Текст книги "Комплект книг: Красная таблетка. Посмотри правде в глаза / Красная таблетка-2. Вся правда об успехе / Троица. Будь больше самого себя"

• ему трудно заинтересоваться чем-то, если его это «не впечатляет» (то есть, нет тут любопытства «конструктора» и социальной ответственности за дело «центриста»);

• он теряет интерес, когда нужно переходить от действий в моменте («здесь и сейчас») к системной и долгосрочной деятельности;

• наконец, он иногда слишком всё зацикливает на себе – насколько то или иное дело лично ему может быть полезно, нравится оно ему или нет, как он в нем выглядит со стороны и т. д., и т. п.

С другой стороны, в этом «субъективизме» мышления «рефлектора» и заключено его основное достоинство.

• Во-первых, «рефлектор» всегда видит цель (если, конечно, он к ней и в самом деле движется, она его ворожит, если он, так сказать, её хочет, в неё влюблён).

«Конструктор», например, может настолько увлечься своей конструкцией и выстраиванием мыслей, что совершенно забывает о том, что у этого его занятия была какая-то изначальная цель и было бы вообще-то неплохо получить искомый результат. Как следствие, получается много деятельности ради деятельности, а вот выхлоп может оказаться сомнительным.

«Центристу» же, в отличии от «рефлектора», часто неловко иметь «свою цель». Он, как существо глубоко социальное, очень волнуется, чтобы цель была «общей», или даже просто «для других людей» (это даёт ему ощущение, что он имеет право быть в соответствующей стае, заслужил его).

В результате «центрист», зачастую, сам себя опутывает бесконечными социальными обязательствами, ждёт благодарности (хотя ему её никто и не обещал) и расстраивается, что «забывает о себе». Хотя, на самом деле, он о себе не забывает, а просто преследует как бы косвенную цель – улучшить к себе отношение у членов соответствующей группы.

С «рефлектором» такого не случается – если он что-то делает, он знает, что он делает, а главное зачем он это делает, и как сделать так, чтобы побыстрее добраться к цели. Так что, он не против, если представится такая возможность, и лишние углы срезать, и «ход конём» использовать.

• Во-вторых, «рефлектор» никогда не теряет связи с реальностью – он не уходит в абстрактные рассуждения как «конструктор», и не ищет в ней «сущностей», которых там нет.

Ирония в том, что именно «рефлекторы», как правило, производят впечатление предельно далёких от реальности. Окружающим может казаться, что они постоянно витают в облаках (что правда, но об этом позже), а ещё совершенно не думают о будущем (и это тоже так).

Всё дело в том, что хотя «рефлектор» и находится всегда на острие жизни, но это острие его жизни, а не то, как её – эту его жизнь – представляет себе кто-то другой, со стороны. Он чувствует, переживает, реагирует на всё, что происходит.

Да, он делает это по-своему, да, это соответствует только его целям, опытам, мировосприятию, потребностям, интересам и т. д., но это именно связь с реальностью, с тем, что происходит на самом деле – чувствование её (пусть и лишь в отдельных фрагментах, моментах, аспектах).

У «рефлектора» нет долгосрочных планов, его план – произвести эффект, впечатлить, озадачить, застать врасплох. А если у него не получается, то он страдает, мучается, жизнь становится ему невыносима.

Если же он и вовсе терпит поражение (как ему кажется, по крайней мере, и пусть лишь по какому-то частному моменту), то и свести счёты с жизнью хочет немедленно. Впрочем и к счастью, он, как правило, всегда находит возможность вывернуться и снова найти в реальности цели, ради которых он будет жить дальше.

Да, «рефлектор» не стратег, поэтому часто оказывается в затруднительном положении (в неловких и конфликтных ситуациях), из которого, впрочем, всегда находит способ выпутаться, зачастую – тем самым «ходом конём», или даже перевернув доску верх дном.

Но в том-то всё и дело, что ему почти всегда это удаётся! И удаётся именно потому, что он не покидает, так сказать, пределов реальности (даже окончательно, казалось бы, улетая в облака).

Он не будет тонуть под тяжестью своей конструкции, как, бывает, случается с «конструктором», он не будет стоять на капитанском мостике тонущего корабля, потому что это «его ответственность», как это сделал бы «центрист». Он найдёт способ выкрутиться.

Таким образом, связь с реальностью является, как это ни странно, в случае с «рефлектором» обратной стороной его субъективизма.

• Наконец, в-третьих, связь с реальностью делает «рефлектора» невероятно чувствительным к деталям, к нюансам, к оттенкам и качествам.

Специфическое ви́дение «центриста» зашорено обнаруживаемой им «сущностью». Даже отсутствуя, даже будучи выдуманной и привнесённой в реальность, она всё равно умудряется диктовать ему то, как надо воспринимать реальность, относиться к ней, понимать и интерпретировать её.

Специфическое ви́дение «конструктора», в принципе, имеет очень малое отношение к реальности – он её постоянно для себя конструирует, основываясь на совершенно абстрактных, зачастую, закономерностях.

Положа руку на сердце, «конструктору» его собственная, сконструированная им реальность нравится куда больше, чем та, с которой ему бы пришлось иметь дело, если бы он был устроен иначе. Так что тут без вариантов.

Но вот «рефлектор» жаден до реальности, и пусть он, опять-таки, воспримет её очень субъективно – на свой вкус, в связи со своими интересами и целями, но он будет воспринимать именно проявления реальности, а не виртуальные сущности или абстрактные концепты.

Более того, вполне возможно, что в процессе этого своего восприятия он слишком увлечётся какими-то деталями, малозначительными нюансами, не увидит картины целиком и, тем более, не задумается о последствиях своих решений.

Но факт остаётся фактом: «рефлектор» обращает внимание на то, что происходит на самом деле, и это, подчас, делает его способ сборки интеллектуальных объектов весьма существенным, важным и интересным.

То есть тут, опять-таки, палка о двух концах: с одной стороны, реальность интересует «рефлектора», он способен её видеть (рефлексировать её), но, с другой стороны, он, конечно, сделает это в рамках своих узких интересов и целей, что, если соответствующий масштаб недостаточен, приведёт, опять-таки, к узости ви́дения и неизбежным в такой ситуации ошибкам.

Итак, ментальные модели, создаваемые «рефлекторами», характеризуются субъективизмом, но если мы знаем, каков этот субъективизм, в чём он собственно состоит, и сделаем поправки на него, то мы, проведя, так сказать, «обратную разработку», можем получить весьма точные данные о реальности, с которой «рефлектор» имел дело.

Переводя это на физиологический язык, можно сказать так: если «рефлектор» пользуется для анализа ситуации оголённой, так сказать, подкоркой, не будучи скованным социальным инстинктом (как «центрист») и диктатом префронтальной коры (как «конструктор»), то мы видим в её реакциях непосредственный отклик на воздействия окружающей среды.

А потому стоит нам только учесть то, каким образом данная конкретная подкорка запрограммирована реагировать на те или иные стимулы, и мы по её реакциям сможем понять, какие в реальности стимулы на неё воздействовали. То есть это своего рода доступ к реальности, обычно скрытой от нас.

Это чрезвычайно важно понять, прежде чем переходить к вопросу о том, каким же образом думает, так сказать, дефолт-система мозга «рефлектора».

Отчасти мы этого, конечно, уже коснулись, когда говорили о том, какова структура «внутренней стаи», которую создаёт «истероид». Отличие этой структуры состоит в том, что она удивительно неструктурна.

То есть, структура в этой системе, конечно, есть, но её системность и целостность обусловлена лишь тем, что в ней есть сам «рефлектор». И это, наверное, было бы просто понять, если бы не тот факт, что само наше «я» (ощущение нашей «личности») является производным этой нашей «внутренней стаи».

Иными словами, если мы смотрим на элементы, разворачиваемые дефолт-системой мозга «рефлектора», то они выглядят как какой-то фейерверк, у нас нет ощущения, что в этом хаосе можно найти какие-то жёсткие и понятные закономерности.

• У «центриста» в дефолт-системе скопления отдельных «семейств», где каждый элемент поясняется друг через друга, а сами «семейства» через другие «семейства» системы, в результате чего всё оказывается связано со всем и всё объясняется через всё прочее.

• В дефолт-системе «конструктора» мы обнаруживаем строгие закономерности, которыми он организует, упорядочивает и кластеризирует внутренний хаос её элементов, буквально насильственным образом превращая её в «структуру».

• А вот системность в дефолт-системе «рефлектора» можно обнаружить только в том случае, если мы поместим в его «внутреннюю стаю» его самого. И тогда сразу с ней обнаружатся все отношения взаимозависимости между всеми её элементами – через отношения с самим нашим «рефлектором».

Проблема, как я уже сказал, возникает из-за того, что само «я» (личность) «рефлектора» как некий субъект, воспринимающий самого себя, является производным этой своей «внутренней стаи».

Иными словами, перед тем, как он ощутит себя самого неким «я», его «внутренняя стая» должна обрести целостность и системность (а он будет, соответственно, её производной), но она способна обрести эту целостность и системность только после того, как мы поместим в неё это «я».

В общем, это замкнутый круг, по которому и движется «рефлектор»: он как бы постоянно не совпадает с самим собой – только ему кажется, что он обрёл себя, как он тут же теряет это ощущение, и должен собираться снова.

Это такой «синдром феникса», если хотите: бесконечное умирание и возрождение, но, с другой стороны, это и постоянное обновление.

Вот почему у «рефлектора» семь пятниц на неделе, а то и на дню. Его настроение может колебаться, как маятник, а мысли, которые он думает, могут меняться от этого самого настроения – с плюса на минус и с минуса на плюс. То весь мир прекрасен и удивителен, то просто катастрофа и ад кромешный.

Жить в таком состоянии непросто, эти колебания настроений и перемена мнений тягостны для самого «рефлектора». И единственный способ, которым «рефлектор» способен внести хоть какой-то порядок в это колеблющееся безобразие, – это нарративизация, или органический сторителлинг.

Чтобы понять, есть ли в вас «рефлектор» (а точнее – насколько сильно он в вас выражен), попытайтесь ответить на вопрос – можете ли вы увидеть придуманную вами историю?

Не просто придумать и сказать, в чём её суть, не просто увидеть в ней рациональное основание и развитие сюжета, а именно увидеть – в картинках, с эмоциональной окраской, в декорациях, с действующими лицами, которые буквально что-то говорят или делают у вас в голове.

Если да, то, скорее всего, ваше мышление в значительной степени – мышление «рефлектора».

Как показал ещё в 2007 году нейробиолог Демил Хассабис[87]87
  По совместительству Демил Хассабис является основателем одной ив самых успешных компаний по разработке искусственного интеллекта DeepMind, которая была приобретена Google и уже под этим брендом выпустила в свет знаменитый компьютер AlphaGo, впервые победивший ведущих мировых игроков в го.


[Закрыть] с группой исследователей, наша дефолт-система мозга – прекрасная рассказчица, складывая интеллектуальные объекты один с другим, она производит на свет удивительные истории.

И лучшим образом это так работает именно у «рефлекторов».

Если «центристам» и «конструкторам» надо намеренно, через-сознательно, так сказать, придумывать истории, побуждать свою дефолт-систему к сторителлингу, то у «рефлекторов» этот процесс идёт спонтанно (недаром Иван Петрович Павлов называл их «художниками»).

Им достаточно какого-то небольшого эмоционального всплеска из подкорки, и элементы в их дефолт-системе тут же выстраиваются в нарративый ряд, который становится для самих «рефлекторов» буквально видимым, ощущаемым.

«Рефлекторы» переживают возникающую в них историю, словно бы она происходит с ними прямо сейчас. Причём, часто именно сейчас она и происходит, потому что они её на ходу и придумывают (даже если рассказывают о том, что случилось с ними когда-то в прошлом).

ГЕНИАЛЬНОЕ СОЧЕТАНИЕ

Показательно, как «рефлекторы» вербализируют возникающие в них истории (нарративы). Если перед нами чистый «рефлектор» («рефлектор», так сказать, по преимуществу), то мы услышим пересказ серии образов.

Они складываются для «рефлектора» в некую картину, диораму, но в речи это будет лишь набор прилагательных – «яркий», «пугающий», «страстный», «огромный», «загадочный» и т. д., и т. п., отражающих состояние его подкорковых структур.

Если же у «рефлектора» силён, плюс к этому, и «конструкторский» вектор, то его история приобретёт структурный вид.

В ней появится развитие сюжета, драматургические арки, взаимосвязь отдельных линий повествования, а возникающие в рассказе образы будут подчёркивать и дополнительно высвечивать суть происходящего.

Впрочем, сама «суть» появится только в том случае, если в нашем «рефлекторе-конструкторе» живёт также и «центрист», способный придать рассказываемой истории смысл, целостность, внутреннюю завершённость, связь с социальной реальностью (то есть, социальную актуальность) и полноту.

В таком виде «рефлектор-конструктор-центрист» – это уже настоящий литературный гений, если, конечно, он владеет ещё чувством языка, за которое отвечают уже другие, специализированные под эту функцию отделы мозга. Если же языковая функция недостаточна, то у такого смешанного типа открываются перспективы в области режиссуры или продюсирования.

Ведущим типом мышления в научной области является «конструкторский», позволяющий человеку организовывать эмпирические знания. Если же этот тип мышления будет органично дополнен мышлением «центриста» и чуть-чуть «рефлектора», то научное исследование, проведенное таким человеком, будет ухватывать некую сущность в реальности, которая прежде оставалась незамеченной – например, постоянная Макса Планка, гипотеза Анри Пуанкаре или специальная теория относительности Альберта Эйнштейна.

Если же мы говорим про выдающихся специалистов в области социального управления и бизнеса, то для них приоритетным типом мышления является мышление «центриста», но социальная организация не пойдёт без «конструкторского» дополнения, а «бизнес» – без значительной доли «рефлектора» с его жадностью в достижении усмотренной в реальности цели.

Если бы Махатма Ганди, Нельсон Мандела, Вацлав Гавел и Михаил Горбачёв были бы лишь «центристами», они бы, рано или поздно, встроились в диктуемые обществом правила игры.

Им была необходима «конструкторская» нота, чтобы продолжать настаивать на существовании «закономерностей», которых в соответствующих обществах, которые они взялись реформировать, на момент начала их политической деятельности не существовало.

Конечно, и среди бизнесменов вы найдёте и мощных «конструкторов», таких, например, как Уоррен Баффетт или Билл Гейтс, но эти люди и стали-то бизнесменами не потому, что хотели заниматься «бизнесом».

Баффетту просто с детства очень нравилось производить деньги из денег (в этом есть своя «конструкторская» красота), а Гейтсу программировать компьютеры, но потом, как говорится, закрутилось и понеслось на первые места списка Forbes.

Однако же, куда более бизнесовыми – склонными к риску и провокации, страстными и эгоцентричными бизнесменами являются, конечно, «рефлекторы».

Вспомните экстравагантных и даже взбалмошных, на первый взгляд, Стива Джобса, Дональда Трампа, Амансио Ортега (основателя Zara) или Джеффа Безоса (основателя Amazom). Это существа с бегущим впереди них самих «рефлекторством».

Так или иначе, все типы мышления являются взаимосвязанными, каждый вносит свой вклад в конечный результат. И что можно сказать с абсолютной уверенностью: если бы не способ мышления «рефлектора», раз уж о нём сейчас речь, то вряд ли результаты нашей деятельности могли бы обретать свойство ценности, значимости.

Без яркой подачи даже великие идеи погибают, к сожалению, без следа.

Вместо заключения
Три в одном

В реальном употреблении выражений мы движемся как бы окольным путём, идём переулками; при этом, возможно, мы видим перед собой прямую улицу, однако не можем ею воспользоваться, потому что она постоянно перекрыта.

ЛЮДВИГ ВИТГЕНШТЕЙН

Читая эту книгу, вы познакомились с тремя типами мышления, тремя способами сборки интеллектуальных объектов, с теми тремя видами моделей реальности, которые производит наш мозг.

Логику этих способов легче понять, анализируя поведение людей, поэтому я столь подробно объяснял, чем «невротик» отличается от «шизоида», «шизоид» от «истероида», а «истероид» от «невротика».

В каждом из нас есть по толике от каждого из типов, но какой-то один всегда вырывается вперёд и диктует остальным свои правила.

Хорошо это или плохо? В чём-то, наверное, хорошо. По крайней мере, мы более предсказуемы для окружающих. Но лучше, конечно, если бы могли использовать ресурс своего мозга на полную катушку.

А для этого наша дефолт-система мозга должна научиться собирать интеллектуальные объекты трёх разных типов, а затем – одну и ту же реальность тремя разными способами.

Сейчас я попытаюсь объяснить, что это значит.

Представьте, что перед вами стул. Мы третий раз к нему обращаемся, так что на этот раз я выбрал конкретный – мой любимый, Винсента Ван Гога.

Если вы используете стратегию «центриста», то, конечно, вы усмотрите в этом стуле «сущность стула». На самом деле, никакой сущности у стула, конечно же, нет. Но у нас есть какое-то внутреннее понимание стула – этот, почти мистический, эйдос Платона.

«Центристы», вообще говоря, неисправимые платоники – для них, в каком-то смысле, сущность стула даже первична по отношению к любому другому конкретному стулу.

Поэтому даже не важно каков, на самом деле, тот или иной объект, если он стул – «центристу» этого вполне достаточно.

Что такое эта «сущность»? Откуда она берётся? Почему «центристы» так в неё верят? Этот специфический навык – наше эволюционное приобретение, благодаря которому психика человека умеет выделять в окружающем мире функциональные единичности.

Это, можно сказать, закон эссенциальности. И он столь же фундаментален для нашей психики, как и «принцип доминанты», «динамической стереотипии» или, например, «отношение фигуры и фона».

Но «центрист», в отличие от представителей двух других типов, не только умеет усматривать эту «сущность» (в вещах, событиях, других людях), но и превращает её в краеугольный камень своих моделей реальности.

Из этой «понятности» он и исходит: сущность ясна, а всё остальное – нюансы, внешние проявления, следствия того, что уже эссенциально и так есть.

Но как организовать это содержание, скрывающее за собой сущность? Как увидеть в этом содержании структуру и порядок? Как создать правила, которые помогут нам ориентироваться в море столь многоликой и разнообразной эмпирии?

Тут на помощь к нему приходит «конструктор», который взглянет на результаты работы «центриста» и скажет: «Ага, это нечто, что люди называют “стулом”! Интересно, почему это?»

«Конструктор» примется рассуждать над соответствующими закономерностями (которые, впрочем, так же как и «сущности» «центриста», являются продуктом его ума).

Он выявит целый комплекс элементов и взаимосвязей. Например, он скажет, что у стула должна быть сидушка, а также спинка и ножки – «ведь, в противном случае, стул не был бы “стулом”!»

«Центриста» это умозаключение, вероятно, несколько удивит. Спорить он, вероятно, не будет, но скажет, что ведь и пенёк на опушке леса, и ступенька на лестнице могут выполнить роль стула…

Настанет время изумляться «конструктору». Проанализировав ситуацию, он скажет, что пенёк, вследствие отсутствия у него спинки, больше похож на табурет. Подумав ещё, он заявит, что сохраняется проблема с ножкой, потому что сидушка окажется верхушкой ножки, а из этого непонятно, можно ли считать, что ножка у пенька есть…

Со ступенькой у «конструктора», как вы понимаете, возникнут ещё большие проблемы. Там ведь, вроде бы, и спинка даже есть (торец вышестоящей ступеньки). Но если каждая ступенька – это стул, то что же такое «лестница»?..

Вероятно, «центрист» к этому моменту совершенно потеряет интерес к происходящему, потому что ему «всё и так ясно», а все эти усложнения попросту ни к чему – мол, я вижу в этих вещах стул: стул – это всё, на чём сидят, а всё остальное – детали.

В этот момент на сцене появится «рефлектор», который произведёт неизгладимое впечатление на «конструктора» тем, что ответит ему на вопрос о ступеньках: «Это же амфитеатр!»

«Конструктор» посмотрит на него заворожённо. Но через мгновение уже задумается, а не являются ли сидения в амфитеатре вытянутыми «диванами»?..

И пока он углубляется в свои новые рассуждения, порождённые дополнительными вводными, «рефлектор» уже весь в восхищении – какой же невероятный и чувственный стул на этой картине! Потрясающе, восторг и всяческая невозможность!

«Центрист» обрадуется, что, наконец, кто-то его понял: в стуле увидели стул, какое счастье! Но радость «рефлектора» выведет «конструктора» из оцепенения, и он уставится, наконец, на картину: «И правда, тут что-то не то! Но что не то? Ах да, не соблюдены пропорции!»

Пока он размышлял над абстрактными характеристиками «стульев», «диванов», «табуреток», «пеньков», «амфитеатров», «ступенек» и т. д., пытаясь определить, что всё это значит, оказывается, что на картине-то – невозможный стул!

Если мы его воспроизведём, следуя данному чертежу, то он непременно упадёт! Всё, мы снова временно теряем «конструктора». Ему надо это осмыслить.

На сцене остаются «центрист» и «рефлектор». Осчастливленный тем, что он наконец понят, «центрист» начнёт строить с «рефлектором» стаю: раз ему интересна картина, то надо ему о ней рассказать, чтобы создать общее пространство коммуникации!

«Нравится, да? – спросит он у “рефлектора”.

– Ну конечно, это же Ван Гог! У него все стулья невозможные! Это уникально-сущностные стулья Ван Гога, ни с чем не перепутаешь!»

«Рефлектора» тут же заинтересует, почему с Ван Гогом именно так, потому что «Ван Гог» – уже само по себе – звучит очень по-эстетски, кроме того, непонятно, почему Ван Гогу столько внимания (его заслуживает сам «рефлектор»!), и вообще «в этом что-то есть».

«Центрист», почувствовав свою нужность и социальную ответственность, тут же вспомнит о том, кто такой Ван Гог, каким он был человеком, какая у него была тяжёлая судьба – картины не продавались, с женщинами не складывалось, психическая болезнь, опять же…

Но где-то на фразе «картины не продавались» (после чего «центриста» чёрт дёрнул сказать, что сейчас такие стулья стоят на Sotheby’s миллионы долларов), «рефлектор» теряет к нему всякий интерес – он внимательно изучает полотно и пытается понять, как бы сделать что-то подобное: «Что заставляет людей платить за эту жуть такую кучу денег?!»

В этот момент просыпается «конструктор»: он всё знает о том, как организован рынок современного искусства, о том, кто такие импрессионисты, экспрессионисты, а также и то, что суммы на Sotheby’s исчисляются в фунтах стерлингов, а не в долларах.

«Центрист» снова начинает скучать, поскольку социальная ткань его общения с товарищами разрушена, сущности вангоговских стульев им неинтересны, а сам он, вроде как, никому не нужен – а как же хотелось командной работы!

«Рефлектор» и вовсе начнёт раздражаться. Во-первых, всё внимание его товарищи уделяют теперь Ван Гогу. Во-вторых, для него самого нет в этом месте пространства для творческого манёвра. В-третьих, сколько вообще можно об одном и том же!

Но где наш «рефлектор» не пропадал… Окинув взором происходящее вокруг него безобразие, у него родится гениальная мысль создать производство странных стульев, забрендировать их «Ван Гогом», продать их миллион миллионов и стать лидером списка Forbes, чтобы потом купить Sotheby’s!

В голосе «рефлектора» послышатся нежные, чуткие, трогательные нотки… Да, это он пошёл соблазнять «центриста», чтобы тот его план проработал и реализовал. В конце концов, это же бизнес, производство, логистика, а потому кто-то должен заняться другими людьми в этом деле (без них, к сожалению для «рефлектора», никак нельзя).

Итак, «центрист», очарованный обаянием «рефлектора» и множеством правильных слов (про «команду», «боевой дух», «плечо товарища» и важность давать людям «стулья»!), уже мчится к «конструктору».

Хотя самому «центристу» очень скучно слушать про ножки, сидушки и прочие спинки, сейчас это важно для дела. Без него «конструктор» до результата никогда не доберётся – всё время будет куда-то уползать в сторону.

В общем, «центрист» берёт на себя «конструктора». Он будет его теперь системно реконструировать (благо с зеркальными нейронами у «центриста» всё очень хорошо) и направлять.

А «конструктор» применит весь свой интеллектуальный потенциал для производства невозможных стульев, и, вы удивитесь, всё-таки заставит их стоять, не падая. В общем, тут много работы…

Что же делает в этот момент наш «рефлектор»? Конечно, он придумывает маркетинговую стратегию! Да что там придумывает, он уже видит себя, идущим по ковровой дорожке Каннского кинофестиваля – вспышки фотоаппаратов, крики толпы…

Сегодня здесь долгожданная мировая премьера! Тарантино презентует свой новый шедевр: «Стулья, деньги, два ствола. Ван Гог be back!». Наш «рефлектор», конечно, автор идеи, продюсер… Ну и чего мелочиться?.. Исполнитель главной роли!

Сколь бы шуточной ни казалась рассказанная мною история, в бизнесе, в науке, в общественной жизни, да и в жизни вообще всё так и работает.

Успех приходит к сообществам людей, которые, сочетая разные способы сборки моделей реальности и создавая таким образом максимально сложные интеллектуальные объекты, способны воздействовать на реальность как таковую.

Воздействовать на реальность, производить в ней изменения – в этом конечная цель и смысл нашего мышления.

И если вы способны обнаружить в самих себе, а затем оттренировать каждый из этих способов сборки интеллектуального объекта, вы станете больше самих себя, имея возможность – вслушайтесь в это! – менять мир.

Так что, вот вам схема, которой я поделюсь с вами напоследок:

Это стул. Да, именно так он и выглядит, если бы мы могли заглянуть в дефолт-систему нашего мозга.

• В центре – пустой внутренний контур: это его эссенциальная, усмотренная нами сущность, или, если угодно, потенциальный стул.

В реальности он может казаться хоть стулом Ван Гога, хоть стулом Филиппа Старка, а может быть обычным стулом, на котором вы сейчас, возможно, сидите, или пеньком на опушке.

Но это всегда будет стул, по крайней мере, до той поры, пока есть вы.

• В середине – структурный средний контур. Линии в нём схематично обозначают закономерности, которые организуют пространство фактов, имеющих отношение к нашему стулу.

Стульев, как вы понимаете, огромное множество – обычных, странных и разных. Но здесь – в этом контуре – вы найдёте закономерности, которые позволят вам считать стул, если он всё-таки стул, стулом: си душки, ножки, спинки и т. д.

• Наконец, снаружи располагается внешний контур – контур, так сказать, внешнего вида. В нём сосредоточены разные точки зрения на стул: одним он нравится, другим – нет, кому-то он кажется красивым, а кому-то отстойным.

Сколько людей, как известно, столько и мнений, но все эти мнения – об этом стуле. Богатство и разнообразие мнений приведёт к развитию, к изменениям, потому что задаст новый уровень вариативности: кто-то придумает дизайнерские стулья, а кто-то складные, кто-то превратит стул в произведение искусства, ну а кто-то воспользуется им для растопки буржуйки.

В любом случае, вы всегда имеете три этих контура взаимодействуя с любым объектом реальности, и вы должны об этом помнить: есть сущность (что это?), есть закономерность (как это?) и внешний вид (что это для меня?). И через это «что» внешний контур замыкается на внутренний.

Всё и всегда так. Вот, например, у этой книги есть «сущность» – нечто в ней, что определяет её индивидуальное существование. В книге есть и «структура» – набор фактов, собранных опредёленным образом в конструкт из закономерностей.

Наконец, есть то, каким образом я пытался сделать её интересной для вас, есть вы, и то, какой эта книга вам показалась: понравилась она вам или нет, показалась полезной или скучной, глупой и «многабукв».

Итак, всё и всегда связано одно с другим, но связано не линейно, а взаимно, как бы на разных уровнях организации, о чём нас, собственно, и предупреждает Людвиг Витгенштейн в цитате из «Философских исследований», которую я использовал в качестве эпиграфа к «заключению»: «возможно, мы видим перед собой прямую улицу, однако не можем ею воспользоваться, потому что она постоянно перекрыта».

Я благодарен вам за то, что, несмотря на неизбежные сложности, которые возникают у нас при прочтении текстов о мышлении (мышление сложно помыслить из него самого), вы дочитали эту книгу до конца.

И если уж так, то, полагаю, вы не расстроитесь, узнав правду об этой книге.

Конечно, она не сможет сделать вас гениальными – ни одной книге это не под силу. Более того, я даже не уверен, что в принципе могут существовать книги, которые способны сделать нас хотя бы просто умнее.

Ум – это социальная штука, так что вы не можете натренировать его, когда разговариваете сами с собой. Да, виртуальные собеседники, типа меня, – это неплохое развлечение для ума, но этого, к сожалению, недостаточно.

Если вы где-то поняли меня неправильно, я не смогу вас поправить; если же вы обнаружили что-то, что вам непонятно в моём тексте, вы не сможете задать мне уточняющий вопрос.

В этом, возможно, главная загвоздка мышления: оно, вроде бы, наше, происходит исключительно внутри нас, но для того, чтобы оно продвигалось, нужно, чтобы с нами кто-то разговаривал – какой-то другой человек.

Понимаю, что этот тезис контринтуитивен. Нам кажется, что мы думаем «сами по себе», но если вы внимательно рассмотрите все научные факты, изложенные в «Красной таблетке», «Чертогах разума», а теперь, наконец, и в «Троице», то вы увидите, что такое мышление невозможно.

Даже если вы ответственно занимаетесь каким-то серьёзным делом, научным проектом и т. д., и т. п., вы всё равно будете ходить по тем же дорожкам, которые уже однажды были протоптаны в вашей дефолт-системе мозга.

Сами по себе эти дорожки могут быть в вашей дефолт-системе очень хорошими, но проблема в том, что они те же самые.

То есть вы, сами того не понимая, постоянно воспроизводите одни и те же схемы, интеллектуальные автоматизмы. Как говорили когда-то о советской промышленности – что бы она ни выпускала, всегда получается автомат Калашникова.

Думаете не вы, думает ваш мозг – эта чёртова ДСМ. Нельзя решить и начать «думать по-другому». Хотя, конечно, заявить о решении можно, но вот думать по-другому у вас всё равно не получится.

Проще говоря, вам необходим собеседник – человек, который думает не так, как вы. И только пытаясь понять, как думает он, как думаете вы, и в чём разница, вы создаёте в своей дефолт-системе новые сборки, интеллектуальные объекты нового типа.