Текст книги "Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)"

– Еще нет. Думает… Хотя я бы на его месте вместо «буквы» взял деньги.

– Не желал бы тебе оказаться на его месте… Хорошо, пусть думает…

* * *

Остаток выходного дня, нежданно-негаданно превратившегося в рабочий, Мешечко посвятил камеральным работам. Решение окунуться в накопившиеся бумажные закрома, что греха таить, далось непросто. И всё же, собравшись с духом, Андрей выгреб из сейфа давно отложенные неотложные дела и занялся нудной канцелярщиной. А чтобы «нудное» не переросло в еще более гнетущее «тягомотное», часок спустя распечтал свой последний НЗ – бутылку коньяка, некогда презентованную Гешей Певзнером в благодарность за «своего человека» на ТО…

…Под коньячок дела пошли веселее. Так что Мешок даже и не заметил, как за окном на город постепенно снизошли сизые сумерки и в кабинете сделалось пасмурно настолько, что пришлось зажечь лампу. Впрочем, плохая видимость отчасти объяснялась и густым сигаретным дымом, плотно окутавшим комнату. Так же как и небезызвестная киногероиня – переводчица Варвара[34]34
  Персонаж Галины Волчек в к/ф «Осенний марафон». («Бузыкин, хлопнешь рюмашку? Нет? А я люблю, когда работаю».)


[Закрыть], Мешечко любил, когда работал: и хлопнуть, и пыхнуть. Чтобы чутка подразогнать смог, Андрей встал из-за стола, распахнул дверь, обеспечивая подобие тяги, и в этот момент услышал в темноте коридора чьи-то неспешные шаги.

– Эй, кто там шарится в потемках? Тарас, ты? Выйди из сумрака!

– Извините, Андрей Иванович, но это не Тарас. Это я, – послышался в ответ смущенный, немного скрипучий голос, и через пару секунд на пороге кабинета возник постоялец «гоблинов».

– А, Демидыч! Не спится? Заходи, чаю хочешь? Или кофе?

Мешок радушно указал в сторону подоконника, на котором светилась новизной и бережливой заботой импортная дорогая кофеварка – настоящий луч света в темном царстве замов.

– Нет, спасибо. Мне бы просто водички. Душновато сегодня.

– Возьми в холодильнике. Там, под столом у Олега Семеныча.

Филиппов достал бутылку минералки, с любезностью принял выданный Мешком чистый стакан и с наслаждением выпил.

– Уф-ф, хорошо… А вы что ж домой-то? Одиннадцатый час! Не дело это, совсем не дело! Запомните, Андрей Иванович: организм обязательно должен отдыхать, а мозг – расслабляться.

– Нервы, соответственно, разматываться, а печень – просушиваться? – насмешливо развил тему Андрей.

Иван Демидович посмотрел на него с легкой укоризной:

– А вы напрасно иронизируете. Между прочим, это очень большая проблема – русские люди исторически не умеют нормально распределять свои силы, не умеют отдыхать. А когда со временем усталость и стрессы накапливаются, не умеют правильно их снимать. Отсюда у наших более низкий, по сравнению с другими народностями, КПД.

– Я не знаю как там в других отраслях народного хозяйства – увы, не довелось. Но вот у нас, в милиции, относительно невысокий КПД связан исключительно с тотальным непрофессионализмом.

– Вы так считаете?

– Хуже! Я так думаю. Суеты и лишних движений у нас много, а вот с движениями полезными – вечно напряг. Потому и времени, и оперсостава постоянно не хватает. Потому и засиживаемся на работе до полуночи. Вот обрати внимание, Демидыч! – сам того не замечая, увлекшись темой, разгорячился Андрей. – У нас сейчас такое количество сотрудников милиции, что просто диву даешься, каким образом наши предшественники умудрялись качественно лучше справляться с преступностью до революции? В царское время, когда количество полицейских сил было существенно ниже?

– Да, но ведь, если взять хотя вас, «гоблинов»… Ой, ради бога, извините!

– Перестань, чего тут извиняться? – отмахнулся Мешок. – «Гоблины» мы и есть. Так вот это как раз то самое исключение, лишний раз подтверждающее правило. Посуди сам: мы, своим, мягко говоря, гомеопатическим составом, умудряемся худо-бедно удерживать под контролем около трех десятков отписанных нам клиентов – потенциальных потерпевших. Получается практически по два с половиной человека на душу.

– Так я именно об этом и хотел сказать! – попытался перехватить инициативу Иван Демидович. – На мой, пускай и сугубо дилетантский, взгляд ваше подразделение, оно действительно уникально!

– Эт-точно. Уникумов у нас – хоть жопой ешь.

– Да нет же! – загорячился теперь уже и Филиппов. – Поверьте, Андрей Иванович, мне… мне… – взволнованно и сбивчиво заговорил он, – мне на самом деле безумно приятно, что на закате дней мне все-таки довелось снова повстречать такое количество хороших, по-настоящему душевных людей.

Мешечко вытянул из пачки очередную сигарету и покачал головой:

– Демидыч, а ты не рановато ли про закаты заговорил?

– Знаете, у меня в последнее время появилось какое-то очень нехорошее предчувствие…

– Да насрать на него и розами засыпать! Выше нос, старик: должна же когда-то закончиться твоя черная полоса?

Филлипов печально улыбнулся:

– Боюсь, всё белое в своей жизни я уже выбрал. И сам того не заметил, когда это случилось… Но я не о том хотел сказать. Я хочу поблагодарить лично вас, Андрей Иванович. Поскольку именно вы, как мне кажется, в этой службе, в этом помещении являетесь своего рода цементирующей основой. Да-да! Позвольте мне закончить!.. Так вот: мало того что вы – хороший человек! Вы еще и, сами того не осознавая, притягиваете к себе – себе подобных. А это большая редкость в наши дни. Тем более в такой, извините, субстанции, как милиция. Поверьте, у меня есть возможность сравнивать. За годы скитания-бомжевания на моем пути встречалось огромное количество представителей вашей профессии. И большинство из них, поверьте, не вызывали никаких иных чувств, кроме, еще раз извините, омерзения.

– Ну, Демидыч! Ты меня почти в краску вогнал, ей-богу. – Андрей в данном случае не лукавил. Он и в самом деле смутился от неожиданной, а главное – от по-настоящему искренней похвалы. – Всё, кончай свои амбы-дифирамбы! Хорош!.. А насчет омерзения я тебе так скажу: негоже всех под одну гребенку равнять: ни в хорошую, ни в плохую сторону. Все люди разные. В том числе и те, что носят погоны. Поэтому кто-то непременно приобидится и возьмется мстить всем и вся, кто-то будет пить, кто-то, наоборот, бросать пить. Все будут поступать по-разному: в силу своего интеллекта, своей совести. Вероисповедания, если угодно. Национальных каких-нибудь традиций. Но! И это очень важно! Среди них есть милиционеры, которые – представь себе! – читают книги, адекватно реагируют на критику, не чужды самоиронии. Условно назовем их «порядочные». Но есть и такие, кому всё равно. Эти не читают ничего: ни газет, ни Интернета. И вообще – Земля им представляется плоской. А почему?

– И почему?

– Объяснение тут, пусть и столь же плоское, но, на мой взгляд, асболютно исчерпывающее, – неожиданно рассмеявшись, докончил Мешок. – Как говорил мой бывший наставник Василий Александрович Золотов: «Хороший мент отличается от плохого только тем, что хороший: на работе – мент, а на пьянке – человек. А вот плохой – он и на работе, и на пьянке – мент».

Иван Демидович шутку оценил, но смеяться за компанию не стал. Напротив, сделался еще более серьезен:

– Это вы, Андрей Иванович, сейчас очень правильное прилагательное употребили. Да-да, именно «порядочные», а не «честные». Потому что в России честность и порядочность – действительно два разных понятия. К сожалению.

– На самом деле, Демидыч, всё это именно что прилагательные, не более того. И в нашей системе координат они не имеют практического применения. Ибо в этой системе даже реальная работа, в большинстве случаев, на хрен никому не нужна. Главное, грамотный доклад и столь же грамотное умасливание зажравшихся товарищей из Центра.

Филиппов с почти отеческой нежностью посмотрел на Андрея и покачал головой:

– …Езжайте-ка вы, Андрей Иванович, домой. Отдыхать… И я пойду себе. Я ведь не просто так, я вообще-то сейчас к Тарасу, в оперскую направлялся. Хотел, с его позволения, кино на Пятом канале посмотреть. Там сегодня должны Бертолуччи показывать. «Маленького Будду». Не доводилось видеть?

– Увы мне, – развел руками Мешок.

– Рекомендую, очень рекомендую.

– Спасибо, Демидыч, при случае посмотрю обязательно. Составил бы вам и сегодня компанию, но в самом деле поздновато. Так что: на посошок – и спать. Не желаешь со мной за компанию? Нет? Тогда я обратно сам. За здоровье здесь присутствующих. Чтоб мы жили долго и не несчастливо!..

Санкт-Петербург,

24 августа 2009 года,

понедельник, 09:17 мск

Потеряв изрядное количество времени в извечной утренней пробке на проспекте Славы, в начале десятого Женя Крутов добрался до улицы Димитрова, поднялся на второй этаж депрессивно-безликой «брежневки» и позвонился в квартиру № 117. Пробыв в ней не более пары минут, Крутов вышел оттуда с хозяйственной сумкой в руках, пересек лестничную площадку и своим ключом открыл дверь квартиры № 119.

– Эй, хозяева! Не бойтесь, не гости! – преувеличенно бодро прокричал он с порога напрочь убитой «однушки», чуть поморщившись от шибанувшего в нос запаха затхлости и болезни, висевшего в воздухе квартиры. Крутов сначала прошагал на кухню, где разгрузил полученную в квартире напротив сумку, выставив на стол еще горячую кастрюлю и несколько банок с какой-то едой. И только после этого, скрипя половицами, прошел в комнату.

Димка сегодня выглядел совсем плохо. С невероятным усилием он повернул голову и, вместо традиционного приветствия, просипел мучительно:

– Женя. Очень больно. Мне бы укол.

– Потерпи, Димас, сейчас все организуем. Только сначала надо хоть немного поесть. Там тебе баба Маша такой бульонище сварила – у-у-у! Еле удержался, чтобы сам не сожрать.

– А где. Она. Сама.

– Да она прямо сейчас на похороны уезжает, куда-то в область. Там у нее какая-то родственница померла. Вот она и попросила сегодня меня с тобой посидеть.

– Повезло.

– Да ладно тебе, фигня какая, – не уловив, отмахнулся Крутов.

– Родственнице повезло. Вот бы и мне. Похороны.

– Ты мне эти разговоры брось! Мы с тобой, Димас, еще и повоюем, и на блядки походим, и вообще…

Димка фальшь интонации учуял и посмотрел на приятеля с горькой усмешкой. Женя смущенно отвел глаза, заторопился на кухню и, вернувшись через минуту с тарелкой в руках, подсел к кровати.

– Давай, похлебаем. Пока горячий.

– Не хочу. Мне бы укол. Больно. Очень.

– Димас, десять ложек и – всё. А потом сразу укол, договорились.

Тот обреченно кивнул и позволил затолкать в себя десять плюс одна лишняя, ловко подсунутая Крутовым, ложек бульона.

– Вот и молодец. Сейчас будем колоться. Кстати, забыл совсем! Знаешь, что я тебе принес? – Крутов порылся в своей сумке и достал из нее DVD-коробочку. – Здесь запись флойдовской «Стены», концерт 1990 года, помнишь? На обломках Берлинской стены? Там где с ними еще «Скорпы» и Брайан Адамс выступали.

Димка слабо улыбнулся.

– О чем и толкую – классная вещь! – обрадовался реакции Женя. – Сейчас поставлю. Начинай смотреть, а я пока лекарство разбодяжу.

Крутов включил телевизор, настроил проигрыватель, запустил принесенный диск и снова вышел на кухню. Достал из холодильника ампулу, нашел на полочке одноразовые шприцы.

 
We don’t need no education,
We don’t need no thought control… –
 

донеслось из комнаты грохочущее. Женя открыл окно, закурил и принялся наблюдать за рыжим облезлым дворовым котом, который сейчас направлялся к его машине. С явным намерением пометить вновь прибывшее в его, рыжего, территорию колесо. Крутов невольно позавидовал этой подзаборной, но зато абсолютно свободной скотинке. Ему сейчас тоже нестерпимо хотелось наплевать на всё, задрать хвост на эту чертову жизнь со всеми ее проблемами, с ее бесконечным All That Jazz… Задрать и…

В общем, было сейчас Жене «и кюхельбекерно, и тошно». Он стоял у открытого окна и курил одну за другой, оттягивая время укола. Он знал: чем позднее это случится, тем большее время Димка потом проспит. И, соответственно, тем позже к нему снова вернется боль…

 
All in all you’re just another brick in the wall,
All in all you’re just another brick in the wall…
 

* * *

Совершив все необходимые покупки согласно составленному Северовой списку, Иван Демидович покинул гудящий улей Кузнечного рынка и, поудобнее перехватив пакеты, двинулся назад в контору. Старательно огибая многочисленные самостийные торговые лотки, за которыми старушки с печальными лицами бодро призывали купить то цветы «только что с огорода», то грибы «сама собирала», то колготки «всех размеров», он пересек Владимирскую площадь и проходными дворами вынырнул на улицу Рубинштейна. Филиппов любил ходить этим маршрутом, поскольку именно с этой улочкой, завершающейся знаменитыми Пятью углами, у Ивана Демидовича были связаны самые теплые воспоминания из давнего студенческого прошлого. Именно на углу Невского и Рубинштейна находилось некогда культовое ленинградское кафе-автомат, где всего за тридцать копеек подавали чудеснейшую мясную солянку и наливали лучшее в городе пиво. А походы в Малый драматический «на Додина»! А знаменитый дом «Слеза социализма», в котором некогда жила его первая любовь Зиночка Аннинская? Да разве забудешь такое!

Радуясь временной свободе и августовскому солнышку, Иван Демидович не спеша, с частыми остановочками (пакеты оказались непривычно увесисты) брел по Рубинштейна, разглядывая встречных прохожих и витрины питейных заведений, коих здесь расплодилось великое множество. У одного из таких заведений, с латиноамерканской расцветкой и соответствующим названием – «Трес Амигос», Филиппов устроил очередной минутный привал. Переводя дух, он невольно бросил взгляд сквозь стекло летней террасы, густо заполненной завсегдатаями бизнес-ланча, и, что называется, остолбенел.

За одним из дальних столиков, увлеченно беседуя, обедали трое мужчин. Один из них сидел лицом к Филиппову, и Иван Демидович, обладавший врожденной эйдетической памятью, с удивлением, к которому тут же примешался страх, опознал в нем человека, фотографию которого случайно обнаружил в служебной папке «гоблинов». В той самой, которую любвеобильный Тарас оставил на своем столе, торопясь на «обсуждение ряда служебных моментов». Ошибки быть не могло! Это был он, человек по прозвищу Зеча. Подозреваемый в причастности к убийству и ранению Ильдара! Второй мужчина из этой компании сидел к Филиппову спиной. А вот профиль сидящего вполоборота третьего за последнее время Иван Демидович успел изучить слишком хорошо. И от осознания того факта, что этот самый третий сейчас панибратски-дружески беседует с убийцей, Филиппову сделалось дурно. Испугавшись, что его могут заметить, он торопливо подхватил свои пакеты и быстрым шагом, почти бегом, поспешил прочь от этого места.

«Наверное, надо было позвонить и сообщить об увиденном Андрею Ивановичу?» – колотилось в его стариковском мозгу отчаянное. Но – увы! Мобильным телефоном «гоблины» своего постояльца не снабдили. Можно было, конечно, для одного звонка попросить трубку и у кого-нибудь из прохожих, но так ведь и номера телефона Мешечко Иван Демидович всё равно не знал.

Царское Село,

24 августа 2009 года,

понедельник, 13:35 мск

Привокзальное кафе «Медея», которое Левша назначил Андрею в качестве места встречи, правильнее было назвать забегаловкой. В зале, пол которого был застелен туалетной плиткой, владельцы установили несколько круглых столов на металлических ножках. Вокруг столов кучковались стулья – настолько разнокалиберные, что определить какие из них завелись в этом кафе первоначально, а какие «пришли» потом, не имелось ни малейшей возможности. Под стать интерьеру была и публика – студенты-прогульщики тусовались с маргиналами, а девицы с пергидрольными волосами водили компанию с парнями, словно сошедшими со страниц романов Бушкова и Кивинова. Над публикой в клубах табачного дыма серым облаком витало прогорклое кухонное амбре. Уж насколько Свешников не был по жизни воинствующим эстетом, но, тем не менее, подобного рода общепиты он не навещал очень давно…

…Андрей и Левша общались уже минут пять, но нечто навроде официантки подкатилось к ним только сейчас. Подкатилось виляющей матросской походкой и, облагодетельствовав чистой пепельницей, поинтересовалось:

– Что кушать будете, молодые люди?

– Ты как, Иваныч?

– Нет-нет, благодарю. Я – только кофе. Будьте добры, эспрессо, – Мешечко озвучил свой заказ таким тоном, словно попросил принести цикуту.

– Я бы не советовал. В смысле, в местном исполнении – дрянь редкостная, – предупредил Левша, заслужив ненавистный взгляд обслуги.

– Тогда сок. Апельсиновый есть?

– Вроде был. Надо посмотреть. А вам?

– А мне, барышня, кружечку пивасика. А еще лучше – две.

– Какого?

– Холодного.

– Это всё?

– Пока да.

Официантка – эдакая булгаковская «боцман Жорж», обиделась окончательно и завиляла обратно на кухню. Впрочем, немудреный заказ принесла довольно быстро. Левша жадно схватил первую кружку, в несколько глотков опустошил ее всю и, с наслаждением закурив, откинулся на спинку стула. Опасно откинулся: судя по хлипкости местной мебели, та могла и не выдержать.

– …Кайф! На зоне, при желании, и «Хайникены», и «Туборги» всякие разные достать не проблема. А тут пьешь – вроде бы и моча мочой, но при этом ни в какое сравнение! А всё потому, что – воля! Опять же – малая родина! – Левша ностальгическим взглядом обвел загаженные интерьеры. – Прав был старик Маркс, прав: «Бытие определяет сознание».

– Так ты, оказывается, местный? А я думал, кафешку эту исключительно в конспиративных целях выбрал?

– Обижаешь! Я коренной детскоселец! Всю жизнь на Генерала Хазова прожил.

– Так это там тебя последний раз принимали? Со стрельбой и музыкой? – поинтересовался Мешок, будучи в курсе за военно-морскую историю с задержанием Левши. После которой тот получил свое второе погоняло – Потемкин.

– Ага.

– Теперь-то можешь сказать: какого хрена ты тогда чудил? Помню, мои знакомые опера всё удивлялись: дескать, по предыдущим срока́м Левша завсегда тихо заходил. Без истерики.

– Да у меня в тот день как раз день рождения был, – охотно начал рассказывать Левша. – В кои-то веки решил по-человечески отметить. Пацанов своих звать не стал, только Ирку пригласил. Это соседка моя. Раньшая. Я ее тогда регулярно того-самого… Короче, типа любовь у нас была. Вот мы с ней пузырь водки раскатали, потом туда-сюда, это самое… По-быстрому, чтобы еще на ночь оставить… Я ж уже не в тех летах, чтобы бабу пахать от зари до зари… Вышел я, значит, после этого дела на балкончик свой, покурить. Такая, понимаешь, нега во всех членах. Особливо в главном. Только затянулся, гляжу: подъезжают гости дорогие, но незваные. На «буханочке» ментовской. Я тогда сразу понял – по мою душу.

– Знать, было что за душой? – уточнил Андрей.

– Было. Но, самое обидное, не только мое, но и чужое. Как раз накануне кореш знакомый кое-какие вещички с гоп-стопа приютить попросил. На пару дней. Вот и пришлось их, от греха, срочно перешхерить.

– В печке сжег или в унитаз спустил?

– Очумел? Там две шубы козырные, аппаратура, рыжье… Короче, пока я ментов на мушке держал, периодически постреливая, Ирка шмотье к себе на хату перетаскивала. Заодно кое-что из моих вещичек прибрала. Кабы нашли, больше дали. Правда, все равно за сопротивление навесили. Так что в итоге то на то и вышло. От судьбы не соскочишь. – Левша притушил папиросу и взялся за вторую кружку. – Э-эх! Но счастье – оно есть! А пить – еще большее счастье!

– И что же Ирка твоя, дождалась тебя?

– Пока на предвариловке сидел, два раза на свиданку приходила. Крыжовниковое варенье приносила. А потом – всё. Выбыла в неизвестном направлении. Со всем товаром, разумеется.

– Теперь искать станешь?

– Специально розыскивать не буду. Но если случайно встречу, то… Короче, лучше бы обойтись без таких случайностей. Ей – лучше.

– М-да, готовый сюжет для любовной драмы. Предложить киношникам – так с руками оторвут, – усмехнулся Мешечко. – А за другую драму ты мне что еще поведать можешь?

– Так ведь, Иваныч, я вроде бы всё уже рассказал. Или думаешь, я тебе фуфло толкаю, а сам халявное пиво пью?

– Левша, я ничуть не сомневаюсь в твоей порядочности. Тем более что, за исключением нескольких естественных неточностей, ты всё гладко поешь. Вот только я не врубился про деньги: откуда у этого аптекарского доходяги такие бабки на девочку сыскались?

– Марчелыч рассказывал, что, когда его мамаша преставилась, он то ли ремонт, то ли просто перестановочку затеял. Ну и типа наткнулся на матушкин клад. А там, в пересчете на зеленые, около тридцати штук было. Не кисло?

– Согласен, деньги хорошие. Но уж больно на сказку похоже. Тридцать тысяч и одна ночь.

– Есть такое дело. Но, извини, за что купил… Марчелыч якобы сам тогда ошизел, потому как такие суммы только в кино видал. Ну да, как говорится, дареным баксам на водяные знаки не смотрят.

– Хорошо, допустим. А чего ж он тогда, с такими деньжищами, и на положнякового адвоката подписался? Человеку реальный срок грозил, а он халявные бабки жал?

– В том-то и дело, что он собирался фартового взять. Из евреев, они самые ушлые, – согласно кивнул Левша. – А тот посмотрел материалы и сразу десятку запросил. Ну, Марчелыч согласился. У него здесь, в Питере, из родных еще какая-то тетка двоюродная доживала, вот он ее и попросил деньги из схрона достать и адвокату перекинуть. Та сходила на квартиру, сунулась в указанное место, а бабки того – тю-тю.

– А тетка сама не могла подмахнуть?

– Вряд ли, она у него… Короче, старорежимная. Вымирающий вид. Такие, скорее, свое отдадут, чем чужое возьмут. В общем, Марчелыч уверен, что это девка, соседка евоная, денежки скоммуниздила. Он как-то с нею за палку расплачивался, а та случайно углядела где схрон. Короче, ума нет – считай калека. Разве умный человек при бабе станет нычки палить?

Андрей задумался, а Левша с видимым сожалением доцедил последние капли пива.

– Слушай, я тебя еще вот о чем хотел спросить: как мыслишь, Маркелов, он способен на маленькую, но кровавую вендетту?

– Мне кажется, что… – Левша сделался серьезен. – Мне кажется, что – да.

– Маменькин сынок. По твоим же описаниям: никчемное, забитое, опущенное существо. И, тем не менее, способное на злодейство?

Левша помедлил с ответом. Собрался с мыслями:

– Знаешь, Иваныч, такие как Марчелыч, а их на зоне немало, они ведь не злодеи. Просто нескладные, несчастные люди. Которые, тем не менее, могут… натворить делов. Натворят – и на каторгу. И бредут потом по тракту задумчивые, становятся окончательно тихими. Освобождаясь, досуществовывают так же тихо, церкву любят… – Левша внимательно посмотрел на Андрея и добавил задумчиво: – И знаешь, Иваныч, как это людя́м нормальным ни покажется странным, вовсе не обязательно, что такие, в отличие от нас с тобой, попадут в ад.

– Я тебя услышал. Спасибо тебе… Потемкин.

– А коли услышал, заместо пожалуйста, будь человеком, возьми мне еще кружечку, а? Когда еще подвернется такой случай, чтобы мент меня угостил? А я поднимусь на ноги – тоже тебя как-нибудь угощу.

Мешечко полез во внутренний карман и вместе с портмоне достал внезапно запиликавший мобильник. Высветившийся номер был рабочим, поэтому Андрей скоренько достал сотку, протянул ее Левше и показал глазами: мол, «извини, брателло, пообщаться нужно без свидетелей». Левша понимающе кивнул и отправился на розыски: сначала официантки, а потом пива.

– Слушаю!

– …Андрей, тут опера из «транспортной» приехали, – ворвался в трубку голос Наташи Северовой. – Привезли бумаги на сопровождение Филиппова в Москву. И что мне прикажешь с ними делать?

– Блин! Как это всё некстати сегодня! Ладно, передай трубку. Кто там у них за старшего? Лисицын?

– Он самый. Сейчас передаю…

– …Слушаю, Андрей Иванович. Лисицын на проводе.

– Здорово, Дима! Что ж вы через жопу-то всё делаете? Хоть бы заранее предупредили!

– Да нас самих только два часа назад в известность поставили. На завтра, на десять утра в Москве назначена процедура опознания Кирсанова и Хромова. Так что сейчас будем срочно оформлять все бумаги, чтобы успеть посадить Демидыча на вечерний поезд.

– Вы его что, одного отправлять собираетесь?

– Почему одного? С ним поедет наш сотрудник. Оперуполномоченный Свирин.

– А бумаги на передачу свидетеля привезли? Проблем потом не возникнет?

– Не волнуйтесь, Андрей Иванович, всё пучком! Подпись от вашего шефа мы получили еще по дороге к вам, специально в Главк заезжали. Так что, считайте, дело в шляпе: был временно ваш клиент – стал обратно наш. Другое дело, что пока самого клиента не наблюдается.

– Не понял?! А ну-ка, верни трубочку Наташке…

Санкт-Петербург,

24 августа 2009 года,

понедельник, 14:55 мск

В свете запланированной на вечер общевойсковой «гоблинской» операции по профилактическому задержанию экс-зэка Маркелова, сегодня Наташа Северова осталась в конторе в гордом одиночестве – и за оперативного дежурного, и за аналитика, и за всё подряд. И тем не менее всё равно умудрилась попасть под горячую начальственную руку:

– Натаха! Что за дела? Где у нас Филиппов?

– Да сейчас явится ваш Филиппов! Я его на рынок отправила, со списком… Я ж тут сегодня весь день одна: ни пожрать, ни отскочить никуда.

– Ну ты, мать, совсем уже того! А если с ним что случится?

– Да кому он, на хрен, нужен?! И вообще, будто бы ты сам не в курсе, что этот бомж у вас каждый день гуляет: то в библиотеку, то в магазин, то еще куда…

– Я вам вечером такой магазин устрою!!!

Северова скосила глаза на мониторы камер наружного слежения и увидела, как у входной двери топчется их бомжик, силясь набрать код, одновременно не выпуская пакеты из рук.

– Успокойся, вернулся ваш ненаглядный! Так что можешь спокойно продолжать готовиться к легенде «влюбленная парочка».

– Наташа! – стоически проигнорировал колкость Мешок. – Прошу тебя, очень внимательно проверь все бумаги у «транспортников»! Там должны быть подписи Жмыха и начальника ЛОВДТ на Московском. И обязательно узнай у Демидыча, какое решение он принял по адвокату! Ты меня слышишь? Не забудь, это очень важно!

– Да поняла я, поняла! Нечего так орать! Всё, пошла дверь открывать.

Северова в сердцах положила трубку и пошла встречать Филиппова.

– Тебя только за смертью посылать! – завопила она, едва Иван Демидович переступил порог конспиративной квартиры. – До Кузнечного рынка отсюда ходу – пятнадцать минут. А ты полтора часа где-то шляешься!

– Извините, Наташа.

– Что извините?!! Небось опять по дороге в «Буквоед» заходил?! Ну, что стоишь столбом? Неси пакеты в курилку и давай собирайся! Живо! Носки, трусы… Что там у тебя еще?

– Зачем собираться? – недоуменно уставился на нее Филиппов.

– Приехали за тобой, вот зачем!

– Здорово, Иван Демидыч, – это из оперской на шум выкатился «транспортный» опер Лисицын. – Оно, конечно, всё довольно сумбурно получилось, ну да ничего не поделаешь – служба.

– Какая служба?

– Та самая. Которая и опасна, и трудна. В общем, давай по-быстрому собирай свое барахлишко – мы с тобой сначала к нам в отдел прокатимся, уладим последние формальности. А в девять вечера посадим тебя на поезд и – ту-ту. Короче, привет, столица! Там тебя уже заждались… Наташа, вы тут без меня сборы проконтролируйте, хорошо? А я вас на набережной, возле нашей машину подожду…

…Минут через десять Северова и Филиппов, заперев контору (грубейшее нарушение, но куда деваться – если весь народ в полях?), спустились вниз и вышли на улицу. Снедаемый нехорошими предчувствиями Иван Демидович был необычайно бледен и едва волочил ноги. До машины «транспортников» оставалось пройти метров пятьдесят. Понимая, что другой возможности у него просто может не быть, Иван Демидович, собравшись с духом, притормозил Наташу за локоток.

– Э-э, старик! Ты чего?

В ответ Филиппов зашептал – торопливо, сбивчиво, взволнованно:

– …Наталья, я хотел… Я… обязательно должен вам сообщить! Когда я возвращался с рынка и шел по улице Рубинштейна, то совершенно случайно увидел в одном кафе бандита. Кафе называется «Трес Амигос». Его очень легко найти. Там на вывеске еще такие мексиканцы в шляпах и с гитарами нарисованы.

– Меньше слов, знаю я это кафе. А что за бандит?

– Самый настоящий! Он… он из группировки какого-то Литвина.

– Ага, много ты понимаешь в бандитах и в группировках.

– Я знаю. Я знаю, потому что… – Здесь Филиппов запнулся было, но затем продолжил виновато: – Видите ли, Наташа! Недели две назад, как-то ночью, я сидел у вас в оперской, пока Тарас был… э-э… немного занят. Понимаете, у меня с детства очень хорошо развита эйдетическая память.

– Чего у тебя развито?

– Фотографическая память. Я очень хорошо запоминаю, особенно лица. А еще…

– Короче, Склифософский! – нетерпеливо перебила Наташа, заметив, как оперативник Лисицын машет им рукой и демонстративно показывает на часы. – Сидел ты в оперской, и что?

– Да. Сидел за столом Тараса. А на столе у него лежала какая-то папка. Вот я ее и полистал, просто так, безо всякого умысла. Кажется, она называлась «материалы служебных проверок».

– Так-так. А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее!

– И вот в этой самой папке была фотография бандита, которого зовут странным именем Зеча. Именно его я полчаса назад и видел в кафе.

– Понятно. Ну я этому Шевченко устрою! Будет знать, как секретные документы на столах оставлять!

– Ради бога, не нужно! – взмолился Филиппов, в чьи намерения никак не входило подставлять «гоблина»-весельчака. – Уверяю вас, это вышло совершенно случайно! И если здесь и есть чья-то вино, то сугубо моя. К тому же дело совсем не в этом.

– А совсем в чем?

– Видите ли, вместе с этим Зечей за столиком сидели еще двое. Одного я разглядеть не смог, а вот другого видел очень хорошо. Это… – Несмотря на то что сейчас рядом с ними никого не было, Иван Демидович все равно потянулся к уху Натальи и прошептал ей имя.

Северова прореагировала на интимно поведанное сообщение весьма эмоционально:

– Ты что, старик, совсем того? Умом тронулся?!

– Клянусь вам, я видел их с очень близкого расстояния! Ошибки быть не может!

– Ну, допустим, даже и видел. А в чем событие-то?

– Как же?! ОН – и бандит! В одной компании! Они ведь не просто рядом сидели! Смеялись, беседовали оживленно. Словом, вели себя как старые знакомые.

– Да наш Мешок, к примеру, знаком, минимум, с половиной авторитетов этого города. С некоторыми из них регулярно в лобби-барах кофе пьет, темы перетирает. И что теперь? В Управление собственной безопасности его сдавать? Ты, вообще, про такое понятие, как «агентурная работа», слышал?

На Ивана Демидовича было жалко смотреть. Он вдруг подумал, что, может, и в самом деле возвел напраслину на человека. Что, если его эйдетическая память, которой он всегда так гордился, на этот раз подвела? А даже если и не подвела, то кто дал ему право делать выводы о вещах, в которых он ничего не смыслит? Тем более выводы по первому впечатлению? «Как это было у Гейне, кажется? Мудрые люди обдумывают свои мысли, глупые их провозглашают?»