Текст книги "Вовка-центровой 4"

Событие восемнадцатое

Дожили: орденоносцу кроме ордена и надеть нечего…

Михаил Мамчич

Иногда, только не получив то, чего достоин, начинаешь понимать, что получил по заслугам.

Аврелий Марков

Людмила Николаевна Фомина по дороге домой зашла в магазин и, отстояв приличную очередь, купила слив. Продавщица просто высыпала их из ящика, даже попадающиеся листочки и начинающие загнивать сливки не убирала. Покупательницы, женщины в основном, ругались и пытались перебрать продукцию агропрома, извлекая совсем уж гнилые, продавщица начинала кричать, чтобы не задерживали очередь. Её обзывали воровкой, ну и по кругу. Можно сказать, что не скучно время провела.

На вечер еда ещё со вчерашнего дня оставалась. Вчера огромную пятилитровую кастрюлю борща сварганила. Пашка выбрался опять к деду на рыбалку с меньшим и приволок чуть не два десятка кило рыбы. Пяток кило и поменяла Людмила Николаевна у соседа на пару килограмм говядины, которую тому родичи из деревни привезли, кости в основном, кто же настоящее мясо отдаст, но для борща хорошая мозговая косточка даже лучше, чем большой кусок чистого мяса, навару больше, и вкус, именно, мясной получается. Ну и действо само, после того, как последняя юшка выскоблена кусочком хлеба – кость нужно разбить и мозг из неё высосать. Пашка переломил об угол стола. Силища в руках и Мишке половину отдал.

– Расти тебе надо, Вовка, вон, вымахал, пишет, одёжка мала, а ты на месте стоишь.

Подходя к дому, заметила Людмила Николаевна, что с противоположной стороны улицы навстречу ей движется высокий городской парень в длинном сером плаще и необычной фуражке, на военную похожей. В одной руке парень держал красивый тёмно-красный чемодан, а во второй кулёк бумажный. Ёкнуло сердце, и ускорила шаг Людмила Николаевна.

Парень подошёл к их дому и поставил на скамеечку, что Пашка с соседом из горбыли сикось-накось собрали, чемодан красивый. И руки развёл.

– Вовка, – Людмила бросилась со всех ног к сыну.

Когда первый порыв прошёл, Людмила Николаевна отошла на шаг от первенца и оценивающе окинула его взглядом. Правда, вымахал, уже с Пашку ростом.

– Пошли быстрее домой, папку обрадуем! – дёрнула сына за рукав красивого, явно ненашенского, плаща.

– Мам, у меня спина болит, упал неудачно. Да, нет ничего страшно, проходит уже, – ладонями остановил подавшуюся к нему мать, – Только ты первой зайди и скажи бате, чтобы он меня не тискал и не бил по плечам. Врачи сказали резких движений не делать и обнимашками не заниматься.

– Так надо к бабке Фросе сходить! – завертела головой мать.

– От неё и иду. Мам, ты просто папке скажи, чтобы аккуратней. А, вот, конфеты возьми, – Вовка протянул ей большой кулёк пахнущий шоколадом, – я тут постою, а то бросится.

– Бросится?! Точно, бросится. Ну, пойду, попробую. Вымахали бугаями.

После ужина, когда пили чай с большими шоколадными конфетами, Павел Александрович впервые за много лет нарушил своё же правило и заговорил за столом.

– То-то я понять не мог, чего это физорг наш Лукин Юрий Александрович хитро так на меня смотрел, когда сказал в восемь тридцать на партсобрание и спортивный актив в заводоуправление подойти завтра. Говорит, приедет известный спортсмен, многократный чемпион СССР и расскажет о развитии спорта в СССР и о международном положении.

Бах. Это Вовка затрещину огрёб.

– Не мал ты ещё сынок, чтобы учить нас войну прошедших мужиков, коммунистов, международной политике учить. Ишь выискался учитель. Тебе лет-то сколь, позволь полюбопытствовать? – Встал и прошёл к шкафу, достал оттуда парадную гимнастёрку с орденами и медалями, – Вот она где вся международная политика. Это – за Белград. Эта за Вену, эта за Будапешт. Вот – международная политика.

Вовка почесал затылок. Не больно. Так, обидно. Он тут вась-вась с самим товарищем Сталиным, а ему затрещину и маленьким называют. Тоже встал и пошел к чемодану. Не хотел. Ну, раз так получилось. Открыл его достал пиджак с наградами и, накинув на плечи, вернулся в кухоньку.

– Паш, а у него тоже орден, да иностранный и медаль, – всплеснула руками Людмила Николаевна.

– Вовка, это что – медаль чемпиона СССР по канадскому хоккею, – Бросился к пиджаку Мишка и тут же тоже затрещину схлопотал.

– Сидеть, – Павел Александрович притянул старшего к себе и чуть щурясь рассмотрел иконостас.

– А что там Лукин про «неоднократный чемпион» говорил, – с хрипотцой в голосе спросил.

– Так «Динамо» чемпионами страны позавчера стало, – Влез опять Мишка. Вовка кивнул, подтверждая слова брата.

– Третьего числа награждение. Я в списках.

– Ну, что чемпионами стали это все знают, и что ты победный гол забил, тоже теперь вся страна знает. Значит, ещё одну такую медаль дадут, – Павел Александрович ткнул мощной своей сарделькой в жёлтый кругляш. А это что за знамя с портретом?

– Членский значок Союза писателей СССР, писатель я теперь. Это Максим Горький на флаге.

– Писатель? – Фомин старший даже рот открыл.

– Ну, поэт, точнее. Я тут вам три пластинки привёз с песнями, что на «Мелодии» записаны.

– Минька. Беги к дяде Пете его зови, жену его и Ольгу дочку. И патефон пусть возьмут. Бегом. Да бегом, я сказал.

Мишка вьюном вывернулся из-за стола и шмыгнул в коридор, а Вовка вспомнил об одном важном деле.

– Мама, пап, нам за победу в турне по Югославии премию дали. Я вам привёз.

– Ой, да ты бы лучше на одежду себе потратил, – всплеснула руками Людмила Николаевна.

– Я другую премию на одежду потратил, а это и вам, – и Вовка достал из кармана пиджака пачку пятидесятирублёвок.

– Мать твою, через…

– Паша!

– Сорок лет Паша, а таких деньжищ не видел. Это больше моей годовой зарплаты.

Событие девятнадцатое

Можно любить тех, кому приказываешь, но нельзя говорить им об этом.

Антуан де Сент-Экзюпери

Вовка спал отвратительно. Его сбитая из досок отцом кровать, точнее, двухъярусные нары, оказались малы. Да не просто малы, а малы, так малы. Да, генеральская кровать тоже не рассчитана на людей с ростом в метр девяносто, но там можно ноги высунуть сквозь прутья решётки, а здесь они в доску упираются. Так, скрючившись, и лежал. И всё удивлялся, а как же год назад всего на ней спал. Или тогда лишь чуть длины не хватало, поджал чуть ноги и нормально, а теперь подрос на десять, а то и на двенадцать сантиметров. И приходится ноги серьёзно поджимать, к подбородку почти. А ещё мешало уснуть ненужное ему мероприятие, в которое угодил с корабля на бал.

Правильно отец ему затрещину вчера отвесил. Ещё даже семнадцати лет нет, а он будет учить взрослых людей и руководителей завода в основном, как им жить. Полная хрень. Ворочаться не получалось, если к стенке повернуться, то коленями в неё упираешься. Лежал и думал, чего он будет завтра рассказывать.

Легли поздно, пока дядя Петя семейство собрал, пока притащились, пока настроили музыку, и… И тут началось, едва зашипел граммофон, как припёрлись соседи, вот интересно, кто им сообщил о вечере встрече с известным поэтом песенником и ещё более известным в узких кругах композитором, а да, ещё и певцом, Больших и Малых. Три Вовкины пластинки прослушали в результате раза четыре. А потом принесли совершенно расстроенную и дребезжащую гитару и потребовали продолжения банкета. Мужская половина при этом раздобыла где-то пару бутылочек красноголовки. Не упились в хлам, но ходили донельзя весёлые и довольные.

А Вовку прямо вырубало, наелся от души, и плюсом вчерашнюю ночь из-за спины почти не спал. Спел им «Дядьку Вовку» и специально, сильно дёрнув струну, порвал. Всё, окончен концерт, дорогие радиослушатели. Пока не лёг, думал, донесёт голову до подушки и уже утро, а перенервничал и вот. Не может заснуть. А только уснул и батя уже будит.

– Подъем поэт. На завод пора собираться. Хоть бы рассказал, как нас жизни учить будешь. – Сдёрнул с него одеяло Павел Александрович.

В актовом зале заводоуправления собралось человек пятьдесят. В основном не увешанные наградой ветераны, как Вовка предполагал, а молодёжь. Видимо комсомольский и спортивный актив. Фомин всмотрелся в лица. Почти не было знакомых. Ну, а чего хотел, сидел кладовщиком в своём бомбоубежище, с рваными мячами общался больше, чем с народом. Тренеры были. Куйбышевские «Крылья Советов» в этом году заняли одиннадцатое место из четырнадцати возможных, но команды не было, только пару тренеров и начальник команды. А вот директор завода и весь партактив был в наличии.

Вовка надел парадный бостоновый пиджак новый с орденом и медалью. Поправил перекосившийся значок писательский с Горьким. Вышел на сцену, думал, сейчас хлопать будут. Нет, даже не заулюлюкали. Молча сидели.

Почти успокоился Фомин, он примерно понял, что нужно людям говорить. Не нужно про политику, про поездку в Югославию можно подробно рассказать, про чемпионат. С этого и начал. Рассказал об играх в Загребе, Сплите и Белграде, сообщил, точно не знающим этого факта слушателям, что сам Батый дошёл до этого Загреба в 13 веке и разрушил его. Посетовал, что там гораздо лучше, чем у нас газон и даже рассказал, как с каждого стадиона откопал немного ножичком дёрна и посадил в уголке на «Динамо» и что потом директор сам их выкопал снова и отдал ботаникам в МГУ на изучение. Рассказал о концерте и о песнях, что они с актрисой Серовой пели в театре в Белграде.

А закончил тем, что описал предварительный сценарий фильма, что они сейчас вместе с писателем Львом Кассилем сочиняли.

– Надо, чтобы руководители города и завода обратили внимание на дворовый футбол, нашёл же меня товарищ Лукин на пустыре. А если вот в такие дворовые команды будут хотя бы пару раз в неделю приходить настоящие тренеры и учить ребят, а завод или домовые комитеты выделят деньги ребятам на мячи, то через несколько лет сначала в команды юношеские, а потом и в команды мастеров придёт гораздо более подготовленная молодёжь. И если Куйбышев будет зачинателем этого движения, то почему бы лет через пять «Крыльям Советов» не побороться за чемпионский титул. И самое главное, нужно начать бороться с курением среди спортсменом и особенно среди мальчишек, может даже, парторганизации завода начать пропаганду здорового образа жизни и выйти на городскую парторганизацию с просьбой запретить продавать сигареты без предъявления паспорта молодыми людьми.

– Да, у тебя у самого в «Динамо» все поголовно курят, – не выдержал тренер «Крыльев Советов» Александр Абрамов.

Блин, год назад чуть ли не стариком казался, а ведь всего тридцать пять лет.

– Точно. И я ничего с этим поделать не могу. Там не я тренер. Там – Якушин Михаил Иосифович. Зато, я тренер молодёжного состава «Динамо». И вот там я с курильщиками борюсь. Почувствую запах, и гоняю, пока не упадёт курильщик, и так, пока не поймут, что курить вредно. Из пятнадцати человек девять полностью бросили курить, а остальные резко уменьшили и позволяют себе только пару сигарет после второй тренировки.

– Второй. Ты что две тренировки в день у них проводишь? – Это встал капитан «Крылышек» Андрей Ржевцев, Вовка его из-за спин и не заметил.

– Да, сначала силовая, бегаем с утяжеление…

В общем пришлось полчаса рассказывать о тренировке «Молодёжки». И самое интересное, что ни партийные деятели, ни комсомольские недовольства не проявляли, сидели и слушали, а некоторые и записывали карандашиками в блокнотики.

После собрания этого пообедать сходил вместе с парткомом. Пригласили.

За столом поинтересовались и про значок с Горьким. Рассказал про пластинки. Провожал до проходной Вовку физорг завода Лукин.

– Спасибо тебе, Володя. Много полезного рассказал. Возьму на заметку. Не хочешь в нашу команду вернуться? Поможешь тренеру, чемпионами не чемпионами, а в призёры должны с тобой попасть.

Челенков не очень отчётливо помнил, но через три или четыре года «Крылья Советов» и без него, вроде бы, в призёры выбьются. Отказал вежливо.

Ну, а теперь на «примерку» к тёте Свете. Нет, правда, сначала примерка. Решил Вовка себе нормальную футболку сшить из нескольких маек алкоголичек.

Глава 9

Событие двадцатое

Увы или ура, пока не ясно.

Виктория Лабокайте

Сомнения, как и замыслы, бывают творческие, фантастические и никчёмные.

Авессалом Подводный

Добрый день, уважаемые читатели. Эта глава тоже написана в основном Дмитрием Политовым. Я лишь немного подправил.

Шопперт Андрей

17 октября 1948 года. Полуфинал Кубка СССР.

– …Боягун? Трясутся коленки?!

Третьяков отчаянно замотал головой.

– Врёшь! – с удовольствием припечатал Вовка и плотоядно усмехнулся. – Будем работать.

Вратарь опасливо отодвинулся.

– Может, не надо?

– Надо, Федя. Надо! – не отказал себе в удовольствии процитировать классику советского кинематографа Фомин. И плевать, что этот шедевр пока ещё неизвестен.

А с тёзкой в самом деле творилось неладное. Крупная дрожь, белый цвет лица, подгибающиеся ноги – к гадалке не ходи, мандражирует парень. Что ж, придётся заняться уже привычным аутотренингом и прочими психологическими штучками-дрючками из будущего. Главное, непонятно, с чего вдруг распсиховался друг-приятель. Ну, да, полуфинал Кубка страны. ЦДКА! Бобров сам с бобрятами! И что? В недавнем матче за «золото» отбились, нужный результат показали? Показали. Почему сегодня должно быть иначе? Чего там сказано с умным видом. Вроде бы Конфуцием. «Посеешь случай – пожнёшь привычку». Для любого человека для любой команды, да даже для любого государства это должно стать лозунгом. Нужно научиться побеждать. И это не просто вера в себя. Тут серьёзней. И именно этой привычки побеждать, а не веры в свои силы чаще всего не хватало сборной СССР по футболу, ну и унаследовала это неверие в себя и отсутствие привычки побеждать сборная России.

Вдвойне странно подобное поведение Третьякова и с той точки зрения, что это уже не первая его игра за основу. После травмы Хомича в том самом сентябрьском матче с армейцами, когда на последних минутах легендарный «тигр» неудачно врезался в стойку собственных ворот и серьёзно повредил руку, молодой вратарь успел принять участие в двух кубковых встречах. 1/8 и ¼Кубка страны соответственно. Правда, соперники там попались, скажем прямо, так себе: ташкентский Дом офицеров и харьковский «Локомотив». И счёт в этих матчах говорил сам за себя: 3–0 и 7–1. Размялись.

Якушин после валидольной концовки игры с ЦДКА смотрел на Вовку волком. Почему-то Михей вбил себе в голову, что все проблемы, которые возникли по ходу матча, корнями уходят в то тактическое построение, которое так упорно пробивал Фомин. И хоть кол ты ему на голове теши, никак не может принять тот факт, что нынешние 3-2-5 – это уже вчерашний день. И в играх на кубок Михаил Иосифович, как баран снова перевёл команду именно на эту схему. Старичкам-ветеранам раздолье и форменная лафа, Вовке – бессонные ночи и зубовный скрежет. Хочется взять что-нибудь тяжёлое, да и врезать по хитрой михеевской морде! По наглой, по рыжей морде. Стоп, это уже из другого анекдота. Ага, песня была во время лихих девяностых: «А мы ему по морде чайником. И научим танцевать»

Фомин оба матча начинал на скамейке. Раздевался в запас и терпеливо ждал своего часа. Ну, или не терпеливо. Осень холодно. Вспомнил будущее и принёс из генеральского дома верблюжье одеяло. Сидел в него укутанный под взглядами молниями старичков из «Динамо».

Как правило, благодушный из-за довольно удачно складывающегося хода что одной, что другой игры, Якушин величественно снисходил до наглого пацана и выпускал его после перерыва. Дескать, иди, показывай, что ты там опять нафантазировал. Плохо, что команда это настроение своего старшего тренера прекрасно чувствовала и совсем не спешила следовать тем указаниям, что Фомин немедленно принимался раздавать, едва оказывался на поле. К товарищу Берии на приём что ли записаться, пожаловаться на саботаж отдельных несознательных индивидуумов? После памятного турне по Югославии и не менее памятной поездки на дачу к Вождю, в принципе такая возможность имелась. Но… опять это проклятое «но»! Не мог Вовка себя пересилить и опуститься до подобного. Хоть застрелись! Но помечтать-то можно? Приходит он к Лаврентию Палычу и говорит: «Мешают мне играть в „тотальный футбол, товарищ маршал Советского Союза“». «Кто этот нэхороший человэк»? – сверкнёт очками «Лучший антикризисный менеджер». «Хитрый Михей, да и всё „Динамо“». «Харашо. Расстреляем завтра. Адын будешь играть. Нэ подвыды». Ну, его. Будем капать на камень.

Поэтому, сцепив в очередной раз зубы, он упрямо демонстрировал на тренировках, в двусторонках и даже в официальных встречах – шаг за шагом, раз за разом, – как именно нужно принимать мяч, двигаться, отдавать передачи, встречать соперника.

Для Фёдора Челенкова азы, для нынешних футболистов – заоблачные дали. Хорошо ещё, что Михей разрешил привлекать парней из молодёжки. Они-то своим примером не давали старичкам и Якушину поставить крест на вовкиных начинаниях. Ну а как, если в тех же тренировочных играх сопляки постоянно переигрывали заслуженных мастеров? Значит, не совсем ерунду двигает товарищ Фомин в массы? Эх, взять бы пару-тройку обученных мальчишек, поставить вместо ветеранов – сразу дело стронулось бы с мёртвой точки. Мечты, мечты. А часики-то неумолимо тикают, отборочные к Чемпионату мира не за горами. И с кем прикажете выигрывать кубок Жюля Риме?

«Ладно, хватит ворчать, как старый дед» – в очередной раз пнул себя Вовка-Фёдор. Нет его больше, деда, остался в другой вселенной. Будем жить с чистого листа. И работать с тем, что в наличии.

Пару мячей Вовка в тех матчах на кубок забил. И ещё отметился несколькими хорошими передачами. Позднее их начнут засчитывать, как в хоккее с шайбой, как голевые. Здесь пока игнорируют. Да и флаг им в руки. Кому надо, запомнит.

К сегодняшнему полуфиналу с ЦДКА динамовцы подошли с определёнными потерями. В лазарет, помимо Хомича, попал Василий Карцев. И Якушин, не мудрствуя лукаво, поставил вместо него универсала Савдунина, которому по ходу было все равно, где именно играть. Как шутили в команде, Владимир разве что ещё амплуа голкипера не попробовал.

А вот у их соперников, наоборот, появился выздоровевший Григорий Федотов, которого ЦДКА явно не хватало в сентябрьском матче. Что и говорить, серьёзнейшее усиление.

Вовка невольно вспомнил, как на предматчевой разминке один из величайших игроков этого времени бил по воротам. Не смог удержать, вот и нет-нет, а посматривал на половину поля армейцев. Интересно ведь.

На стадионе ещё было пусто, болельщики из самых нетерпеливых только-только подтягивались, и в безветренной тишине гулко звучали мощные удары по кожаной сфере. Федотов, что вышел почему-то в сером неброском пиджаке, который он накинул поверх тренировочного костюма, поначалу стоял за воротами Никанорова и наблюдал за тем, как его товарищи по команде отрабатывают то стандарты, то удары с разных дистанций. Вроде бы даже что-то подсказывал.

Угловые подавал маленький Демин, а замыкали их чаще всего Бобров или Николаев. И если Сева, как обычно, клал круглого, будто рукой, в любой угол – на выбор, то у его партнёра сегодня дело не клеилось. Мяч после его мощных ударов то шёл выше ворот, то скользил по газону и голкипер довольно легко их забирал.

И прославленный бомбардир в какой-то момент не выдержал.

– Ты сложись, сложись, когда на мяч идёшь! – громко закричал он, раздосадованный очередным выстрелом по воробьям.

Николаев в ответ огрызнулся, и Федотов от неожиданности начал растерянно озираться, словно ища поддержки.

– Григорий Иванович, ты бы сам показал ему, как надо, – вмешался в назревающий конфликт своих игроков Аркадьев. – Пробей разок.

Даже динамовцы в этот момент прекратили разминку и с интересом стали наблюдать за происходящим у других ворот.

Федотов набычился, глянул на тренера исподлобья, потом молча скинул прямо на землю пиджак и вышел на поле.

– Размяться бы надо, – с досадой сказал он. – А, хрен с ним. Леха, – крикнул он Гринину. – Подай!

Товарищ пошёл на угол поля, а форвард занял свое излюбленное место в штрафной. Двигался он теперь по кошачьи упруго, с экономной быстротой, что отличает большого мастера. Вот напрягся, развернулся и, хотя с виду оставался в той же позе – немного ссутулившись и опустив руки – Вовка с отчётливой, кристальной ясностью игрока, что и сам не обижен техникой и видением игры, понял, что Федотов приготовился нанести тот самый, знаменитый резкий, кинжальный удар.

Мяч после подачи Гринина пошёл изумительно точно. По красивой дуге, прямо на нападающего. Кожаный снаряд начал снижаться, а Григорий Иванович мелко-мелко засеменил, выбирая практически незаметными глазу шажочками место, которое пригодно для разгона и удара. Крутой – почти параллельно земле – наклон и пушечный удар! Никаноров даже не дёрнулся, хотя мяч летел в ближний от него угол.

– Офигеть! И Охренеть! – выдохнул Третьяков. Вовка и не заметил, как приятель подошёл к нему. – Видал?! И как такого удержать?

– Очкуешь?..

По логике вещей, армейцы сегодня должны были подсесть. Это ведь динамовцы спокойно разобрались с харьковчанами вполноги, а подопечным Аркадьева пришлось отчаянно сражаться в повторном матче с земляками-торпедовцами. Ведь первая их встреча закончилась грандиозным скандалом, мимо которого не прошла советская пресса, а руководство автозаводцев по итогам игры подало протест.

В газете «Советский спорт» появилась заметка с красноречивым названием «При плохом судействе». Как легко можно догадаться, в первую очередь досталось арбитру Дмитриеву. Дескать, при его полном попустительстве, футболисты обеих команд продемонстрировали открытую грубость и откровенно грязную игру. Особо выделили капитана ЦДКА Гринина. А рефери ещё и подлил масла в огонь, несправедливо удалив торпедовца Сочнева и закрыв глаза на два гола, которые армейцы забили с нарушением правил. «До каких же пор футбольный отдел Всесоюзного комитета и его начальник тов. Дубинин будут потворствовать такому состоянию судейства и воспитательной работы в командах?» – гневно вопрошал автор заметки[2]2
  «Советский спорт» от 09.10.1948 года.


[Закрыть].

Там, на самом самом футбольном Олимпе, глас народа услышали

И уже 11 октября Комитет по делам физической культуре и спорта при Совете Министров СССР рассмотрел поданный торпедовцами протест, признал его справедливым и постановил провести переигровку. А судью злополучного матча дисквалифицировал.

Пусть и с трудом, отыгрываясь по ходу встречи, но армейцы в повторной встрече победили. Должны были подсесть. И грязью облили, и матч супержёсткий дополнительный провести заставили. Должны были… А теперь неожиданно для многих с первых же минут ЦДКА обрушил яростный шквал атак на ворота Третьякова. Молодой голкипер метался из угла в угол, раз за разом ликвидируя опасные удары армейцев. Что-что, а бить умела прекрасно вся атакующая пятёрка ЦДКА.

Фомин на скамейке сгрыз ногти до основания, наблюдая за тем, что творится на поле. Все же, самому играть как-то проще, чем смотреть со стороны. Не случайно, наверное, в прошлом сезоне сдали нервишки у тренера ВВС Анатолия Тарасова, и он полез на поле. Детство босоногое вспомнил. После этого инцидента, к слову, скамейки запасных перенесли из-за ворот.

– Лёня, держи Бобра!.. Сева, плотнее играй с Николаевым! – возгласы-указания, которыми то и дело Якушин пытался руководить действиями своих футболистов, разносились с такой силой, что иногда, казалось, перекрывали шум трибун. – Радикорский, ты что творишь, опять своего упустил!

Армейцы постепенно нащупали слабое звено в обороне «Динамо». Всеволод Радикорский, один из опытнейших защитников страны сегодня представлял собой жалкое зрелище. Вовка с некоторой оторопью смотрел на то, как его легко проходят то Демин, то Бобров. И лишь надёжная игра Третьякова пока выручала динамовцев от крупных неприятностей.

– Дыру зашей, чучело! – заорали с трибуны, когда Федотов издевательски пробросил мяч между ног Радикорского и нанёс отменный удар. Мяч, к счастью, прошёл чуть выше перекладины. – Михей, убери инвалида!

Якушин дёрнулся, словно от удара, побледнел и, сгорбившись, спрятал лицо, закрыв его ладонями.

– Михаил Иосифович, – осторожно потянул его за рукав Фомин. – Не обращайте внимание, дураков всегда хватает. Давайте после перерыва к моей схеме вернёмся. Савдунина на левый край, чтобы он не давал их нападающим так свободно себя чувствовать. Вы же видите, этот план не работает. И с блуждающими форвардами пора завязывать. Чего они без толку носятся, сами себя больше запутывают. Расставились по зонам, быстро отсекаем соперника пасами. Мяч, всяко, быстрее человека летит.

Якушин опустил руки и зло взглянул на Вовку.

– Радуешься, Фомин? Дескать, смотрите, я ведь говорил, предупреждал. Так?

Парень растерялся.

– Зачем вы так, я ничего подобного и в мыслях не держал. Но ведь нам и, правда, надо что-то менять, иначе дожмут вояки. Ей богу, дожмут. Не сейчас, так после перерыва.

Михей сжал губы в тонкую нитку. Белую.

– Я сам решу! – сказал, как отрезал.

Вовка тихонько вздохнул. Вот упёртый. И ворота, вроде, не новые. Старенькие, с облупившейся краской. Почему нельзя признать очевидное? Эх, вот, если бы он, Фомин, стал старшим тренером! Тьфу, черт, надо же куда занесло. Юноша с опаской посмотрел на багрового от злости Якушина, словно опасался, что тот узнает о его мыслях. Нет, вроде не обращает внимания.

Светлым лучиком в царстве беспросветного мрака, царящего на поле в первые сорок пять минут, был, разве что, сильный удар Бескова по воротам Никанорова за пару минут до судейского свистка. Пусть и с трудом, но вратарь ЦДКА с ним справился. А в остальном… А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо!

Мурлыча себе под нос прилипчивые строчки утёсовской песенки, Фомин в перерыве высокими прыжками, чтобы согреться, доскакал до туннеля под трибуны и, первым делом, подошёл к устало развалившемуся на скамейке в углу раздевалки – законном месте вратаря, Третьякову.

– Молоток! – подбодрил он приятеля. – Классно первый тайм отыграл. Видишь, как я и говорил, не так страшен черт. Давай-ка мы с тобой ещё разок проработаем установочку.

– Слышь, Фомин, – окликнул вдруг Вовку бедолага Радикорский. – А со мной можешь так же поработать?

В раздевалке стихло. Маститые, заслуженные футболисты, которые прошли и Крым, и рым, и медные трубы, удивлённо смотрели на своего товарища.

– Севка, ты чего? – попытался было обратиться к товарищу Леонид Соловьёв. – Ты что, правда, веришь, что все эти штучки-дрючки помогают?

– Отстань! – набычился защитник. – Мне плевать, как это работает, но я же вижу: мелкий со своим дружком перед матчем какой-то фигнёй позанимался и теперь тот стеной стоит. А ведь чуть раньше у него коленки тряслись. Признаться по правде, думал, сейчас с центра поля пропускать начнёт. Полную авоську нам накидают. Так что, идите на хер! Фомин, я – следующий после Третьякова.

– В общем-то, можно групповой сеанс провести, – потёр подбородок Вовка. Неужели стронулось? Тихо, главное, не спугнуть клиента!

Неизвестно, что именно повлияло: психологическая установка или самовнушение, но после перерыва Радикорский стал играть гораздо увереннее. По крайней мере, Якушин перестал хвататься за сердце всякий раз, когда мяч оказывался на левом фланге динамовской обороны.

Да и остальные игроки его команды ожили, задвигались, начали все активнее отвечать атакой на атаку, проводить осмысленные комбинации.

– Ну вот, видишь, стоило лишь правильно с ними поговорить и все стало иначе! – орлом глядел на Фомина повеселевший Михей. – Костя, смелее иди на него, смелее!

Вовка отвернулся, пряча улыбку. Ишь, возгордился-то как. А в первом тайме как мокрая курица сидел.

А потом случилось страшное.

Радикорский, которого во втором тайме будто подменили, в очередном единоборстве с Грининым явно не рассчитал, как именно следует останавливать настырного нападающего ЦДКА и срубил его в штрафной площадке. Да так неудачно, что и сам неловко упал на кочковатый газон и зашёлся в крике боли.

А скрипучий гудок судьи матча – знакомого до боли эстонца Саара – и его решительный жест оповестили зрителей, что назначен одиннадцатиметровый.

– Да твою же мать, – выругался Якушин. Незряче посмотрел по сторонам и снова выругался. Длинно и витиевато. Вовка аж заслушался. Эх, помнится, как-то довелось ещё в начале восьмидесятых, когда ни о каком Интернете никто и слыхом не слыхивал, общаться с одним историком. Сосед по даче у друзей, ага. Так тот, однажды, случайно саданув себе по ноге лопатой, как выдал тираду на несколько минут. Да такую, что все рты пораскрывали. «Большой загиб Петра Великого» оказался. А учёный тот, позже выяснилось, кандидатскую по русской обсценной лексике писал. Они ещё потом за ним с тетрадками бегали и просили повторить под запись.

– Фомин, – отмер, наконец, Михей. – Выйдешь вместо Радикорского. Он сегодня, судя по всему, отыгрался. Савдунин идёт на его место. И, Володя, попробуй что-нибудь сделать, я тебя очень прошу!

– Да ладно, чего уж, – неловко сказал Вовка. – Все будет тип-топ, Михал Йосич!

Бить пенальти пошёл Демин. Обычно штрафной удар выполнял Гринин, но его после столкновения с динамовским защитником пришлось заменить.

– Ты сможешь! – подбежал к Третьякову Вовка. – В глаза мне смотри! Реагируй по удару, не гадай. Слышишь?

Третьяков часто-часто закивал.

– Не боись, – с нервной улыбкой сказал он. – Я в порядке, Вов. В крайнем случае, просто обратно в Куйбышев отправят, верно?

– Я тебе дам Куйбышев! – рассердился Фомин. – Нам с тобой ещё в Бразилии за золото играть. Давай!

– Ото-о-йдитте за линнннию, – о, а вот и судья со своим смешным акцентом. Законник, блин. Да иду я, иду.

Демин начал свой разбег. Болельщики затаили дыхание. Кто окажется сильнее, вратарь или форвард? Форвард или…

– Да! – заорал Вовка и первым бросился к лежащему на земле товарищу. – Молодец! Намертво забрал!

А дальше было уже неинтересно. Просто в дополнительное время Фомин разбросал финтами уставших защитников ЦДКА и выкатил мяч Бескову, как на блюдечке. Но разве это они тогда выиграли? Конечно, же нет. Они победили в тот момент, когда нескладный худой верзила Третьяков вытянулся в струну двух с половиной метровую и вытащил, выцарапал сильно пущенный мяч из «девятки» собственных ворот.

Радикорский – третий