Текст книги "Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)"

После этих слов с Анзори Паатовичем случилась форменная истерика:

– Какие пятнадцать минут?!! Мы сейчас упадем!.. Они убьют нас! Вы… вы обязаны меня защитить!!!

– Да помолчи ты! – рявкнул Джамалов и отвесил клиенту хлесткую затрещину. Гурцелая захлебнулся своими воплями и ошалело уставился на вконец оборзевшего мента. – Извини, брат, ничего личного. Просто вынужденная мера. В нашей ситуации главное не паниковать, – миролюбиво объяснил свою дерзость Ильдар.

– Анзори, не дрейфь! – успокоил из темноты Холин. – Лифт, по определению, не может упасть. Специальные ловители, разработанные еще Отисом, позволяют удерживать кабину как в случаях обрыва, так и…

– А может, ты потом прочтешь нам лекцию?! – сердито перебил его Ильдар. – Это там, у них, на Западе, не может. А здесь, у нас, к тому же в старом фонде, возможно всё. Помнишь, в 2006-м на Большой Зелениной точно в такой ситуации лифт в шахту ухнул?

– Это когда еще трем человекам кости напрочь перемололо? Помню, конечно.

– Господи, да делайте же что-нибудь!!!

– Ладно, мужики! Я все-таки рискну, поднимусь, – «принял решение» Холин.

– Гришка, бога ради, осторожней! Башку не подставляй. В конце концов, два трупа всё чуть лучше, чем три. Если что, Светку, девок моих по мере возможности не забывайте!

– Два трупа лучше. Трем человекам кости, – в полуобмороке бормотал Гурцелая. Которого сейчас колотило от страха так, что вибрации стали ощущаться уже и в нижней части кабины.

– Всё, считайте меня пофигистом. Я пошёл.

«Погребенные заживо» разом замолкли, обратившись в слух. Копеечная зажигалка прекратила свое существование, оттого во вновь наступившей полной темноте шаги поднимающегося по лестнице Холина да методичный скрежет металла звучали теперь особенно зловеще.

– Идиоты! – уставившись в потолок, нарушил молчание Холин. – Скинули бы сверху связку гранат – и все дела. На фига было огороды городить?

После этих его слов Анзори белее белого Паатович обреченно привалился к стенке лифта – впавшие в панику ноги отказывались держать остальное впавшее в панику тело…

…Освещая путь заблаговременно прихваченным из дома фонариком, Холин поднялся на технический этаж, толкнул оказавшуюся незапертой («ну надо же, какая неожиданность!») дверь и, преодолев еще пяток ступеней, оказался в машинном отделении лифта. Здесь, при свете фонаря «летучая мышь», он обнаружил («ну надо же, какая неожиданность!») сидящего на полу Вучетича. С довольным видом тот занимался «скрежетанием металла», в промежутках колотя по лифтовому тросу найденной на чердаке калабахой.

– Хорош озоровать. А то как бы там наш Анзорик не обделался со страху.

– По мне так его грязные вонючие штаны стали бы кульминацией нашей пиесы, – усмехнулся Виталий, поднимаясь.

– Тебе-то, понятное дело, все равно. Это ведь не ты в данный момент находишься с клиентом в ограниченном замкнутом пространстве… Давай показывай, как эта штуковина обратно запускается.

– Да вон, рубильник повернешь, и все дела. А свет на лестнице включите в распределительном щитке, я его открытым оставил.

– Так просто? – удивился Холин.

– Когда разберешься, что к чему, потом всегда кажется, что просто. Ну чего, пошел я тогда, что ли?

– Валяй. Пивка на меня там закажи. И рыбоньки какой.

Вучетич подхватил свои железяки, фонарь и исчез в недрах чердака, чтобы через пару минут выйти на улицу из соседнего подъезда. А Григорий, выждав какое-то время, набрал в легкие побольше воздуха и, что было мочи, ухнул в лифтовую шахту:

– Стоять, падлы!.. Криминальная милиция!.. Руки в гору!.. Стреляю без предупреждения!..

Затем он спустился на лестничную площадку. Где сначала повторил порцию своих душераздирающих воплей, а потом с топотом и грохотом сбежал на первый этаж, перепрыгивая ступеньки, имитируя тем самым отчаянное спасение бегством. Столь нехитрым способом поразвлекавшись, он тихонечко возвратился наверх и в строгом соответствии с полученными от Виталия инструкциями вернул узникам лифта свет. А с ним – надежду.

Через минуту, натужно ухнув, лифт пополз на четвертый этаж…

– …Их двое было! Крепкие ребята! Чердаком ушли! – тяжело дыша, отрапортовал Холин, помогая Ильдару вытягивать из кабины обезумевшего от страха клиента.

– Сам как? Цел? Не ранен? – тревожно спросил «старший».

– Вроде как. Хорошо, что блеф про пистолет сработал. Иначе мне бы точно – кранты.

– Да доставай ты уже ключи! Нашел место и время отсвечивать! – сердито прикрикнул Ильдар на Гурцелая. Распоследним зомби Анзори Паатович достал из кармана плаща ключи, трясущимися руками попытался открыть замки, но на нервяке все никак не мог попасть в замочную скважину. В конечном итоге с помощью все это время не терявшего самообладания Холина им все-таки удалось попасть в квартиру и поспешно забаррикадировать за собой входную дверь.

– Уффф! – натужно выдохнул Григорий, вытирая капельки пота со лба. – Кажись, на этот раз пронесло.

– Чудом ушли, – согласился с коллегой Джамалов. – Анзори, по-моему, тебе срочно нужно в уборную…

* * *

После завершения первого этапа войсковой операции под кодовым названием «Детский сад» вся креативная четверка участников собралась за столиком в полупустом ночном кафе в районе «Электросилы»…

– …Ага, им смешно! А я, между прочим, на этом гребаном чердаке джинсы себе порвал, – жаловался Вучетич, потягивая пиво. – Уже не говорю о том, что весь в голубином и в бомжачьем дерьме перемазался.

– А не будешь в следующий раз другому зла желать. Как аукнется, так и…

– Это ты о чем, Гришк? – поинтересовался Ильдар.

– Да Виталя там, наверху, мечтал, чтобы Гурцелая со страху в штаны наложил.

– Ах ты, скотина! Мало мне было двадцатиминутного висения в душегубке! Так он еще хотел из нее газовую камеру устроить!

– Парни, а что вы целых полчаса на квартире делали? – отсмеявшись, спросил Мешечко. – Честно говоря, я уже готов был начать отчаиваться увидеть вас живыми.

– Тьфу ты! Типун те на язык! Это не мы, это клиент был морально готов дать дуба.

– По водворении в квартиру Гурцелая схватился за сердце и принялся названивать своей красотке, – охотно взялся восстановить финальную сцену Холин. – Мы-то грешным делом думали, что эта его Вика – элитная проститутка. А она оказалась элитной медсестрой.

– А разве одно другому мешает?

– В принципе – нет. Короче, пришлось ее дожидаться.

– А та как приехала: сразу ему на левую руку тонометр – хоп, укольчик в задницу – хоп, – подхватил тему Джамалов. – Сама бюстик наружу – хлоп!

– Скажешь тоже, «бюстик». Да там четвертый размер, не меньше!

– Ну, специалистам виднее, – съязвил Ильдар. – Андрюха, самое главное! Расставаясь, Анзори Паатович проникновенно жал нам руки, благодарил за счастливое спасение и клялся при случае прикупить для нашего отдела внедорожник. А в ближайшее время вооружить весь личный состав высокоубойной «травматикой».

– Внедорожник – это неплохо, совсем неплохо, – согласился Мешок. – А травматика нам на хрена?

– Да это Гришка ему наплел, что у нас в конторе стволы только старшим смен выдаются.

– Толково придумано!

– Да, и еще одно! Отныне, дабы мы имели возможность работать на опережение, господин Гурцелая пообещал загодя ставить нас в известность о своих планах. Равно как о местах, которые он планирует посетить в течение дня.

– А вот за это отдельный респект, молодцы! – похвалил подчиненных Мешечко, и те с напускной скромностью равнодушно пожали плечами: дескать, к чему эти похвалы, когда сие есть наш долг и святая обязанность?

Впрочем, напускное тут же и улетучилось. Вслед за невинным вопросом Мешка:

– А про баксы, значит, тоже решили скромно умолчать?

– Какие баксы? – настороженно уточнил Холин.

– А вот про эти самые! – Андрей насмешливо показал глазами в сторону нагрудного кармана джинсовой куртки Холина, из которого неосторожно выглядывал самый хвостик зеленой иностранной денежки.

– Ах, эти! – смутился Григорий. – Да мы с Ильдаром отбивались как могли. Но куда там? Веришь – нет, буквально силой пихнул?

– Прямо-таки силой?

– Точно так, – серьезно подтвердил Джамалов. – Сходите, говорит, мужики, снимите стресс. Мол, после таких дел сам Бог велел… Гришка, ты ведь испытал стресс?

– Я-то? Однозначно!..

Санкт-Петербург,

8 сентября 2009 года,

вторник, 09:14 мск

– …Женечка, зачем ты так тратишься?! Ну куда мне одной столько? – причитала Анна Семеновна, выкладывая на стол содержимое двух пузатых фирменных пакетов из «Ленты».

– Ничего, мать. Запас мешку не порча, – не поворачивая головы, отозвался на это Крутов. Сейчас он с голым торсом и дымящейся сигаретой меж пальцев стоял у распахнутого окна родительской комнаты и задумчиво наблюдал за броуновским мельтешением на фоне привычного до боли и до самого распоследнего кирпичика-деревца знакомого городского пейзажа. В этой не вполне типичной по классическим питерским меркам «малолитражной» коммуналке, что на улице Пестеля, было всего четыре комнаты. Две из них являлись козырно-смежными, и именно в них на протяжении нескольких поколений обитало семейство Крутовых. Здесь Женя родился. Отсюда он когда-то пошел в первый класс, сюда за ним некогда пришли из военкомата.

– Господи, опять икра! Да я еще прошлую не съела!

– И напрасно. Тебе, с твоим пониженным гемоглобином, красную икру надо есть обязательно. Да, так что там насчет чистой рубашки?

– Погоди, сынок. Я сначала тебя завтраком накормлю.

– Извини, мать, завтракать мне некогда, опаздываю.

– Как же так? А я блинчиков напекла, твоих любимых!

– Хорошо, заверни мне с собой. Только немного.

Анна Семеновна посмотрела на сына с укоризной:

– Женечка, по-моему, ты снова стал плохо кушать. Совсем исхудал со своей работой. Тебя что, твоя Люся совсем не кормит?

– Мам, я ведь на самом деле горю! – поморщился Крутов, не желая развивать тему еды и Люси.

– Сейчас-сейчас, несу, – засуетилась Анна Семеновна. Шаркая шлепанцами, она прошла в соседнюю комнату и вскоре вернулась, неся на плечиках ослепительно-белую отутюженную рубашку. – Вот, одевайся.

– И как это у тебя получается? – искренне удивился Женя. – Я вроде бы и с «Тайдом» рекламным пробую, и с чертом в ступе – но все равно, как у тебя, не выходит.

Мать буквально вся засветилась от гордости и счастья:

– А потому, что это за стирка, на машинке-то? Я вот всю жизнь руками стираю. Опять же – крахмалить обязательно! Погоди-ка… – Сияние на лице резко сменилось выражением озабоченности. – Что значит у тебя не получается? Так ты что, еще и рубашки сам стираешь? А Люся твоя чем тогда вообще занимается?!

– Я не хотел тебе говорить, но… Короче, у тебя устарелая информация. Мы с Люсей расстались, – ровным голосом произнес Крутов, понимая, что лучше всего будет закрыть эту тему раз и навсегда.

– Когда? Почему?! – всплеснула руками Анна Семеновна.

– Когда? А дней через десять после ее вселения. Почему? – Женя пожал плечами. – Наверное, я пока еще не дозрел до семейной жизни.

Конечно, в данном случае он лукавил. Никакой совместной жизни с девушкой Люсей строить он не собирался и позволил ей на некоторое время разделить свой холостяцкий быт исключительно в целях гормональной поддержки. Так же как это раньше было с Кариной, а до этого – с еще одной блондинкой, имя которой он уже подзабыл. Так вышло, что однажды Женя опрометчиво забыл у матери ключи от своей квартиры на Бородинской. И Анна Семеновна, найдя их, решила сделать сыну сюрприз и отправилась туда, дабы к его возвращению навести порядок и наготовить всяких вкусностей. В итоге сюрприз получила она сама в виде застигнутой в квартире, мирно отсыпающейся после бурной ночи полуголой Люси. Дабы не огорчать мать, пришлось тогда спешно выдать легкомысленную барышню за потенциальную невесту.

– Женечка, ну как же так! Ведь она… Ведь между вами…

– Всё, мать, тема закрыта!

Но Анна Семеновна не собиралась закрывать тему, вознамерившись всерьез заняться воспитанием непутевого сына. Которого от этой мучительной процедуры спас очень вовремя заголосивший мобильник.

– На приеме! Слушаю тебя, Андрей.

– Женька! Ты уже выехал в Северо-Заднее?[46]46
  На милицейском сленге – Северо-Западное УВД на транспорте.


[Закрыть]

– Вот прямо сейчас выхожу.

– Слушай, отложи пока эту тему, ладно?

– А что случилось?

– Да тут у нас одна военно-морская история нарисовалась. А мне и послать некого.

– Понятно. Как послать, так сразу меня. А что за история?

– Десять минут назад позвонили из Василеостровского РУВД. Там у них сейчас находится наш клиент, Чибисов. Помнишь такого?

– Это взбалмошный такой дед, свидетель по делу наркопритона на Приморском?

– Он самый. Деду глубоко за семьдесят, но в заднице у него до сих пор горят пионерские костры. Короче, этой ночью он порезал какого-то молодого парня.

– В каком смысле «порезал»? – удивился Крутов.

– В прямом! Финкой! После чего явился с повинной.

– Ни хрена себе ириска!

– О чем и толкую. Короче, Женька, ты не мог бы сейчас подскочить до Василеостровского и узнать, в чем там дело? А то у меня совещание в прокуратуре, будь она неладна, начинается. Боюсь, пока оно завершится, упекут, чего доброго, деда нашего в изолятор.

– Хорошо, съезжу. Мне даже самому любопытно стало.

– Когда воткнешься там, что к чему, по возможности сразу дай знать.

– Лады. – Женя убрал трубку и, весело глянув на Анну Семеновну, произнес с явным облегчением: – Всё, мам, извини, но очередную лекцию, посвященную воспитанию непутевых сыновей, придется отложить до следующего раза. Сама слышала, тревога у меня тревожная. Вот только блинчиков ты мне все-таки заверни.

* * *

Разметавшееся посредине гигантского сексодрома густо покрытое подшерстком рыхловатое тело с непропорционально короткими ногами являло собой зрелище малосимпатичное. Впрочем, как говорится, на вкус и цвет партнера нет.

День уже давно перевалил за середину, а Анзори Паатович все еще пребывал в близком к коматозному тревожном сне. В этом сне закованные в латы рыцари, радостно гогоча, пускали в его сторону черные стрелы, уворачиваясь от которых, Гурцелая сломя голову несся в сторону спасительного, как ему казалось, обрывистого берега реки. Однако на самом краю выяснилось, что и никакая это и не река вовсе, а бездонная лифтовая шахта. Настигаемый всадниками Анзори Паатович застонал в бессилии, обреченно сиганул вниз и… перевернувшись на другой бок, задал жалостливого храпака.

В спальню вошла медсестра, а по совместительству эскорт-модель Вика. Раздвинув шторы, она подсела к поскуливающему во сне, осточертевшему ей по самое «не могу» папику и настойчиво потрясла его за мохнатое плечо:

– Э-эй, соня, просыпайся! Слышишь? Встава-ай!

– А? Что? А сколько время? – заворочался Гурцелая, с усилием разлепляя веки.

– Половина пятого. Похоже, я немного переборщила с успокоительным, ты спишь уже больше четырнадцати часов. – Анзори Паатович попробовал принять полулежачее положение. После затяжного сна он ощущал себя совершенно разбитым. – Ну, больной, как мы себя чувствуем? Давайте смеряем давление. – Вика взяла с прикроватного столика тонометр. – Да не пугайтесь вы так, больной. Это же не укол… Так, молчим, ничего не говорим… Ну вот, даже слегка пониженное.

– Что? Плохо, да?

– Ничего страшного, больной. Это излечимо. Причем даже немедикаментозным способом.

– Э-э, каким таким способом?

– Для начала – восстанавливающий массаж. Затем – легкий ланч и рюмочка коньяку.

– Стакан, да?

– Не спорьте, больной! Стакан в вашем состоянии – это крайне вредно. А вот небольшие физические нагрузки… Котик, а мы сегодня вечером поедем на фитнес?

Гурцелая поморщился:

– Не, не могу. Я сегодня такой весь… Короче, весь такой разбитый, да.

– Именно поэтому тебе обязательно нужно немного позаниматься на тренажерах, – наставительно сказала Вика. – Чтобы восстановить тонус. Ну и… – красавица игриво глянула на свое чудовище, – сауна вам, больной, сегодня тоже бы не помешала.

– Какая такая сауна? – воодушевился Анзори Паатович. Он по-хозяйски сунул руку под короткий Викин халатик и больно ущипнул девушку за бедро. – Вот эта, да?

– Она самая, – мягко, но настойчиво Вика убрала бесцеремонно шарящую под халатиком волосатую лапу и отодвинулась подальше. – Ну так как, больной? Будем делать то, что доктор прописал?

– Будем, всё будем, лапочка. Телефон мне принеси, да? Надо ментам позвонить, предупредить насчет вечера.

– Ох, Анзорик, не нравятся они мне. Особенно этот, который вчерашний. Григорий, кажется?

– Замолчи, женщина! Они мне вчера жизнь типа спасли. Ясно, да?

– Ясно. Что ты раскричался-то?

– Я сказал: телефон мне принеси. Быстро!..

* * *

– …Короче, вчера, ближе к полуночи, на домашний телефон Чибисова поступил телефонный звонок. Незнакомый мужской голос, представившись сотрудником милиции, сообщил старику, что его сын задержан, но вопрос можно решить. За пятнадцать тысяч рублей.

Возвратившись из Василеостровского РУВД, Женя сразу направился с докладом в кабинет замов, и, к вящему удовольствию, Мешок оказался в кабинете один. Удовольствие объяснялось тем, что Крутов на дух не выносил Олега Семеновича, будучи крайне невысокого мнения о его умственных способностях. О чем он, к слову, порой позволял себе высказываться публично. Зная об этом, Кульчицкий периодически устраивал Жене всякого рода подлянки, большею частью связанные с уличением в тех или иных нарушениях «штабной культуры». Которую Крутов также терпеть не мог.

– Когда же они придумают что-то новенькое? Этой разводке в обед сто лет.

– А на фига? Если тема по-прежнему работает?.. У Валерия Евгеньевича на тот момент при себе было лишь восемь тысяч. «Милиционер» пошел типа на уступку и назначил встречу недалеко от дома – на Шкиперской протоке. Чибисов схватил все свои сбережения и ломанулся на выручку. Но в это время совершенно случайно позвонил его сын Дмитрий. Когда старик понял, как подло с ним поступили, он попросил сына не волноваться, а сам, дозвонившись по «02», сообщил, что на него вышли мошенники и он идет к ним на встречу, а через некоторое время перезвонит и доложит о результатах.

– Однако! – восхитился Мешок. – Не стареют душой ветераны!

– В условленном месте Чибисов встретился с молодым человеком, который поджидал вознаграждение. Старик внимательно его выслушал, после чего, со слов негодяя, нехорошо произнеся: «Деньги, говоришь…» – ударил того ножом в горло. Юноша заорал и побежал… Кстати, финка – манерная, старая, еще со времен войны.

– Обалдеть!

– Валерий Евгеньевич спокойненько вернулся домой, вновь набрал телефон дежурной части ГУВД и доложил, как и обещал: «С мошенником встретился, гад обезврежен, недобиток носится в районе таком-то». – Здесь Андрей, не выдержав, начал ржать. – Через некоторое время к нему прибыл наряд Василеостровского РУВД, которому дед все объяснил подробно. Тогда же в 3-ю городскую больницу был доставлен девятнадцатилетний Николай Окороков, час спустя врачи зашивали ему шею. Когда я подъехал в РУВД, опера уже выяснили, что Окороков нигде не работает и не учится, состоит на учете 58-го отдела милиции как наркоман.

– Гениально! Пожалуй, Жека, это лучшая история, которую я слышал за последние полгода! Да, а что старик?

– А что старик? Я местным операм говорю, парни, так мол и так: человек выжил в блокаду, после войны закончил мореходное училище, всю жизнь проработал на военном заводе, выпускающем самолеты «Миги», имеет награды и дипломы, с 1998 года заслуженный пенсионер… В отношении него, конечно, можно возбудить уголовное дело, но посадить его с такими характеристиками – нереально. Тем более что в данный момент он находится под государственной программой о защите свидетелей. Посему оно вам надо?

– Ну и?

– Парни оказались вроде как вменяемые. По крайней мере пока ветеран отпущен домой без возбуждения уголовного дела…

В кабинет без стука, что в принципе также могло тянуть на просечку в части «штабной культуры», ворвался Холин:

– Андрюха! Есть контакт! Только что звонил Гурцелая и, рассыпаясь в любезностях, слезно просил сопроводить его сегодня вечером в небезызвестный тебе фитнес-центр. Что на Владимирском.

– И на какое время он заказал «таксо»?

– К восьми вечера.

– Ты парней оповестил?

– Да. Тарас и Виталя уже на пути в контору.

– А химия готова?

– Он ее забодяжил еще в выходные и даже успел опробовать на собственном кошаке. Говорит: эффект потрясающий.

– Отлично! Гриш, а где у нас сейчас «маршрутка»?

– Час назад Афанасьев повез Ольгу в Уткину Заводь. В адрес шизанутого профессора Комолова.

– Не понял?! А там-то у нас что стряслось? Почему мне не доложил?

– Во-первых, ты был в прокуратуре. Во-вторых, какой смысл по всякой ерунде дергаться? Успокойся, Ольга уже отзвонилась: этот старый маразматик опять нажал не на ту кнопку.

– А по-моему, он просто тоже неровно дышит к нашей Иоланте Николаевне, – усмехнулся Крутов, наблюдая за реакцией Мешка. Но тот сейчас был полностью захвачен постановкой второго акта Марлезонского балета, а потому тонкости намека по достоинству не оценил.

– Тогда поступим следующим образом. Гриша, к половине девятого выставляй «пепелац» на Владимирской площади. Соответственно, я подтянусь туда часикам к девяти. Попроси Ольгу, если у нее вечером есть такая возможность, поприсутствовать где-нибудь поблизости. Да вот хотя бы и в «маршрутке» отсидеться.

– Думаешь, без нее не справимся? – насмешливо спросил Холин.

– Кстати, насколько мне известно, Прилепина принципиально отказалась принимать участие в ваших забавах, – следом напомнил Крутов.

– В наших забавах, – поправил его Мешок. – Не стоит противопоставлять себя коллективу.

– А я и не противопоставляю. Напротив, охотно бы поучаствовал в подобной развлекухе. Но, к сожалению, напрочь лишен дара лицедейства.

– А мы, между прочим, тоже театральных студий не кончали, – возразил на это Холин. – Андрюх, ты мне так и не объяснил, в чем должна заключаться роль Прилепиной?

– У Ольги в этом фитнесе подруга работает. С учетом намечающегося шоу, не мешало бы иметь там своего человека. На случай, если вдруг всё пойдет не так, а наперекосяк.

– Обижаешь, начальник! Мы работаем без осечек.

– Ну-ну! Как говорит наш поэт-песенник: «Подывымось!» Всё, парни, расходимся-работаем…

* * *

Близ круга Владимирской площади, на небольшой парковочке для своих и избранных, строго в назначенный час выставилась «маршрутка» «гоблинов». Поскольку свои и избранные были представлены исключительно навороченными авто, втиснувшаяся про меж них «газелина» смотрелась телом инородным. Ну и наплевать! Зато никто из здесь присутствующих не мог похвастаться наличием «непроверяйки» и табельного оружия в бардачке. Последнее материально ответственному за служебный транспорт Афанасьеву полагалось на постоянное ношение.

На первой парте в «маршрутке» сидели двое и вели неспешные, светские и не вполне, беседы.

– …Погоды-то какие нынче стоят! И никакого Крыма не нужно! – благодушно протянул Борис Сергеевич. – Лепота-а-а!

– Не знаю, не знаю. Лично я с превеликим удовольствием сейчас бы взяла, да и укатила. К Черному морю. На природу.

– Ольга, ты меня удивляешь, ей-богу! Где ты там видала природу эту? Еще лет двадцать назад – да, согласен. А теперь только название и осталось – море. А так грязь, вавилонское столпотворение да цены до небес. Вологодчина, Псковщина, Карелия! – Афанасьев мечтательно зажмурился. – Вот где настоящая природа! Я вон и нашей Наталье тоже самое твердил. Говорю: «У тебя для этих мест даже фамилия подходящая». Да куда там! На юг – и точка!

– Так Северова все-таки в Крым уехала?

– Вроде как. По крайней мере нашим сказала, что собирается. Дескать, уезжаю, так что даже и не звоните, больно роуминг дорогой.

Воспользовавшись удобным случаем, Прилепина спросила осторожно:

– Борис Сергеевич, а Наташа, она вообще откуда взялась? Я имею в виду: где она раньше, до перевода в «гоблины», служила?

– Ее к нам из УБЭПа списали.

– Что значит «списали»?

– Наташка там в пресс-службе числилась. А когда полковника Турвиненко вышибли из Главка под зад коленом, тут же и от нее скоренько избавились. Сама понимаешь, какая очередь к таким сытым местечкам выстраивается. К тому же каждая новая метла сразу норовит свою пассию пропихнуть: оно и удобно, и внешне пристойно.

– Турвиненко… Турвиненко… Это тот, который через свои связи в налоговой за бесценок скупал конфискованные иномарки? Ему потом еще вменили злоупотребление служебным положением?

– Он самый, – подтвердил Афанасьев. – Вот только дело в конечном итоге было прекращено судом по сроку давности. В чем, собственно, никто и не сомневался.

– Вы хотите сказать, что Наташа была любовницей… – Борис Сергеевич поморщился, и, заметив это, Ольга быстренько поправилась: – Вернее, по вашей терминологии, пассией Турвиненко?

Афанасьев картинно вздохнул и произне с понимающей ухмылочкой:

– М-да, Ольга, вижу, тяжело тебе приходится в сугубо мужском коллективе. Ни тебе поплакаться, ни свежими слухами-сплетнями обменяться.

– Я распространением сплетен не занимаюсь! – возмутилась Прилепина.

– А что с ними еще делать, если не распространять? – хохотнул Борис Сергеевич. – Вот тебе тогда не сплетня, но быль. Наталья у нас по профессии, как не трудно догадаться, парикмахер. Она в салоне на Чайковского работала, посему туда, по-соседски, много разного милицейского начальства захаживало. Вот в какой-то момент и Турвиненко повадился: очень уж он усики свои, бериевские, холил и лелеял… Так они и сошлись… А поскольку полковник Турвиненко – мужчина был дюже ревнивый, он Наталью к себе в пресс-службу перетащил. Чтоб, значит, всегда была под боком и под неусыпным контролем. Ну а потом, когда уже на подписке сидел, новую дивчину себе нашел, лет на десять помоложе. Вот и вся любовь.

– Понятно. Похоже, Северову влечет исключительно к старшим по званию.

Оперативный водитель нахмурился и посмотрел на Ольгу сердито:

– Ты это брось! Натаха – нормальная баба. И человек она в высшей степени порядочный. Хороший человек. А если ты сейчас Андрея имеешь в виду… Да, нравится он ей. Так и что теперь с того? От кого от кого, а от тебя, Ольга, – докончил он ворчливо, – я таких слов никак не ожидал.

– А что я такого сказала?!

– А того! Никогда не путай себя и свои ощущения! А если не можешь владеть чувствами – владей хотя бы выражениями!

Какое-то время они помолчали, размышляя каждый о своем.

Потихонечку оттаивали.

– Да успокойся ты, Ольга! – первым не выдержал тишины Афанасьев. – По сравнению с Натальей, твои шансы гораздо более велики.

– Какие шансы? О чем вы? – Прилепина постаралась максимально округлить глаза.

– За полями, садами, за пасекой, – озорно затянул Борис Сергеевич. – Не уйти от придирчивых глаз. / Тем, кто держит свой камень за пазухой…

– Фальшивите, между прочим!

– Очень может быть. Но так ведь такие песни на сухую и не поются. Э-эх, что за жизнь такая пошла?! Бросить бы сейчас баранку этой «буханки», да и набухаться по-человечески.

– Так за чем же дело стало? Подходящего повода нет? Или не с кем?

– Здоровья нет. Язва! Язви ее! – ругнулся Афанасьев. – А повод всегда найдется, равно как и с кем. Да вон хотя бы с нашим Гришкой! И пивун, и певун.

– Ну да, как это я про Холина-то забыла? Я всегда поражаюсь его способности выпить такое количество спиртного за один присест. У нас в «карманном» тоже был такой уникум, ему официально 2-ю стадию алкоголизма поставили. Так он супротив нашего Гриши – просто дошкольник.

– Между прочим, Гришка до возраста Христа вообще не употреблял. Он же спортсменом был, боксом серьезно занимался.

– И что же потом стряслось? Неужто несчастная любовь? – насмешливо поинтересовалась Ольга.

А вот Борис Сергеевич насмешки не оценил. Напротив, сделался необычайно серьезен:

– «Кресты» его обломали.

– Какие кресты?

– Те самые. Которые на Арсенальной набережной.

– Он что, сидел?!!

– Ага. Семь месяцев предвариловки.

– За что?!!

– Дорогу перешел в неположенном месте, – буркнул Афанасьев, уже пожалевший, что затеял весь этот разговор.

– Какую дорогу?

– Не какую, а кому. Молодой был, несговорчивый. Уж ему намекали-намекали, что не гоже авторитетного человека в разработку брать, а он, вишь, нечутким оказался, не прислушался. Вот тогда Гришку и того, по 290-й статье, с вымогательством взятки и приземлили.

– Но ведь нужны были какие-то доказательства? – ахнула Ольга.

– Ты, мать, прямо как с луны свалилась! Вся наша система строится на принципе «Отсутствие доказательств не есть доказательство отсутствия».

– И что же было потом?

– А потом Мешок подхватил упавшее холинское знамя и за полгода героических усилий накопал на того самого авторитетного товарища столько говна, что в случае реализации товарищ плотно присел бы лет эдак на двадцать. В итоге высокие договаривающиеся стороны провернули ченьч: в обмен на прекращение сфальсифицированного дела Холина авторитетному товарищу дозволили без шума и пыли скоренько продать свой бизнес и укатить за кордон.

– Кошмар какой!

– Так уж и кошмар? – пожал плечами Афанасьев. – На самом деле, такого рода истории у нас не редкость, просто их стараются особо не афишировать… Оп-па! Не понял?!

«Маршрутка» «гоблинов» была припаркована мордой в сторону центрального входа во «Владимирский Пассаж», так что зоркому глазу водителя и художника не составило труда выцепить в потоке входящих/выходящих знакомое лицо. И не то беда, что лицо это принадлежало супруге Мешка Валерии Леонидовне, – в конце концов, каждая мужняя супруга опосля рабочего дня имеет полное моральное право посетить популярный торговый центр. Худо то, что Валерия Леонидовна вышла из «Пассажа» в обнимочку с лысым мужиком, упакованным по ценнику средней руки олигарха. «Да какое там? Гораздо больше, чем среднего!»

К такому выводу Борис Сергеевич пришел, увидев, как мужик покупает у уличной торговки ведро роз и с поклоном преподносит его госпоже Мешечко. Заслужив ответный, отнюдь не просто дружеский, поцелуй. Но даже не это, а другое в следующую секунду подкатившее к ним ведро окончательно добило Афанасьева. Ибо то был черный «Майбах», в который влюбленная парочка и погрузилась. Вместе с розами.

Заметив потрясение на лице Афанасьева, Ольга интерпретировала его по-своему:

– Красота! Прямо зависть берет! Настоящий принц. Пусть и не на белом коне, но зато на черном «Майбахе».

– Ага, – рассеянно кивнул тот, тщась разглядеть и запомнить номер вставшего на светофоре «Майбаха».

– О! А вот и Андрей Иванович идет.

– Что?! Где?!

– Да вон, из метро вышел. Видите?

– Уфф! – облегченно выдохнул Афанасьев. – Слава богу, обошлось!

– Что обошлось?

– Да это я так, о своем, – уклончиво ответил оперативный водитель, наблюдая за удаляющимся «Майбахом»: в последний момент законным супругам удалось-таки разминуться в пространстве и во времени.

* * *

Пока Анзори Паатович вяло крутил велосипед, а его подруга активно качала пресс, Тарас с Виталием привычно коротали время на скамеечке возле аппарата с халявной питьевой водой. Сегодня этот аппарат должен был сыграть ключевую роль в сочиненной «гоблинами» многоходовой пиесе. Все равно как приснопамятное, висящее на стене ружье. Если, конечно, спектакль не будет перенесен на другой день. По независящим от «гоблинов» причинам.