Текст книги "Иное решение"

XVIII

7 сентября 1941 года. Москва.

В парках и скверах опадала листва, желтыми парашютиками плавно планируя под ноги проходящим патрулям. По облетающим аллеям носились осенние паутинки. Было еще не холодно, но уже не жарко. Одно слово – бабье лето.

Филипп Ильич Головин сидел в своем кабинете. Шторы светомаскировки были откинуты, и через окна, перечеркнутые крест-накрест бумажными полосками, было видно белесое сентябрьское небо. По военному времени на нем была генеральская форма со звездочками в красных квадратных петлицах. Настроение у него было отвратительное. Дело не в том, что, несмотря на воскресный день, ему приходилось париться на службе, сейчас вся страна работала, не заглядывая в календарь. Все было гораздо хуже. Впервые в жизни Филипп Ильич усомнился в своей нужности и в нужности своих начальников и подчиненных. Оперативные сводки с фронтов были более чем плохими. Немец пер вмах, не встречая серьезной преграды. За неполных три месяца войны Красная армия потеряла до трех миллионов бойцов и командиров убитыми, ранеными и пленными. Только под Киевом в кольцо попало шестьсот тысяч человек! Количество погибшего гражданского населения вообще не поддавалось никакому учету.

Как такое могло произойти?! Ведь военная доктрина Советского Союза была построена на том, чтобы «бить врага на его территории и окончить войну малой кровью». Почему же мы его не бьем?! Кто виноват в том, что немцы уже под Москвой?!

Начиная с декабря сорокового года вся агентурная информация говорила о том, что Германия может напасть на СССР. Сталин не верил. Не верил, когда год назад, 27 сентября 1940 года, Германия, Италия и Япония заключили военный союз. Не верил, когда в ноябре к ним присоединилась Румыния, а позже – Венгрия. Ведь очевидно же было, что Гитлер готовит себе плацдарм для нападения на СССР! А ОН продолжал не верить. Не верил, когда 18 июня 1941 года Германия заключила с Турцией договор о дружбе и ненападении. Не верил тогда, когда агентура докладывала о массированном скоплении боевой техники и живой силы противника вдоль всей границы – от Черного до Балтийского моря. Не верил даже тогда, когда немцы бомбили наши города и жгли наши села. Он посчитал это провокацией! Приказ открыть ответный огонь поступил в войска с опозданием почти на сутки! Зачем тогда вообще нужна разведка, если политическое руководство страны совершенно игнорирует сведения, которые она добывает?!

Сообщение ТАСС, опубликованное за неделю до начала войны, иначе как подхалимским и заискивающим не назовешь. Войска у границ соседнего государства сосредоточиваются не для променада, и не понимать этого советское руководство не могло. Выходит, это сообщение публиковалось не для нас, а для немцев? Мол, читай, Гитлер, про то, что мы ничего не видим и не понимаем. Может, не будешь на нас нападать?

Нет, у Головина не опустились руки, и он не впал в панику. Он был по-прежнему твердо уверен в том, что «наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами», но чувство горькой досады не давало покоя.

В дверь постучали.

– Разрешите, Филипп Ильич?

Головин поднял тяжелый взгляд на вошедшего.

– Заходи, Олег Николаевич.

Штейн в наглаженной гимнастерке, перетянутой портупеей, широким шагом прошел к столу. В петлицах у него было уже три шпалы. До блеска начищенные сапоги пускали солнечные зайчики, вид – как у именинника. В руке он держал тонкую пачку исписанной бумаги.

Головин оглядел подполковника и не разделил его радости.

– Судя по твоему счастливому виду, Германия капитулировала?

– Лучше, Филипп Ильич!

– Лучше?! – удивился Головин. – Михаил Иванович Калинин избран президентом рейхстага, а Вячеслав Михайлович Молотов коронуется в Вестминстерском аббатстве? – высказал он свое предположение.

– Еще лучше. Пришло сообщение от товарища Саранцева.

Вся головинская ирония моментально исчезла.

– Успели расшифровать?

– Успели. Вот, пожалуйста, – Олег Николаевич положил на стол генерала листы бумаги, которые держал в руке.

Головин взял бумагу и стал читать. По-видимому, ему пришлось прочитать текст несколько раз, чтобы понять его смысл. Он поднял глаза на Штейна и несколько секунд смотрел на него молча, с выражением ошалелого восторга.

– Олег Николаевич, вы отдаете себе отчет в том, что это такое?! – Он потряс пачкой.

– Отдаю, Филипп Ильич. И совершенно отчетливо. Вот, смотрите, – он перехватил пачку у Головина в разложил ее на столе. – Это реестр договоров фрахта судов для перевозки руды из Нарвика в Германию за прошлый год и за этот. Последний фрахт датирован тридцатым декабря сего года.

– А сейчас какой месяц? – перебил его Головин.

– Сентябрь. Но это не важно. Немцы, с присущей им педантичностью, позаботились о том, чтобы заблаговременно зафрахтовать необходимое количество судов до конца года и заранее заключили договоры с судовладельцами. Из этого реестра совершенно четко просматривается динамика поставок шведской руды! Обратите внимание – начало сорокового года. Фрахтов совсем немного. Потому что Польшу уже захватили, а до лета в Германии вполне хватит руды и металла на постройку танков для войны с Францией. Весной цифра не меняется, а летом она увеличивается, потому что нужно покрыть потери в танках, понесенные во время французской кампании. Затем осенью следует спад, а с зимы поставки идут по нарастающей. – Штейн жестом фокусника перекладывал листы на столе генерала.

– Все верно, в декабре был подписан план «Барбаросса», значит, возросли потребности вермахта в танках, пушках и самолетах, необходимых для войны с Советским Союзом.

– А теперь смотрите тут и тут. – Олег Николаевич перебрал несколько листов. – Летом сего года – спад, а осенняя цифра приближается к цифрам начала сорокового года, то есть к потребностям мирного времени.

Головин встал из-за стола и стал прохаживаться по кабинету.

– Все верно, Олег Николаевич, все верно. Гитлер со своими генералами рассчитывал в войне с Советским Союзом повторить тот же фокус, что и в Польше и во Франции. А после успешного окончания блицкрига ему такая уйма танков будет не нужна. А раз так, то зачем зря перегружать экономику и платить шведам лишнюю валюту за уже ненужную руду?

– Филипп Ильич, то, что сообщил нам товарищ Саранцев, означает, что скоро Германия физически не сможет вести войну!

– Ну-ну. Так уж и не сможет? Вести-то ее Гитлер будет, но обороты ему придется серьезно сбавить.

Головин продолжал ходить по кабинету. Теперь в голове у него сложилась цельная картина, будто в разноцветную мозаику вставили последний недостающий фрагмент. Он не мог рассказать Олегу Николаевичу о том, что это сообщение подтверждает донесения остальных агентов. Источник в крупповском концерне сообщал о падении объемов заказов на второе полугодие сорок первого года. То же самое сообщал агент, внедренный в МЕФО – крупнейшую корпорацию в металлообрабатывающей промышленности Германии. Источники из министерства транспорта доносили о падении объемов военных перевозок внутри самой Германии. Значит – все верно. Если сдержать первую, самую мощную, волну наступления немцев, то дальше будет легче. Во-первых, у Гитлера не хватит ресурсов для проведения крупномасштабных войсковых операций. По крайней мере, из-за просчетов в планировании немцы этот недостаток не сумеют восполнить до весны сорок второго. Во-вторых, советская промышленность успеет наладить выпуск военной продукции за Уралом. Даже если придется сдать немцам Москву, войну мы не проиграем. К лету сорок второго года мы сумеем сравняться с противником по военной мощи.

– Ай да мордвин! – генерал продолжал вышагивать по кабинету. – Ай да сукин сын! Что скажете, Олег Николаевич? Товарищ Саранцев всего полгода «на работе», а уже такой материал в клювике приносит!

– Так что ж тут сказать, Филипп Ильич?..

Он встал возле окна, открыл раму. В затхлую атмосферу кабинета ворвался чистый сентябрьский воздух.

В голове генерала разведки роились мысли, которые не могли возникнуть еще десять минут назад. Какой сегодня удачный день! Именины сердца. И погода на редкость удачная, и положение наших войск не безнадежное, и Сталин великий и всевидящий, и работа в разведке – самая лучшая.

Сегодня в двадцать ноль-ноль он доложит это сообщение товарища Саранцева начальнику Генерального штаба. Ночью маршал Шапошников в своем ежедневном докладе Сталину, несомненно, изложит донесение из Швеции в его, Головина, интерпретации. Тогда при принятии стратегических решений Сталину будет от чего отталкиваться, ибо то, что «нарыла» разведка, – это козырной туз в предстоящей битве за Москву. Новых танков у немцев не будет, это доказано! Теперь дело за линейными частями. Сумеют они вгрызться в землю, сумеют задержать немцев, сумеют выбить у них максимум боевой техники, значит – все! До лета можно жить спокойно. Дело сделано. Война выиграна. Ее окончание – вопрос времени и напряжения сил. До весны – лета сорок второго немцы не смогут вести активных наступательных действий ввиду отсутствия необходимого количества боевой техники, а к весне эвакуированные за Урал заводы начнут строить танки и самолеты для Красной армии, и к лету военная мощь обеих армий станет примерно равной.

– А что, Олег Николаевич, товарищ Саранцев способен на большее? Вы его готовили восемь месяцев, почти круглосуточно находились вместе с Саранцевым. За этот срок можно очень хорошо, даже глубоко изучить человека. Мне интересно ваше мнение о товарище Саранцеве. Что он за человек?

Олег Николаевич помолчал несколько секунд, будто рисуя портрет по памяти.

– Как человек – скромный. Я бы даже сказал, застенчивый. Не любит быть на виду или в центре внимания. Вредных привычек не имеет. Не курит. К алкоголю и женщинам испытывает умеренную тягу.

– Понятно. А что, Олег Николаевич, если я поставлю вопрос так: способен товарищ Саранцев при определенных условиях создать устойчивый канал стратегической дезинформации политического руководства Германии, Швеции и Норвегии?

Олег Николаевич опешил от такого вопроса. На создание таких каналов уходили годы труда. В их создании и работе участвовали десятки человек! А тут…

– Вы затрудняетесь с ответом? – настаивал Головин.

– Нет. Я считаю, что товарищ Саранцев способен при определенных условиях создать такой канал, но как куратор не рекомендую этого делать. Во-первых, от добра добра не ищут. Таскает парень ценную информацию, пусть себе и дальше ее таскает. Источник весьма ценный и перспективный. А во-вторых, мы можем просто «спалить» товарища Саранцева. Если он допустит хоть малейший промах, то молодцы из гестапо подорвут его здоровье в своих застенках, и мы останемся без сведений о шведской руде. Поэтому я не рекомендую его использовать как канал дезинформации. По крайней мере, пока.

– Пока, – повторил Головин. – Пока… Хорошо, – продолжил он после небольшой паузы, видимо, прикинув кое-что в уме. – А если мы поставим товарища Саранцева во главе самостоятельной резидентуры в Швеции?

– Старший лейтенант – резидент? Наверху могут и не одобрить.

– Ну, это уж моя забота – с начальством разбираться. Уловил? Зато представь, Олег Николаевич, какая шикарная может игра получиться, если Гитлер через нейтральные и дружественные источники нашу дезу получать будет? А? Представь, какие перспективы открываются! Какой простор для полета фантазии.

Он хитро посмотрел на Олега Николаевича и заметил:

– Вообще-то, за такие штуки «Героя» дают.

– Ага. А за провал под трибунал подводят. Хорошо еще, если из своего табельного застрелиться позволят.

– Не боись, Олег Николаевич, прорвемся! Ты эту мыслишку прокрути с недельку-другую, обмозгуй ее со всех сторон и приходи ко мне со своими выводами и предложениями. А за эти сведения, – Головин кивнул на листы с реестрами, – если все подтвердится и мы остановим немца, готовьте с Саранцевым дырочки для орденов.

XIX

Сентябрь 1941 года. Швеция. Стокгольм.

Уже семь месяцев Коля жил в Швеции. Его не забрасывали с парашютом, и ему не пришлось на брюхе ночью переползать через границу под слепящим светом прожекторов, хотя такой способ проникновения, конечно же, выглядел бы куда романтичнее. Он просто и без приключений доехал поездом до Копенгагена в вагоне первого класса. В кармане его пиджака лежал дипломатический паспорт и самое подлинное командировочное удостоверение за подписью самого Микояна, в котором указывалось, что он, то есть тов. Саранцев Н.Ф., направлялся для работы в советское торгпредство в Дании. По прибытии в Копенгаген, не заезжая в советское посольство, Коля направился в порт, сел там на паром до Мальме, и в скором времени на шведскую землю сошел финский иммигрант, бежавший от большевиков, Тиму Неминен. А через несколько дней по паспорту тов. Саранцева Н.Ф. через Данию вернулся в Советский Союз другой агент, выполнивший задание. Таким образом, количество въехавших и выехавших Саранцевых сравнялось.

В Стокгольме Коля встал на учет в полицейском управлении как иммигрант и на удивление легко, всего через несколько дней, получил вид на жительство с правом работы. К финнам в Швеции относились благосклонно и с пониманием, как к жертвам борьбы с большевизмом.

Видел ли Коля, проезжая через Германию, что готовится война? Видел. Все видел, потому что такие приготовления скрыть невозможно. Он мог их заметить, не выходя из вагона, прямо из окна купе. Видел составы с бронетехникой под брезентовыми чехлами, видел платформы с артиллерийскими орудиями, видел целые эшелоны, из плацкартных вагонов которых весело махали руками немецкие солдаты. Он не только видел всю эту массу войск, передвигавшихся по дорогам Германии, но и при первой же возможности доложил об этом Головину, который на основании этого и нескольких других подобных сообщений составил аналитическую записку и направил ее начальнику Генерального штаба и наркому обороны. Те, в свою очередь, довели ее содержание до сведения высшего руководства страны. Руководство страны немедленно отреагировало, разумно и адекватно.

Беда была только в том, что Коля сообщил о массовых перебросках немецких войск в северо-западном направлении. Это его сообщение без противоречий накладывалось на донесения всей западноевропейской агентуры ГРУ, которая сообщала, что для высадки в Англии, в Бельгии и Северной Франции происходит небывалая концентрация немецких войск общей численностью 20–30 дивизий. Крупномасштабная десантная операция «Морской лев» была назначена на май 1941 года. План операции по форсированию Ла-Манша и вторжению в Англию был утвержден лично Гитлером. Если помните, именно к этому в свое время стремился и Наполеон, который даже развернул так называемый «Булонский лагерь», но так и не смог решиться на высадку за проливом.

Операция «Морской лев», которая и впрямь начиналась и планировалась с целью вторжения в Англию и на осуществление которой было потрачено громадное количество средств, так никогда и не была осуществлена. По крайней мере, в том виде, в котором возникла первоначально. Но мысль была настолько хороша, а средства, уже затраченные, столь огромны, что экономное немецкое руководство решило не отказываться от этого плана целиком. Было решено превратить план «Морской лев» в небывалую в истории операцию прикрытия вторжения в СССР. Поэтому вольно или невольно, прямо или косвенно, но Коля стал одним из виновников того, что высшему руководству нашей страны была подсунута недостоверная информация о планах немецкого командования.

Еще в Союзе, во время подготовки, они с Олегом Николаевичем решили, что легче всего будет нащупать подходы к «Балтике Транзит» и «Скандинавии Шиппинг Тревел», если открыть на той же улице свое дело: бакалейную лавку, кафе, табачный киоск – не важно. Лишь бы заведение было популярным. Сотрудники компаний неизбежно станут посетителями, и с ними можно будет вступать в непринужденную и ни к чему не обязывающую беседу, завязывая нужные знакомства. Перебрав несколько вариантов, они решили не изобретать велосипед и использовать Колины знания по основной специальности связиста. На оживленной улице возле порта Коля арендовал просторное помещение и открыл мастерскую по ремонту радиол и патефонов.

Несколько недель бизнес шел ни шатко ни валко. Один-два посетителя в день позволяли оплачивать аренду, закупать необходимые детали и не умереть при этом с голоду, но ни из «Балтики», ни из «Скандинавии» клиентов не было. Нужно было устанавливать контакты, а как?! Не станешь же маячить возле этих фирм, дергая сотрудников за полы пиджака. Прошло уже два месяца, а ни одного подходящего человека установлено не было.

Из Москвы не торопили. Там ждали, когда тов. Саранцев сообщит о своей готовности к выполнению задания, но терпение начальства было не бесконечно. Прошел март, апрель. Наступил май. Чувствуя свое бессилие найти верное и простое решение, Коля начинал отчаиваться. Обидно было за то, что серьезные люди тратили время и силы на его подготовку.

Как-то в середине мая, когда Коля, погруженный в свои невеселые размышления, сидел в своей мастерской и ковырялся в патефоне, в мастерскую вошел мужчина лет пятидесяти в поношенном, но чистом и отутюженном костюме.

– Добрый день, – оторвался от работы Коля. – Чем могу быть полезен?

– Добрый день, – поздоровался посетитель.

У него была подкупающая и располагающая манера говорить ровным и тихим голосом. Он снял с головы мягкую шляпу и представился:

– Моя фамилия Лоткин. Герц Лоткин, – уточнил он.

Через несколько лет Голливуд обыграет эту фразу в своей ленте. Прилизанный красавец с лицом брачного афериста заявит с экрана: «My name is Bond! James Bond!»

Он прошелся по мастерской, оценивая цепкими глазками Колино помещение, стеллажи с починенными радиолами и самого Колю.

– Чем могу быть полезен? – повторил Коля спокойно.

Лоткин закончил осмотр, встал напротив Коли и, глядя ему в глаза, ошарашил:

– Вы, молодой человек, как я погляжу, наверное, красный шпион?

У Коли взмокли ладони. Он начал лихорадочно прикидывать, куда бы получше спрятать труп этого Лоткина. Черт! Проколоться, даже не приступив к выполнению задания! Интересно, как этот тип догадался?

– Вы очень скверно ведете ваш бизнес, – пояснил Лоткин. – Вы уже третий месяц как открыли ваше дело на этой улице, а еще не имеете серьезных клиентов. Значит, вы имеете другой источник дохода и получаете ваш бонус от красной разведки. Ну, может, от английской.

– А где ж их взять, серьезных-то клиентов? – живо откликнулся Коля.

– Моя фамилия – Лоткин, – повторил посетитель. – Меня здесь все знают, и я здесь всех знаю. К счастью, мир устроен так, что нужные люди не всегда могут найти друг друга. Я знакомлю людей, нужных друг другу, и с этого имею свой скромный гешефт.

– Вы посредник, что ли? – Коля начинал понимать, что Лоткин может оказаться ему весьма полезным.

– Я бы сказал гешефтмахер. Там, – Лоткин неопределенно показал рукой куда-то в сторону, – находится порт.

– И что дальше?

– Молодой человек, имейте немного терпения. В том порту обычно швартуются суда.

– Я понимаю, что не комбайны, – пошутил Коля.

– Комбайны там швартоваться не могут. Они утонут в воде, – не понял юмора Лоткин. – Многие суда приписаны к порту Стокгольма. Это имеет объяснение. Суда, приписанные к порту Стокгольма, выходят из порта Стокгольма и возвращаются-таки в порт Стокгольма, – провозгласил Лоткин таким тоном, будто только что блистательно доказал некую головоломную теорему.

– А причем здесь я? – В Колиных мордовских мозгах никак не могла сложиться цепочка, связывающая его, Лоткина, порт Стокгольма и приписанные к нему суда.

– Я имею в порту двух знакомых – Боруха и Лейбу. Они отвечают за то, чтобы суда, приписанные к порту Стокгольма, выходили в открытое море, снабженные всем необходимым. Борух и Лейба отвечают за то, чтобы суда, выходящие в открытое море, имели воду, уголь, продовольствие и не утонули по дороге потому, что были плохо отремонтированы.

– И что же вы предлагаете мне?

– Вы еще молодой человек и можете не знать, что на судах стоят радиостанции, чтобы капитаны могли говорить с берегом и друг с другом и сообщить, когда будут тонуть. Эти радиостанции иногда выходят из строя и их необходимо чинить.

– Так на тех судах наверняка имеются собственные радисты. Пусть они и чинят.

– Молодой человек, если мы с вами будем рассуждать подобным образом, то вы останетесь без клиентов, а я без гешефта. В открытом море, разумеется, радисты могут починить судовую радиостанцию, хоть это непросто и неприятно. Но после того как корабль привяжут к причальной стенке, весь экипаж, не считая вахтенных, идет к себе домой. Даже радисты. И чтобы заставить их чинить радиостанции в порту, им надо платить деньги за сверхурочные работы. Теперь понятно? – Лоткин с надеждой посмотрел на Колю.

– Не совсем, но это очень интересно. Излагайте дальше. Что вы предлагаете?

– Так вот, молодой человек, – продолжил Лоткин. – Когда Борух и Лейба сказали мне, что имеют маленькую заминку с ремонтом и профилактикой радиостанций, я подумал себе: «Гершель! Ты ходишь по дороге в порт по той улице, где молодой финский иммигрант недавно открыл свое дело. Ему надо дать заработать, потому что у него имеется недостаток в деньгах. Если ты познакомишь своих друзей с этим молодым человеком, то ты убьешь сразу двух зайцев: поможешь своим друзьям и дашь заработать молодому человеку».

Колькины глаза сразу посветлели. Он представил себе порт, суда и… возможность выхода на «Балтику Транзит» и «Скандинавию Шиппинг Тревел». Сегодня выдался самый удачный день в его жизни! Вот он – выход на фирмы, интересующие Москву.

– А что я буду должен вам за то, что вы познакомите меня со своими друзьями?

– О-о, сущие пустяки, – махнул рукой Лоткин. – Пятнадцать процентов от договора подряда.

Коля готов был отдать все сто! Но в следующую секунду он подумал, что такая легкая сговорчивость может показаться подозрительной.

– Не пойдет, – отрицательно мотнул он головой, – четыре.

– Молодой человек, у вас все равно не так много заказов. Четырнадцать.

– Четырнадцать процентов за то, что я буду выполнять всю работу? – возмутился Коля. – Пять.

– Пять?! – в свою очередь возмутился Лоткин. – Извозчик, который подвозил меня сюда, стоит дороже, чем весь тот бонус, который я получу от этого гешефта! Тринадцать, и никак не меньше.

– Мне еще нужно будет за свой счет приобретать детали, – стоял на своем Коля. – Шесть, и никак не больше!

– Вы просто грабитель с большой дороги! Обираете пожилого человека. Когда я разговариваю с вами, юноша, мне хочется засунуть руку в карман и проверить свой кошелек. Двенадцать.

Высокие договаривающиеся стороны сошлись на девяти процентах от всей выручки за ремонт и обслуживание судовых радиостанций Стокгольмского порта.

Сказано – сделано. Через сорок минут Коля с Лоткиным были в порту, где этот ушлый гешефтмахер свел Колю со своими соплеменниками. А еще через час Коля покинул порт, унося в кармане пиджака годовой контракт на профилактику и ремонт радиостанций всех судов, приписанных к порту Стокгольма. Кроме того, ему выписали постоянный пропуск, и он мог теперь попасть в порт свободно и в любое время.

К работе можно было приступать хоть завтра.

На следующий день, прихватив чемоданчик с инструментами, Коля двинул в порт. «Внедряться» – как он сам для себя решил. Предъявив на проходной пропуск, он получил наряд на работу. Расспросив, у какого причала пришвартовано нужное судно, Коля без труда его нашел и поднялся на борт. Экипаж был на берегу. На корабле чувствовалась атмосфера тягучей лени. Заспанный матрос, зевая, глянул на Колин пропуск и наряд и вызвал подвахтенного. Кроме матроса, которому Коля предъявил свои документы, на палубе не было ни души. С мостика по трансляции доносилась легкая музыка. Минут через пятнадцать наконец появился подвахтенный, едва продравший глаза.

– Олаф, проводи мастера в радиорубку, – бросил ему матрос.

Крохотная радиорубка была наполовину забита аппаратурой.

– Сюда, господин мастер, – пригласил Олаф. – Как закончите, поднимитесь на мостик, я буду там.

Коля осмотрел помещение. На столике радиста лежала таблица основных, запасных и аварийных радиочастот, нанесенная на пластик. Первым делом Коля на всякий случай срисовал ее для себя. Потом он принялся осматривать аппаратуру. Судовые радиостанции, конечно, отличались от армейских, которые он освоил в училище, эти были мощнее, но в целом – ничего особенного. Принцип действия тот же. Минут за сорок Коля нашел и устранил небольшую неисправность и пошел разыскивать мостик. Советский разведчик первый раз в жизни оказался на корабле и слабо представлял себе его устройство, поэтому трап, ведущий на мостик, отыскал не сразу.

– Олаф, – крикнул он подвахтенного. – Пойдем принимать работу.

Олаф по-матросски, на одних руках, легко скользнул с мостика по трапу и пошел за Колей. В радиорубке Коля включил громкую связь и, поворачивая ручку настройки, стал подстраиваться под рабочие частоты. Олаф внимательно следил за его действиями. Наконец он остался доволен.

– Давай я еще антенны проверю, – предложил Коля.

– Пойдем, – согласился Олаф.

По тем же узким коридорам и вертикальному трапу они поднялись на мостик. За ним стояла мачта, на верхушке которой были установлены антенны. По скобам Коля вскарабкался на верхотуру и осмотрелся. Какая же красота открылась ему с высоты! У Коли с непривычки даже перехватило дух. Слева синел залив, сливаясь на горизонте с синим небом, над которым летали крикливые белые чайки. Кончики их крыльев были черные, будто птицы обмакнули их в баночку с тушью. Вдалеке виднелись разноцветные паруса прогулочных яхт. Здесь, наверху, чувствовался свежий ветерок, которого не было внизу, и даже солнце, казалось, светило ярче. Справа лежала пристань. Весь порт просматривался как на ладони. Дальше открывался вид на город. Отсюда он казался таким красивым, будто появился из старой волшебной сказки. Должно быть, Кот в сапогах, Стойкий оловянный солдатик и Щелкунчик жили именно в этом городе. По этим улочкам в своей карете ехала на бал Золушка во-о-он в тот дворец, в котором, а Коля это уже знал, и сейчас живет шведский король, самый настоящий. А вон в той башне спала Спящая красавица. Ах как вся эта чудесная красота не вязалась с теми целями, с которыми Коля прибыл в эту прекрасную страну!.. Как не хотелось верить, что где-то далеко, за пределами этого сказочного королевства идет война!..

На этом «внедрение», можно сказать, и закончилось. Олаф расписался в наряде, Коля сдал наряд в бухгалтерию порта и вышел в город.

С тех пор так и пошло. В скором времени Коля побывал почти на всех кораблях и перезнакомился со многими моряками.

Дальше больше, хозяева частных яхт тоже хотели оборудовать их современными средствами навигации и связи. Многие из них своим порядком обращались к Коле, и он собирал с них барыш, минуя Лоткина. Работал он хорошо, на совесть. Количество его клиентов потихонечку увеличилось настолько, что ему пришлось нанять двоих работников.

Как-то раз, сидя в своей мастерской, Коля собрал из подручных материалов простейший детекторный приемник. Из озорства он вставил его в корпус старого будильника. Одна ручка на кожухе регулировала громкость, вторая – настройку. С виду будильник, а присмотришься – радио. Забавная игрушка, которая передает музыку, новости и предсказывает погоду. Коля поставил ее на своем столе, и она пиликала без умолку, заменяя канарейку и не действуя никому на нервы. Однажды какой-то клиент, явно не бедный, обратил внимание на Колин «будильник». Игрушка привела его в такое восхищение, что он стал просить Колю немедленно продать ее. Не испытывая более нужды в деньгах, Коля отказал. Тогда клиент в запале предложил шестьдесят крон, хотя деталей в ней было едва на две вместе с работой. Коля, уже освоившийся в мире капитала, согласился и уступил. Они расстались с клиентом, довольные друг другом. Однако оказалось, что Коля уже успел привыкнуть к игрушке, и, когда на его столе ничего не играло и не говорило, он начинал чувствовать себя неуютно, будто не почистил зубы.

Поняв в чем дело, Коля пошел и купил себе самый дешевый будильник, какой только смог найти. Принеся покупку домой, он вытряхнул из будильника все винтики и шестеренки и вставил туда новый детекторный приемник, который тут же и собрал за десять минут. Включил его, поставил на стол и было успокоился… Но к вечеру явились два вежливых господина и, десять раз извинившись, поинтересовались, не тут ли находится та самая мастерская, которая торгует говорящими будильниками? Несколько растерявшись, Коля пояснил, что мастерская та самая, только «говорящими будильниками» она не торгует, а хозяин мастерской, то есть он сам, собирает их для собственного развлечения. Тут один из них, снова замявшись и извинившись, пояснил, что завтра у его жены день рождения и он, как любящий муж, увидев сегодня у своего приятеля эту прелестную безделушку, желает преподнести обожаемой супруге такую же штуковину в подарок. Смущаясь еще больше, он протянул шестьдесят крон.

Коля собирался уже немедленно продать и этот будильник, как тут же вперед выступил второй посетитель и заявил, что завтра у его сына тоже день рождения и он, как любящий отец, тоже желает подарить своему ребенку радость. Нисколько не смущаясь, он уверенно предложил семьдесят.

Игрушка была одна, покупателей двое. Начинался аукцион.

Победу одержал любящий муж, предложивший сто десять крон. Золотое кольцо, подаренное им жене перед свадьбой, наверное, стоило дешевле. Он уносил драгоценную покупку, победно и высокомерно глядя на побежденного соперника, который пребывал в полном ничтожестве. Результат аукциона лишний раз подтвердил, что у мужчин половое чувство превалирует над отцовским.

Теперь, что называется, «бизнес пошел»…

Через месяц в мастерской у Коли работали уже девять человек, собирая «будильники». С подсказки Лоткина, Коля потратил немного денег на рекламу, и автобусы шестого маршрута, ходившие по Стокгольму, украсили свои бока красочными плакатами: «ГОВОРЯЩИЕ БУДИЛЬНИКИ НЕМИНЕНА!» Будильники, что называется, завоевывали Европу, Тиму Неминен становился известным и уважаемым человеком. Соседи здоровались с ним с подчеркнутым уважением. Конкуренты завидовали и дивились дьявольской оборотистости Тиму Неминена. Только товарищу Саранцеву от этого было не легче – ничего ценного Москве сообщить он не мог.