Текст книги "Веллоэнс. Книга первая: Восхождение."

Шумеляк А. М.

Ш 96 Веллоэнс. Восхождение: Фантастический роман

/ А.М. Шумеляк – М.:Книжный перекресток, 2016 (третья редакция) ISBN 978-5-499-00124-0

Юный волхв Авенир сбегает из Академии магии, подчинившись забытому всеми неведомому

божеству. Доверившийся внутреннему голосу, истязаемый сомнениями и страхами, юноша направляется в

Веллоэнс – легендарное Царство. Встретив единомышленников, он отправляется в далекий путь в

поисках своего предназначения. В дороге молодой волхв узнает, что является частью древнего

пророчества, рекущего о временах великой скорби для всего живущего.

«ПРЕДСТАВЛЯЮ ВАШЕМУ ВНИМАНИЮ ВТОРУЮ РЕДАКЦИЮ

ПЕРВОЙ КНИГИ. АВТОР СТАЛ НА НЕСКОЛЬКО ЛЕТ СТАРШЕ, НА

НЕСКОЛЬКО ТОЛСТЫХ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ КНИГ ОПЫТНЕЕ.

КОГДА ПРИСТУПИЛ К РЕДАКТИРОВАНИЮ, ТО ЭТОТ ПЕРВЫЙ ТОМ

СТАЛ ДЛЯ МЕНЯ ИСПЫТАНИЕМ, НЕРЕДАКТИРОВАННЫЙ ВКУС ЕГО СТАЛ

ОЩУЩАТЬСЯ С 16-Й ГЛАВЫ. ВСЕ СТРАНИЦЫ ДО ЭТОГО ПРИШЛОСЬ

ТЩАТЕЛЬНО ДОГОТАВЛИВАТЬ. ЭТО БЫЛО В 2014 ГОДУ.

ИТОГ 2016 ГОДА: ПЕРЕД ВАМИ ТРЕТЬЯ РЕДАКЦИЯ, ПОСЛЕ КОТОРОЙ Я

ПЕРЕСТАЛ МУЧИТЬ ПЕРВУЮ КНИГУ, ИБО ХВАТИТ. ПРИЯТНОГО ЧТЕНИЯ».

Ashum (А.ШУМ, он же АНДРЕЙ ШУМЕЛЯК)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Пролог

Медные настенные жирники лениво мерцают, освещая стены угрюмой

неприветливой кельи. На буром кирпиче подрагивают тени, воздух холоден, пахнет

тиной и серой.

Теграмтон высыпал в огонь священный ладан, прошептал Слово. Взвилось

сизое облачко и затхлость помещения отступила – терпкий запах дыма отрезвлял

сознание, бодрил.

Возвышающиеся близ жертвенника полукруглые, обрамленные золотом врата

вайгара, блеснули молниями. Заскрежетало – створки медленно, словно нехотя, открыли проход в мир смертных.

Запертый в клетке дракон оживился. Черная шкура подернулась, пластины

затерлись друг о друга, издавая неприятный стрекот. Зверь вперил в служителя

горящий синевой взгляд:

– Зачем? Путь в обитель богов закроется для тебя навечно – тебе не суждено

воскреснуть еще раз.

Хранитель не отвечал. Монашья роба из верблюжьего волоса скрывала его с

головы до пят, виднелись только перевязанные кисти рук – трофей Теграмтона от

прошлой встречи с Ишгаром.

– Я решил.

– Роль в мире смертных обозначится картой. Зачем позволять случайности

определять свою судьбу?

Человек обернулся к дракону. Тот с ненавистью смотрел в лицо, хотя каждую

секунду испытывал обжигающую боль от того, что скрывалось под капюшоном.

– Тебе ли говорить про случайности, Клятвопреступник?

Хранитель наклонился к жертвеннику. Пламя сошло, на краснеющих углях

лежала небольшая пластина. Пальцы коснулись ничуть не нагревшейся, даже

холодящей руку, стали. На карте переливалось огненными резами изображение

пробитого черепа.

– Случайностей не бывает, Ишгар. Ты знаешь, что всем правит Древний, –

Теграмтона унесло в иссиня-черную мглу вайгара.

Глава 1. Пробуждение

В дальней комнате убогого домика на рассохшейся перекошенной кровати

лежал путник. С первого взгляда можно понять, что не отсюда. Сандалии, хоть и не

отличаются убранством и изящностью, но испещрены витиеватыми узорами, едва

пробивавшимися через налипшую толщу грязи. Особо привлекает внимание

накидка. Широкий капюшон открывает часть лица, светлого и худощавого, на

уровне плеч изящные завязки проходят через медные кольца ефода, сплетаются на

груди в затейливый узел. К низу накидка расширялась в теплый плащ,

переливающийся мягкой синевой – так выглядит небо в полдень, когда летний зной

еще не наступил, а прохладное утро уже унеслось прочь, по канве вьётся

меандровый узор из серебряных нитей.

Остальные вещи никак не указывали на принадлежность путника к знати.

Ноги обнимают кюлоты из тонкой шерсти. Потертый серозеленый ефод с

множеством карманов спускается почти до колен, подвязан светлым кожаным

ремнем.

На полу, подле топчана, скособочилась дорожная сумка. Из грубо выделанной

бычьей кожи, с блестящими медными кольцами и широким наплечным ремнем.

Такие сумки нравились торговцам и писцам – удобны для дневного запаса меди и

писчих принадлежностей – пера и папирусной бумаги. Внутри сумка выделана

нежнейшей телячьей кожей и прошита двойными жилами.

Солнечные лучи пробрались через оконце и ласкали уголок черной,

потрескавшейся от времени книги, безмятежно выглядывающей из своей

небольшой тюрьмы…

Странник зевнул, разлепил сонные веки. Взгляд его – мутный, неподвижный, устремленный вдаль, просветлел. Парень ощупал голову – за ухом вздулась шишка, ужасно зудела, а от лёгкого прикосновения перед глазами вспыхивали цветастые

круги:

– Я жив… Что же было? Погоня? Да, точно. – Юноша ухмыльнулся. – Чародеи

лишь приложили меня жезлом, неслабо вышло. Даже сознание потерял. Неужто

такая погоня из-за ветхой книжонки и пылящегося под колпаком лазурита?

Торопиться было некуда – опасность миновала и вдоволь выспавшийся

Авенир принялся восстанавливать в памяти прошлую жизнь. В Академии вставали

до рассвета, выполняли хозяйственную работу и отправлялись на учебные ветви.

Дисциплин – великое множество, в каждой школе – особые предметы. В сознании, ещё замутнённом, но вполне человеческом, проплывают образы прошлого, складываются в одну нестройную картину.

Когда Авениру исполнилось шесть, отец отдал – а может, продал? – его

забредшему в селение чародею. Была ли жива мать? Её он вспомнить не мог.

Чародей оказался одним из верховных ясновидцев Академии – таинственной

обители на краю Первой земли, за отрогами Железных Гор. Авенира определили в

ветвь Летаа – сложнейшее направление, преподаваемое в Великой Башне. И

скучнейшее. Остальные даги – так называется первая ступень посвящения -

осваивали магическую защиту, ставили гремучие, огненные и каменные плети, метали в чучела разноцветными шарами. Ну а воспитанники Башни под

неустанным бдением старцев вгрызались в горы пергамента и зубрили витиеватые

схемы. Отдыхали на софистике и ясновидении. Полеты мыслей, первопричины

решений осваивались в замудреных беседах, вопросах, ломающих логику, историях

со смыслом.

Первую ступень осваивали за семь-восемь лет, после экзамена ученик

становился вектиром. За стенами Академии тоже есть свои вектиры, но это лишь

название целителей и философов. Вектир Академии кроме истории и целительства

приступал к изучению алхимии, симпатии и инженерного дела. А также от

магической защиты, плетей и шаров переходил к углубленному изучению

атакующей магии.

Но не воспитанники Великой Башни. Эти оставались в дагах на десять-

двенадцать лет, зато осваивали вторую ступень за год, вместо привычных трёх, и

сразу получали браслет мейстера с изумрудом, вместо агатового кольца триноя.

Суть последних четырех ступеней хранилась в тайне и открывалась лишь особо

даровитым мейстерам.

Он задержался в дагах на девять лет. Ему предстоял экзамен – турнир на

Синем Плато, в котором из трехсот состязающихся всего сотня допускалась к

посвящению. Остальные весь следующий вит подсобничали – собирали травы, кристаллы, заготовляли материалы для магических приспособлений – волшебного

зелья, посохов, свитков – и прочей утвари. Они могли учиться дальше, но

чародействовать до сдачи экзамена настрого запрещалось. Авенир так

разволновался, что напрочь позабыл все заклинания, не сумев произнести перед

комиссией ничего удобовразумительного. Он стал подсобником и застрял в дагах

ещё на два года – пусть даже учителя и убеждали выйти на Плато. Новоиспеченный

волхв не тратил времени на разговоры, будучи погружен в мысли о родителях, судьбе, смысле бытия.

Он злился, что всё решили за него – частенько подумывал о побеге, но дальше

мечтаний дело не шло. По слухам не то, что проникнуть – даже найти Академию

сложно. Беглецы гибли в горах, теряли разум. Да и что там, в мире? Неизвестность

пугала.

Однажды чаровник увлекся этой ветхой книгой. Читать здесь не запрещали, даже наоборот – поощряли интерес к молчаливым мудрецам… Ветхий томик

скучал в библиотеке на полке доисторического письма – первых попыток человека

найти себе покровителя. В книге описываловь одно божество, Шаадай, в переводе

– Древний, Единый, Высший. Когда кто-нибудь хотел сказать о прописной истине

или бессмыслице, так и говорил «в уставе древнего писано». Высший не требовал

беспрекословного подчинения – а это ведь неотъемлемая часть каждого бога.

Странно, как мог человек придумать себе такого покровителя?

Каждый поклоняться своему богу. Воины – Акрону или Морриган, крестьяне

– Гроумиту, воры и торговцы – Форту (его еще кличут Тунием) и так далее. Даже

примитивные зеленокожие агги, хоть и чтили одного Шаара, но никогда не

приписывали ему слабостей. Бог должен явить свое могущество, призвать к

жертве, наделить силой… А этот человеческих жертв не требовал – значит, сильно

человека любил. Так ведь деревенскому пню понятно, что любовь – это слабость и

божество не может любить человека – только жалеть, как глупое и увечное

существо.

Это ладно, можно простить такие ошибки. Но книга оживала в его руках –

этим она отличалась от других. Страницы могли неожиданно опустеть, каждый раз

выдавали новые письмена и рисунки, часть листов пустовала. Авенир захотел

разобраться, но его всё время отвлекало подсобничество и учение. Однажды книга

показала ему заклинание воздушной сферы. Чародействование влекло наказание…

Полет мыслей нарушили крики с улицы. Он осторожно привстал с кровати и

выглянул в окно. В придорожной пыли катались, сцепившись, два деревенских

пацана.

– Бей! В нос! Давай! – дерущихся окружила толпа детей, раздавались звонкие

вопли, хлопки, крики.

Крупный мальчишка завалил тощего, уселся на грудь, придавил коленями.

Кулаки поднимались медленно, да и поверженный противник извивался как

скользкая серая гюрза. Авениру задела такая несправедливость. Он схватил сумку

и вышел из своего убежища.

– Эй, мелюзга, кончай представление. Толстый скоро помрёт с натуги – и так

воняет, аки хряк в свинарне.

Детвора удивленно разглядывала незнакомца. Путники в этом селении редки, да и выглядит не как привычные всадники из Глинтлея. Невысокий русый

парнишка принялся сбивчиво объяснять:

– Он сам виноват. Украл медяки из школьной шкатулки. А нас потом всех

застегают. Крот на смотре и узрел, как Тайрин крался сзаду дома с мешком. Подлец

его ударил.

Парень покраснел – видно удар пришелся по весьма чувствительному месту:

–Крот сказал всё нам. Мы его нашли. Он прятался на сеновале. Надо наказать, чтобы не лез больше.

– Вы его и так прилично наказали. Хватит.

Авенир потеснил толпу, помог тощему встать:

– Значит, школа. И учителей хватает?

– Остались только Старый Дон и Каст Генри. Еще староста учит.

– Ясно, тут и староста есть. Проводишь меня к нему. А вы верните деньги в

школу. Уразумели?

Детвора закивала. Авенир с вором-неудачником зашагали к старостату. Волхв

мельком присматривался. Многие дома покосились, заборов не было. У редкой

избы суетился пёс, люди оглядывались на чужака с опаской, женщины закрыв

лицо, скрывались в домах. Попытался подойти пьяный мужик, но запутался в

собственных ногах, плюхнулся в корыто помоев.

«Кого-то они напоминают» – парень напряг извилины. – «Дети одинаково

одеты, женщины прячутся. Хотя, как же ещё? Во всех поселениях традиции сходны

и чтутся веками».

Старостат – высокий и красивый дом в два яруса был, пожалуй, единственным

сооружением не из дерева. Стены выкрашены синим, в окнах переливается мутное

кварцевое стекло. Казалось, что когда разруха гуляла по деревне, то обошла здание

стороной. На заборе крепилась табличка с восьмиугольником – символом

Гроумита. Авенир с Тайрином с усилием отворили тугую крепко прилаженную к

забору калитку.

Староста Роуэльд плюхнулся в уютное широкое кресло и подумал о том, что

ему хотелось бы сейчас жареных грибов и свежего сливового соку. В дыхании

давно появился сладковато-кислый привкус – больной желудок вкупе с возрастом

заявляли о себе часто и громчо. В свои семьдесят два староста выглядел на все

девяносто – сказалось неспокойное прошлое. Да, почти никто из соратников не

дожил до этого времени – а как бы хотелось пропустить чарку-другую, вспомнить

удалые года, когда чувства были острее, а жизнь текла стремительно …

Дремы прервал решительный стук в дверь.

Старик вздрогнул.

«Эх, и кого принесло в такую рань? Неужто опять какого-то мужика, с вечера

напившегося льняного самогону, замучила совесть и он приполз жаловаться на

несчастное житие?»

Снова раздался стук.

Роуэльд кряхтя, переваливаясь с боку на бок, проковылял к двери, открыл

смотровое. На пороге стояли здешний постреленок и молодой незнакомец в

странном одеянии.

– Кто ж это пожаловал ко мне в гости?

– Впустите, голова. К вам тута человек пришел. Про школу спрашивал.

– Да вижу, что не зверь.

Щелкнул затвор и тяжелая исцарапанная дверь бесшумно отворилась.

– Входите. Есть хотите? Молодчатка ведь всегда голодна? За столом и беседа

лучше идёт.

Из глубины дома пахнуло теплом и уютом. Широкий вход ведёт в гостиную, на стенах спят картины, в подставках мирно горят свечи.

Роуэльд усадил гостей за стол. Глубокие уютные кресла меньше всего

походили на обеденные стулья. В Академии такой роскоши не было – все сидели на

твердых неудобных лавках, еда хоть и была вкусной, но казалась ненастоящей –

видать, маги-повара не сильно заботились о желудках дагов. Раздумья прервал

аромат, доносившийся с кухни. Запах густ – можно почерпнуть ложкой и запихать в

рот. В животе съежилось, Авенир ощутил неимоверный голод. На столе появились

жареные куропатки, котелок с галушками, ячменные лепешки и плошка сметано-

чесночной намазки.

– Налегайте от души. Я позавтракал уже. Разве что почаевничаю с вами.

Нечасто этот дом видел подобное чревоугодье. Первыми исчезли куропатки.

Хрустя зажаристой корочкой, обсасывая жирные пальцы и почерпывая лепешкой

намазку, гости приговорили птичек. На очереди стояли галушки. Их уплетали не

так бодро, но огонек в глазах ещё горел. Когда староста внёс чайник, гости

неторопливо макали лепешки в остатки намазки.

– Да уж, правду говорят, что еда это зло. Делает людей ленивыми. Делать

ничего не хотят, лишь бы поспать.

Тайрин расплылся в улыбке, глаза сыто блестели:

– А раз вы нас накормили, значитца, вы – главный злодей!

– Вот юнцы то пошли, остроязы – проскрипел Роуэльд и принялся разливать

дымящийся напиток.

«Незлобно проскрипел», – подумал Авенир. – «По-доброму так. Как любимый

томик по зверобытию».

– Про школу спрашивал. Стало быть, учить надумал? – уже за чаркой терпкого

напитка спросил староста, – а в каких сведущ науках? Молод ты для ученого ума. В

такую пору юноши мыслят о богатстве, славе да теплых объятиях заботливых

кармилитянок. Да и что знания? Опыт дороже.

– Ваша правда. Мыслить о девицах, тугих кошельках и почетном месте

приятно, – Авенир почесал щеку. – Да вот в желудке от этих дрем не прибавляется.

Наследства богатого мне Фортуний не принес, известности тоже – всё что имею, ношу с собой.

Юноша переборол накатывающую дрему:

– Я знаю зверовзросление, полевое хозяйство и сруб жилья.

Голос Авенира стал серьезным:

– Могу работать в поле и на стойлах.

– Ишь ты, бойкий какой!

Роуэльд крякнул от напористости парня:

– Нечасто я таких дошлых встречал. Добр будь, для начала хватит с тебя поля.

Как раз пахота подошла. Мы, потомки амишей, ко всем новым относимся

настороженно. Учить пока не позволю – и сам не серчай, коли привечать не будут.

Для житья выбирай любой дом. Стукнул в дверь – ежели не откликаются, заходи и

хозяйствуй. Четыре десятка назад джунгары набегали, Гроумит их дери, так почти

всю деревню вырезали. Животины у нас немного, управляемся. А вот на поля рук

не хватает. Школа… – старик потеребил широкий, изъетый угрями, нос. – Некого у

нас учить. Коли ученье полезное – применяй, если у люда интерес проснется, обучишь.

Разговор потек дальше. Так же, как и ароматный чай, кочевавший из чашек в

желудки, наполняя естество человеческое теплом и покоем.

Пахать в поле тяжело. Весенний снег сошел недавно, земля сырая, грузная.

Вздабривать такую – рабский труд. Вот только не убежать от него, не обойти, не

обогнуть никак. Для семени должно подготовить участок, чтобы приняла земля

маленьких гостей в недра, потчевала и нежила их своими благами. Нальются тогда

силой и соком посеянные малыши, дадут росток, затем колос, а в колосе полное

зерно, напитанное солнечным светом, небесной влагой и природной крепостью. И

будет человеку пища от даров земли. Не зря терпел он труды и муки, не зря отдавал

последнее с зимы пропитание. Да и земле придет облегчение от ноши своей.

Сможет она спокойно уходить на долгий сон в конце осени, собирать силы для

следующей вспашки.

«Летопись о сеянии и страде. Величаво», – Авенир поднял голову, щурясь от

яркого солнца, посмотрел на проплывавшие облака. Эх, до чего же хорошо. Он

обосновался в том самом доме, с которого начался его здешний путь. Местная

детвора растрезвонила о пришельце на всё поселение и местные – то ли желая

познакомиться поближе, то ли от доброты душевной – помогли восстановить и

убрать новые хоромы. Уже второй октар он жил в деревне, просыпаясь от каждого

шороха и звука, боясь преследователей – но о нём будто позабыли. Солнечные

лучи, яркие и теплые, назойливо отвлекали от работы. В прежней обители свет

больше напоминал лунную ночь. Когда не хватало, зажигали большие сферы.

Насколько бы не силилась луна, а до солнечного ей мощей никогда не хватит.

Мыслеход прервал бычок Доха, который, желая передохнуть, заупрямился и

стопорнул плуг.

– Эй, осел с рогами, чего встал?

Авенир ткнул животное рожном:

– Давай-давай, передвигай копытами. Тебе баланду тоже отрабатывать надо.

Жрать все любят.

Животное обидно промычало и поплелось дальше.

– Думаешь, незнакомцу можно доверять?

Худощавый, прямой, в черной рубахе и монокле, мужчина степенно поправил

редкую шевелюру, закрутил длинный седой ус.

Друзья чаёвничали на веранде старостата, стуча фигурками по потертой

игральной доске.

– Юноша умен и, возможно, очень хитр, – ответил Роуэльд, – он сильно

отличается от нас. Но я ему доверяю.

– Работать по двенадцать часов кряду без отдыха, да еще на палящем солнце –

даже бывалый пахарь не вытянет, – гнул свою линию Старый Дон. – Парень не

похож на сильного закаленного мужчину. Он появился неизвестно откуда, не похож

ни на одного из ближних мест. Ты не боишься, что он – бездушный, соглядатай?

– Ну, много работать – это не смертный грех. А выведывать у нас нечего, -

староста прихлебнул чаю. – Общине его труд на пользу. Спорить не стану – мы не

знаем, откуда он. Но помнишь, что написано в уставе древних? «Через

страннолюбие, не ведая того, приняли Посланников». Надлежит нам оказывать

расположение пришедшим путникам. Авенир не таков, как мы – но это ещё не

делает его опасным. К тому же, старостат надёжен, да и за звонницей ухаживают, как следут.

– Это меня успокаивает, – проворчал Дон, – вот только все равно надо держать

нос по ветру. Я буду присматривать за ним.

Старик протер монокль:

– Твой ход, художник. Из этой комбинации тебе не выбраться.

– Да тыж сама коварность, – с усмешкой скрипнул Роуэльд, – но ниче, я тебе

щас усы-то позакручу. И в моих амбарах солома еще имеется.

Глава 2. Время перемен

Кайрат Хеминс запер кабинет и подошел к столу. Резной дубовый гигант

итальянской «Медеи» видал на своем веку многое. Директор купил его семь лет

назад и привязался к молчаливому другу.

– Если выиграем дело, я заберу тебя в новый офис, – мужчина любовно провел

ладонью по поверхности, – если мы сможем… Ты представляешь?

Хеминс подошел к окну, оперся руками о подоконник и прислонился лбом к

биопласту. Ноги стали ватными, тело объяла мелкая неприятная дрожь. Дышал он

часто и неглубоко, шея покрылась испариной. Сознание никак не успокаивалось, кидалосьь от одного к другому, перебирало варианты, вспоминало факты, то

проваливалось в прошлое, то устремлялось в будущее. За свои тридцать четыре

года герр испытал многое: приобрел влиятельных друзей, поборол смертельную

болезнь, пережил предательство и развод, добился почетного поста в «Экостарс».

Настал переломный момент – компания могла выйти на мировой уровень влияния.

Нужно только выиграть дело. Получить одобрение на запуск «Двулунья». Тогда

будет шанс избежать второй волны катаклизм.

«А может, все зря? Если Первая Лига Островов отклонит заявку?»

Кайрат налил из хрустального графина стакан бодрящей настойки и залпом

осушил. Подумал и налил ещё. Ум прояснел, мысли пошли живее.

– Так, через два дня итоговое слушание. Я успею подсобрать сил, подопру

алчных чинуш к стенке и сорву банк. Соберись Кай, все играет тебе на руку.

Мужчина открыл дверцу стола и набрал код. Днище разошлось, рука извлекла

из тайника рубин в золотой оправе.

– Образец ПМ-2.0.4, – Директор устало улыбнулся и сжал медальон в ладони, -

ты-то мне и поможешь…

Выдался день, когда работы для Авенира не было (Роуэльд настоял на том, чтобы юноша устроил себе отдых и под страхом страшной, жестокой и

мучительной смерти запретил ему появляться на посевной). Летнее утро, солнце

нежно греет воздух, и белесая дымка тумана мягко тает, лениво открывая нежные

ростки молодой зелени.

В открытое окно пахнул аромат лесной травы и первоцвета. Вся природа

говорит, что сегодня стоит посетить озерцо…

Детвора Авенира полюбила. Недолгие свободные от работы и книг (потерял

память, а любовь к чтению не утратил) минуты он уделял ребятам. Рассказывал

истории, делился знаниями о травах и земле. Вот и сейчас, обсохнув и согревшись

после купания, юноша оказался в окружении горящих интересом глаз.

– Расскажи нам что-нибудь… Ну что– нибудь… Ну пожалстааа…

– Хоро-о-шо-о, – зевая, протянул юноша. Несколько месяцев тяжелой работы, свежего воздуха и хорошей еды, которой щедро делились местные, благотворно

сказались на его внешнем виде. Ноги наполнились крепостью, плечи походили на

мельничные крылья, а руки покрылись тугими жилами. Природная худоба

смягчала мужественный облик, придавала фигуре стройность и изящность.

– В этот раз расскажу притчу о братьях, которые могли изменить мир.

– А почему не изменили? – хором воскликнула детвора.

– А потому что это вы узнаете в конце истории, если будете внимательно

слушать…

« Их было четверо. Четверо братьев-марлийцев. Редко удается встретить

представителей их расы. Племя воинственно и многие из них пали в битвах. За

гордость, непреклонность и прямоту были они шилом в паху многим нечистым на

руку, за что их и в мирное время перебивали, травили и всячески притесняли.

Кроме того, исполняли марлийцы очень странный обет – одна женщина на всю

жизнь и только из своего рода. Видимо, еще и из-за этого они немногочисленны, а

впрочем…

Так вот. Четверо дружных мужчин жили в земле Уц. Просторная глиняная

хижина, удобные травяные циновки и маленькая кухня за домом. Старший брат, Эндиар, был пламенным, вздорным человеком. Только слово скажи – даст по думке, чем под руку попадется. Часто можно его видеть на кулачных боях, много дрался, много людей побил, много и сам получил по шее за недолгие двадцать шесть весен.

Средний, Кельмау, жесток и расчетлив. Воды в озере не допросишься.

Любимое дело – считать оболы в сундуках, да листать долговой пергамент. Ни на

день не продлит обязанное по долгу – сразу отправит в тюремный дом. Все делал

из личной выгоды, стремился получить для себя лучшее.

Младших же, Айя и Дита, отличало небывалое по их годам, остроумие и

интерес к жизни. Чурбаны тополиные были в сравнении с ними активными

дельцами. День и ночь слонялись они по базарной площади, ища, куда бы

приспособить удаль молодецкую. Эх, не одарил их Мардук светом в голове, гулял

там один лишь ветер.

Было ли в них что хорошее? Наверное, было. Только вот сказание об этом

умалчивает.

Напала как-то на братьев кручина угрюмая. Жизнь не сладкая. Да и как

можно радоваться, когда весь народ на тебя зуб точит? Горевали, горевали и

стали размышлять, как бы им любовь народа, да уважение заработать? Пошли к

мудрецу Талдузу, что жил на отшибе селения, в каменном гроте.

Изложили горе. Старец долго думал, смотрел на облака, чертил что-то на

песке и пыхтел под нос. Затем поднял голову и, неторопясь, рек:

– Трудна ваша нужда, не могу я вам помочь. Живет за иссоповой долиной

возле Синей горы мой учитель, великий маг. К нему обратитесь за помощью. Я же

поделюсь с вами лишь одним советом – река времени точит сердце.

Пошли ходатаи к великому магу. Кумран сидел у входа своей лачуги, перебирал

косточки на ожерелье и смотрел вдаль. Лицом жёлт, станом худ, в длинном

синем балахоне. Его брови были седы и тяжелы, братьям показалось, что если

тронуть их, то рассыплются от ветхости.

– Знаю, зачем пришли. Дал ли вам мой ученик совет?

– Дал, – ответили братья. – Вот только не хватает у нас мудрости понять

его. Да и не помог он этим, к тебе отправил.

– Стало быть, так. Помогу я в вашей нужде, если исполните моё желание. И

даже одарю особыми дарами. На вершине сей горы живет жемчужный грифон.

Должен он мне перо вдохновения, огненный волос и ледяную слезу. Достаньте, тогда помогу.

Каким образом? – история умалчивает, но достали братья уговоренное.

Руки-ноги поободрали, одежку поизорвали, а добрались до гнезда и с животинкой

мирно договорились.

Сотворил Кумран снадобье и раздал братьям. Эндиару досталось зелье из

слезы. Потушило оно пыл юноши и подарило силу управлять снегами.

Кельмау, получил ароматное масло из пера грифона. Натерся и ощутил в

теле и душе необычайную легкость. Нахлынули на него волнами чувства милости, нежности и заботы. Даром же его стало чудное пение и способность летать.

Как подумает о чем возвышенном, так и воспаряет ввысь.

Айю и Диту протянул Кумран порошок из волоса. Благо, волос толщиной с

мизинец, обоим хватило. Прилила к сердцам их кровь, вострепетал дух и загорелся

огонь жизни в глазах. Дана им сила управлять огнем и водой.

– Исполнил я свою часть уговора, – молвил старец, – но снадобьям разойтись

надо по телу. Потому даю наказ – прежде, чем слово произнесть, или дело

сделать, время выждите, поразмыслите, силу грифонову воле вашей подчините.

Иначе, еще худших дел, чем прежде, натворите. Помните совет Талдуза – река

времени точит сердце.

– Спасибо, мудрец. Обязательно твой наказ исполним, – ответили юноши.

Вернулись братья в селение. Через несколько дней Эндиар собрался в путь.

Захотел скрыться от людей, да обдумать свое бытие – что делать, как

использовать дар? Простился с братьями и ушел в пустыню Гершет – люди не

доберутся, никто не помешает, а прохладой дня он теперь не беден.

Кельмау, Ай и Дит остались втроем. Тянулись месяцы, а Эндиар не появлялся.

Заскучали братья. Кельмау тянул грустные рулады, посматривал в окно, слегка покачиваясь на невидимом воздушном гамаке… Ай от скуки игрался с огнем.

Язычок пламени случайно ухватил Дита за пятку. Тот обиделся на проказника и в

отместку пролил ему на макушку чашу воды. Вспыхнула искра раздора и

разожглась в пылкую ссору. Принялся было Кельмау их успокаивать, да поздно –

взяла воля грифонова верх над юношами. Обратился гнев братьев на среднего –

стали они его жечь огнем и топить водою. Улетел от них брат к Эндиару, но не

было сил преодолеть жестокие пустынные ветра… Говорят, что Ай, Дит и

Кельмау умерли, а Эндиар, узнав об их кончине, озлобился, впустил в душу демонов

и стал Повелителем льдов. Отныне жгучие пески Гершета сосуществуют с

льдами Эндиарского Царства – и человек обходит те места стороной.

Не нужно было им принимать дары от мудреца, поторопились. Хотели, чтобы снадобья изменили характер. Но лишь река времени точит сердце».

Ребятишки слушали, затаив дыхание. Как жалко Кельмау. Как глупы Ай и Дит.

Каким чуждым стал Эндиар…

Тишину прервал смущенный голос.

– У меня вопрос? – Тайрин уставился на Авенира. – А что такое оболы?

– Ну… это то же, за что Крот весной получил от маленького воришки по

развилке.

Урожай удался. Пшеничные и ячменные поля как жёлтое море, волнующееся

от порывов ветра. Картофель уродился крупный – с добрый мужицкий кулак, – и

таких кулаков с каждого куста по шесть штук. Скоро предстоит жатва и вся деревня

тщательно готовится к этому времени – точат косы, поправляют плуги, заделывают

прорехи в амбарах. Пора эта тяжелая, но радостная. И чем больше радости пришло

на поле, тем тяжелее работа…

Авенир постучал в массивную дверь. Как-то не по себе ему становится, когда

входит в старостат – жилье старого Роуэльда. Откуда в бедной деревушке такое

здание? Да и кому в голову пришло возводить его здесь?

– Ну что ж ты как не свой? – знакомый скрипучий голос рассеял мысленный

туман, – входи, уж не заперто.

Староста развалился в дубовом кресле и потягивал ароматный чай.

Неподалеку на табурете примостился Старый Дон.

Роуэльд отставил чашку, приосанился:

– Есть к тебе разговор. Да садись, мнешься как чужой, правда. Для начала хочу

поблагодарить за работу. Столько урожая наша деревня не видела уже давно.

Твои… эти, как их там… сдобры и рядосев – просто чудеса творят. Теперь и самим

запасов на год хватит, и для посевной прилично останется. Да и на ярмарке

продадим телеги три, не меньше. Много ты нам нового показал, где ж тебя только

учили? Ну ладно, не это самое важное. Так, вот, – староста подался вперед, –

сейчас набирают молодняк в имперскую стражу. Мы думаем, что тебе нужно туда

напросилться. Платят хорошо, казармы удобные, да и жизнь поинтереснее, чем в

наших развалинах. Старый Дон отправил прошение…

Староста ущипнул бороду.

– Теперича принесли разрешительное письмо. Так что, можешь собираться для

похода в Глинтлей, коли не противна тебе ратная служба. Там и жену хорошую

найдешь, здесь-то девок немного. И хоромы приличные после службы дадут.

Отправляться через две недели с нашими телегами.

Нир уставился на чашку с медом, рука заерзала на подлокотнике:

– Зачем мне туда идти? Что-то случилось?

– Ты молод и силен, – Старый Дон поправил пенсне, – кроме того, в твоих

глазах светится ум, явно превосходящий возраст. Ты можешь многого достичь… но

в ином месте. Деревня полюбила тебя, как одного из нас. Но канон…

Будет лучше, если ты сможешь стать кем-то, а не прожить всю жизнь на одном

месте, закопав свои умения. Пока нет возлюбленной и детей, можно увидеть мир, что-то сделать для него. Ты помог нам с урожаем – это уже многое. Но держать

тебя здесь ради нашей выгоды – значит, закопать твои таланты в крестьянской

судьбине, а это в высшей степени нечестно.

В комнате зависло напряжение. Роуэльд спокойно попивал чай, Авенир сидел, перекатывая по столу цветастый пряник.

Дон понимающе потрепал юношу по плечу:

– Можешь не отвечать сразу. Подумай. Решение придет изнутри и всякие

колебания исчезнут. Твой возраст – время окольничества по нашему канону. После