Текст книги "Команда"

– И все-таки? – с твердой ноткой в голосе спросила Полина.

– Ты же знаешь, я по жизни атеист, а потому большой грешник… Я и хотел бы во что-то такое верить, но пока еще не могу. Не готов… Но, в данном случае, я почему-то более чем уверен, что Ташкента лишила жизни не ты. Его покарал Бог. Так ты что ж – хочешь привлечь к уголовной ответственности Бога?.. И хватит об этом. Давай, поезжай-ка домой – тебе обязательно нужно отдохнуть…

За все годы службы Нестерова в наружке ему еще ни разу не доводилось быть жертвой экзекуции хотя бы отдаленно напоминающей нынешнюю. Бригадира по одиночке и группой, извращенно и абсолютно без фантазии, с матом и с почти ласковыми уговорами отымели во все щелочки, приписав ему все сколь-нибудь известные грешки и провинности, включая даже такие, о которых жители печально известных Содома и Гоморры не то что понятия не имели, но даже и мечтать не могли. В общей сложности, мероприятие продолжалось без малого три часа, с короткими перерывами на перекуры и оправку обмундирования. Примечательно, что за это же самое время Леха Серпухов успел не только вернуться в свой родной отдел, но и… нет, не соснуть часок-другой, а всего-навсего задержать особо опасного преступника. А получилось так:

Серпухов добрался до рабочего кабинета в начале третьего, включил чайник и плюхнулся на диван, с непонятным остервенением содрав с себя ботинки. «Уф! Все… – прошептал с закрытыми глазами опер. – Нет человека – нет проблемы. Вот уж точно». Надо заметить, что у Лехи не было ни сожаления, ни досады по поводу случившегося: он знал, что история закончилась так, как закончилась, и принимал этот факт как данность. В самом деле, что теперь-то страдать? «Мать честная! – через некоторое время спохватился Серпухов. – А что ж теперь с Тагилом делать?.. Там же договоренности. Что им-то врать?.. Хотя… почему собственно врать?»

Он полежал еще в некотором беспокойстве, не реагируя на заходящийся паром чайник. «Нехорошо не звонить в Тагил. А то, как надо, так… – размышлял он. – Ладно, надо быть человеком мужественным».

Серпухов, всегда придерживавшийся правила, что дурные новости следует сообщать сразу, поднялся и набрал междугородний номер. В конце концов, это в Питере сейчас половина третьего ночи, а в Тагиле, наверняка, что-то около шести-семи утра. А может, даже и больше…

– База подводных катеров, – донесся из трубки знакомый голос.

– Это вас беспокоит командир питерского филиала конных водолазов, – поддержал его Серпухов.

Оба заржали.

– Ну чо, Питер? Мне приезжать в гости-то? – поинтересовался Тагил.

– Слушай, дружище, мы тут того… Ташкента при задержании задавили, – начал неуверенно Серпухов.

– Всмятку?

– Чего?

– Всмятку или вкрутую?

– И того, и другого, и можно без хлеба. В ответ Серпухов услышал ржание:

– Ну вы, блин даете!

– Я твоего перца-то установил, – аккуратно продолжил Серпухов.

– Так задержи!

– Хорошо, Мыкола, – уклончиво и с неохотой пообещал Серпухов, – как-нибудь на следующей недельке…

– Какие недельки! – не понял настроения Тагил. – Ты сейчас как? Сильно далече от его хаты?

– Почти рядом, – не смог соврать Серпухов.

– Так чего стоим? Чего ждем, тогда?

– У него дверь металлическая, надо механиков выписывать…

– Все понял, – начал рулить Тагил. – Давай сделаем так: ты сейчас подходишь к его адресу и звонишь мне. Звонишь и называешь его телефон. Я ему тут же отзваниваюсь и говорю, что под дверью – я. Выйдет, как миленький! Сейчас как раз самое время – с постели надо брать, пока он тепленький и бабой вкусно пахнет.

– Так как-то… – Серпухов не был привыкший к таким методам.

– Питер, ты не анализируй! Мы в тайгу по двое ходим – справляемся. А там удостоверения не кажут, там метров за триста из Драгунова шмаляют за сто грамм намытого золота… Ты за Фонаря не беспокойся – он правила игры знает и помнит, как я ему обойму в строительный вагончик разрядил пару лет назад.

– Ну, хорошо, сибиряки. Как скажете, – Серпухов был сломлен.

– Сам ты сибиряк! Седой Урал кует победу! Тагил – жемчужина Урала! – вновь захохотала трубка. – Все, никуда не срываюсь – жду телефонограммы.

Со странным чувством, что этот безумный день не закончится никогда, Серпухов надел ботинки, подтянул носки, потрогал ПМ и, крикнув дежурному: «Если что, я на Гончарной, 11–67. Адресок проверю», вышел из здания.

Все прошло в точности по уральским нотам.

После прозвонов жулик тихонько открыл дверь и, широко расставив руки, вышел на лестничную площадку с настороженным выражением лица.

– Поднимайтесь! Он вышел! – проорал Серпухов пустому пролету и надел на Фонаря наручники.

Когда он выводил его из парадной, парень поинтересовался: – А где земеля-то?

– Где-где… в Караганде! – подтолкнул его в спину Серпухов.

– Повезло тебе, – злобно зыркнул задержанный, мгновенно оценив расклад и поняв, что попал под элементарную ментовскую разводку.

– Кому-то должно было повезти. Это же марксизм, – спокойно ответил опер, в глубине души уже предвкушая, какую проставу он затребует с уральских горцев. Одними пельменями уж точно не отделаются. Хотя, если честно, то от миски пельменей, да со сметаной, он бы сейчас не отказался. Это тебе не бесплатная шаверма в забегаловке напротив…

…Странная штука – три битых часа в кабинете Андреева на Нестерова орали, топали ногами, махали кулаками и кулачонками, уговаривали, угрожали, а приди кому в голову вести стенограмму с этих посиделок, то весь ее пересказ занял бы каких-то парочку вшивых абзацев. В частности, она (стенограмма) могла бы выглядеть примерно так:

ОНИ: Увольняйся ты, ради Бога, не доводи до греха. Ну нет сил больше терпеть твои косяки и закидоны, залеты и аборты.

ОН: А я не хочу увольняться – я, может, Родину люблю.

ОНИ: Не хочешь по-хорошему, мы тогда… мы тогда… мы, знаешь, что с тобой сделаем?

ОН: Что?

ОНИ: Мы тебя по-плохому уволим.

ОН: А попробуйте. Чем черт не шутит – может у вас и получится!

ОНИ: Так мы ж не хотим тебе зла. И себе не хотим тоже. Потому и говорим – увольняйся ты, ради Бога, не дай взять греха на душу.

ОН: А я не хочу увольняться. С какой, собственно, стати? Я, может, работу свою люблю.

ОНИ: Ну все, тогда мы тебе такое!..

ОН: А давайте, попробуйте… Если сможете…

Когда силы и с той, и с другой стороны окончательно иссякли, было принято единственно приемлемое в данном случае решение – в понедельник начать служебную проверку в отношении старшего смены наружного наблюдения, подполковника милиции Александра Сергеевича Нестерова. Последний поблагодарил собравшихся за радушный прием, а также особо отметил соломонову мудрость, коей блеснул представитель кадрового аппарата, после чего сделал книксен и ушел, хлопнув дверью так, что со стены в кабинете Андреева сорвался портрет президента. Уже на лестнице бригадира нагнал Нечаев.

– Саша, подожди!

– Василь Петрович, я вас очень прошу – давайте прервемся на сегодня. Я устал как скотина. Особенно в районе нёба и гортани.

– У меня к тебе только два вопроса. Первый: хотя бы мне ты можешь объяснить, как так вышло, что твои «грузчики», будучи выходными, затеяли драку с объектом, которого за полчаса до этого потеряли два штатных сменных наряда?

– Вам, Василь Петрович, объяснить могу – честное слово, случайно. Был бы крест на теле – перекрестился бы, не побоялся. А второй вопрос?

– Ты в курсе, что в это же самое время на соседней улице погиб Ташкент?

– Да вы что? Правда? А как он погиб?

– Представь себе – его задавили машиной.

– Надо же, – покачал головой Нестеров. – Бывают же в жизни такие роковые совпадения. Что ж… Не могу сказать, что я шибко расстроен этим известием… Теперь я могу идти? Меня в дежурке пацаны ждут.

– Иди. Кстати, я вечером составлял наряд – в понедельник ваша смена заступает с восьми утра.

– Здрасьте-приехали. В понедельник с утра в отношении меня начинается служебная проверка, следовательно, с этого момента я должен быть отстранен от оперативной работы.

– Ага, размечтался. А работать за тебя… Как тебя сейчас Шлемин назвал? Мамонтом?.. Пахать за тебя, за мамонта, кто будет?.. Во-во…Так что иди, отдыхай, и чтоб в понедельник твои без опозданий – в Гатчину поедете.

– Вас понял. Эх, Василь Петрович, лучше быть старым, выжившим из ума мамонтом, чем молодым и бодрым, но козлом. Так Шлемину и передайте… Хотя нет, не надо, я ему сам об этом при случае скажу.

Нестеров спустился в дежурку, с трудом растолкал уснувших здесь же, прямо на стульях, ребят и вышел с ними на улицу, где уже почти светало. Завидев их, со скамеечки во дворе поднялась Полина. Она подошла к своим и первым делом сказала:

– Мальчишки, вы только не смотрите на меня сейчас, ладно? Я, наверное, вся опухшая, красная, да и тушь, скорее всего, растеклась.

– Да у нас у самих рожи не лучше, – улыбнулся Нестеров. – Держи, наведешь марафет и станешь краше прежнего, – с этими словами он протянул Ольховской сумочку, которую та забыла в машине.

– Спасибо, Александр Сергеевич. Как у вас все прошло?.. Увольняют?

– Ну это мы еще поглядим, кто кого уволит. Чего улыбаешься? Не веришь мне, своему боевому командиру не веришь?

– Верю, – ответила Полина и подошла к Козыреву. – Паша! Как ты себя чувствуешь? Тебе очень больно?

– Да ничего, терпимо, – немного смущаясь таким проявлением заботы, ответствовал Козырев. – А что?

– Помнишь, как ты на стрельбах проиграл мне желание?

– Помню, – ответил Паша, не понимая, куда она клонит.

– Я пока сидела на этой скамейке и вас ждала, наконец-то придумала. Вот тебе мое желание – проводи меня, пожалуйста, до дому. Хорошо?

– Хорошо, – кивнул Паша, после чего Ольховская взяла его под руку, и они вдвоем, не прощаясь и не оборачиваясь, медленно побрели в сторону Невы. Ваня Лямин с завистью и тоской смотрел им вслед и, бригадир, уловив его настроение, подбадривающе похлопал по плечу:

– Не грусти, друг мой Лямка. Будет и на нашей улице праздник.

– Скорей бы уж, – вздохнул Иван. – И все равно… К примеру, про мое здоровье она даже и не спросила…

Тут уже в который раз за эти сумасшедшие сутки у бригадира зазвонил мобильник.

– Привет! Ты как? Живой? – затараторил Ладонин.

– Игореха, я никак не могу понять, ты вообще когда-нибудь спишь?

– Бывает. Но нынче на дворе такое славное утро занимается.

– Согласен. Славное. Особенно в сравнении с минувшей ночью.

– Ты парней вытащил или надо посодействовать?

– Вытащил, Игорь, все нормально. А как ты? С ролью терпилы справился?

– Более-менее. Скажем так: терпимо.

– Тачку тебе отдали?

– А куда ж им деваться – отдали, конечно. Там на самом деле ремонта не много – баксов на шестьсот, не больше. Кстати, хочешь, я ее тебе подарю?

– Нет, спасибо, она у меня будет ассоциироваться с не самыми приятными воспоминаниями.

– Тоже верно. Черт с ней! Поставлю во дворе, потом подарю музею.

– Интересно узнать, какому?

– Ну откроют же когда-нибудь в нашем городе Музей криминальной славы.

Оба рассмеялись.

– Слушай, Сергеич, я хотел тебе сказать, что эта ваша Полина… Ох! Ну и баба!.. Молоток!.. Ты, помнится, обещал меня с ней познакомить.

– Познакомлю. Если все обойдется.

– А куда оно денется? Конечно, обойдется. Если что, помогу. К тому же, насколько я сумел понять, этот твой знакомый Леха – человек порядочный. Хоть и мент.

– Есть такое дело… Скажи, Игорь, а вот эти билборды с Антохой – твоя работа?

– А то чья же? Завтра… вернее, уже сегодня, сорок дней стукнуло.

– Да ты что? А я и забыл совсем… Вот, блин, и отметили, и помянули.

– По мне, так очень достойно получилось. Причем заметь, получилось-то в конечном итоге все равно по-моему, а? А знаешь почему?

– Почему?

– Потому что Бог, похоже, действительно не фраер… Ладно, Сергеич, не буду тебя больше грузить. Давай, удачи тебе… Звони когда захочется – посидим, хлеба с маслом пожуем… Да, и не забывай о моем предложении – место для тебя у меня всегда найдется.

– Спасибо, Игорь.

– И про Полину не забудь!..

Нестеров отключился, со словами «все, выключаю его на хрен, а то он меня окончательно разорит» убрал мобильник в карман и, прищурившись, посмотрел на Лямина:

– А знаешь, Ваня, только что господин Ладонин подсказал мне одну замечательную идею.

Известно ли тебе заведение под названием «Шинок», что на Пяти углах?

– Нет.

– Это очень печальная история. Но вполне поправимая. Если ты, конечно, составишь компанию своему непосредственному начальнику и пропустишь с ним рюмочку-другую горилочки да под украинский борщец с пампушками. Как вы на это смотрите, товарищ лейтенант?

– У меня с деньгами плохо.

– С деньгами, Лямка, как раз хорошо – без них плохо. Но ты не переживай, это мы последний год бедно живем, а вот на будущий год как побираться пойдем… И отставить разговоры за деньги! Веди меня, таинственный незнакомец…

С этими словами старый да малый «грузчики» прошли в питейное заведение, а уж сколько они там просидели и сколько выпили – история об этом умалчивает.

Эпилог

День у экипажа бежевой «шестерки» ОВО с бортовым номером 12–13 выдался хлопотный. Заморочки начались с самого утра, когда при разводе Сергея Васильевича обвинили в том, что его экипаж отнимает герыч у наркоманов, а потом продает его таким же. Старшина, конечно, мог бы сказать, кто из экипажей на самом деле этим грешит, но Васильич был другим человеком.

– Ты мне приведи одного, чтобы он мне это лично в глаза сказал, тогда и поговорим, – зло ответил он разводящему дежурному офицеру.

– Другие могут привести, Васильич. А я за наркотами бегать не стану, ты знаешь, – поправил тот.

– Так вот ты бы лучше точно узнал, кто у нас херней мается.

Затем Саша начал распаковывать свой ежеутренний кефир и разлил его на заднем сиденье. Потом начались ложные вызовы по тревоге: то балкон не закрыли и сработал сигнал на внутренний объем, то еще что-нибудь… А к обеду они задержали хлопца, который в аптеке строил из себя незнамо что, всех строил и увольнял, и при этом еще барахтался в машине так, что отломил ногой переключатель сигналов поворота на руле. Сергей Васильевич вытащил его из машины и жестко ударил в горло и в пах. ТАК старшина бил редко, только уж если его доводили, но зато после этого «мало» и на следующий день не казалось. Хлопец обмяк, застонал и захрипел одновременно.

– Не сопи – не убили, – проворчал Сергей Васильевич.

– Что, рекламка фералгана не понравилась? – поддерживал и одновременно контролировал его Саша. – Тогда попробуем клизьму.

– Что ж вы так… – стонал пришедший в мыслительное равновесие аптекарный хам.

– Вас, мудаков, много, а переключатель один, – шикнул Ветоль.

А в довершение всех бед к вечеру Ветоль в прямом смысле чуть не провалился, выйдя из машины в люк, и при этом сильно разодрал ногу.

Понятно, что после всего этого настроение у экипажа было никакое. Все старались молчать или подавать исключительно корректные реплики и междометия, чтобы окончательно не разругаться. Сергей Васильевич раскрутил свой китайский термос и налил себе чая. Термос был времен ссоры Мао со Сталиным, тепло совершенно не держал, а потому на душе стало совсем скверно.

Через некоторое время они прокатились вокруг детского сада, куда регулярно раз в неделю залезали малолетки, и, выезжая на Средний, едва не задели на повороте «девятку».

– 438! – воскликнул Ветоль, показывая рукой на номера.

– И? – недовольно спросил старшина.

– У меня квартира на Кима 438-я – я запомнил!.. Помните наружку?

– А-а… точно, – пригляделся Сергей Васильевич.

Ветоль притормозил, а Саша собрался выходить.

– Снова проверить решили? – безразлично съязвил старшина.

– А чего? Поздороваемся! – возразил Саша.

– А ты с ними водку пил? – ворчал старшина.

– Да просто поздороваемся, – заступился Ветоль.

Оба вылезли. Старшина увидел, как сидящие в салоне захлопнулись изнутри. Васильич был не духе и не захотел объяснять своей молодежи, что сегодня в этой машине могут сидеть совершенно другие сотрудники. «Гусь свинье не товарищ», – только и пробурчал он и демонстративно нажал на кнопку своей двери.

Саша подошел к водительской двери и аккуратно постучал: «Привет незримому фронту!» В этот момент он заметил, что за рулем другой водитель – не тот, который был в прошлый раз. А Ветоль прильнул к другому окну и его лицо расплылось в довольной улыбке – он узнал Лямку. Тот в ответ помахал ему рукой.

– Детский сад! – произнес Нестеров в «девятке».

– Детский сад! – проворчал старшина в «шестерке».

– А где ваш водила?.. Ну тот, который над нами подтрунивал? – спросил Саша у Козырева.

Экипаж промолчал. При этом явно образовалась какая-то некомфортная интонация.

– Он на набережной Макарова, возле мебельного магазина, – ответила за свой экипаж незнакомая молодым овошникам Полина.

– А-а… – протянул Саша.

– Бывайте! – Ветоль понял, что пора и честь знать.

Ребята вернулись к своей машине и под молчание старшины отъехали. Ветоль что-то затарахтел о набережной Макарова.

– Ерунду тебе сказали, а ты повторяешь, – перебил его старшина.

– Почему ерунду? – обиделся Ветоль.

– А с каких щей тебе опушники станут докладывать о своих точках!.. И вообще – что он там один делает? – оживился старшина.

– Так давай проверим, – встрял Саша.

– Да делайте что хотите, – вновь насупился старшина.

До набережной долетели мигом. Ветоль и Саша начали крутить головами, стараясь при этом на ходу заглядывать и в мелькающие за окном подворотни.

– Мама! – вдруг вскрикнул Ветоль и уставился в лобовое стекло.

Все глянули чуть вверх и увидели огромный билборд, с которого им улыбался Гурьев. Внизу еле различимо угадывался от руки написанный текст: «У тебя есть друзья!»

– Что это? – очнулся Ветоль…

Они медленно поехали по Малому.

– Его нет в живых, – произнес старшина.

– Почему? – в один голос спросили оба.

– Потому что сынки вы еще, – огрызнулся старшина.

Через некоторое время Ветоль мигнул Саше, и тот вновь спросил: «Сергей Васильевич, а все-таки – почему?»

– Я не знаю этой истории. И кто ее, парни, теперь узнает? Но, видать, человеком был, – спокойно проговорил старшина.

…Через неделю в своем почтовом ящике Нестеров обнаружил извещение на получение ценной бандероли. Сказать, что Александр Сергеевич удивился – это ничего не сказать: последний раз он получал посылки в далеком лохматом восемьдесят каком-то году. Адреса отправителя в бланке почему-то не было. Заинтересованный бригадир спешно подорвался на почту, едва успев до закрытия. Недовольная столь поздним визитом служительница подозрительно долго вертела в руках сначала извещение, а затем паспорт Нестерова, но, в конце концов, скрылась в кладовке и через пару минут вынесла плотно упакованный в бумагу, облепленный сургучами тяжелый продолговатый предмет.

Александр Сергеевич вернулся домой, прошел на кухню и немного опасливо развернул посылку. Это был кусок бивня мамонта. Причем очень даже неплохо сохранившийся. Нестеров усмехнулся, повертел кость в руках и на обратной стороне увидел маленький серебряный квадратик с гравировкой. Бригадир подслеповато прищурился, поднес бивень к люстре и прочитал:

«Мамонты не вымерли – они просто зашхерились до лучших времен».

Конец первой книги