Текст книги "Абориген-дайджест"

Блуждающая пуля

Не знаю, как у вас, а у меня день рождения – самый поганый день в году. За день до него, тёплым майским воскресеньем бродил я по Нижнему в отвратительнейшем настроении. Дай-ка, думаю, подарю себе губную гармошку, чтобы играть на ней грустные песенки для самого себя.

Для начала купил самоучитель. Полистал: вроде ничего сложного. Затем купил и инструмент, самый дешёвый. Пошёл на откос над рекой Волгой, туда, где нет людей – в Нижнем много таких мест.

Подул. Выругался от счастья: полученные звуки мне очень понравились.

Таким был мой подарок себе на День Рождения. А на следующий день, когда я вернулся в посёлок, ко мне пришли семиклассники Шалов и Вошенко, принесли рулет, я купил сока – мы сели втроём за стол и устроили безалкогольную пьянку.

К тому времени я уже знал наверняка, что не останусь в посёлке ещё на год. Дело было даже не в истрёпанных нервах и не в том, что министр обороны грозился отменить все отсрочки (как минимум год у меня ещё был в запасе). Просто не умею долго торчать на одном месте. А год – это для меня невыносимо долго.

Обожаю уходить навсегда. Пропадать с концами, и – поминай, как звали. Таким образом я бросил несколько работ, мало на какой из них пробыл дольше двух месяцев. И никогда не был на одной и той же должности дважды. Администратор в компьютерном салоне, грузчик, корректор, гардеробщик, журналист, охранник, учитель, дворник… Кем я ещё не был, тем и стану в следующий раз. Может даже солдатом, если военкомат доберётся.

Я подал заявление об уходе. Формальным поводом было то, что назревает отмена отсрочки.

Никто не старался меня удержать, лишь директриса посетовала, что некому теперь будет быстро и красиво набирать на компьютере документы.

Физрук тоже не сильно горевал. Тем более, что к нему вскоре подселили нового соседа – парня-односельчанина, который стал работать в посёлке помощником лесничего. Сергей Евгеньевич заново обустроил жилище и вновь доказал, насколько далёк он от современной техники: купил на отпускные телевизор со встроенным видеомагнитофоном, а для слушания музыки – кассетник. Эпоха mp3 и DVD совершенно не затронула бедного физрука.

На прощание завуч Надежда Евгеньевна попыталась на меня, что называется, «наехать». Дескать, со многими классами мне не удалось пройти до конца учебник. Кто же будет это компенсировать? Я пошёл в контратаку: кто компенсирует мне моральный ущерб, нанесённый вашими прекрасными детьми? Стал приводить примеры разнузданного поведения на уроках. Завуч пыталась возражать, утверждала, что в другой школе я бы и месяца не протянул, но видно было, что крыть-то Надежде Евгеньевне и нечем. Потому и весь её «наезд» сам собой прекратился.

Что касается детей… Может быть, кто-то из них до сих пор не против как-нибудь со мной встретиться и поболтать о новостях. Бывшую одиннадцатиклассницу Вику Колбасникову иногда встречаю в Нижнем, где она воплощает свою мечту – учится на следователя.

Вот я и уволен! Вот и нет больше никакого Андрея Сергеевича, я снова просто Андрюха и снова свободен. Снова блуждаю. Точнее, несусь, словно пуля, которая ищет выход из тесного человеческого тела.

Теперь снова надо думать, как мазаться от армии.

Школа мне снится иногда. Без шуток: является в самых настоящих кошмарах, и мне, когда я осознаю, что вновь надо вести уроки, страшно до посинения. Особенно если в середине «сонного» урока обнаруживаю, что на мне нет штанов. В кошмарах такое бывает.

Дала ли мне что-нибудь работа в школе?

Многое знаю теперь о жизни русской глубинки. Лучше стал разбираться в человеческих характерах и типах, которых встретил множество. А ещё я теперь знаю, чем буду заниматься, если совсем нечего будет жрать и негде обитать. Сельским учителям предоставляется жильё, и с едой в деревнях перебоев нет. Что касается работы… Не фонтан, но жить можно. Думаю, если бы я остался в посёлке ещё на годик, то смог бы привыкнуть ко всему. В любом случае, если однажды буду вновь искать работу сельского педагога, постараюсь найти деревеньку поменьше, чтобы не больше четырёх-пяти человек в классе.

Здесь и заканчиваю эту маленькую повесть, в которой описал множество всяких гнусностей – но лишь потому, что сталкивался с ними каждый день. Да и не самое вопиющее я привёл в «Дайджесте». Кое-что пусть будет сюрпризом для молодых, полных надежд учителей, отправляющихся в сельскую местность нести просвещение. (Например, первоклассники, которые матюгаются, как сапожники, и швыряются кирпичами, норовя угодить тебе в голову.) Последний совет: если уж избрали эту дорогу, то будьте готовы к войне. Сражайтесь до конца, не уподобляйтесь мне, дезертиру.

На сём и разрешите откланяться. Меня ждёт дорога.

2006–2008

Эпилог. 2015

Со времени моего увольнения из школы прошло десять лет. Девять лет – с тех пор, как я написал черновик «Абориген-дайджеста».

Идея появилась у меня ещё во времена работы сельским учителем. Сперва боялся браться за это дело – не рано ли мне автобиографические вещи писать? Прочёл «Пустыню» своей доброй знакомой Василины Орловой и понял – никогда не рано.

В 2006 году «Абориген-дайджест», потеряв вторую часть названия «… или Записки халдея» и получив подзаголовок «документальное повествование», угодил в лонг-лист известной всероссийской премии «Дебют», и практически сразу же, благодаря руководству премии – на страницы журнала «Октябрь». Для публикации вещь сильно сократили – наспех, топорно, выкидывая важные по смыслу куски и целые главы, даже мне не показали. В декабре 2006-го сочащийся кровью, утративший связность текст появился на страницах журнала. До сих пор стыдно. И странно, что по итогам года журнал вручил мне премию, вместе со многими другими авторами, среди которых были известный интеллектуал Анатолий Вассерман и писатель Василий Аксёнов. Последний подписал для моей мамы книгу «Остров Крым», добавив к росписи: «Поздравляю с сыном!». М-да, старик Аксёнов нас заметил… и далее по тексту.

Получая премию, я сказал: «Только что на ваших глазах мне была выдана путёвка в жизнь» и поклонился залу. Это была моя первая серьёзная публикация, первая литературная награда. И первое знакомство с критикой. Некий неподписавшийся господин, делая обзор номера журнала, уделил мне целый абзац:

Всем плохо. Тенденция, однако.

Эта тенденция доходит до апогея в «документальном повествовании» Андрея Кузечкина «Абориген-дайджест». В двух словах: рассказчик (молодой горожанин с анархистскими наклонностями) идет работать учителем в сельскую школу. Он весьма подробно расписывает дикие привычки соседей, коллег по учительскому ремеслу и школьников (при этом ненавязчиво упиваясь собственной культурностью и прочими замечательными душевными качествами). Надеюсь, что повествование не до конца документально и что приведенные в нем имена-фамилии «придурочных» и «дебильных» учеников все же изменены (хотя от этого ненамного легче).

Специфический комплекс «я – виконт де Бражелон, а все вокруг меня – аборигены» как-то чересчур разросся…

Прочитав, пришёл в восторг. Бегал, счастливый, и всем совал под нос эту статью. Все почему-то думали, что меня надо жалеть. Почему, интересно?

Так забавно перечитывать «Дайджест» сейчас. Ах, посмотрите, какой я депрессивный и никем не понятый, какой я нонконформист, как бесстрашно я бросаю вызов системе и как красиво умею расставлять слова! (Безымянный критик был совершенно прав. За что премию дали – не представляю.)

Ещё забавнее – сравнивать себя тогдашнего с нынешним. Любящим мужем я всё-таки стал, и не в 35 лет, а в 31, а два года спустя – вполне профпригодным отцом. По-прежнему не пью и не курю. Депрессиями уже много лет не страдаю и даже не наслаждаюсь по причине их отсутствия. Губную гармошку освоил, как следует, и играю в нескольких местечковых группах. Вызовов системе больше не бросаю – мне и так хорошо. Мечту работать дома выполнил, хотя зарабатываю не творчеством, а журналистикой. Учителем трудиться больше не пойду, что бы ни случилось.

С бывшими учениками стараюсь не общаться. Они сами периодически меня находят в соцсетях, рассказывают, как дела.

Школу в посёлке закрыли. Как и следовало ожидать.

И мне действительно жаль её.