Текст книги "Пароль: «Вечность»"

– Пусть плывут, все равно мы уже почти в поселке, – сказал я.

Рыбари занимались своими делами внутри домов, ходили по мосткам, кто-то чинил сеть, несколько человек конопатили лодку посреди квадратной пристани.

Юна спросила:

– А если они набросятся, как только причалим?

– Вроде местные на нас не очень пялятся, – проворчал Чак. – Либо пока никто не услышал, что за нас награда назначена, либо не сообразили еще, что это мы и есть. А то б сбежались уже, гам бы подняли… Значит, причаливаем тихо, идем через поселок на ту сторону. Вернее – наискось так идем, чтоб к берегу выйти. А потом как и хотели: вдоль берега Соколиной чуток дальше отходим и там тихо ждем, пока катер подвалит. Он вот-вот здесь должен быть.

– А медведковские? – уточнил я.

– Они не прямо сейчас к поселку подгребут. Время есть.

– Но когда подгребут – увидят баркас и поймут, что мы где-то тут. Оставят плот, перейдут поселок, разделятся и станут прочесывать берег.

– Я надеюсь, катер монахов доплывет сюда раньше, – сказала Юна. – Если он вышел сразу после того, как я связалась с Храмом, то уже должен быть совсем рядом.

– Ну хорошо, но как нам пристать? Ни весла нет, ни…

– Эй! – донеслось со стороны поселка.

Нас несло к самой середине косо выступающего в воду причала. Перед ним торчали концы палок, воткнутых в дно, между палками тянулась веревка, украшенная клочками пестрой ткани, трепыхавшимися на ветру. От нее в воду уходили веревки потоньше.

На конце причала сидел, свесив ноги, костлявый парень в закатанных до колен штанах и косынке на голове. В одной руке он держал кривой тесак из лезвия косы, в другой шест с крюком на конце. Наверное, им рыбарь мог приподнимать участки сети между палками, чтобы проверить, есть ли улов.

– Куда претесь? – спросил парень хрипло.

– Знаменитое рыбарское гостеприимство, – пробормотал Чак. – И знаменитые рыбарские кривые ножи для потрошения вьюнов… Которыми также очень сподручно потрошить человеческое брюхо.

– У нас заглох двигатель, – громко сказал я. – Помоги причалить.

– Помо-очь… – протянул он. – С чего мне помогать?

– Иначе баркас сломает палки и порвет твою сеть, – пояснил я.

Рыбарь кивнул:

– Точно, отдадите мне свою скорлупу за это. И свою шлюху.

– Шлюху? – холодно повторила Юна Гало и огляделась. – Я не вижу тут ни твоей матери, ни сестры. Кого ты имеешь в виду?

Рыбарь сплюнул в воду. Перехватив поудобнее тесак, положил шест и подобрал ноги, готовый вскочить. Мы были уже совсем близко – еще немного, и широкий нос посудины начнет сминать сети. Я быстро огляделся. Людей вокруг много, но рядом никого, ближе всех женщина с бельем, слишком занятая стиркой, чтобы обращать на нас внимание, и мужчина в кресле-качалке… но он вроде заснул. Еще дети ползают, но они совсем маленькие.

Парень наблюдал, как мы плывем мимо причала. Настил с бортом разделяли всего пара метров. И лишь немногим больше оставалось теперь между носом баркаса и сетями.

– Не вздумай совать ему золотой, – тихо сказал мне Чак. – Слишком круто для этого места. Он позовет соседей, и они прирежут нас, просто чтоб посмотреть, нет ли у нас еще денег.

Рыбарь пружинисто вскочил. Я подхватил с палубы трубу, отошел немного назад и с разбега прыгнул через ограждение.

Глава 17

– Ну вот, трубу ты сломал. – Карлик склонился над лежащим навзничь рыбарем, на лбу которого вспухла большая шишка, а редкие грязные волосы, торчащие из-под косынки, потемнели от крови.

– И черт с ней, – пробормотал я, оглядываясь.

– Кто с ней? – не понял он. – Что это ты сейчас сказал? Черт – это что за мутафаг такой?

После короткой драки с рыбарем, закончившейся подсечкой и двумя ударами подзорной трубой, я при помощи шеста с крюком притянул баркас к причалу. Чак, прыгнувший за мной, привязал к ограждению канат, после этого Юна Гало перешла на причал, оглядела рыбаря и сказала:

– Надо его связать. А лучше сразу в воду сбросить.

Рыбарь застонал, не открывая глаз. Наклонившись, Юна сдернула с него косынку, скомкала и запихнула ему в рот. Семейство рыбарей по-прежнему не обращало на нас внимания. Или делало вид, что ничего не замечает.

Мы связали парня веревкой, найденной у стены сарайчика в начале причала. Внутри на козлах стояла легкая плоскодонка, там пахло смолой и свежими опилками.

Тесак для Чака оказался великоват, и я забрал его себе, хотя толком орудовать этой штукой без тренировки не смог бы: рукоять торчала под углом к изогнутому клинку, заточенному только с одной стороны, бить им следовало скорее как серпом, но для серпа он был слишком длинным.

Стемнело; тускло светились окна хибар, скрипели доски под ногами рыбарей, внизу гулко плескалась вода. Колесо обозрения высилось над поселком, окруженное неровным кольцом огней.

– Кто-нибудь из вас бывал здесь раньше? – тихо спросил я, когда, обойдя сарай, мы оказались в начале целого лабиринта настилов, мостков, домиков и проток между ними.

Юна покачала головой, а Чак ответил:

– Да я везде бывал, человече. И у рыбарей тоже, а как же. К нему надо идти, – он уверенно показал на колесо, – а дальше влево взять, так и попадем на берег.

Мы миновали несколько домов. Люди вокруг не обращали на нас особого внимания. Когда перешли очередной мосток, Юна сказала:

– Надо купить лодку.

– Зачем? – удивился Чак.

– Навстречу монахам поплывем.

– У нас же только золотые, – напомнил я. – А он говорит, их тут нельзя показывать.

– В кошеле Луки есть несколько мелких монет.

– Так почему ты раньше не сказала? – удивился я. – Мы могли бы просто заплатить этому малому, чтобы помог причалить, и мне бы не пришлось…

– Он назвал меня шлюхой!

– Ну так и что? – вмешался Чак. – А так он выпутаться может, веревка-то совсем гнилая, или его найдет кто-нибудь, развяжет – что тогда?

– Вам надо было сбросить его в воду, а не связывать, – отрезала Юна и отвернулась.

Я сказал карлику:

– Лодка – это хорошая идея, но нам оружие еще нужно. Мы даже не знаем, стреляет ли пистолет. Где здесь можно стволы раздобыть?

– Лавки в нижней части колеса есть. Одну, кажется, люберецкие кормильцы держат, скорее всего меняют там свои продукты на рыбу у местных. В другой, наверно, мелочовкой всякой торгуют. Да и оружие там должно быть. Только серьезных стволов тут не ищи, это бедное место, в лавках всякая дрянь.

– Нам бы сейчас все что угодно пригодилось. Успеем подняться туда до того, как сюда приплывут медведковские?

Карлик, оглянувшись, подергал серьгу в ухе.

– Да мутант его знает, человече! По всему, должны успеть, бандюки все же далековато были. Но, ползуна вам всем в глотку, не нравится мне это место! Не глядите, что здесь покойно так, по-вечернему, расслабленно, тихо и на нас вроде не смотрит никто. Рыбари на всю восточную Московию известны. Лиходеи они и душегубы. Думаете, только вьюнов ловят да торгуют ими? Нет, они и набеги устраивают в сезон дождей… Всем скопом на лодочки свои садятся да вдоль берега плывут, как поселок какой увидят – наскакивают ночью, всех вырезают, добро забирают. Короче, тревожно мне тут.

– Мне тоже здесь не нравится, но нам нужно оружие. И потом, ты знаешь, что впереди? Кто там по берегам может ночью шастать?

– Это да, – согласился Чак. – Без оружия ночью в Москве нельзя. И в лодке опасно, и пёхом.

Из окон домов лился свет, отблески его дрожали на волнах. Мы отошли далеко от места, где остался баркас, теперь колесо высилось прямо над нами.

Доска у меня под ногой с треском проломилась, ступня попала в прореху, и я едва не упал.

– Ты поосторожней, человече, – проворчал карлик. – В воде вьюнов полно. У них зубы как иголки такие, да еще и ядовитые. Если вцепится в тебя, а потом его отдерешь, зубы в мясе останутся, и надо побыстрее их вытаскивать, а то распухнешь весь и помрешь совсем.

Я успел поспать, пока течение волокло баркас к поселку, и чувствовал себя гораздо лучше. Вот только есть хотелось все сильнее. Будто прочитав мои мысли, Юна сказала:

– У меня уже голова кружится от голода.

– Если катер отплыл еще днем, то вот-вот будет здесь, на нем бы и пожрали, – отозвался Чак. – Ну ладно, ладно, не глядите на меня так, подымемся в эти лавки! Только быстро – покупаем жратву, первый попавшийся ствол и сразу сваливаем за лодкой. Ее вон в тех хибарах слева лучше купить, но мотор не обещаю. И золотом не светите. Достань из кошеля своего мелкие монеты… Так, а теперь мне отдай. Платить я буду, и говорить тоже лучше я. Я опытный, а вы какие-то неприкаянные оба… Одна, понимаешь, важная вся из себя, жизни не знает – на «шлюху», видите ли, обижается! А второй вообще без памяти… Вот же спутнички попались!

– Это ты к нам пристал, а не мы к тебе, – заметил я, останавливаясь на краю очередного настила.

Впереди был огромный круг черной воды, где плясали отражения огней. В нем стояло колесо, дальше домов с настилами не было, только сети, а за ними уже река, текущая между развалинами, которые в темноте напоминали уходящие вдаль холмистые берега.

К основанию колеса можно было пройти по трем сходящимся с разных сторон широким мосткам. Течение в протоке, от которой начиналась река, было сильным, вода громко журчала между сваями.

– Вон эти лавки вроде. – Чак показал на две похожие постройки в нижней части колеса, соединенные длинным канатным мостом.

– Отдай монеты, – велел я.

– Чего? Ты сдурел, человече?

– Помнишь, что было в том объявлении по радио? Девушка с темными волосами, наемник, карлик. Кто из нас самый приметный? Ты.

Юна согласно кивнула, достала из кармана треугольный кусок светлой ткани и стала завязывать на голове.

– У него на лбу не написано, что он наемник, – добавила она, – а я волосы прикрою. А вот тебя ни с кем не перепутать…

– Да вы ж не знаете, как с рыбарями этими дела вести! – запротестовал Чак.

Мы подошли к колесу. От конца настила вдоль центральной стойки шла железная лестница, она заканчивалась на середине канатного моста, соединяющего две лавки. Сверху доносились голоса, иногда в окнах мелькали силуэты людей.

– Ничего, как-нибудь договоримся, – сказал я.

Чак, недоверчиво покачав головой, сунул мне в руку пять серебряных монет.

– Ну а мне куда деваться?

– Останься на мосту между лавками. – Показав вверх, я передал Юне две гривны. – Там сейчас никого. Мы быстро.

Ножен для тесака не было, за пояс его не сунуть, а подниматься с такой штукой в руках будет слишком неудобно – пришлось вонзить лезвие в настил. Заберу, когда спущусь, решил я и первым шагнул к лестнице. Поставив ногу на нижнюю перекладину, окинул взглядом колесо, заслонившее полнеба. Мерцали огни, блеклый свет озарял погруженное в воду основание конструкции. Металл проржавел, краска облупилась, массивный железный круг на высоченной стойке поскрипывал на ветру, а еще мне показалось, что он слегка покачивается. Издалека эта штука выглядела надежной, но сколько лет она простояла под дождем и ветром, в воде, да еще и нагруженная куда больше расчетного веса? Коррозия наверняка разъела нижнюю часть, и колесо в любой момент может рухнуть.

Я полез вверх. Когда достиг мостка, тот закачался, закрепленные между нижними канатами доски заскрипели, прогибаясь под моим весом. Пришлось схватиться за верхние канаты, служащие ограждением. Карлик и девушка поднимались следом. Хорошо, что я привык к высоте, к воздушным пируэтам, «мертвым петлям» и «бочкам»… Чак, по его словам, высоту тоже любит, а вот Юне тут не понравится.

Так и оказалось – выбравшись на подвесной мост, она сразу зажмурилась и вцепилась в канат. Открыв один глаз, осторожно глянула вниз, сглотнула. Мы с Чаком осмотрелись. Мосток под нами прогнулся еще больше, он уходил в две стороны под приличным наклоном и заканчивался у горизонтальных железных решеток, приваренных к нижним люлькам, с которых сняли навесы. На решетках стояли приземистые хибары из листов фанеры и жести, скрепленных набитыми поверх досками.

Чак повернулся вправо, влево, и тут над головой зашумели. Где-то в верхней части колеса вспыхнула перебранка, кто-то выругался, кто-то завопил, раздался звук удара, вскрик… С решетки на самом верху колеса соскользнул человек, повис на краю, раскачиваясь. Сверху протянулись руки, ухватили его за волосы и втащили назад.

И сразу же там опять закричали, послышались возня и удары. Потом раздался выстрел, и немного погодя – второй.

– Вот здесь нравы какие у них, – тихо сказал Чак. – А местные, глядите, и внимания на пальбу не обращают – никто и не высунулся поглядеть. Говорю ж, лиходеи они.

Вверху опять выстрелили.

– Кому в какую лавку идти? – спросил я негромко.

– Вон та, – сказал Чак, показывая на постройку слева, – люберецких кормильцев.

– Откуда ты знаешь? – шепотом спросила Юна. Она уже пришла в себя, хотя по-прежнему крепко держалась за канат.

– А ты сама догадайся, сестричка. Короче, тебе туда, наемнику направо.

– Я поняла, там над крышей висят какие-то связки на веревках.

– Правильно, это рыба вялится, которую рыбари принесли, а хозяева лавки на просушку повесили. Короче, в этой лавке безопаснее, насколько разумею, должно быть. Скорее всего, сидят внутри человека три-четыре: хозяин, продавец да пара охранников. Они, конечно, на каждого, кто заходит, подозрительно косятся, но при том главная их цель – не ссориться с рыбарями, а нормально с ними торговать. Потому как войдешь, так проси у них уверенно хлеба, мяса вяленого, воды фляжку, плати и выходи сразу. А вот тебе, человече, осторожнее надо, бо в той лавке хозяином кто-то местный, с колеса этого небось. И он, увидав незнакомое лицо, один мутант знает, как себя поведет.

– А приемник у него в лавке может быть? – спросил я.

– Вот этого не ведаю, – развел руками карлик. – Всё, много мы болтаем слишком, а медведковские близко. Идите уже, я здесь жду. Только быстро давайте, пока никто не объявился.

* * *

Холодный ветер забирался под куртку. В небе мерцали звезды, озеро блеклых огней переливалось внизу, вокруг поселка раскинулся океан чернильной тьмы. В руинах по берегам реки горели редкие костры.

На крыше лавки гудел и трясся трансформатор, от него толстый провод тянулся в сторону одного из ветряков, вращавшихся над поселком рыбарей. Я шагнул с мостка на решетку, но прежде чем толкнуть низкую дверь, заглянул в окошко, закрытое прутьями, приваренными к железной раме.

За окном открылось грязное тесное помещение, перегороженное прилавком. Под потолком висела лампа в кривом абажуре, за прилавком на табурете дремал старик. На стеллаже, прибитом к стене напротив окна, лежали всякие инструменты, консервные банки – должно быть, с крючками для ловли рыбы, – мотки проволоки, связки веревок для сетей, снасти и катушки с леской.

На стене за спиной у лавочника висел карабин.

Толкнув дверь, я шагнул внутрь. Пришлось пригнуть голову под низкой притолокой. Когда дверь захлопнулась, скрипнув пружиной, с потолка на меня посыпалась какая-то труха, а хозяин лавки открыл глаза.

Только сейчас я сообразил, что до сих пор не знаю, как здесь приветствуют друг друга. Надо было спросить Чака… Что теперь сказать: «Вечер добрый»? «Как здоровье»? Или просто «Привет»? Как обращаются тут к человеку, который гораздо старше тебя?

Пришлось ограничиться кивком. Старик молча наблюдал за мной и не шевелился.

Я прошелся по лавке, перешагнул через корзины с вяленой рыбой, потрогал сеть на стене, следя за лавочником краем глаза. Он тоже следил за мной. Вернувшись к прилавку, я оглядел оружие за его спиной.

Чем-то оно смахивало на самозарядный карабин Симонова, только ствол короче и приклад будто обрублен. Чак с Юной несколько раз упоминали какихто харьковских оружейников – может, это оружие ими сделано? Похоже на то. Механизм от симоновского карабина, а ствол и приклад в Харькове изготовили.

– Рыбу хочу купить, – сказал я как можно небрежней.

Старик молча смотрел на меня. Я добавил:

– И ствол тот покажи.

Вместо ответа лавочник со стуком выложил на прилавок самострел – небольшой и со взведенным курком. Блеснувшая металлом кисть легла на оружие, прожужжали сервоприводы, щелкнули железные пальцы, обхватившие рукоять. На запястье старика был кожаный напульсник, скрывающий место стыковки протеза с предплечьем.

Киборг.

Такого я тут еще не видел. И карлик с девчонкой о них ничего не рассказывали. Это еще что за новости? Навесить механизм на тело несложно, но добиться, чтобы человек мог управлять им так же, как собственными конечностями… Надо как-то соединять нервные окончания с элементами механизма, а это сложная технология. Я провел рукой по лицу, пытаясь прогнать внезапно нахлынувшее ощущение нереальности происходящего – мне снова почудилось, что я лишь фигурка внутри виртуального мира.

Хозяин лавки, показав, что вооружен и гостю не следует делать ничего, что не стал бы делать обычный мирный покупатель, снял со стены карабин и протянул мне.

Я быстро осмотрел его. Откинул крышку ствольной коробки, проверил ударно-спусковой механизм. Ствол и затворная рама смазаны. Спуск туговат, правда, но это ерунда…

– Ну, и сколько ты за него хочешь? – спросил я, закрывая крышку.

Он положил на стол вторую клешню, покрытую пятнами ржавчины. Напульсник с предплечья сполз к локтю, и было видно, что часть руки представляет собой каркас из железных стержней и посадочное кольцо, обхватывающее предплечье. Внутри каркаса с жужжанием задвигались спицы, и старик растопырил пять железных пальцев.

Что это значит? Пять монет… каких? Не золота ведь?

– Пять гривен? – спросил я наобум, и старик кивнул.

Немой он, что ли?

– Ну, это ты загнул, батя.

Он глядел на меня, голова его мелко тряслась, и по морщинистому лицу невозможно было понять, о чем думает эта старая развалина. Может, у него вместо мозгов микропроцессор? Хотя, судя по руке, скорее древняя схема на лампах.

– Две, – сказал я. – Две гривны дам.

Хозяин покачал головой и с жужжанием согнул один палец.

– Четыре – слишком много, батя, – отрезал я и кивнул на стену лавки, обращенную к Соколиной реке. – В городе такой ствол за одну монету купить можно. Хорошо, дам три, но с тебя еще патроны и корзина рыбы в придачу. Больше не проси, не согласен за три – ухожу.

Старик застыл, глядя мне за спину, я даже оглянулся, решив, что кто-то наблюдает за нами в окно, но оказалось, что хозяин просто думает. Наконец он отодвинул в сторону самострел и показал мне десять железных пальцев.

А это что значит?

Сообразив, я возмутился:

– Всего десять патронов к нему? Пятнадцать, не меньше!

Он показал еще два пальца. Надо было спешить, и я кивнул:

– Ну ладно, двенадцать. Но еще дашь мне ремень к ружью.

Пока я лазил в карман за деньгами, хозяин извлек из-под прилавка цинковую коробку, открыл ее и стал вытаскивать патроны. Отсчитав двенадцать штук, сграбастал выложенные мною на прилавок монеты, внимательно осмотрел, поднося близко к глазам, попробовал каждую на зуб. Достал из ящика ремешок с железными карабинчиками на концах. Прицепив его к оружию, я зарядил обойму. Старик тут же опять взялся за самострел, не поднимая его с прилавка, повернул стволом в мою сторону. Сунув оставшиеся патроны в карман куртки, я сказал:

– Готово, батя. Ухожу.

Киборг молча глядел на меня. Монеты уже куда-то исчезли.

Повесив ружье на плечо, я взял с пола корзину с рыбой и добавил:

– Не целься мне в спину. Или мне задом к двери пятиться, чтобы тебя видеть?

Он еще некоторое время сидел не шевелясь, потом медленно стащил самострел с прилавка, сунул оружие куда-то на полку внизу. Я направился к двери, прислушиваясь, не скрипнут ли позади механические руки, если хозяин лавки попытается опять вытащить самострел.

Но там было тихо – и я вышел под звездное небо. Чак маялся на середине мостка, переминаясь с ноги на ногу, а вот Юны видно не было. Мне казалось, что изза медлительности хозяина покупка карабина заняла много времени и они уже поджидают меня, недовольные, что я так задержался…

– Ну, сколько можно? – зашипел карлик, когда я подошел. – Медведковские совсем близко уж! Что ты, что девка твоя…

– Хозяин лавки – киборг, да еще немой, – пояснил я. – Откуда он тут взялся?

– Киборг… – Слово его не удивило. – Ну да, всякую механику к людям в Вертикальном городе умеют пришивать.

– Что это за город еще?

Чак махнул рукой:

– Говорят, где-то в горах он, на Урале. Уже давно его от нас некроз отрезал. Теперь только небоходы туда добраться могут, но они никому ничего не рассказывают о городе. Ладно, ты что купил? – Он оглядел карабин и кивнул: – Годится, нормальный ствол. Отдай мне пистолет.

Я протянул ему оружие Луки Стидича, и карлик добавил:

– А ну пошли к той лавке. Что-то мне это не нравится – почему девица не выходит? Идем, только тихо, надо проверить, что внутри.

– Ты вторым иди, – сказал я. – Может, пистолет после воды не стреляет.

Подняв карабин, я зашагал к лавке люберецких кормильцев. На решетке прислушался – в доме вроде тихо. Из окошка льется свет, но совсем уж приглушенный, будто оно закрыто занавеской. Чак замер на мостке, сжимая пистолет обеими руками, и я кивнул ему. Он бесшумно подбежал, я встал с одной стороны окошка, он с другой, и мы заглянули внутрь.

Там была фанера. Но не вплотную, то есть ее не прибили к раме изнутри – с боков и сверху проникал свет.

Чак поманил меня, я нагнулся, и он прошептал:

– К окну шкаф придвинули.

– Чтоб не видно было, что внутри происходит, – так же тихо ответил я. – Пока меня ждал, ничего не слышал с этой стороны?

Он покачал головой:

– Вверху дрались опять, орали, даже если б тут что-то и было, не услышал бы.

– Надо входить. – Я шагнул к двери, но он вцепился мне в штаны. – А что еще делать?

Чак показал куда-то за лавку.

– Что там? – Я выглянул из-за угла в сторону Соколиной реки.

В поселке стало темнее, большинство огней погасли, но на колесе они еще горели, отблески лежали на речных волнах. Только поэтому мы и увидели катер – большой, с широким носом и двумя выключенными прожекторами. Между ними суетились люди, стаскивали брезент с какой-то приземистой установки. На крыше надстройки посреди палубы горела красная фара.

– Монахи, – шепотом пояснил Чак. – Надо быстро спускаться и по мосткам к берегу бежать. Крикнуть им, что мы здесь.

– А если отсюда крикнуть?

– Местных всполошим. Да что ж там с подругой твоей приключилось? Так, давай в эту хибару входить побыстрее. Ты первый, я прикрою.

Отойдя от стены, он задрал голову, оглядел край низкой крыши. Шагнул к окну и зачем-то провел пальцами по раме.

Я перекинул ремень карабина через голову, прижав приклад к левому боку, направил вперед ствол, встал перед дверью и оглянулся на Чака. Он кивнул. Я собрался ударить ногой по двери… и передумал. Ведь именно этого и ждут те, кто затаился внутри. Что с Юной – непонятно, но они могут не выпускать ее, сидеть там тихо, дожидаясь, пока в лавку сунутся те, кто пришел сюда с девчонкой. А как еще объяснить эту тишину и придвинутый к окну шкаф? Наверное, в лавке есть приемник, хозяева услышали объявление Южного братства, и когда вошла Юна, решили подзаработать.

Теперь они ждут, что мы вломимся в дверь.

Повернувшись к Чаку, я показал стволом на окно. Он нахмурился, соображая. Кивнул, ножом бесшумно срезал с окна пленку и отошел.

Я заглянул внутрь, почти прижавшись лбом к фанере. Края шкафа видны с обеих сторон, да и сверху тоже – он совсем неширокий и низкий. То есть легкий, я опрокину его ударом.

Из-за лавки мы не видели катера. Лучи прожекторов скользили по поселку, потом оба погасли, осталась гореть только красная фара. Голоса внизу и на колесе звучали все громче, мостки скрипели под ногами рыбарей.

– Быстрее давай, – поторопил Чак.

Я поднял ногу повыше и врезал подошвой по задней стенке шкафа.

Он качнулся – и фанера проломилась.

Вместо того чтобы опрокинуть шкаф и сунуть в помещение ствол, я едва не сел на «шпагат» в окне. Стопа провалилась в дыру, ногу потащило вперед, а потом шкаф все же упал, и, едва не порвав сухожилия в паху, я ввалился в лавку.

Внутри находились четверо: Юна и трое мужчин в просторных рубахах и штанах из мешковины. Девушка сидела на табурете – руки стянуты за спиной, во рту кляп. Один лавочник, толстый и краснорожий, стоял позади, держа ее за волосы и отогнув голову назад. Он целился в дверь из двуствольного самострела. Второй пригнулся за прилавком, выставив над ним обрез. Третий, тоже с самострелом, но одноствольным, прятался за мешками у стены.

Три ствола дернулись от двери ко мне, когда я уселся задом на упавший шкаф. Наклоняясь в сторону, чтобы уйти от выстрелов, я прицелился в лоб человека, стоящего за Юной, и вдавил спусковой крючок. Карабин лишь клацнул.

Три выстрела громыхнули в лавке.

Где-то в глубине работал приемник, сквозь хрипение и шорох грубый голос монотонно вещал про людей, за которых назначена награда.

Пули из самострелов и дробь из обреза превратили упавший шкаф в решето, часть дробинок вылетела в окно – если Чак сунулся туда следом за мной, ему конец. Свалившись на пол справа от шкафа, я опять вдавил спусковой крючок, но выстрела не последовало. Я вскочил на колени. Те двое, что прятались за мешками и прилавком, спешно перезаряжали оружие, и я прыгнул вперед, перехватив карабин за ствол, замахиваясь, как дубинкой.

В грудь мне смотрел двуствольный обрез. Из одного ствола еще вился пороховой дымок. Толстяк за спиной Юны вытянул руку, обрез лег на плечо девушки возле шеи. Замахиваясь, я бежал к ним, но не успевал.

Вверху треснуло, скрипнуло, между мною и стулом упала доска, и в дыру, появившуюся на потолке, просунулась детская ручка с пистолетом. Он выстрелил, пуля ударила толстяка в плечо, развернула боком ко мне. Подбежав, я врезал ему прикладом по виску. Приклад треснул, толстяк повалился на пол, но прежде чем это произошло, я вырвал из его рук самострел.

Чак, до пояса свесившись в помещение, выстрелил еще раз, а потом пистолет заклацал – наверное, остальные патроны не успели просохнуть. Я направил самострел на прилавок, из-за которого появилась голова, и нажал на спуск. Оружие громыхнуло, дернулось в руке, пуля стесала щепу с края прилавка. Голова исчезла.

Карлик полез вниз, под ним треснула доска, и он рухнул на пол, выпустив пистолет. Встав на колени и держась за голову, просипел:

– Я сам! Выруби того, с обрезом!

Юна, сидящая между нами, дергала головой и мычала сквозь кляп, яростно вращая глазами. Я прыгнул грудью на прилавок. Увидел скорчившегося на другой стороне лавочника, как раз зарядившего обрез, вцепился в его волосы на темени и ударил головой о боковую часть прилавка.

Лавочник выстрелил, дробь ушла в сторону, а я приложил его лбом о дерево еще несколько раз, пока не потекла кровь. Неподалеку стонали. Когда я разжал пальцы, лавочник сполз на пол. Обрез упал. Я повернулся, перекинул ноги через прилавок и встал лицом к мешкам. Человек за ними лежал на боку, обеими руками сжимая ногу. Дробь разворотила его бедро, там пузырилась кровь. По лицу текли слезы, он разевал рот, как вытащенная из воды рыба, стонал и дергал второй ногой. Самострел валялся рядом.

Юна вскочила, когда Чак перерезал веревки, вырвала кляп и ударила носком ботинка толстяка по ребрам. Тот не пошевелился.

Я поднял обрез, крикнул: «Чак, забери у того самострел!» – и стал один за другим выдвигать из прилавка ящики. В одном на дне россыпью лежали патроны для обреза. Зарядив его, я ссыпал патроны в карман и бросился назад, в то время как Чак, сняв с лавочника за мешками патронташ, перезарядил самострел и направился к Юне.

Подняв двустволку, она с ненавистью глядела на толстяка. Я прошел мимо, встав у двери, прислушался. Карлик, приблизившись к девушке, усмехнулся:

– Дырку в нем взглядом не прожги, сестрица.

– Они схватили меня, когда… – начала она, но я перебил:

– Выходим. Там катер, спускаемся – и к нему.

Я первым выскочил наружу, но не успел сделать и несколько шагов по мостку, как снизу донеслись голоса.

Тощий парень, которого я ударил подзорной трубой, и с ним еще двое рыбарей стояли под колесом с кривыми тесаками в руках.

– Болтали, что через поселок пойдут. Я хорошо слышал, – говорил тощий. – Им к реке надо, встречать их там должны.

– Да кто они такие, Миля? – спросил высокий рыбарь, щелкая большим пальцем по лезвию тесака. – Объяснить можешь толком?

– Не знаю! – огрызнулся тощий. – На монашьем баркасе приплыли. Я сразу-то не понял. Девка с ними была, на нее пялился.

– Да вон же катер ихний…

– Тупой! То катер из Храма, а они на баркасе были, который с другой стороны, от заставы ходит. – Он потрогал шишку на голове.

– А чего мы здесь тогда стоим? – сиплым голосом спросил третий рыбарь и закашлялся. – Болен я, а ты меня вытащил. Пошли на берег их искать.

– Не, – возразил Миля. – Фреда, пока белье стирала, слышала, что они про лавку толковали, когда мимо прошли. Кто это палил там щас наверху?

– Да это старый Сот перепился опять, наверное.

Из лавки вышли Чак с Юной. Не выпуская рыбарей из вида, я жестом показал спутникам, чтобы молчали, и попятился к решетке.

Между расходящимися от центра толстыми «спицами» колеса было видно, что катер медленно дрейфует к колесу, покачиваясь на волнах. Скорее всего, капитан не включал моторы, опасаясь намотать на винты сети.

Вдруг снова зажглись оба прожектора на носу, лучи скользнули по поселку. Голоса рыбарей доносились со всех сторон, трещали доски под ногами.

Тощий с двумя дружками шли прочь от колеса. Сзади заскрипело, я развернулся, вскинув руку, показывая, что надо молчать, но было поздно. Оказывается, Юна за это время успела забраться на крышу лавки. Размахивая руками, она закричала:

– Монахи! Это Юна Гало! Мы здесь!

Рыбари обернулись на голос, и когда лучи прожекторов скрестились на колесе, бросились обратно.

На корме монахи стали тыкать длинными шестами в дно, подталкивая катер ближе к нам. Вышедший из надстройки человек в коротком плаще крикнул:

– Юна? Говорит Дюк Абен!

– Чё смотрите?! – завопил снизу Миля. – Наверх! Подмогу зовите!

Рыбарь с сиплым голосом пронзительно свистнул, а высокий, сунув тесак в зубы, прыгнул к лестнице.

Я поднял обрез, клацнув затвором, дослал патрон в ствол и крикнул:

– Назад, а то пулю поймаешь!

Сиплый опять свистнул. С мостков доносились голоса, хлопали двери, кто-то спрашивал, что происходит. В нашу сторону побежали несколько человек. Отступив к лавке, я поставил ногу на нижнюю часть оконной рамы. Снизу донесся плеск, и когда я влез на крышу лавки, Чака с Юной там уже не было. Встав на краю, я выстрелил в поднимающегося по лестнице рыбаря, но не попал. Он выскочил на мосток, а я сунул обрез за пояс, в два прыжка пересек крышу и оттолкнулся от края. Прижав руки к бокам и вытянув ноги, «солдатиком» ушел в темную холодную воду. Вынырнул и поплыл.

Позади раздался выстрел, и тогда на катере заработал пулемет.