Текст книги "Избранные произведения. Том 2"

Глава двенадцатая

За воскресным обеденным столом семейство Берестовых впервые этой осенью собралось на московской квартире.

Причина крылась не только в погоде, на удивление холодной для первой недели октября. Сам Александр Петрович только вернулся из заграничной командировки, Катя накануне допоздна просидела в гостях у институтской подруги, а Петя явился домой среди ночи и лишь к середине дня окончательно отошёл ото сна.

Берестовы слыли урбанистами. Они не поддались соблазну полностью переехать на дачу, как поступили многие их соседи, имевшие современные благоустроенные коттеджи в ближнем Подмосковье. И выходные нет-нет да и проводили в городе, посещая театры, концерты или многочисленных знакомых. Не слишком настойчиво стремилась на природу и Ксения Георгиевна, особенно после смерти мужа: взметнувшийся под небеса новый кирпичный дом после старенькой деревянной постройки с четырьмя комнатами и двумя террасами казался ей совсем чужим.

– Похоже, родные мои, мы на пороге больших событий, – торжественно возгласил глава семейства, наливая по символической стопке вишнёвой домашней наливки, полагавшейся, по традиции, к началу обеда.

– Вечно у тебя, папочка, обеденный стол, как лобное место. Так и норовишь преподнести на первое какую-нибудь новость, после которой остальные блюда в горло не полезут, – попыталась сбить его пафос Катя. – Никогда в этом доме поесть спокойно нельзя.

– На сей раз дело чрезвычайной важности, – не унимался Александр. – Мой план помощи Троицкому одобрен лично вторым человеком в правительстве Германии. Буквально через год-другой наше родовое гнездо примет вполне цивилизованный вид. А ведь ещё две недели назад я не мог толком объяснить, где оно находится.

– Поздравляю, – не без иронии произнесла хозяйка дома. – Предлагаю за это выпить.

Отец, мать и сын чокнулись рюмками и пригубили любимое творение отсутствовавшей за столом бабушки Ксении.

– Кстати, Петя, надо немедленно порадовать твою подружку, – вспомнил Берестов-старший. – Позвони ей, пожалуйста.

– Какую подружку? – удивилась Катя.

Только тут до обоих мужчин дошло: не все ещё в доме в курсе удивительного совпадения.

– Папа говорит о Виктории. Ты же познакомилась с ней недавно: мы у нас вместе смотрели видео.

– Ничего не понимаю, – занервничала Катя, – какое отношение к папиному проекту имеет эта девушка?

– Самое прямое, – пояснил ей муж. – Вита моя новая секретарша и главная помощница в ольгинских делах, поскольку сама она родом оттуда.

– Ты догадался взять в секретарши подругу сына? – с интонацией нескрываемого упрёка спросила Катя.

– Вопрос поставлен некорректно: берут в любовницы, а в секретарши нанимают. Поэтому обойдёмся без косвенных намёков. Что касается нашей прелюбопытной истории, то всё произошло в другой последовательности: это сына угораздило выбрать в подружки мою секретаршу. Я же узнал обо всём уже post factum.

– Петя, объясни теперь ты, – обратилась к сыну обескураженная мать. – Что случилось?

– Ничего особенного. Я познакомился в кино с девушкой. Подвёз её домой. По дороге узнал, что она не видела последний фильм Кубрика. Пригласил к нам посмотреть его на видео. Потом выяснилось, что это новая папина секретарша.

– Но так не бывает! – невольно вырвалось у Кати. – Вы мне что-то недоговариваете.

Все одержимые матери делятся на две части. Первые панически боятся женитьбы сына, чтобы его не потерять. Вторые, наоборот, только и подыскивают ему пару. И тоже: чтобы не потерять. Катя относилась к последним. Ещё неделю назад ей, возможно, показалось бы забавным такое совпадение. Однако встреча с Алисой породила навязчивую идею заполучить девушку к себе в невестки. И соперницы здесь совсем ни к чему.

Мужчины молчали. При этом переглядывались и подозрительно загадочно улыбались.

– Надеюсь, теперь ты оставишь эту Викторию в покое? Ухаживать за отцовской подчинённой, значит, ставить её в двусмысленное положение.

– Вовсе и нет, – поспешил опровергнуть Александр. – Очень даже мило. Это если бы я начал ухаживать за ней, она оказалась бы в двусмысленном положении. Холостому бычку вполне дозволено то, что не дозволено Юпитеру.

– Согласись, это не вполне прилично, – не унималась Катя.

– Не соглашусь, – не слишком педагогично, при сыне, отреагировал отец, – мы же не в фамусовские времена живём.

– Насколько я помню, там секретарь увивался за дочерью начальника, а не наоборот. Что более естественно, хотя тоже неприлично.

– Почему более естественно? – не уступал Берестов. – От перемены мест слагаемых сумма не меняется.

– Это только в таких неточных науках, как математика, не меняется. В гуманитарной сфере очень даже меняется, – в Катином голосе чувствовалось нешуточное раздражение. – Кому из родителей приятно, если дочка выйдет замуж на негра? Но когда сын женится на негритянке, тут уж совсем по-другому завоешь.

– Так, поздравляю, твоя мама не только ханжа, но ещё и расистка, – глядя на сына, произнёс Александр. – Позвони, пожалуйста, Вите.

– Прямо сейчас?

– Нет, после обеда.

– Спасибо, – встряла в их диалог Катя. – А я думала, что ради такой важной собеседницы можно раньше времени выйти из-за стола.

Преждевременно покинуть общий обед издавна считалось в семье самым неприличным поступком. Остаток его прошёл при полном молчании. В позвякивании вилок и ножей, нарушавших тишину, даже слышалось что-то зловещее.

Конечно, получилось ужасно глупо. Берестов вовсе не собирался ущемлять самолюбие супруги. Но ему очень хотелось, чтобы пустующий четвёртый стул за этим столом заняла Вита. О плане появления на нём какой-то Алисы он даже не предполагал, а известие, что именно её сын ведёт на самую престижную премьеру открывшегося театрального сезона, кажется, вовсе пропустил мимо ушей.

После сильно подпорченного словесной перепалкой обеда он ненадолго прилёг. Убрав посуду, Катя зашла в спальню и более изощрённо набросилась на мужа:

– Разве можно в присутствии ребёнка говорить такие вещи? Он ещё сущее дитя. Сейчас самый ответственный момент всего нашего родительского воспитания. Похоже, с Алисой у него намечается роман. Настоящий. Как у интеллигентных людей. Зачем нужно, чтобы под ногами путалась другая девица?

– Ты её не знаешь. Она очень умненькая девочка.

– Вот и плохо. Умненькая так быстро окрутит, что и глазом моргнуть не успеешь. Нам о будущем думать пора. Мы уже не так молоды: нам не тридцать, нам ближе к пятидесяти.

Только сейчас дошёл до Александра скрытый подтекст Катиных реплик за столом. Оказывается, она уже облюбовала невесту сыну и теперь беспокоилась за свою протеже.

Но и он тоже присмотрел будущую мать своим внукам.

Значит, у них с женой намечается внутреннее соперничество. Правда, у него изначально серьёзное преимущество: он о нём знает, она – нет.

– Не переживай, Катя. Петя неглупый парень. Он не даст окрутить себя никому.

– Будто ты не знаешь, как это происходит! Забеременеет где-то, а явится с этим брюхом к тебе. Да ещё на весь ваш банк раструбит. Чем будешь отбиваться?

Спорить с обеспокоенной за ребёнка матерью всегда бесполезно. При вскрывшемся их противостоянии – тем более. Берестов решил схитрить:

– Да, ты права. Над этим нужно подумать.

– Вот и подумай. На то ты и отец, – назидательно заключила Катя, подведя черту под первым раундом их схватки.

Но Александр не привык оставлять последнее слово за женой.

– У меня к тебе одна серьёзная просьба. Постарайся запомнить, что слово «негр» и все производные от него отныне окончательно табуированы. Как вполне литературное в пушкинские времена слово «жид». Надо говорить «африканец». Если подразумевается житель Америки – афроамериканец. И упаси Бог забыть об этом при разговоре в каком-нибудь посольстве. Иначе тебя действительно сочтут расисткой.

Пока родители пытались устроить его судьбу, сам Петя мучительно пробовал осмыслить вчерашнее приключение, выбившее его из привычной колеи. Не золотую рыбку, а сущую акулу поймал он в сети. Тридцатилетняя Ольга (возраст он уточнил уже потом на сайте, а сперва, видимо, спутал первую цифру, приняв тройку за двойку) оказалась патологической нимфоманкой, в чём чистосердечно призналась в самом начале их бурного свидания. Отпускать неопытного юношу она явно не торопилась, посвящая его во все возможные тайны плотской любви. Если Нина ограничилась чистой физиологией, то «английская королева» умело приправляла её то восточной чувственностью, то африканским темпераментом, то французской изысканностью, то античной распущенностью. Не пилила бревно, как Нина, а плела кружева. Мгновенно оценив просторы огромного дома, она превратила его в ристалище невиданного турнира, где рыцарь неизменно побеждал, а поверженная противница красиво отдавалась ему каждый раз по-новому. Самое удивительное, что силы рыцаря не покидали: он только испытывал их приливы. Но до определённого момента. Потом копьё его мигом превратилось в бесформенную плётку, не способную разить цель. И до сих пор в таком состоянии и пребывало.

Чувствовал он себя поэтому прескверно. Умом понимал: всё рано или поздно вернётся в норму. Но щемящее душу ощущение собственной неполноценности, хоть и временной, его не покидало.

Одно он твёрдо усвоил на всю жизнь: острота ощущений и острота чувств – вещи абсолютно разные. Вместе с Ольгой они разыграли всю возможную гамму ощущений на каждой октаве, но чувств при этом не возникло никаких. С Викой же, напротив, ощущения растворялись в потоке чувств. В ощущениях царила авторитарная подчинённость единому центру, чувства же распадались на маленькие частички, жившие самостоятельно: чувство нежности, чувство жалости, чувство голода, наконец, чувство самой любви. По разным ручейкам все они стекались в полноводную реку и устремлялись к её устью, а затем – в безбрежный океан.

Вот и выходило: в первом случае – купание в домашней джакузи, во втором – заплыв в неизведанное; в первом – давящая замкнутость, во втором – открытые просторы; в первом – голый прагматизм, во втором – романтическое приключение.

Уроки Ольги не прошли даром – Петя догадывался: никакие новые открытия его уже не ждут, потому что даже стремившаяся к разнообразию и владевшая полным арсеналом приёмов и способов сексуальных утех «английская королева» спустя определённое время начала повторяться. Да и не столь богаты возможностями нехитрые инструменты воспроизводства человеческого рода, чтобы после их субботнего концерта сыграть на них что-нибудь доселе неслыханное.

Тридцатилетняя нимфоманка обладала совершенным, по-юному пластичным телом, и физиономия её не казалась отталкивающей, но всё же приливу Петиных сил всякий раз помогало вызванное воображением видение другой фигуры и другого лица. Причём всегда одного и того же. Попытка представить на этом месте недотрогу Алису результата не приносила.

Аналитический ум Пети всё больше склонялся к неутешительному выводу: влечение к абстрактной женщине, к пресловутому das ewig weibliche, невозможно, ибо притягивает только конкретный человек, и далеко не всякий, а лишь воплощающий в себе образец этой вечной женственности. Мудрая природа ради спокойствия и мира на земле разбила всех двуногих тварей по парам сообразно одной ей известному принципу, и если ты однажды вкусил её милости, то второго раза уже не жди. Поэтому продолжение эротических опытов с разными партнёршами ничего нового ему не сулит. Там, где всё построено на ощущениях, есть место лишь одному чувству – стыда.

Так что же тогда делать с «восхождением на пирамиду»?

Бросать это непростое занятие нельзя: оно нужно для самоутверждения, для поиска спутницы жизни, а отнюдь не для удовольствия. Как бы ни было ему хорошо с Викторией, какие бы чувства между ними ни возникали – не коротать же свой век с отцовской секретаршей: тут мама полностью права. Наверное, первая любовь всегда кажется человеку самой необычной, самой сильной, но редко для кого она становится и последней, даже если это угодно природе, дающей тебе с самого начала понять, ч т о ты теряешь, игнорируя её волю, чего тебе никогда не иметь при осуществлении права на свободный выбор. И всё же люди действуют не по влечению их естества, а по законам разума. Допустим, Вика это та, кто ниспослан ему свыше в качестве наиболее гармоничной в плотском отношении пары. Но человек не столько биологическое, сколько социальное существо. Никто не мешает им наслаждаться близостью, получая взаимное удовольствие. Однако впереди целая жизнь, включающая профессиональное, служебное, семейное и прочее устройство. Тут не обойтись без надёжной опоры, без достойной партнёрши. И вопрос: чувства или ощущения она будет вызывать в постели, что ни говори, вторичен.

Он вспомнил просьбу отца и набрал номер своей подружки:

– Привет, как погодка в южных широтах?

– Такая же дрянная. У нас только весной теплее, чем в Москве.

– Чем занимаешься?

– Варю яблочное повидло.

– Привет тебе от папы. Он просил передать, что съездил успешно и вас ждёт золотой дождь из Германии.

– Отлично! Я тоже шлю ему привет.

– Когда вернёшься?

– Во вторник утром.

– В семь вечера я за тобой заеду.

– И куда отправимся?

– В театр.

Такое решение созрело неспроста. К очередному свиданию с Алисой предстояла серьёзная подготовка. Конечно, сравняться с ней по количеству увиденных спектаклей невозможно, но всё же некоторые пробелы в собственном эстетическом образовании устранить необходимо. Тот же «Нотр-Дам» живьём он никогда не видел: смотрел лишь видеозапись канадской версии, а о московской не имеет ни малейшего представления.

– В театр так в театр – я согласна.

– Жду.

– Целую.

– Пока.

Сотовая связь приучала людей к лапидарности в общении. Конечно, хотелось поболтать подольше, но свои карманные деньги Петя зря на ветер не бросал.

Однако назвался груздём – полезай в кузов. Придётся снова клянчить у отца билеты:

– Папа, твоя просьба выполнена, теперь очередь за моей.

– Какая просьба? – Александр не сразу понял, о чём идёт речь.

– Я сообщил Виктории о твоём выдающемся дипломатическом успехе. В честь его победного завершения хочу сводить её во вторник в театр оперетты.

– На «Собор Парижской Богоматери»?

– Да.

– Хорошо. Напомни мне завтра утром.

– До работы?

– Нет, позвони в банк. Я тут же всё и устрою.

Находясь в одной квартире, в соседних комнатах, они переговаривались по мобильному телефону. С одной стороны, полный абсурд. С другой – необходимая конспирация, учитывая провозглашённую час назад непримиримую позицию матери в отношении Вики.

Вялость после ночных бдений с «английской королевой» не проходила. Слава Богу, эта вампирша второй раз не приедет и сосать из него соков больше не будет. Чтобы забыть о своей временной неполноценности, Петя решил продолжить недавно начатые научные изыскания.

Сопоставляя собранные по крупицам материалы, он заметил одну странную закономерность: начиная с зимы девяностого – девяносто первого года, чем здравее выглядел человек, тем меньше он выступал против КПСС, даже если был её убеждённым противником. Явно чувствовалось: многих разумных людей начал грызть червь сомнения: так ли уж безобиден окажется вакуум после исчезновения со сцены главной партии страны.

Своими наблюдениями он решил поделиться с отцом.

Александр увёл сына в кабинет, внимательно выслушал и в стиле лектора агитпропа объяснил:

– Всё было гораздо сложнее. На политической арене тогда действовали самые разные силы, и все они предпочитали лукавить. Поэтому судить можно только по поступкам, а не словам. На демонтаж КПСС провоцировала деятельность вновь возникшей компартии РСФСР. Так исторически сложилось, что у ведущей республики не было собственной организационной партийной структуры. Этим подчёркивалась не ущербность, как думали многие недалёкие люди, а исключительность России в братской могиле, пардон, семье народов. После поражения на Восемнадцатой партконференции антигорбачёвские, то есть реакционные силы, преимущественно провинциальные, объединились вокруг идеи самостоятельной российской компартии и благополучно осуществили её. Как часто бывает у глупцов, они хотели укрепить свою любимую организацию, а фактически этим демаршем угробили, потому что злокачественную опухоль надо удалять вместе с соседними здоровыми тканями. Безобидную шишку мы бы ещё годок-другой потерпели, а раковые метастазы по всему организму были нам ни к чему. Ты верно заметил: некоторые осторожные скептики считали во многом обновлённый после Двадцать восьмого съезда аппарат ЦК разумным противовесом зарождавшемуся в недрах демократического движения либеральному экстремизму. Но истинное лицо этого экстремизма мы разглядели только после августа девяносто первого, а зимой он ещё казался достаточно невинным. Зато опасность внутреннего переворота в КПСС после выхода из неё многих знаковых персон той эпохи оставалась. Я относился к числу тех, кто не боялся ликвидации партии, поскольку её к тому времени успешно заменила система представительных органов власти, а жизнь показала: становясь председателем Совета, первый секретарь райкома или обкома, как правило, сдвигался слегка вправо. Но многие с нами не соглашались. Ты прав в одном: к августу единого и безоговорочного плана крушить обломки КПСС не существовало. Оставалась даже высокая доля вероятности превратить её постепенно в социал-демократическую партию, то есть вернуть к добольшевистским истокам. Однако путч сделал своё чёрное дело.

– Но руководство КПСС, находившееся в Москве, его не поддержало, – пытался возразить Петя.

– Не поддержало, но и не выступило против. Тогда право на дальнейшую жизнь получал не тот, кто промолчал, а тот, кто лез на баррикады. Тут проявилась железная логика любой революции: кто не с нами – тот против нас. Единственный посол, отказавшийся представлять ГКЧП, вмиг стал министром иностранных дел, единственный командующий, не подчинившийся самозванцам, – министром обороны. Победа улицы – это поражение любой организованной силы. Так было в феврале семнадцатого, когда самодержавие рухнуло, а толкавшие народ к бунту против него кадеты сами вскоре остались на бобах, так было в августе девяносто первого, когда КПСС исчезла, а бескомпромиссно боровшаяся с ней «Демократическая Россия» тут же утратила всякое самостоятельное значение, так повторилось и в октябре девяносто третьего, когда жертвами разъярённой толпы стали Советы, а подстрекавшие её гайдаровцы буквально через сто дней бесславно сдали свои последние позиции. Вот тогда окончательно и бесповоротно к власти пришла шпана. Боюсь, моему поколению с ней уже не совладать, но я искренне желаю успеха вашему. Мы, увы, проиграли, проиграли глупо и бездарно. Тебе, своему сыну и наследнику, я обязан признаться в этом прямо. Поэтому морального права вернуться у нас больше нет, как бы ни старались мои прежние соратники.

– Но ты же стал депутатом Государственной Думы уже после октябрьского переворота.

– Да, по инерции за нас ещё продолжало голосовать достаточное количество людей, чтобы создать небольшую фракцию. Однако её существование служило лишь камуфляжем и объективно работало на политический имидж шпаны, якобы воплощавшей демократию. Вот почему я так легко перенёс поражение в девяносто девятом. Наш удел теперь – принцип малых дел. Плюс воспитание подрастающего поколения. Поэтому я такую большую ставку делаю на свой троицкий проект. И всерьёз подумываю начать преподавать в вузе.

– Уйдёшь из банка?

– Нет, попробую совмещать. А там видно будет. Из банка рано или поздно меня всё равно выживут. Ведь фактически я сейчас работаю на ту же шпану, а они не станут долго терпеть чужака. Мне важно протянуть ещё годика два, чтобы ты встал на ноги, начал сам зарабатывать на жизнь и не почувствовал бы никаких лишений после моего перехода на нищенскую ставку доцента.

– Наивно рассуждаешь, батя. Мне и такая вряд ли светит, если я устроюсь по специальности. Без твоей чёрно-серой зарплаты все мы будем сосать лапу.

Александр внимательно посмотрел на сына и заметил неподдельный испуг на его лице, словно он сообщил ему новость о своём неизлечимом недуге.

– Не переживай, Петя, придумаем что-нибудь, как-нибудь выживем, хотя придётся подтянуть пояса туже.

Юный Берестов никогда не задумывался над ситуацией, когда доходы в их семье резко упадут. Он всегда рос в достатке и считал такое положение естественным и вечным. Исповедь родителя сильно озадачила его. Тут же вспомнились истории некоторых знакомых, где от нужды приходилось продавать лучшие автомобили и всем семейством пересаживаться на один, сдавать часть дачи чужим людям, относить дорогие книги букинистам, даже избавляться от домашних животных. Именно так он и представлял себе «подтягивание поясов». Неужели и ему придётся ездить на маминой «Ауди», и то лишь дважды в неделю, терпеть за стеной дачников, каких-нибудь шабашников из Бессарабии или Новороссии, и всегда питаться только домашними котлетами? От такой перспективы уже сейчас становилось тошно.

– Ты хотя бы докторскую защитил, – сказал он отцу. – Тогда сразу бы стал профессором.

– Профессорскую должность можно получить и с моей кандидатской. А вот надбавка за более высокую степень действительно будет весомей. Спасибо за напоминание.

В первые годы своей политической активности Александр быстро смекнул, что диплом Суриковского училища нужно подкрепить чем-то более существенным и без особых усилий оформил себе кандидатскую по только что признанной за науку политологии. Коллеги по учёному цеху сразу подсказали ему, что на этом останавливаться не следует: из его материала вполне может выйти и докторская, если дополнить практические наблюдения теоретическими обобщениями. С тех пор он не прекращал работы над новой диссертацией, но никак не выкраивалось время подчистить черновики, освежить их свежими данными и цитатами. Теперь, наблюдая интерес Пети к науке, он впервые задумался об участии сына в завершении его труда. Область была практически смежной с историей, а тема звучала так: «Основные признаки демократии в современном государственном и общественном устройстве». Заговорить бы о ней сейчас. Но, видно, не в том они оба состоянии, чтобы вести серьёзную беседу! Поэтому родительская интуиция подсказала перевести разговор в другое русло:

– Я вижу: у тебя прорезался естественный интерес к противоположному полу. Мой совет – не тяни с женитьбой. Чем все мы будем моложе – тем легче растить следующее поколение. И в материальном отношении тоже.

– Нет, к такому повороту я ещё не готов, – поспешил увернуться Петя.

– Тут никакой специальной подготовки и не требуется. К браку нас готовит вся наша жизнь. Двадцатилетний мужчина, без пяти минут специалист с университетским образованием, по определению – законченный жених.

– Остаётся самая малость: выбрать невесту, – продолжал упираться сын.

– Ты правильно сказал: выбрать. Из всех претенденток остановиться на той, с кем тебе хорошо – вот и вся премудрость. Ты же человек рациональный и должен понимать: чем тратить силы и время на всякие гулянки, лучше начинать налаживать семейную жизнь. Даже если опыт окажется отрицательным, он обязательно пригодится позднее: как мы часто видим, далеко не у всех получается с первого раза.

– Скажи, папа, а почему тебя это так сильно волнует? – уцепился за последнюю соломинку Петя.

– Потому что мне не всё равно, кто будет продолжать мой род, – повторил Александр вслух крепко застрявшую в его сознании мысль. – Пока я на этой земле, по закону природы, считаюсь его главой и несу за него ответственность как перед предыдущими поколениями, так и перед последующими.

– Ты прав: над этим надо подумать, – с напускной серьёзностью изрёк Петя, чтобы отвязаться от отца, но тот, услышав эти слова, разразился таким закатистым смехом, что не на шутку перепугал сына.

Алиса в воскресенье проснулась очень поздно, в начале первого, и чуть не расплакалась от досады. Квартира уже второй день подряд пустовала, и даже некому было её разбудить. Раньше функции петуха исполняла шумная улица под окном, но недавно вставили такие звуконепроницаемые стеклопакеты, что стало как в склепе. Родители разъехались по разным городам, домработница вела личную жизнь, а ей даже не с кем отвести душу.

Вчера они ходили с подругой на концерт. С подругой! Что толку от этих балаболок в двадцать лет! Послушали вместе музыку, посидели потом недолго в кафе и разъехались по своим норкам. Пора, видно, заводить не подругу, а друга. Пора зрить в корень, но даже с филологической, наиболее авторитетной для неё точки зрения, корень в слове подруга – друг.

Алиса росла несовременной девочкой. Рок-музыку не любила: предпочитала классическую, вместо дискотек посещала балетные спектакли, под включённый телевизор чаще всего читала книгу. Больше всех любила современных зарубежных авторов: Джона Апдайка и Питера Акройда, Гюнтера Грасса и Уильяма Тревора, Кадзуо Исигуро и Салмана Рушди, Габриэля Гарсиа Маркеса и Марио Варгаса Льоса, Мишеля Турнье и Паскаля Киньяра, Торгни Линдгрена и Жозе Сарамаго, Милорада Павича и Милана Кундеру. Но истинным богом над этими апостолами возвышался неподражаемый Джон Фаулз. Она проглотила все его переводы, включая «Кротовые норы», и даже замахнулась на некоторые оригиналы, благо английский с юных лет знала неплохо. Модными Коэльо и Мураками не увлекалась совсем. Недолюбливала и женскую литературу (не женские романы, которые вообще никакая не литература, а творения авторов одного с ней пола). Некоторые её образчики просто раздражали. Например, «Пианистка» Эльфриды Елинек (кстати, почему мужская форма Елинек, а не Елинкова: фамилия ведь явно чешская). Неужели и она может превратиться в такую же мрачную, озлобленную особу, как эта Эрика Кохут? Одна лишь мысль об этом заставляла вздрагивать. И в то же время история закомплексованной учительницы музыки служила хорошим уроком: нельзя замыкаться в себе, нельзя подавлять природные инстинкты.

Да, и в отношениях с мужчинами тоже проявлялась несовременность Алисы. Её женскому самолюбию льстило внимание людей старшего возраста: преподавателей, знакомых родителей, соседей по квартире и даче. Единственный сексуальный опыт она приобрела в общении с почтенным отцом семейства, нисколько не претендовавшим не только на руку и сердце, но даже на мало-мальски продолжительный роман. Пугливым он оказался не в меру и равно боялся как Алисиных родителей, так и собственной супруги. В первый раз всё получилось очень романтично и изысканно, вполне достойно ритуала посвящения в главную тайну бытия. Второе и последнее свидание прошло скомканно, сумбурно и не доставил даже маленькой толики того удовольствия, с которого всё начиналось. С тех пор никаких мужчин она близко к себе не подпускала. О молодых не шло и речи: лишь с добропорядочными стариками можно быть относительно уверенной, что не заразят, не изнасилуют и не наградят нежеланным подарком. Да и эгоизма у людей в возрасте поменьше: они, скорее, думают о наслаждении, которое дают, чем о том, которое получают. Правда, эта мысль, за отсутствием пищи для сравнения, была плодом её собственной фантазии.

Но природа брала своё, и в редкие минуты, свободные от чтения, университетских и домашних занятий, театра или концерта, она ощущала животную тоску по мужской упругости, казавшейся ей очень привлекательной и забавной игрушкой, а вовсе не инструментом воспроизводства человеческого рода. В такие мгновения она снимала с полки массивные альбомы и вожделенно рассматривала фотографии скульптур античных времён и эпохи Ренессанса, мысленно пытаясь представить спящие гениталии героев в момент их пробуждения. Вот и сейчас в абсолютно пустой квартире ей захотелось оживить какого-нибудь Давида. Хоть приглашай мальчика по вызову.

А что, хорошая идея. Она полезла в интернет. Да там их хоть пруд пруди. Правда, причиндалы свои до конца не демонстрируют, но можно не сомневаться в их красоте. И вообще, чертовски удачно получился у Природы этот сгусток вен и мышц, дополненный такими двумя соблазнительными вещицами снизу!

Так что, пригласить? Удовольствие, в общем-то, недорогое и ни к чему не обязывающее. Даже не обязательно при этом биться в поту, высекая искру удовольствия: можно всё потом проделать самой, в одиночку, без этих прыжков на диване.

Но немного страшновато: дома ведь никого нет. Вдруг окажется маньяком? Или грабителем? Или, что вероятнее всего, наводчиком? Квартира у них большая, богатая, а мужчины вряд ли занимаются проституцией от большого достатка. Значит, и этот будет из числа материально нуждающихся. Наверняка к тому же приезжий. Такой может убить, обчистить, унести жёсткий диск с наводящими на него следами, и всё шито-крыто.

Нет, чужие для такого не годятся.

Она собралась было звонить своему первому и единственному, но вспомнила, что сегодня воскресенье, а он из соображений личной безопасности дал ей только служебный номер (у меня дочь старше тебя, объяснял чуть ли не на коленях, может взять трубку и обо всём догадаться).

Кого же позвать?

Петя пытался вникнуть в речи делегатов Двадцать восьмого съезда КПСС и по ним классифицировать выступавших по разным группам. Не по двум, как принято в ситуации прямого противостояния: красные и розовые, а по стольким, сколько различных оттенков в позициях он уловит.

Но ничего интересного в голову не лезло. Там просто не было свободного места, потому что из неё не выходили совершенно новые для него заботы. Во-первых, ошарашившее отцовское признание заставляло задумываться о завтрашнем дне. Менять сытую благополучную жизнь на жалкое прозябание ему совершенно не хотелось. Ещё вчера о будущей работе он и не помышлял. Смутно рисовался контур научно-преподавательской деятельности, без особого напряга, исключительно ради карьеры, а не для добывания средств к существованию. Пахать, как лошадь, он совсем не собирался. Может быть, отцу к пятидесяти годам станет всё равно, жить на пять тысяч долларов или пять тысяч рублей, но в двадцать с небольшим нищенствовать человек точно не готов.

К тому же этот дурацкий разговор о женитьбе. Если через два-три года семья окажется на мели, то о какой жене и детях может вообще идти речь? Грудного младенца поднимет и простой бюджетник, а вот одевать, развлекать и учить без больших денег сегодня нельзя никак, и основные расходы начнутся как раз лет через пять, когда все они сядут на грошовые преподавательские ставки. Ну и системку создали эти ельцины-путины! И ещё говорят о каком-то рынке. Да ни в одной стране с рыночной экономикой профессор (а там любой вузовский преподаватель профессор) не бедствует. И не только в Европе, а даже ни в какой Уганде-Руанде подобного не происходит. Кто и за что так наказал Россию?!