Текст книги "Первый советский киноужастик"

Проект А.И.Резанова предусматривал переориентировку самого дворца на въездные ворота. С южного торца обустраивался новый, уже третий фасад, и парадная площадка перед ним, на которой сейчас установлен обелиск.

Именно для воплощения этого со стороны шоссе и делается по проекту А.И.Резанова колоссальная пристройка – громоздкий трёхэтажный корпус, в несколько раз превышающий по своим размерам собственно дворец, и заметно выше его, подавляющий своей грузностью, что особенно заметно со стороны церкви, и завершенный двумя полукруглыми эркерами – один по основной оси, обращённый к воротам, в котором располагался усадебный театр, и второй – поперечный, тот самый правый флигель, замыкающий площадку перед садовым фасадом (впрочем, издали, из парка трёхэтажная часть корпуса, примыкающая к старому дому, выглядит более элегантно). Тем самым перед дворцом формируется парадная площадка. Выстроенный фасад в общем, следует проекту. А поверхность новопостроенного корпуса щедро украшена всеми возможными деталями декора под древнерусские терема, выделанными в кирпиче. Напомним, что это были времена утверждения власти Александра III Миротворца, с которым сопоставляли времена Московской Руси и самого царя Алексея Михайловича. Можно также принять во внимание, что и сама внешность и фактура царя была несколько грузновата. А в 1886 году перед полукруглой стеной этого эркера, обращенного к воротам, по распоряжению княгини была посажена сосна, которая стала визитной карточкой дворца. Этот корпус становился по проекту главной частью дома. Старая же часть оставалась своего рода мемориальным «довеском» к нему.

Переориентировка на новый фасад предполагалась более энергичной, нежели мы видим сейчас. Кирпичная ограда должна была примыкать к самим стенам дома. В свою очередь, полукруглый объем нового фасада (тот, что мы видим и сейчас) предполагалось нарастить башенкой, выступавшей перед эркером и украшенной короной (еще одна деталь, подчеркивающая родство с царским домом), и установить по обеим его сторонам две высокие четырехгранные башни, которые придавали бы парадному входу представительность. Сам этот корпус предполагалось обрамить двумя башнями-четвериками. Одна примыкала бы к дому перед кухонным корпусом, для второй предполагалось вдоль этого же кирпичного корпуса по главному фасаду достроить дополнительный объём с галереями по первому и второму этажу. Результат отказа от проекта Резанова уже в ходе строительства – лишённые каких-либо украшений стены первого и второго этажей корпуса с той стороны, которая обращена к пруду, и по контрасту – щедрый декор и стрельчатые окна в этаже над ними. Нынешняя фасадная стена должна была стать всего лишь задником для так и не построенной галереи…

При этом на чертежах нет левого флигеля со стороны садового фасада, а также корпуса с восьмигранной башней с противоположного угла дома. Они были пристроены позже уже другим архитектором, во изменение проекта…

Проект перестройки стрешневского дворца работы А.И.Резанова

Проект перестройки нового фасада (юго-западного торца). Нынешнее состояние

Проект перестройки главного фасада. Нынешнее состояние

Проект перестройки дворца. Садовый фасад. Нынешнее состояние

Проект перестройки северо-восточного торца. Нынешнее состояние

В Отделе письменных источников Государственного Исторического музея в фонде Шаховских-Глебовых-Стрешневых сохранился текст договора между княгиней и подрядчиком каменщиков о строительстве театрального флигеля. Приведём его в сокращении, опуская чисто технологические подробности:

«Москва 1881 года Сентября 9 дня село Покровское-Глебово. Мы нижеподписавшиеся Ея Сиятельство Княгиня Евгения Фёдоровна Шаховская Глебова Стрешнева и подрядчик каменных работ Иван Венедиктов Веденеев заключили сие домашнее условие в том, что мной Шаховской Глебовой Стрешневой поручена Веденееву для производства в Имении моём селе Покровском следующая работа: 1) По проекту Архитектора г. Рязанова и под наблюдением за стройкой Архитектора г. Терскаго, Вывести из кирпича стены Большого зала со сцено и при зале стены парадного входа с башенкой над ним; /…/ Веденеев обязан начать работу тотчас по заключении сего условия и по возможности сроком окончить кладку стен осенью этого года; за Веденеевым лежит обязанность выполнить согласно эого только каменные работы с положением железных связей на вышесказанные помещения, лестницы же, кровли и другие работы не входят в условие, и обязать его: для невошедших в её условия будущих построек Балкона и дух угловых башен, в кладке стен Веденеев должен оставить борозды.

Подлинник подписали: по договорённости жены Генерал Лейтенант Князь Михаил Валентинович Шаховской Глебов Стрешнев

Временно Московской гильдии купец Иван Венедиктович Веденеев.»

В связи с изменившимися пожеланиями княгини, в ближайшие годы другой архитектор – К.В.Терской (Терский) – частью следуя за Резановым, частью – за указаниями хозяйки имения, продолжает обстраивать старый ампирный особняк корпусами из красного кирпича, вместо и частично из материала старых, собственно усадебных флигелей времен Елизаветы Петровны; корпусами, которые поражают сейчас как своей «обширной бессмысленностью», так и зрительным диссонансом с собственно дворцом. Искусствоведы называют получившееся в итоге не иначе как «архитектурным парадоксом». С северной части по углам дворца появляются два корпуса, один из которых, замыкающий двор садового фасада слева, симметрично правому, резановскому, сейчас представляет собой фактически отдельное целое и соединен с дворцом только декоративной стеной, в кладке которой просматривается такой же мнимый оконный проем, а внизу прорублено настоящее окошко, в которое при обходе дворца с определенной точки вдруг открывается балкон старой части здания (далее мы расскажем, отчего так получилось). Второй корпус, примыкает к дому с восточной стороны – тот самый корпус с восьмигранной башней, почти уничтоженный при пожаре. Впрочем, с отказом от переоборудования фасадов дома под «теремной» облик удалось сохранить ампирные черты дома, а отбросив проект строительства ещё одного корпуса-теремка с этой стороны удалось сохранить ещё и торцевую часть усадьбы.

Но, наверное, самое впечатляющее здесь – островерхая башня, ещё «резановская», многоярусная, оформленная в стиле древнерусских срубов-восьмериков, которая вплотную примыкает к самому углу старого дворца, так же как и флигель с восьмигранной башней с противоположного угла дома, и возвышается над ним еще на три яруса.

Новый парадный двор со стороны нового фасада так и не был воплощён полностью, фактически с ним соперничает старый, перед садовым фасадом. А пристройка к нему позднее левого корпуса, отсутствовавшего в проекте Резанова, но симметричного ему, фактически сохранила классическую схему: старый двор-курдонёр в окружении двух флигелей.

Слева – К.Терской. Справа – надпись на надгробии. Фото из фондов движения «Московский некрополь»

Надгробие К.Терского на Ваганьковском кладбище. Фото автора

Всё это вместе с надстройкой под колокол превращает торец дворца фактически в новый, третий фасад. И это неудивительно, потому что именно он открывается теперь взгляду при въезде в усадьбу. По всей видимости, именно с таким расчетом и заказывала перестройку дворца хозяйка, стремившаяся поразить всякого въезжающего великолепием своего фамильного владения, не обращая внимание на парадоксальность самого его расположения в торцевой части дома. Новый фасад был выполнен настолько эффектно, что его торцевое положение поначалу даже не приходит на ум, настолько самодостаточно он смотрится от ворот.

В результате работы К.В.Терского, дом в Покровском приобрёл, по мнению некоторых авторов, откровенно бутафорский вид, обретя тот самый пресловутый стилистический разнобой, без подчеркивания которого не обходится ни одно его упоминание, грубое, демонстративное столкновение классического стиля старой части особняка и стиля новых корпусов, фасады которого были отделаны как раз в стиле «а ля рюсс», «по Резанову». А впоследствии, уже в начале ХХ века, когда вкусы княгини от «русского» стиля обратились к германской готике, старая часть дома оказалась задавленной новыми многочисленными надстройками, уже деревянными и несущими никакой принципиальной функции кроме откровенной декорации, выстроенными прямо над кровлей – барабанами, шпилями, наконец, зловещей «короной», исполненной под донжон средневекового замка, а также колоссальной вышкой с северо-восточной стороны дома.

Как писалось на ресурсе «Пешеград», «трудно сказать, что он (Терский – А.П.) чувствовал, работая над ним, и как сам оценивал результат своей деятельности. Чем объяснить то, что имя авторитетного, знаменитого своими постройками зодчего оказалось на чертежах сооружения, представляющего собой какой-то невообразимый эклектический винегрет? Возможно, это связано с затянувшейся перестройкой усадьбы (переоборудование усадебного дома продолжалось вплоть до 1916 года). Княгиню, уже начавшую реконструкцию дома, посетила новая идея, и она решила под влиянием увиденного за границей еще раз «перепрофилировать» дом в западноевропейский замок, причем по ходу ведущегося строительства. Проект постоянно дорабатывался и изменялся по просьбе непостоянной в своих предпочтениях заказчицы и просто не был доведен архитектором до финальной стадии, на которой справедливо было бы судить о его гармоничности и стилевом единообразии. А может быть, работа над безрассудными затеями княгини настолько щедро оплачивалась, что Терский счел возможным поступиться своим имиджем. Между тем как прецедент, когда один из архитекторов ради спасения своей профессиональной репутации отказался работать с княгиней Шаховской из-за ее сумасбродных идей, постоянно вносимых в проект, был – во время строительства на Большой Никитской.

       Что же представлял собой  усадебный дом в Покровском, перестроенный Евгенией Федоровной Шаховской-Глебовой-Стрешневой? Ансамбль барских служб усадьбы был спланирован в виде подковы. С торцевых сторон ампирного господского особняка пристроили два кирпичных флигеля, стилизованные под каменные древнерусские палаты, над одним из которых возвышалась остроконечная башня. На крыше особняка по распоряжению Евгении Фёдоровны сделали деревянную надстройку в виде большой четырехугольной башни-донжона, с бойницами-машикулями, зубцами в форме ласточкиных хвостов и выступающими по углам маленькими круглыми башенками. Это стало первым существенным вмешательством в первоначальный проект, за которым последовали и другие».

Большая часть сделанных пристроек, как мы уже говорили, имела элементы древнерусской стилистики: кубышчатые колонны входного крыльца, килевидные фронтоны окон, фигурные колонки наличников и пр. Это всё то, что было в своё время выложено из кирпича и сохранилось до нашего времени. Верхняя часть здания, деревянная, утраченная на протяжении ХХ века, приобрела черты готической фортификационной архитектуры. Основание же – старый особняк – осталось в основном ампирным. Были изменены только некоторые детали, чтобы «подогнать» их под черты новых корпусов, прежде всего перебиты на стрельчатые оконные проёмы в мансардном этаже по главному фасаду.

Терской также сохранил, как мы уже говорили, северный торцевой фасад, где из старой спальни открывался (и открывается и сейчас!) вид в парк. Справедливости ради следует сказать, что тем самым вторжение в классическую часть дворца оказалось минимальным. Впоследствии, уже в 1910-х годах, в старой части дворца была раскрыта верхняя площадка балкона по садовому фасаду и уничтожены боковые лестницы вокруг него, переделаны капители колонн на балконе по садовому фасаду и на лоджии по главному, а также расширена арка входа по главному фасаду. Возможно, лестницы, подобные тем, что обрамляют сейчас садовый балкон, в своё время обрамляли собой театральный флигель, о чем мы ещё скажем.

Словом, результат отступлений от проекта оказался двояким. С одной стороны, тем самым не была утрачена безвозвратно историческая часть дворца, а с другой – это привело к такой вот диковинной, единственной в своем роде, эклектичной какофонии двух (а то и трёх в лучшие времена) разных стилей, вкусов, манер зодчества, несмотря на попытки княгини смикшировать разницу изменением черт старой части дома и перекраской его в едином стиле, столкновению, подчёркнутому реставраторами при восстановлении изначального облика старой части дворца. Вместо цельного, пусть и новодельного, каким дворец предполагался в проекте Резанова, в результате всех достроек получилась откровенная бутафория.

Именно поэтому общий стиль пристроек определить сложно. Скорее всего, здесь просто их смешение. Это даже даже не стилизация, а скорее – «вариации на темы». Наверное, можно сказать и так, что получилось некое подобие европейского средневекового замка по силуэту и общему облику, и вместе с тем декорированное «а ля рюсс», в стиле именно русского средневековья. Можно углядеть и определенное композиционное сходство восьмигранной башни северо-восточного флигеля и схожего типа башен по углам фасада… Исторического музея, архитектурное решение которого было вызвано его профилем. Впрочем, древнерусский стиль – это то же средневековье, только не европейское, а своё, родное.

С другой стороны, как писалось в одной книжке, «какое нагромождение объемов, башен, переходов, эклектичных наличников, бочкообразных колонок…». Не попытка ли использовать здесь если не композицию, то идею такого нагромождения в деревянных постройках XVII века, столь дорогого Стрешневым? И дворец Алексея Михайловича, и древнерусские постройки-срубы… Тем более бочкообразные колонки использованы в самом дворце, и на центральной оси первого этажа, и даже на выходе в третий ярус башни.

В итоге же двойственность внешнего вида дворца можно понимать и как отражение двух самых ярких страниц истории усадьбы и вкусов двух самых ярких его владелиц – Елизаветы Петровны Глебовой-Стрешневой и княгини Шаховской. И именно этот аспект сыграл решающую роль, когда при разработке проекта реставрации дворца уже в 1980-е годы во изменение традиции и первого правила реставратора – возвращать зданиям первоначальный, исторический облик и устранять последующие искажения (правило, коим активно пользовался П.Д.Барановский), было решено сохранить кирпичные корпуса, вернувшись только к первоначальному облику старой части дома, и не восстанавливать совсем уже бутафорские надстройки над ним.

Как писала М.В.Нащокина в статье «Русские усадьбы эпохи символизма» в юбилейном, 1998 года, выпуске альманаха «Русская усадьба» (№ 4 (20)), «в те годы в ландшафты России вплелось множество усадеб, облик которых в той или иной мере напоминал феодальные замки Франции и Англии /…/. Русскому помещику, сидевшему в своем замке посреди рязанских, тамбовских или владимирских лугов и перелесков, вероятно, приятно было воображать себя английским лордом или французским графом, а свой замок – надежным родовым гнездом». Вероятно, и Шаховская «разрывалась» между образом русской «барышни-крестьянки» и немецкой принцессы. О том же пишет в 1920-е годы, утрируя ситуацию, и И.В.Евдокимов:

«Несметные родовые богатства, сосредоточенные в ее руках, позволяли ей, заведя феодальный порядок правления у себя в усадьбе, рыскать по загранице и, навидавшись там старинных замков, попробовать превратить Покровское-Стрешнево тоже в своеобразный средневековый замок. Тщеславная барыня не знала удержу своим сумасбродным желаниям. Управляющий Покровского-Стрешнева получал из-за границы открытку с изображением того или иного замка и приказ при этом – воспроизвести в натуре ту или иную часть сооружения. Немедленно приступали к работам и ляпали одни чудовищные формы на другие.»

Словом, пристройки подавили старую часть дома, превратив всё вместе в эклектический загородный дворец, по европейской моде того времени, а асимметричная композиция объемов привела к их механическому, хаотическому нагромождению. Сейчас со стороны садового фасада определенную уравновешенность двух флигелей, как бы имитирующих традиционные флигели старой усадьбы, замыкающие по бокам двор-курдонёр, разрывает примыкающая вплотную к старому дворцу гранёная многоярусная островерхая башня, которая в свое время перекликалась с высокой рогатой надстройкой над фасадом. Впрочем, новоделы создали интересные очертания силуэта дворца, изменяющиеся при смещении точки обзора, в том числе и из парка.

Общий вид главного дома стрешневской усадьбы со стороны регулярного парка. Источник – http://www.peshegrad.ru/articles/usadba-pokrovskoe-streshnevo

Афиша спектаклей с участием княгини. Из фондов ГИМ

Тайна кирпичной стены

Десятилетие спустя после перестройки усадьбы, в 1889-1890 годах, усадьбу отгородила от шоссе мощная кирпичная стена. Напомним, что к тому времени Волоколамская дорога стала ответвляться от Петербургской в районе села Всехсвятского, и хозяйка решила отгородиться от ставшей слишком шумной и суетной жизни и от слишком близко проложенного шоссе. Проект стены со въездными воротами, проложенной прямо вдоль шоссе, выполнил академик архитектуры Александр Петрович Попов, а мастер модерна Фёдор Никитич Кольбе добавил к ним две угловые башни – Напрудную и Конюшенную. Эта крепостная стена еще больше обозначила «замковость» господского дома и отгородила его от шума дороги и посторонних лиц. Сами ворота были подобны мощной триумфальной арке в «русском стиле», а высокая ограда скрыла за собой основные архитектурные нестыковки, и дом, выглядывавший из-за нее только своими башнями, на расстоянии производил заметное по источникам впечатление.  Очень любопытны пометки владелицы имения на проектах про башни: «О башнях подумать, сделать их на манер Набатной башни в Кремле…».

Уникальный кадр с несохранившейся второй башней

Подъезд к усадьбе со стороны Москвы. Со старинной открытки

Это же место в 2013 году. Фото автора

        Одну из башен и сейчас можно видеть на углу с Иваньковским шоссе, а другая была разобрана при спрямлении трассы Волоколамского шоссе и строительстве современного путепровода над путями Рижской железной дороги в 1943 году. Она хорошо видна на старых фотографиях. Умилительно смотрится на них крохотный ручеек – речка Чёрная (Чернушка) с перекинутым через него дощатым мостиком на фоне циклопической башни. Впоследствии в ней было устроено почтовое отделение, а в сохранившейся и поныне второй башне – телеграфный пост, а в советские времена – нефтелавка, что лишний раз подчёркивало их чисто декоративное предназначение.

Изготовление ворот для усадьбы – это отдельная история, обстоятельно отражённая в архивных документах. Несмотря на то, что по договору от 8 сентября 1890 г. Егор Карлович Кнот заключил с «Ея сиятельством», то бишь княгиней, договор на изготовление и установку ворот с обязательством выполнить работы до послоедних чисел октября того же года, фактически эпопея затянулась ещё на год, до осени 1891-го, когда князя Михаила Валентиновича уже не было в живых…

Впрочем, обо всём по порядку.

Рисунок решётки выбирался княгиней в течение 1890 года. Сохранились два чертежа, отвергнутый (перечёркнутый крест-накрест) и утверждённый, на одном листе, датированном 27 июня 1890 г.

А дальше всё шло так:

«1890 года Сентября 8 дня, я нижеподписавшийся Егор Карлович Кнот, заключил сей договор с конторою ея сиятельства Княгини Шаховской-Глебовой-Стрешневой, в том, что я берусь сделать Железныя вороты в имении Ея Сиятельств, в Покровском-Глебове, согласно утверждённого образца из железа шириною один дюйм и толщиною пять восьмых дюйма рама должна быть из железа два дюма на 5/8. Ценою по ШЕСТИ рублей за пуд, приёмка будет производиться с удельного пуда, работы обязуюсь исполнить к последним числам октября сего 1890 г. Подписано: Е.К.Кноп, Кн. Шаховская-Стрешнева.

Не отдавать эту работу иначе как по условию, обозначенному в инструкции. Означенные ворота обязуюсь сделать и поставить на место к 12 марта 1891 – 12 февраля 1891. Е.К.Кнот.»

Но скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается…

Архивное Дело доказывает, что задержки с исполнением по разным причинам были всегда.

Поначалу, ещё весной 1891 года, дело шло как будто бы спокойно. 22 марта письмоводитель Петровский доносит в Главную контору княгини:

«Имею честь довести до сведения Главной конторы, что 22 сего Марта я был у Кнота, которому заказаны железные ворота для Покровского именияЕя Сиятельства, при чём лично видел, что сборкой таковых занята вся мастерская и по заявлению г. Кнота большие ворота будут поставлены не ранее 27 числа текущего марта месяца».

Вполне благоприятно и свидетельство самого Ф.Кольбе:

«Имею честь донести Главной конторе что по осмотре ворот в имеонии Ея сиятельства в Покровском-Глебове нахожу, что работа оных Кнотом исполнена добросовестно ии согласно образца.

Выдать деньги препятствия не нахожу.

Архитектор Ф.Кольбе.

1891 года, 17 апреля».

Дальше начинается переписка, точнее, переброска телеграммами между телеграфом с. Покровского (телеграфный пост был, как мы помним, в сохранившейся угловой башне) и московским адресом Кнота (Балкан, Астраханский переулорк, дом Сальникова):

17 июня:

«Когда будут готовы железные боковые ворота Покровского-Глебова.

Княгиня Шах. Стрешнева».

10 июля:

«Немедленно отвечайте телеграммой Покровское готовы ли ворота. Ответ десять слов уплачен.

Телеграф с. Покровское».

17 июля Кнот отвечает:

«Ворота отделаются скором времени.

Кнот».

Тут же на бланке приписка:

«Ея Сиятельство просят Его Превосхо. С.А.Медианова завтра съездить к Кноту и осмотреть действительно ли строятся ворота».

3 августа Кноту предписывается «поторопиться с изготовлением ворот». Сделано особое указание, что «на ворота против церкви» поставить православный крест (рисунок).

В ответ в Покровское летит телеграмма:

«Одни ворота доставляю суббота вешает прошу в пятницу 9 сент месяца.

Москва Августа 5 1891

Е.К.Кнот».

А 15 августа:

«Воскресенье пришлите вешать ворота. Кнот».

30 августа в Главную контору поступает донесение:

«Имею честь донести Главной конторе, что мною приняты от Г.Кнота две половинки чугунных ворот без шалнеров (шарниров – А.П.). приказчик В.Данилов».

Наконец:

«В Главную Котору Княгини Шаховской-Глебовой-Стрешневой.

Покорнейше Вас прошу сообщить, когда я могу прислать мастера вешать вопрота в Покровск. Глебове.

В ожидане Вашего ответа остаюсь Ваше покорнейше слуга (так в тексте – А.П.).

Е.К.Кнот.

Балкан, Астраханский пер., д. Салтыкова.

Москва Октября 20 1891».

Накануне великих потрясений.

В последнее предреволюционное десятилетие княгиня развернула поистине титанические работы в своём имении.

Помимо продолжающегося расширения самого дома и переобустройства его вестибюля, строительства лестницы и обрамления её скульптурой и рельефами, судя по архивным документам, предусматривалось также строительство каменной церкви на 285 человек (сорхранились сметы на само строительство и на внутреннюю отделку, датированные 5 октября 1911 года), и, что самое удивительное и загадочное – здесь должна была появиться двухэтажная богадельня на 15 женщин (январь 1912 г). Уже были созданы чертежи планировки, эскизы фасада, другие документы. Но, вероятно, княгиня не успела: последующие события прямо отвечают на вопрос, почему это осталось только на бумаге…

По мере развития «фантазии» княгини, вокруг старого дворца в самом Покровском уже в начале ХХ века над собственно дворцом была выполнена крашенная под кирпич деревянная сюрреалистическая надстройка, с прямо-таки шокирующими башенками, напоминающими то ли бутафорскую имитацию средневекового замка, то ли рога, а то ли, как выразился один из остроумцев нашего времени, стабилизаторы атомной бомбы, сошедшей с советской карикатуры и угодившей в крышу дворца.

Высотой надстройка оказалась равной самому дворцу, тем самым зрительно подняв его ввысь ровно вдвое. Зато шатры башенок, украшавших по углам эту надстройку, оказались почти на одном уровне с шатром кирпичной башни, пристроенной вплотную ко дворцу, да и зрительно резонировали с ней. Сейчас же, лишенная зрительной «поддержки», она смотрится чужеродно. Впрочем, в такой почти что вызывающей эксцентричности и нарочитой ассиметричности, пожалуй, есть своя экзотика. Не случайно при всём этом не оставляет искушение увидеть в несохранившейся надстройке пусть и такой вот экстравагантный, но всё-таки венец. Кстати, именно он стал зрительным лейтмотивом фильма «Медвежья свадьба», повторяясь с первого плана буквально до последнего на черно-белой пленке, навевая зловещее, мистическое настроение. Кроме того, по фасаду выше карниза на старых фотографиях просматривается характерный силуэт – картуш для герба. На некоторых из фотографий как раз заметны помещённые там регалии Стрешневых – подкова с крестом. По всей видимости, что-то подобное было и на картуше на фасаде, обращённом к въездным воротам.

Дворец в «промежуточном» варианте. (До 1910-х и в 1920-1930-е гг.). Фото 1930-х гг.

В 1910-1914 годах дворец вновь подвергся серьезной перестройке: над крышей было сделано ещё несколько надстроек – два двухэтажных деревянных барабана и несколько более маленьких башенок и зубцов в готическом стиле, которые еще более исказили вид дворца. Вероятно, о стиле небольших «грибков»-надстроек со шпилька’ми поверху, обрамлявших центральную «корону» и боковые барабаны, можно судить по своеобразному «скворечнику», прилепившемуся с торцевой стены дома на уровне третьего этажа между старой частью дома и островерхой башней. Через этот «скворечник» сейчас проходит переход из дома в третий ярус башни. Cохранились и фотографии, на которых видны наброски новых шпилей, башенок и еще немыслимо чего, сделанные рукой самой княгини, так сказать, плод обуревавших её новых фантазий.

Фото с набросками «от руки» новых надстроек. 1910-е гг.

Ещё раньше, как мы уже говорили, была завышена арка центрального входа (на фасаде, обращенном к прудам) с изменением её силуэта. Отсюда, в створе аллеи, дворец предстает в одном из наиболее выигрышных ракурсов, столь любимых фотографами всех времен. Благодаря им мы можем видеть с этой точки дворец и 1910-х годов, еще владением Евгении Фёдоровны Шаховской, в зарослях дикого винограда, и 1930-х, романтическим замком, и в ходе реставрации в 1980-х годах, в строительных лесах, и обгоревшим в пожаре в 1992-м… Видно также, что завышенная арка парадных дверей после переделок при Шаховской входила в резонанс с высокой аркой лоджии, так сказать, приобретая гиперболическую «рифму», подкрепляясь еще парой зрительных вертикалей, когда бочкообразные колонки по обеим сторонам дверей переходят в колонны на лоджии, устремляясь ввысь, и всё это переходит в силуэт коронообразной надстройки над крышей с угловыми башенками. Всё это придало дворцу несколько иной зрительный «акцент». На старых фотографиях видно также, что в то время обрамление балкона-лоджии было совершенно иным. Вместо воссозданной в конце ХХ века и утраченной уже в наши дни балюстрады по кромке балкона стояли несколько белых декоративных столбиков, в проемах между которыми видны изящные решетки. И в таком виде дворец сохранялся вплоть до 1990-х годов.

Далее, пространство между «терским» левым корпусом и «резановской» островерхой башней с тыла, со стороны заднего дворика, замкнула квадратная вышка, высотой примерно средней между ними, создавая тем самым ступенчатую композицию. По второму этажу из островерхой башни была протянута галерея перед сохранившимся кирпичным корпусом, так что его задняя стена, лишённая декора, стала только задником для этой галереи. Тем самым он композиционно связался с главным домом. Вышка венчалась полукуполом и деревянными же зубцами по краю кровли, в стиле всё тех же «кремлёвских» зубцов. Кирпича на все эти художества определённо уже не хватало, и потому многие части новых пристроек, обращённых в задний дворик, даже торцевые стены кирпичных корпусов, были сделаны деревянными и крашенными под кирпич (чисто показушно – с торцевой стороны никто, кроме близких гостей, и не заметит). Та же самая показушность заметна и в обрамлении «ласточкиными хвостами» барабанов – как видно из сохранившихся фотографий, хорошо заметные со стороны сада, они сходят на нет над главным фасадом. Всё это своей бутафорностью окончательно дискредитирует саму идею «замка». Вышка, существовавшая в 1930-е годы, со временем, по всей видимости, обветшала и была разобрана, от неё осталась только «пустая» кирпичная стена, поражающая сейчас своей бессмысленностью. В 1980-е годы на этом месте к торцевой стене корпуса была прилеплена какая-то избушка. При реставрации она была, разумеется, разобрана, обновлены торцевая стена корпуса и поперечная, соединяющая его с главным домом, а вот само соединение не было воссоздано, хотя оно определённо напрашивается, для завершения композиции, на что «намекает» даже профиль стены, соединяющей дом с северо-восточным корпусом. Торец же противоположного корпуса, с восьмигранной башней, опять-таки был выстроен из дерева и выгорел в пожаре 1992 года. Следы более поздней кирпичной вставки, новой несущей стены, заменившей собой сгоревшую, с тремя окнами по второму этажу, заметны до сих пор.

Весь дворец, вместе со старой, ампирной частью, был выкрашен в ярко-красный цвет, под кирпич, в тон появившимся флигелям, отчего на старых фотографиях он и стал смотреться более темным. Кстати, именно этот цвет упоминался в многочисленных путеводителях 1920-х годов. Дом был оштукатурен и расписан по оранжево-розоватому фону декоративными фигурами, имитировавшими украшения из белого камня, а также прожилки между «кирпичами».

Последние причуды княгини Шаховской. Дворец после перестроек 1910-1914 гг. Фотооткрытка и её оборот

Этот цвет стен и декор хорошо заметны еще на фотографиях 1970-1980-х годов. В таком «боевом раскрасе» дворец со всеми своими пристройками и надстройками над старой своей частью мало того, что производил пугающее впечатление, так еще и не позволял мысленно и зрительно отчленить классическую ампирную часть особняка от поздних добавлений, исказивших его облик.

Вот как писал об этом один из послереволюционных путеводителей:

Вся усадьба окружена высокой стеной и со своими башнями и бойницами производит странное и неприятное впечатление какой-то неудачной подделки под рыцарский замок. Но этот ее вид – создание почти последних (1910-1914) годов существования барского имения, той поры дворянского упадка, когда быстро выродившееся русское дворянство утратило художественное чутье и понимание красоты, отличавшее его в дни расцвета – в век Екатерины и Александра 1. Дворец Стрешнева особенно красноречиво свидетельствует об этой метаморфозе: основным ядром этой претенциозной кирпичной громады служит старый усадебный дом, который лишь с трудом выделяешь теперь из загромоздивших его пристроек. Этот дом – прекрасный образчик русского усадебного «ампира» («стиля империи», созданного во Франции при императоре Наполеоне 1 и весьма охотно усвоенного аристократией русской военной империи): он был в свое время, конечно, не вульгарного, под кирпич башень, красного цвета, а обычного для наших ампирных построек желтого с белым; его полукруглая колоннада на балконе, выходящем в сад, и сейчас еще радует глаз легкостью и стройностью своих очертаний. Вообще весь облик этого основного строения, когда его удается мысленно отделить от его окружения, говорит об иных временах, – также как нелепые башни, над ним нависшие, ясно свидетельствуют об утрате русской аристократией своих духовных качеств и вытекающей отсюда, заслуженной ее участи.