Текст книги "Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)"

– Могу себе представить, чего они там наваяли! – презрительно фыркнула Цыганкова. – Этих бездельников давно пора разогнать по причине абсолютной профнепригодности. Развели, понимаешь, в редакции богадельню для заслуженных деятелей культуры и ветеранов спецслужб!

– Уважаемая, может быть, вы все-таки позволите мне самому решать кадровые и стратегические задачи в нашей газете?

– Ну-ну. Всякий мнит себя стратегом, видя бой со стороны.

Обнорский, нехорошо прищурившись, медленно развернул свою могучую задубелую шею в сторону дерзкой журналистки. Примерно так, наверное, нацеливался танк «Панцер-Пантера», наводя свой калибр в 1943 году на героев-чернофлотцев под Одессой.

– Мария, а вам не кажется, что вы зарываетесь?

– Извините, Андрей Викторович.

– Уже лучше, – ледяным тоном процедил он. После чего добавил с грубоватым добродушием: – Мария, ну какого хрена? В смысле на кой ляд так ерепениться? Во всей этой истории с Пановым нет ничего примечательного. Всё очевидно: есть факт преступления, есть подозреваемый, есть сильные улики против него. Так?

– Вам, очевидно, виднее, – не удержавшись, огрызнулась Цыганкова.

– Вот именно. МНЕ виднее! Объясни, на каком основании ты утверждаешь, что в этом деле налицо не просто прорехи, а целые дыры в работе следствия? Это же натуральный наезд! И как раз накануне первых судебных слушаний! Значит, прямое давление! Нам еще только суда с судом не хватало! И, между прочим, вы, госпожа Цыганкова, когда появилась первичная информация по этому делу, не были столь категоричны. Во всяком случае, столь открыто не лезли защищать обвиняемого.

«Что, съела?!! Получи, фашист, гранату!»

– А если вы, Андрей Викторович, слегка напряжете свою начальственную память, то сможете припомнить, что в том месяце, когда арестовали Панова, я находилась в служебной командировке. Выполняя ваше, ну о-очень особое и секретное, поручение! Обещанную премию за которое так и не получила. Но то детали… Словом, я физически не могла заниматься этим делом по горячим следам. Но теперь, когда мне стали известны новые и эксклюзивные подробности…

– А позвольте поинтересоваться: от кого стали известны?

– От моего источника информации.

– И кто он?

Обнорского до белого каления доводила нарочито-подчеркнутая дозированность в разговоре с ним.

– Вы, Андрей Викторович, сами учите сотрудников и своих студентов не раскрывать источников, – парировала Цыганкова.

– Да, учу! Но я учу их, в том числе, и тому, что в расследовательском материале должна быть супердоказательная база. Супер! Чтобы комар носа не подточил! Чтобы редакция судебных исков не опасалась. Но если вдруг и случится – тьфу-тьфу-тьфу – таковой, чтобы в загашнике всегда имелись дополнительные, убийственные для истцов факты!

– Да что вы меня все время этими судами пугаете! Я написала эту статью исключительно потому, что не желаю видеть, как наши коллеги из других изданий – по своей глупости ли, ангажированности ли – топят невинного человека.

– Невинного?

– Панов, по крайней мере, не убийца. Он – бизнесмен. А я – не душегуб.

– То есть, по-твоему, выходит, душегуб – это я? – не на шутку разозлился Обнорский. – Если редакция по твоей милости проиграет суд с прокуратурой, то почти наверняка газета окажется разорена. Тем паче что прокуратура вполне способна устроить нам кучу серьезных неприятностей, и не доводя дело до суда. И в этом случае твои коллеги окажутся на улице. А у коллег, между прочим, есть маленькие дети и старики-родители. И всех их, включая самих себя, надо кормить. Так кто же из нас больший душегуб? Ты, которая спасает душу местечкового наноолигарха, или я, не сумевший защитить от твоей идиотской статьи десятки куда как более невинных людей?

Цыганкова понурила голову и буркнула недовольно:

– Если хотите, я вообще могу ничего не расследовать! Хотите, буду… Вон, хоть кроссворды на последнюю полосу составлять. Про победы «Зенита» писать. Про башню, будь она неладна, охтенную.

– Как же, заставишь тебя низким промыслом заниматься! Ты ведь у нас крутой инвестигейтор. Золотое перышко из… редакционной задницы. Вот только ты забываешь, что в газете двадцать четыре полосы! И делают их, в лучшем случае, Сальери. А вот Моцарты лишь иногда нисходят…

– То есть я иногда нисхожу? То есть моя заслуга в наметившемся ренессансе (это ваши собственные слова на планерке!) «Явки с повинной» ничтожна?!

«Господи, как я от нее устал! – страдальчески подумал Обнорский. – Но ведь умная же девка! Неужели действительно не понимает, что с такими материалами газету закрыть, это всё равно что два пальца… На нас вон с некоторых пор прокуратура не просто косится – волком смотрит… У-у, волки позорные!.. А Смольный?! Да после этого чертова Марша несогласных наша „Явка с повинной“ для них как красная тряпка для быка».

Пару месяцев назад Андрей Викторович в своей обременительной ипостаси главы петербургского отделения Союза журналистов был приглашен на губернаторское совещание, посвященное «разбору полетов»: омоновцы тогда побили несколько городских журналистов, а после извиняться, естественно, никто и не подумал. Было на том совещании, как водится, много криков, воплей и вони. А что в сухом остатке? Ну сварганил Обнорский с редакторами других изданий заявление от имени Союза: гневно обличали, призывали к ответу, предупреждали о «недопустимости впредь». И чего? Да, собственно, ничего. Кроме того, что в Смольном их заявление посчитали ультиматумом властям. А в первых рядах подписавшихся кто? «Ах, Андрей Викторович! Ну что ж, Андрей Викторович, в таком разе ступайте, сушите бивни…»

Вот только не будет же Обнорский всё это теперь пересказывать Цыганковой. Еще по молодости своей решит, что начальник перед ней, соплюхой, оправдывается.

«Вот уж хрен!»

Дверь кабинета приоткрылась, и в образовавшуюся щелочку опасливо просунулась Даша:

– Прошу прощения, Андрей Викторович. Позвонили с вахты. Пришел какой-то мент и просит представить ему журналиста Льва Цыганова.

– Так, началось! – Обнорский наградил Марию взглядом, в котором немым укором читалось: «Что и требовалось доказать». – А что за мент? Из какого подразделения?

– Ой! – смутилась Даша. – Мне вахтер, Виктор Васильевич, продиктовал, но я не смогла запомнить. Там какая-то очень сложная аббревиатура.

Андрей Викторович нервно побарабанил пальцами по столешнице:

– Ну что ж, Мария, придется нам с вами вернуться к этому разговору позднее. Ступайте, негоже заставлять слугу государева ждать. Да, и очень надеюсь, что по итогам нашего общения мои худшие опасения в части судебных исков не подтвердятся.

– Спокойствие, Андрей Викторович, только спокойствие! – кивнула журналистка, поднимаясь. – Не переживайте, у меня с этими господами разговор короткий.

– Вот это-то меня и пугает, – проворчал Обнорский.

С одной стороны, он был рад, что их сегодняшняя перебранка свернулась, недотянув до финальной трагической коды. А с другой – визит в редакцию представителя правоохранительных органов ничего хорошего не сулил. По крайней мере с благодарностями и комплиментами в эти коридоры уже давно никто не заходил. А вот со всякого рода дерьмом – по-свойски и регулярно.

Мегазвезда петербургской расследовательской журналистики, криминальный репортер, в свое время не побоявшийся вступить в смертельную схватку с самим Антибиотиком, создатель почившего в бозе некогда знаменитого агентства «Золотая пуля», Андрей Викторович Обнорский в последнее время более всего напоминал ту самую сивку. Которую вусмерть укатали крутые горки. Три года назад, реанимировав с новой командой свой былой проект «Явка с повинной», Андрей Викторович предпринял попытку шагнуть в одну реку дважды. И хотя в коммерческом плане возрожденная газета потихонечку стала приносить какие-никакие дивиденды, однако радости от возвращения в большую журналистику Обнорский не испытал. В информационном мире городка по-прежнему «всё текло», вот только «ничего не менялось». Так что с какого-то момента Андрей Викторович окончательно потерял интерес к медиабизнесу как к таковому и теперь продолжал заниматься некогда любимым делом исключительно по инерции. Ощущая ответственность за людей, которые с ним работали и которые, по молодости лет своих, еще искренне верили в полезность и значимость журналистского труда.

Вжи-и-и-ик!

Разъяренный Обнорский произнес длинное витиеватое ругательство на фарси, выломал из блистера сразу две таблетки пенталгина и сунулся в холодильник за минералкой.

Вжи-и-и-ик!

Андрей Викторович в ярости зашвырнул таблетки под диван и, отставив минералку, потянулся за початой бутылкой подарочной текилы…

– …Здравствуйте, это вы меня спрашивали?

Мешок едва сумел сдержать улыбку. Подошедшая к нему девушка произнесла эту невинную фразу, практически стопроцентно скопировав настороженность и интонацию бандерши Ани. С которой та обратилась к Шарапову, прогуливающемуся в пальтишке сереньком, в кепчонке и с журнальчиком «Огонечком» в руках.

– Вообще-то мне нужен журналист Лев Цыганов.

– У вас что, имеются какие-то претензии? – строго уточнила девушка.

Симпатичная, к слову сказать, девушка. Навскидку лет эдак двадцати пяти.

– Ни малейших. Мне просто хотелось бы переговорить с этим автором.

– Слушаю. Я автор и есть.

– Да, но… По-моему, вы… э-э… не совсем Лев.

– Машка у нас львица, – хмыкнул наблюдавший за их разговором вахтер.

– Мария. Творческий псевдоним – Лев Цыганов, – улыбнулась девушка, протягивая Андрею руку.

– Андрей. Творческий псевдоним… э-э… Мешок, – отвечая на приветствие, в тон ответил Мешечко.

– А почему «Мешок»? По мне, так у вас вполне себе спортивная фигура.

«У вас тоже. Фигурка. Вполне себе», – едва не сорвалось с языка у Андрея. Он развернул перед глазами девушки ксиву:

– А вот поэтому.

Журналистка всмотрелась и, улыбнувшись, кивнула понимающе:

– Теперь понятно… Что ж, очень интересно. Я, знаете ли, впервые встречаюсь с представителем вашей конторы.

– А я – с представителем вашей. Как-то так исторически сложилось, что у меня нет ни знакомых, ни малознакомых среди вашей братии. Извините, я хотел сказать профессии.

– Да бросьте, какая ерунда, – великодушно отмахнулась Цыганкова. – И почему же вы решили начать знакомство именно с меня?

– Я читал некоторые ваши публикации. Про рейдерские захваты, про недавнее убийство на Ладожском озере, что-то еще… Знаете, в целом мне нравится ваш стиль. Вполне профессиональный, смелый, предельно жесткий, со здоровым чувством юмора. Правда, иногда вам изменяют выдержка и чувство такта.

– Вы так считаете? – нахмурился «Лев Цыганов».

– Я так считаю, – подтвердил Мешок. – По моему скромному мнению, для того чтобы быть столь категорически безапелляционным, помимо внутренней убежденности, необходимо более глубокое знание предмета и деталей. Иначе взгляд порой получается немного поверхностным.

Цыганкова посмотрела на него с плохо скрываемой иронией.

– Вот если бы ваша… братия оперативно и регулярно снабжала меня интересной фактурой, то мое знание о предмете, несомненно, ушло бы на недосягаемую глубину. Но от вашего брата мента снега зимой не допросишься. Поэтому в основном приходится рыбачить на мелководье. Тем более что… пипл, он же читатель, всё равно хавает.

– Полностью с вами согласен, Мария. Во всем. Кроме одного… – интригуя, выдержал паузу Мешок.

И журналистка купилась:

– И в чем же заключается это одно?

– У меня нет брата мента. Я один у мамы такой.

Оба от души рассмеялись.

– Скажите, Мария, в вашем учреждении найдется место, где мы могли бы спокойно поговорить?

– В нашем дурдоме такого места отродясь не существовало. Тем паче что сегодня уже начинает ощущаться жгучее и зловонное дыхание дедлайна… А знаете что, давайте сходим на улицу? Я хотя бы кусочек свежего воздуха проглочу.

– Принимается, – немедленно согласился Мешок. Потому как сам всегда предпочитал вести беседы с малознакомыми людьми на нейтральной территории. – Однако я готов угостить вас и чем-то более существенным. Нежели «кусочек воздуха».

– Подкупаете прессу? Не разоритесь? – кокетливо зыркнула на него журналистка.

– Постараюсь. Подкупить и не разориться.

– Ну смотрите, я вас за язык не тянула. – Цыганкова обернулась к вахтеру: – Виктор Васильевич, если меня будут искать, скажите, что я ушла. Примерно на полчасика.

– А куда ушла-то? – уточнил охранник, раскрывая свой вахтенный талмуд.

Цыганкова оценивающе посмотрела на Андрея и озорно подмигнула:

– На встречу с источником…

Парголово,

5 августа 2009 года,

среда, 13:12 мск

…То была аутентичная рабоче-крестьянская забегаловка с незатейливым названием «Шаверма. 24 часа». Галактионов уже и забыл, когда последний раз посещал подобного рода заведения. В гордом одиночестве он сидел за самым дальним, хромоногим пластиковым столиком, поверхность которого была усеяна оспинами от притушенных сигарет, и с отвращением вливал в себя напиток, гордо именуемый в меню «кофе-експреса». На фоне остального, преимущественно маргинального контингента, представленного работягами, нищебродами и пропойцами, Галактионов, в своих белых летних брюках и белой же рубашке, смотрелся именно что «белой вороной». Впрочем, народ, увлеченный поглощением шавермы, бутербродов и полированной пивасиком водяры, не проявлял к нему ни малейшего интереса. Эти стены, что называется, и не таких придурков видали.

В павильон вошел запыхавшийся Лотяну и, выцепив глазами Галактионова, с виноватым видом направился к нему, осторожно огибая хаотично расставленные столики и кое-где прикорнувшие за ними тела. Вот как раз его внешний вид статусу заведения вполне себе соответствовал.

– Ты кого в себе узрел? Шибко делового? Не рановато ли? – сердито приветствовал его Галактионов.

– Чего?

– Ждать себя заставляешь, вот чего. Садись, не отсвечивай.

– Раньше бригадир не отпускал, – пожаловался Лотяну, присаживаясь напротив.

– Ладно. Жрать будешь?

– Шаурму бы съел.

– Ты что, недавно из Москвы?

– Месяц назад приехал. Мы там фундамент под супермаркет заливали, – удивленно подтвердил Лотяну. – А как вы догадались?

– «Шаурма» – это по-московски. У нас, в Питере, говорят «шаверма». – Галактионов поискал глазами обслугу. – Девушка, шаверму на тарелке принесите!

– И пиво, – подсказал Лотяну.

– Тебе же еще сегодня работать?

– Говно-вопрос.

– Хорошо, – поморщился Галактионов. – Девушка! И пиво. И сразу посчитайте… Ну как, сделал? – обратился он к Лотяну после того, как барышня удалилась исполнять заказ.

– В принципе, закончил. Вчера днем как раз удобный случай подвернулся. Но нужен еще мобильник. Помните, я вам говорил?

– Держи.

Галактионов достал из барсетки новенький копеечный «Самсунг» и протянул его молдаванину.

– А симка?

– Внутри. Только не вздумай по нему трепаться!

– Обижаете! – успокоил Лотяну, пряча трубку.

– Как там слуги Сатаны? Продолжают действовать на нервы служителям культа?

– Очередная записка появилась на прошлой неделе.

– Вот ведь нехристи.

– Смеетесь? – хмуро глянул на собеседника Лотяну. – А вот мне, если честно, не до смеха.

– Что так?

– У меня и отец, и мать – православные. И дед с бабкой. Да и сам я вроде как крещеный.

– Так крещеный или «вроде как»?

– Крещеный. Вот. – Молдаванин расстегнул верхние пуговицы не первой свежести строительного комбинезона и продемонстрировал Галактионову золотой нательный крестик.

– Ну, это еще ничего не значит. Такое добро сейчас на каждой второй немытой шее сыскать можно. Вон, даже на этих, – Галактионов презрительно кивнул в сторону сидящих по соседству забулдыг. – У меня, к слову, тоже дед был. Войну, между прочим, в Берлине закончил. Так вот он любил говорить: «Мы с фашистами бились, Богу не молились». И еще: «Только у труса надежда на Исуса».

– Это вы к чему?

– Да к тому, что у Бога и без нас с тобой проблем много. Так что пусть каждый занимается своим делом.

Перед столиком возникла официантка и вопросительно посмотрела на странную, плохо сочетающуюся друг с другом «черно-белую» парочку.

– Еда ему, а счет мне, – пояснил Галактионов. – И как ты можешь это есть, не понимаю?

– А че, вкусно! – с ходу накинулся на шаверму Лотяну.

– Не забудь, результат мне нужен не позднее субботы.

– Я помню. А деньги?

– Сначала результат, потом деньги, – назидательно изрек Галактионов, выкладывая на стол тысячную купюру. – Надеюсь, у тебя нет оснований мне не доверять?

– Пока нет. Но у нас в Молдавии говорят: «Фрате ку фрате, дакэ брынза ку бань».

– И что сие значит?

– «Брат братом, а брынза за деньги».

– Не боись, на брынзу тебе хватит до скончания дней…

Галактионов с немалым удовольствием наконец покинул чадящее прогорклым маслом и дешевым табаком заведение, заранее предвкушая, как сейчас доберется до города и отобедает в какой-нибудь «Маме Роме» или в «Палаццо». Лотяну же продолжил поглощать шаверму, с наслаждением прикладываясь к разливному, отдающему хлоркой пиву. Подспудно прикидывая в уме, что сдача с оставленной Галактионовым штуки составит не менее семисот халявных денежных единиц. А значит, нынешний день уже прожит не зря. Ну да не будем осуждать его за подобное сквалыжничество. Ибо такова она, «судьба солдата в Америке». Вернее – судьба гастарбайтера в России.

 
…У кого –  одно гнилье,
У кого –  ухожено.
Значит, каждому свое
На земле положено.[20]20
  Из стихотворения Геннадия Шишова.


[Закрыть]
 

Санкт-Петербург,

5 августа 2009 года,

среда, 14:07 мск

– …То, что у Панова элементарно отжимают бизнес, с самого начала было ясно самому распоследнему ежу. Всё это уголовное дело – одна сплошная фикция, и при желании таких дел можно ежедневно возбуждать пачками. Но желания работать – нет, а вот желание забрать готовое и прибыльное – есть! – с жаром продолжала вещать Цыганкова. – Словом, история с Пановым – это типичный пример натурального государственного рэкета.

В данный момент они с Андреем сидели на летней террасе с некоторых пор очень модной в городе ресторации «Фиолет» и, дружески беседуя, любовались открывающимся на Фонтанку видом. Стесненный в финансах Андрей дул исключительно кофе. Финансы ощутимо стеснились после того, как он гусарским жестом заказал для журналистки некий изысканнейший десерт. Который та с видимым удовольствием поглощала. К слову, в своем добросовестном заблуждении в том, что все без исключения менты живут на «левые» доходы и будучи не понаслышке осведомлена о среднем чеке в «Фиолете», Цыганкова автоматически причислила к оным и Мешка. Хотя на самом деле Андрей выбрал этот ресторан всего лишь по причине географической близости к редакции.

– А почему подобный тип рэкета вы именуете «государственным»?

– Я, конечно, понимаю, что у милиционеров служебного времени хватает только на кофе с журналистами, а никак не на чтение газет, – язвительно заметила Цыганкова.

– Неправда ваша! – возразил Мешок. – К примеру, перед тем как сегодня встретиться, лично я внимательнейшим образом ознакомился с вашей статьей «Пан пропал. Без всяких „или“». Смешной заголовок. Сами придумали?

– Сама, – улыбнулась польщенная похвалой журналистка.

– Да, там, помнится, стояла цифра «1». Я правильно понимаю, что в следующем номере следует ждать продолжения?

– Понимаете вы правильно, – вздохнула Цыганкова. – Но вот появится или нет – это большой вопрос.

– Чего так?

– Похоже, из всех представителей наших доблестных органов этот заголовок рассмешил только вас. Вот мое руководство и заартачилось.

– Руководство или хозяева газеты? – уточнил Андрей.

– В принципе, у нас нет владельца как такового. Так что редакционная политика в целом строится вполне себе либерально.

– Бросьте, Мария, в нашей стране уже давно не осталось ничего бесхозного. Тем более когда речь идет о СМИ.

– Я имею в виду, что над нами не нависает постоянно тень какого-нибудь крестного папы Тофика Гамлетовича, – пояснила Цыганкова, – диктующего, о чем писать можно, а о чем категорически «нэ надо, дарагой; очэн тэбэ не саветую».

– А тень крестной мамы? – усмехнулся Мешечко.

– Ну, Смольный – это святое! Но заурядный криминал городскую администрацию мало интересует. Так что здесь все проще. Заартачились наши юристы: опасаются очередного судебного иска и требуют исчерпывающей доказухи… Ладно, не будем о больном и грустном. Так вот, Андрей, я вам очень советую: поройтесь на досуге в Интернете, и, уверяю вас, вы очень быстро поймете, к кому перейдет империя «ПАН» в случае посадки Панова. А в том, что его посадят, я ничуть не сомневаюсь.

– Но вы же сами в своей статье написали, что предъявленные Панову обвинения ничтожны и практически не имеют под собой никаких оснований. А раз так, дело запросто может рассыпаться в суде.

– Писала, не отрицаю. Но разве отсутствие оснований у нас является серьезным препятствием, когда на кону стоят такие деньги? Да, я давно пишу на криминальную тематику и, в частности, знаю судью Зимина как исключительно порядочного человека. Но отчего-то почти уверена, что ему в конечном итоге не дадут провести этот процесс.

– Каким же образом?

Цыганкова задумалась:

– Ну, к примеру, перенесут слушания в другой регион. Туда, где судьи попонятливей и посговорчивей.

– А разве это технически осуществимо?

– А что, разве у нас не было подобных прецедентов? Вспомните хотя бы дело Кумарина – Барсукова. Там имелся целых ворох претензий, связанных с территориальной подсудностью. Равно как с принятием решения о переводе слушаний в Москву без учета мнения подсудимого. И ничего – перевели, провели, осудили… По мне так, по совокупности его былых деяний, оно, может, и справедливо. Но! Здесь уже просто откровенно по Некрасову! «Цинизм, доходящий до грации»!

– Да, но, насколько я помню, в деле Барсукова перенос слушаний мотивировался безопасностью участников процесса?

– Замечательно! – упорно продолжала гнуть свою линию журналистка. – Значит, схема отлажена и работает. Между прочим, судья Зимин уже получал по почте письма с угрозами в свой адрес.

Мешок уставился на нее удивленно-потрясенно:

– Однако! Маша, а вы откуда знаете про письма?

– Работа у меня такая, – с плохо скрываемой гордостью за профессионализм, заявила та. – Вот только не смотрите на меня такими преданными глазами: я своих источников не сдаю!

– А я и не собирался их у вас приобретать.

– Да ладно, «знаем мы вас, как вы плохо играете», – не поверила Мешку журналистка. – Кстати, Андрей, долг платежом красен: вы выкачали из меня массу информации, поэтому взамен просто обязаны дать мне эксклюзивное интервью. Официальная пресс-служба ГУВД относительно деятельности вашего подразделения хранит полнейшее молчание. Но население должно знать своих героев. А потенциальные свидетели – своих потенциальных защитников.

– А я не могу оплатить свой долг… э-э… к примеру, пирожными?

Цыганкова возмущенно отодвинула тарелку:

– Да-а, не ожидала от вас подобной меркантильности. Не беспокойтесь, я в состоянии сама за себя заплатить.

– Перестаньте, Маша, я просто пошутил, – пошел на попятный Андрей. – Что же касается интервью, здесь надо подумать. – Он достал из бумажника визитку и протянул ее журналистке. – Вот, позвоните мне, скажем, в начале следующей недели.

– Вот это другой разговор! – расцвела Цыганкова, возвращая тарелку в исходное положение. – Я сразу, еще на вахте, поняла, что с вами можно иметь дело. За это обещаю прислать вам на «мыло» ссылки на материалы по Панову. Чтобы вы лишний раз не рылись в Инете.

– Огромное вам спасибо, товарищ Лев Цыганов.

– Огромное вам пожалуйста, товарищ Мешок…

Андрей и Мария продолжали общаться, не обращая внимания на снующих за стеклом прохожих. Многие из которых, проходя мимо, исподлобья, а то и откровенно зло поглядывали на эту парочку, испытывая чувство праведной классовой ненависти к жирующим хозяевам жизни. Ибо заведение сие, как уже говорилось, среди местного населения устойчиво проходило по разряду «буржуйских». Одна из таких вот «люмпенш» – переходящая площадь Ломоносова пожилая женщина, волочившая за собой жалобно поскрипывающую сумку на колесиках, случайно заприметив Андрея, и вовсе замедлила шаг. Подслеповато вглядевшись, она забормотала под нос явно нечто ругательное, после чего, ускорившись, шустро проскочила мимо террасы, свернула на набережную и здесь притормозила. Тяжело дыша, женщина с тележкой выудила из складок юбки простецкий мобильный телефон и принялась торопливо давить на кнопки…

Санкт-Петербург,

6 августа 2009 года,

четверг, 00:15 мск

В накинутом на голое тело роскошном шелковом халате Валерия полулежала на разобранной супружеской постели, облокотившись на подушку, и смотрела телевизор. Крутили какую-то западную мелодраму «за любовь». Наскоро приняв душ, Андрей, запредельно измотанный сегодняшним днем, на который выпало с десяток рабочих встреч, прошел в спальню и молча погасил свет. После чего забрался под одеяло, нашарил рукой пульт и, убрав звук на несколько делений, повернулся на левый бок.

Через пару секунд громкость вернулась к исходному своему состоянию.

«Хрен тебе, Егорка! Собирай бычки!» – досадливо проворчал Андрей и, не поворачиваясь, раздраженно поинтересовался:

– А ничего, что я собираюсь спать?

– А ничего, что я смотрю кино? – прозвучало в ответ.

– Да за ради бога. Но звук-то можно сделать потише?

– Нельзя.

Мешечко обреченно вздохнул и придал голосу просительную интонацию:

– Лер, у меня был очень тяжелый день. А завтра, вернее уже сегодня, будет еще тяжелее.

– Понятное дело: с молодыми девками в рабочее время по кабакам рассиживать. Тут поневоле устанешь.

– Какие кабаки? Что ты городишь?

– Мама, возвращаясь с «Апрашки», сегодня видела вас на площади Ломоносова. В «Фиолете». Между прочим, меня ты по таким элитным заведениям ни разу не водил.

Мешечко секундно смутился. Но уже в следующее мгновение из-за такого вот срабатывания на уровне мужского инстинкта чувства вины разозлился на жену, а еще пуще – сам на себя.

«Да какого, собственно?! Что это еще за предъявы?!»

– А что она вообще делала на «Апрашке»?! Я твоей матери сто раз говорил: там дешево не потому что дешево, а потому что дерьмом торгуют.

– Лобовой уход от темы, – саркастически усмехнулась Валерия. – Мог бы изобрести что-то поизящнее.

Андрей рывком перекатился лицом к супруге:

– Да никакой это не уход! Ну да, я действительно сегодня днем встречался с журналисткой. Исключительно по работе. Мы с ней выпили по чашке кофе. По-моему, ненаказуемо. Или здесь что-то не так?

Лера посмотрела на него в упор, словно бы силясь прожечь глазищами насквозь. Именно эти ее глазища, а уже потом все прочие части тела, когда-то заворожили Андрея настолько, что всего пару месяцев спустя привели прямиком во Дворец бракосочетаний. «Ох и давно это было!»

– А тебе не кажется, Андрей, что у нас ЗДЕСЬ, – Валерия подчеркнуто сделала акцент на «здесь», – и в самом деле уже давно что-то не так?

– Лер, ну что за манера такая: выяснять отношения исключительно по ночам?

Лучше бы он этого не говорил. Именно сей в общем-то невинный вопрос вызвал извержение вулкана. И – отнюдь не на семяизвержение.

– Да потому что в другое время суток я тебя не вижу! У тебя ведь постоянно работы, засады, совещания, тревоги, командировки. Журналистки! Дома ты появляешься только для того, чтобы поесть и поспать. Причем в данном случае «поспать» – именно что завалиться кулем в постель и уже через минуту захрапеть… Все-таки очень правильное прозвище дали тебе твои коллеги! Мешок, он и есть мешок!

В этот момент на экране телевизора главный герой в порыве страсти прихватил героиню за выпуклости и заблажил, причитая: «Ну же, иди ко мне, дорогая! О, как я тебя хочу!»

– Да выключи ты эту шарманку! – не выдержав, завопил Андрей.

– И не подумаю! – уперлась супруга и демонстративно прибавила звук на пару делений. – Может, только благодаря телевизору я еще и помню, что в этом мире есть мужчины. Которые не просто спят, но периодически спят с женщинами.

– Лер, ты это что? Серьезно, что ли? – искренне удивился Андрей и сделал попытку притянуть жену к себе. – Ну, хочешь, давай прямо сейчас…

– Не хочу! – грубо пресекла его поползновения Валерия. – Я уже давно от тебя ничего не жду и ничего не хочу! Всё, отвали… Отодвинься на комсомольское расстояние.

– Ну, как знаешь.

С плохо скрываемым облегчением, потому как действительно чертовски устал, протянул Андрей и вернулся в исходное положение, с головой накрывшись одеялом. Давая понять, что раз такое дело, то тема может считаться закрытой.

«О! Да-да, милый! Возьми, возьми же меня!» – слегка поломавшись для приличия, сдалась, в отличие от Леры, киногероиня…

…Валерия беззвучно плакала и невидяще смотрела на телеэкран, где продолжали кипеть любовные страсти. Самое обидное, что она в очередной раз оказалась права – Андрей вырубился практически мгновенно, о чем вскоре засвидетельствовал донесшийся из-под одеяла тихий храп. Эти отвратительные звуки добили супругу окончательно: она подскочила с постели, рефлекторно схватила лежащий на трюмо мобильник и выбежала из спальни на кухню. И уже здесь, плотно прикрыв за собой дверь, дабы ненароком не разбудить… естественно, не Андрея, а дочку… принялась реветь в полный голос, размазывая по лицу дорогущий ночной крем.

Минут через пять, вволю нарыдавшись, Лера открыла окно, достала из пачки тонкий ментоловый «Вог», закурила и набрала номер закадычной подруги Ксении:

– …Ксюха, это я… Да… Что? Голос? Да опять со своим разосралась… Да… Сил моих больше, Ксюха, нет!.. Всё то же самое: денег приносит – пшик! По дому помочь, с ребенком позаниматься – не допросишься. Разве что в игрушки их эти идиотские, компьютерные. А так – только работа, работа и работа! Ничего, кроме работы! Веришь – нет, я уже забыла, когда у нас последний раз секс был!.. Понятное дело, значит, кто-то на стороне есть!.. Ой, да и бог-то бы с ними, с бабами его, Ксюша! Перегорело у меня давно всё! Вот просто ничегошеньки не осталось! Кабы не Алиска, ей-богу, выставила бы из квартиры к чертовой матери! Пусть дальше со своими операми хороводится… Что? Конечно, моя. В смысле, родительская квартира… Вот о чем и говорю – гол как сокол! Ладно, проехали… Что ты говоришь? Кто пригласил?.. Вау! А Людвиг Ромуальдович будет?.. Да ладно тебе прикалываться… А когда?.. Класс! Пойду, конечно. Но только при условии, что ты дашь мне на вечер свою юбку. Ту, светленькую, помнишь?.. Отлично, тогда завтра, после работы я сразу к тебе… Договорились… Хай…

Закончив разговор с подругой, Валерия затушила сигарету и, вздохнув, направилась обратно в спальню. Задержавшись в прихожей перед зеркалом, она включила свет, распахнула халатик и по-женски критически осмотрела бюст. Впрочем, по итогам осмотра, она осталась вполне довольна увиденным – грудь, хотя и слегка отвисшая, тем не менее, по-прежнему была достаточно упругой, с по-прежнему вздернутыми виноградинами бледно-розовых сосков.