Текст книги "След Фафнира"

Понятливые аборигены мгновенно уяснили все выгоды предложения герра капитана, взяли аванс в пять марок и отбыли за требуемой повозкой. Ойгена (то есть Хагена), вместе с доктором, снабдили деньгами и немедленно откомандировали в город за покупками. Джералд решил, что знаменитому герою эпохи Меровингов пора привыкать к современной жизни и знакомиться с достижениями прогресса.

Один человек – две души… Над этой задачкой стоило поломать голову. Пока Робер отмывался от угля и копоти на прибрежных камнях, а Тимоти ремонтировал задетый пулеметными пулями ящик с кладом, Джералд брился (пышные дворянские бакенбарды и усы необходимо было удалить незамедлительно), попутно размышляя о самом необычном представителе компании.

Если верить наблюдениям, Хаген «просыпался» только в моменты, когда проклятие Фафнира начинало активно действовать. Так вышло и сегодня – во время погони на реке привычный всем Ойген Реннер резко сменил обличье, не потеряв однако сознания, как оно случалось прежде. Вторая половина его сущности вначале несколько подивилась необычной обстановке (ревущий в топке огонь, грохочущие поршни машины, визг пара и все такое прочее), но Хаген сориентировался очень быстро и запросто начал помогать швырять уголь в адский зев под котлом. Наружу он не высовывался и какой-либо активности в отношении бестелесного монстра, вовсю крушившего полицейские корабли, не предпринимал.

Джералд сделал два, в принципе правильных, вывода. Первое: проклятие и поселившаяся в Ойгене душа Хагена тесно связаны между собой и, наверняка, оказывают друг на друга некое мистическое влияние. Второе: Ойген, пусть и не сознавая этого, неким таинственным образом обменивается мыслями с обретшим непонятное бессмертие героем «Песни», и получает от него некоторые новые и ранее недоступные сведения.

Доктор Шпилер, с которым милорд поделился догадками, высказал предположение, что через некоторое время обе столь разные души объединятся в одну сущность и тем самым превращение молодого австрияка в Хагена закончится окончательно. Он примет один, уже неизменяемый облик; оставит при себе как весь опыт недолгой жизни разнорабочего из Линца, так и обширные (для той эпохи) знания и умения мажордома Бургундского двора. А заодно перестанет пугать концессионеров внезапными превращениями в ту и другую сторону. Судя по тому, насколько быстро меняется Ойген, процесс завершится спустя несколько дней. Пока же компании придется терпеть «двоих в одном» и, соответственно, общаться с каждым по-своему.

Лорд Вулси попробовал сегодня поговорить с Хагеном, желая наконец-то выяснить, с чем именно имеют дело господа концессионеры. Что такое проклятие дракона? В чем принцип действия? Как от него защититься и защитить других людей? Можно ли им управлять, как предполагал аббат Теодор?

Ответов на вопросы получено не было. Надменный мажордом трех королей односложно заявлял, что «вам это ни к чему», «я не могу сказать», «пусть эта тайна умрет со мной», и так далее в том же духе. Однако Хаген узнавал реку, давал особенностям пейзажа свои, давно позабытые человечеством, названия на языке франков-сикамбров, интересовался устройством корабля и вообще ничуть не походил на растерянного человека, который напуган незнакомым окружающим миром.

Хаген со степенной серьезностью (и пользуясь всесторонней помощью доктора Шпилера, прицепившегося к явившемуся из шестого века герою, как репей к хвосту дворняги) осваивался с действительностью, постигал реальность и ничуть не тушевался. Доктор потом сказал милорду, что раньше представлял себе варваров именно такими – необычайно гибкая и восприимчивая психика, позволяющая человеку выжить в любых, самых сложных обстоятельствах. Достаточно вспомнить, насколько быстро перенимали франки или готы доставшуюся в наследство от античности римскую культуру, не говоря уже о письменности или религии. Готы становились христианами уже в четвертом веке, в то время как «цивилизованные» римляне вовсю поклонялись богам Олимпа.

Вот такие дела… Когда Тимоти составил список необходимых покупок и позвал доктора, Хаген немедля увязался вслед за господином Шпилером, желая «посмотреть на нынешний бург». Оставалось надеяться, что эта парочка не привлечет внимания жителей патриархального Эттенхайма какими-нибудь странными выходками: нельзя не учитывать менталитета человека седой древности – Хаген оскорблялся даже когда на него косо смотрели.

Преобразившийся, чисто выбритый милорд покинул каюту в тот самый момент, когда очень бледный доктор и пронзительно-пунцовый Ойген шли по мосткам в направлении покачивающегося на волнах «Карла Великого».

– Кажется, я знаю, что произошло, – обратился Джералд к расстроенному Шпилеру. – Наш общий друг изволил превратиться в самого себя на глазах восторженной публики? Панику большую подняли?

– Будь проклят тот день и час, когда я с вами связался, милорд, – доктор в сердцах бросил принесенные из города свертки на палубу. – На здании магистрата красуется обширнейший розыскной лист с подробностями наших безумных злодейств. Почти полная аналогия статьи в «Обозревателе», только без портретов. Имена, как ни странно, доселе не упомянуты, зато дано на редкость доходчивое и многословное описание внешности всех троих подозреваемых. А этот молодой человек, – Шпилер грозно взглянул на австрийца, – насмерть перепугал владелицу магазина готового платья роскошным судорожным припадком и внезапным помолодением, увы, не прошедшим незаметно. Воображаю, какие слухи поползут по городишку… И, что характерно, данные слухи обязательно достигнут ушей тех, кого мы опасаемся. Новый и горячий след.

– …Ведущий в никуда, – безмятежно продолжил подошедший Тим. – Завтра-послезавтра мы будем радостно колесить по Франции в направлении Парижа, а там и до Америки недалеко. Думаю, ваш Приорат, будь он хоть Сионским, хоть Шанхайским или Бомбейским, в Техас не сунется – мигом рога поотшибают. Купили, что просил?

– Купили, – вздохнул доктор. – В магазинах на меня смотрели, как на идиота. А на рынке – как на идиота вдвойне. Распаковывай.

Пока Тимоти возился с новообретенными вещами, Джералд позвал Ойгена и решил весьма немаловажную проблему – следовало как-то отделаться от остававшегося на судне матроса, начавшего подозревать, что связался не с самыми благонадежными людьми. Полиция, бесследное исчезновение капитана Пфеффера, пулевые отметины на катере… Молчание Вольфа Лауба было куплено за тридцать марок и чек на предъявителя, в котором лорд Вулси прописал сумму в десять раз большую. Обналичить можно в Имперском банке, где счет «Рейнской глиноземной концессии» пока оставался открытым.

Ойген быстро растолковал приятелю, чтобы тот немедленно отправился на железнодорожную станцию и возвращался домой, а про неудачное плавание «Карла» забыл хотя бы на неделю. Если полиция Вормса начнет интересоваться – смело валить все грехи на вероломных иностранцев, осуществивших дерзновенный акт речного пиратства… Только сначала Вольф должен помочь перегрузить с корабля на повозку во-он тот ящичек. Идет?

Туземцы, как и было договорено, пригнали вполне приличный торговый фургон, крытый потемневшей от времени парусиной, получили соответствующую мзду и, пожелав счастливой дороги, отбыли, наивно полагая, что герр капитан со товарищи вернутся к своему поломанному судну не позднее ближайшего вечера. На всплывавшую вокруг «Карла Великого» брюхом вверх мелкую рыбу внимания обращено не было – всем известно, какие грязные эти пароходы! Только Джералд, зная откровенную нелюбовь животных к концессионному грузу, насторожился: уж не собирается ли нечистая сила вновь порезвиться и доставить компании серию очередных неприятностей? Ойген, как заметил милорд, вел себя спокойно и признаков беспокойства не проявлял. Значит, спящий в нем Хаген не чувствовал опасности… Прекрасно.

– Переодеваться! – распорядился Тимоти, когда клад Зигфрида, под натужные охи-вздохи едва не надорвавшихся концессионеров, перекочевал в повозку. Две меланхоличные сельские лошадки, стоявшие в упряжи, разом начали беспокойно прядать ушами и оглядываться. – Начинаем маскарад, господа… Джералд, ты самый умный – придумывай для нас убедительную историю, документов-то никаких.

– Историю? – удивился милорд. – Все зависит от того, как мы будем выглядеть.

– Как бродячий балаган!

* * *

На спокойной малолюдной улице, неподалеку от знаменитейшего Страсбургского кафедрального собора, рядом со скромной гостиничкой, носившей знаменательное название «Бальмунг»[14]14
  Бальмунг – в «Песне о Нибелунгах» имя меча Зигфрида


[Закрыть] стоял высокий, крытый грубой темно-серой парусиной, фургон, возле которого суетились хозяева. Возглавляли неприметную компанию двое – высокий католический священник в черной, с иголочки, сутане при белоснежном стоячем воротничке и широкополой круглой шляпе, а также молодой человек, внешностью напоминавший сельского доктора с небогатой практикой. В лацкане несколько истертого сюртука последнего, светился золотом и эмалью памятный знак Гейдельбергского университета, 1910 год выпуска.

Преподобного отца и доктора сопровождала троица парней самого что ни на есть деревенского вида. Одежда небогатая, но чистая, принятые в сельской местности расшитые по вороту рубахи, темные брюки, заправленные в сапоги, поношенные тирольские шапочки, небритые продувные рожи… Двое – пронзительно-рыжий и беловолосый – держатся уверенно, со значительностью знающих себе цену сыновей крепко стоящих на ногах арендаторов или мелких землевладельцев. Третий, темноволосый и кареглазый, если присмотреться, имеет очень огорченный и расстроенный вид, хотя нам ли спрашивать, что за горести у человека? Наша задача – обслужить гостей и получить за услуги положенную оплату.

– Мы с визитом к его преосвященству епископу, – втолковывал хозяину гостиницы доктор, неосторожно (по мнению Тимоти) назвавшийся Карлом Шпилером. – Из Бюлерталя, слышали?

Что-то такое хозяин слышал. Дыра дырой, на востоке, за Рейном. И что угодно господам?

– Комнату для меня и преподобного отца, – доктор кивнул на упорно молчащего патера. Шпилер, как и было условлено, говорил за всех, чтобы не выдавать выраженного акцента милорда и остальных. – Заодно разместить наших сопровождающих и багаж. Там большой ящик, с собранными к пасхальным торжествам подарками его преосвященству и святой нашей матери-Церкви… Лошади и фургон…

– Раненько же вы к Пасхе готовитесь, – безразлично проворчал восседавший за пыльной стойкой владелец «Бальмунга». – Хорошо. Комнаты найдутся. За все – пять человек, место в конюшне и сено, фургон, багаж – четыре марки пятьдесят пфеннигов в день. За еду плата отдельная. Собираетесь жить до празднества Воскрешения Христова – расчет немедленный, вперед.

Пасхальные праздники в 1912 году приходились на 17 апреля. Святой отец, немедля подошедший к стойке, в точности отсчитал семьдесят семь марок, причем треть золотом, остальное сине-серыми «бисмарковскими» ассигнациями. Видать, богатый приход у святого отца.

Все остались довольны. Хозяин тем, что получил такую значительную сумму без возражений, гости – устройством на постой и отсутствием любых подозрений со стороны окружающих. Гостиница, конечно, не для миллионеров, но сейчас, главное, не удобства, а, пользуясь лексиконом приснопамятных вормсских социалистов, конспирация. Ради таковой конспирации Тимоти подписался под записью в журнале гостей крестиком – неграмотный.

Драгоценный багаж был оставлен в фургоне, занявшем место на заднем дворе, лошадок препроводили на конюшню, а концессия в полном составе засела в комнате второго этажа гостиницы. Ойгена сгоняли в ближайшую лавку за вином, колбасой и хлебом.

Промежуточная цель – Страсбург – была достигнута без особых приключений. На въезде в город дорожная полиция на фургон и не посмотрела, городские шуцманы более озабочивались соблюдением уличного благочиния, чем бдительным надзором за неизвестными путниками, а среди разъезжающих по городу десятков экипажей, колясок и таких же фургонов маленький обоз концессии выделялся не более, чем воробей среди стаи. Пока дело шло удивительно гладко, давая повод надеяться, что крупные неприятности на время остались позади.

– Отсыпаемся, отъедаемся, решаем трудности с документами – в Страсбурге наверняка можно купить фальшивые! – и едем домой! – провозгласил неугомонный Тимоти. – Возражения?

– Сначала попробуем придать нашему… Да, нашему отъезду на запад видимость законности, – буркнул усталый Джералд. – Завтра утром… Нет, лучше прямо сегодня, я наведаюсь в консульство Британии.

– Почему именно сегодня? – переспросил доктор Шпилер. – Вы засыпаете на ходу! Следует непременно отдохнуть.

– Потому, что впереди ночь. И вокруг много людей. Не удивлюсь, если к рассвету гостиница превратится в замок графа Влада Цепеша – Дракулы, и на каждом углу будут валяться трупы… Не мне вам объяснять, что именно мы привезли в город. Пожалуй, часика полтора я посплю, а затем все же пойду телеграфировать в Форейн-офис.

– Тогда я сижу и сторожу, – заявил Тимоти. – Мало ли… Ойген с Робером пускай отлеживаются. Другие приказы, милорд?

– Никаких, – зевнул Джералд, деликатно прикрыв рот кулаком. – Честное слово, я за последние дни совершенно одичал.

– Как и все мы, – печально улыбнулся доктор Шпилер, с лица которого не сходила болезненная чахоточная бледность. – Как и все мы… Итак, отдыхаем. Тим, иногда заглядывай во двор – могут появиться чересчур любопытные господа, намеренные узнать, что именно привезли в подарок господину епископу. Сокровища остались без охраны, и меня это беспокоит.

– Можно мне пойти вместе с господином Тимом? – попросил Ойген. – Я-то уж присмотрю…

– Не «можно». Нужно.

Глава седьмая
AUF WIEDERSEHEN, DEUTSCHLAND?

Германская империя, неподалеку от границы

1-е, ночь на 2 апреля 1912 года

– Милорд, вы очень богатый человек! Ваше состояние оценивается не менее чем в тринадцать миллионов фунтов, сиречь – без малого семьдесят миллионов североамериканских долларов, о франках я даже упоминать не стану… Вам не хватает? Вы голодаете? Вам негде жить?

– Сударь, дело не в деньгах! Если бы это касалось только денег и ничего другого, я бы с радостью уступил. Однако…

– Если вы продолжите пичкать меня глупейшими байками о «проклятии», «чудовище» и прочих мистических фантазиях, я рассержусь.

– Я видел проклятие в действии, милостивый государь. Клянусь, это правда. Могу предложить иной выход из возникшего затруднения. Я могу выплатить отступное. Если считать нынешнюю цену за унцию[15]15
  Унция – принятая в Великобритании мера веса = 28,3 г.


[Закрыть] золота… Сокровищ примерно на семь тысяч двести унций, округлить… Четыреста тысяч фунтов стерлингов вас устроят? Я могу выписать чек.

– Интересное предложение, бесспорно. Причем вы, как человек благородный, довольно смело округлили сумму в бoльшую сторону. Увы, я не согласен. Курс британской валюты в случае крупной войны или революции может катастрофически упасть, а золото в любые времена останется только золотом. И всегда будет цениться. Я вынужден отказать, милорд. Итак?

– Дайте подумать…

– Думайте недолго. Я не располагаю большим количеством свободного времени.

Джералд с выражением скупого недовольства уставился на ядовито-фиолетовую шторку, плотно закрывавшую окно кареты. Устроившийся напротив собеседник с преувеличенным вниманием принялся рассматривать ухоженные ногти на пальцах правой руки.

Ситуация почти безвыходная. Сомнений нет, лорду Вулси было гораздо приятнее общаться с людьми, нежели с существами бестелесными, загадочными и опасными, однако люди людям рознь. Беседа с неприятным господином в закрытой душной карете не доставила Джералду никакого удовольствия. Чувство было прямо противоположное.

* * *

…Утро первого дня месяца апреля началось сравнительно безмятежно. Милорд, пробудившись, обнаружил, что благополучно проспал весь вчерашний вечер и полную ночь, так и не реализовав намеченные планы. Разбудить главу концессии «часа через полтора» никто не удосужился или не осмелился. Сейчас рассветное солнце робко заглядывало в меблированную комнату гостиницы, показывая слепящий краешек из-за черепичных крыш домов с другой стороны улицы. На соседнем диване посапывал доктор Шпилер, круглый стол на гнутых ножках украшали остатки импровизированного обеда и недопитая бутылка с вином…

– Черт! – милорда подбросило с постели. Он вспомнил. Клад! – Доктор, поднимайтесь! Немедленно!

– Что произошло? – Шпилер со встревоженным и заспанным видом высунулся из-под пледа. – Джералд, не суетитесь. У нас новые… э… трудности?

– Пока не знаю, – лорд Вулси спешно натягивал неудобную сутану поверх брюк и рубашки. – Уверен, наши почтенные друзья, как и мы, беспробудно почивали, забыв про все на свете. Знаете, господин Шпилер, я опасаюсь выходить из комнаты – не хочется заново видеть последствия трудов хранителя сокровищ… Идемте, взглянем. Если Нечто в действительности устроило новое побоище, придется немедленно бежать!

Милорд и доктор едва не галопом промчались по коридору в сторону лестницы, спустились в холл, но ничего страшного не заметили. Возвышавшиеся напротив стойки гигантские напольные часы в черном деревянном корпусе начали отбивать половину восьмого утра.

Замещавший хозяина консьерж мирно дремал, полусонная обслуга вяло прибиралась, чисто символически обмахивая пыль с поеденной жучком мебели, некрасивая темноволосая горничная несла поднос с чайным прибором – картина мирная и патриархальная. Никаких следов паники или воплей о совершенном убийстве.

– Навестим мистера О’Донована и его теплую компанию, – решил Джералд, сворачивая в полутемный боковой коридор. – Уверен – спят, будто сурки в норках.

«Деревенщинам», сопровождавшим «священника и доктора» досталась тесная комнатушка первого этажа, выходившая единственным узким окном во двор. Неудобно, но несколько дней потерпеть вполне можно.

Лорд Вулси благовоспитанно постучался, не получил никакого ответа и просто толкнул дверь. Так и есть – на кровати справа храпит Тимоти, слева – Монброн. Ойген отсутствует.

– Хоть у одного хватило ума сторожить фургон, – сказал Джералд. – Доктор, очень вас прошу, разбудите этих бездельников, а я прогуляюсь наружу и взгляну на багаж. Заодно поищу Ойгена.

Последний обнаружился мирно спящим во чреве фургона, рядом с драгоценным ящиком. Замотался в тонкое шерстяное одеяло по самую макушку, под головой – укрытые рогожкой сапоги, рядом лежит швейцарский кинжал в гладких ножнах. Идиллия.

– Ойген, ночью что-нибудь происходило? – допытывался Джералд, когда ему удалось растормошить австрийца. – Понимаешь, что я имею в виду?

– Не заметил, – Ойген протер глаза и уперся недовольным взглядом в коричневые стенки ящика. – Заснул. И сны недобрые. Все хорошо, сэр?

– На первый взгляд – хорошо, – задумчиво ответил лорд Вулси, оглаживая ладонью подбородок. – Значит, Оно не решилось нас беспокоить. Признаться, я удивлен. Посторонние люди грузом не интересовались?

Получив на все вопросы отрицательные ответы, Джералд немного успокоился и, позвав Ойгена, отправился наверх, где теплая компания уже приступала к обильному завтраку, заказанному доктором Шпилером на кухне.

– Я улегся в два часа ночи, – повествовал Тимоти, одновременно поглощая пироги с сыром и грибами, по-немецки громоздко называвшиеся «Pilzkasekuchen». – Ойген остался сторожить во дворе. И ничего – демон сидел смирно в своей коробке, не высовываясь. Может, понял, что в большом городе лучше не шалить?

– Не уверен, – отозвался Шпилер, бегло просматривавший взятую у консьержа «Страсбургер нойе цайтунг». – Газета, как отмечено, вышла из типографии в семь утра, городские новости набирались рано утром. Пишут презабавные вещи.

– Почитайте! – хором потребовали Монброн и Джералд.

– О нас, вероятно, позабыли – свежие новости гораздо интереснее. Извольте, господа: «Страсбург в огне» – это громкий заголовок, набран довольно крупно. Цитирую. «Городские пожарные команды и полиция провели тяжелую ночь… По сообщениям из весьма благонадежных источников вскоре после полуночи в Страсбурге одновременно вспыхнуло девять пожаров…» Подробности пока пропустим. А, вот! «Две драки возникшие в пивных „Бюргерброй“ и „Гроссбройхауз“ закончились грубой поножовщиной, убито не менее четырех человек, несколько ранены. Одновременно с этим, полицейские чины заявили, будто в районе речной гавани найдено три мертвых тела, принадлежавшие возвращавшимся с вечерней смены докерам и публичной девице, имя которой выясняется. Давно пора поставить вопрос перед бургомистром и магистратом города о запрете работы пивных в ночное время, ибо это нарушает спокойствие добропорядочных горожан… Питейные заведения, где собираются подонки общества и разыскиваемые властями преступники…» Дальше не интересно. Попрошу заметить – автор статьи утверждает, будто все события имели место по наступлению ночи. Минимум семь смертей и девять пожаров! Вот, пожалуйста: «Несмотря на старания конных пожарных команд, частные дома на Кирхен-штрассе, Блюменхоф и возле казарм Двенадцатого полка инфантерии выгорели дотла; бесспорно, имеются погибшие, количество которых невозможно будет определить до времени, пока завалы не остынут и не будут разобраны». Сообщается, будто ничего подобного в Страсбурге не происходило со времен семилетней давности, когда вспыхнули беспорядки, вызванные подстрекательством агитаторов, состоящих в запрещенных организациях социалистского толка». Каково?

– А вы говорили – ночь была спокойной, – Джералд укоризненно посмотрел на Тимоти и Ойгена. Те лишь развели руками. – Не верю я в такие совпадения. Можете рубить мне правую руку, но это – проклятие Фафнира. Оно начало действовать куда разнообразнее, чем прежде!

– Ты преувеличиваешь, Джерри, – не согласился Робер, говоря через набитый рот. – В любом городе мира случаются кабацкие драки, пожары и убийства. Наше чудовище нигде не показало явного следа, а Оно любит покрасоваться – обязательно осталась бы визитная карточка в виде разорванного мертвеца.

– Мы приезжаем в Страсбург и первой же ночью происходят события, равных которым не замечалось семь лет? – скептически отозвался Тимоти. – Не-ет, наш бесплотный красавчик просто нашел обширное поле деятельности! И проявил себя во всей красе.

– Не во всей, – мрачно сказал Джералд. – Аббат утверждал, будто мы наблюдаем «мелкие шалости пробуждающегося монстра». Если это – мелочь, то каковы же шалости крупные? В дрожь бросает. Оно научилось прятаться от нас. Пытается сделать все, чтобы мы его не заметили. Бесчинствует на стороне.

– А еще аббат говорил, будто «проклятие» воплощено в одну конкретную вещь, находящуюся среди сокровищ, – невзначай припомнил доктор. – Если эту вещь найти и вышвырнуть, допустим, в океан, то…

– Здравая мысль, – лорд Вулси нахмурился, допил чай и встал. – Если доберемся до Парижа, вскроем ящик и попробуем отыскать средоточие мистической силы, если таковое существует. Надеюсь, Хаген поможет.

Джералд внимательно посмотрел на Ойгена, но тот остался невозмутим. Интересно, раньше молодой австрияк всегда смущался и заливался краской до корней волос, а теперь реагирует на обращения милорда со стоической невозмутимостью. Привык к компании или сказывается воздействие Хагена? Нельзя исключить и такую версию.

– Я отправляюсь в консульство, – объявил милорд, неумело застегивая на шее белоснежный круглый воротничок священника. – Доктор Шпилер, Тимоти, Робер – остаетесь в гостинице. Ойген пойдет со мной. На всякий случай. Да, между прочим, мсье де Монброн может на краткое время нарушить таинственность, прилично одеться и сходить в банк за наличными. Мы изрядно поиздержались, денег остается совсем немного. Часть заберешь рейхсмарками, часть – франками Республики, в ассигнациях.

– Каким образом? – изумился Робер. – Мою чековую книжку отобрали полицейские в Вормсе! В Страсбурге, насколько я помню, есть отделение «Монброн ле Пари», но без телеграфного подтверждения от маменьки, из Парижа, мне не дадут ни сантима!

– Да и зачем раскрывать маскарад раньше времени? – подхватил Тимоти. – Хозяин гостиницы и постояльцы обязательно заметят превращение деревенского парня в обеспеченного молодого бездельника! Монброн, не смотри на меня голодным волком – я разве не прав? Джералд, выписывай чек сам, отправляй доктора Шпилера за деньгами, а мы уж посторожим.

На том и порешили. Задействовать счет концессии, номер которого наверняка уже знала полиция, не решились – лорд Вулси извлек чековую книжку банка, наследником коего являлся мсье де Монброн (там Джералд держал резервную часть средств на обустройство экспедиции), тщательно вписал сумму в тысячу марок (или девять с половиной тысяч франков по установленному парижской биржей курсу), вывел каллиграфический автограф, и вручил бумагу доктору. Найти отделение банка нетрудно – у хозяина отеля обязательно должна иметься адресная книга.

…По таковой адресной книге и было выяснено нахождение консульства Британской империи – Рейхсфанен-штрассе, дом 19. Владелец отеля, занявший свое законное место после девяти утра, вежливо пояснил святому отцу, что данная улица находится рядом. Экипаж можно не брать. Стоит лишь выйти на главную площадь, поворот налево от здания магистрата. Джералд отделался сухим «Danke schon» и вышел из отеля, сопровождаемый серьезным и настороженно озиравшимся по сторонам Ойгеном.

Давно проснувшийся Страсбург бурлил. Германская речь перемешивалась с французской, по мощеным улицам раскатывали как вульгарнейшие повозки мусорщиков, так и шикарные экипажи на рессорах и каучуковых колесах, гостеприимно сверкали витрины магазинов, тонко орали мальчишки-газетчики («Девять пожаров за ночь! Ужасающие убийства! Полиция сбивается с ног!»), от кондитерских лавок вкусно пахло сладкими булочками, а в закрытых цветными тентами кафе «a’la Paris» чинно попивали кофе ранние посетители. День обещал быть солнечным. Не летняя жара, конечно, но приятное весеннее тепло. Парами бродили казавшиеся очень значительными и важными усатые шуцманы: было не заметно, что они «сбиваются с ног».

– Красиво, – подал голос Ойген, когда милорд вышел на площадь. Над чистенькими домами господствовал бежево-коричневый готический собор, который знатоки архитектуры частенько сравнивали с собором Реймса, где больше тысячи лет венчали на царствие всех французских королей, начиная с Карла Великого и заканчивая злосчастным Людовиком XVI. – Сэр Джералд, посмотрите, что там такое?

– Где?

– Да вон! И господа с фотографическими аппаратами… Давайте посмотрим?

Лорд Вулси нехотя свернул к магистрату, возле крыльца которого разворачивалось некое действо, с привлечением многочисленных фотографов и вооруженных блокнотиками журналистов. Представительный господин даже снимал на синематографическую камеру, прильнув глазом к окуляру, а левой рукой размеренно вращая рукоять, перематывавшую пленку.

Всеобщее внимание привлекала дама. Дама необычная до крайности. Весьма молодая привлекательная мадемуазель выбрала в качестве облачения отнюдь не платье с высоким турнюром, достойное всякой женщины из общества, а мягкие черные сапоги, кожаные краги, такую же куртку, плотно облегавший голову кожаный шлем с выпуклыми пылезащитными очками. Леди охотно позировала на фоне большого сверкающего автомобиля благородного темно-малинового цвета, попутно отвечая на сыплющиеся со всех сторон вопросы пишущей братии. Говорила она по-французски.

– Простите, – Джералд на языке галлов обратился к одному из фотографов, увлеченно засыпавшим на полочку вспышки порошок магния. – Чем вызван ажиотаж?

– Разве вы не знаете, преподобный? – изумился владелец огромной, стоявшей на треножной подставе камеры. – Это же знаменитая Ева Чорваш! Венгерка, первая женщина, собравшаяся устроить кругосветное путешествие на автомобиле в одиночестве! Просто невероятно! Через Европу, Северо-Американские Штаты, Китай, Индию, Персию и Российскую империю! Читайте газеты, святой отец! Сейчас о ней только и пишут!

Лорд Вулси внезапно потерял интерес к модной барышне. Увы, но в газетах пишут не только об очередной знаменитости, решившей покорить мир в стиле «эманципе». О прочем тоже не забывают. Сенсация, тщательно оберегаемая лордом Вулси с компанией, стоит дорого. Гораздо дороже великолепного автомобиля очаровательной Евы Чорваш.

Ойген, прихваченный цепкой ладонью милорда за рукав, послушно зашагал вслед за Джералдом.

Скромный двухэтажный дом по Рейхсфанен-штрассе украшался знакомым и родным стягом. «Юнион Джек», соединивший в себе символы трех объединенных единой короной государств – Англии, Шотландии и Уэльса – лениво колыхался над парадным подъездом. На бронзовой вывеске значилось: «Das Konsulбt der GroЯbritannien Kцnigsreich» – «Консульство Великой Британской империи».

– Жди здесь, я скоро, – бросил Ойгену лорд Вулси, и, мелко кивнув напыщенному швейцару, вошел внутрь.

Ойген привычно прислонился спиной к стене, и стал ждать.

* * *

Можно считать это невероятным везением или игрой его величества случая. Можно – просто удачным стечением обстоятельств.

Консулом Британии в Страсбурге являлся бывший соученик Джералда по Оксфордскому университету и почти друг – Лоренс Реттендон, эсквайр. После того, как милорду удалось добиться приема у господина консула, произошла немая сцена удивления: оба видели, что пред тобой находится знакомый человек, однако узнать такового было трудновато… Сэр Реттендон пополнел, обзавелся двумя лишними подбородками и казался немного отрешенным от мира помещиком из захолустного Корнуолла. Поджарый, выбритый и загорелый Джералд, представ перед господином посланником в сутане и шляпе священника, являлся фигурой еще более нелепой.

– Джералд Слоу, лорд Вулси?.. – ахнул Лоренс, которого в университете сокурсники называли попросту: «Ларри». – Что… То есть, почему ты так одет? Джерри, присаживайся в кресло! Эй, там! Принесите чай! Быстро!

Душевная беседа меж старыми приятелями длилась около получаса. Затем последовал почти мгновенный обмен телеграммами между Страсбургским дипломатическим представительством, Форейн-офисом в Лондоне, и поместьем лордов Вулси – семью представлял престарелый отец Джералда, сэр Артур. Наконец, пришла зашифрованная резолюция: «Предоставить документы и выполнить сопутствующие просьбы». Подпись: «Уинстон Черчилль, министр правительства Его величества; Лондон; Апрель, первое число месяца, год 1912».

«А-а-а, конечно же! – озарило Джералда. – Уинстон, сын герцогини Мальборо! Очень многообещающий молодой человек с железным характером. Уверен, он сделает большую карьеру в скором будущем. В отличие от меня, неудачливого авантюриста!»

Если Лондон приказал – чиновник Империи обязан исполнять директиву.