Текст книги "Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)"

– Ладно, иди уж. А что за уроки?

– Да так, задали немного на дом. В качестве самоподготовки.

Довольная тем, что ей так легко удалось сегодня закосить от кухонных дел, Ольга прошла в прихожую, прихватила стоящий там «дом-книжный» пакет и направилась к себе. Вернее, в комнату, которую они с Дениской делили на двоих с тех самых пор, когда переехали на ПМЖ из квартиры «папы Володи» в родительский дом, к «бабушке Ире».

Здесь Ольга первым делом включила музыкальный центр и, порывшись в стопке дисков, остановила свой выбор на альбоме Vangelis. «Под него усвояемость обязательно должна повыситься», – решила она, выкладывая на стол одну за одной: «Экологию», «Руководство к лабораторным занятиям по биологии и экологии», «Современные проблемы гидрологии»… Из колонок приглушенно полилась заглавная тема саундтрека к фильму «1492. Завоевание рая», а Ольга, вздохнув, уселась за стол.

Открыла первую лежащую сверху методичку и, собравшись с мыслями, начала сеанс теоретического перевоплощения из оперуполномоченного криминальной милиции в ассистента кафедры природопользования Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого:

«…Рекой называется естественный водный поток, текущий по одному и тому же месту (руслу) постоянно или с перерывами на сухой сезон (пересыхающие реки). Место, с которого появляется постоянное течение воды в русле, – исток, в большинстве случаев можно определить только условно. Истоком реки часто являются родник, болото, озеро или ледник, если река образуется путем слияния двух меньших рек, то место их слияния является началом этой реки, однако за исток следует принимать исток более длинной из слившихся рек… Уф-ф! Тоска зелёная! Вернее, голубая и мокрая».

Ленинградская обл.,

пос. Сиверская,

4 июля 2009 года,

суббота, 13:35

Этот выходной для подавляющего большинства населения день глава МО «Сиверское городское поселение» Александр Александрович Чугайнов проводил на своём рабочем месте. Так сказать, бдил не покладая рук. И сей трудовой порыв можно было только приветствовать, если бы в данный момент шаловливые ручонки Сан Саныча не водили компьютерной «мышкой» по страничкам весьма фривольного сайта для взрослых. Этим занятием он занимался уже третий час и теперь явственно ощущал, что на смену голоду сексуальному постепенно приходит голод классический.

«А что, если при таких раскладах взять, да и завалиться к Анжелке? – посетила Чугайнова не лишенная оригинальности мысль. – Который день названивает, зазывает. Конечно, с утра опять вся спина будет исцарапана… И что за манеры такие – всякий раз во время оргазма вонзать свой маникюр в мужское мясо?.. Но зато холодильник у нее всегда под завязку. Администратор ресторана „Карэ“, расположенного не где-нибудь, а в здании Гатчинского дворца-музея – это вам не кот начихал!.. Блин, и чего это я сегодня такой сексуально озабоченный? Работать надо, а тут одни бабы на ум лезут… Еще и Гронского черти где-то носят. Предупреждал ведь, чтобы без опозданий! Вот вышибу под зад коленом из газеты! Ей-богу, вышибу!»

В дверь деликатно поскреблись, и Чугайнов заученным движением свернул окошко на мониторе – теперь экран радостно светился обоями рабочего стола, на котором желтели березы. Условно символизирующие родную муниципальную сторонку.

– Кто? – пробасил глава, и в кабинет просунулся тот самый, носимый чертями редактор газеты «Оредежские зори» Константин Павлович Гронский.

– Сан Саныч, можно?

– Нужно! Я тебе на сколько назначал?

– Извините, у меня машина сломалась.

– А мне насрать, что там у тебя сломалось. Ясно?

– Ясно, – покорно согласился редактор.

– Присаживайся. Читал? – Чугайнов ткнул пальцем в лежащую на столе газету. Гронский вгляделся и профессиональным взглядом распознал вёрстку «Тайного советника».

– Нет. Я бульварную прессу не читаю.

– Между прочим, зря. Иногда занимательные сюжетцы попадаются. Но хотя бы про то, что в наших краях маньяк завёлся, слыхал?

– Какой еще маньяк? – чуть напрягся газетчик.

Пухлые губы Александра Александровича скривились в досадливой ухмылке:

– Акула, блин, пера. Теперь я понимаю, чего тебя из Питера к нам занесло. В столицах такие тормоза исторически не приживаются… На, прочти. На третьей полосе.

Гронский послушно взял газету и принялся по диагонали изучать разрекламированный главой текст. Пока газетчик вникал, Чугайнов исподволь наблюдал за тем, как тот сосредоточенно шевелит своими тонкими, почти девичьими губами, и в какой-то момент поймал себя на мысли, что в облике журналиста есть нечто неприятно-педерастическое. Притом что именно такие вот красавчики отчего-то пользуются неизменным успехом у дамочек бальзаковского возраста. К числу последних принадлежала и его Анжела. Из ресторана «Карэ».

– Любопытно, – прокомментировал Гронский, откладывая газету. – Надо будет подумать: как это можно использовать?

– А хрена ли тут думать? Тут трясти надо!

– В каком смысле?

– Ну не в кривом же! Ты сам жаловался, что фактуры по студентам маловато. Так вот тебе фактура! Чуть ли не на территории базы местную девку – «спортсменку, комсомолку, просто красавицу» – изнасиловали и убили!

– Вообще-то от места, где ее нашли, до их базы километра полтора, если не больше, – скептически заметил газетчик.

– Блин, Гронский, я тебя сейчас сам лично изнасилую! – свирепея от журналистской непонятливости глава выбрался из-за стола и принялся нервно вышагивать по кабинету. – Какая на хрен разница?! «Полтора километра от базы!» А тебе, Гронский, такой термин литературный, как «гипербола» известен? Если нет, возьми в библиотеке словарь циклопедический, почитай на досуге! Тебе, как редактору муниципальной газеты, пользительно будет!

Выслушивая сию тираду, Константин Павлович сидел нахохлившись, в позе загнанного в угол. И такая поза вполне себе Чугайнова удовлетворила. Потому он немного успокоился, вернулся за свой стол и, вырвав из блокнота листок, черканул на нем размашистым начальственным почерком несколько цифр:

– Вот, это телефон свояка моего, – Сан Саныч протянул бумажку Гронскому. – Корякина Игоря Степановича. Знаешь такого?

– Из милиции, кажется?

– Когда кажется – креститься надо! «Из милиции»! Он, между прочим, замначальника нашего райотдела!.. Короче, позвонишь ему, скажешь: от меня. Он даст кое-какие подробности по этому делу. Ну и вообще, поговори с ним о росте преступности в летний период, профилактике правонарушений со стороны городской молодежи и так далее. Уразумел?

– Уразумел.

– Что ты уразумел? Давай записывай, если не в состоянии запомнить, – Гронский послушно достал блокнот. – В материале надо донести до читателя мэсседж о том, что некогда действительно учебная площадка превратилась в заурядную базу отдыха. С пьянками и дебошами. Что, дескать, никто не удивится, если выяснится, что и изнасилование местной девушки – дело рук подгулявшей питерской молодежи.

– Вы это серьезно? Да нас закроют в два счёта за такие ничем не обоснованные предположения!

– Тюфяк ты, Гронский! – досадливо поморщился глава. – Тебе не в журналистике, тебе бы счетоводом, в нарукавничках. В тихом месте, да с бабами предпенсионного возраста – вот это было бы для тебя самое то.

Здесь их взгляды неожиданно встретились, и Чугайнов невольно вздрогнул, отшатнувшись, – столько ненависти и чистой злобы читалось сейчас в карих глазах тюфяка-редактора.

– Ладно, иди и работай, – проворчал глава и уткнулся в монитор, сделав вид, что ему надо срочно поработать. – Когда у вас следующий выход?

– Седьмого числа.

– Вот и давай. Чтоб во вторник материал был! И чтоб на первой полосе!.. И учти, Гронский, на дворе времена стоят суровые, смутные: вашего брата, безработных редакторов-журналистов, ныне как грязи. Улавливаешь, на что намекаю? Вот и ладушки. Всё, свободен.

Константин Павлович, ссутулившись, молча удалился, и Чугайнов, тяжело выдохнув, полез в карман за платком. Чтобы убрать со своего ленинского лба мелкие капельки испарины. «Нет, но как посмотрел, подлец! У меня ажно мурашки по телу побежали!» – недовольно подумал глава и, подтянув к себе телефонный аппарат, принялся набирать домашний номер Анжелы….

Ленинградская обл.,

Киевское шоссе,

5 июля 2009 года,

воскресенье, 11:20

– …Теперь совсем близко. Километра два осталось, не больше, – пояснила Ольга. – Вон, за той синей остановкой надо свернуть налево.

– Раз надо, значит, повернем, – кивнул Мешок.

Через пару секунд они ушли с как всегда запруженного Киевского шоссе, свернув на вспомогательную грунтовку, уводящую в сосновый лес.

– Красотища-то какая! Сосны!

– Мне тоже нравится, когда в лесу одни сосны. Тихо, спокойно. Ходишь среди голых стволов, а ветра совсем нет – он где-то там, высоко, за зелёными шапками. А если приложить ухо к стволу сосны, то можно услышать, как она разговаривает. А ещё я очень люблю весной жевать сосновые свечечки.

– Зачем?

– Они такие ароматные! К тому же сосна – одно из древнейших на земле лекарственных растений.

– Из неё что? Типа таблетки делают?

– В Древнем Египте смола сосны входила в бальзамирующие составы. В Древних Греции и Риме её использовали при лечении простудных заболеваний. А на Руси было принято жевать смолу сосны для укрепления зубов и десен.

– Ну не знаю, – пожал плечами Мешок. – Я пока как-то не готов переходить на питание сосновыми свечками. И на самом деле, мне гораздо интереснее, как в этих местах с малиной? Знаете, Ольга, я с младых лет – фанатичный малиноман. Если не брать в расчет курево и алкоголь, конечно.

– А как насчет клубнички?

– На провокационные вопросы не отвечаю!

– Боюсь, по нынешнему жаркому лету для малины уже поздновато. Скоро черника должна поспеть.

– А мне всё едино. Главное, чтоб сладко. Слушайте, а может, плюнем на всё, да и завалимся в лес, а? Помните, в нашем детстве была такая песня: «Сладку ягоду рвали вместе»?

– «Горьку ягоду я одна», – подхватила Прилепина. – Помню. Вот только уже поздно. Заваливаться.

– Почему?

– Потому что лес кончился и мы приехали. Вот он, лагерь «Солнышко»…

Оставив Андрея загорать возле машины, Ольга направилась в сторону ворот, к домику вахты-проходной. Здесь она протянула старичку-охраннику паспорт и произнесла заветный пароль:

– Денис Прилепин, седьмой отряд.

– Прилепин… Прилепин… – бормотал старичок, водя желтым мозолистым пальцем по растрепанным спискам временных жильцов. – Так ведь уже приехали сегодня к Прилепину.

– Кто приехал? – недоуменно воззрилась на него Ольга.

– Вот: 10:20, Прилепин Владимир Ильич. Надо же, почти как Ленин. Что, родственник ваш?

– Почти как, – мрачно буркнула Прилепина, забирая паспорт. После чего сердито толкнула вертушку и прошла на территорию лагеря…

* * *

…Ольга сидела на перекошенно-подгнившей деревянной трибуне лагерного стадиончика и наблюдала за тем, как её бывший муж Володя носится по гравиевой дорожке, сопровождаемый ватагой ребятни, и тщетно пытается запустить под облака гигантских размеров воздушного змея. Последний отчаянно сопротивлялся и если в отдельные моменты и поднимался над землей, то не более чем на два-три метра. Однако стихийно подобравшаяся команда летчиков-испытателей не теряла оптимизма и продолжала наматывать круги за окончательно расшалившимся «папкой Дениса». Причем, судя по выражениям лиц, оба – и Прилепин-старший, и Прилепин-младший – были сейчас безумно счастливы. И от осознания сего факта Ольгу неприятно коробило. Хотя, казалось бы…

С Володей они разошлись семь месяцев назад. Разошлись сугубо физически, не через штампик в паспорте. Но когда и на что он влиял, этот самый штампик? Помнится, недавно Ольге попался на глаза старый номер журнала «Esquire» за какой-то лохматый год. И в нем она наткнулась на дивное откровение глубоко почитаемого ею актера Джона Малковича: «Мне не нужна специальная бумажка – я и без бумажки знаю, что должен быть рядом со своей любимой и своими детьми. И я не думаю, что моя любимая нуждается в бумажке, которая удостоверяет, что в трудный час я не сбегу. Потому что, если трудный час наступит, никакая бумажка ни на что не повлияет». Вот, что называется, «умри, Джон, но лучше не скажешь».

«Трудный час» в их с Володей отношениях наступил на девятый год совместной жизни. По современным меркам – не так уж и мало. За этот срок Володя Прилепин смог воочию пронаблюдать за всеми реинкарнациями своей избранницы: женился он на студентке Герцовника, недолгий «золотой век» прожил с учительницей, а бремя испытаний и разрыв отношений пришлись на супружнино милицейское настоящее.

То был классический брак по любви, не выдержавший классического испытания на противоположность мировоззрений. Так уж складывалось, что в жизни Ольги постоянно что-то прибывало, а что-то убывало. Кипело, бурлило и видоизменялось, швыряя из стороны в сторону: то вознося – то низвергая, то в жар – то в холод. Но, собственно, именно такой экстрим, сводящийся к нехитрой формулировке «надо всё успеть попробовать», она и считала настоящей жизнью. Супруг же на этот счёт придерживался мнения перпендикулярного и более всего в этой жизни ценил комфорт – как материальный, так и душевный. Первый он обеспечивал себе сам, будучи топ-менеджером одной из крупнейших на Северо-Западе лизинговых компаний. А вот за второе, согласно устоявшейся традиции, вроде как должна была отвечать Ольга. Но ей было исключительно некогда заниматься подобными глупостями. Поскольку с того момента, как Прилепина попала в милицию, практически всё без остатка время сделалось для неё исключительно временем служебным.

Ну да, если говорить начистоту, то, что они с Володей всё-таки не споются, Ольга начала понимать где-то на третий год «семейных распевок». Когда никакой любовью в отношениях более не пахло. Не принимать же за таковую прогорклый запашок подгоревшей корочки-привычки?.. Столь неутешительное открытие в тот раз оказалось снивелировано скорым погружением в новый, доселе неведомый ей ментовской мир. В нём на самоедство и самокопание свободных минуток просто не находилось: чтобы не оказаться в аутсайдерах, следовало тупо грести вперед, не задумываясь и не осматриваясь по сторонам.

Вот она и гребла. И к искреннему удивлению новых коллег, в непривычной для себя среде-субстанции не утонула. Более того, начала с завидным постоянством делать такие показатели, что даже видавшие виды старожилы карманной тяги ахнули: «Ни фига себе! Вот те и училка!» Но годы шли, и в какой-то момент продолжать барахтаться далее Ольге вдруг резко расхотелось. И не потому, что устала, а просто сделалось ей скучно и не вполне понятно: «А для чего, собственно?» Вот только этим новым своим неприятным открытием с мужем Володей она отныне не поделилась бы ни при каких обстоятельствах. Потому как то было равносильно поражению и признанию мужней правоты, учитывая с каким скепсисом и плохо скрываемым цинизмом отзывался супруг о её переходе из «училок в опера». А уязвленное самолюбие – страшная штука. Тем паче – у женщины. Тем паче – у относительно молодой и изо всех сил стремящейся к личной независимости. Невзирая на штампик в паспорте и ребенка в детском саду.

А потом случилось то, что когда-нибудь и должно было случиться. Крышу, что называется, сорвало. Но если в подавляющем большинстве семейных скандалов и ссор подобное стихийное бедствие является прерогативой мужчины, то вот в их частном случае застрельщиком выступила Ольга. Соответственно, и дверью в качестве водевильного финального аккорда хлопнула тоже она. Здесь – на радость воинствующим феминисткам…

…В тот вечер Прилепина вернулась домой в препротивнейшем настроении: на служебные неурядицы наложились сломанный каблук и выпавшая, поставленная буквально неделю назад, зубная пломба. Барышни романтично-кисейного склада при таких раскладах неизменно заканчивают день слезами, а вот такие железные леди, как Ольга, напротив, доводят до слез других. И кто виноват, что под горячую руку ей тогда подвернулся не случайный «другой», а законный супруг? Да, собственно, никто. Рок. Фатум.

В прихожей Ольга повертела в руках пострадавшую туфлю, досадливо отшвырнула её в сторону и двинулась на кухню. Из ванной доносился шум льющейся воды, означавший, что сегодня муж явился с работы ненамного раньше её. А следовательно, ребенок до сих пор не ужинал.

Ольга сердито набрала воды, поставила чайник и позвала Дениса. Но вместо сына через пару секунд на пороге возник обернувшийся в полотенце супруг с мокрыми взъерошенными волосами.

– О, ты уже вернулась? А ведь еще нет и девяти. Где бы записать такое!

– Где Денис? – вместо «здрасте» буркнула пока ещё благоверная.

– Так его же теща забрала! Вы с ней вчера весь вечер это обсуждали.

– Блин, точно. Совсем из головы вылетело, – вспомнила Ольга и полезла в холодильник.

– А что ты пытаешься там отыскать? – откомментировал это её телодвижение Володя. – Со вчерашнего дня, окромя льда, внутри ничего не было… Я, собственно, потому столь безропотно и отдал Дениса твоей матери. По крайней мере там его покормят.

– Вот взял бы в таком случае и сходил в магазин! Или вам, боярам, это плебейское занятие не по чину?

– Ах вот даже как? – нехорошо прищурился супруг.

– Да. Именно так. Думаешь, только ты один у нас устаешь на работе? – раздраженно парировала Ольга. После чего резко захлопнула дверцу, самолично убедившись в наличии отсутствия продуктов.

– Ольга, ты, вообще, сама себя сейчас слышишь?

– Слышу. А что?

– Чёрт подери! Всё это у нас с тобой сотню раз говорено-переговорено, но тебе, похоже, всё как об стену горох… Хорошо, постараюсь объяснить еще раз.

В воздухе подвисло многозначительное молчание-пауза.

– Ну-ну, что же мы замолчали? Продолжайте.

– Ольга! – собравшись с мыслями, начал «объевшийся груш». – Я не считаю, что женщина должна обязательно сидеть дома и варить борщи. Прежде всего потому, что такая женщина очень быстро сходит с ума. После чего начинает сводить с ума окружающих.

– Тогда в чем претензии? Борща, как видишь, нет.

Володя с серьезным, даже слишком серьезным видом проигнорировал издёвку и мрачно продолжил:

– Но! При этом я совершенно чётко знаю, что в словах «работа» и «заработок» корень один. И в этом смысле… Ты ведь знаешь, за все эти годы я даже никогда не спрашивал: сколько ты получаешь? Так как то, что начисляют тебе в твоём золотопогонном ведомстве, – это настолько ничтожно в отношении нашего общего семейного бюджета, что я… Словом, я никак не могу относиться к твоей работе как к работе! Исключительно как к хобби. Которым ты, конечно, можешь заниматься и далее. Дабы не сойти с ума.

– Премного вам благодарна, барин. Спасибо, что разрешили.

– Не юродствуй! Так вот: если рассматривать с этой точки зрения – работа есть только у меня. Она приносит нам средства. Не побоюсь этого слова – финансы! На которые мы живем, одеваемся и воспитываем нашего сына. И я свои обязанности, как мне кажется, выполняю полностью. По крайней мере никто из нас ни в чем не нуждается.

– А почему у тебя воспитание сына только на третьем месте? – насмешливо поинтересовалась Ольга, заваривая себе чай в кружке. – После одеваемся?

Супруг юмора не оценил и начал понемногу закипать:

– Да хотя бы на третьем! Потому что у тебя оно – на тридцать третьем! Потому что твоё хобби, если ты сама этого не чувствуешь, уже давно только мешает! И если от моей работы конкретная польза не мне одному, а всей нашей семье, то вот от твоего хобби интерес и польза исключительно тебе одной!

– С чего вдруг такие выводы?

– А с того, что от твоего ежедневного бесконечного зависания в краснознамённой хуже становится мне. Сыну хуже. Получается, вся эта история с самоудовлетворением твоих амбиций идёт за наш с Денисом счет. И от того, что тебе интересно и хорошо, персонально нам – плохо! И меня это в последнее время очень тревожит, даже пугает. И мне бы хотелось, чтобы ты всерьез подумала об этих вещах и наконец сделала не менее серьезные выводы.

– Я правильно тебя поняла? – резковато спросила Ольга, отставляя кружку. – Всё, что тебе нужно в жизни, – это моя подпёртая ладонью щечка и вовремя подставленная тарелка?

– А что в этом плохого?! Или ты считаешь, что помимо прочего я должен ещё стирать, готовить, ходить по магазинам? Как тот придурок из сериала «Каменская»: и деньги зарабатывать, и сок тебе выжимать?! А тебе не кажется, милая, что вообще-то это называется «сундучить в одну харю»?

– Всё сказал?

– Всё!

– А теперь сходи и посмотри на себя в зеркало.

– Зачем?

– Да ты просто раздулся от самолюбования. Полезный ты наш! А может быть, это не я, а именно ты пытаешься удовлетворить себя любимого за счет использования всех и вся: меня, Дениски, мамы, Эллочки своей… Тебе самому очень даже комфортно в своем бизнесе. Но почему ты думаешь, что только потому, что ты делаешь деньги, все остальные должны тебя облизывать и по первому зову выполнять любой твой каприз?

– Ольга, ты… Ты сейчас неправа…

– Конечно. Ведь в нашей семье всегда прав только один человек – ты… Бедненький, как же ты с нами измучился!.. А что, Вовка, а может – ну её на фиг, а?.. В смысле, семейную жизнь? Сколько можно мучиться, не пора ли ссучиться?

Володя страдальчески закатил глаза и схватился за голову:

– Ты только послушай себя, учительница первая моя! Ты не только говоришь – ты уже думаешь на жаргоне! Неудивительно, что Денис от тебя такого понахватался… Ольга, милая, пойми: если ты еще хотя бы пару лет похороводишься со своими ментами, ты не просто потеряешь нашу семью. Ты себя потеряешь! Потому что сама того не заметишь, как превратишься в самую натуральную мужланистую бабищу!

И вот после этих не самых, если честно признать, обидных слов, в Ольгиной голове словно бы щелкнул невидимый защитный тумблер. Навроде: «при аварии выдавить стекло». Она подорвалась с места, выскочила в прихожую и, запоздало вспомнив о преждевременной гибели туфли, принялась с остервенением рыться в комоде в поисках альтернативы.

– Куда собралась? – выглянув из кухни, уже вполне мирно поинтересовался Володя.

Ольга, не отвечая, вывалила на пол всё имеющееся в наличии семейное обувное содержимое и, схватив пару старых поношенных кроссовок, принялась за шнуровку.

– Да ладно тебе… Перестань, слышишь?.. Давай мириться.

– А я с тобой и не ссорилась, – огрызнулась Ольга. Справившись наконец с обувью, она выпрямилась и подхватила лежащую в прихожей сумочку: – В общем, так! «Хоботов, я оценила!» И осознала! Посему мы с Денисом даем тебе возможность передохнуть от нас. Чтобы ты мог спокойно зарабатывать и тратить свои деньги. Кстати, советую воспользоваться случаем и провести кастинг среди немужланистых баб. Тех, которые умеют обращаться с тарелками. И подпирать щёки…

Прилепина вышла из квартиры и что есть силы шарахнула железной дверью так, что сверху на нее посыпались песчинки недавней лестничной побелки. Обалдевший супруг бросился было за ней со словами…

– …Ну, как у тебя дела? Как дышится на вольных хлебах?

Погрузившись в невеселые воспоминания, Ольга пропустила момент, когда Володя передал бразды управления воздушным змеем в руки сына и поднялся к ней.

– На вольных – вольготно. А дела «отлично, как обычно», – заученно-дежурно отшутилась она.

– «А с личным?» – подхватил Володя.

– «Ну, вот только с личным…» Да нет, нормально всё.

– Я так понимаю, у тебя кто-то появился? Или… он возник сначала? Ещё до твоего демонстративного эскапизма?

– Извини, но, по-моему, это не твое дело.

– Просто мне безумно интересно: кто такой дядя Андрей?

– Какой еще дядя Андрей?

– Тот, что подарил Денису ножик?

– А-а. Это коллега по работе.

– Понятно, – саркастически усмехнулся Володя. – Могу себе представить.

Ольга посмотрела на него неприязненно:

– Что ты можешь представить? Что ты вообще можешь знать и представлять о моей работе?! Когда это тебя вообще интересовало?

– Зато я вполне могу себе представить некий собирательный образ сотрудника милиции. Мне, знаешь ли, по роду бизнеса частенько приходится сталкиваться с вашей братией.

– И каков же он? Этот собирательный образ?

– Краснорожий, туповатый, ленивый хам. Вечно экономящий на закуске, но не на выпивке. Жадный, завистливый к чужому успеху. За деньги способен на всё. Причем, в большинстве случаев, за деньги невеликие. Такие, как у Достоевского Ганечка Иволгин, помнишь? Ползком до Васильевского за три целковых?

– Ну, спасибо за откровенность. Теперь я хотя бы буду знать, с кем ты ассоциируешь меня в своих воспоминаниях.

– Брось, не передергивай. Я говорил о среднестатистическом менте. А ты у меня…

– Я у тебя?

– Хорошо, у нас. Ты У НАС всегда была белой вороной. Что в ментовке, что в школе. Что, прошу прощения, в постели.

– Мне трудно представить, как ведут себя в постели вороны классические. Серые. Наверное, именно так, как твоя секретарша Эллочка?

– У тебя устаревшая информация. Эллочку я давно уволил.

– Понятно, то была любовница от первого брака. Бедняжка! Здесь я её имею в виду. Ну ничего – двуспальное место пусто не бывает. Ты ведь у нас жених завидный…

– Ты тоже невеста хоть куда. Если только перестанешь играть в эти идиотские игрушки. Вообще, Ольга, я никак не могу понять, кому и что ты продолжаешь доказывать?

Ответить на сей отчасти риторический вопрос Прилепина не успела, так как в этот момент к родителям подбежал запыхавшийся, безумно довольный Дениска:

– Видели, на какую верхотуру мы его запустили?

– Видели, – подтвердила Ольга. – Классно у вас получается.

– Ма, а пошлите на озеро? Только надо у вожатой отпроситься.

– Денисыч, я никак не могу. Меня машина ждет, на работу надо ехать.

Перепачканные руки сынишки сжались в кулачки, а глаза мгновенно сделались на мокром месте:

– Ну вот, так всегда. Всего полчасика побыла, и…

– Денисыч, я к тебе в следующий раз совсем скоро, в среду или в четверг, обязательно приеду. Обещаю.

– Да-а, а я хочу сегодня! – плаксиво затянул сын.

– А сегодня с тобой папа еще погуляет. Правда? – Ольга вопросительно-утвердительно глянула на экс-супруга.

– Правда, – великодушно (или обречённо?) согласился тот.

– Вот видишь? Пойдемте, мужчины. Проводите меня до ворот.

Ольга, улыбнувшись, поднялась и, потрепав сына по вихрам, взяла его за руку. Денис тяжело вздохнул, зашмыгал носом и поплёлся за мамой, волоча по земле порядком измочаленную тушку воздушного змея…

Ленинградская обл.,

Киевское шоссе,

5 июля 2009 года,

воскресенье, 12:40

– …Сергеич, ты их только поторопи там, ладно? А то мне здесь до ночи загорать совсем не климатит…

До базы студентов Ольга и Мешок не доехали каких-то пяти километров. Сломались, что называется, на самом интересном месте. Мобильная связь в этих краях работала отвратительно, так что в данный момент Андрею приходилось орать во всю глотку, чтобы достучаться со своей бедой до знаменитого своей безотказностью оперативного водителя Афанасьева.

– …Да я понимаю, Сергеич, что воскресенье… Ну да… «Я эмир, и ты эмир. Кто же тогда погонит ослов?..» Я говорю: ослов кто погонит… Ладно, проехали. Что? Ольга? Сейчас будем что-то придумывать… Какое там – ни одна сволочь не остановилась!.. Хотя, погоди…

Андрей увидел как обогнавший место кораблекрушения попутный «опелёк» вдруг прижался к обочине и включил аварийку. Из машины выбрался водила – высокий парень лет тридцати с небольшим и направился в их сторону с лёгкой, понимающей улыбкой на лице.

– …Всё, Сергеич, я тебя попозже наберу. Кажись, некий добрый самаритянин все-таки отыскался.

– Добрый всем денёк! В чём проблема? – подойдя, полюбопытствовал парень. Да нет, теперь уже было видно, что не парень, а, скажем так, молодой мужчина. – «Проколы, поломки, энтузиазм населения?» Бездорожье, разгильдяйство?

– Пожалуй, второе. В смысле – разгильдяйство. Лямбда-зонд накрылся, – развел руками Мешок.

– Часом не на тридцать втором километре заправлялись?

– На нём самом. А что?

– Категорически не приветствуется. Эту заправку не только местные, но даже иногородние дальнобойщики за версту объезжают.

– Увы. Мы, к сожалению, не местные. Равно как не дальнобойщики. За здешние нравы не в курсе.

– А куда направлялись?

– Да тут рядом совсем. В Даймище, – пояснила подошедшая к мужчинам Ольга.

– Действительно рядом. Что ж – могу дотянуть.

– Ну, такие жертвы не требуются. Я вызвал аварийку из Питера. Но если не сочтете за труд девушку подбросить – будем вам чрезвычайно признательны. Она… э-э-э… очень опаздывает.

– Не вопрос. Прошу.

– Ольга Николаевна, вы поезжайте, а я тут сам как-нибудь справлюсь. Буду уповать на то, что Сергеич правильно зафиксировал координаты.

– Хорошо, – кивнула Прилепина. И, вздохнув, добавила: – Вы извините меня, Андрей Иванович.

– За что?

– Если бы мы не сделали крюк, заезжая в лагерь, то…

– …То я бы всё равно сломался. Но уже на обратном пути. Коллега-автолюбитель абсолютно прав – всё дело в дерьмовом бензине. Так что, кончайте терзаться, Ольга Николаевна, и в путь.

Мешок по-отечески приобнял Ольгу, словно бы благословляя, и та, не удержавшись, инстинктивно чмокнула его в лоб, нежно и мягко. Андрей, будучи человеком, мягко говоря не обделенным женским вниманием, отчего-то вдруг смутился и, спрятав глаза, суетливо кинулся к багажнику – за вещами Ольги.

Менее чем через минуту «опелёк» тронулся, увозя оперуполномоченную Прилепину к месту выполнения особо важного задания. Сквозь клубы поднятой дорожной пыли Мешок внимательно всмотрелся в «контейнера» и на автопилоте загнал номер спасителя в записную книжку мобильника. Так, на всякий случай…

– …А в Даймище где конкретно? – уточнил благородный спаситель перед тем, как уйти с грунтовки на лесную дорогу.

– База практики студентов Гидромета.

– А, понятно… Знаете: а вы не очень-то похожи на студентку.

– Что, слишком старая? – усмехнулась Прилепина.

– Слишком эффектная. Для студентки.

– Бросьте! Сейчас в вузах такие девочки учатся – профессиональным фотомоделям сто очков форы дадут.

– Нелучший пример, – покачал головой водитель. – Фотомодели у нас неизменно рифмуются, извините, с борделями. А вот в вас угадывается редкое по нашим временам сочетание ума и красоты.

– Вы что, физиономист?

– Отчасти. В силу профессии.

– И кто же вы по профессии? Если не тайна, конечно?

– Не тайна. Я журналист… Кстати, – он порылся в бардачке и протянул Ольге визитку, – вот, держите. Вдруг когда и сгожусь? В иной своей ипостаси. Не как извозчик.

– «Гронский Константин Павлович. Главый редактор газеты „Оредежские зори“», – прочитала Прилепина. – Странно, никогда про такую газету не слышала.

– Ну, не вы одна такая, – горько, как показалось Ольге, улыбнулся Гронский.

– Извините, ответное алаверды предложить не могу. Не обзавелась пока визитками.

– Ничего страшного. Я вас и так, без визитки запомню…