Текст книги "Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)"

– Вообще, я про эту службу лишь краем уха что-то такое слышала. Только всё равно не очень понимаю: как устроен этот зверь и зачем он нужен? До сих пор мне казалось, что у нас защита свидетелей – дело рук самих свидетелей.

– Примерно так и было. Но в последнее время тема сделалась безумно модной. Мы ж всё пыжимся Европам соответствовать. Правда, пока все больше по Чехову получается: «Самолюбие и самомнение у нас европейские, а развитие и поступки – азиатские…»

В этот момент дверь в кабинет распахнулась. В дверном проеме возникла давешняя дежурная прапорщица Татьяна и прогромыхала:

– Господа карманные! Уймите своих охламонов! Пока дело не дошло ни до греха, ни до руководства!

Весь находящийся в кабинете народ недоуменно повернул головы на сей странный призыв.

– Что стряслось?! – вопросил Золотов, выпуская из объятий Ольгу.

– На втором этаже, около мужского туалета дядя Стёпа трясет за грудки вашего нового начальника. Чую, с секунды на секунду начнется кровопролитие.

– Вот, о чем и толкую – азиатские! Скифы, бля!!!!

Всё мужское население кабинета с шумом-грохотом-ругательствами вслед за Золотовым выскочило из кабинета. Один лишь заморский Том Уэйтс, как ни в чем не бывало, продолжал спокойно хрипеть.

– Что и требовалось доказать, – обреченно прошептала Ольга. – Паноптикум негуманоидов!.. Ой, мамочки, и что я тут делаю?!

Она взяла со стола первый подвернувшийся под руку недопитый стакан и залпом выпила содержимое. «Ф-фу, водка с пивом! Га-адость!!!»

Санкт-Петербург,

4 июня 2009 года,

четверг, 10:04

В утренний час пик в салоне трамвая 14-го маршрута было не то чтоб под завязку, но многолюдно. Ольга работала: в данный момент, морщась от перегарного амбре повисшего на ручке-петле слева по борту мужика, она внимательно наблюдала за телодвижениями женщины южной национальности. Та ехала в вагоне с дочкой, которой сердобольная старушка с тяжелой сумкой уступила свое место. Девочка была совсем маленькая, а потому, не дотягиваясь до пола, смешно болтала в воздухе спичками-ножками в полосатых гольфиках. Заботливая «южанка» периодически наклонялась к девочке: то спросит о чем-то, то поправит сползающие гольфики, то проверит плотность застежки на туфельках в пол-Золушкиного размера. Входящие-выходящие пассажиры поглядывали на эту парочку с умилением. Все – кроме Ольги. Ибо «южанка» эта проходила по отдельческим картотекам как знаменитая воровка Эсмеральда. А один из ее фирменных воровских приемов заключался в использовании собственных детей для отвода глаз. Поймать Эсмеральду всегда было делом архисложным, но сегодня у Ольги, похоже, клевало вовсю. Сейчас она отчетливо видела, как с каждым наклоном «южанка» все теснее прижималась к стоящей рядом той самой старушке. («Вот и делай людям после этого добро!») Очередной наклон – и Эсмеральда расстегнула замок сумки. Ольга начала пододвигаться ближе, но в этот момент у нее предательски запиликала мелодия мобильного. «Вот ведь нерпа глупая! Забыла выключить!» – пронеслось в мозгу раздраженно-досадливое. Она попыталась сделать вид, что не слышит звонка, в надежде на то, что неведомый абонент окажется не столь назойливым и догадается включить сброс. Но мобильник, будто специально, звучал всё настойчивее. На Ольгу вовсю косились пассажиры, вот уже обернулась и сама Эсмеральда. Охотница и потенциальная жертва встретились глазами, и – естественно, та обо всем догадалась. «Сорвалось! Загрызла!» – досадливо констатировала Ольга.

Трамвай тем временем остановился, и Эсмеральда, шустро схватив девочку, выскочила из вагона. Ольга ринулась вдогонку, сметая и расталкивая уже входящих в трамвай новых пассажиров, и, получив в лицо и в спину изрядную долю хамства, выкатилась на улицу. Вслед за ней, запоздало прочухавшись, на выход подорвался и перегарный мужик.

Ольга осмотрелась: трамвайные пути тянулись посередине проезжей части, и поток машин, затормозивший перед высадкой-посадкой «безлошадной» публики, нетерпеливо переминаясь с колеса на колесо, готовился стартовать. Рискуя не успеть, Эсмеральда подхватила девочку на руки, но Ольга решительно кинулась к ним и цепко схватила воровку за плечо.

Далее события развивались стремительно и словно в детском калейдоскопе.

Р-раз! Оборот первый: откуда-то из-за спины вдруг возник перегарный мужик и… Ольга, вскрикнув от боли, выпустила Эсмеральду. Та пустилась наутек.

Оборот второй: Ольга удивленно скосила глаза на свою правую кисть и увидела неглубокий порез на рукаве летнего пиджака. Через него по льняной ткани цвета кофе с молоком безжалостно расползалось бурое кровавое пятно. Рядом что-то звякнуло, ударившись об асфальт. Это перегарный мужик отбросил скальпель, с помощью которого секундой раньше он даровал Эсмеральде возможность соскочить.

Оборот третий: разъяренная Ольга, только теперь сообразив, что мужик работал в связке с воровкой, обеспечивая ей «силовое прикрытие», набросилась на злодея. Обида и гнев переполняли её. Обида на то, что не сумела распознать в мужике подельника Эсмеральды, и гнев за испорченный, привезенный из Чухни пиджак.

Оборот четвертый: поток машин, взревел моторами, трогаясь с места.

Оборот пятый: мужик, в которого вцепилась было Ольга, легко и бесцеремонно отшвырнул ее в сторону. Оперуполномоченный Прилепина впечаталась в стоявшую на остановке женщину, и та, не удержавшись, вылетела на проезжую часть.

Оборот шестой: душераздирающий визг тормозов, сопровождаемый дружным выдохом зевак, – это в последнюю долю секунды успел вильнуть в сторону водила «жигулей», в результате чего удар по женщине – слава богу! – пришелся по касательной.

Оборот седьмой: мужик, демонстрируя удивительную для постпохмельного состояния сноровку, перебежал дорогу, петляя между пришедшими в движение машинами…

Всё, аттракцион завершился. С наихудшим для Ольги результатом…

Вокруг пострадавшей женщины вовсю хлопотали сострадательные прохожие и белее белого водитель. Кто-то пытался дозваниваться до «скорой», а мобильник Ольги меж тем продолжал, как ни в чем не бывало, надрываться. Ругнувшись, левой рукой (правая по-прежнему обильно кровоточила) она достала аппарат из сумочки и, всмотревшись в номер абонента, раздраженно ответила:

– Димка, какого черта?! Неужели трудно сообразить, что, если я не ответила сразу, значит, я работаю?! По твоей милости, меня только что загрызла Эсмеральда!

– Ну, извини!

– Слушай, ты часом не в конторе?

– В ней. Я тебе чего звоню-то…

– Димка, будь другом, спустись в дежурку, – не дала договорить коллеге Ольга. – Вызовите «скорую» на Кондратьевский. А то, боюсь, по обычному телефону до них фиг дозвонишься… Пусть срочно выдвигаются к «Конти». Здесь по моей вине женщина под машину попала.

– Какая «скорая»?!! Какая еще женщина?!! – Изумлению Димы не было предела. – Давай, сама бери ноги в руки и срочно приезжай. В конторе объявлен общий сбор – первый за последний «-дцать» лет! Поэтому – бегом! Пока тебя не загрызли снова, но уже не по-детски.

– А что случилось?

– Господин Маклаков явился на Захарьевскую к 9:30 и был несказанно удивлен полным отсутствием личного состава в умытых кровью стенах. И если с утра он жаждал исключительно крови дяди Стёпы, то теперь намерен выпить ее у всех… Звероподобно объявлено, что тех, кто уложится в норматив и прибудет в контору в течение часа, ждет устный выговор. Соответственно, тех, кто опоздает хотя бы на минуту – выговор в приказе.

– Да пошел он! Пусть объявляет. Что я ему, девочка по вызову?

– Ну, как знаешь. А вот я для себя решил, что уж лучше буду мальчиком по вызову, чем мальчиком без квартальной премии. Бедность, конечно, не позор. Но и не большая честь. Меня и так после каждой получки Нинка грозится из дома выставить.

– Поступай как знаешь. Ты мне, главное, «скорую» вызови. Слышишь?

Получив утвердительный ответ, Ольга отключила трубку и обреченно двинулась к народу, продолжавшему хлопотать вокруг безвинно пострадавшей женщины…

* * *

Для экстренного разбора полетов новый начальник «карманного» отдела Антон Николаевич Маклаков арендовал малый актовый зал на пятьдесят посадочных мест. По древней как мир традиции большая часть рядового состава обосновалась на галёрке. В первом ряду вынужденно сидели трое: заместитель по личному составу Игорь, зам по оперативной работе Петр Ильич (по прозвищу, естественно, «Чайковский») и секретчица отдела Ирина. Последняя была единственной из всех, собравшихся в этом зале, кто чувствовал себя сейчас вполне уверенно. Дело в том, что на службу Ирина всегда приходила в одно и то же время, а потому в этот день невольно оказалась единственной «отличившейся». Закинув ногу на ногу, Ирина вела протокол, и ее, притягивающие взор, сверкающие загорелые коленки мешали сосредоточиться в одиночестве восседающему на подиуме Маклакову.

– …Согласно действующих должностных инструкций, – казенно вещал Антон Николаевич, – рабочий день у сотрудников отдела, за исключением дежурной части, должен начинаться в 9:30.

– О как! – негромко прокомментировал из зала голос № 1.

– …Однако сегодня в вышеозначенное время в отделе находилась одна лишь Ирина Борисовна.

– К ордену, однозначно! – предложил голос № 1, и его немедленно поддержал голос № 2:

– Ага, с закруткой на груди.

– Не на груди, а на грудях, – поправил № 1.

– Соответственно, лишь в 10:20 в отделе появился оперуполномоченный Чистов, – продолжил Маклаков, стоически игнорируя реплики с мест.

– Не велите казнить, братцы! Просто за гарнитурой заезжал! – немедленно попытался оправдаться Чистов.

– На орден всё одно не тянет, – рассудил голос № 1.– Максимум – на красные революционные шаровары.

– …наконец, без четверти одиннадцать соизволил появиться Игорь Анатольевич, – сидящий в первом ряду замполич изобразил на лице страдание, – которому я приказал объявить общий сбор личного состава. Так как доводы, которые он попытался привести, показались мне абсолютно несостоятельными. Тем страннее их было слышать от своего заместителя по работе с личным составом.

– Антон Николаевич, позвольте я…

– Игорь Анатольевич, я уже принял к сведению вашу позицию. А теперь хочу услышать объяснения от заместителя по оперативной работе. Петр Ильич, прошу. Только не с места, пожалуйста.

«Чайковский», кряхтя, поднялся, встав вполоборота к новому начальнику и к собравшимся.

– Видите ли, Антон Николаевич, специфика работы нашего подразделения заключается в том, что…

– Я, представьте себе, немного в курсе того, в чем заключается специфика работы НАШЕГО подразделения! – болезненно отреагировала на сей зачин «новая метла».

– Ключевое слово – «немного»! – отметил голос № 2.

– Поэтому давайте обойдемся без этих ваших словесных вывертов. Коротко – и по существу! Время идет. Между прочим, рабочее время.

– Ну, если коротко и по существу, тогда так, – «Чайковский» прокашлялся. – «Карманному оперу» в кабинете делать нечего! И если бы я сам в 10:20 застал оперуполномоченного Чистова в кабинете, а еще и, упаси господь, за компу́тером, я бы задался единственным вопросом: какого хрена?! Мы – коты помойные. А в кабинетах пущай Старовойтову раскрывают. У меня всё. Доклад окончен, – и Петр Ильич уселся на место под аплодисменты галёрки.

– Прекратите балаган! – скривился Маклаков и укоризненно посмотрел на своего зама. – Уж от кого от кого, но от вас, Петр Ильич, я столь дешевого фрондёрства не ожидал. – «Чайковский» как бы виновато пожал плечами. – Итак! Мною подготовлен проект приказа по отделу. Первое: с завтрашнего дня рабочий день в подразделении будет начинаться в 9:30 с обязательной поверки личного состава и проведения инструктажа перед выходом на линии. Неявка на поверку будет означать прогул. Второе…

– Вопросик можно? – поинтересовался голос № 2.

– Можно. Только встаньте и представьтесь как положено.

– Само собой, – ответил голос № 2 и, вытянувшись, материализовался в образе оперуполномоченного Димы Якивчука. – Оперуполномоченный Якивчук. Антон Николаевич, скажите: а вот лично вы сколько минут за троллейбусом удержитесь?

– Я не понял вопроса. Поясните.

– Спасибо. Я понял ответ! – подчеркнуто вежливо произнес Якивчук.

– …Второе! – раздраженно продолжил начальник.

В этот момент дверь тихонечко приоткрылась и в зал проскользнула Ольга. Рукава ее пиджака были закатаны до локтей, что, вкупе с перебинтованной правой рукой, придавало ей лихой, пацанский вид.

– Извините, Антон Николаевич. Можно?

– Проходите. Вы как раз вовремя, – саркастически улыбнулся Маклаков, и Ольга быстренько уселась на свободное место. – Объявляется устный выговор оперуполномоченным Андрееву, Якивчуку, Семененко, Чистову, старшим оперуполномоченным Захарову, Грицалюку, Джанаеву, Сахно – за несоблюдение должностных инструкций, выразившемся в несвоевременном приходе на службу. Оперуполномоченным Штанько, Гербееву, Силину и Прилепиной…

Антон Николаевич подчеркнуто-выразительно посмотрел на Ольгу, но та в ответ изобразила полнейшее равнодушие.

– …и Прилепиной – выговор с занесением в личное дело…

– Трындец! Накрылась премия в квартал! – горько констатировал голос № 1, принадлежащий, как теперь стало понятно, пострадавшему от репрессий оперуполномоченному Гербееву.

– Ирина Борисовна! – обратился Маклаков к коленкам секретчицы. – Прошу вас проследить, чтобы завтра, после инструктажа каждый сотрудник расписался в книге приказов. Я потом лично проверю.

– Хорошо, Антон Николаевич.

– Смотри, Ирка, пойдешь по статье за пособничество оккупационном режиму, – предупредил отделавшийся малой кровью Якивчук.

– Дядя Степа, кажись, тебе амнистия вышла, – искренне удивился Гербеев.

– На этом – пока всё. Идите, работайте, – подвел черту Маклаков, и народ, шумно вставая, двинулся к выходу. – Я попрошу Петра Ильича, Игоря Сергеевича и оперуполномоченного Савкина пройти в мой кабинет.

– Амнистия отменяется! Дядя Степа, какой гроб заказывать будем? С глазетом или с кистями?

– Мне все равно, – мрачно отмахнулся Степан. – Главное, чтоб не цинковый.

– Иоланта Николаевна, задержитесь на минутку, – окликнул Ольгу с высоты подиума начальник. Та недоуменно притормозила и под сочувственные взгляды коллег направилась к Маклакову…

– …Что у вас с рукой? Вчера ведь этого не было? – вкрадчиво поинтересовался новый начальник, дождавшись, когда последний из сотрудников покинет актовый зал.

– Вы очень наблюдательны, Антон Николаевич. Это я сегодня утром порезалась. Неудачно консервы открывала.

– Да? Странно. А вот мне доложили несколько иную интерпретацию.

– Ну, докладчиков у нас здесь хватает.

– Иоланта Николаевна, вам известно, что согласно должностной инструкции сотрудникам подразделения строго запрещается производить задержания в одиночку? – сменил вкрадчивость на металл в голосе начальник.

– Правда? Не может быть! – Оперуполномоченный Прилепина сделала удивленные глаза. – А номерочек не подскажете?

– Какой номерочек? – не понял Маклаков.

– Соответствующей инструкции.

– Вы что, глумитесь?!

– Ни в коем разе. А вам известно, Антон Николаевич, что карманный опер не признает инструкций?

– Это еще что за бред? Почему?

– Да хотя бы потому, что сами инструкции никогда не признают его за своего.

– Вы мне эту софистику, она же словоблудие, бросьте! – поморщился Маклаков. – Мало того что вы грубейшим образом нарушили правила безопасности, предусмотренные соответствующими служебными документами. Мало того что вы упустили опасных преступников и по собственной безалаберности пострадали сами. Так еще и по вашей милости пострадал случайный человек. Ну, что вы молчите? Нечем крыть?

– Это пусть бык кроет, – дерзко парировала Ольга. – А я просто внимательно слушаю. Ваше… словоблудие.

– Через час подробный рапорт мне на стол! – взвился шеф. – Со всеми обстоятельствами утреннего инцидента. И чтоб не врать мне! У прибывших на место происшествия сотрудников ДПС имеются свидетели!

– Хорошо. Будет вам рапорт. Только не через час, а вечером.

– А это еще почему?!

– Мне сейчас работать нужно, – устало вздохнула Ольга и, развернувшись, двинулась на выход. Давая понять, что разговор окончен. У Маклакова глаза на лоб полезли. Когда к нему вернулся дар речи, всё, что он сумел выдавить из себя, – это хриплое и негодующее:

– Сто-ять! А ну немедленно вернитесь! Между прочим, я вас еще не отпускал!

Ольга обернулась:

– А не пошли бы вы, Антон Николаевич… в анальное отверстие.

– ЧТО?!!!!

– Экий вы непонятливый. Я говорю – в жопу идите.

Быстрыми шагами она вышла из опустевшего актового зала. Тем самым лишив себя удовольствия пронаблюдать за тем, как Маклаков, задыхаясь от негодования, безумно вращал своими красными навыкате начальственными глазками…

…Злая, раздраженная Ольга вышла из здания Управления и двинулась в сторону Литейного. Внутри всё клокотало, душа бунтовала и требовала принятия немедленного решения. Пускай даже и абсолютно неверного, но – немедленного! Из разряда – окончательно и бесповоротно. «Ноги моей здесь!.. Ни единого лишнего дня!.. К чёрту! Хоть чучелом, хоть тушкой!.. Куда угодно, с кем угодно!.. Хотя бы даже обратно в школу! А что такого? Уж лучше малолетние, нежели половозрелые дебилы!!!»

Ольга достала мобильник и набрала номер Золотова:

– Василий Александрович! Это Ольга. Не отвлекаю?

– Не отвлекаются любя. Категорически тебя приветствую!

– У меня к вам просьба – огромная-преогромная. Вернее, к вашим многочисленным связям.

– К каким именно: к служебным, дружеским, коррумпированным?

– Ко всем сразу. В частности, по поводу нашего с вами вчерашнего разговора. Я морально готова. Готова встретиться и поговорить с этим вашим Мешком касательно перевода.

– Я так понимаю, что новое помело с места в карьер взялось за дело?

– Вроде того.

– Больно слышать. В общем, так: сегодня вечером Андрюха как раз должен заехать к нам – чутка отметить мой пенсион, и всё такое. Дабы не откладывать в долгий ящик, давай-ка ты тоже подруливай, часикам к семи. Я вас познакомлю, и вы там уже сами всё обсудите. Устраивает такой вариант?

– Вполне. Вот только: ничего, если я с Дениской приеду? Я его последние дни практически не вижу. А у него совсем скоро в лагерь заезд.

– О чем разговор! Конечно, привози. Моя старуха только рада будет.

– Спасибо вам…

Сворачивая на Литейный, Ольга заметила остановившийся на светофоре троллейбус. Засим, свернув разговор и скоренько распрощавшись с Золотовым, она торопливо направилась к остановке – на работу.

* * *

– …По официальной статистике ежегодно до десяти миллионов россиян выступают свидетелями на уголовных процессах, – горячечно вещал Мешок. – Примерно половина из них получает угрозы в свой адрес. От этих десяти миллионов на Питер приходится… ну, допустим, тысяч пятьдесят. Ну, пускай даже сорок. Соответственно, двадцать тысяч теоретически могут стать нашими потенциальными клиентами. И это – только свидетели! Добавьте сюда еще тринадцать категорий слуг государевых. У-у!.. А у нас в отделе по штатному расписанию, помимо начальника, предусмотрено всего двенадцать рыл. Двое из которых – замы. Вот вам и вся арифметика.

На уже знакомой нам кухне Золотовых, за накрытым столом в данный момент сидели трое – сам хозяин, Андрей и Ольга. Беседа, она же застолье, была в полном разгаре. Маленький, установленный на холодильнике телевизор фоном вещал новости. Но к нему давно никто не прислушивался. Настоящие, жизненно важные для этой троицы новости создавались здесь и сейчас. В режиме онлайн.

– Что, неужто и правда двенадцать? – удивился Золотов. – Даже в нашей карманной тяге – штыков в два раза больше.

– Да если бы просто «штыки» – это еще полбеды. А так – не отдел, а сборище каких-то моральных обормотов. Фильм «Грязная дюжина» помните? Вот, и у нас что-то похожее. Когда восемь месяцев назад начали лепить структуру, разослали по всем подразделениям бумагу с требованием отобрать кандидатуры самых достойных. Ну, и что в итоге нам откомандировали – пояснять нужно? Либо – трудных, либо – залётных, либо – никаких. Но и первые, и вторые, и третьи – со… скажем так… нюансами.

– Как говорит мой Денисыч: «Самурай-самурай, кого хочешь выбирай»? – улыбнулась Ольга.

– Во-во. Что ни кадр, так прямо хоть сейчас бери – и харакири себе делай. Один – запойный; другой – малолетний дебил; третий, по причине своей абрековской внешности, постоянно влетает в истории с пэпээсниками; у четвертого – вечно стоит на все, что движется… прошу пардона… Ну и так далее, по списку, – Андрей хрустнул кусочком яблока и, чуть успокоившись, докончил: – Нет, так-то ничего плохого сказать не могу – народ большей частью лихой. Но у каждого второго амбиции, гонор. Не побоюсь этого слова – апломб!.. Короче, «гоблины», они и в Африке гоблины.

– Сдается мне, Олька, что Андрей взялся тебя запугать, – усмехнулся Василий Александрович.

– Запугать? Меня? Это после нашего-то лепрозория? Не дождется!

– То есть я могу расценивать ваши слова как принципиальное согласие? – немедленно уточнил Мешок.

– Можете! – подтвердила Ольга. – Будем считать, что меня подкупила ваша честность. А главное – ваши оклады.

– В таком разе предлагаю немедленно выпить. За согласие. За этот продукт непротивления сторон.

– Решительно поддерживаю, – согласился Золотов, обновляя рюмки.

Чокнулись, выпили, закусили.

– Ма! А я у бабушки Лиды сорок рублей в «пьяницу» выиграл! – ворвался на кухню сияющий от удовольствия Прилепин-младший.

– Денис, сколько раз я тебе говорила, что играть на деньги это… В общем, это плохо.

– Почему? Я ведь не жульничал. Всё по-честному было.

– Золотые слова! – делано умилился Василий Александрович. – Настоящие джентльмены зарабатывают исключительно честным, интеллектуальным трудом.

– Денис, вынь палец изо рта. Тоже мне, джентльмен. До кончиков обгрызанных ногтей.

– Деда Вася, а у тебя есть двадцать рублей? – хитровански поинтересовался малолетний шулер, пропустив замечание мимо ушей.

– В принципе, могу наскрести.

– Пойдем, я с тобой тоже сыграю. Мне как раз двадцати рублей не хватает, чтобы ножик купить. Для лагеря.

– Слушай, как тебе не стыдно? – возмутилась Ольга. – Люди подумают, словно бы тебе мать с бабушкой никогда карманных денег не дают. И вообще – зачем тебе в лагере ножик?

– Ольга, ну что ты в самом деле? – вступился за ребенка Золотов. – В лагерь – и вдруг без ножа?! Нет, это совсем не дело, – он поднялся из-за стола. – Ну, пошли. Только уговор: по-честному так по-честному. Если проиграешь, чур, не реветь. Замётано?

– Замётано! – радостно согласился Денис, и старый и малый заговорщицки удалились в комнату. К ломберному, надо полагать, столику.

– Шантрапа растет! – вздохнула Ольга.

– А, по-моему, славный парень. Общительный, незакомплексованный, – не согласился с ней Мешок.

– Это-то меня и пугает… Андрей, а может, пойдем покурим? Пока все при делах? Чтобы потом лишний раз Саныча не смущать.

– С удовольствием. Кстати, забыл поинтересоваться: как давно он бросил. Это после инфаркта, наверное?

– Нет. Всего лишь нынешним утром. После начала новой жизни.

Начальник и его будущая подчиненная вышли на балкон, плотно прикрыв за собой дверь…

…Ольга и Андрей стояли на балкончике и молча курили. В какой-то момент Мешок, не выдержав, снова, на этот раз куда более внимательно, чем некоторое время назад за столом, всмотрелся в лицо новой знакомой. Что ж – лицо как лицо, вполне миловидное, приятное. Пожалуй что и доброе. Но вот глаза! Вернее, обрамленные маленькими лучистыми морщинками глазища. Уж такую вселенскую усталость и печаль они излучали, что поневоле начинало казаться, будто бы их обладательница напрочь, самой природой лишена способности улыбаться и радоваться жизни.

Затяжной, бесцеремонно-изучающий взгляд Прилепина стоически выдержала. Впрочем, это еще большой вопрос – кто кого в данную минуту изучал? По крайней мере сейчас Ольгу переполняли примерно схожие мысли и эмоции. Итак, Андрей Иванович Мешечко. Он же – Мешок. Чуть за 175. Крепко сбитый, в просторной рубашке навыпуск, которая могла скрывать либо пивной животик, либо отсутствие такового. Возраст в районе от 34 до 38. Определить точнее было сложно. Мешали: в волосах – седина, а в глазах – лукавые чертики. Женат (кольцо). Помимо прочего у Мешечко также наличествовали длинный нос и аккуратные руки – то, что в восприятии Ольги всегда считалось принадлежностью мужчины почти идеального…

Как ни странно, но в игре в «гляделки», первым отведя взгляд, проиграл Мешок:

– Ольга, если не секрет, конечно: почему вы с такой легкостью согласились на перевод? Все-таки без малого пять лет в карманной тяге? В отделе на хорошем счету, Саныч о вас исключительно с придыхательной интонацией рассказывает?

– Много причин. И все вроде как друг дружки стоят… Вот хотя бы эта, – Ольга вытянула руки, демонстрируя Андрею внешние стороны ладоней.

– Не понял? Руки как руки. Вроде бы не дрожат.

– У вас, у мужиков, вечно одна пьянка на уме… Посмотрите на ногти! Это же просто кошмар! Я забыла, когда в этой жизни последний раз делала маникюр!

– Почему?

– Да потому что яркий, красивый маникюр бросается в глаза. Он запоминается, понимаете? Так же как запоминаются стильная кофточка, короткая юбка, прическа из недешевого салона! Когда я работаю – я должна выглядеть серой мышью. А работаю я всегда. Понимаете?.. Но это так, сугубо наши, бабские штучки. Конечно, не в этом дело. Вернее, далеко не только в этом. Вы до перехода в «гоблины» где служили?

– Сначала в РУВД, затем – в уголовном розыске, в «убойном».

– О, белая кость! Но нашу работу в общих чертах представляете?

– Именно что в общих. В основном, по байкам и хохмочкам Саныча.

– Да уж, работенка – обхохочешься. А знаете, что такое карманный опер? Это значит поздно ложиться и поздно вставать. Это больные, стертые в кровь, с отвратительными подушками мозолей ноги. Это прогрессирующая интеллектуальная деградация. Это каждодневный стресс от того, что в любую минуту ты можешь в лучшем случае получить по физиономии кулаком, а в худшем – в печень шилом. Это субкультура а-ля «Русский шансон», только в вывернутом наизнанку, в зазеркальном его отображении… В общем, это такое дерьмовое дело, которым может заниматься только тот, кто любит запах и вкус дерьма.

– Зачем же вы в таком случае пошли в милицию? Мне показалось, что в отсутствии вкуса вам не откажешь.

– Мерси за комплимент, – грустно улыбнулась Ольга. – Вообще-то, я по образованию педагог. Училась на физрука, но, поскольку вакансий не было, пришлось стать биологичкой. И знаете, за исключением шила, в современной школе практически всё то же самое. Поэтому, когда подвернулся шанс стать опером, решила рискнуть и попробовать… Думала, что именно в милиции узнаю и пойму жизнь, как она есть.

– Ну и как, узнали?

– Узнала. И ужаснулась еще больше.

– Я слышал, вас чуть ли не сам Саныч лично в карманные вербанул?

– Да, было дело.

– Расскажете эту леденящую кровь историю?

– Как-нибудь в другой раз. Поздно уже. Пока еще мы к себе, на Юго-Запад доберемся.

– Так давайте я вас отвезу.

– А как же? – Ольга изобразила характерный жест, щелкнув пальцами по горлу. – Гаишников не боитесь?

– Не боюсь. У меня «непроверяйка».

– Шикарно живете!

– Не «живёте», а «живём»! – поправил ее Мешок. – Надеюсь, за пару недель я смогу уладить все формальности, и вы станете полноправным членом нашего героического экипажа.

Скрипнула балконная дверь, и в дверном проеме показалась взлохмаченная голова Дениски. Судя по страдальчески-несчастному выражению лица, ребенок сдерживался из последних сил, чтобы не зарыдать.

– Ма, поехали домой, а?!

– Сейчас едем… А ты чего такой кислый? Опять живот болит?

– У меня деда Вася все деньги, все сорок рублей выиграл! Жу-улик! – трагически поведал Денис.

– Черт старый! Ты зачем ребенка обижаешь? – донесся с кухни возмущенной голос супруги Золотова. – А ну, немедленно верни ему денежки!

– Ничего не знаю! Уговор дороже денег! У нас, пенсионеров, теперь каждый рублик на счету!

Ольга и Андрей переглянулись и…расхохотались в голос. И этим абсолютно непедагогическим поступком окончательно испортили настроение в одночасье ставшему нищим ребенку…

* * *

Машина Андрея остановилась у крайнего подъезда казавшегося бескрайним дома-корабля на улице Маршала Захарова. Денис первым выбрался из машины и тут же заканючил, указывая в сторону детской площадки:

– Ма, можно я немного покачаюсь?

– Денис, поздно уже.

– Ма, я буквально десять качков и всё. Можно?

– Хорошо, если «буквально десять качков», то можно.

Денис радостно ускакал на качели. А Ольга и Андрей вышли из машины и с удовольствием вдохнули бодрящего невского воздуха. Здесь, в юго-западной глухомани, упирающейся непосредственно в Финский залив, ветродуй был, пожалуй, единственной фишкой-достопримечательностью.

Постояли. Помолчали.

– А правда, что вас по паспорту Иолантой зовут? – неожиданно спросил Мешок.

– Правда. Ненавижу это имя. Я из-за него в школе столько натерпелась: и когда сама училась, и когда после уже сама учить стала. Папочка мой был без ума от Чайковского, вот и… сподобил. Хорошо еще так. А то вполне могла быть, к примеру, Ундиной. Или Одеттой.

– А мне нравится. На слух весьма непривычно, но по мне так очень красиво.

– Да ладно вам врать-то… Денис, десять качков уже было. Давай домой… Ну, рада была знакомству, Андрей! – Ольга протянула ладошку. – Спасибо, что подвезли. И вообще: за сегодняшнее предложение, за будущие хлопоты…

Мешок чуть задержал ее руку в своей ладони:

– Ольга, пока могу обещать одно: стильная кофточка, короткая юбка и наманикюренные ногти приказом по подразделению будут утверждены к обязательному ношению в служебное время. Всё остальное – увы, сугубо по обстоятельствам. К сожалению, дерьма в нашей работе тоже хватает.

– Не терзайтесь так, Андрей. Я – девочка взрослая и прекрасно понимаю, что, выбирая из двух зол меньшее, тем не менее, ты всё равно выбираешь зло.

Возвратившийся Денис решительно разбил рукопожатие матери и малознакомого дяденьки и потащил Ольгу к подъезду. Они уже почти дошли до дверей, когда вдруг Мешок, неожиданно вспомнив, окликнул:

– Денис! На секундочку!

Проигравшийся в пух и прах ребенок безо всякого энтузиазма вернулся и с молчаливым недоумением стал наблюдать за тем, как Андрей расстегивает висящую на поясе маленькую кожаную сумочку и извлекает из нее… шикарный складной нож! «О-ох!»

– Держи! – потрепал Дениса по вихрам Мешок и протянул самое сокровищное из всех сокровищ на земле. – Деда Вася был прав: в лагере без ножа никуда!..

Санкт-Петербург,

10 июня 2009 года,

среда, 13:20

В нескольких кварталах от вечно гомонящего выхлопного Невского, в тихом уютном дворике Кузнечного переулка неспешно текла разительно-отличная, почти патриархальная, жизнь. На миниатюрной детской площадке с чахлыми кустиками зелени, раздолбанной песочницей и условно-целой горкой, под присмотром бдительных мамаш, копошилась ребятня. Единственная не сломанная скамейка была плотно оккупирована старушками – сейчас их законное время. Оно продлится вплоть до самых сумерек, с наступлением которых сюда потянутся гопники, алкаши, наркоманы и прочая маргинальная публика. Ибо место это, с одной стороны, глухое, а с другой – находящееся в непосредственной близости от самых обжитых и модных питерских караванных путей.