Текст книги "Отпуск"

– Перелистывайте, когда вам будет нужно. Я читаю очень быстро. Студенческая привычка.

– Вы учитесь? – удивился почему-то Крутилин.

– Учусь и работаю. Днём учу – вечером учусь. Преподаю в младших классах и оканчиваю четвёртый курс пединститута.

Явно завязывался разговор, который увлекал Лёню больше, чем коллективное чтение. Но продолжать беседу ему показалось неудобным: ведь девушку интересовал только роман.

– Хорошо, – ответил он, убедившись, что она закончила рассказ о себе. – Листать буду я.

Углубившаяся в чтение пара со стороны могла показаться супружеской или влюблённой. Вряд ли кто бы предположил, что они знакомы всего десять минут, если можно назвать знакомством ту стадию отношений, когда один не знает другого по имени. Но общие вкусы и интересы делают намного ближе, чем, к примеру, регулярное общение в лупанарии одних и тех же особей рода человеческого.

Послание землянам паритет-космонавтов оказалось настолько необычным и захватывающим, что Леонид не слишком отстал от своей соседки по скамье в преодолении следующих страниц.

Кончилась глава. Кончилось описание раздумий первых землян, получивших приглашение посетить другую планету.

Потрясённые неожиданным поворотом сюжета, оба чтеца невольно отвлеклись от своего занятия. Почти одновременно. Их горящие глаза быстро нашли друг друга.

– Ничего себе дела! – изрёк он, кивая в сторону открытого журнала.

– Смело, очень смело, – согласилась она.

На языке той эпохи последняя реплика означала предвосхищение нетривиальных мыслей, не просто расходящихся с официальной пропагандой, но и бросающих ей вызов. Конечно, не в резкой форме, какую можно позволить только в самиздате и тамиздате. Разумеется, эзоповым языком. Читательский опыт подсказывал: автор нашёл необычный ход, позволяющий раскритиковать в пух и прах нашу систему, сравнив её не с общественным строем в другой стране, а с внеземной цивилизацией. Привыкшие к разоблачительным, сатирически отточенным антиутопиям, мы совсем забыли ещё один важный жанр – собственно утопию. И, похоже, именно с ней и предстоит встретиться в следующих главах.

Электричка неслась на всех парах, пролетая мимо станций со скоростью курьерского поезда. В заиндевелых окнах мелькали силуэты людей на пропущенных ею платформах. Получалось, что Леониду выходить уже на второй остановке. Куда направлялась его попутчица, он так и не знал. Самое время восполнить хотя бы этот пробел.

– Мне через одну, – поведал он с оттенком сожаления. – А вам?

– Ещё далеко. Ехать и ехать.

В такой ситуации возвращаться к чтению было нелепо. Новую главу, страниц пятнадцать, явно не осилить, а прерываться на полуслове тут нельзя: это не детектив и не фантастика, хотя последнее вкрапление и смахивает на неё. Удобный случай продолжить знакомство.

– Когда же вы будете дома? – дипломатично полюбопытствовал Крутилин.

– Часа через полтора.

– Значит, вся дорога занимает два часа?

– Иногда и больше. Если автобус долго не приходит.

– И так каждый день?

– Шесть раз в неделю. Но в понедельник, среду и пятницу полегче: нет занятий в институте. К четырём я уже дома.

– Во сколько же приходится вставать?

– Ой, рано. В пять часов. В шесть уже надо выходить.

Лёня быстро прикинул в уме. Через полтора часа будет девять. До подъёма останется восемь часов. Поесть, умыться и в постель. И так практически через день. А ведь надо ещё какие-нибудь курсовые писать, к зачётам и экзаменам готовиться, ученические тетрадки проверять.

Ему стало жалко эту милую девушку. Свои подвиги по вторникам сразу показались мелкими пустяками по сравнению с подвижничеством… Он так и не знал её имени.

– Меня зовут Леонид, – решил на прощание представиться Крутилин.

– Евгения, – прозвучало в ответ.

В это время машинист объявил следующую остановку.

– Моя, – виновато произнёс Лёня.

– Вы здесь постоянно живёте? – поинтересовалась новая знакомая.

– Нет. У меня там дача. Раз в неделю навещаю бабушку.

– Она там одна?

– В общем, да.

– И ей не страшно? Одной, в глуши.

– Что вы! У нас вполне цивилизованное место. Дома все удобства, даже телефон.

Конечно, нужно было успеть задать более существенные вопросы, но вот уже позади последний лесок, замигали огни в домах. Надо продвигаться на выход: поезд долго стоять не будет.

– Извините, мне пора. Будьте здоровы.

– До свидания.

«До свидания»! А будет ли ещё одно свидание?

4

Да, шикарным оказался тот июль!

Три части дня, три развлечения и три очаровательные подруги: дневная, вечерняя и ночная. И ни одна из них даже не подозревала о существовании других.

Встречи с Таней помогали закалить характер. Они с каждым разом становились всё более открытым вызовом: их мог застукать её муж, его жена, кто-нибудь из знакомых. В некоторых эпизодах даже совсем посторонний человек становился совсем ненужным свидетелем. Балансируя на грани, ступая по острию бритвы, они получали наслаждение от остроты ощущений, дерзости собственных затей, смелых, безумных, щекочущих всё, что только можно. Их экзерсисы в воде добавляли чувство риска: оба были не слишком хорошими пловцами. Мешавшие их развлечениям рыбаки чаще всего становились жертвами тщательно продуманного эпатажа, заставлявшего сниматься даже с прикормленных мест. Вадим и Таня купались не столько в карьере, сколько в независимости, полной, ничем не ограниченной свободе. В этом виделось больше ницшеанства, чем эротики. Сознание собственного превосходства, господства над всем миром пьянило их сильней случайных прикосновений, шутливых поцелуев и провокационных движений, никогда не разрушавших последнего барьера. Другие на их месте этим бы истязали друг друга. Они же, напротив, тренировали волю, укреплялись во мнении о своей исключительности и учились обуздывать страсти на грани их кульминации. Не всякий йог выдержал бы такое испытание.

Общение с Любой было игрой. Игрой во всём. Связываться с малолеткой, к тому же местной, да ещё почти соседкой он не хотел. Однако понимал, что первая и главная причина воздержания года через два исчезнет, а остальные две можно преодолеть. Но как сохранить столь лакомый кусочек, чтобы в нужный момент не испытать разочарования от увянувшего аромата, поблёкшего вида, прогорклого вкуса? Другие ведь ждать не будут. Он почему-то вспомнил давнюю детскую обиду, когда найденный им маленький крепенький боровик, оставленный по наивности на вырост, на следующий же день исчез из-под тщательно помеченной ёлки.

Он соблазнял девчонку тонко и изощрённо. Давал ей понять, как важно уметь владеть собой, не поддаваться ни на какие провокации, не делать лишних движений, не выходить за строго очерченные рамки. Разумеется, все эти наставления касались бадминтона, тактики микста, но обучение спортивным премудростям происходило на примерах из реальной жизни и не только на корте. Теоретическую часть они осваивали во время уличных прогулок на виду у всего посёлка, за столиком в беседке, иногда даже у него дома. Встречи с этим полуребёнком не только не скрывались от жены, но вершились чаще всего у неё на глазах, носили нарочито открытый характер. Заподозрить Вадима в каких-то задних мыслях не посмела даже ни одна из местных кумушек, падких на сплетни. А ведь он, незаметно для окружающих, буквально растлевал втрескавшуюся в него по уши Любу своей псевдобратской любовью. Он знал реакцию её тела на прикосновение его рук и под предлогом исправления техники ударов умело скользил пальцами по запястьям, предплечьям, спине, бёдрам и икрам. Он настолько изучил её плоть, ни разу ей не владея, что мог безошибочно определить, куда и чем надо прижаться, как бы невзначай, чтобы она начала вибрировать от удовольствия. Иногда он поощрял за удачные действия незаметными для посторонних глаз поцелуйчиками, от которого и у того и у другой душа уходила в пятки. Он действительно готовил её к игре, но не только к той, где требуются ракетка и волан. Спорт в их отношениях становился такой же ширмой, как научная книга на пляже. Но никто этого не замечал, что вызывало особый интерес к необычной любовной интрижке у Любы, впервые в жизни переживавшей подобные эмоции.

Конечно, напряжение дневной и вечерней программы требовало разрядки.

Третий роман был полной противоположностью первых двух, хотя в чём-то их повторял. Он оставался тайной для всех, абсолютно для всех.

С проказами на пляже его роднила общность стихии. Он разыгрывался также возле воды, только в другом месте, намного ближе к дому. Та же открытость и необузданность, то же ощущение гармонии с природой и желание бросить вызов всему миру, но с другой концовкой. И никакой опасности быть изобличёнными: ночью в тех краях не встретишь и собаки.

На вечернюю игру он походил утончённостью деталей. Очень трудно сохранять человеческое достоинство, превращаясь в самца и самку, устраивающих случку на природе. Люди неспроста стремятся совокупляться в постели, на чём-то мягком, что заведомо отличает их от фауны, даже если они предпочитают животные повадки. Коитус под открытым небом требует особой культуры, замешанной на генетической памяти о грехопадении прародителей, низвергнутых из Эдема. Ощущение полной раскованности в сочетании с игрой в Адама и Еву – вот что составляло суть ночного похождения.

Он так и звал её – Ева. Настоящее имя она ему не назвала. Познакомились они там же, только днём. Перекинулись несколькими ничего не значащими словами, испытали взаимное притяжение неодолимой силы, столь редко возникающее у незнакомых людей. Каждый про себя оценил его и решил ответить на зов природы. Он сразу назначил ей свидание. Она пришла. И покатилось по вечерней росе колесо радости слияния человека с вечностью, природой и существом, подобным себе во всём, кроме одной детали, вызывающей нестерпимый зуд и желание его унять. В таких случаях имя, возраст, семейное положение, другие анкетные данные не имеют ровным счётом никакого значения, как бы ни пытались мы обмануть самих себя мнимой осмысленностью своего влечения. Оно всегда безудержно, всегда греховно, и если поддаёшься его стихии, то забудь собственное имя. Звать тебя просто homo sapiens. Хоть ты и владеешь членораздельной речью, но даже она скорее помешает, чем поможет.

Смотри лучше на небо, звёзды, луну и вспоминай тех, кто утратил телесное бессмертие для себя и для всех нас. Ведь бессмертна у нас только душа, а скелету недолго носить мышцы, нервы и кровеносные сосуды, которые иногда бунтуют, бросают вызов душе, получая на троих общее удовольствие, способное лишить её права на вечную жизнь.

Глава восьмая

1

Всю ночь Леонид не мог уснуть: молоденькая учительница не выходила у него из головы. Впервые он почувствовал, что за интересным тебе человеком могут открыться новые горизонты, иной мир, совершенно не похожий на тот, который окружает тебя, казалось бы, со всех сторон. Но всё-таки есть, оказывается, другая жизнь, причём совсем рядом.

Влюблялся он редко, и сейчас охватившее его чувство едва ли можно было назвать влюблённостью. Ему совершенно не хотелось обладать этим худеньким тельцем. Не потому, что девушка ему не нравилась (о внешности он и не задумывался), а потому, что у него к ней прорезался совсем другой интерес. Ему хотелось проникнуть не в плоть, а в душу, в сокровенный мир, составляющий суть личности, отличающий одного человека от другого в большей степени, чем дактилоскопический рисунок. Евгению словно держал на поверхности какой-то невидимый спасательный круг, иначе её бы давно накрыла волна, преследующая каждого, плывущего против течения. Именно так оценивал он образ жизни своей современницы и почти сверстницы, с головой ушедшей в учёбу, работу, мир вымышленных сюжетов, тратящий на это всю себя без остатка. Без остатка на развлечения, отдых, праздное времяпрепровождение, иногда так нужное, чтобы расслабиться и набраться свежих сил.

Ему захотелось продолжить знакомство, ещё раз встретить Евгению, поговорить с ней о жизни, литературе, быте её маленького городка или посёлка. Но как? Искать в пединститутах? Их в Москве несколько, занятия вечерников могут проходить вне вузовских стен, в специально арендуемых аудиториях. Обойти прилегавшие к той станции школы? Нет, проще подкараулить в электричке. Ещё лучше – перехватить на платформе.

К остановке, где подсела Евгения, недавно пустили линию метро, и Крутилин решил в следующий раз проехать новым путём.

Конечно, можно не дожидаться вторника. Но тогда труднее будет выдать встречу за случайную. И что делать, например, в четверг – день дежурства дяди Гриши? Или в субботу, когда на дачу съезжаются все, привозя иногда с собой знакомых. К тому же у него созрел неплохой план.

Неделя тянулась, как тяжело гружёная телега со сломанной осью. Будучи человеком предусмотрительным, Лёня старался беречь себя, боясь подхватить простуду. Он плотно закрывал форточки, тепло одевался перед выходом на улицу и не глотал ничего холодного. Журнал, конечно же, дочитал, получая от романа двойное наслаждение, потому что тот вызывал воспоминания о ней.

Проанализировав рассказ о её времени в пути, он предположил два варианта: либо она ездит маршрутом, воспетым в известной с недавних пор прозаической поэме, либо тем, конечная остановка которого чуть ближе к Москве.

И вот настал долгожданный вторник. На всякий случай Крутилин приехал к предыдущему поезду. Приехал минут за двадцать, чтобы тщательно осмотреть все ходы и выходы и занять наиболее удобную позицию: сначала для высматривания приближающихся пассажиров издалека, а затем – для присоединения к опаздывающим, с наскока штурмующим двери.

К первой из выбранных им электричек Евгения не появилась. Пришлось коротать минут сорок на морозе, изучая наизусть не только расписание, но и схему железной дороги аж до соседнего областного центра.

Между входом на платформу и первым вагоном, где они встретились в прошлый вторник, расстояние довольно большое. Логично предположить, что девушке удобнее на своей остановке высаживаться именно из головы состава, как говорят железнодорожники. Иначе зачем бы она прошла вперёд? Значит, перехватывать нужно на этом отрезке. Правда, есть ещё касса в противоположном конце, откуда начинают свой путь по перрону пассажиры, покупающие разовый билет. Но всякий, кто ездит часто, непременно запасается сезонкой, окупающейся за четыре поездки в оба конца. Раз ей сегодня предстоит не первая поездка, значит, проблема оплаты проезда решена.

Всё просчитав и продумав, Леонид действовал наверняка, как опытный разведчик из фильмов студии «Экран».

И вот уже щёлкнули провода над головой, вот показалась заветная электричка, а Евгении всё нет. Неужели опаздывает? Народу садится немного. Крутилин вскакивает в последний момент, удерживая рукой пневматическую дверь. Вдруг сейчас появится! Но чуда не происходит.

Оказавшись в середине состава, он решает пройти вперёд. Старая привычка. Меньше придётся потом шагать в темноте по обледенелой платформе.

В тамбурах как всегда темно и грязно. Кто-то курит, кто-то хлещет из горлышка не то водку, не то дешёвый портвейн. В общем, всё, как у новоявленного классика.

Вот и его вагон. Он входит и первым делом замечает одиноко сидящую Евгению, уткнувшуюся в какую-то книгу.

– Здравствуйте, можно составить вам компанию? – спрашивает он и с ужасом замечает, что зубы его стучат то ли от холода, то ли от волнения.

Евгения заметно удивлена. Но и обрадована.

– Конечно. Садитесь.

Опустившись на скамейку, Леонид достаёт «Новый мир». Но уже не одиннадцатый номер, а двенадцатый. На сей раз целых сто полос занимала какая-то тягомотина об ангелах-большевиках и гнусных деникинских бомбистах, устраивающих взрыв во время заседания в Леонтьевском переулке, а также об интригах меньшевистской оппозиции против Ленина в период дореволюционной эмиграции. Из всех исторических персонажей Ленин казался Крутилину наиболее мерзким, хотя друзья его таковым считали Сталина.

Читать очередную агитку Лёня не собирался. Журнал был нужен ему для других целей.

Евгения мгновенно клюнула на приманку:

– Ой, а предыдущий номер вы уже прочли?

– Конечно. В тот же вечер. Он так и остался на даче. Бабушка попросила. Завтра я должен вернуть хозяину.

В этих словах не было ни капли правды. Вожделенная книжка лежала у него в дорожной сумке.

– А мне пока так и не удалось его достать.

Наступал решительный момент.

– Хотите, я дам вам на одну ночь?

Вопрос звучал почти риторически. Кто же откажется?

Евгения от неожиданности начала часто моргать глазами, но тут же вспомнила предыдущую реплику собеседника:

– Вы же завтра должны вернуть.

– Завтра и верну. Но ещё есть сегодняшняя ночь.

Девушка закатила глаза. Она прикидывала, чем это ей грозит. Придётся сделать остановку. Хорошо, если успеет на следующий поезд. Но зато по дороге домой и обратно сумеет проглотить оставшиеся полтораста страниц. В худшем же случае потеряет час. В общем, игра стоит свеч.

– Вы далеко живёте от станции?

– Минут десять – пятнадцать ходьбы.

Пятнадцать туда, пятнадцать обратно, плюс подождать минут пять. Итого тридцать пять. Именно такое время составляет интервал между электричками. При желании можно успеть. Только что будет потом?

– А как я вам его передам?

Крутилин с улыбкой покачал головой.

– Зачем мне усложнять вам жизнь? Останетесь у меня, сегодня за ночь прочтёте, завтра утром поедете на работу. Сэкономите на дороге в оба конца часа три. И выспитесь лучше.

Прозвучало вполне логично. Он даже сам удивился, как хорошо удалось сыграть тщательно продуманную и отрепетированную роль.

Повисла долгая пауза. Его сердце словно остановилось. Её же, напротив, забилось сильнее обычного: казалось, цель близка, но такое опасное условие! С другой стороны, высказано вполне деликатно. Нужно так же деликатно и ответить:

– Извините, не могу. Мама с ума сойдёт, если я не вернусь ночевать.

– Маме можно позвонить.

Действительно, на это есть телефон. Нужно найти другое объяснение.

– Но у меня нет с собой ни полотенца ни зубной щётки.

– Для гостей мы всегда держим новую щётку и чистое полотенце. Вы у нас не первая и не последняя.

Он перевёл дух. Сердце снова застучало. Вроде всё идёт по плану. На любой вопрос у него заранее продуман ответ.

– Вам не кажется это немного, как бы сказать, двусмысленно?

– Нет, не кажется. Я в доме не один. Мы уложим вас в отдельной комнате, запирающейся изнутри на ключ. Кстати, во сколько вам вставать?

– Мой поезд проезжает вашу станцию часов в семь.

– Мне выходить на час позже. Но я готов проснуться пораньше, чтобы вас проводить.

Опять всё продумано: отрезает ей возможность предложить встречу в утренней электричке.

Все остальные возражения были парированы с такой же лёгкостью, уверенным тоном, не предполагающим возражений.

Вскоре Евгения сдалась, как обычно сдаются все женщины под натиском энергичного мужского красноречия.

Лишь через несколько лет, когда уже появится на свет Толик, призналась она, что в тот день специально поехала на Курский вокзал, чтобы не упустить его.

Нам только кажется, что выбираем мы. На самом деле выбирают нас.

2

Странно, что мать всё утро молчит: не к добру это.

Слышать она не должна была ровным счётом ничего. Видеть – тем более. Неужели, снова пресловутая родительская интуиция?

С мальчишеских лет привык Вадим к необъяснимым с позиции материализма аномалиям, позволявшим Вере Николаевне безошибочно угадывать не только тайные поступки сына, но даже его замыслы и мечты, надёжно, казалось бы, упрятанные в самой глубине подсознания. Так было в детстве, так продолжилось и в зрелости.

Пока Галина увлекалась планировкой второго этажа, с особым тщанием вымеряя отступы для более экономного размещения сантехнических устройств, и совершенно не подозревала о похождениях мужа, мать обо всём догадалась и однажды, улучив момент, когда рядом никто третий не находился, сказала:

– Смотри, Юлий Цезарь, не надорвись.

Нет, подробностей она знать не могла, но, намекая на легендарную способность римского правителя делать три дела сразу, явно имела в виду усилия на амурном фронте. Разве надорвёшься от чтения, купания или игры в бадминтон!

Любу с тех пор Вера Николаевна возненавидела лютой ненавистью. Остальных она не знала и, в общем-то, не боялась. Шашни на пляже сродни курортным романам: быстро выветриваются из головы без остатка, лишь бы дурную болезнь не подцепить. В девице со своей же улицы, тем более шестнадцатилетней, она видела серьёзную угрозу. Женская наблюдательность не упустила полного охлаждения супружеских отношений между сыном и невесткой. Более того, свекровь давно заметила в Галине несколько странный темперамент, разрешавший относиться к брачному ложу как к месту отдохновения, а не трудов (чего сама она в свои сорок шесть себе не позволяла). Надо сказать, женитьба сына подстегнула любовный пыл самих родителей, вызвала новую волну их страсти, и вскоре после медового месяца молодых две пары под одним кровом предавались искушениям плоти почти на равных: одни с нарастанием, восполняя упущения предыдущих лет и предчувствуя близость конца таких отношений, другие с заметным угасанием. Зная Вадима во всех его проявлениях, ощущая в нём пульсирование собственной крови, Никольская видела очевидную несостоятельность его брака: дамы, индифферентные к постели, задерживаются в ней, как правило, не очень долго, если их супруги не совсем тряпки, чего о Диме сказать никак нельзя. Любовниц заводят для разнообразия, если начинают чувствовать однообразие. Когда нет просто ничего, ищут не развлечений на стороне, а полноценной замены.

Получить в качестве новой невестки девчонку из семьи с крайне сомнительной репутацией Вера Николаевна никак не хотела.

Мать Любы считалась в посёлке шалавой. Откуда она подцепила дочь, каким ветром её надуло, вряд ли знала и сама. Отцом ребёнка с равным успехом мог быть и местный забулдыга, и породистый дачник, и какой-нибудь московский сожитель. Последнее считалось наиболее вероятным, поскольку чаще всего полупьяная Валька ошивалась в столице в надежде поставить и вторую ногу туда, куда она ступила мысочком первой. Но дураков не находилось, и турне по баракам и подвалам первопрестольной заканчивалось позорным возращением домой с пустыми руками.

Появление девочки ничуть не изменило образа жизни её беспутной родительницы. Оставив малышку на попечение матери, она снова ударилась в бега. Марафон этот, кстати, продолжается и поныне, с редкими передышками в отчем доме, хотя Валентине уже пора на пенсию.

Разумеется, интеллигентная Вера Николаевна и на минуту не могла представить себе такое наказание судьбы: заполучить в сватьи полуграмотную потаскушку. Конечно, она надеялась на здравый смысл сына, но от женщин семейства Извековых исходили необъяснимые магические чары, сводившие с ума вполне порядочных мужчин (поговаривали, что и бабка прижила Вальку от какого-то профессора, почему та, при всём своём гибельном для женщины поведении, сохраняла неизменной привлекательность и отнюдь не плебейскую пикантность).

Заметив увлечение Вадима ребёнком из ненавистного семейства, Никольская стала присматриваться к Любе. На девочке явно лежала печать греха, проявлявшаяся и во взгляде, и в походке, и во внезапном дерзком вскидывании головы. Её вкрадчивые паучьи повадки не казались вульгарными, скорее наоборот, они были на удивление мягкими. Но паутина тем временем для кого-то плелась!

В то лето бояться женитьбы было вроде бы преждевременно, однако забеременеть можно и без штампа в паспорте. А в случае разоблачения и огласки есть лишь два пути: либо в тюрьму за совращение несовершеннолетней, либо под венец. То есть путь всего один – в загс.

Мать понимала, что уследить на даче за великовозрастным ловеласом практически невозможно. Но сердце подсказывало ей: сын не столь безрассуден, чтобы попадаться в паучьи сети. А для ублажения плоти у него есть кто-то ещё.

Репликой о Юлии Цезаре она успокаивала себя и отчасти успокаивала его, ибо произнесла её без оттенка осуждения, скорее, с интонацией восхищения.

Невестку она не очень любила и держаться за неё не стала, если бы от её вмешательства хоть как-то зависел исход скоропалительного брака Вадима с этой экстравагантной красоткой, быстро опростившейся под бременем хозяйственных забот. Но и вмешиваться в личную жизнь сына сочла неблагородным, предоставив событиям развиваться по собственной логике.

Весной Вадим без особых волнений защитил диссертацию на тему об ошибочности узкоклассовой буржуазной теории разделения властей, решительно опровергнутой советской правовой наукой. И на следующий же день учинил скандал, после которого Галя повернулась и отчалила по месту прописки, то есть к родителям. Поводом послужили ненужные, как ей казалось, расходы на банкет. Она хотела устроить его на даче, блеснуть как хозяйка и сэкономить на столе. Он же назвал всех кого надо и не надо в ресторан и спустил все семейные накопления. А экономика, как известно, базис. Треснул фундамент, и вмиг рухнула надстройка, державшаяся на честном слове.

Летом Вадим редко бывал на даче. Отпуск он использовал ещё зимой, для подготовки диссертации. Всё свободное время уходило, в основном, на поиск новой работы, более приличествующей человеку со степенью и имеющей определённую перспективу. Пришлось даже на старой вступить кандидатом в партию, что слегка задержало процедуру развода, абсолютно несовместимую с попыткой проникновения в организацию, наряду с прочими пороками страдавшую патологическим ханжеством.

Каждый вечер за городом он проводил в общении с Любой. На корте они составляли настолько сыгранную пару, что соперничать с ними не мог уже никто из прежних конкурентов. Самый сильный из них – Лёня Крутилин вынужденно сменил партнёршу, став мужем, а его избранница лишь начинала осваивать азы бадминтона. Алик Ланской, не изменявший с самого детства Лёниной кузине, преодолел к тому времени пик своей спортивной формы и сильного сопротивления не оказывал, даже с помощью старательной напарницы.

После корта друзья собирались то у одного, то у другого, то у третьего. В том же женском окружении. Женя, ещё будучи невестой Лёни, оставалась по субботам у Крутилиных, где спала на раскладушке рядом с Машей. Лишь это обстоятельство вовлекло в компанию последнюю, прежде участвовавшую только в спортивной программе «трёх мушкетёров». Не имевшая кавалера Маша своим присутствием снижала общий накал общения, превращая его в простые посиделки с чаепитием, разговорами, смотрением футбола (пол-лета показывали Кубок мира из Испании). Маше нравился Вадим, и она пыталась снискать его расположение, но когда дело доходило до проводов домой, обнаруживался заведомо проигрышный для неё расклад: возвращаться ей туда же, куда и брату с невесткой, а следовательно, и эскорт не нужен. Любу же провожали поочерёдно Вадим и Алик (если сидели у Никольских).

Вторая летняя кампания опытного соблазнителя имела стратегический замысел: приобщить юную пассию к кругу избранных, куда прежде ей вход был наглухо закрыт. Он заманивал её в капкан необычной конструкции, имевший свободный выход, но притягивавший настолько, что сам им никто ещё не воспользовался. Беседы за общим столом принимали подчас нарочито назидательную направленность, что по разным причинам поощрялось всеми мужчинами. Дамы же должны были черпать образчики благопристойности и исполнения особого женского долга – подчинять свои интересы сильному полу и, как высшая доблесть, посвящать ему всю жизнь. Никольский таким образом устанавливал нужную дистанцию от Маши, Крутилин приучал жену к добропорядочной старой компании, а Ланской упражнялся в красноречии, перешедшем вскоре из устной формы в письменную.

Люба сидела как зачарованная, даже если от речей веяло откровенным занудством. За терпение она вознаграждалась прогулками под видом проводов до калитки. Хотя путь составлял всего двести метров, преодолевали они его иногда по часу и больше, но далеко не заходили, и в прямом и в переносном смысле слова. Бродили кругами по улице, разумеется, в обнимку, целовались. Он совершал иногда экскурсии подушечками пальцев по её гулкой коже, но более решительных действий с его стороны не следовало. Всё это напоминало классическое ухаживание, вполне уместное в новом положении кавалера и достаточно разумное, принимая во внимание возраст барышни.

Любе шёл восемнадцатый год. Она оканчивала какое-то финансовое училище, позволявшее затем работать в торговле – единственной сфере, по мнению её бабки, дававшей верный кусок хлеба в эпоху всеобщего дефицита и бедности. Знаки внимания зрелого мужчины, уже познавшего супружество, кандидата наук, единственного наследника самого богатого дома в посёлке были самыми главными завоеваниями её короткой жизни. Теперь, когда он стал свободен, она словно замерла от страха сделать что-нибудь не так и потерять навеки шанс войти в его судьбу, неважно на каких ролях – пусть решает сам. Примеры старших представительниц их рода убеждали, что жёнами им никогда не бывать. Их планида – привораживать видных мужчин и получать удовольствие, хотя бы временное, от их близости. Лучше прожить свой век порхающей в синеве кукушкой, чем зарыться с каким-нибудь кротом в его норку-могилку. Конечно, хорошо бы родиться орлицей. Но когда хочется летать, а не сновать по подземным лазам, сойдёт быть и кукушкой.

Настороженность Веры Николаевны в то лето усилилась. Присутствие Маши не могло обмануть её интуицию. Да и Маше она вряд ли бы обрадовалась, приведи её Вадим на освободившееся от Галины место. Грезился ей образ юной светской львицы, прокладывающей путь сыну в высшее общество, или иностранки, типа Марины Влади, позволяющей открыто плевать на советские нелепости и условности. Первый брак может быть по глупости, второй нужно заключать только по расчёту.

Но вокруг Димочки не прекращала вертеться взрослеющая продолжательница традиций извековского племени. В предназначении девушки Никольская не сомневалась: из такого дома путь только на панель. А раз так – нужно действовать. Следующим летом она должна нанести решительный удар, отсекающий от сына всякую нечисть.

3

Екатерину Петровну к приходу гостьи Крутилин приготовил заранее, позвонив днём с работы. Объяснил и цель визита, дабы страдавшая, как и все старые люди, многословием, она не отняла драгоценное время, рассчитанное по минутам.

Во время телефонного разговора Евгении со своими домашними Лёня специально отвлёк бабушку ничего не значащим рассказом о московских событиях, боясь разоблачения не до конца продуманного сценария. Поэтому и сам не слышал безапелляционного заявления в трубку, наводившего на размышления о полном психологическом преимуществе говорившей над слушавшими.