Текст книги "Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)"

– Я этого не говорила.

– Ты это подумала! Значит, перспективы, говоришь? Ну-ну! – отпив вина, недобро прищурилась Юля. – Ты у нас, я так понимаю, урожденная питерская? Белая кость?

– А при чем здесь это?

– При том! А вот в станице Григорополисская Новоалександровского района тебе, часом, не доводилось бывать? Нет? Очень рекомендую! Запоминай: садишься в Питере на поезд, на боковую полку у туалета, так как до проходящей станции лучший билет тебе просто не предложат, затем сорок часов увлекательной езды, и вот ты уже почти на месте. Выходишь на железнодорожной станции, а оттуда на автобусе чохаешь еще двадцать километров. Чохаешь, потому что, хотя станция и называется Григорополисская, на самом деле она расположена в поселке Темижбекский.

– Почему?

– А потому что через жопу! Там у нас всё и делается, и решается через жопу. Или через передок! Это смотря на какого любителя нарвешься.

Нежданова озорно блеснула глазами и довольно громко затянула:

 
Я тащу тебя за ноги
в придорожные кусты.
Не ебать же на дороге
королеву красоты?
 

Реакция немногочисленных посетителей вагона-ресторана на эту разухабистую частушку оказалась строго противоположной: пассажиры женского полу, кто удивленно, а кто возмущенно, скривились, а вот мужики все поголовно зыркнули в их сторону с явным интересом.

– Тише! – с укором прошипела Ольга. – Ты чего разошлась-то? Вон, на нас люди смотрят.

– И пусть смотрят! А что такого? Ты же сама сказала, мол, есть на что посмотреть?! – Нежданова демонстративно выпятила грудь и подмигнула сидящему за соседним столиком отцу семейства. Тот, смутившись, поспешно опустил глаза в тарелку.

– Кончай хулиганить, слышишь?

– А я еще даже не начинала, – Юля подлила себе вина из коробки. – Но вот когда начну! У-ух!.. Ну и чего мы надулись как мышь на крупу? Никак частушка не понравилась?

– Не понравилась.

– Напрасно. Притом что это и не частушка вовсе. Это жизнь. Ты «Историю любви» смотрела?

– Смотрела.

– Вот, считай, это она и есть. История любви. Только по-григорополисски.

– Знаешь, Юля, мне почему-то кажется, что ты сейчас намеренно сгущаешь краски. Вот только не могу понять зачем? Пытаешься меня шокировать?

– Голуба моя, очнись! Я сейчас не сгущаю, а наоборот, разбавляю краски. Твою чувственную натуру жалеючи. – Нежданова в сердцах хлопнула ладонями по столешнице. – Вот ты меня за связь с Литвой осуждаешь. За то, что я с ним за деньги спала, тем самым якобы унижаясь. Так я тебе щас расскажу, что такое настоящее унижение! Унижение – это родиться бабой в поселке Темижбекский. И вступить в возраст полового созревания в каком-нибудь Арзгире. И учиться, к примеру, в Григорополисском сельскохозяйственном техникуме. И все это время, едва только обозначатся сиськи, тебя будут сначала щупать, а потом иметь. Причем во все дыры. И будет иметь любой желающий, не спрашивая твоего на то согласия. Так как по местным традициям желания мужика избыточно-достаточно. А если ты попытаешься взбрыкнуть, то тебя все равно отымеют. Но сначала очень сильно изобьют. Или опосля. Но тут, что называется, от перемены мест слагаемых сумма не меняется[53]53
  Читателю, которому так же, как и нашей героине, кажется, что Юля Нежданова сгущает краски, советуем ознакомиться с газетными и интернет-публикациями, посвященными приснопамятным криминальным событиям в станице Кущевская.


[Закрыть].

– Юля! Прекрати! – взмолилась Прилепина. – Я не хочу этого слушать!

Но Нежданову было уже не остановить. Всё за долгие годы копившееся, наболевшее сейчас в ней нещадно рвалось наружу:

– …И вот так будет продолжаться вплоть до тех пор, пока на тебя не положит глаз какой-нибудь местный бугор. Вернее, ком с бугра. Тебя тогда тоже продолжат иметь: чуть более узким кругом, но зато гораздо изобретательнее. «Соски в тиски – снимай носки». Не доводилось в такой позе расклячиваться?

– Юля! Перестань, пожалуйста!

– А вот мне, представь себе, доводилось. И знаешь в каком возрасте? Нипочем не догадаешься! В семнадцать лет! На абитуре! Это я так в СтавГУ поступала, на филолога. Чтобы овладеть языками, нужно сначала хорошенько поработать языком… А чего ты удивляешься? У нас именно так многие и поступают. В высшие учебные заведения. Парни на задний двор кабанчиков да телят отводят. А если, к примеру, домашней скотины нет, обратно ничего – там и деньгами возьмут, не побрезгуют. А вот девки, те все больше ноги раздвигают. Перед кем надо. Хотя… перед кем не надо, тоже раздвигают. Если у первых уже не стоит.

– Юля, я тебя очень прошу!!!

– А вот представь себе еще такую сценку: допустим, у твоего глубоко обожаемого бугорка именины. Здесь, в том смысле, что он просто обожает, когда ты делаешь ему ЭТО глубоко. Так вот: никакого шика, все тихо, мирно, по-домашнему. Ну, батюшку, как водится, пригласили (дело-то Божье!), участкового, само собой (какая-никакая власть, значит, надо уважить!), фермера-соседа, атамана казачьего горохового (от слова «шут!»), пару-тройку друзей-закадык. И каждого из гостей за этот вечер ублажить надо, а то и не по одному разу. Причем прямо здесь, на столе, между бутылями да закусками! – В уголках глаз Неждановой выступили крохотные слезинки, и она часто-часто задышала. – Как тебе такие именины сердца? И ничего не поделаешь! Традиция! Желание гостя – закон! А у гостя какие тут желания? Нажраться до посинения да елду свою в ближайшую дырку пристроить. «Он грустит, и я грущу / и душой болею. / Как штаны ему спущу – / сразу веселеет». Вот теперь и скажи мне, подруга? Где и кем предпочтительней унижаться? Прожженной блядью на атласных простынях с обходительным Литвой или полуголодной училкой на заблеванном столе с ватагой бухих ублюдков? А?! По мне так при всем богатстве выбора другой альтернативы нет. И вот когда я это, пускай и запоздало, осознала, то тихонечко собрала свои вещички и первым же поездом в Питер сбежала. Чтоб, уж если и подкладываться под кого, так хотя бы за деньги. А не за стакан самогона. И это в лучшем случае…

Последние минуты Юлю буквально трясло. Глаза ее метались как бешеные, губы дрожали, силясь высказать еще, еще и еще. Больше, больше, больше…

Но тут плотину век прорвало, слезы хлынули ручьем, и она разрыдалась теперь уже по-настоящему – громко, отчаянно и зло…

Северная ж/д, ж/д перегон Амбарный – Энгозеро,

18 сентября 2009 года,

пятница, 17:44 мск

… На верхней полке технического купе восьмого вагона с несчастным видом корячился Бугаец. Лежа на животе, он охал, кряхтел, издавал утробные звуки. В общем, всячески страдал.

– …Серый, у тебя случайно «но-шпы» нет? Или хотя бы угля активированного?

– А может, тебе еще и шприц с пробиотиками в задницу воткнуть? – насмешливо поинтересовался Зеча.

– Кончай глумиться, а?

– А ты кончай воздух в помещении озонировать. Дышать нечем.

– Не могу. Кончать… Открой окно.

– Уже пробовал. Заколочено капитально. Если только выбить на фиг.

– Ты лучше дверь выбей! Мне… мне в сортир нужно. Очень нужно…

– Терпи. Железнодорожный работник обещал заглянуть в шесть. Осталось пятнадцать минут.

– Сколько?!! – испуганно простонал Бугаец. – Не, я столько не выдержу! Серый, ну сделай что-нибудь! А то я нагажу тебе прямо на голову!

– Только попробуй! Я ведь говорил тебе, идиоту: выкинь на фиг пирожки! Это, блин, еще додуматься надо было: пирожки с рыбой, хрен знает когда приготовленные, молоком запивать.

– Серый, я правда больше не могу! Меня теперь еще и тошнит до кучи… Может… может, у меня ботулизм? Он ведь смертельный, да?

– Во-во. В мозгах у тебя ботулизм. Смертельный, – презрительно скривился Зеча. Но тем не менее поднялся со своей полки и забарабанил кулаком в стенку.

Через некоторое время дверь купе открылась, и на пороге возник возмущенный проводник:

– Вы че, совсем сбрендели?! Нет, мужики, мы с вами так не договаривались! Я же вам русским языком объяснил…

С отчаянным воплем Бугаец кулем свалился с полки и, оттолкнув ответственного железнодорожного товарища, пулей понесся к туалету, поддерживая обеими руками ягодицы.

Схватился за вожделенную ручку…

«О, боги! Только не это! Занято!»

Бугаец выскочил в тамбур, залетел в следующий вагон, оказавшийся рестораном, и здесь выстраданная в муках награда наконец нашла своего героя.

Дверь ресторанного туалета захлопнулась, и в следующую секунду изнутри раздалось нечто наподобие пушечного выстрела.

После которого последовал сдавленный, но торжествующий выдох…

…Дождавшись когда Нежданова успокоится и немного придет в себя, Ольга поднялась из-за стола, подсела к ней и тихонечко спросила:

– …Скажи, чем я могу тебе помочь?!

Уловив в ее взгляде оттенок невольного сострадания, Юля улыбнулась натужно:

– Ничем. Нет, спасибо тебе, конечно. Но, извини, я уже давно привыкла во всем рассчитывать только на себя. Так оно проще, дешевле и надежнее. И перестань делать такое отчаянно-скорбное выражение лица. Я по жизни и не из таких запуток выпутывалась. Выкручусь и на этот раз.

– Каким образом?

– Уеду отсюда на фиг! Туда, где меня ни одна собака не найдет.

– Домой?

– Издеваешься? – горько рассмеялась Нежданова. – Блин, я ей только что про Фому, а она мне все одно про Ерему талдычит! Домой! Вот там-то меня точно в два счета разыщут. Я собираюсь… – Она понизила голос до заговорщицкого шепота. – Ты только никому, обещаешь?

– Могила!

– Я собираюсь в Латинскую Америку переехать.

Прилепина изумленно округлила глаза:

– Ку-уда?

– В Эквадор. Или в Колумбию. Нет, пожалуй, все-таки лучше в Эквадор. А то я ихнего Чавеса как-то не очень.

– Чавес в Венесуэле, – автоматически поправила Ольга. – Погоди, а это вообще что, реально?

– Конечно! У меня один из бывших хахалей-трахалей так и поступил. На самом деле всё очень просто. Смотри: садишься в машину и едешь в Белоруссию, тем более пограничного контроля у нас с ними нет. Там набиваешься в попутчики к каким-нибудь хохлам – те в Белоруссию часто мотаются, потому как у братьев-славян и шмотки, и продукты дешевле. Короче, попадаешь на Украину. Едешь в Киев. Берешь там билет на самолет до Эквадора с транзитной посадкой в Амстердаме – и всё. Дело в шляпе. Вернее, в сомбреро… А выправить у них вполне легальный местный паспорт можно всего за пару штук баксов.

– Надо же! Никогда бы не подумала, что и в самом деле так просто. Да, но что ты там будешь делать? Кем работать?

Нежданова презрительно фыркнула:

– А я не собираюсь работать. Я собираюсь прожигать жизнь. Именно поэтому в конечном итоге и дала согласие на эти идиотские показания против Литвы.

– В каком смысле?

– Перед началом судебных слушаний я соскакиваю с подписки о невыезде, так как это заранее оговоренная часть моей сделки со следствием. Так?

– Допустим.

– Потом я тарабаню свою речь, которую они мне в данный момент пишут, и покидаю зал суда. Под вашей, заметь, охраной! Вы везете меня куда подальше, высаживаете, и мы к взаимному удовольствию сторон расстаемся. Я забираю металлический ящик с семьюстами тысячами евро, перевожу кэш в безнал, распыляю его по счетам (это можно сделать уже на Украине) и лечу за океан. – Юля торжествующе глянула на Прилепину. – Ну? Как тебе мой планчик?

– По-моему, превосходный! Честное слово.

– Тогда я предлагаю сейчас допить эти жалкие остатки жалкого пойла за то, чтобы этот превосходный планчик осуществился!

– Принимается!

Выцедив из коробки последние капли, девушки шутливо чокнулись. Именно в этот самый момент вагон ощутимо качнуло, и Юля неосторожно выплеснула красное вино на светлую прилепинскую футболку. И не то беда, что пятно получилось слишком бросающимся в глаза. А то, что переодеться вынужденным беглянкам было сейчас решительно не во что: налегке уходили.

– Ой, что я наделала! Прости, пожалуйста!

– Фигня. Худо только, что надеть больше нечего.

Нежданова решительно схватила со стола солонку:

– Надо срочно посыпать это дело солью и через минуту хорошенько промыть водой. Пошли!

– Куда?

– В туалет! Стираться!..

Ольга и Юля торопливо прошагали в конец вагона. Здесь, в маленьком закутке перед туалетом, неожиданно обнаружилась очередь сразу из двух человек: отца семейства, которого недавно «смущала» Нежданова, и сердитой тетки из местной кухонной обслуги.

– Ой, а вы что, все сюда? А вы нас не пропустите, без очереди? Нам только пятно замочить!

– Лично я никого пропускать не намереваюсь, – авторитетно заявил давешний «смущенный». – Я и так стою здесь уже почти двадцать минут.

– А я пятнадцать! Это просто форменное издевательство!

– А может, там никого и нет? Просто закрыто? – предположила Юля и постучалась в дверь. – Эй, есть кто живой?

– За-ня-то!!! – раздался в ответ сдавленный, а потому не идентифицируемый голос Бугайца.

– Бесполезно! Я стучал ему уже неоднократно.

– Может, стоит сходить за проводником? Вдруг ему там стало плохо? – выдвинула свою версию работник кухни.

– Ольга, пошли в мой вагон. Так быстрее будет…

Девушки повернули в обратную сторону и через ресторан перешли в седьмой вагон. Примерно через минуту дверь туалета наконец открылась, и из нее выполз бледный, смущенный Бугаец. Стараясь не смотреть в глаза очереди, он буркнул «Прошу прощения!» и быстренько шмыгнул в тамбур.

Отец семейства сунулся было в туалет, но тут ноздри его неприятно затрепетали, он поморщился и «галантно» обратился к томящейся «кухарке»:

– Если хотите, я могу вас пропустить! Не стесняйтесь, проходите, пожалуйста…

Санкт-Петербург,

19 сентября 2009 года,

суббота, 12:15 мск

Поезд «Мурманск – Санкт-Петербург» прибыл на Ладожский вокзал строго по расписанию. За что ему, собственно, большое человеческое спасибо. Измученные тридцатичасовым сидением в тесной клетушке купе Зеча с Бугайцом, теряя последние остатки терпения, ждали, когда все пассажиры восьмого вагона выгрузятся и проводник-перестраховщик наконец выпустит их на воздух и свободу.

Только к утру в кишках «любителя домашней выпечки» улеглись-утряслись бурление, рези и боли, и доселе потенциальный клиент боткинских бараков[54]54
  Городская инфекционная больница № 30 им. С. П. Боткина.


[Закрыть] с облегчением осознал, что на этот раз, похоже, обошлось. Без «ботулизма». Более того, сейчас Бугай выглядел бодрячком настолько, что, переместившись к окошку, не просто разглядывал снующих по перрону красивых (и не очень) девушек, но даже находил в себе задор и силы на то, чтобы с ходу отпускать в их адрес меткие комментарии. Короче, оживал.

Вдруг он неожиданно подскочил на месте и, больно ударившись головой об верхнюю полку, заорал:

– Серый, зырь сюда! Быстро!

Зеча поворотился на окрик и от неожиданности на мгновение потерял дар речи: за стеклом, по платформе, в каких-то нескольких метрах от них процокали фигурки питерских беглянок в сопровождении какого-то мужика.

– Твою мать! Бугай, какие же мы с тобой кретины! Они ехали в нашем поезде!!!

Как сумасшедший, Зеча принялся что есть сил барабанить в стену соседнего купе, вызывая проводника.

– Бесполезно! – всматриваясь, выгнул шею Бугаец. – Он на перрон вышел! А наши бабы уже на вокзальную эстакаду поднимаются.

Грязно выругавшись, Зеча переключился на дверь и принялся с остервенением рвать дверную ручку – дверь трещала, скрипела, но не поддавалась.

– Не, так ты ее не вскроешь! Дай-ка я попробую!

Отодвинув приятеля в сторонку, Бугаец на глазок оценил «расстояние максимального эффекта» и «точку приложения», после чего точечным ударом ноги буквально вынес дверь с петель. Выскочив из вагона и едва не сбив с ног ошалевшего проводника, они бросились в сторону вокзала, расталкивая народ и перемахивая через три-четыре ступеньки на раз.

Ладожский – самый новый вокзал в городе. Своей косящей под хай-тек архитектурой он чем-то неуловимо напоминает космопорт из детских фильмов про Алису Селезневу. Заплутать среди его залов, лестниц и переходов проще простого, особенно пассажиру, транзитные дороги которого нечасто начинаются и заканчиваются именно здесь. А поскольку Зеча и Бугаец в своей жизни вообще впервые очутились на Ладожском, не было ничего удивительного в том, что выбраться на привокзальную площадь они смогли лишь минут через пять.

Выбраться-то они выбрались, но вот что дальше? Вся площадь была плотно заставленна машинами такси, частниками и автобусами. А учитывая, что прямо из здания вокзала имелся проход на станцию метро, проблема поиска становилась и вовсе утопической.

Ну да не зря в свое время однополчане отпускали шуточки по поводу «соколиного зрения» Бугайца. Здесь, в том смысле, что никто лучше него не умел отыскать на полотне незнакомого урбанистического пейзажа мазок вывески «24 часа» или «Пиво круглосуточно»:

– Серый! Вон они! В «Газель» садятся.

Зеча проследил за указующим перстом приятеля: действительно, метрах в двухстах от места, где они сейчас находились, неуловимые девицы загружались в «маршрутку», разглядеть бортовой номер которой с такого расстояния, конечно же, не представлялось возможным. В следующую секунду «маршрутка» вырулила со стоянки, на пару секунд задержалась у шлагбаума платной парковки и покатила себе в сторону площади Карла Фаберже.

Бугаец собрался кинуться следом, но Зеча досадливо придержал его за рукав:

– Поздняк метаться! Только пятки напрасно стопчешь!

В данном случае он был абсолютно прав: за то время, пока Бугай преодолевал бы двухсотметровку, «маршрутка» могла уйти и на Заневский, и на Энергетиков, и по Заневскому на Шаумяна. И еще черт-те знает куда.

– М-да! «А на милицию вы не обижайтесь – дураков везде хватает», – задумчиво процитировал Зеча и мрачно сплюнул себе под ноги. – А знаешь, друг мой, кто в данном случае «дураки»? Мы с тобой. И это еще весьма политкорректно сказано.

– Да ладно тебе, – беспечно сказал Бугаец. – По крайней мере теперь мы точно знаем, что они в Питере. А значит, найдем, Питер – город маленький. Вот только что мы сегодня твоему Харлампиеву скажем?

– А мы ему ничего говорить и не будем.

– Думаешь, в противном случае спишут нас? За профнепригодность?

– На это у него кишка тонка. Просто в сложившейся ситуации я принял решение исключить Харлампиева из списка пайщиков.

– Осерчать может.

– Не успеет… Короче, так, Бугай. Сходи-ка ты на стоянку и найми мотор. Мы с тобой сейчас в Коломну поедем.

– На хрена?

– Да хоть в порядок себя приведем немножко: помоемся, поскоблимся, опять же на зуб чего кинуть надо.

– Умоляю! В моем присутствии – ни слова о писче.

– Ладно, иди уже, засранец со стажем, – усмехнулся Зеча, доставая мобильник. – А я пока переговорю с нашей доброй милицейской феей…

…Когда поймавший такси Бугаец залихватски подкатил к стоящему на тротуаре Зече, тот уже закончил телефонный разговор и теперь коптил небо «Парламентом», напряженно о чем-то размышляя.

– Таксо подано, мессир!

– Вылези, пошептаться нужно.

Бугаец недоуменно пожал плечами, бросил короткое «Айн момент, шеф» и, к неудовольствию таксиста, у которого каждая минута на денежном счету, выбрался из машины.

– Чего стряслось?

– «Газель», на которой их увезли, была ментовской. Наша милицейская фея клятвенно заверила, что сегодня-завтра постарается выяснить, куда именно отвезли девок.

– Вот и славно! Как только узнает, так сразу и выдвинемся. А то задрали меня, если честно, эти игры в «кошки-мышки».

Неунывающий Бугай как всегда излучал оптимизм. Зеча хорошо знал эту черту характера своего товарища. Более того, втайне всегда ею восхищался. Но именно сейчас такая вот реакция с неизменной идиотской улыбочкой в ответ отчего-то вызвала в нем приступ раздражения.

– План меняется.

– В каком смысле?

– В таком, что ты выбываешь. Забираешь сына и сегодня же вечером едешь в Москву. Оттуда утренним рейсом во Франкфурт.

– Не понял?! – Улыбочка Бугая резко сменилась хмурой настороженностью.

– Девок будем брать вдвоем. Мы с Куртом.

– Какого хрена?

– Это приказ. А потому – даже не обсуждается! – сердито зыркнул Зеча и отщелкнул окурок. – Повторяю, для неврубных засранцев: девок будем брать мы с Куртом. Как только получим деньги – сразу уходим следом за вами. Вот только через Москву, боюсь, уже не получится. Придется задействовать кружной вариант – это на несколько дней дольше, но зато надежнее.

– Я чего-то не догнал? Так что, Курт тоже собрался уходить?

– Да. Я сумел его убедить в том, что, пока количество проблем не переросло в качество, надо рвать когти.

С трудом переваривая вал обрушившейся на него информации, Бугаец растерянно хлопал глазами и все никак не мог собраться с мыслями:

– Погоди, но мы с Максимкой физически не сможем сегодня выехать. Надо собраться, затариться, не забыть бы чего… Да, а как же эти, харлампиевские, которые возле адреса пасутся? Они ведь и днем и ночью посменно возле нашего дома сидят. Валить будем? Так шум поднимется. Да и как валить, без подготовки-то?

– Никого валить мы не будем.

– А как же мы тогда?..

– Курт как раз сейчас решает этот вопрос. Обещал в течение часа-двух чего-нибудь вымутить…

* * *

«Маршрутка» «гоблинов» вывернула со Старо-Невского на Суворовский и сразу подвисла в небольшой пробочке. Ничего не попишешь: в этом городе уже давно «понедельник начинается в субботу», по крайней мере на главных городских магистралях. На эмоции первой встречи было затрачено не более пяти минут, и теперь разговоры в салоне велись в сугубо деловом, практическом русле:

– …Ольга, вот, держи, – Андрей протянул Прилепиной новенький мобильник. – Это вам для связи. Восстановить твою симку без паспорта я не смог, поэтому поставил новую. Бумажка с новым номером приклеена на корпус. Деньги на счет положены.

– Спасибо, это очень кстати. Мама, наверное, с ума сходит – я ведь ей за вчерашний день ни разу не позвонила.

– Будешь общаться с матерью, не забудь придумать убедительную причину, по которой у тебя изменился номер. Самое главное, дай ей понять, что ты по-прежнему находишься в Мурманске. И вернешься в Питер согласно ранее озвученной дате.

– Хорошо, поняла. А мы сейчас куда?

– Сергеич отвезет вас на дачу к Жмыху, в Клишино. Вот ключ… Если ничего кардинально иного не случится, ближайшие пять дней вы проведете там. Вечером я к вам туда приеду, и мы обстоятельно обо всем переговорим. Постараюсь быть не очень поздно.

– «Не поздно» может и не получиться, – не поворачивая головы, сказал Афанасьев. – Сегодня вечером в контору Анютка обещалась заехать. За день рождения проставиться.

– А почему именно в конторе? Что, другого места было не найти? – нахмурился Мешок.

– Она сначала хотела домой народ позвать, так у них детеныш внезапно приболел.

– Прекрасно. А хотя бы поставить меня в известность она не…

– Она вчера звонила, но тебя не было на месте. Поэтому этот вопрос она согласовала с…

– Можешь не продолжать. Я догадываюсь, с кем.

– Ты правильно догадываешься. С исполняющим обязанности заместителя начальника отдела Холиным.

– Я ему, блин, такие обязанности исполню! Ладно, Сергеич, ты тогда на обратном пути цветы не забудь купить. Типа, от всех нас. Деньги я тебе потом возмещу.

– Не вопрос.

– И последнее к вам, барышни. Настоятельная просьба: без особой на то нужды по деревне не шатайтесь. Мышками в доме засели, закрылись и – ни шу-шу.

– Будет сделано, товарищ командир! – насмешливо козырнула Нежданова.

– Ну-ну, подывымось. Так, Сергеич, здесь прижмись… Всё, народ, я – в Главк. А вам – легкой дороги. И смотрите там у меня – языками не молоть! Сергеич, тебя это, кстати, тоже касается!

– Обижаешь, начальник!..

* * *

Городские легенды гласят, что в начале прошлого века, на юго-западной окраине Петербурга затерялась коротенькая, далеко не на каждую карту нанесенная улочка. Такая неказистая, что даже названия официального у нее не имелось. На улочке этой в ветхих, перекособоченных, гнилого дерева бараках ютились и выживали семьи рабочих Путиловского завода. И уж такая у них была горькая и хреновая жизнь, что в какой-то момент, собравшись на общий сход, порешили они: «Всё! Хорош! Больше так жить нельзя! Надо улучшать имидж!»

Начать решили с имени, ибо «как вы яхту назовете, так она…», и переименовали свою безымянную улицу в Счастливую, после чего радостно выдохнули и стали счастья дожидаться. И таки дождались: сначала Великой Октябрьской революции, а еще через два года – октябрьского военного похода Юденича. Когда армия взбунтовавшегося генерала захватила Красное Село, деревянные бараки и домишки улицы Счастливой сожгли на фиг, дабы расчистить стратегически важный плацдарм для спешного сооружения красногвардейской артиллерийской батареи. Но, как вскоре выяснилось, поторопились. Поскольку Красная армия под чутким руководством Льва Давидовича Троцкого сначала притормозила неприятеля в районе Пулковских высот, а затем и вовсе накостыляла «юденической» ОПГ[55]55
  Организованная преступная группировка.


[Закрыть] по первое число.

Война закончилась, пушки зачехлили и увезли, а вот домишки на Счастливой так и не восстановили. Пропала улица, словно бы и не было никогда. И только в 1960-е годы, когда в этом некогда медвежьем углу города-героя Ленинграда началось интенсивное строительство «хрущевок», в память о былых жилищных проблемах рабочих Путиловского завода улицу в тогдашних новостройках назвали Счастливой. И теперь, в наши дни, живут здесь внуки и правнуки тех самых «счастливцев» и всё так же ждут: либо прихода Великой революции, либо похода очередного генерала. А вот счастья как не было, так и нет. Разве что за таковое принять обилие зелени в местных двориках и окрест – по нынешним временам в Питере то редкость немалая. А еще тихо было здесь, на улице Счастливой. Тихо и несуетливо. Вот за эту самую тишину Бугаец и любил их тесную, неудобную, с маленькой кухней, совмещенным санузлом и сидячей ванной «двушку» на четвертом этаже. «Наши хоромы!» – как любил он представлять свою квартиру нечастым гостям.

Как раз напротив этих самых хором, на установленной на детской площадке скамеечке сейчас сидели двое – «сиделые» Клим и Шпала. Они лениво поглядывали на осточертевший за эти дни подъезд и без особой охотки посасывали пивко из бутылок. Навыками контрнаблюдения никто из них не обладал, а потому ни конченый отморозок Шпала, ни чуть более врубчивый Клим не догадывались, что, пока они следят за подъездом, из припаркованного неподалеку «Вольво» внимательно наблюдают за ними самими…

– …Красавцы, ничего не скажешь! – вынес свое резюме Зеча, после того как они с Бугаем медленно проехали через двор, чуть ли не под самым носом у «горе-наружки» и зачалились неподалеку. Скрытые с одной стороны пышными кустами, а с другой – помойкой. – И где только Харламыч умудряется таких дебилоидов отыскивать?

– Позавчера эти же двое здесь в утреннюю смену сидели. Я их срисовал, когда в аэропорт собирался.

– Интересно, как им платят? Почасово или трудоднями?

– Работенка, к слову, непыльная, – заметил Бугаец и мечтательно задумался: – Э-эх! Мне бы сейчас сюда ВССК «Выхлоп» для бесшумной стрельбы!

– Полагаешь, снял бы? А не далековато?

– В самый раз! «Выхлоп» работает до шестисот метров.

– А магазин у нее на сколько?

– На пять, так что пацанам было бы вполне достаточно. Правда, тяжелая, зараза: с оптикой и глушителем почти семь килограмм весит.

– Во! Кажись, начинается! – встрепенулся Зеча, завидев выруливающий во дворик канареечный «уазик». – Молодца! Практически минута в минуту подъехали.

– «ППС Центрального РУВД», – прищурившись, прочитал Бугаец. – Какого хрена? Мы же в Кировском живем!

– Раздуплись, брателло! Кого Курт сумел, того и подогнал. Да и какая, на хрен, разница? Тебе не все равно?

– В принципе, всё.

– Тады сиди, не питюкай и не мешай мне смотреть фильму. Плохо только, что звука нет, – ненавижу немое кино!..

…Милицейский «уазик» остановился возле детской площадки, и из него неторопливо выбрались двое «пэпсов». Один – просто милиционер, но с автоматом, другой – сержант, но с голыми руками. Клим и Шпала посмотрели на них и настороженно, и неприязненно одновременно.

– День добрый! Сержант Васько! Ваши документы.

– А в чем проблемы, командир?

– Паспорт, будьте любезны.

Клим достал из заднего кармана засаленную потрепанную книжицу тугамента, протянул милиционеру, и тот, не листая, переадресовал его старшо́му.

– А ваш? – вопросительно посмотрел на Шпалу сержант Васько.

– Дома, на полочке лежит. Потерять опасаюсь.

– Понятно.

– Не, в натуре, а че за дела?! Сидим, никого не трогаем.

– Распитие спиртных напитков в общественном месте, – заученно пробубнил тот, который «автоматчик».

– Каких спиртных? Вы чего, мужики, пиво от водки отличить не можете?

– Заткнись! – шикнул на Шпалу Клим и понимающе посмотрел на сержанта Васько. – Всё путем, командир, я тебя услышал. Сколько с нас?

– Клим, ты че, совсем больной? За что платить-то? Да я щас человечка наберу… – Шпала полез в карман за мобильником. – …Наберу, и у меня этот сержант на раз-два рядовым станет!

– Руки вытянул! Я говорю, руки вытянул! – рявкнул Васько, видимо обидевшись. Вслед за этим «автоматчик» вскинул оружие и принял красивую, угрожающую, хотя и немного киношную стойку.

– Мужики, бойцы! Не слушайте его! – отчаянно заверещал Клим, понимая, что дело начинает принимать скверный оборот. – Он у нас того, контуженый! Скока вешать в граммах? Я заплачу, мужики!..

В ответ «мужики» сурово покачали головами. Нет, эти «пэпсы», конечно же, не прилетели с другой планеты, и в любой иной ситуации конфликтующие стороны, конечно же, сумели бы договориться. Но дело в том, что сейчас менты имели четкую инструкцию закрепить двух распивающих на детской площадке кексов и поместить их в «обезьянник» до полудня завтрашнего дня минимум. Инструкцию эту двумя часами ранее сержанту Васько озвучил бывший коллега-«овошник» – хороший мужик, хотя и не без своих тараканов в голове. Причем не просто озвучил, но и присовокупил к ней шестьсот баксов: по двести на рыло.

К слову, третьим рылом был милиционер-водитель Дижоев – чемпион Центрального РУВД по тяжелой атлетике. И как раз в данную минуту оно (рыло Дижоева) нехотя выбралось из «уазика», лениво прошествовало к скамейке и мощным плечом пододвинуло в сторонку коллег. Без лишних слов и при полном отсутствии каких-либо эмоций милицейский чемпион сначала скрутил и «обраслетил» дерзкого Шпалу, а затем окольцевал и его более покладистого приятеля.

Закончив сию совсем нехитрую для чемпиона работу, Дижоев глянул на своих товарищей с легкой укоризной:

– Вот и всё! Хрена ли тут с ними базарить! Пошли, перхоть лагерная!

– Мы никуда не пойдем! – гордо и тоже по-киношному вскинул голову Клим. – Мы… я… я должен позвонить своему адвокату! Это беспредел! Вы…

Закончить мысль он не успел, получив несильный удар под дых. Обмякнув, Клим опал, как озимые, на мощные ручищи Дижоева, и тот брезгливо поволок его тушку к машине. Запоздало, только теперь включивший «сообразиловку» Шпала покорно засеменил следом за ними и даже первым забрался в клетку.

Через минуту «уазик», пыхнув-чихнув, потащился со двора: вся операция по нейтрализации «горе-наружки» в общей сложности заняла не более пяти минут. Тонкая, что и говорить, работа. И при этом, заметьте, никаких трупов!