Текст книги "Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)"

«Обломали весь кайф, с-суки! – вполголоса выругался Игнашевич и брезгливо покосился на сидящего в противоположном углу старика-бомжа, рубашка которого была сплошь в бурых пятнах: не то краски, не кто крови. – В бомжатник засунули, твари! Еще не хватало здесь туберкулезную палочку подцепить. Или того хужее, СПИД. Кто знает, откуда и что за кровушка на этом убогом?»

Забряцали ключи, открылась с мерзким скрипом дверь, и в «обезьянник» вошли Холин и дежурный экскурсовод по заведению транспортный опер Сергей Лисицын. Бомжик на их появление никак не отреагировал, видимо, давно смирившись со своей участью. А вот Игнашевич, напротив, поспешил придать лицу участливо-покорное выражение.

«Может, все-таки явят милосердие и отпустят? Попастись с Оксанкой?»

– Игнашевич, каким образом вы узнали о сегодняшней встрече выпускников? – хмуро поинтересовался Холин.

– В Интернете прочитал. «ВКонтакте».

– Вы там что, под своим именем зарегистрированы?

– Конечно, нет. Меня ведь предупреждали.

– Прекрасно. Где назначена встреча?

– Кафе «Вечер», на Таллинской. Общий сбор – в семь вечера.

– Дважды прекрасно. В общем, так, Дмитрий Тихонович: билет мои транспортные коллеги вам обменяли. Поезд уходит сегодня в 20:15, вас проводят и посадят. А до этого времени, для вашего же спокойствия, побудете здесь.

«Вот тебе, бля, и милосердие!»

– Вы что, с ума сошли?! Я не намерен сидеть в этом вонючем бомжатнике! Вы… вы не имеете права! Я… я буду жаловаться!

– Да ты, братан, настоящего бомжатника не видел! – искренне обиделся за своё заведение Лисицын. – У нас здесь, к твоему сведению, стерильная уборка каждые двенадцать часов. С дезодорантом…

– Что, неужто правда с дезодорантом? – не поверил Холин.

– Вот те крест! Мы два месяца назад контейнер с контрафактным парфюмом тормознули. Большую часть утилизировали, но пару ящиков оставили. Для внутренних нужд.

– Толково придумано!

– А как ты хотел! У нас учреждение солидное! – расцвёл Лисицын и доброжелательно успокоил Игнашевича: – А напарника ты не опасайся. Иван Демидыч у нас человек тихий, можно даже сказать божий. Правда, Демидыч?

Насупившийся бомжик в ответ буркнул что-то неопределенное и закрыл глаза, давая понять, что к разговорам не расположен.

– И ещё! По поводу «не имеете права»! – рыкнул Холин, явно не разделявший благодушного настроения принимающей стороны. – Делал бы всё по уму, как велено, мы бы тебя чин-чинарем встретили: к месту доставили, из места забрали. Еще бы и одноклассницу под тебя положили. – После этих слов Игнашевичу сделалось совсем неуютно, словно бы мент читал его потаённые мысли и видел его насквозь. – А ты решил быть хитрее папы римского. Вот теперь посиди и подумай. В другой раз соображать будешь. Всё, адьё. Пишите электронные письма.

– Твари! Менты! Ненавижу!

Холин равнодушно пожал плечами и вышел. Вслед за ним, позвякивая ключами, направился Лисицын. Запирая дверь, он полюбопытствовал:

– Слышь, дружище. А че за служба у вас? Никогда про такую раньше не слышал.

– Ну, не ты один такой серый.

– Поделился бы, рассказал какой вы масти?

– То история долгая, – уклончиво ответил Холин. – Не одну кружечку можно успеть выпить.

– А ты что, торопишься? – понял намёк Лисицын. У которого, к слову, у самого с утра трубы горели.

– Да вроде не особо. А ты что, приглашаешь?

– Ну, вагон-ресторан не обещаю, но привокзальный буфет могу устроить. Как говорится, за содружество родов войск. Пять минут подождешь?

– Не вопрос.

– Тогда через пять минут встречаемся у турникетов. И молодого своего бери. Чтобы число ровным было.

– В каком смысле ровным?

– В смысле: на троих…

* * *

…В седьмом часу Наташа и Тарас потихонечку засобирались на свиданки. На разные, естественно. Нет, конечно, в своё время Шевченко пытался подкатиться к Наталье с предложениями «крепкой дружбы», но был столь же крепко послан. Тарас, впрочем, не обиделся, потому как у него всегда находилось с кем подружить, когда в том возникала острая половая необходимость. Правда, по мнению Ильдара, слухи о бесчисленных любовных победах поэта-песенника были сильно преувеличены, но тут дело тёмное. Потому как со свечкой, что называется, никто из «гоблинов», понятное дело, не стоял.

Вот и сейчас Шевченко вольготно возлежал в оперской на казённом диване и убалтывал по казённому же радиотелефону очередную подругу:

– …Илоночка, да перестаньте вы трепетать. Подумаешь, будут иностранцы! Между прочим, я в совершенстве владею двумя иностранными акцентами – украинским и английским… Что? Что вам надеть?.. Самый минимум любой одежды. Это вам чертовски к лицу. – В оперскую вошёл Андрей, и Шевченко тут же натянул на лицо маску служебной деловитости. – …Ну всё, будем считать, что договорились. В 19:30 у главного входа гостиницы «Москва». Неявка будет расценена как предательство!

Мешок обвёл взглядом комнату и поинтересовался у заступившего на сутки Джамалова:

– Что, старый да малый так больше и не появлялись?

– Гришка звонил примерно с час назад. Сказал, что обстоятельства изменились. Они вынуждены задержаться на вокзале и самостоятельно посадить Игнашевича на поезд.

– Знаю я его обстоятельства. Бухой небось звонил?

– Не знаю. Я, как ты, по телефону, определять не умею.

Многоопытный Мешок, уловив в таком ответе явную уклончивость, недобро нахмурился:

– Понятно. Ну, я ему завтра устрою! Измененные обстоятельства… Кстати, Тарас, ты, я слышал, в район гостиницы «Москва» выдвигаешься?

– У меня там в половине восьмого встреча. С источником. А что? – насторожился Тарас.

– С хорошо декольтированным источником? – уточнил Андрей.

– Ну, типа того.

– Тогда давай, выдвигайся прямо сейчас. Сначала заскочишь в кафе «Вечер», это рядом, буквально сразу за речкой. Выясни, действительно ли сегодня проводится там вечеринка одноклассников нашего клиента?

– На фига?

– Так, на всякий случай. А вдруг то была всего лишь умело смоделированная попытка вытащить Игнашевича в Питер?

– Блин, а кроме меня, естественно, больше некому?

– Тебе ж всё равно по пути. Да, а где у нас Вучетич?

– А Виталя у нас откомандирован к свидетельнице Демичевой, – насмешливо пояснила Наташа, продолжая маникюрить и без того идеально блестящие ногти.

– Что, опять кнопка сработала? Ильдар, почему мне не сообщили?

– Да ничего там не сработало, – отчего-то сник Джамалов. – Всё тихо.

– Не понял? А на кой ляд он тогда? Да и, собственно, кем откомандирован?

Ильдар секундно замялся, чем не преминула воспользоваться Северова:

– Иолантой Николаевной откомандирован. У старушки на кухне кран потёк, вот госпожа старший оперуполномоченный Виталю в адрес и отправила – устранить неисправность.

– Черт знает что такое! – рассердился Андрей. – Не оперативное подразделение, а бюро добрых услуг «Невские зори»! Им что, больше заняться нечем? Всё? С гидрой преступности в отдельно взятом кабинете покончено?!

– А чего вы, Андрей Иванович, перед нами-то распаляетесь? – как бы между прочим заметила Наташа. – Вот самой Прилепиной и выговаривали бы.

– И скажу!

– Ну-ну, поглядим.

– А я не понимаю: с чего вдруг такой сарказм?

– Что вы что вы? Как можно, Андрей Иванович?

– Ильдар, если будут спрашивать, я – у себя, – рявкнул Мешок и вышел из оперской, хлопнув дверью.

– Ах-ах! Алло, мы ищем Иоланту! – прокомментировала вспышку начальственного гнева Северова. Однако Ильдар её веселья не разделил, а напротив, неодобрительно покачал головой:

– Зря ты Ольгу вломила. Она ведь не для себя старалась.

– Уж так старалась, так старалась – даже юбка не помялась… У меня, между прочим, по дороге на работу свечи залило. Вучетич клятвенно обещал посмотреть, а сам сдристнул к старухе. Как же, сама Прилепина попросила! Восходящая звезда отечественного сыска!.. А мне что теперь прикажешь делать? Пешком ехать?

– А куда тебе?

– На Петроградку. «Шаровню» знаешь?

– Никак в боулинг собралась?

– Допустим, собралась. А что такого?

– Да ничего. Просто зачем столько времени маникюр наводить, чтобы грязные шары кидать?

Наташа грациозно вытянула свои длинные пальцы, с удовольствием посмотрела на результат шлифовки и снисходительно промурлыкала:

– Дикий ты человек, Ильдар. Сразу видно – внебрачное дитё гор.

После чего подтянула к себе телефон и взялась дозваниваться до службы такси…

Элитный коттеджный

поселок под Сестрорецком,

21 июля 2009 года,

вторник, 20:05

В начале девятого прозвучали первые аккорды припева битловской «Желтой подводной лодки», и Пущин, спустившись со второго этажа по изящной, красного дерева винтовой лестнице, внимательно вгляделся в монитор внутренней панели домофона. Невзирая на идиотскую бейсболку и скрытые за солнцезащитными очками глаза, распознать квадратную, шесть на шесть, будку Ардова было несложно.

– «Сова, открой! Медведь пришёл!» – хохотнул в панель вызова неприятный, хотя и ожидаемый гость.

– Погоди, я сейчас. Электрозамок что-то заедает, – соврал Геннадий Иванович, переключая камеры. Теперь на мониторе возникло изображение в полный рост, и Пущин разглядел в руках у Ардова внушительных размеров кейс. Всё правильно, так и должно быть. Ещё щелчок: камера переключилась на припаркованную у соседского забора замызганную «копейку». Полчаса назад её здесь не было. «Странно, неужели Ардов приехал на таком „говне“?» – удивился Геннадий Иванович и, сунув в карман роскошного барского халата лежащий в прихожей травматический пистолет, нажал кнопку дистанционного открытия замка на калитке.

Гостя он встречал на открытой летней веранде: зная биографию Ардова образца начала лихих девяностых, приглашать в дом дважды судимого уркагана совсем не хотелось. Да и не того полёта птица – так, мелкая сошка, вечная «шестёрка» на побегушках, к которой Геннадий Иванович всегда испытывал устойчивое чувство брезгливости. Вот только, хоть и стыдно в том сознаваться, к чувству этому примешивалось еще и неприятное, липкое ощущение страха. Так что «травматику» в карман Пущин пихнул сугубо автоматически, впрочем, прекрасно отдавая себе отчет в том, что, «ежели, не дай бог чего», применить все равно не успеет.

Мужчины обменялись коротким рукопожатием, и гость протянул хозяину дома увесистый кейс:

– Вот, просили передать. Мои поздравления: если честно, не думал, что они согласятся с твоими условиями… Аппетиты у тебя, Иваныч, мегаатомные.

– Да куда бы они делись? – натужно улыбнулся Пущин, принимая выстраданный гонорар в оригинальной эргономичной упаковке. Мода на которую пришла к нам из гангстерских боевиков категории «B». – Я им нужен гораздо больше, чем они мне. А шифр?

– Ах да! – спохватился Ардов и достал из кармана джинсовой жилетки запечатанный конверт. – Цифири внутри. Не доверяют!

Геннадий Иванович забрал конверт и тоном, не содержащим ни намёка на радушие, исключительно формальности ради предложил:

– Может, отметим это дело?

– В другой раз. Мне ещё в город возвращаться, а гаишники на трассе совсем оборзели. Раньше за выхлоп трёхой обходился, теперь все пять требуют.

– Ну, с твоей-то тачкой кто ж на тебя позарится? – не смог сдержать зубоскальства Пущин. – Где такое ведёрко отхватил? Похоже, раритет?

Этот явно оскорбительный вопрос Ардова, похоже, ничуть не задел:

– Это я на прошлой неделе в буру у Живчика выиграл. Прикольная тачка, у моего дядьки в деревне такая была… Да, а тебе когда к следователю?

– Завтра, к двенадцати.

– Они просили передать, чтобы ты… того… Короче, не переигрывал.

– Не учи учёного! Чай, не впервой лжесвидетельствовать.

– И не стыдно тебе, Иваныч, души невинные топить? – с грубоватым добродушием поинтересовался Ардов.

– А где ты их видел, невинных-то? – сердито спросил Геннадий Иванович: ему очень не понравилась кривая усмешка, спрятавшаяся в углах обветренных ардовских губ. – Особенно там, наверху? И вообще, если слепой, споткнувшись о камень, падает, он почему-то всегда ругает камень. Хотя виною его собственная слепота.

– Мудро́ сказал! – усмехнулся гость и отсалютовал: – Ну ладно, Иваныч, прощевай…

…Больше всего в данную минуту Ардов опасался, что чудо отечественного автопрома не заведётся. Он и сюда-то доехал с проблемами: двигатель работал практически на подсосе – прежний владелец, похоже, основательно загадил карбюратор.

Естественно, ни у какого Живчика и ни в какую буру тачку эту он не выигрывал. Ключи от «копейки» Ардову вручили сегодня днём вместе с описанием места, в котором её следовало забрать. Машина была одноразовой и предназначалась исключительно для театрально-постановочного приезда к Пущину. Теперь, если некие случайные свидетели и зафиксировали пятиминутный вечерний визит к хозяину дома человека на красной «копейке», искать эту самую «копейку» начнут в лучшем случае только завтра. И поиски эти будут много утопичнее, нежели розыск пресловутой иголки в стоге сена. Так как в ремонтных боксах неприметной автомастерской в Сестрорецке в данную минуту уже собралась бригада специально обученных умельцев, с нетерпением ожидающая его, Ардова, возвращения. А практика показывает, что при умелом, «с душой» подходе полностью разложить машину на атомы можно за каких-то четыре-пять часов. При правильном стимулировании «нанотехнологов» – ещё быстрее.

Уроженец Тольятти, слава богу, завёлся и минут через семь, опасливо повихляв меж ям и колдобин местной грунтовки («Элитный, блин, коттеджный посёлок! На приличное покрытие сброситься не могут!»), Ардов вырулил на заботливо ухоженную губернаторскую трассу. Взяв курс на Сестрорецк, он скинул скорость до режима «поспешаем медленно», так как документов на «копейку», за исключением увесистой пачки зеленых денег, у него не было. Ещё через пару минут навстречу пронеслись сразу три пожарные машины с мигалками, оглушая окрестности брачными криками марала. Ардов включил аварийные огни, прижался к обочине и выбрался из машины. Обильно оросив близлежащие кусты, он непринужденно обернулся – со стороны посёлка в небо поднимались клубы черного дыма, красноречиво свидетельствующие о том, что Пущин открыл кейс и «пересчитал деньги».

С визгом в направлении посёлка пронеслась припозднившаяся «скорая». На самом деле она могла особо не спешить – полукилограммовая в тротиловом эквиваленте начинка кейса не оставляла пациенту ни единого шанса на медицинскую реабилитацию. В этой пьесе Геннадий Иванович отыграл свою очень важную, но всё-таки второстепенную роль.

Низкий последний поклон. Жидкие аплодисменты покойному. Занавес…

Санкт-Петербург,

22 июля 2009 года,

среда, 10:36

Закосить от очередной психологической лекции замполича Кульчицкого удалось лишь двоим счастливчикам – Ильдару и Жене Крутову. На эти утренние часы у них нашлась предусмотрительно отложенная железобетонная служебная оказия. Прочие, загодя не запасшиеся спасительным алиби, «гоблины» вынуждены были штыками прибыть к 9:30 в оперскую, временно превращенную в лекторий, и занять места согласно насильно всученным билетам.

Вот уже второй академический час Олег Семёнович вдохновенно вещал о видах ролевого поведения оперативных сотрудников. На данный момент диспозиция ему внимающих была следующей:

• Ольга. Пунктуально явившись одной из первых, успела занять козырное место на удобном диванчике. Сидит не просто с формальным блокнотиком в руках, но еще и честно пытается делать какие-то заметки на полях. Поскольку писать на коленке не слишком удобно, переодически меняет позу, то и дело перекладывая свои загоревшие ноги.

• Тарас. Удачно разместился рядом с Прилепиной и развлекается тем, что разглядывает Ольгины коленки. Благодаря разнице в росте, ненароком поглядывает в довольно откровенный разрез блузки соседки, откуда ему открываются прекрасные виды.

• Виталий. На правах ответственного дежурного демонстрирует повышенную работоспособность, а потому сидит спиной к докладчику. Якобы занят чем-то необычайно важным, а на самом деле, убивая время, химичит с цифровым диктофоном, испытывая на нём новую самопальную примочку.

• Наташа. Укрывшись за монитором, одной рукой тихонечко раскладывает пасьянс. Всякий раз, когда Кульчицкий внимательным взглядом обводит аудиторию на предмет вдумчивости, успевает сделать заинтересованно-слушающий вид.

• Холин. Страдает похмельем после вчерашего общения с сотрудником ЛОВДТ. Мрачно сидит за своим столом, уставившись в одну точку на потолке. Беспрерывно прикладывается к бутылке с минералкой.

• Лоскутков. Сидит, чуть покачиваясь, за рабочим столом Ильдара. После вчерашнего ему заметно хужее, чем Холину. Сказалось отсутствие навыков пития, да и минералочкой он не запасся.

• Сергеич. На этот раз и самый старый (здесь – по возрасту) сотрудник подразделения вляпался в учебно-воспитательный замес, от коего обычно бывал освобожден по причне заслуг к сединам. Уютно устроившись на стульчике в самом дальнем от лектора углу, продолжает самосовершенствоваться в технике рисунка, делая карандашные наброски в своём походном альбомчике. Сегодня объект его художественного вдохновения – сидящая строго напротив Ольга…

– …И, наконец, третий обязательный элемент. Записываем… «Перцептивная сторона общения».

Олег Семёнович поворотился к рукописной схеме, которую он вчера старательно передрал из служебной методички, и указал на очередной изучаемый объект. За неимением указки классической в качестве таковой использовалось спецсредство ПР-70[6]6
  Спецсредство «палка резиновая».


[Закрыть].

– Какая-какая сторона? – рассеянно встрепенулась Наташа Северова. – Контрацептивная?

Народ дружно загоготал. И только вечно идущий против течения масс Кульчицкий досадливо поморщился:

– Пер-цеп-тив-на-я. То бишь реализуемая в процессе восприятия друг друга партнерами по общению.

– А ведь Натаха права! Без контрацептивов что это за общение между партнерами? – ухнул с дивана Тарас.

– Шевченко, прекратите балаган!

– Молчу-молчу!

– Итак… Полнота развития этих трех элементов, – Олег Семёнович, закрепляя материал, продемонстрировал на схеме тщательно прорисованный причинно-следственный узел, – существенно влияет на состояние человека в ходе общения. Потому что возможность полностью передать в общении всю желаемую информацию, равно как наличие сигнала о получении, понимании её, вызывает состояние удовлетворения и, соответственно, еще более активизирует последующий процесс общения.

– Понятное дело! Ежели удовлетворение достигнуто, почему бы потом еще раз не пообщаться? – снова не смог удержаться от комментариев Тарас.

Кульчицкий поглядел на него уничижительно и мстительно напомнил:

– Я напоминаю, что по этой теме, так же как и по остальным пройденным в августе, будут сдаваться зачеты. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

«Яяя-уу-на-ууа-упаа-ммин-на-уую-что-тооо-поо-ээ-этооой-теееем-меее…»

В воздух оперской ворвалось заунывно-медленное, жутковатое скрежетание, заставившее всех без исключения здесь присутствующих вздрогнуть от неожиданности.

«…Тааа-ккжжж-еээу-каа-кпоооа-осталаальныээм-уэм…»

Это у Виталия, продолжающего колдовать над модернизацией диктофона, предательски запала какая-то кнопка, в результате чего включилась трансляция записи лекции Кульчицкого на экономичной, супернизкой скорости.

– Вучетич? Вы что, издеваетесь? – первым вычислил источник шумов замполич. – Это что такое?!!

– По ходу это они и есть. Последствия. Начали вытекать, – мрачно изрёк Холин. Вся аудитория, за исключением молодого, буквально содрогнулась от хохота. Между тем Григорий, оценив опытным взглядом опытного алкоголика страдальческое выражение лица Лоскуткова, всё так же мрачно походатайствовал: – Ваше благородие, отпустите мальчонку. Ему, похоже, до ветру надо. А сам попросить – стесняется.

– Лоскутков, можете выйти, – распорядился Кульчицкий, до ноздрей которого уже давно долетало выхлопное амбре стажёра. И когда Николай с благодарностью выскочил из кабинета, сурово свёл брови домиком: – А с вами, Григорий Степанович, мы ещё поговорим. По поводу вчерашнего. Только не здесь, а в кабинете Павла Андреевича… Вы бы чему дельному стажёра взялись научить! А не тому, как водку со смежниками лакать!

В оперскую вошёл Мешок и на мгновение застыл, пораженный наблюдаемым кворумом. Умел все-таки Олег Семенович организовать массы.

– Совершенствуетесь? Любо-дорого посмотреть… О, Сергеич, никак и тебя за парту посадили?!

– А как же! – отозвался из своего угла Афанасьев. – Мы, русские люди, своих на войне не бросаем. На учебе – тем более. Чем бы ни заниматься, лишь бы не работать.

Кульчицкий одарил водителя взглядом обиженного ребёнка, намереваясь в ответ произнести что-нибудь не менее колкое. Но Мешок, заглянувший на огонёк исключительно по делу, перехватил инициативу:

– Олег Семёнович! Дико извиняюсь, но я вынужден выдернуть с ваших занятий Прилепину. Срочная служебная необходимость. А конспект она потом восстановит.

Не скрывая радостного облегчения, Ольга торопливо убрала блокнотик в сумку и подскочила с дивана, готовая подорваться куда угодно, только бы прочь из душного помещения и от душного преподавателя.

– Да я, собственно, на сегодня вроде как и закончил, – развёл руками Кульчицкий.

Он аккуратно снял с доски наглядное пособие и бережно скрутил его в рулон, после чего с достоинством покинул оперскую, сопровождаемый чуть слышным шепотком Тараса: «Э-эх, везет же людям! Еще только первый час, а человек уже того – кончил».

– Виталий, если что – мы в следственном, – предупредил Мешок, направляясь к выходу.

– Это у Викула, что ли? – уточнил Вучетич.

– У него, будь он неладен. Всё, Ольга Николаевна, поехали.

Северова проводила ушедшую парочку не то недобрым, не то ревнивым взглядом, вытянула из пачки сигарету и, направляясь в курилку, бросила Холину сердитое:

– Если ваш молодой снова заблюет весь туалет, то я не знаю что с ним сделаю!

– Да ладно тебе, Натаха. С кем не бывает, – миролюбиво отозвался Григорий. Однако призадумался и вскоре вышел вслед за Северовой, бормоча под нос: «В самом деле, надо бы проверить как он там, бедолага».

Шевченко, шумно зевая, поднялся с диванчика, с удовольствием, до хруста потянулся и подгрёб к собирающемуся отчалить в гараж Афанасьеву:

– Сергеич, погоди, не убирай мольберту! Дай заценить, что новенького намалевал.

Афанасьев протянул ему альбомчик, и Тарас, бегло пролистав предыдущие, преимущественно пейзажные наброски-заготовочки, с интересом стал разглядывать свежеиспеченный карандашный рисунок с изображением Ольги.

– О, класс! Подаришь?

– Да забирай, – великодушно разрешил оперативный водитель.

– А ты только так рисовать можешь? Типа, что вижу, то и пишу. Или?.. – поинтересовался Шевченко, осторожно вырывая и сворачивая листок.

– Или что?

– Можешь ты, к примеру, подключить свое пространственное… не знаю какое там… короче, воображение и изобразить, как выглядит этот же самый человек, но только без одежды? По пропорциям, по выпуклостям всяким…

– Хочешь, я тебя по выпуклостям нарисую? – улыбнулся Афанасьев.

– Не, меня не надо. Ты мне Ольгу нарисуй. Вот в этой же самой позе. Только без всего.

– Да иди ты!

– Понятно. Значит, слабо?

– Ничего и не слабо. Просто не хочу.

– Да ладно тебе, Сергеич! Ну чего ты кобенишься? – Похоже, скороспелая идея о возможности созерцания новой сотрудницы в стилистике «ню» захватила Тараса целиком. – Я ведь чисто из эстетического интереса!.. А я тебе за это кисти на беличьем меху подарю. Те, которые от сеструхи остались.

– Ты же мне их, помнится, просто так обещал отдать?

– Ишь, какой шустрый! Они денег стоят. Ну так что, сделаешь?

Последний аргумент оказался достаточно весомым. Дело в том, что жена Афанасьева, в целом снисходительно относясь к увлечению супруга, спонсировать его (увлечение) из скудного семейного бюджета категорически не желала. Так что приобретение холстов, красок, кистей и прочих сопутствующих творчеству причиндалов для Бориса Сергеевича всякий раз выливалось в целую проблему. А потому:

– Ладно, попробую. Как-нибудь. На досуге. Но! За результат не отвечаю, – сдался он.

– Не ссы, Сергеич! Глаза боятся, руки рисуют. – Тарас панибратски похлопал коллегу по плечу, притом что последний годился ему едва ли не в отцы. – Вот выйдем на пенсию, и я твоим импресарио заделаюсь. Раскручу не хуже какого-нить Никаса Сафонова! Деньжищи лопатами грести будем.

– Ох, не приведи господь дожить! – тяжело вздохнул Афанасьев…

* * *

Мешок и Ольга черепашьим, но отнюдь не «ниндзевским» шагом ползли в общем автомобильном потоке погрязшего в заторах Вознесенского проспекта. Открытые в салоне окошки от жары не спасали. Равно как звучащая в машине хорошая блюзовая музыка не отвлекала Андрея от нарастающего всеми и вся раздражения. Вернее так: раздражение, оно не то чтобы нарастало, а скорее продолжало поддерживаться в привычном для последних месяцев состоянии зашкаливания.

Когда же всё это началось? С какого момента внешний разлад с Леркой спровоцировал в нём разлад внутренний? Ну, то что за примерно последние года полтора их отношения с женой не просто ухудшились, а ухудшились катастрофически – здесь всё понятно, вопросов и базара нет. Вот только до определённого периода это никак не влияло на его отношение к прочему окружающему миру. Миру, в первую очередь вращающемуся вокруг службы и всего с нею связанного. Другое худо! С некоторых пор Андрей с неприятным удивлением стал ощущать, что всё то, что прежде вызывало у него интерес, азарт, а то и восторг вкупе со здоровым трепетом, вдруг перестало и волновать, и захватывать. На смену бодрящему кровь адреналину пришли апатия и уныние, переключившие организм в режим ежедневного рутинно-нудного автопилота. И было совершенно непонятно: за счёт какой такой эмоциональной встряски в обозримом будущем он сможет вернуться хотя бы к отдаленному подобию себя прежнего.

Будь Андрей лет эдак на десять – пятнадцать моложе, его вполне мог спасти универсальный рецепт от хандры и опустошенности – влюблённость. Но сейчас, в нынешнем его семейно-отцовском положении, «кака така любовь?». Да ну, к чёрту! Просто смешно. Мешку некстати припомнился тупой тюремный анекдот, рассказанный как-то знакомым уфсиновцем[7]7
  Здесь – сотрудник Управления федеральной службы исполнения наказаний.


[Закрыть]: «Открывается кормушка в камеру, и рожа вертухая, появившаяся в ней, орет: „Иванов!“ Иванов радостно спрашивает: „Что, дачка?!“ Ответ вертухая: „Хуячка! На этап с вещами!“» И тут же Андрей переделал его на свой манер: «Открывается кормушка в камеру, и рожа вертухая, появившаяся в ней, орет: „Мешечко!“ Он удивленно спрашивает: „Кто это?“ Ответ цирика с кавказским акцентом: „Это – Лубов!“»

Жаль, что этот анекдот из всей его компании можно было рассказать одному только Гришке Холину. Остальные просто не поймут, к чему это он. Мешок вдруг поймал себя на мысли, что в последнее время ему всё меньше нравятся его знакомые и всё больше порно: «Холину, кстати сказать, на самом деле тоже не помешало бы заменить каждодневное бухло на порно»…

…В очередной раз капитально застряв в неслабой, но, исходя из проложенного маршрута, всяко последней пробочке, Мешок раскурил сигарету, чуть приглушил гитарные стенания Эрика Клэптона и как бы безразлично поинтересовался у Прилепиной:

– Как там поживает наша божья старушка Демичева? Азербайджанцы более не досаждают?

Ольга не уловила подвоха в его вопросе, а потому доложилась откровенно и бесхитростно:

– Всё хорошо. Через две недели слушания. Представляете, Александра Яковлевна, готовясь к выступлению в суде, даже записалась к парикмахеру? Хочет выглядеть настоящей примой.

– Как мило! – лукаво прищурился Мешок. – А кран у неё больше не течет?

– Нет, Виталий вчера всё починил, – подтвердила Прилепина и осеклась, лишь теперь сообразив, куда, собственно, клонит начальство.

– Ай молодца! И сколько же Вучетич за это со старухи поимел?

– Нисколько.

– Напрасно. По мне так сантехническая деятельность вполне может быть приравнена к творческой. Запрет на которую сотрудникам милиции законом не возбраняется.

– Глумитесь?

– Как можно?! Напротив, я всегда радуюсь проявлениям инициативы со стороны подчиненных. В самом деле: к чему заниматься крючкотворством? Коли возникла необходимость отправить оперативника в служебное время чинить кран – надо срочно отправлять. И «пусть весь мир подождет»!

Ольга, насупившись, попыталась оправдаться:

– Андрей Иванович, я не…

– А я – да! – резко перебил её Мешок. – Я безмерно уважаю ваши оперские таланты, Ольга Николаевна. Особенно в связи с недавними событиями. Но хотел бы напомнить, что в этом подразделении пока ещё я – начальник. Поэтому извольте в следующий раз вопросы расстановки вверенных мне сил и средств согласовывать именно со мной. Минимум – ставить меня в известность!

– Простите. Я действительно….

– Прощаю! – Мешок снова не дал ей договорить. Он уже пожалел о том, что взялся выместить на Прилепиной своё скверное настроение, и в эту минуту чувствовал себя некомфортно. – Вы действительно… – Он обернулся к Ольге и, сглаживая неловкую ситуацию, улыбнувшись, докончил: –…Вы действительно выглядите сегодня потрясающе!

Испытав лёгкое смущение от весьма и весьма неравнодушного начальственного взгляда, Прилепина поспешила сменить тему, невзирая на всю её (темы) приятность:

– А мне сегодня с утра Василий Александрович звонил. Ворчал-обижался, что его окончательно все позабыли-позабросили. Настойчиво зазывал в гости.

– Я даже догадываюсь, почему именно «настойчиво зазывал».

– И почему же?

– Согласно поступившим агентурным данным, Лидия Станиславовна активнейшим образом взялась за здоровье супруга и отныне строго-настрого запрещает ему выпивать без наличия весомого повода, – усмехнулся Андрей. – Но согласен, надо бы уважить старика. Сегодня вряд ли получится. Да и завтра, пожалуй, тоже. Но вот в пятницу… А что? Может, не станем откладывать в долгий ящик, а прямо в эту пятницу вместе и махнём? Вы как?

– Давайте попробуем.

– Отлично! Тогда сразу после работы и подорвёмся… Уф-ф, ну слава богу, прибыли! – Мешок вывернул машину в ближайший «карман» и притормозил у здания Следственного управления. – Не доводилось бывать? Нет? Тогда прошу: следственная гавань, она же бухта с романтическим названием «Барахта». Вперед, Ольга Николаевна, нас ждут великие дела. Ибо иных в производстве господина Викула не бывает…

* * *

…Трудно сказать, насколько действительно великим было дело, возбужденное в отношении замглавы администрации Курортного района, но Олег Викентьевич вызвал в свой кабинет представителей «гоблинов» именно в связи с этой историей. Точнее – с теми драматическими событиями, которые случились непосредственно после ареста господина Быкова.

– …Все улики, вся доказуха были у нас практически на руках, – с нарастающим раздражением объяснял Викул. – Оставались буквально самые мелочи. А тут такое! Про взрыв в коттеджном поселке «Полоса прибоя», надеюсь, слышали?