Текст книги "Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)"

Тишина в оперской сделалась классически звенящей. Ни всплеска эмоций, ни глумливых комментариев, ни возмущенного ропота. В глазах у «гоблинов» читался сейчас только один немой вопрос: «Кто?»

– Как только что абсолютно правильно заметил Павел Андреевич, между нами не должно существовать никаких недомолвок и недоговоренностей, – скрепя сердце продолжил Андрей. – Хотя бы потому, что у нас слишком маленький коллектив со слишком специфичными задачами. Поэтому здесь, сейчас, при всех я ответственно заявляю, что мы не станем передавать наши наработки по этому человеку в УСБ, в Управление кадров, еще куда-либо. Мы просто предлагаем ему написать заявление по собственному желанию, собрать вещи и уйти. Уйти, так как более мы не можем и не станем доверять этому человеку. Любые дальнейшие разбирательства при таком раскладе будут немедленно мною прекращены. Слово офицера! В противном случае – разбор полетов будет происходить в другом месте и совершенно при других обстоятельствах. Сразу предупреждаю: последствия такого разбора абсолютно непредсказуемы. Не исключаю даже возбуждения уголовного дела. Исходя из чего я предлагаю этому человеку сегодня серьезно подумать и завтра утром подать рапорт. У меня все!

Мешечко намеревался было вслед за Жмыхом покинуть оперскую, но Афанасьев ему не позволил:

– Подожди, Андрей! Мне кажется, коли ты сам завел речь про недомолвки, то, сказавши «а», следует сказать и «б». Именно сейчас и при всех.

– Во-во. Я согласен с Сергеичем, – подал голос Холин. – Иначе какой-то натурально тридцать седьмой год получается.

– Хорошо, я вас услышал. Другие мнения есть?

– Нет! – нестройным хором и почти в унисон подтвердили остальные.

– Да говори ты уже! – поморщился Крутов. – Не тяни кота известно за что!

– Наташа!

– А?! Что? – удивленно вскинулась Северова, услышав свое имя.

И тогда Андрей тихим, но твердым голосом пояснил:

– Эта песня посвящается тебе!

Наташа в ужасе прикрыла рот ладошкой, гася вскрик, но уже в следующую секунду подобралась и взяла себя в руки. Она поднялась со своего места, прошла в середину комнаты и, встав напротив Мешечко, смело встретила пристально следящий за ее реакцией взгляд:

– Андрей Иванович, я жду объяснений!

– Мне кажется, я высказался достаточно.

– А вот мне – недостаточно!!!

Хорошенькое личико Северовой исказилось отнюдь не болью, но гневом. Она сверлила глазами Андрея и даже не заметила, как из своего угла выбрался Борис Сергеевич и встал рядом с ней:

– Извини, Андрей. Лично мне – тоже недостаточно!

– И мне! – в сердцах выкрикнул Холин. – Хотелось бы понять, за что человека публично расстреливают? На дворе, слава богу, не тридцать седьмой год!

– Вот дался тебе этот 37-й! – окончательно рассердился Андрей и, умеряя боевой пыл собравшихся, поднял руку, прося тишины: – Хорошо. Тогда только один вопрос: Наташа, по конторе ходят устойчивые слухи, что на днях ты вернулась из Крыма. Это так?

– Я… я не понимаю, какое это имеет отношение…

– Дожили, братцы! – горько хохотнул Шевченко. – Оказывается, таперича у нас новые порядки: «Съездишь к морю – хлебнешь горя». Я, между прочим, по осени тоже собирался. Мне теперь как: сразу рапорт писать или можно по возвращении?

– У вас всё, товарищ Петросян?.. Наташа? Я жду!

– Ну не ездила я в Крым! Все эти дни была в городе! Дальше что?

– Как многие из здесь присутствующих, наверное, помнят, в прошлую пятницу я не смог выехать в составе наряда сопровождения Гурцелая, поскольку меня неожиданно выдернули в УСБ. Там «старшие братья» сделали нам предъяву: в последнее время у нас зафиксирован дикий, ничем по их мнению не оправданный рост обращений к информационным массивам ГУВД. Количество запросов выросло более чем в три раза, причем основной всплеск информационного интереса пришелся на первую неделю сентября. Организованная мною проверка показала, что обращение к базам осуществлялось с использованием персонального служебного пароля через домашний компьютер, установленный в адресе Северовой. Насколько я понимаю, на обывательском сленге это называется «взять халтуру на дом». Наташа, у тебя есть что на это сказать?

– А что может сказать в свое оправдание тот, кто не виноват? – сбивчиво пробормотала ошеломленная происходящим Северова. Ища поддержки, она беспомощно обвела глазами, в которых уже стояли слезинки, коллег, но и самые скептически настроенные сейчас смущенно потупили взоры, не зная, как реагировать на услышанное.

Впрочем, двое «гоблинов» все-таки попытались вмешаться в ход публичного судилища.

– Ребята! Андрей! Я все-таки считаю, что нельзя вот так, сгоряча. Надо разобраться, что к чему! – попросил Афанасьев.

– Во-во! А то потом, когда разберешься, что к чему, всё уже будет ни к чему, – поддержал водителя Холин.

– Значит, так! – решительно сказал Мешечко. – Через полчаса я должен быть в Главке, поэтому вынужден свернуть дебаты и окончить сегодня наше собрание именно на такой вот печальной ноте. Обещаю выслушать все аргу́менты, но – позже. И если они действительно будут по существу.

– Андрей, и все-таки: что мы решаем сейчас по Северовой? – деловито напомнил Олег Семенович. – Мне нужно отметить это в протоколе собрания.

– Если мне не изменяет память, в первый день своего отпуска Наташа вынужденно выходила на работу. На генеральную приборку и… игру в луноходы. Павел Андреевич обещал Северовой за сей подвиг отгул. Будем считать, что этот отгул ею сегодня получен. Так что, Наташа, поезжай сейчас домой и думай. А завтра, к 11:00, желательно видеть тебя в моем кабинете с рапортом на руках. И самое последнее! Виталий, смени пароли и системы допуска к информационным базам. И не затягивай с этим: вернусь из Главка – проверю!

С этими словами Андрей удалился, а Наташа так и осталась в растерянности стоять под перекрестными косыми взглядами своих товарищей. Находившийся ближе всех Борис Сергеевич молча приобнял ее за плечи, и она, всхлипывая, упала ему на грудь.

– Не надо! Очень тебя прошу, не плачь! Я почему-то уверен, что всё обойдется, – утешал как мог Афанасьев, нежно гладя девушку по волосам. – Мешок, он… Он, конечно, бывает и вспыльчив, и невыносим. Но при этом он – абсолютно вменяем. Так что ты… Мы… я думаю, мы все сумеем его убедить.

– Конечно сумеем, – подкатился к ним смущенный Тарас. – В самом деле, не убивайся ты так! Слышишь, Натах? Разберемся мы и с Мешком, и… А если нет, так и ну его на фиг! Знаешь, как говорят у нас в Украине? Що не робиться, все робиться на краще!

Последняя фраза, что и говорить, была произнесена абсолютно «не в кассу».

Резко высвободившись из отеческих объятий Бориса Сергеевича, Северова злобно ожгла Тараса, бросила ему в лицо уничижительно: «Идиот!» – и выскочила из оперской, громко хлопнув за собой дверью…

…Мешка она настигла только во дворике и в тот момент, когда он загружался в служебную машину Жмыха. Которая отныне волею судьбы и верховного милицейского руководства автоматически перешла к нему.

– Андрей! – закричала она. – Подожди! Не уезжай! Нам… нам надо объясниться. Я… я должна тебе рассказать…

– По-моему, тебе только что дали шанс: и объясниться, и рассказать, – сухо сказал Мешечко в приопущенную «форточку». – Наташа, ты же слышала: мне срочно нужно быть в Главке. Поверь, мне действительно искренне жаль, что всё так получилось. Меньше всего мне хотелось, чтобы это была ты. Но… Как вышло – так вышло.

– Андрей! Я прошу! Выслушай меня! – умоляюще попросила она.

– Извини. Вот честное слово – не могу. После. Завтра с утра договорим. Трогай, Сережа! На Суворовский!..

В бессилии сжав кулачки, Наташа безнадежно наблюдала за тем, как машина вырулила со двора и скрылась из вида, уйдя на набережную Фонтанки.

– Дурак! Господи, какой же он дурак!.. Кретин!.. Господи, ну за что?! За что ты позволил мне полюбить этого кретина?!. Отпусти, отвороти его от меня! Слышишь?!.. А взамен… Взамен дай мне покой, а ему – разум! – тихо шептала она, размазывая по щекам слезы и тушь. Тоска и отчаяние на душе ее сейчас смешивались с яростью и злобой…

* * *

Прилепина возвращалась домой в самом паршивом расположении духа – события сегодняшнего дня оставили в ее душе весьма неприятный осадок. Отпирая дверь, Ольга с досадою вспомнила о том, что забыла по дороге заскочить в «Буквоед». Там она давно присмотрела дорогую роскошно изданную книгу про животных, которую собиралась присовокупить в качестве приложения к «скучно-шмоточному» подарку к завтрашнему дню рождения сына. «Вот ведь нерпа глупая!» – сердито подумала Ольга, но сил возвращаться не было уже никаких.

В детской комнате гремели мультяшные звуки, издаваемые кунг-фу пандой. Зная, что в такие минуты Дениса лучше не отвлекать на пустопорожние, по его авторитетному мнению, разговоры о школьных делах, Ольга переобулась и прошла на кухню. Из которой тянулись соблазнительные запахи чего-то очень вкусного.

– Привет, мамуля! – Ольга чмокнула мать в щеку и оглядела размах кулинарных приготовлений. – Ого! Серьезный подход!

– А как ты хотела? Человеку девять лет исполняется! Уже не мужичонка, а практически целый мужик! – гордо сказала Ирина Владимировна. – Э-э! Ольга! А ну кыш! Перестань хватать со стола! Это я на завтра приготовила!

– А я, между прочим, сегодня тоже есть хочу.

– Сама себе приготовь чего-нибудь. Мы-то с Денисом уже давно поужинали, а мне сейчас тобой заниматься некогда. Вот, хочу еще пирожочками ребенка побаловать: его любимыми, с яблоками.

– Что за жизнь такая? Все сама да сама. И никто-то за тобой не поухаживает, – картинно вздохнула Ольга и потянула дверцу холодильника. – Ох ты, ежики пушистые! Смотри, какая шуба наросла! Двух недель не прошло, а снова пора размораживать.

– Да легче дохлого пингвина разморозить, чем наш холодильник! Давно надо новый купить, а этот на помойку вынести.

– Мамуля, не ворчи! Покупка холодильника, если помнишь, у нас запланирована на конец года. Мы еще за стиральную машину до конца не расплатились.

– Да уж! – неприятно задумалась Ирина Владимировна. – Купила бы я накупила, да купило притупило.

– О, ма, так у нас рыбное филе осталось? Так, может, ты еще и с рыбой немножечко пирогов налепишь?

– Я бы налепила, мне не трудно. Только кто их есть-то будет? Это твой бывший пирожки с рыбой жаловал, а вас с Денисом из-под палки не заставишь. Вам бы только сладенькое подавай.

– Вот и сделай чутка. Для бывшего. Он завтра подъедет.

Ирина Владимировна удивленно уставилась на дочь:

– Что я слышу?! Ольга, вы что, никак помирились?

– Да мы в общем-то и не ссорились.

– Здрасьте-приехали!

– Мы не ссорились, а просто разошлись, – пояснила Ольга, выуживая из недр холодильника чудом сохранившийся йогурт.

– Как это у вас, у молодых, всё просто: захотели – сошлись, захотели – разошлись. А ребенок – страдает.

– Всем бы такие страдания, как твоему внуку. И вообще, где ты здесь молодых увидела? – привычно парировала Ольга, ища ложечку. – Молодая, увы, была не молода.

– Опять ты с этими йогуртами! Сделай себе нормальную человеческую еду!

– Ма, если б ты знала, как я устала сегодня! Неохота на что-то глобальное заморачиваться.

– Сделай гнездо, – не отступала Ирина Владимировна.

– Какое еще гнездо?

– Возьми кусок булки, вырежи мякоть и внутри пустой корочки поджарь омлет или яичницу. Сверху можно посыпать сыром и зеленью. Я этот рецепт в «Московском комсомольце» прочитала.

– Скажешь тоже, булку! Я и так за лето потолстела. А завтра у нас еще и пироги до кучи. Так ты сделаешь? С рыбой?

– Сделаю. При условии, что он купит нам новый холодильник.

– Ма, даже не заикайся! В уголовном праве это называется «вымогательством».

– А по мне – хоть горшком назови! – вздохнула Ирина Владимировна. – Лишь бы гроши давал…

* * *

Этим вечером Наташа решила устроить поминки по Мешку. Конечно, грешно, хотя бы даже и в мыслях, устраивать подобный ритуал по живому человеку. Тем не менее сама для себя Северова обозначила это мероприятие именно так: поминки по прошлой жизни, по прошлой любви. Купив в супермаркете на Ленинском две бутылки дорогущего красного вина, икру, зелень, сыр и прочие продукты роскоши, она вернулась домой и первым делом отключила телефон. Затем врубила на полную канал MTV, приняла душ и, облачившись в свой любимый атласный халатик, забралась на тахту, поставила рядом с собой поднос и предалась чревоугодию вкупе с пьянством.

Еще месяц назад Северова и помыслить не могла, что Андрей окажется способен в поступках своих дойти до такой степени цинизма, что позволит себе в открытую оскорбить ее своими идиотскими подозрениями. Намек на предательство, прозвучавший из уст Мешка, Наталья восприняла так, словно бы предали ее саму. А ведь, судя по всему, так оно и было на самом деле. И совершил это предательство человек, который некогда, улучив часок-другой, без зазрения совести и душевными терзаниями отнюдь не заморачиваясь, спал с ней, шептал нежные, пускай и дежурные слова. Но потом, когда у него появилась новая баба с кроватью, сначала послал куда подальше старую, а затем, видимо чтобы лучше запомнила, словесно и публично оттрахал ее на глазах у сослуживцев. Ни один из которых, заметьте, за Северову не вступился – ни тогда, ни после. Нет, двое все-таки вступились. За что Наташа сейчас была бесконечно благодарна и Грише, и более всего Борису Сергеевичу.

«Всё! Хватит с меня! Что было, то прошло. А что прошло, то ушло! Жизнь на этом не заканчивается, а напротив – продолжается!» – приказала себе Северова, доканчивая первую бутылку. В следующую секунду, словно бы в подтверждение «продолжающейся жизни», в дверь квартиры позвонились.

Немного пошатываясь, Наташа прошла в маленькую прихожую и посмотрела в глазок – на лестничной площадке стоял Женя Крутов собственной персоной. В руках он держал гигантских размеров арбуз. Вот уж кого она сегодня ну никак не ждала! (Здесь – ни того ни другого.)

– Женя, подожди минуточку, я в душе! – крикнула Северова и лихорадочно метнулась в комнату, где посрывала развешанные над столом списки-распечатки, равно как уничтожила прочие следы «надомной интеллектуальной деятельности». Затем она заскочила в душ, сунула голову под кран, слегка намочила волосы и, обмотав голову полотенцем, лишь теперь пошла открывать дверь.

– Привет! А это мы, – улыбнулся с порога Крутов.

– А почему ты говоришь о себе во множественном числе?

– Это я и мой полосатый друг. Мы подумали, что тебе сейчас грустно и одиноко, и вот – решили заглянуть.

– А, понятно… Ну заходите, раз уж пришли!.. Не надо, не разувайся. У меня здесь такая грязь.

Женя прошел в комнату, с видимым удовольствием избавился от арбуза, слегка катнув его по полу, и осмотрелся: в гостях у Наташи он был впервые.

– Ну что ж! Предчувствия меня не обманули.

– Ты это о чем?

– Я почему-то был уверен, что с выпивкой у тебя всё нормально, а вот с фруктами… Да, а где можно помыть этого зверя? Там? – Он кивнул в сторону кухоньки.

– Боюсь, в мою мойку он по габаритам не впишется. Идите-ка вы лучше в душевую. Только мойтесь тщательней – арбузы в эту пору сплошь пестицидные.

– Есть, мыться тщательно!

Крутов снял джинсовую куртку, аккуратно повесил ее на спинку стула и, подхватив арбуз, направился в ванную.

Дождавшись, когда зашумит вода, Наташа, не переставая оглядываться на прикрытую им дверь, воровато сунулась в карман крутовской куртки, выудила из него мобильник и принялась торопливо листать телефонную записную книжку…

* * *

В начале десятого Мешечко покончил наконец с обязательной на сегодня писаниной и устало потянулся в непривычном, еще не подогнанном под собственную задницу начальственном кресле. Убрав бумаги в сейф, он в очередной раз позвонил домой, но ему снова никто не ответил, что само по себе было довольно странно. Если Лерка в последнее время стала задерживаться на работе с завидным постоянством, то вот Алиска с тещей к этому часу уже должны были вернуться с дачи, на которую укатили еще в прошлую пятницу.

Поразмышляв немного, Андрей запер кабинет, крикнул из коридора в открытую дверь оперской: «Ильдар! Я – домой! В случае чего, звони на трубку!» – и, поочередно щелкая кодовыми замками шлюзов, спустился во двор.

Здесь, невзирая на поздний час, продолжал ковыряться в моторе «маршрутки» злой как черт Афанасьев.

– Ну что, Сергеич, заведется драндулет? Как мыслишь?

– Завести-то заведется, куда денется. Вот только всё едино – на этой карете прошлого далеко не уедешь. Здесь карбюратор штатный – дерьмо полное. Потому и педаль газа «ватная». По уму, надо бы другой поставить, инородный.

– Боюсь, на «Пирбург» нам денег не выделят.

– А «Пирбург» тут и не требуется. Вполне подойдет родной, жигулевский ДААЗ.

– Пиши заявку на имя начальника гаража, я подмахну.

– Премного благодарен, завтра же с утра и напишу, – Борис Сергеевич вытер грязные руки измочаленной тряпкой. – Андрей, будь другом, угости сигареткой!.. Спасибо… Слушай, я давно хотел с тобой поговорить…

– Если опять про Северову, то извини, Сергеич, я сейчас к диспутам никак не расположен. Устал за день как собака.

– Да я не за Натаху, – покачал головой Афанасьев. – Ты извини, скорее всего, это совсем не моего ума дело.

Борис Сергеевич запнулся. Судя по крайне смущенному виду, тема заведенного разговора была ему неприятна.

– Давай без прелюдий, а? Что ты как красна девица, ей-богу? – подбодрил водителя Мешок.

И Афанасьев, тяжело вздохнув, все-таки решился:

– Помнишь тот вечер, когда Виталя на фитнесе жертву отравления из себя корчил?

– Естественно. И чего?

– Мы с Ольгой вас тогда на площади дожидались. И я совершенно случайно увидел твою жену. Она как раз из «Владимирского Пассажа» выходила.

– Лерку? – удивился Андрей. – Ну, допустим, выходила. А в чем история-то?

– Она не одна выходила, – угрюмо сказал Борис Сергеевич. – С мужиком. Судя по всему, с хахалем. Импозантный такой, уже порядком в возрасте.

Мешечко внутренне напрягся, уточнил осторожно:

– А почему ты сразу решил, что с хахалем? Может, сослуживец? Или начальник? Опять же тесть мой: весьма, я тебе доложу, импозантный типчик.

– Ну, если твой тесть способен купить для своей дочери букетик роз, тысяч так за десять – пятнадцать, а потом еще и прокатить ее на черном «Майбахе», тогда вопрос сам собой снимается.

– Черный «Майбах», говоришь? – поигрывая желваками, нехорошо переспросил Мешок…

* * *

Поминки плавно перетекли в банальную, по типу отдельческой, пьянку с хмельными разговорами «за жизнь». Разделенные сервировочным столиком Наташа и Женя сидели друг напротив друга, и Крутову стоило немалых усилий хотя бы периодически отводить взгляд от небрежно запахнутого халатика. Сверху-то оно было еще терпимо (здесь – не столь доступно взору), а вот снизу эта, единственная на Северовой, часть одежды, в силу легкомысленности владелицы почти до самых бедер обнажала красивые, сильные и в то же время стройные ноги.

До арбуза дело пока так и не дошло, а вот полку винных бутылок заметно прибыло – без отправки гонца в магазин за добавкой, как водится, не обошлось.

– …А я тебе на это снова отвечу! – горячечно вещал Крутов. – Ничего зазорного в халтуре нет! И если у тебя в кои-то веки подвернулась возможность заработать лишнюю копейку, то и слава богу! Так как в нашем богоносном подразделении сделать это практически нереально. А за взятки я вообще скромно промолчу.

– А что взятки?

– А то ты сама не видишь? Взяток нам не несут и в обозримом будущем не собираются. Работаем мы сугубо по чужим заданиям, а потому: на фига давать маленькие взятки исполнителям, если можно дать одну чуть большую тому, кто эти задания выписывает? Честно тебе скажу, я порой жалею, что в свое время поддался искушению и перевелся в «гоблины» из Центрального ОВО. Здесь, конечно, и работа поспокойнее, и зарплата на три штуки больше. Но вот в плане дополнительного заработка, в плане халтур – полный голяк.

– А вы там, в Центральном, подрабатывали?

– Практически поголовно. Зарплаты-то – чуть выше постового, а у большинства жены, дети. Оно, конечно, как речет наш замполич (редкостный, к слову, уебок!), любая халтура, с позиций профессионализма, вещь ненужная и даже вредная.

– Почему вредная?

– Потому что дни и часы, предназначенные для отдыха, нужно для отдыха и использовать. Дабы впоследствии еще лучше выполнять поставленные перед тобой задачи. Но ведь у нас в России, сама знаешь: никому не надо «лучше», вполне достаточно «как положено».

– И где же ты халтурил? – поинтересовалась Северова. – Неужто ларьки крышевал?

– Зачем ларьки? Как и подавляющее большинство наших парней – в частной охране. Более того, начальство на наши халтуры фактически закрывало глаза.

– С чего вдруг такая снисходительность?

– Повезло, более-менее вменяемые командиры попались. Которым достало ума осознать несопоставимость риска, которому мы подвергались каждый день, и тех денег, которые мы за этот риск получали. Знаешь, Наташ, порою мне начинает казаться, что низкие зарплаты милиционеров – есть следствие осознанной позиции государства.

– А вот мне начинает казаться, – лукаво улыбнулась Северова, – что мы с тобой, Женя, куда-то не в ту степь поехали. Подлей-ка мне еще вина немножечко.

– Ой, ради бога, извини! – спохватился Крутов, берясь за бутылку. – Я ведь вообще к чему все эти тары-бары веду?

– И к чему же?

Евгений сделался серьезен.

– Просто я хочу, чтобы ты знала, Наташа: я тебя ни в чем не осуждаю! Знай, как бы там дальше ни сложилось, у тебя среди «гоблинов» есть друг. В моей, не побоюсь этого слова, роже.

– Спасибо, Женя. За поддержку, за арбуз и… за всё. Среди всех наших ты всегда казался мне наиболее, – Северова запнулась, словно бы подбирая слова, но затем беспечно махнула рукой и докончила: – Ай, ладно! Что у пьяного на языке… В общем, наиболее интересен и симпатичен. И я рада, что не обманулась в тебе.

– Странно. – Крутов напряженно всмотрелся в Наташино лицо, пытаясь понять: смеется она над ним или в самом деле выкладывает сейчас на пьяном глазу потаенное. – А мне казалось, что ты всё это время… э-э… по Мешку страдала и сохла.

– Я настоятельно прошу тебя не упоминать более имени этого человека в моем присутствии! – не терпящим возражений тоном приказала Северова.

– Понял. Извини…

Помолчали. Каждый о своем.

– Ну давай, что ли, Женя, по последней? А то поздно уже.

– Давай.

Крутов плеснул себе. Они чокнулись и глаза в глаза выпили. Снова каждый за свое. Возвращая фужер, Женя не удержался и в который раз чиркнул взглядом по привлекательным, манящим ножкам. Которые – вот они, рядом. Только руку протяни.

– Слушай, Наташа! А может…

– Может что? – насмешливо спросила Северова. Притом что, давно заметив необычайное волнение коллеги, она прекрасно догадывалась, чем именно оно вызвано. И какое именно «что?» предстоит сейчас услышать.

– А может, раз уж я весь из себя такой симпатичный, я останусь?

– Нет, Женя. По крайней мере не сегодня.

– Ясно, – вздохнул Крутов. Он поднялся и стал надевать куртку. – Я так понимаю, на эту ночь у тебя в планах что-то навроде «с бедой переспать»?

– На самом деле все гораздо прозаичнее, – усмехнулась Северова, провожая гостя в прихожую. – У меня… Короче, маленькие женские проблемы.

– В таком случае можно я тебе на днях перезвоню?

– Не можно, а нужно! Тогда я буду понимать, что нынешний визит с твоей стороны был не просто формальным визитом вежливости.

Наташа заставила себя прижаться к Крутову и гораздо нежнее, нежели просто по-дружески, поцеловала его в губы. Опасаясь не совладать с нахлынувшими эмоциями и ощущая в себе готовность плюнуть на все условности, да и трахнуть Северову прямо здесь, в прихожей, Женя торопливо покинул гостеприимную квартиру.

Наташа закрыла за ним дверь и устало привалилась к ней спиной: выражение ее лица резко сменилось с приторно-заискивающего на раздраженно-злое…

* * *

Андрей открыл дверь своим ключом и, услышав признаки движухи на кухне, не переобуваясь, сразу прошел туда. У плиты хлопотала Лера в длинном вечернем платье, в котором он последний раз видел ее два года назад, когда они ходили на свадьбу племянницы.

– Так ты дома? Странно, я последний раз звонил минут сорок назад, и мне никто не ответил.

– Я только что пришла.

– Откуда?

– Что значит откуда? С работы, разумеется.

– А с каких это пор ты стала ходить на работу как на праздник? Я имею в виду платье.

– Между прочим, этому платью уже четыре года. И от всей праздничности у него осталась разве что длина.

– А где Алиса?

– Они с мамой решили остаться на даче еще на пару дней. Погода чудесная, пускай добирают последние денечки.

– А меня ты предупредить не могла? Я, между прочим, волнуюсь!

– Да что ты? Как это на тебя непохоже.

– Я, кстати, в течение дня пытался дозвониться тебе на трубку. Но она была постоянно отключена.

– С мобильником что-то случилось. Похоже, аккумулятор окончательно сдох. К слову, моя трубка еще старше, чем это платье.

– Ну, это как раз дело поправимое, – как-то странно усмехнулся Андрей. Он вышел из кухни и через какое-то время вернулся с коробкой, которую двумя неделями ранее случайно обнаружил в шкафу. – Вот, пользуйся на здоровье. «Соня ериксон айня». Знаешь, сколько здесь пикселей? Восемь миллионов! Не веришь? Можем вместе пересчитать.

Валерия изменилась в лице, испуганно забегала глазами по сторонам, заговорила сбивчиво:

– Я… это… Это я тебе купила. На день рождения. Вот… Спрятала до поры до времени.

– Господи, какая ж ты у меня заботливая! – восхитился Мешок. – У мужа до днюхи без малого полгода, а любящая жена уже купила ему подарок. И какой подарок! Половину своего месячного жалованья грохнула! Телефончик, правда, дамский. Ну да это фигня. Как говорится, дареному телефону в корпус не смотрят.

«Или сейчас, или никогда!» – решила Валерия и, собравшись, выдохнула:

– Андрей, я… Я давно собиралась с тобой поговорить!

– О чем поговорить? Вернее, о ком? Неужели, о Людвиге Ромуальдовиче?

– Ты… Откуда ты?..

Всё. Спокойного взвешенного разговора не получилось, ибо Валерию прорвало. Она больше не могла и не хотела сдерживать неделями копившееся напряжение и дала волю праведному, как ей казалось, гневу. Тем паче что случай предоставился поистине уникальный: бить врага его же оружием!

– Так ты шпионил за мной? Какая прелесть!.. Какая мерзость!.. Впрочем, можно было догадаться о чем-то подобном. Это вполне в твоем стиле. Сам за нами хвостом таскался? Или подрядил на это дело подчиненных?

– Замолчи, слышишь! – зло сказал Андрей, до хруста суставов сжав кулаки.

– Что, правда глаза колет?! А вот интересно: ты вел исключительно визуальное наблюдение? Или записывал нас на пленку?

– Я сказал: заткнись!

Но Валерию было уже не остановить:

– Наверное, все-таки записывал. Ты ведь у нас – мент, настоящий опер. А настоящие опера знают, что фиксирование доказательств – это очень важный момент в уголовном расследовании… Знаешь, когда мы с Людвигом останавливались в одном мотеле, он обнаружил на потолке, прямо над кроватью, миниатюрную камеру. Часом, не ты поставил?

– Лера! – угрожающе произнес Андрей. – Еще одно только слово…

– А записи с той ночи у тебя случайно не сохранились? Никогда не видела себя, занимающуюся любовью, со стороны.

Не выдержав, Мешок коротко, без замаха ударил жену кулаком в лицо. Ударил на эмоции, но вполсилы. Тем не менее и этого оказалось достаточно, чтобы Леру отбросило на несколько метров: вылетев в прихожую, она упала на спину, больно ударившись затылком о паркет. Но и даже теперь, надо отдать ей должное, самообладания госпожа Мешечко не потеряла. Равно как показного мужества и демонстративного презрения к выходке мужа.

Постанывая, Лера приподнялась, встала на колени, размазала кулачком струйку крови, сочившуюся из носа, и процедила насмешливо, начав с классики:

– Браво, браво! Вот сейчас настоящий мент и скажется! Может, чтоб было сподручнее, возьмешь резиновую дубинку? Хотя, что я такое говорю? Дубинку нам низя. А ну как зафиксируют в травме побои, сообщат куда надо? Нет-нет, я нисколечко не сомневаюсь, что в конечном итоге тебя отмажут. Менты своих всегда отмазывают. Но вот нервы помотают – у-у! Могут даже придержать назначение на должность начальника отдела. Вот где ужас-то!

– Тварь!

Перешагнув через жену, Андрей порывисто прошел в спальню, рывком толкнул дверцу шкафа, достал с нижней полки дорожную сумку и принялся набивать ее своими вещами, в буквальном смысле сдирая с вешалок.

Через некоторое время на пороге комнаты возникла Лера, прижимающая к лицу мокрое полотенце.

– Ты куда-то собрался, милый? – подчеркнуто кротко поинтересовалась она.

Андрей обернулся и посмотрел на жену ТАК, что только сейчас Лере сделалось по-настоящему страшно. Осекшись, она привалилась к дверному косяку и стала молча наблюдать за тем, как, покончив со шмотками, муж застыл у книжной полки и, немного подумав, пихнул в сумку парочку самых любимых книг. Следом за пищей духовной туда же направилась литровая бутылка водки из бара и, наконец, рамка с фотографией улыбающейся Алиски.

Мешечко остервенело дернул язычок молнии и шагнул к двери.

– Дай пройти! – прорычал он, и Валерия опасливо подвинулась, пропуская мужа.

Хлопнула входная дверь, и в доме сделалось пугающе тихо.

Лера беззвучно заплакала. В бессилии она опустилась на пол, так как более не было необходимости играть роль сильной и волевой женщины. Самостоятельной и независимой женщины. Женщины, сделавшей свой непростой выбор.

Крупные слезы вперемежку с капельками крови, срываясь, падали на паркет, рисуя причудливые узоры.

Слава богу, что этих рисунков сейчас не видела их дочь!..

…Андрей бросил сумку в багажник, предварительно достав из нее бутылку водки, и забрался в машину. Здесь он положил руки на руль, голову на руки и долго, казалось целую вечность, провел в этой позе, напряженно думая-думая-думая…

Наконец, приняв единственно верное, как ему сейчас думалось, решение, он достал телефон и набрал заветный номер…

* * *

То было первое за последний год по-настоящему семейное торжество. Ольга, Володя, Денис и Ирина Владимировна сидели за празднично накрытым столом в гостиной и отмечали день рождения сына и внука. А девять лет – это вам не кот начихал! Девятка, она вообще наполнена глубоким мистическим и сакральным смыслом. Не случайно у буддистов число «девять» – небесное число, означающее высшую духовную силу. А у китайцев «3 × 3» – самое благоприятное из всех чисел. К слову, по настоянию именинника на Ольге сейчас как раз таки был надет роскошный китайский халат с драконами («Папа сам в Шанхае выбирал!» – похвастался Денис), а волосы были скреплены в восточном стиле деревянной заколкой-спицей.

– …Ба, представляешь? В день взрослая панда съедает до тридцати килограмм бамбука и побегов! – без умолку сыпал энциклопедическими познаниями сын.