Текст книги "Демитрикая. I"

Глава 10. Верена Рихтер

An die Mutter

Obgleich kein Gruß, obgleich kein Brief von mir

So lang dir kommt, lass keinen Zweifel doch

Ins Herz, als wär die Zärtlichkeit des Sohns,

Die ich dir schuldig bin, aus meiner Brust

Entwichen. Nein, so wenig als der Fels,

Der im Fluss vor ew’gem Anker liegt,

Aus seiner Stätte weicht, obgleich die Flut

Mit stürm’schen Wellen bald, mit sanften bald

Darüber fließt und ihn dem Aug entreißt,

So wenig weicht die Zärtlichkeit für dich

Aus meiner Brust, obgleich des Lebens Strom,

Vom Schmerz gepeitscht, bald stürmend drüber fließt

Und von der Freude bald gestreichelt, still

Sie deckt und nie verhindert, dass sie nicht

Ihr Haupt der Sonne zeigt und ringsumher

Zurückgeworfen Strahlen trägt und dir

Bei jedem Blicke zeigt, wie dich dein Sohn verehrt.

Иоганн Вольфганг фон Гете.

1749 – 1832

В небольшой, но хорошо освещённой склоняющемся к закату солнцем стояла женщина. Она была высокого роста с густыми чёрными волосами, ниспадавшими ей на плечи и чуть ниже. Сейчас они были собраны в низкий, но тугой хвост на строгий манер, и лишь чёлка привольно свисала, тщетно пытаясь достать считанные миллиметры до серых глаз. Глаза были умудрённые годами, но ещё сохранили девичий азарт, в предвкушении интересного вечера. Несмотря на мелкие морщины лица и седину, кое-где проступающую уже в роскошном полотне волос, ей можно было дать только лет тридцать, максимум сорок.

Она стояла перед большим треснувшим зеркалом и любовалась собой, дабы убедится, что в её облике нет изъянов. Новая только что выглаженная форма сидела на ней как вторая кожа. Женщина поправила знаки отличия и добавила последний штрих в свой образ – Рыцарский крест ордена Железного креста посаженый на скобы.

– Великолепно выглядишь, – улыбнулась офицерша себе.

Подойдя к столу за фуражкой, она застыла на месте, услышав быстрые шаги, доносящиеся из коридора. Рука непроизвольно потянулась к фроммеру, что висел в кобуре на поясе. В дверь тихонько постучали, и офицер СС тяжело вздохнула.

Похоже, что что-то или кто-то хочет вмешаться в её планы на вечер.

– Войдите, – сухим голосом сказала она, делая вид, что изучает документы на столе.

– Извините фрейлейн Рихтер… – нерешительно начал вошедший солдат и в его голосе чувствовался плохо скрываемый страх.

Ну, конечно же, жестокая и бессердечная Верена Рихтер новый штурмбаннфюрер Лангемарка, как же её не боятся. Ведь даже собственные солдаты, что находились не так долго в её подчинении, уже называли Верену – бессердечной фрейлейн. Она была жестока с врагами, а со своими подчиненными её строже, не давая им послаблений и держа дисциплину в крепком кулаке страха.

– Чего тебе? – ледяным тоном спросила офицер, повернувшись к нему лицом и выражая тем самым всё своё недовольство.

Парень заметно побледнел, он был готов оказаться даже на передовой – лицом к лицу с вооружённым до зубов врагом лишь бы не стоять перед недовольной бессердечной фрейлейн.

– Докладываю, – громко произнёс он, вытянувшись по струнке и собрав воедино всю смелость. – Одним из патрулирующих местность отрядом были обнаружены русские солдаты. Нескольких удалось захватить в плен, другие убиты, местные жители укрывали их.

– Ну, а я-то причём тут? – опешила Верена. – Жителей расстрелять, русских тоже, одного доставить для допроса.

– Да, но командир этого отряда потребовал привезти к ним шарфюрера или кого, кто выше званием, – ответил солдат.

– Ну, так чего же ты ко мне припёрся? В расположении офицеров как грязи, – огрызнулась фрейлейн. – У меня лично есть дела и поважней.

– Да я бы и с радостью не стал утруждать вас…

Ну да как же с радостью не стал бы попадать под горячую руку.

– … просто вы единственный офицер, присутствующий в части. Все остальные уже уехали на приём к гер Мюллеру.

Она тоже собиралась на этот приём, но похоже не получится увильнуть от прямых обязанностей. Хотя стоит попробовать.

– Считай, что я там же. Действуйте, так как я сказала, а теперь пошёл прочь! – рявкнула на него Верена Рихтер, расстегнув пальцем кобуру.

Солдат встал перед сложным выбором либо отступить, либо добиться своего. Если он будет слишком настойчив, бессердечная фрейлейн может спокойно пристрелить его. Ей потом всё равно на слово поверят, что бы она не сказала. Если он отступит, это будет неподчинение приказу, и она сама же подпишет ему смертный приговор. Он всё же решил стоять на своём и применил последний свой козырь к её убеждению.

– Дитлинд Рихтер не станет выполнять этот приказ без вашего личного присутствия.

Сын? Что же ты там опять напридумывал? Опять решил опозорить мать!

Дитлинд – сын Вверены вовлечённый ею в жизнь военного состава был слишком малодушен и добр в отличие от матери. Он отличался большим состраданием, и если бы мать не настояла на своём, он бы никогда в жизни не вступил в ряды СС.

– Хорошо свободен, приготовьте мне машину, – коротко распорядилась она.

Солдат откозырнул и развернувшись на каблуках поспешил покинуть её комнату.

Эх, придётся убивать, что ж развлечёмся, а потом с корабля на бал.

Верена вышла из здания служившим штабом и офицерским корпусом в этой перевалочной точке. Автомобиль уже поджидал её сердито фырча и тронулся, как только офицер впрыгнула на переднее сидение рядом с водителем.

– Давай быстрей гони, я ещё хочу успеть на приём к Мюллеру, – сказала она водителю.

– Всё что пожелаете фрейлейн, – весело отозвался водила и рванул машину с места.

Вот это приятный солдат, который восхищается своим офицером какие бы слухи о нём не ходили, и с охотной честью выполняет его приказания. В его голосе не чувствовалось не неприязни ни страха он действительно был рад находится с ней в одной машине, не то, что два олуха сидящих сзади, которые лишь напряжённо и вежливо поприветствовали её. Безусловно, сопровождать «бессердечную фрейлейн» было почётно для них, но и очень страшно. В принципе Верена не судила их, правильно делают, что боятся, значит, они более управляемы, ведь страх единственный верный рычаг управления людьми и её репутация уже далеко её опережает.

– Ох, отличненькое же у меня сейчас настроение, – воскликнула офицерша.

– Рад за вас, не сочтите за дерзость, но почему же? – поинтересовался рулевой, не отрываясь от дороги.

– Ну, как же, – начала Рихтер, – сейчас партизан постреляем, да и пару местных казнить надо бы, чтоб в следующий раз неповадно было, и сразу же на праздник к оберфюреру нашему.

– Ммм… – протянул рулевой, – двойное веселье, завидую вам.

– Ну, дослужишься до моего звания, так же веселиться будешь.

– Нет, что вы! Куда мне там, – взвился он и тут же пояснил – Не успею, войну уж скоро выиграем.

Водила засмеялся собственной шутке, Рихтер тоже оценила его юмор смехом, но не таким уж бурным.

– Спички есть? – спросила она у сидящих сзади, достав папиросу из пачки, что лежала на приборной панели.

Оба мгновенно кинулись в карманы за требуемым лишь бы услужить бессердечной фрейлейн. Естественно один из них оказался быстрее, Верена прикурила от услужливо поданного огня и одарила обоих своим любимым взглядом презрения. Таких вот солдат, от которых сквозило страхом, когда фрейлейн смотрела на них, она считала мусором. Однако ей это нравилось, ведь данный страх так приятно тешил её костёр тщеславия, поэтому такие её взгляды на грязь немецкой армии были просто необходимы. Хотя бы просто для того чтобы солдатня не расслаблялась и уже не боялась врага в бою. Только она не особо была уверенна, что это стопроцентно работает, но разве она могла изменить своему же самолюбию.

– Эх, как же вовремя пленных взяли, хоть настроение себе на вечер подниму парочкой смертей, – с этими словами она повернулась к двум сзади сидящим. – Угощайтесь.

Она протянула им папиросы, и они с вежливым кивком приняли их. СС-маны уже более-менее взяли себя в руки и не выказывали эмоций, но Верену весьма позабавили их напряжённые лица с испариной на лбу, и она засмеялась.

– Окна откройте, а то в обморок попадаете, – посоветовала она им.

– Нет, спасибо. Я не курю, – вежливо отказался водитель от папиросы и бодро продолжил. – В здоровом теле здоровый дух.

– Вот это правильно! – она обернулась, чтобы глянуть на солдат.

Те поспешно убирали спички в карман.

– Да курите, не расстреляю я вас, – проговорила она, выпуская клуб дыма. – Видите, сама же травлюсь, – чуть помолчав, она спросила. – А что за деревенька то кстати?

– Точно не знаю, – начал водила и секунду подумав, продолжил. – Это что-то вроде небольшой скотобазы. Комбинат по производству говядины, если быть точнее, ну и небольшое поле там есть – колхоз в общем захудалый. Был я там как-то раз, изымали самогон у местных…

Шофер осёкся и мельком глянул на Верену. Она выдержала паузу и уже повернувшись к водиле, холодно спросила:

– Штурмманн Кёнинг и что же стало с изъятым имуществом?

Однако допрашиваемый остался всё так же невозмутим.

– Ну, как что? Ликвидировали, конечно.

– Каким же образом? – продолжила свой маленький допрос Рихтер.

– Сначала хотели внутрь, но потом пришлось вылить, – с улыбкой сказал рулевой. – Хотели так сказать познать врага своего, думать, как он, чтобы опережать на шаг в бою, но быстро поняли, что такими свиньями нам не стать.

Определённо смышлёный тип – отвертелся. Верена восхитилась тайком хорошему красноречию штурмманна, далеко пойдёт.

– Правильно подмечено, – одобряюще хлопнула она его по плечу. – Орлам место в небе, а не в хлеву. Наш удел возвышаться над всем этим сбродом, так сказать расставить в этом мире всё как есть и должно быть.

– Угу, вот за эту правду я и сражаюсь, – заключил водитель.

Через некоторое время Верена оживлённо затянула:

Was wollen wir trinken, 7 Tage Lang,

was wollen wir trinken, so ein Durst

Es wird genug für alle sein,

wir trinken zusammen, roll das Faß mal rein,

Wir trinken zusammen, nicht allein

Водитель тут же подхватил слова, остальные стали слабо мямлить песню после строгого взгляда. Верена же почему-то была очень весела, возможно, её уже жгло от нетерпения предстоящее представление, в котором она главный герой.

 
Dann wollen wir schaffen, 7 Tage lang,
Dann wollen wir schaffen, komm faß an
Und das wird keine Plackerei,
Wir schaffen zusammen, 7 Tage lang,
ja, schaffen zusammen, nicht allein
 
 
Jetzt müssen wir streiten, keiner weiß wie lang,
ja, für ein Leben ohne Zwang
Dann kriegt der Frust uns nicht mehr klein,
Wir hasten zusammen, keiner kämpft allein,
Wir gehen zusammen, nicht allein
Ei warum?…1010
  Немецкий марш – 7 Tage lang


[Закрыть]
 

С первого взгляда было понятно, что это обычное сельскохозяйственная точка для обеспечения продовольствием близлежащие крупные города. Десяток длинных коровников, скотобойня, котельная и домики живущих здесь работников, вот всё из чего состояло поселение. Скот, уже давно, судя по всему, угнали либо немцы, либо русские, или ещё какая ни будь третья сторона быстренько приватизировала не своё. Местный люд сейчас выживал за счёт своих маленьких скупых огородиков, зимой голодали, экономя припасы. Жители в основном были старики женщины и дети, скорее всего всех, кто покрепче отправили в концлагеря или рекрутировали как рабочую силу.

Население уже всё согнали в одну кучу под несколько дул автоматов, чтобы они не вздумали делать глупости. Русских сторожили чуть подальше, их четверо, и один из них был тяжело ранен.

Верена Рихтер вылезла из машины, и её сын обернулся, на его лице отразилось разочарование, он ожидал увидеть кого угодно только не мать. Ведь это означало приговор не только пленникам, но и многим жителям, но все же он попытается её переубедить.

– И какого чёрта, ты меня сюда позвал? – рявкнула она, на сына подойдя к нему.

– Мам, я тебя не звал, но раз ты уже здесь… – он не договорил, потому что Верена что есть силы, ударила его по лицу.

– Дитлинд ты мягкотелый щенок, сколько ещё собираешься позорить мать? Неужели это так сложно?

Быстро освобожденный из плена кобуры венгерец фроммер бабахнул, и точно пущенная пуля попала прямо в шею одного из пленных. Тот, схватившись за горло, с хриплым бульканьем упал замертво. На лицах многих солдат появилась усмешка.

Да как же шоу начинается на сцене Верена Рихтер в роли бессердечной фрейлейн.

Она, конечно, могла пристрелить и раненого солдата, но тогда акт устрашения превратился бы в акт милосердия. Такого она сейчас не могла себе позволить, к тому же для допроса нужен лишь один пленник. Эффект уже дал о себе знать, судя по ропоту, плачу и даже вскрику в толпе местных.

– Мама…

– Заткнись, – вновь влепила она пощёчину сыну. – Раз уж я здесь я сама совсем разберусь, – с этими словами мать прошла мимо сына и направилась к жителям.

Вразумлять слюнтяя словами было бесполезным делом, сейчас она на деле научит его принимать решения самостоятельно.

Среди них царила сильная атмосфера страха, ужаса и может быть даже гнева. Она чувствовала это, видела, и ей это нравилось. Запах ужаса и смерти, видеть пугливые взгляды, быстро отворачивающиеся в сторону. Чувствовать страх, за которым глубоко скрывалась бессильная ярость и ненависть.

Чудесно.

– Куда вы девали скотину, которая дохла своей смертью? – спросила она, у толпы ожидая ответа.

Подождав двадцать секунд, фрейлейн осмотрела угрюмые молчаливые лица и поняла, что ответа она не дождётся.

Что ж нагнетём обстановку и покажем отбросам кто хозяин положения.

Она прошлась вдоль оборванной шеренги, её пистолет быстро упёрся в лоб чумазого мальчонки и выстрел. Солдатам пришлось прикрикнуть на толпу и пустить пару очередей им под ноги, дабы успокоить. Мать ребёнка же Верена успокоила сама, ударив в солнечное сплетение.

– Вопрос тот же, – произнесла она, улыбнувшись другому оборванному рыдающему ребёнку.

– Мы их сжигали, – произнёс один из стариков на ломаном немецком.

– Ах, да они же могли не знать немецкого языка, – подумала офицер и мысленно выругала себя. – Какой недочёт с моей стороны.

Рихтер обернулась и подошла к нему быстрым шагом.

– Ты покажешь мне где? – потребовала она.

– Только если вы обещаете не трогать женщин и детей, – невозмутимо поставил условие старичок.

– Дед ты не в том положении, но все, же даю тебе слово, – улыбнулась Рихтер белоснежными зубками.

На лицах солдат промелькнула тень удивления, но сын понял мать как никто другой.

– Не смей, слышишь! – крикнул он, хватая мать за плечо.

– Не указывай мне, – она ударила Дитлинда ребром ладони в горло. – Вы, – обратилась она к двум солдатам, ехавшим с нею. – Приказываю взять сержанта Рихтера под стражу. При попытке бежать или прочей глупости стрелять на поражение и не давайте ему тут чесать языком. Старик пойдём.

Ослушаться приказа старшего офицера никто не посмел.

Она пошла за опирающемся на палку стариком и сделала жест ещё двум солдатам следовать за ней.

Они обошли два коровника и свернули к небольшому двухэтажному зданию из красного кирпича с высокой трубой.

Её проводник рассказал про котельную и ещё какую-то лишнюю информацию из своего прошлого, Верена сочла необязательным делом слушать его.

– Тесновата, все могут не влезть, – произнесла она, заглянув в печь, когда солдаты справились с уже проржавевшей дверью.

– Так вели остальным вести жителей сюда, – приказала она одному солдату, и он умчался исполнять приказ.

– Но ты, же дала слово? – воскликнул в ужасе старик.

– Я солгала, – сказала она, ему одарив той же, но уже самой чудовищной улыбкой на свете, да и глаза у неё уже блестели неким безумием.

Она перевела взгляд на солдата и провела пальцем по горлу.

– В расход.

Солдат исполнил её приказание буквально, перерезав несчастному горло и закинул его в тёмные недра печи.

СС-манам пришлось избить и даже подстрелить некоторых непослушных, решивших заняться героизмом. Печь и в самом деле была мала, но все, же им удалось впихнуть всех. Многие счастливчики были просто раздавлены, когда двери будущего ада закрыли. Было видно, что многим солдатам это не по душе, но высказать это все боялись, ведь это означало оказаться по ту сторону дверей.

– Зажигай, – скомандовала Верена.

И стонущая от боли какофония, разразилась душераздирающими воплями страданий. Печь давно не использовали, поэтому вспыхнуть, как следует сразу, она не смогла. Нагреваясь постепенно, поджаривая своих обитателей внутри.

Запах горелой плоти ударил мгновенно всем по обаянию и многие, зажав носы, выбежали из котельной. Верена же стояла до конца пока не смолкла музыка смерти, неимоверными усилиями превратив своё лицо в каменную маску. Выходя из котельной, она почувствовала лёгкое отвращение к происходящему или даже к себе, может быть, она немного заигралась?

Нет! Что за бред. Мир, основанный на победах меча, куда прочнее, нежели Мир, выклянчиваемый слезоточивыми старыми бабами пацифизма.

– Ты… ты чудовище!!! – запинаясь, выкрикнул ей сын.

Надо же солдаты уже разоружили и связали его. Немного переусердствовали, но молодцы, а может он и, предпринимал меры по спасению невинных, плевать.

– Как? Как ты могла так поступить? – продолжал орать сержант.

– Ты сам видел, как. Молча и с небольшой улыбкой, – ответила она, ему натянув улыбку на лицо. – Теперь ты видишь сын. Видишь, к чему приводят твои не обдуманные поступки, если бы ты сразу…

– Заткнись тварь! Я больше не хочу тебя знать! Ты больше мне не мать!

Добродушное лицо маньяка-матери тут же похолодело, и она отшатнулась будто от удара.

– Значит, ты лишаешься материнской милости, – процедила она еле слышно сквозь зубы.

– Они же были невиновны! – кричал на неё родной сын. – Зачем? Зачем ты так с ними?

– Они невиновны!? – вскричала Верена. – Они укрывали врага, а значит они тоже враги! Как ты этого не поймёшь.

– Казни русских, казни тех, кто их укрывал, но не всех же. В чём были виноваты дети?

– Рано или поздно они вырастут и возьмутся за оружие, какую сторону они выберут? К тому же узнавать, кто виноват, а кто нет слишком долго, я спешу на вечер к Томасу Мюллеру.

– Как я уже сказал ты – чудовище, монстр, ты не человек. Бессердечная фрейлейн! – вскричал сын на мать.

Раздался выстрел.

Сержант Дитлинд Рихтер упал, из его головы пульсирующим потоком потекла кровь, окропляя землю. Мать застыла, держа дрожащий пистолет в том же положении. Солдаты были в смятении, да что там теперь абсолютно все с неприкрытым испугом смотрели на неё. Бессердечная фрейлейн, они так её прозвали за жестокость, но никто не мог и представить, что она способна на убийство собственного сына. Она и сама не могла, так и застыла на минуту, трясясь от злости и ненависти к сыну за то, что он вынудил её это сделать или это уже она тронулась умом?

Найдя, наконец, в себе силы Верена убрала пистолет в кобуру и сложила руки на груди, чтобы никто не заметил, как они дрожат. Лицо приняло выражение, будто ничего и не было, ей составляло больших трудов, чтобы мускулы на лице не дрогнули, когда она, перешагнув тело поверженного ею сына, направилась к пленникам. Её уже раздражали взгляды полные презрения и страха её солдат, может быть, потому что она сейчас презирала себя? Офицерша бы могла, конечно, прикрикнуть на солдат. Но боялась, что голос её предательски дрогнет. Ведь осознание произошедшего только, что дошло до неё.

Убить собственного сына из-за того, что он был на стороне кучки голодранцев. Да и сними она, похоже, немного погорячилась, на глаза надавили слёзы. Нет! Она не может так подмочить свою репутацию после столь эффектного выступления. Она не может заляпать картину, что вырисовывала здесь с таким старанием и усердием. Что-то в её голове щелкнуло, и пелена безумного хладнокровия вновь окутала её разум.

Всё-таки я монстр, чудовище или как там – бессердечная фрейлейн. Роль отыграна замечательно. Аплодисменты, поклон и занавес. Хотя какой занавес, многочисленное: на бис! Не позволит мне просто так уйти.

Она достала нож и порезала себе запястье с внешней стороны, она ж не дура резать себе вены. Боль мгновенно ворвалась в амфитеатр её сознания, и поганой метлой выгнала оттуда все безбилетные мысли и эмоции.

– Их допрашивали? – совладав с собой, спросила она у рядом стоящего солдата.

– Ещё нет фрейлейн Рихтер, если вам угодно я могу послужить переводчиком, – отвечал он.

– Не уже ли ты думаешь, что я не знаю языка врага? – зло вопросила она, у него сверкнув гневными глазами.

– Конечно же, нет, прошу прошения? – поспешил извиниться солдат и бочком-бочком исчез с её поля зрения.

– Кто из вас командовать? – спросила с акцентом Верена у пленников.

Молчание было ей ответом.

– Третий раз я не повторять. Кто командовать?

– К чёрту тебя сучка, – сказал один из пленных и плюнул в неё.

Надо сказать, что Верена никак не ожидала такой прыти от солдат. Один из них успел принять плевок на себя, а второй ударил пленника прикладом автомата.

Хм… интересно, а под пулю бы он так подставился? Это навряд ли. Хотя и это было бы тоже правильно: эгоизм – основная черта благородной души.

Хотя она сомневалась, что у кого-то из них есть благородная душа, скорей всего испугались её очередной вспышки гнева.

Она наступила на горло приглушенного пленника и надавила посильнее, наслаждаясь паническим ужасом и лютой ненавистью, что горели в его глазах. Вражеский солдат дёрнулся последний раз и весь его чарующий взгляд потух.

– Теперь ты главный, – обратилась она к другому пленному. – С какой целью находиться здесь ваш отряд?

Пленный лишь молча, отвернулся от неё.

– Значит, мы не любим говорить. Хорошо.

Она достала нож и подошла к раненому. Острое как бритва лезвие вонзилось ему в плоть, и быстро разрезала её, добравшись до старой раны, Верена надавила на нож. Хриплые попытки кричать из-за невыносимых страданий, вновь музыкой заласкали её слух.

– Не вспоминать, как говорить? Нет?

Рихтер вонзила нож поглубже и стала его там проворачивать.

– Ответь и его муки прекратится. Обещаю.

– Ты не держишь свои слова, – заговорил, наконец, пленник.

Перехватив нож по удобнее, фрейлейн одним его ударом пробила череп раненного пленника, тот два раза дёрнулся в конвульсиях и замер спокойным сном.

– Вот я держать своё слово.

– Я не обязан тебе говорить, но я не ты.

Солдат было рыпнулся ударить пленного за завуалированное оскорбление офицера, но Верена жестом приказала ему остановится.

– Продолжай.

– Мы разведывательный отряд, посланный вперёд, чтобы разузнать обстановку для войска, идущего в наступления.

А вот это уже интересно, но почему он ей это говорит? Дезинформирует? Может быть, или тут другая причина.

– Когда планируется атака?

Солдат назвал дату и время. Верена посмотрела на часы и на лицо ей наползла усмешка. Наступление должно было начаться двадцать две минуты назад, их разведка хорошо поработала. Ведь не мудрено все офицеры сейчас на приёме у гер Мюллера и солдаты пошли в разгул. Если точно и мощно ударить они будут сломлены.

– Кёнинг! Немедля отправляйтесь в резиденцию оберфюрера Мюллера и в расположение части поднять всех по тревоге, полная боевая готовность, – сдерживая ярость процедила офицер.

Водила сел в машину, а другой солдат на мотоцикл и оба рванули с места. Верена стояла и наблюдала, как клубится пыль, поднятая ими. Она даже не заметила, как с силой сжимает лезвие ножа, и её собственная кровь стекает по пальцам. Она была в бешенстве из-за надвигающегося, она и весь офицерский состав оказались слишком беспечными и недооценили врага, так же восхищаясь отменным стратегическим ходом. В ней просто клокотала злость вперемешку с горем из-за сына. Так же её наполняло и презрение к самой себе из-за сложившейся ситуации. Так она и стояла в прострации и вдалеке от всего мира, солдаты не решались её потревожить. Через пару, а может десяток минут в отдалении послышалась стрельба и взрыв.

Опоздали.

Лёгким движением ножа она упокоила пленного и стала раздавать приказы солдатам. Те заметались, занимая оборонительные точки, как только враг появился, началась война. Русские превосходили значительно числом и наверняка у них есть техника, расклад не в их пользу. Словно в подтверждение её мыслей в небе раздался гул самолётов, а с дороги грохнули танковые орудия. Основной удар конечно придёт на их базу, но судя по всему противник решил заглянуть и к ним. Учитывая после того, что она тут устроила, враг будет преследовать её как бешеный пёс пока не вцепится ей в горло или не умрёт.

– Отступаем в лес, – приказала она ближайшим солдатам.

Перебежками она с прикрытием добралась до кромки леса и пустилась в бегство. Их отступление не осталось незамеченным, и бешеный пёс конечно же ринулся преследовать их. Число отступающих сокращалось, и Верена всё ожидала, когда же она получит свою порцию свинца, но пока госпожа удача была на её стороне. Хотя долго это продолжаться не может, рано или поздно псы загонят свою добычу. Верена спрыгнула с небольшого уступа в овражек и чуть не упав побежала вниз с холма к реке, на бегу нашаривая в кармане заветную ампулу. Она не боялась смерти и была готова её принять, поскольку страх стать пленницей был куда сильнее. Страх начал сковывать её движения и наливать тело свинцом. Она улыбнулась поистине наслаждаясь им, поскольку подобного она давно не испытывала и вообще сомневалась, что испытывала. Разве только когда пьяный отец Дитлинда возвращался с очередного собрания партии. Страх заключался лишь в том, что она боялась сломаться. Любая личность, какой бы сильной она не была при правильном подходе сломается и будет просто раздавлена. В этом она была уверена, поскольку не раз была свидетелем и инициатором подобного действия. Верена Рихтер представила себя израненную от пыток в собственных нечистотах и жалобно скулящую песню своим палачам моя убить её.

– Нет, этому не бывать, – проговорила она себе, ломая пальцем верхнюю часть ампулы. Небольшая река с быстрым течением, она унесёт её тело подальше от преследователей. – Прости сын, может ты был и прав…

Над её головой пролетело что-то тяжелое, и она машинально подкосила ноги, чтобы упасть на землю и уменьшить урон от гранаты. Ампула с цианидом выпала.

Взрыв.

Жаркая волна ударила ей в лицо, и осколки впились в кожу, ворохом прожорливых жуков что раздирали её плоть. Верена почувствовала, как земля под ней проседает, и она падает. Это неожиданное чудо спасло, быть может, ей жизнь.

Мгновение и потеря сознания.

Ещё мгновение и оно вернулось.

Секунды дезориентации показались ей вечностью.

Она мертва, нет. Мертвецы не чувствуют боли, а всё её тело ныло от боли. Она пошевелилась в попытке встать, но не смогла. Ей что-то мешало, что-то придавило её.

Земля!

Резкий выброс адреналина в кровь и страх смерти затмил всю боль. Она была погребена, но все, же могла шевелиться, ноги и руки наполовину были свободны. Не дав страху и ужасу полностью сковать её, она вцепилась в толщу земли насколько позволяла её ненадёжная тюрьма, разгребая себя. Верена в кровь сбивала пальцы, хватая острые камни и врываясь в землю глубже и глубже. Из-за её неосторожных действий земля продолжала осыпаться, но на осторожность не было времени, ибо легкие уже горели огнём от нехватки воздуха. Вот-вот она вздохнёт, но спасительного воздуха не будет, будут только лишь холодные объятья костлявой. Не такой смерти она хотела и продолжила всё же бороться за жизнь.

Только не так!

Она приложила последние усилия на то что бы ослабить давление толщи земли и рывок вперёд.

Вздох.

Грязный воздух приятно ворвался в легкие, обжигая их ещё больше, он был прекрасен. Откашлявшись, она дышала и наслаждалась, испытать эти мгновения до смерти было просто ужасно, и уйти из-под взмаха её косы просто у неё не было слов на это чудо. Уровень безумия зашкаливал в голове и она, не удержавшись, засмеялась, загибаясь от боли. Так вот что ты чувствуешь на пороге смерти, и жизнь не проносится перед глазами – это бред. Всё что ты чувствуешь это холод наступающей тьмы и страх. Страх, что распыляет все твои понятия и догматы в пыль. Каким бы ты голословным ни был, каким бы героем ты себя не строил перед ней ты разревёшься и будешь хвататься за жизнь. Бежать, бежать без оглядки от неё, сопротивляться лишь бы прожить ещё хоть мгновение.

– Я так просто тебе не дамся! – засмеявшись, крикнула она смерти, что стояла у неё за спиной и кусала локти от досады.

Дрожащими руками Верена сняла мундир и разорвала свою блузу, чтобы сделать повязку на левую часть лица, которую сейчас просто прожигало насквозь болью. Ожоги, порезы от взрыва дико изнывали, кровь, хлынувшая из глубокой раны, смешивалась с солёными слезами, которые раздражали до ужаса. Там под землёй острый камень хотел её окончательно убить, прочертив по всему лицу через левый глаз по скуле и по подбородку вниз к шее, оставив считанные миллиметры до артерии.

Прижимая одной рукой повязку к лицу, другой держась за стену, она встала на шатающиеся ноги, но они её подвели. Женщина скатилась по нескольким скользким ступенькам, но всё же ей удалось остановить падение. Так она и замерла на мгновение, минуту, час или день держась за спасительный выступ в очередной безликой ступени. Верена отчётливо слышала шум воды, будто водопада и плеск волн о каменный уступ. Этот плеск заставил её двигаться. Осторожно она встала на уже более уверенные ноги и начала спуск.

Нет ли галлюцинаций уже от потери крови?

Она пошла вперёд медленно и по стенке, совсем не понимая, где она находится, а может, она уже умерла? И сейчас спускается в подземное царство Аида? Чтож тогда её ждёт встреча не с сыном, а с другим родным человеком.

Туннель представлял из себя полукруглую арку, удлиняющуюся вниз с каменной лестницей. Рихтер затруднялась осознать, сколько времени она шла пока ступеньки не стали мокрыми и осклизшими от грязи. Дойдя до воды, она вытащила пистолет, что бы не промок, и упала в воду на колени. Сначала она с жадностью принялась глотать омерзительную на вкус воду, дабы утолить разыгравшуюся жажду. После долго и тщательно промывала все свои раны, что было бесполезно судя по чистоте воды.

Она поднялась наверх и села повыше от воды. Хорошо, что, выходя из машины, она прихватила папиросы и спички. Достав из фроммера три последних патрона, она сломала их и стала сыпать то небольшое количество содержащегося в них пороха себе в раны. Верена чиркнула спичкой и поднесла к пороху. Противное шипение плоти и её мерзкий запах, что бы не закричать от боли она прокусила себе губу, и это отвлекло её. Почувствовав во рту уж слишком обильно большое количество крови, она сплюнула и поняла, что перестаралась, откусив себе часть губы. То лишь часть лица, каково же было тем из деревни? Тем, кого она сожгла заживо?

Если пойдёт так и дальше она просто не выдержит.

Она закурила, чтобы отвлечься. Никотин, смешиваясь с кровью и слюной, становился жидким горьким ядом, но даже этот яд было приятно чувствовать. Слёзы прорвали блокаду глаз и вырвались авангардом по измученной плоти. Верену захватила истеричная паника. Она плакала и смеялась одновременно, вспоминая всё содеянное. Да она чудовище, может не всегда им была, но последние годы это подтвердили. Наплыв эмоций вскоре её оставил в покое и усталость тяжким грузом сразу свалилась на неё, веки слипались.