выражаясь научным языком, фека…

Но то была не медвежья фекалия. То, что обалдевший Мишка извлёк на свет божий, оказалось тонкой женской рукой багрово-синюшного цвета, густо обсаженной жирными омерзительными червями…

Как есть, с расстегнутыми штанами, полуголые парень и девушка мчались через бурелом, не разбирая дороги, не видя ничего перед собой, еле живые от страха.

И остановились в изнеможении, лишь когда снова пересекли шоссе.

Вот здесь их обоих и вырвало…

Санкт-Петербург,

30 июня 2009 года,

вторник, 20:16

Из огромного, во всю стену окна открывался великолепный панорамный вид на вечерний город. Доминанта Исаакиевского собора, этого тяжелого, неизменного, подавляющего вблизи шедевра архитектурной мысли, отсюда казалась неожиданно легкой, почти воздушной. Далеко на западе, примерно в районе Кронштадта, садилось солнце, и последние лучи его, закатным пожаром, пылали на куполе Исаакия, с оптимизмом предвещая на завтра столь же дивную, что и нынче, погоду. Словом, это зрелище стоило мессы. И в данный момент она (месса) в денежном своём эквиваленте была цинично заложена в меню престижного ресторана «Небо», увеличивая тем самым среднюю стоимость блюд и напитков примерно на пятнадцать – двадцать процентов. Ничего не попишешь – красота требует жертв. В первую очередь, финансовых.

Начальник «гоблинов» Павел Андреевич Жмых по своей воле никогда бы не потащился в подобное пафосное заведение. Не то чтобы ему было жалко денег, просто он искренне не понимал, к чему весь этот шик, когда «за углом» продается точно такая же водка, только в три раза дешевле. Как это там было в безумной рекламе? «Если нет никакой разницы, то зачем платить больше?» Да, город с высоты птичьего полёта был невообразимо красив. Вот только: рожденному ползать лучше не привыкать тщетно махать крылышками, подпрыгивая в прыжке.

В «Небо» Павла Андреевича настоятельно затащил старинный приятель Димка (он же – Дмитрий Александрович Синюгин), с которым они начинали служить ещё в только-только создаваемом ОРБ – предтече будущих РУОПов. Со временем их торные пути и карьерные лестницы разошлись. Причем кардинальнейшим образом. И нынче Димка, в отличие от Жмыха, проходил в Главке по разряду человека с большой буквы «Б», занимая должность заместителя начальника Хозяйственного управления ГУВД.

– …Ну, Паша, давай! – скомандовал Синюгин, разливая. – Как говорила одна лошадь: выпьем и закусим удила.

– Выпить выпьем, – охотно согласился Павел Андреевич. – Но вот удила, это пусть молодые закусывают. А нам с тобой давно пора о тёплом стойле задуматься.

Чокнулись. Выпили. Закусили солидно.

– Ты эти упаднические настроения брось! Мы с тобой, брат, еще – о-го-го!

– Нет уж, хрен! Пять месяцев до двадцати пяти календарей, и – баста! Если, конечно, раньше мои архаровцы не сведут меня: либо в могилу, либо под трибунал.

– М-да, наслышан я про ваши подвиги.

– Ну, если уж и до обозных слухи дошли, тогда всё. Пиши пропало.

Синюгин поморщился и посмотрел на приятеля с плохо скрываемой укоризной:

– Паша, ты же в курсе моей истории! Или ты думаешь, мне на самом деле по кайфу этим горюче-смазочным и мясо-молочным хозяйством заведывать?! Я ведь, если ты еще помнишь, опером был! И не самым плохим, надеюсь! – Дмитрий Александрович в раздражении плеснул водки и залпом опрокинул в себя. – А кем в конечном итоге стал?! Завхоз! Плюшкин в погонах! Начальник над ворьем и жульем! Тьфу, мерзость!

– Ты чего разошелся-то?

– А того! «Обозный»!.. К слову, если накосячат твои, Паша, то тебя всего лишь попрут из органов досрочно. Ну не получишь ты в итоге максимальный пенсион. Обидно, конечно, но не смертельно… А вот если на косяках возьмут моих, то я запросто могу сесть. Причем надолго. Потому что в моей епархии воруют все: от прапорщика до подполкана. Причем помногу и почти в открытую. И накласть им с прибором на антикоррупционную политику нашего президента.

– А полковники, получается, уже не воруют? – усмехнулся Жмых.

– Это что, тонкий намек на толстое обстоятельство? А знаешь, Паша, такую поговорку: «Мельник не ворует – люди сами носят»?

– Слыхал.

– Так вот, точнее не скажешь. А как ты хотел? Чтобы я, посреди всего этого дерьма, да весь в белом остался? Достаточно того, что и так каждый день – словно на минном поле. А тут еще это на мою голову… А, ладно, давай ещё накатим.

Они снова выпили. Закусили.

– Ты сейчас упомянул некое «это», – напомнил Жмых. – Я так понимаю, именно ради него ты и организовал сей экстренный слет ветеранов?

– Грубый ты, Паша, очень грубый. На самом деле я действительно давно хотел с тобой встретиться: посидеть, выпить, повспоминать былые деньки… Но ты прав: у меня к тебе просьба. Очень большая, очень личная просьба. Поверь, я бы тебя ни за что не побеспокоил, если бы у меня было к кому обратиться, кроме тебя.

– Дим, давай без любовных прелюдий? Ближе к делу.

– Хорошо, к делу, – вздохнул Дмитрий Александрович. – Тревожно мне, Паша. Не побоюсь этого слова, страшно. Здесь не за себя, конечно, я за своё уже давно отбоялся. За дочку страшно!

– Гопники? Ночные клубы? Наркотики? – навскидку очертил круг возможных молодежных проблем Жмых.

– Нет, в этом плане пока Бог миловал. Тьфу-тьфу… Короче: в прошлую субботу моя единственная, ненаглядная и стервозная дочь Ксения, студентка второго… нет, теперь уже почти третьего курса, убыла на учебную базу Гидромета, в Даймище (это на Оредеже, в районе Сиверской) на практику по экологии. Вместе с двумя десятками таких же половозрелых стерв и оболтусов.

– А я был уверен, что ты Ксюху в Университет МВД пристроишь.

– Паша, я тебя умоляю! Это туда, где папины дочки и мамины сыночки?! Мальчики-мажоры, девочки-минеты?.. Нет уж, захотела в Гидромет поступать, я – только рад. Тем более что мент, что эколог: всё одно – с дерьмом работа… Так вот. В субботу они там, естественно, ни черта не делали: заселялись, обустраивались. Вечером, как водится, банкет и танцы.

– Э-эх, и где мои семнадцать лет?! – мечтательно закатил глаза Жмых.

– Танцы закончились в начале двенадцатого, и моя, вместе с одногруппником, неким Мишей, направилась в близлежащий лесочек. По ее словам, на рекогносцировку на предмет малины.

– Как романтично!

– Давай без подколочек, а? Без тебя догадываюсь, что за другой ягодой они туда пошли… Малина, клубничка… Знаешь, в двадцать лет учить-пороть малость поздновато. Особенно нынешних. Предохраняются – и на том спасибо… Короче, там, примерно в полукилометре от учебной базы, идет трасса на Сиверскую. А сразу за ней – лес. Настоящий такой, дикий. Вот они туда и двинули…

…По мере того как Синюгин сухо пересказывал приятелю недавние события, приключившиеся с двумя юными влюбленными в ночном лесу близ Оредежа, Павел Андреевич всё больше мрачнел лицом. Понимая, что просьба, с которой Димка собирается к нему обратиться, будет связана с моментами, которые сухим юридическим языком обозначены как «злоупотребление служебным положением». Не то чтобы Павла Андреевича это сильно шокировало (белым и пушистым он по службе никогда не был), но сейчас, когда до выстраданной пенсии оставалось всего ничего, вписываться в откровенный блудняк очень не хотелось. Тем более, в чужой блудняк.

– …Вот такая, Паша, малина.

– Да уж, знатно погуляли. И что потом?

– Ксюха позвонила мне с базы, сам понимаешь в каком состоянии. Я, естественно, сразу подорвался и где-то во втором часу приехал в Даймище. Высвистал ребят на трассу, они мне показали ту самую яму. Попросил их уйти, а сам аккуратно пошебуршил…

– «Подснежник»?

– Не вполне. Труп недельной давности: Светлана Ларионова, 19 лет, местная, из Сиверской. Работала продавщицей в поселковом универмаге. В ночь с пятницы на субботу гостила в Даймище, на даче у знакомых. В субботу рано утром собралась в Питер, ушла из поселка на трассу, на остановку рейсового автобуса. С тех пор ее никто не видел.

– Я так понимаю: изнасилована и убита?

– Ты правильно понимаешь. Изнасилована. Очень сильно, по-садистски, избита, многочисленные порезы конечностей. Сама смерть наступила в результате удушения… И еще – на правой груди скальпелем вырезано что-то вроде символа бесконечности. Или – просто восьмерка на боку. Вот…

Синюгин, наклонившись, достал из портфеля прозрачную файловую папку и протянул Павлу Андреевичу несколько цветных, а оттого производящих еще более жуткое впечатление, снимков.

– Жуть какая! – всмотрелся Жмых. – Хочешь сказать, у нас в эфире радиостанция «Маньяк»?

– Похоже на то. В ноябре прошлого года в парке Авиаторов найден труп студентки четвертого курса Амелиной с точно такой же отметиной на груди. Дело не подняли, «глухарь». А теперь смотри, – Дмитрий Александрович выудил из папки еще две фотографии. – Такой Света Ларионова была за несколько дней до убийства. А это – студентка Амелина.

Полковник Жмых разложил снимки перед собой, прищурился вглядываясь:

– Слушай, а ты не находишь, что они чем-то похожи? Ей-богу! Не близняшки, конечно, но…

– Нахожу, – мрачно кивнул Синюгин. – Слава богу, той ночью было достаточно темно, да и лицо у трупа было изрядно порезано. Иначе меня бы на месте кондратий хватил.

– Не понял?

И тогда Дмитрий Александрович вытащил из своей папочки последнюю фотографию…

Санкт-Петербург,

1 июля 2009 года,

среда, 10:15

– …Чертовщина какая-то! Я что-то совсем запутался: так которая из них дочка Дмитрия Александровича?

– Посередине, – хмуро пояснил Жмых.

В кабинете начальника «гоблинов» проходило экстренное рабочее совещание «большой тройки». В данный момент на столе перед замами в линейку были разложены фотографии девушек, накануне полученные Павлом Андреевичем от Синюгина.

– Прямо шоу двойников! Вернее, тройников, – с удивлением констатировал Кульчицкий, откладывая снимок. – Интересно, а сколько вообще в Питере может проживать девушек такого типажа?

– Боюсь, если брать в расчет отдаленное сходство, то можно уйти в бесконечность, – предположил Мешок. – И всё-таки: что может означать сия странная метка? Кстати, у древних кельтов символ бесконечности означал вечную жизнь. Может, убийца – какой-нибудь деятель, свихнувшийся на религиозной почве?

– Странный тип. Одно убийство в Питере, второе – за шестьдесят километров от города. Никакой логики. Между тем, когда мы на курсах изучали психологию поведения маньяков…

– Логика здесь ни при чем. В данном случае может быть все что угодно. Во-первых, лето. Район Сиверской – это сплошь дачи, место вполне себе элитное, у питерцев весьма популярное. Во-вторых, он мог просто возвращаться по трассе в город и увидеть девчонку на остановке. В-третьих…

– Что толку гадать? – досадливо отмахнулся Жмых. – К тому же поимка маньяка вне пределов нашей компетенции. Синюгин в первую очередь озабочен безопасностью дочери. И, как вы понимаете, сугубо умозрительно угроза существует. Понятно, что в одну и ту же воронку… и так далее… Но, как известно, лучше перебздеть.

– А когда у них заканчивается практика? Я имею в виду: сколько придется бздеть? – уточнил Мешок.

Павел Андреевич полистал странички календаря:

– Сегодня у нас что? Среда? Получается, осталось 16 дней. Минус выходные. На субботу-воскресенье большинство студентов уезжает в город.

– А почему бы Синюгину не нанять на этот срок телохранителя? – поинтересовался Кульчицкий.

– Он поначалу так и хотел поступить. Но дочка категорически встала на дыбы.

– Лично я ее где-то понимаю, – усмехнулся Мешок. – Представьте: лето, природа, студенческая вольница, романы, любовь. Все однокурсники отрываются по полной. И только за тобой по пятам неотступно таскается некий мрачный тип.

– Значит, так, голуби мои! Ставлю вам задачу предельно простую: в течение суток оперативно разработать внятную легенду прикрытия, после чего максимально быстро командировать человека к студентам.

– Представляется мне, что это называется злоупотребление служебным положением, – многозначительно «шлёпнул» Олег Семёнович. И, как оказалось, не в кассу.

– А свои представления ты можешь засунуть себе знаешь куда?! – среагировал на невинное в общем-то замечание зама Жмых, мгновенно закипая. – Когда ты в ясельной группе мокрые штанишки менял, мы с Димкой банду Коли Каратэ винтили! А если уж Синюгин в данном случае в чём-то и злоупотребил, так только в том, что нашу заявку на оборудование пепелаца GPS-навигатором, в обход всех прочих заявок, сегодня утром подписал!

Причины закипеть у Павла Андреевича были самые что ни на есть весомые. Вчера вечером, выслушав просьбу Синюгина, он пришел к абсолютно схожему выводу в части законности планируемого мероприятия. А услышать подтверждение твоим невеселым мыслям из уст твоего же подчиненного – это всегда неприятно. Впрочем, Кульчицкий тут же испуганно пошел на попятную: «Всё, вопросов больше не имею», – открестился он от крамольного.

– Дабы прикрыть задницу от служебных проверок, завтра придет формальное задание на обеспечение безопасности студента Михаила Супонина. Дескать, ценный свидетель, нашел труп и прочая бла-бла.

– А почему задание на кавалера, а не на саму Ксению? – делово уточнил Мешок.

– А потому что негоже упоминать имя дочери замначальника ХОЗУ всуе. К слову, Ксения в этом деле вообще не фигурирует. Синюгин переговорил со студентом, и тот, пойдя навстречу, дал показания, что той ночью в лесу он был один… Кстати, обязательно учтите этот момент. А то пойдут по Главку слухи-сплетни-разговоры.

– А уж если пронюхают всякие репортеры-папарацци… – понимающе поддакнул Кульчицкий.

– Не пронюхают. В прессу подробности по Ларионовой не уходили. Родных, в интересах следствия, тоже просили молчать… Короче, какие есть предложения по кандидатурам?

– Может быть, Вучетич? – пытаясь загладить свой дипломатический просчёт, Олег Семёнович с ходу выдал решение.

– А легенда?

– Ну, скажем, временно оформить его плотником. Или монтером. Есть же на этой базе какое-то хозяйство, техника…

– Плотник должен сидеть в сарае и плотничать. Его контакты со студентами сведены до минимума, – усомнился Мешок.

– Согласен, обслуга не годится. Э-эх, как не вовремя Анечка родила! Вот уж из кого отличная иногородняя студентка-заочница получилась бы.

– Тогда, может, наш молодой? Он вполне сойдет за студента, – не сдавался замполич.

– Издеваешься? Да за ним самим ещё следить и следить.

– Я предлагаю Прилепину, – ухнул Мешок.

– А не старовата она для заочницы?

– В своё время в школе Прилепина преподавала биологию. Экология, биология – это всё примерно одна хрень. По крайней мере, в отличие от всех нас, пестик от тычинки Ольга единственная отличить сможет. Так что слово «иногородняя» оставляем, а вместо заочницы делаем документы на стажера-преподавателя.

– А что, это идея! – воодушевился Жмых и нажал кнопку селектора. – Ольга Николаевна, зайдите в мой кабинет. – И, немного поразмышляв, добавил: – Наталья, ты тоже загляни…

Санкт-Петербург,

3 июля 2009 года,

пятница, 16:40

…Дом № 98 по Малоохтинскому проспекту большинству горожан известен исключительно как «дом с шариком». Здесь «шарик» – это установленный на крыше здания Гидрометеорологического университета радиолокатор МЛП-5, тарелка которого укрыта издалека узнаваемой красно-белой сферой. Именно в этом заведении проходила обучение, постигая азы гидрологической инженерии, дочь большого милицейского начальника Ксения Синюгина. И, соответственно, из дверей именно этого вуза во второй половине дня пятницы вышли сотрудницы подразделения «гоблинов» Наташа Северова и Ольга Прилепина. С утра начальство в лице полковника Жмыха поставило перед ними задачу утрясти с вузовской службой безопасности вопросы, связанные с командировкой на базу практики Гидромета. И барышни с этой задачей отлично справились: в первую очередь за счет безотказно срабатывающего, хотя и весьма нахрапистого обаяния Наташи.

– Всё в порядке? Получилось? – поинтересовался у Северовой оперативный водитель, когда та забралась на переднее сиденье «маршрутки». Ольга, которой по статусу новичка сидеть на первой парте пока еще не полагалось, комфортно разместилась в пустом салоне.

– А разве такое было, чтобы у меня, да не получилось? – усмехнулась Наташа, рассматривая себя в зеркало заднего вида. – Прикинь, Сергеич, я там, по ходу, еще и начальника службы безопасности Гидромета на кофе с коньяком и шоколадкой раскрутила.

– Кучеряво живете. А у меня с утра маковой росинки во рту не было. С вами по инстанциям мотаючись.

Северова, порывшись в сумочке, вытащила разрекламированный дарственный шоколад и великодушно протянула Афанасьеву:

– На, держи, не плачь. Делю всё по-честному. Наша Иоланта Николаевна барышня скромная, а потому пила исключительно кофе. Я – коньяк. А тебе, соответственно…

– Премного благодарен! – немедленно зашуршал фольгой водитель. – Теперь куда?

– Ты фотографии четыре на шесть сделала? – поворотилась Наташа к Ольге.

– Сделала.

– Тогда, Сергеич, давай в типографию. К эфэсбэшникам.

Афанасьев понимающе кивнул, но для начала разломил плитку на три части:

– Твоя доля, – поделился он с благодетельницей, после чего обернулся к Прилепиной. – Подкрепитесь, Ольга!

– Спасибо, не хочется, – виновато улыбнулась та. – Борис Сергеевич, мы ведь по Невскому поедем?

– Да. А что?

– Около Дома книги не тормознёте? Мне там буквально на пять минут.

– Сделаем, не вопрос.

– Видишь, Сергеич, какие мы с тобой недалекие? – чуть скривилась Наташа. – Мы-то всего-навсего шоколадом питаемся. А иные исключительно духовной пищей живут…

В ответ Афанасьев лишь усмехнулся в усы и, запустив мотор, направил «маршрутку» в сторону моста Александра Невского…

…В родную контору Ольга и Наташа возвратились лишь в начале седьмого. Северова первой толкнула дверь в оперскую и удивленным взглядом обвела непривычно безлюдное (вечный дежурный по аэродрому Лоскутков – не в счёт) помещение оперской.

– Не поняла юмора? Колька, а где все?

– Где-где? Бухают! – с плохо скрываемой обидой в голосе пояснил молодой.

– Обратно не поняла? А по какому поводу?

Наташа решительным шагом двинулась в сторону курилки, из которой отчётливо доносились возбужденно-весёлые голоса. Составлять ей компанию Ольга не стала – постеснялась.

В комнате отдыха дым стоял коромыслом, а общаковый стол был накрыт по местным меркам неестественно и даже неприлично богато: фрукты, красная рыба, бастурма, коньяк. На диванчике, развалившись, восседал Ильдар – в тренировочном костюме и с перебинтованной рукой на лангете. Помимо него, в курилке тусовались Тарас, Гриша Холин, Вучетич и Крутов. Завидев вошедшую Наталью, мужчины, преувеличенно-радостно гомоня, потянулись к ней. Впрочем, уже в следующую секунуду всех растолкал Джамалов, подскочивший с диванчика с громкогласным воплем:

– А ну пропустите меня к нему! Я хочу видеть этого женщину!

– Ильдар! – взвизгнула Северова, бросаясь на шею к раненому бойцу. – Чучмек ты мой ненаглядный!

Джамалов прижал боевую подругу, стиснув её здоровой рукой:

– Спокойно, джан, к чему эти дикие прыжки? Женщину украшает скромность!

– Тебя что, уже выписали?

– Не дождётесь! Ещё целых три дня. Просто уговорил сестричку, и она меня на пару часов попастись отпустила… Вот, пожрать вам привез. Небось без меня тут с голоду пухнете? – усмехнулся он, выпуская Наташу. Та по-свойски плюхнулась на диванчик и первым делом отщипнула увесистую веточку от кисти винограда.

– Натах, коньячку? – предложил Крутов.

– Я не сказала «да», милорд.

– Но вы и не сказали «нет»! – подхватил фразу Женя, наливая на два пальца.

– Жека, и мне плесни, будь ласка! – подлез со своим стаканчиком Шевченко и, отоварив пайку, поинтересовался: – А что, Ильдар, хороши в ВМА сестрички?

– Вай ме! Зачем спрашиваешь, дарагой! Персик! Инжир! Рахат-лукум! Баунти!..

– Бли-ин! Везёт же людям! Как говорится: лучше бы на твоем месте был я!

– Лоханешься – будешь, – резко посерьёзнев, буркнул Джамалов.

– Вы бы хоть вытяжку включили, что ли? – Это в курилку сунулся явно чем-то недовольный Мешок.

– Ну наконец-то! Гражданин начальник, хоть сейчас уважьте!

– Парни, я ведь уже говорил, что не буду пить. Мне сегодня еще в Главк ехать… О, Наталья, а вы что, вернулись? А Прилепина где?

– А я почём знаю? Где-то здесь. В недрах, – пожала плечами Наташа. После чего насмешливо добавила: – Она у нас барышня интеллектуальная, всё больше книжками интересуется. Ей с нами, с тёмными, говорить не о чем.

Мешок буркнул под нос неопределённое «ну-ну» и, растворившись в дымном тумане, исчез так же бесшумно, как и появился. Дабы через пару секунд снова материализоваться, но уже в оперской. Где и обнаружил Прилепину. Та сидела за столом Виталия и внимательно рассматривала свежие, подготовленные буквально час назад документы прикрытия.

– Ну как, Ольга, всё успели? – подсел к ней Андрей.

– Вроде бы да.

– Позвольте? Так: «…Прилепина Иоланта Николаевна. Ассистент кафедры природопользования Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого…» Что, на самом деле имени Мудрого?

– Ага. Мы специально уточняли.

– М-да, Рюриковичи мы. «…Командируется для прохождения стажировки на должность преподавателя учебной дисциплины „Экология и природопользование“ в рамках профильного межвузовского партнерского сотрудничества. Печать. Подпись»… Ну что ж, ксива вроде грамотная, должна прокатить. Тем более что с вузовской СБ, как я понял, согласовали и понимание нашли?

– Согласовали и нашли, – подтвердила Прилепина.

– Отлично. Тогда так, Ольга: на сегодня можете быть свободны. Завтра отдыхайте-собирайтесь. А в воскресенье, с утреца пораньше, я за вами заеду и отвезу в Даймище. Студенты возвратятся на базу ближе к вечеру, так что у вас будет время осмотреться: что там и как. Лады?

– Андрей Иванович, – замялась Ольга, – у меня к вам большая просьба. Мне бы по пути буквально на полчасика заскочить в лагерь, к Дениске. А то, мало того что упаковала сына на две смены подряд, так еще и не навещаю… Это совсем недалеко, километрах в десяти от студенческой базы.

– Вообще не вопрос. Сделаем с удовольствием. Но! За удовольствие – дороже.

Оба дружно расхохотались.

– Не помешал? – просунул голову в дверь оперской Ильдар. – Андрей Иванович, может, ты меня представишь новому сотруднику? А то: слышать слышал, а вот лично увидеться…

– Ольга Николаевна, знакомьтесь. Это еще один представитель нашего гвардейского лепрозория – Ильдар Джамалов. Получивший, как вы уже, наверное, слышали, боевое ранение в схватке с вооруженным бандитом. За этот свой подвиг командованием части представлен к ордену «Красного раздолбая» второй степени.

– Э-э! А почему второй? – изобразил удивление Джамалов, направляясь к Ольге.

– А потому что первой степени, судя по всему, получим я и Холин.

– А-а! Понятно… Ильдар! – протянул руку Джамалов.

– Ольга.

– Не желаете составить нам компанию? Мы там с народом в кои-то веки собрались: немного выпиваем, немного закусываем. Лето, пятница. И вообще… Как говорят в рекламе: надо чаще встречаться.

– Спасибо, в другой раз. В воскресенье я уезжаю в командировку, а дома ещё куча всяких дел не переделана, – Ольга встала из-за стола, подхватила лежащие рядом сумочку и увесистый пакет с фирменной надписью «Дом книги». – Всего доброго, Ильдар. Рада знакомству. Андрей Иванович, до воскресенья! – С этими словами она вышла из оперской.

– Про «другой раз», это я хорошо запомнил! – крикнул ей вслед Джамалов. – И свидетели есть!

– Не облизывайся, – вполголоса, ибо в кабинете помимо них находился еще и молодой, осадил Ильдара Мешок. – Занято.

– Тарас, что ли, мосты наводит? Ну так он больше трепаться мастак. А как до дела…

– Мною занято.

Джамалов посмотрел на Андрея понимающе-уважительно, одобрительно цокнул языком и клятвенно сложил руки на груди:

– Всё понял, гражданин начальник. Базара нет!..

* * *

– …И всё-таки я не понимаю: какие могут быть длительные командировки, если ты работаешь без году неделя?

Ирина Владимировна попыталась принять грозную позу «руки-в-боки», но получилось скорее комично, нежели устрашающе. Матери Ольги месяц назад стукнуло пятьдесят семь, но именно эта её постоянная стремительность, вечно чуть приподнятый подбородок и не всегда уловимый насмешливый взгляд удивительным образом нивелировали возраст. К тому же черты лица – лица не красавицы, но в котором, тем не менее, присутствовало «нечто», цепляющее взгляд, – выдавали в ней женщину, которая в юности если и не ходила по штабелям мужиков, то наверняка имела успех у не самых плохоньких представителей противоположного пола. А если вдобавок случались дни, когда Ирина Владимировна и сама не замечала подлого наступления «осени», то о её подлинном возрасте несведущие окружающие нипочем не догадывались.

– Ну, мамочка, я ведь тебе уже говорила! – в очередной раз запустила заезженную пластинку Ольга, отодвигая пустую тарелку. По причине временного отсутствия в доме единственного мужика Дениски, с ужином две холостячки в эти дни особо не заморачивались. – Просто формальная служебная поездка в область. Для галочки. Считай, просто две недели ничегонеделания. Все равно что в дом отдыха съездить. К тому же Денисыч рядом, буду чаще навещать. Солнце, воздух и вода – да я уже забыла, когда так отдыхала!

– Всё равно мне это не нравится, – досадливо отмахнулась от дочери Ирина Владимировна. – Мне кажется, ты явно что-то недоговариваешь. Впрочем, с тех пор как ты ушла работать в эту свою милицию, подобное чувство не покидает меня всегда.

– Ма, перестань! Твоя дочь – сама открытость и искренность. А мать у нее – сама женственность и добросердечие.

– Ну и лиса! Ох и лиса! Не подлизывайся, я на такие удочки давно не ловлюсь.

– И все-таки можно я еще капелечку подлижусь и попрошу тебя вне очереди помыть посуду? А то у меня уроки не сделаны.