Текст книги "Пароль: «Вечность»"

Глава 25

На вершине холма я остановил джип и выбрался наружу, захватив хауду, флягу и серебряную табакерку с гравировкой в виде перекрещенных кинжалов на крышке. Клинки их изгибались зигзагами, будто молнии.

Накинув на голову капюшон плаща из кожи маниса, уселся на высоком капоте. Хауду положил рядом, вытянул ноги и привалился к броне, закрывающей часть лобового стекла. Свернув самокрутку, прикурил от бензиновой зажигалки из гильзы от винтовочного патрона. Глубоко затянулся.

Солнца не видно, тихо и ясно, с высокого светло-серого неба сочится холодный свет. Едва слышно шелестит дождь, капли совсем мелкие, невесомые, не падают, а парят в воздухе, медленно-медленно опускаясь к земле. Попадая на джип, они сползают по шершавому металлу, по горбатому кузову, со всех сторон защищенному броней, по закрытым решетками круглым фарам, дверцам и большим колесам с крупным протектором.

Откинув голову на броню, я закрыл глаза и снова затянулся. Главный механик, заведующий гаражами Форта, называл эту машину сендером – то есть она предназначалась для передвижения по пескам центральной Пустоши, – но я по привычке думал о ней как о джипе. Механик едва не плакал, расставаясь с ней; наверное, это была лучшая тачка в гаражах, но прямой приказ главы Корпорации…

Отвинтив колпачок фляги, я сделал большой глоток настоянной на бруснике водки и вытер рот рукавом. С холма открывался типичный для этих мест и для этого сезона пейзаж: раскисшие пустыри, где среди зарослей бурьяна и густой травы торчат осколки бетонных плит, всякие железяки, слишком проржавевшие, чтобы на них позарились старьевщики, да остатки редких зданий. Недалеко от холма стоит покосившаяся вышка ЛЭП, вокруг нее земля взрыта, будто там долго носились по кругу мотоциклы или машины, под одной из толстых опор сидит мертвец в лохмотьях.

Ветра нет, все неподвижно, тишина и покой.

И никого. Ни единой живой души не видно – ни зверей, ни птиц, ни людей – только труп под вышкой свидетельствует о том, что в мире вообще есть жизнь.

И смерть.

Я сделал еще пару глотков. Докурив самокрутку, вернулся в кабину и запустил двигатель. Толковых карт у местных просто не было, но я примерно помнил, где, по отношению к Арзамасу, расположен Минск, и держал направление на юго-запад, ориентируясь по компасу на приборной доске.

Меня отговаривали. Механик гаража, с которым мы почти подружились, крутил у виска толстым пальцем с грязным ногтем и доказывал, что к Улью, как называлось место обитания небоходов, не подъехать, что там область, опустошенная земляной лихорадкой, где живут только хищные мутафаги. Новый глава охраны Меха-Корпа утверждал, что по дороге я столкнусь с какими-то пастухами-симбиотами, убийцами и каннибалами, а Юна говорила, что меня просто не впустят в Улей, увидят с дозорных дирижаблей и расстреляют без лишних вопросов.

Я верил им – и все же поехал.

Двигатель джипа работал на удивление тихо. Сунув хауду в чехол на дверце, из которого оружие было удобно выхватывать и стрелять на ходу сквозь боковую щель в броне, я повел машину по склону, разбрызгивая колесами грязь.

* * *

Не знаю, сколько точно дней прошло с тех пор, как под вечер, едва живой, я добрел до Арзамаса. Наверное, недели две-три – хотя здесь не было недель, так же как и месяцев, и лет, вместо них люди считали декады, сезоны и циклы. Так или иначе, рана моя заживала, швы давно снял лекарь Форта, и бок теперь начинал болеть, лишь если я бежал или приседал несколько раз подряд.

В Арзамасе, когда я появился там, царил хаос. Нижние кварталы, с которых плесень слизала всю зелень, превратились во что-то тусклое и странное – все поверхности будто покрылись патиной, постарели разом на пару сотен лет. По улицам бродили попавшие под некроз, лишенные разума люди, которых не спасло излучение прибора; спешно высланные из Форта вооруженные отряды отстреливали их. Меня никто не встречал. За стену на вершине горы мне удалось проникнуть лишь благодаря тому, что в Форте, как вскоре выяснилось, началось восстание.

Позже я узнал: у Тимерлана был совет, который состоял из пятерых. Двое, когда глава совета скончался, присоединились к Юне Гало после того, как про нее сообщили с висящего над Фортом дирижабля небоходы и девушку вместе с Чаком привезли высланные из Арзамаса машины. Остальные хотели сделать главой Меха-Корпа человека, до того руководившего Охраной, то есть службой безопасности Корпорации.

К слову, когда некроз отступил, небоходы сразу же улетели. Позже один дирижабль завис над тем местом, где опустилась авиетка Карабана Чиоры. Пилот, как и обещал, вручил мне свою хауду с патронташем, затем передал поврежденный излучатель людям, спустившимся с дирижабля в люльке на тросе, залил в починенный бак авиетки горючее из канистры, которую они ему доставили, и улетел. Следом уплыл дирижабль, а я поплелся в сторону города, где попал, как говорится, из огня да в полымя.

Ко всем прочим неприятностям, у меня начался сильный жар. Но, с другой стороны, мне и повезло – я как-то сразу выбрел на ту сторону разделенного на два враждебных лагеря Форта, где засели люди Юны и примкнувшей к ней части совета.

Меня уложили в каком-то дальнем орудийном каземате, и окончательно я пришел в себя лишь спустя несколько дней, когда трое враждебных Юне членов совета уже висели на железных крюках, торчащих из стены по сторонам от центральных ворот Форта. К тому времени Юна тоже немного оправилась от раны в плече, мы виделись несколько раз, она рассказала мне о происходящем.

Потом меня переселили в комнату под крышей бревенчатой башенки на стене Форта. Здесь было куда лучше: удобная кровать, стол, табурет, но, главное, тут пахло оструганным деревом, а не порохом. Как-то вечером Юна пришла ко мне, когда я стоял на крошечном балконе с самокруткой в зубах и разглядывал окрестности. Заканчивался нечастый для этого сезона безоблачный день, к вечеру с севера наползли тучи, теперь они висели над миром, будто темные горы. Ветер нес редкие капли дождя, было свежо и прохладно. Я стоял босой, в одних штанах, уперев локти в ограду. По звуку шагов понял, кто это, и не стал оглядываться. На плечо легла теплая ладонь, скользнула по спине, пальцы легко коснулись повязки на заживающей ране. Щелчком отправив вниз самокрутку, я повернулся. Юна стояла совсем рядом, одетая в легкое платье и сандалии. Я впервые видел ее в платье. Она положила другую руку на мой затылок и притянула голову к себе. Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза, потом ее губы шевельнулись, но я не дал ей ничего сказать – наклонился ниже и поцеловал.

Потом, когда уже давно стемнело и мы лежали в постели, прижавшись друг к другу, под одеялом – мы так и не закрыли дверь на балкон, в комнате стало холодно, но вставать никому не хотелось, – я спросил:

– Где Чак? Он ни разу не показывался.

– И не покажется. Он сбежал.

– Сколько унес?

– Откуда ты знаешь? – Приподняв голову, Юна посмотрела на меня. – Он говорил тебе, что собирается сделать?

– Ничего он не говорил. Но Чак ведь вор, догадаться нетрудно.

– Но он мог бы заняться этими солнечными батареями в наших мастерских! У нас лучшие мастерские на севере Пустоши!

– И что, Меха-Корп отдал бы ему результаты, если бы все получилось? – сказал я. – Конечно, нет. Батареи достались бы вам, и Чак это понимал.

Она снова положила голову на мое плечо.

– Пока в Форте стреляли и дрались, он забрался в… в одно место, в подвалах, и унес… Я даже не знаю, сколько. Он как-то прожег толстую дверь и вскрыл замок. Наш казначей до сих пор ходит бледный и трясется от злости при одном упоминании о Чаке. Он объявлен вне закона, любой член Корпорации должен немедленно схватить его и доставить в Арзамас, если только увидит. Но я сомневаюсь, что его увидят… Ну хотя бы потому, что теперь он, наверное, один из самых богатых людей Пустоши.

– В любом случае, он самый богатый карлик Пустоши, – усмехнулся я, и Юна снова подняла голову.

– Что? – спросил я.

– Ты улыбнулся.

– Да, и что тут такого?

– Я впервые вижу это. За все эти дни ты не улыбался ни разу. У тебя такое лицо… Я думала, ты вообще не умеешь улыбаться.

Я закрыл глаза. Некоторое время мы лежали молча, а потом она спросила:

– Ты не останешься?

– Нет, – сказал я.

– Ты бы мог стать главой Охраны. Совет согласится, если я предложу. У тебя… – Юна надолго замолчала и договорила: – У тебя будет все. И буду я.

Вместо ответа я положил ладонь на ее затылок, скользнул пальцами по шее над плечом – и ощутил уплотнение, твердый плоский бугорок под кожей там, где татуировка.

– Куда ты пойдешь? – спросила Юна.

– Точно не знаю. Думаю, к небоходам.

– К летунам?.. Зачем?

Что мне было сказать ей? Что на самом деле я не отсюда и в том месте, где жил раньше, водил большие железные авиетки, способные летать на огромной скорости? Что я привык к небу и снова хочу подняться в него? И что дело даже не в небоходах – оставшись здесь, я снова стану винтиком, частью созданной кем-то системы, а отправившись в путешествие по этому миру, смогу, возможно, найти для себя другую роль?

Найти себя самого?

Она бы вряд ли поняла меня. И я соврал, что небоходы вызывают во мне какие-то смутные воспоминания, возможно, мое прошлое было как-то связано с ними, потому-то я и хочу попасть в Улей.

Арзамас я покинул спустя несколько дней. Поиски в городе, расспросы живших в Форте людей, в том числе старого лекаря, лечившего отца Юны и помнившего ее совсем маленькой, поначалу ни к чему не привели. Но лекарь вел себя как-то нервно и отводил взгляд, так что в конце концов я прижал его, и он рассказал, что на самом деле Юна Гало не дочь скончавшегося главы Меха-Корпа – вернее, она его приемная дочь. Про это теперь почти никто не помнил. Тимерлан нашел Юну на равнине к востоку от города (тогда еще там не было некроза) – пятилетнюю девочку, которая говорила странные вещи и много плакала.

Лекарь даже смог припомнить кое-что из того, что она лепетала тогда.

Кроме прочего, он вспомнил, что на вопрос, как ее зовут, она ответила: «Юля», но позже имя само собой сменилось на более привычное для обитателей Пустоши.

У Тимерлана не было детей. Его жена умерла за несколько сезонов до того. Он удочерил девочку. Со временем она забыла, как попала в Арзамас, и он приказал не рассказывать ей об этом.

Так я узнал по крайней мере хоть что-то: Юна Гало очутилась здесь тем же путем, что и я. По словам лекаря, она упоминала зал с круглой площадкой и окнами вверху, лежанку с ремнями и вспышку… Эта вспышка пугала ее больше всего.

Я не стал говорить Юне о том, что услышал от лекаря. Она искренне горевала по отцу. И искренне считала себя его наследницей, законной главой Меха-Корпа. В этом мире нового Средневековья наследование титулов, званий и должностей было нормой.

Юна заставила стенающего казначея выдать мне приличную сумму в золоте и серебре, велела главному механику Форта показать мне все машины из гаража и отдать ту, которую я выберу.

Город возвращался к привычной жизни, люди стали потихоньку заселять освобожденные от некроза кварталы. Там творилось что-то странное – выяснилось, что в тех местах больше нет насекомых и мелких грызунов, не осталось даже тараканов с крысами, и они почему-то не спешат возвращаться туда. Кроме того, были какие-то нелады с электричеством, аккумуляторы разряжались сами собой, не хотела всходить закваска для теста и быстро скисало пиво, а по ночам слышались необычные шумы.

Мы с Юной Гало попрощались в воротах Форта. Двое ее здоровяков-телохранителей стояли неподалеку и подозрительно пялились на меня, будто опасались, что я схвачу их хозяйку в охапку, суну в машину и умчу прочь. Юна сказала, что я всегда могу вернуться. И подарила мне серебряную табакерку с гербом Меха-Корпа. Она посмотрела мне в глаза, провела пальцами по моей щеке, резко отвернулась и ушла.

Садясь в джип, я посмотрел ей вслед. Не знаю почему – раньше у меня никогда не возникало желания оглядываться на женщин, от которых я уходил, или смотреть вслед тем, которые уходили от меня. Но в Юне Гало было что-то такое… Неженская твердость, сочетавшаяся с рано проснувшейся женственностью? Жизненная сила? Умение командовать, управлять и манипулировать, не теряя человечности и сострадания? Наверное, она станет хорошей главой Механической Корпорации.

Мне хотелось увидеть ее снова. Но я не мог оставаться здесь, так ни в чем и не разобравшись. Хотя после смерти Тимерлана Гало казалось, что последняя возможность узнать подоплеку событий исчезла. Был, правда, еще Владыка Гест, который знал явно больше, чем говорил, но как к нему подступиться?..

Под задним сиденьем джипа лежали две канистры с очищенной в лабораториях Корпорации водой, на сиденье – автомат, револьвер и рюкзак с боеприпасами. В багажнике, помимо запаски и канистры с горючим, находились две объемные сумки: одна с едой, в другой спальный мешок, веревки, сменная одежда и всякие вещи, необходимые в дороге. Еще там лежал раскладной ветряк на телескопической штанге с проводами.

В приборной панели был даже радиоприемник, но бо́льшую часть времени он ничего не ловил, лишь иногда выхватывал из эфира обрывки переговоров, глухие голоса или далекую неразборчивую музыку.

* * *

Съехав с холма, я взял левее, чтобы миновать вышку ЛЭП, и когда проезжал мимо нее, впереди показался автомобиль.

Очень необычный для Пустоши – я даже подался вперед, навалившись грудью на руль и выглядывая в смотровую щель между листами брони. Он напоминал армейский «хаммер», только кабина больше – там, по-моему, можно было стоять в полный рост. Над крышей выступала приземистая круглая башенка с пулеметным стволом. На капоте была нарисована черной краской перевернутая на бок восьмерка – знак бесконечности.

Я слегка повернул, чтобы проехать мимо, и «хаммер» повернул тоже. Крутанув руль в другую сторону и убедившись, что автомобиль зеркально повторяет мой маневр, я нажал на тормоз. Схватил автомат с заднего сиденья, распахнул бронированную дверцу, пригнулся за ней, выставил сверху ствол и осторожно выглянул.

«Хаммер», проехав еще немного, встал. Некоторое время ничего не происходило, только башенка вместе с пулеметом повернулась к джипу.

Потом на ней откинулся круглый люк, высунувшийся человек оглядел меня и скрылся. Распахнулись дверцы, из «хаммера» выпрыгнули молодой парень и мужчина в возрасте, оба с автоматами, в черных комбинезонах, шлемах, обтянутых масксетью, и высоких ботинках со шнуровкой. Они разошлись в две стороны от машины, контролируя каждый свой сектор и не обращая на меня внимания.

Ствол пулемета на башенке опять начал медленно поворачиваться и в конце концов обратился в противоположную от джипа сторону.

Из «хаммера» выбрался старик в просторных темных одеждах. Опираясь на деревянную палку с набалдашником, неторопливо пошел в мою сторону. Несмотря на палку и седину, он не казался глубоким старцем, наверное, из-за уверенности и силы, которые излучал.

Разглядев его лицо, я выпрямился и опустил автомат.

Следом за стариком из салона вышел высокий блондин в кителе без знаков отличия и узких брюках, с револьвером в открытой кобуре на боку. Почему-то я сразу решил, что он эстонец. Старик что-то сказал ему, и мужчина остался стоять возле «хаммера», внимательно наблюдая за мной, положив ладонь на револьвер.

Старик шел ко мне, прихрамывая, опираясь на палку. Для меня с тех пор, как я видел его в последний раз, прошло меньше месяца, но человек этот, судя по лицу, постарел лет на двадцать пять. Хотя взгляд его оставался таким же холодным и цепким.

Остановившись на полпути к джипу, он поднял руку в приветствии и произнес с едва заметной усмешкой, будто называя пароль, кодовое слово, которое давно стало пустой формальностью:

– Вечность.

На его пальце блеснул золотой перстень. Я повесил автомат на плечо и захлопнул дверцу.

– Мне сообщили, какой дорогой ты выехал из Арзамаса, – сказал доктор Губерт. – Вообще-то ты сейчас должен быть там, на хорошей должности в Форте, ведь ты спас Корпорацию. Извини, за эти года подзабыл имя… Степан?.. Нет, Егор. Егор Разин, так?

– Да. – Я медленно пошел к доктору Губерту.

Гость из прошлого кивнул:

– Ты мне не очень-то доверяешь, это понятно. Можем поговорить здесь, или в твоей машине, или в моей. Я предпочитал бы не стоять под дождем. В моем возрасте легко заболеваешь и трудно выздоравливаешь.

– Мы останемся здесь, – отрезал я. – Скажи мне одно: это – будущее? Это чертово будущее, да?

– Да, Разин, – подтвердил Губерт. – А что же еще?

– Вначале мне казалось, что вокруг какая-то игра. Большая локация. Это было как… как шизофрения. Ощущение, вроде как сошел с ума. Какой сейчас год?

– Смотря в каком летосчислении. По моим подсчетам, со времен Погибели прошло около ста лет.

– И когда случилась эта Погибель?

– Спустя примерно десять лет после того, как я провел эксперимент с тобой.

Я попытался упорядочить мысли. Слишком многое неизвестно, слишком много вопросов надо задать…

– Татуировка. Она была у Юны Гало. Такой же рисунок, как у тебя на перстне. Я запомнил это и пытался найти твои следы… а нашел тебя.

Губерт покачал головой:

– Это я нашел тебя, Разин. А метки я начал ставить на переброшенных уже после тебя. Что касается Юны…

– Переброшенных?

– Переброшенных во времени. В будущее. После неудачного эксперимента с тобой мы провели дополнительные исследования, и общая картина стала вырисовываться, хотя и смутно. Но я наконец понял, что подопытные попадают в будущее, а не куда-то еще. Но что дальше с ними происходит? Есть ли способ идентифицировать их среди наших потомков? Тогда я и придумал размещать под кожу микрокапсулу с изотопом, излучение которого можно засечь с помощью приборов. Но помимо капсулы нужен был и простой, чисто визуальный «маячок», так что мы стали делать татуировки всем подопытным перед броском.

– Ты провел свой эксперимент над пятилетним ребенком?

Он кивнул:

– Именно так. Юна была больна раком мозга, который часто стал случаться у детей после тех испытаний биологического оружия в Сибири. Именно бросок во времени спас ее от смерти – хроно-перемещения влияют на различные участки головного мозга. Кстати, после опыта над ней я и прекратил работать на государство. Отпускать меня, конечно, не собирались, обвинили в шпионаже, потом даже хотели убить, но к тому времени у меня уже были… – Он пристукнул палкой по земле. – Были определенные связи. Влияние. Деньги на оффшорах. И я сбежал, исчез. Позже организовал свою частную лабораторию. Ты помнишь, что тогда происходило в СНГ – все эти конфликты, локальные войны… Место, недоступное нашим спецслужбам, найти было несложно. Потом я отправил в будущее еще…

– Подожди, – перебил я, сообразив, что́ в этом рассказе кажется мне неправильным. – Ты сказал, что перебросил Юну позже меня. Но когда я попал сюда, она уже лет десять-двенадцать как была здесь. И еще… лекарь в Арзамасе сказал, что ее нашли где-то на равнине, а не возле того холма…

Я замолчал, когда Губерт поднял руку:

– Стой, Разин. Мне трудно объяснять, перескакивая с одного на другое. Слушай и не перебивай…

Глава 26

– Мы работали над системой спутников, шпионских и боевых, оснащенных лазерами для массированных атак по вражеской территории. Потоками высокоэнергетических частиц между спутниками пробивались подпространственные каналы, это было необходимо для системы связи, которую не мог бы прослушивать потенциальный противник. Но когда мы запустили систему, соединив каналами сразу все спутники, следящие приборы показали что-то невероятное. Я, глава проекта, понял, что это нечто куда более интересное, чем сеть военных спутников. Я открыл другой мир – только вот непонятно было, где этот мир, то есть конечная среда, как мы ее тогда называли, находится. Гораздо позже я разобрался. Сеть при одновременном включении ее составляющих создавала пространственно-временную интерференцию, наложение волн…

Он замолчал – подошел блондин со стулом и зонтом на длинном шесте. Доктор сказал ему: «Благодарю, Ромулюс», тот поставил стул и воткнул в землю конец шеста. Расправив зонтик над головой севшего Губерта, блондин отступил на несколько шагов.

Я стоял на том же месте, капли ползли по лицу, а доктор Губерт не спеша продолжал свой рассказ.

Вскоре после первых экспериментов он понял: интерференция, порождаемая сетью каналов, создает волны во времени, и по гребням таких волн можно бросать материальные предметы в будущее.

– Представь себе, что время – это река, – говорил Губерт, в такт словам постукивая палкой о землю. – Течение несет лодку без паруса и весел. Эта лодка – наша реальность. Она и все, что в ней, может двигаться только со скоростью течения. А теперь представь, что ты запустил плоский камешек с лодки вперед по течению. Он заскакал по волнам – и в какой-то момент исчез в воде. Он попал в будущее, понимаешь? Аналогия не верна только в том, что брошенные мною «камешки» не тонули, а оставались на поверхности. И плыли дальше по течению, но уже впереди лодки. Хотя, кажется, несколько все же утонули… или я просто не сумел засечь сигналы их микрокапсул.

Я слушал очень внимательно, и постепенно общая картина произошедшего складывалась в голове. Силу броска экспериментаторы рассчитать так и не смогли, слишком много нюансов влияло на это. Некоторые «камешки» улетали дальше, другие ближе, и предвидеть год, в который они упадут, было невозможно. Как и точное место – мало кто из переброшенных оказывался в будущем в том же месте, где происходил эксперимент, большинство возникали в разных точках, но все относительно недалеко от лаборатории, разброс обычно составлял не больше пары сотен километров. Потому пятилетняя сирота-подопытная по имени Юля очутилась в будущем на десятилетие раньше меня, хотя эксперимент с ней провели позже, да к тому же возникла она на равнине к востоку от Арзамаса, а не в подземной лаборатории.

Она была первой, кому сделали татуировку-метку и вшили микрокапсулу с изотопом.

Потерев перстнем морщинистый подбородок, Губерт добавил:

– Кстати, рисунок этот совсем не прост. Перстень попал ко мне при очень необычных обстоятельствах… но об этом в другой раз.

После эксперимента с ребенком, решив, что с него довольно работы на армию, Губерт сбежал и организовал свою лабораторию. Теперь для запуска процесса ему не нужно было использовать орбитальную сеть, он научился создавать небольшую сетку и с помощью «волн времени» бросать в будущее то, что хотел.

Время шло. Давно стало ясно, что обратное движение по «реке времени» практически невозможно, так как требует таких затрат энергии, что для переброса одного грамма вещества придется погасить все звезды нашей галактики. Но информация в чистом виде могла просачиваться оттуда, и Губерт научился бросать в будущее квантовые зонды, которые слали обратно потоки сигналов.

И постепенно он начал понимать, что впереди по течению лодку ждет что-то страшное.

Губерт не знал, в чем суть катастрофы. Какая-то сила вмешалась в происходящее на планете. Землю на несколько лет будто накрыли темным колпаком, непроницаемым для зондов, а когда его сняли – на ней уже царила технотьма. На планету вернулась эпоха рабства, раздробленности и бесконечных мелких войн. Эпоха Ржавчины, как Губерт называл время после Погибели.

Я спросил: что такое Погибель? Что произошло тогда на планете?

Губерт не знал этого. Никто не знал.

Хотя один факт был известен точно: именно после Погибели в небе и появились платформы. Кто находится внутри или на них, как платформы связаны с катастрофой – все оставалось тайной.

Вскоре Губерт понял, что его лаборатория не переживет Погибели так же, как тысячи других лабораторий и научных центров по всему миру.

Понял – и решил избежать катастрофы, перебросив себя в будущее после Погибели, мгновенно миновав самые опасные годы вместе с приборами, оружием, оборудованием и людьми.

Губерт набрал команду из своих помощников и техников, включив в нее отставных спецназовцев. Все они знали, на что идут. Каждому была имплантирована микрокапсула с изотопом и сделана татуировка. Доктор перебросил несколько небольших групп и последним отправился сам. Его сопровождал ассистент – тот самый, что впоследствии стал Лукой Стидичем, агентом влияния доктора в московском Храме, доверенным лицом Владыки Геста, жрецом, начальником разведки Ордена.

Попав в Эпоху Ржавчины и немного обжившись, Губерт начал собирать переброшенных раньше людей. Сигналы некоторых обнаружить не удалось, но большинство он с помощниками отыскал. Некоторые из переброшенных объявились лишь спустя много лет – ведь каждый бросок во времени отправлял людей в разные годы.

Отдельного рассказа заслуживало прошлое Юны. Спустя много лет после того, как Губерт очутился в этом мире, он засек излучение микрокапсулы. Когда доктор со своими людьми добрался до источника, выяснилось, что пятилетнюю девочку усыновил глава Меха-Корпа. Губерт не стал забирать ее, но внедрил в Корпорацию, тогда еще только набиравшую силу, своего шпиона. У него уже были агенты во многих кланах, люди из этого времени, которые считали доктора главой некоего секретного ордена.

Шпионом в Меха-Корпе был тот самый лекарь, рассказавший мне про детство Юны Гало.

Бросок через время приводил к изменениям в головном мозге, глушил некоторые участки или провоцировал активную работу других. Кто-то в результате броска потерял память, кто-то разучился читать. А вот у Юны Гало перемещение во времени, судя по всему, уничтожило раковые клетки, излечив ее от болезни.

Имел бросок и другое последствие – все, кто попал сюда из прошлого, обладали иммунитетом перед некрозом.

Шпионы доктора были во многих местах. В Ордене, Меха-Корпе, других кланах, даже в Замке Омега. Постепенно из их донесений стала складываться картина происходящего. Из отдельных намеков, всяких мелочей Губерт понял: в мире после Погибели действуют также агенты другой силы. Очень хорошо законспирированные. Обладающие странными технологиями и необычными возможностями. Их не так много, но они безжалостны и опасны. Были и свидетельства более общего порядка – изменения климата, кислотные дожди, необычное количество мутафагов, которое не объяснить одной только радиацией… Кто-то вмешивался в происходящее на планете, влиял на нее, ведя мир к одному ему понятной цели. Губерт был уверен, что чужая шпионская сеть, ни одного члена которой ему пока что не удалось захватить и допросить, и небесные платформы связаны друг с другом.

– Но что они хотят? – спросил я. – Эти, с платформ… Чего добиваются?

Доктор Губерт не знал этого. Или не захотел говорить.

Постепенно его рассказ становился все более уклончивым. На своей тайной базе доктор пытался создать технологию, способную уничтожать некроз. Задолго до Погибели в военно-научной лаборатории велись разработки микроволнового оружия, которое планировалось размещать на спутниках вместо более энергоемких лазерных пушек. По идее, из-за такого излучения должны были вскипать мозги вражеских солдат, но у него обнаружился иной эффект: разрушение атомарных структур некоторых веществ. В прошлом работы были отложены, а теперь Губерт возобновил их, так как полагал, что с помощью микроволнового излучения определенной частоты можно подавлять рост «некротической пены», как он называл некроз, и даже уничтожать ее.

После этого рассказ доктора сделался еще более скупым, так что остальное я скорее домыслил, чем услышал от него.

Губерту был выгоден союз между Корпорацией и Храмом. Доктор собирался, объединив их, разделаться с топливными кланами, которые хозяйничали на всей северной и центральной Пустоши, раздробить Большую Московию, а после объединить снова, но уже под своим началом. Нет, он не намеревался становиться диктатором, ведь тогда хозяева платформ узнают о нем, но хотел оставаться серым кардиналом, невидимым кукловодом, управляющим этим миром.

Итак, ему нужно было, чтобы Орден с Корпорацией вступили в союз. То, что покушение на Тимерлана и начало активного наступления некроза на Арзамас совпали, было лишь случайностью. Поняв, как можно сыграть на этом, Губерт связался с Лукой Стидичем, имевшим влияние на Геста, и приказал своим людям доставить недавно созданный излучатель в старую лабораторию, которую они использовали как шпионскую «закладку», ведь и Лука Стидич, и Губерт хорошо знали это место. Излучатель не просто спустили в зал, где его могли повредить мутафаги или зараженные некрозом люди, «некрозомби», как называл их Губерт, а занесли подальше, в ту самую мастерскую, где много лет назад велись работы над микроволновым оружием. Лука Стидич знал, где в лаборатории находится это помещение, и мог легко найти его.

Когда излучатель был спрятан в лаборатории, Лука сообщил Гесту о том, что его разведчики узнали про некий артефакт, сохранившийся со времен до Погибели, с помощью которого можно уничтожать некроз. Тогда все происходило очень быстро, у Геста не было времени проверить сведения, к тому же, по словам Губерта, он доверял Луке. А тот предложил заключить союз с Корпорацией: Храм помогает ей против некроза, Корпорация помогает Храму в борьбе с мутантами. Гест согласился.

Они связались с Меха-Корпом, но Владыке нужен был гарант того, что Корпорация не нарушит свою часть договора. Таким гарантом стала Юна.

Голова шла кру́гом. Потирая лоб, я прошелся перед сидящим на стуле Губертом. В нескольких шагах за ним стоял Ромулюс и внимательно наблюдал за мной, не убирая руки с револьвера в кобуре.

Пока мы говорили, пулемет на башенке «хаммера» очень медленно и плавно повернулся в нашу сторону.

Близился вечер, над пустырями дул холодный ветер, было зябко и неуютно.

– Что ты теперь хочешь от меня? – спросил я.

Губерт долго молчал. Наконец, упершись палкой в землю, встал и сказал:

– Платформы и их хозяева – вот наш главный враг, Разин. Мы не знаем, что это и откуда оно взялось. Не знаем, кто командует этими машинами, есть ли кто внутри… Мутант побери, мы не знаем даже, машины ли это! Кое-кто из моих людей считает, что платформы – целиком биологические образования.

– Инопланетяне?

– А может, иновремяне? Или кто-то еще… Мы не знаем. Разобраться, что такое Погибель, узнать все о хозяевах платформ и разделаться с ними – моя главная цель. А ты хочешь этого, Разин?

– Да, – сказал я. – Наверное, да.

– Значит, поможешь мне. Ты переспал с девчонкой?

– Это не твое дело.

Он холодно глядел на меня, и глаза его были такими же пронзительными, как тогда, в самый первый раз, когда я увидел этого человека.

– Меня касается все, что происходит с вами. Потому что это я перебросил вас сюда. Если бы не я, большинство из вас погибли бы во время катастрофы. Хотя тебя, Разин, расстреляли бы гораздо раньше. Как и Юна Гало, своей жизнью ты обязан мне. И теперь мне надо, чтобы ты стал ее любовником. Чтобы занял хорошее место в Меха-Корпе. Она предлагала тебе что-то такое?