Текст книги "Веллоэнс. Книга первая: Восхождение."

каждым вдохом чувствовал, как свежесть наполняет, колет легкие, в отощавшее, но

жилистое и крепкое тело приходит жизнь. Внутри рождается радость, какой не

испытывал раньше и хочется взлететь навстречу солнцу, расправить крылья, освободиться от земных дел и тяжелого, до боли ненавистного прошлого.

Сознание провалилось в прошлое. Почти год назад Марх оставил его. На

цветущей поляне, оседлав Горисвета, сказал, что не желает слушать бредни

свихнувшегося колдуна и унесся в солнечную даль. Юноша до рези в глазах

всматривался вслед тарсянину, пока тот не превратился в черную точку, которая

бесследно исчезла в окоеме. Сутки сидел в оцепенении, потом на глаза навернулись

слезы, рыдал, уткнувшись носом в траву. Повторял, что нужно быть сильным, что

слезы – удел женщин, а он почти волхв… и снова безудержно рыдал.

Сабельщик был опорой, поводырем и вот… Без роду и племени, не зная

откуда, Авениру оставалось лишь искать Путь избрания. В сердце осталась

предательская рана, она понемногу подтачивает здоровье, убивает тело и разум.

Как вода, пробивающая камень за долгие годы.

– Твоя тв… животинка много дерев унесет?

Бакун нес топор, дышал тяжело, лицо алело, как роковой закат.

– Муравит силен. Ты и железку зря прихватил, можно было только жилы взять.

Авенир что-то нашептал черноголовому. Тот исчез в чаще. Раздался треск, как

будто камнем били о дерево – муравит передними лапами и жвалами терзал

вечный кедр. Вдали что-то надломилось. Послышался шелест – это ветки ломались

друг об друга. Шагах в двадцати оземь ударил ствол. Потом опять – треск, надлом, шелест, удар. И еще. Через полчаса Бакун с Авениром, пыхтя перевязывали деревья

жилами. Руки ободраны о заледеневшую кору, пальцы раскраснелись, горят, изо

рта и нагрудка валит белесый пар.

– Ничего этот твой короед… муравит то бишь, дает. Да столько на всю зиму

хватит. И на следующую тоже. Не думал, что он это… так.

– Я тоже не думал.

Авенир погладил муравита по шее.

– Он как огромный… – акудник замялся, – только телом на медведя

шестилапого похож. И под шкурой пластины костяные. До хаты поедем сверху.

Бакун вытаращил глаза.

– Как сверху? А бревна на чурки кто…

– Да он так во двор утащит. И нас тоже.

– Ну, я в этих магических штуках не смыслю…

– В каких магических? – удивленно переспросил Авенир.

– Ну в этих – чудозвери, защитные круги и такое прочее. Еще скажи, что ты не

маг и отношения к чародейству не имеешь.

– Не совсем так – молвил юноша. Он смотрел на подернутые пленкой глаза

муравита, тихонько сопел, Бакуну показалось даже, что парень заснул с открытыми

глазами.

– Я хорошо обучен, но…

– Но что? – перебил бородач.

– Не прошел воплощение. Понимаешь, там, откуда я, всех с детства учат

колдовству. И в пятнадцать-семнадцать лет основная часть проходит первую битву

магов. Так, между собой, ничего серьезного. Это позволяет наставникам увидеть

способности учеников и определить каждому свой путь.

– А другие, которые не основная часть?

– Особые? Я был в их числе. Такие как мы, бьются в восемнадцать-двадцать.

Три дополнительных года для освоения защиты, выработки силы. Ну, и чтобы дар

подоспел. Но… я сначала проиграл. А потом сбежал. Теперь у меня много знаний, сил защитных – я потому, наверное, и прошел через преграду твоей жены. А от

воплощения убежал и на что способен, не ведаю.

– То есть ты это, как кузнец без кузни?

– Истинно сказал. Все знаю, а молота в руках не держал.

В избе, больше похожей на небольшое становище, пахло мясом. Евлампия

ловко разделала оленя и укладывала сочные куски на сковороду. Жир шипел, дымился, куски покрывались твердой хрустящей коркой. Женщина ловко

перекидывала мясо, добавляла лук, редьку, заливала молоком и лихо замешивала

чеснок с медом.

– Быстро вы что-то. Ну да сейчас уж приготовится. Детки накормлены,

резвятся во дворике.

Авенир наблюдал за готовкой с нескрываемым восторгом. Видом деревенская, а готовит получше Глинтлейских поварих. Те все козырнуть норовят – а ведь нет

лучше для мужчин еды, чем простое мясо. Ну, разве что, мясо с чесноком.

Мужчины сели. Кедровая лавка после заледеневшей шкуры муравита казалась

государевой периной. Евлампия вывалила мясо в таз, брать руками – кому сколько

охота, не у знати, чай.

Юноша протянул руку. Корка хрустела, лопалась, по щекам тек ароматный

сок, запах бил в ноздри. Желудок благодарил хозяина за щедрость и перехватывал

еду еще у глотки, сжигал без устали. Рука ткнулась в пустой таз. На него удивленно

посматривали Бакун с женой.

– Да-а-а, худ как комар, а ешь как Аззар. Взбодрила тебя лесная погулка.

Ладно, закусили, пора серьезно поесть. Ягода, принеси нам еще яств.

Рыжеволосая вспыхнула, вздернула носик, но послушалась. Через минуту на

подносах выплыли жареный гусь, картошка в мундирах и гора салата. На столе

появились кувшины с морсом, развернулась облитая яблочным соком баранья нога.

Авенир не подал виду, что удивлен. Колдуны, чего сказать. С Бакуном

бросились уничтожать пищу. Здоровяк жевал, рвал на части, хлопал себя по пузу –

вкусны дочкины яства – не стрепня Евлампии конечно, но всем Дольснейским

поварихам фору даст.

Юноша отвалился на спинку, смотрел осоловелыми глазами. Это Марх мог

после пира сразу на коня, а ему продых нужен – поспать, поваляться. С усилием

приосанился. В голове мелькнула шальная мысль, нужно было высказать, пока

горяча:

– А скоро ли восстание? Может, помогу вашей земле освободиться от ига

джунгаров?

Бородач перестал жевать, изо рта вывалися пережеванный кусок. Евлампия

остановила кухонную суету, прислушалась.

– Как ты нам поможешь?

Бакун ковырял стол, задумался.

– Хотя сколько уже можно окольными… Хорониться от всех?

Авенир говорил обдуманно, руки сложил на стол, лоб нахмурен, брови, того

глядишь и столкнуться, как два тура по весне.

– Мне нужно знать, сколько людей способно встать на войну. Земли Дольснеи

обширны – дивлюсь, что ваш каган ничего не делает.

Кович заулыбался:

– Так это у джунгаров каган, а у нас сцер. Джунгары хватку потеряли за это

время, дань берут, в бороду не плюют. Наверное, и сабли держать разучились. Но, даже если нас будет тридцать тысяч супротив их пяти, железа то нет! Они все

забрали и данники у них сохи точат. Какое там оружие!

Сцер заперся в своей крепости, распустил опричников – в стольный град

лучше не соваться – хуже джунгар.

Что ты сможешь? Гиблое это дело…

Юноша улыбнулся, глянул исподлобья:

– Знание, как и железо, не должно ржаветь. Если жена твоя меня обучит, да

поможет чуток, крестьяне будут биться получше отборных янычар.

Глава 13. Тулай

Пришла весна. Из черной жирной земли пробивалась молодая зелень,

щебетали отогревшиеся птицы, с деревьев сползала ледяная перина. Струились, журчали ручьи, в воздухе пахло хвоей, солнцем и грязью.

Со всех земель сходились угнетенные. Евлампия провела чаровской круг -

теперь джунгарским шаманам и волхвам не увидеть, что твориться под сенью

вековых древ, как собираются и разбивают поселения люди. Худые, усталые, нет

сил терпеть иго кагана и сцера – таким уж и смерть в радость. Ведунья третий

месяц обучала юношу использовать дар, постигать глубины души. Вот и сейчас в

его руках горит, переливаясь голубыми звездами, шар ясного видения – водит

вправо, влево, подбрасывает и управляет.

– Магия, дорогой мой, приходится дочерью природным силам, – напевно

поучала Евлампия. – Истинная энергия заключена в созидании. Только кажется, что

природа сильна разрушать – на самом же деле, она своей силой уравновешивает

нашу неправду, наказывает, учит. Стихия – это самая грубая сила, намного тоньше

и разрушительнее энергия мысли, слова. И, чтобы магия была жива, нужно ее

постоянно внутри себя возгревать, поддерживать поток. Без течения река

превратиться в болото.

В сознание врезалась картинка, Авенир дрогнул. Шар вспыхнул, рассыпался

сотнями искр. Ладони горели, до плеч неистово кололо, с трудом мог управляться

руками.

– Пора объявлять сход. Спасибо тебе за посыльных.

Евлампия кивнула. Три месяца отправляла она в селения сов, наспех обучив

тех говору. Мужу в то время пришлось несладко – вместо рубки дров пришлось

скакать по кочкам, расставлять силки, ловить привередливых птиц.

На поляне собралось вече. Бакун тихонько показывал, кто явился по зову. Вот, среди мужиков Сивуш, великан в полтора человека ростом, грудь широка, сквозь

полотняную рубаху играют тугие мышцы, черная как смоль, борода закрывает

шею. Под дубком сидит рыжебородый Корво. Высок, светел, по виду и не скажешь, что богатырь, но крепок – прутки железные, как солому ломает, пальцами может

камни в песок стереть. А тот, что в носу ковыряет, кособокий с грустными темными

глазами Бидын, может сцерские хоромы выстроить так, что любой мудрец голову

сломает. Только с виду простак.

Юноша набрал побольше воздуха:

– Святичи. Все вы устали терпеть джунгар, что разоряют земли, убивают

людей, угоняют скот и жен. Сцер заперся в своем дворце, не думает о благе

селений. Пришло время встать на защиту Дольснеи, изгнать врагов. Если же и

смерть нам слаще рабской жизни, то чего боятся? Момент хорош. Мы готовимся к

бою – они же забыли о ратном деле! Мы выжили в разрухе, стали выносливы и

живучи – они заплыли жиром и неповоротливы, как свиньи! Мы бьемся за свой дом

– они же лишь падальщики, что жаждут легкой наживы. Пусть узнает джунгарское

рыло кулак честного крестьянина, ощутит силу, что придает нам родная земля!

Собрание заорало. Кто-то бил кулаком в грудь, другие топали и долбили

молодые дубки, так что кора вминалась до самой сердцевины. Авенир внутренне

улыбнулся. Святичи имеют общие корни со Свеберами – как он помнил, жителями

Второй земли, свободолюбивым лесным народом. По преданию раньше многие из

них легко оборачивались медведями, но потеряли эту способность. Дольснейские

мужики силу сохранили. Как и легкую внушаемость громким речам.

– Выступаем через неделю. Запомните, это война – дисциплина нужна пуще

воздуха. Увидите малодушие – секите розгой безжалостно.

Темной ночью никто в каганском стане не ждал нападения. Никто из

захватчиков не увидел, как с плотов в ближайшую чащу высадились ополченцы.

Никто не заметил, как из бревен соорудили осадные башенки и три гигантских

тарана.

Тишь лунной ночи разорвало треском. Гигантские бревна, разогнанные

волшбой Евлампии, Ягоды и Авенира, яростно пробивали хлипкие заборы.

Раздавались дикие крики, рычание, ужасающе выли трубы. Пьяный стражник

выглянув в бойницу, опорожнил кишечник и вмиг отрезвел – среди листвы

деревьев красным, оранжевым и синим горело множество глаз. С неба полетели

пучки запаленных прутков. Шатры вспыхивали, в стане началась паника, обезумевшие от страха воины рубили друг друга. Ворота отворялись, очертя голову

люди бежали, спотыкаясь о колючие изгороди, давя друг друга, поскальзываясь на

свежих трупах.

«Шайтаны! Шайтаны!»

В стан бросились толпы перемазанных сажей, с поставленными из волос

рожками и оголенным торсом крестьян. Каждый держал кнут и острогу – после

вымачивания в приготовленном молодым чаровником зелье прутки становились

крепче железа, отбивали любой меч. В сиянии звезд джунгары принимали их за

шайтанов, даже не пытались сопротивляться – как драться с духами? Шаманы

бормотали заклинания, но вместо огненных струй небо освещалось жиденькими

искрами.

Ополченцы уверенно приближались к каганскому шатру. Около входа Авенир

вскинул руку и сияющий столб взвился в небо:

– Стоять. Я пойду первым. Слово защиты обережет меня от шаманских

ловушек.

Отвел левой рукой барсову шкуру. В голове закружилось, перед глазами

потемнело, рот наполнился кровью. Толпа охнула от вспышки, отпрянула. Кто

поближе схватился за глаза, запахло паленой бородой. Молодой волхв удержал

удар, не позволил цепи молний пойти по людям, но зарево было как от пожара, внутренности жгло. Уняв боль, вошел за полог.

Изнутри разливалось мерцание. Глаза, ничего не видящие после вспышки, постепенно привыкли к полумраку. Шатер устлан медвежьими шкурами, лежат

расшитые золотом шелковые подушки, серебряные блюда, драгоценные камни.

Кагана нет. Раздалось мычание, Авенир подошел и ногой (в обугленном, почти

один пепел, сапоге) скинул парчовое покрывало. На него смотрели испуганные

карие глаза. Человек был худ, смугл, волосы от грязи скатались в уродливые космы, по связанному телу чернели кровоподтеки и ссадины. Лицо было знакомым, волхв

как мог, напряг взволнованную память.

– Тулай, мы бьемся на смерть, а ты отдыхаешь? Что за народ пошел ленивый.

Хунн жалобно смотрел на парня. Акудник и впрямь походил на демона. Черен, от истлевшей одежды вьются тоненькие струйки дыма, воняет гарью и запахом

жженой кожи, глаза от магии горят будто раскаленные угли.

– Ты? Монах Бадучены? Ты прошел огнеградь! Но, как? Она не убила тебя!

– И те, кто снаружи, целы-невредимы, лишь погрело чуток. Подумаешь, плеть

огня – слабоватая у твоих шаманов магия. Отходили ваших янычар, как шальных

детей плеткой. Где хан?

Тулай опустил голову. Дышал медленно, сил не было, видно долго лежал.

Авенир вздохнул – ленивые пошли люди – помог хунну освободиться. Тот долго

потом потягивался, оттирал посиневшие пальцы.

– В день, когда вы ушли, каганом стал Улан. Его поддержали многие знатные

воины. Чыдах сам виноват – он потерял молодую буйность, перестал вести войны.

А хунны не могут долго без войны, его все равно свергли бы. Некоторые

воспротивились и подняли бунт, взяли своих воинов и отделились от стана. Через

три десятка солнц Улан решил идти к джунгарам. – Тулай помедлил, принялся

объяснять. – По сказаниям, у Мардука было три ребенка. Старшего звали Джунг, среднего Хуней, а младшенькая дочка, кликалась Ния. От них пошли джунгары, хунны и нияты. Мы захотели примкнуть к старшим и начать войну за возвращение

мирового господства.

Но, – Тулай замялся, сглотнул – Улан повздорил с их каганом. Тот

распотрошил нашего хана, как курдючную овцу. Они, как обезумевшие волки, почуяв кровь, резали всех. Я же… принес ралисту, тот белый камень, который

бросали в полу. Их шаманы бились не одну луну, но так и не раскрыли свойств

этого булыжника. Мне подарили жизнь, но… оставили в рабстве.

– История интересная, но где главарь этих джунгарских шаек? И ралисту тоже

бы неплохо найти.

Освобожденный сжал челюсти, винил себя за длинный язык:

– Никто не знает. Все считают, что каганатом правит дух самого Джунга.

Послания являются шаманам во время камланий… Иногда огнем на небе пишет.

Бывает, что человека скрутит, а потом слова трупными пятнами проступают. Меня

через тридцать солнц в жертву принесут.

– Хотели принести.

Хунн замотал головой, обреченно поник:

– Принесут. Дух Джунга берет, что хочет. Сдерживает только время, лишь по

некоторым лунам он является. А камень-вестник у сцера Дольснейского в ларце

лежит. Предателя нашли – ненормальный хотел увековечить себя, до сих пор где-то

на колу сидит. Его имя шаманы наши приказали забыть, чтобы не досталось

желанной славы.

– И как имя этого предателя?

Тулай улыбнулся.

– Гизер. О нем каждый знает.

Глава 14. Нежданное повышение

Плита, найденная синеволосым юношей, оказалась настоящим богатством.

Остров – в два десятка километров площадью, после рентгенографического

анализа оказался цепью структурных биокристаллов. За время каникул Диптрен

превратил его в подземную лабораторию. Дабы сохранить в секрете находку, пришлось постелить сверху слой земли в четырнадцать метров, а входы-выходы

сделать подводными. Приехал в «Экостарс», сдал отчеты о практике, в резюме

сослался на хроническую депрессию (у многих, использующих модуляторы, подобный симптом – обыденность) и махнул в лабораторию, дорабатывающую

«Древо». Он мог бы заставить эскалатор перенести его на место в считанные

секунды, но сознательно тянул время. Тайные дела отнимали силы и, хотя рядом с

пластом неведомого металла, он восстанавливался невероятно быстро, давящая

усталость ощущалась постоянно.

Вот и барьер – по виду стена, тупик. Устройство сканирует сетчатку, делает

запись в базе. Занимает десятые доли секунды, человек и не заметит. Если допуска

нет, эскалатор остановится и сообщит о смене направления. Если же допуск есть, барьер исчезает атом за атомом – в юните от движущегося тела. Со стороны

выглядит так, будто человек врастает в стену.

Вот и он, зал совещаний. От лабораторий его отличает непривычная пустота и

скудость агрегатов. Электронная библиотека, несколько стульев (Хеминс не любил

новомодную роскошь, но от магнитных сидушек был в восторге – ножки не

царапали паркет, а на зависшем в пространстве кресле легко передвигаться), да

стол. Лакированный гигань на самом деле – мощнейший в новом, встающем с

колен мире, компьютер, поверхность его по желанию превращается хоть в

сенсорный дисплей, хоть в площадку для голографического проектирования.

Диптрен знал, что у директора был еще один стол – гигантский, из дуба, произведено в еще доколлапсной Италии. Он мирно жил в небольшом кабинете, за

ним герр Кайрат размышлял о работе, жизни, и доступ туда был закрыт всем.

В зале уже работали трое. Хеминс задумчиво рассматривал возникающие на

столе голограммки. Профессор Гринвин изучал последние результаты

исследований, руки бегали по панели, щипали лоб, протирали причудливые

окуляры – дань старому времени. Третьей была молодая девушка, она только

недавно перевелась в этот блок. Изредка он видел ее проходящей по коридору, кивал в знак приветствия. Сейчас на ней не было платка и было странно видеть

голый череп с едва видным шрамом с левой стороны макушки. Впрочем, она была

по-своему красива – тонкий нос, лисьи, всегда задорные красные глазки.

Подбородок маленький, острый – можно ухватить двумя пальцами, кожа

неестественно бела. Альбиносы среди людей – редкость, а чтобы еще и женщина –

только в фантастике. Хеминс небрежно помахал:

– Проходи, Дип. Как твой календарь, все бьешься в раздумьях?

– Герр Кайрат, летоисчисление – моя страсть. У каждого есть тайная мечта

изменить мир и только я так смел, что мечтаю наяву.

Юноша сел. Кресла послушно подвинулись, сохраняя равное расстояние

между участниками. Этот ход предложил Сартмес, дабы равноправие выражалось

даже в площади сенсорки у заседающих. Он всегда старался поступать правильно.

«Это в нем и плохо – невозможно достичь вершины горы, не спустив пару лавин и

десяток альпинистов».

– Ты каждый день именно этим и занимаешься. Я не зря спрашиваю о

календаре. Расскажи подробнее об успехах.

Диптрен заметил, как в глазах Наттилы (так звали белокожую) промелькнул

интерес.

– Отчего же не рассказать. Я лишь немного пощипал существующее

времяисчисление. Год делится на четыре сезона. Каждый сезон состоит не из трех

месяцев, а из четырех. Каждый месяц – из трех недель. Первые две недели по семь

дней (пять рабочих плюс два выходных), в третьей – восемь, то есть один

дополнительный выходной. Ну, понимаете, это последняя неделя, дополнительное

время отводится на планирование следующего месяца. Каждый четвертый месяц

идет как раз на смену сезона. Отличен тем, что в последней неделе уже

одиннадцать дней – три на планирование нового сезона, и стандартный день для

месяца. Таким образом, периоды в каждом сезоне стабильны. Есть лишь одна

загвоздка.

– В чем же она заключается?

Вопрос задал Гринвин. Он поправил очки, пронзал юношу острым, как

скальпель, взглядом.

– Лишний день с четвертью. Мой календарь состоит из трехсот шестидесяти

четырех дней. Так и должно быть изначально. Но вращение Земли замедлилось, календарь растянулся. Да и смысл менять систему?

Директор с профессором переглянулись. Хеминс улыбнулся, заложил руки за

голову и откинулся в летающем кресле. Магнитный стул описал поворот и

придвинулся к столу. Гринвин кивнул Натилле. Раздался звонкий тонкий голосок.

– Да, у юноши определенно есть пророческое чутье. И предпосылки к

шизофрении. Одно другому не мешает.

Обернулась к Диптрену.

– Вы считаете, что календарь – лишь хобби, но ваши расчеты имеют более

важное значение. Вы заново составили утерянную тетраграмму Набополассара –

ученые считают, что в то время планета была в идеальном состоянии.

Синеволосый внимательно слушал. Девушка продолжала.

– Во времена до разгерметизации аквасферы земли порядок смены сезонов

регулировался защитной оболочкой планеты, располагавшейся над ионосферой.

Представляла собой сетку, мы не знаем из чего – возможно, разновидность редких

металлов. Она регулировала вращение земли и преломляла излучение Солнца.

После разгерметизации – в истории Вы ее знаете как всемирный Ноев потоп, -

вращение планеты перестало регулироваться и началось угасание жизни. Сейчас

же поведение планеты похоже на поведение вращающегося волчка – явная

нестабильность. Первая волна была сбоем с оси.

– Я удовлетворен нашей беседой, Натилла, узнал много нового и, мне по душе

ваш… – Диптрен запнулся, – комплимент относительно пророческого чутья.

Юноша умолк, обратив внимание на выпавших из беседы мужчин. Те

наблюдали внимательно, параллельно размышляя о своих проектах. Парень ударил

по коленям, бодро воскликнул:

– Но мы же ученые! Согласен – для непосвященных наша наука и

использование модуляторов уже сильно смахивает на колдовство – а это только

начало… Хватит вступлений, говорите прямо.

– Посмотри.

Гринвин привстал, подошел ближе к сенсорам. На панели возник

голографический волчок, погруженный в прозрачную сферу. С голову человека, крутится ровно, иногда между ним и столом проскакивают желтые искорки.

Профессор сделал движение рукой. Юла сделала пару неуверенных оборотов, скользнула и кубарем поскакала в сторону Хеминса. Предмет исчез у края стола.

– Мы пережили один скошенный оборот. Еще две-три волны и планета ускачет

так же, как эта картинка. Атмосферу и верхний слой Земли сорвет также легко, как

вы, господин Диптрен, срываете обертку с зарплатного конверта.

– Каков выход?

Теперь заговорила Натилла:

– До «потопа» у планеты было два спутника – Луна и Иллидо. Во время потопа

один спутник сошел с орбиты и уплыл в сторону Сатурна. Вероятно, до сих пор

дрейфует в одном из колец…

– Откуда такие сведения? Все это больше похоже на мифологию и

псевдонаучные теории.

– Она – мутант.

Хеминс задумчиво смотрел мимо Диптрена. Локти на столе, руки сложены в

замок.

– Когда я, лет десять назад, боролся с лихорадкой, мне «повезло» пройти курс

лечения на военно-полевой базе. Натиллу содержали в одиночной палате, изучали

ее телекинетические способности. В ярости она могла сплющить двадцатитонный

танк, как бумажный домик и зашвырнуть им в пролетавшие рядом истребители.

Военные пытались распознать часть генетического кода, вызывающую такие

способности – герр ухмыльнулся, – понятно для чего. Кроме того, она не

ориентировалась во времени и пространстве – видения, картины, голоса не давали

покоя.

– Так вот почему вы столько благотворили в нейрохирургию? Может и мне

«шизу» поправите?

Директор кивнул.

– Позже. Благодаря воздействию модуляторов удалось взять под контроль

управление такими ценными способностями. Операция длилась трое суток. Мне

это вышло в немалую сумму. Хирурги встроили чипы управления, так что Натилла

может подобно сетевому экрану блокировать видения. Телекинез, к сожалению, почти полностью утрачен. Думаю, он был побочным действием видений. Все, что

она говорит – это обоснование земного и человеческого происхождения – в тысячи

раз согласованнее, чем теории взрыва, эволюции и других научно-популярных

сказок.

– Понятно. Давайте же перейдем к главной теме.

– Хорошо. Надеюсь, я развеял твои сомнения.

Панели помутнели. Возникла голограмма земли. Вокруг летало два спутника.

– Все наши проекты – «Древо», «Двулунье», объединение островов, создание

новых животных – это одна большая миссия. Ты знаешь, что многие наши ходы

шли не по инструкции, но эксперименты с людьми, испытания – все это ради блага

большинства. Мы предлагаем тебе возглавить проект «Двулуние», восстановить

равновесие планеты. Всю информацию тебе передаст Гринвин. «Древом» займется

Сартмес, на этом месте у него не будет поводов испытывать угрызений совести.

Тебя же мы хотим освободить от всех дел – я читал отчет по полевой практике, отдых не повредит. Ты получишь карт-бланш на исследования, свободное

перемещение по планете.

– Но работы здесь немало, как я справлюсь?

– Мы даем тебе еще неделю отпуска – поразмысли. База для создания второго

спутника значительная, надо лишь навести порядок. Твоим помощником, в

обязательном порядке, будет Натилла. Ее способности пригодятся.

Хеминс поднял руку, показывая, что совет окончен. Диптрен смахнул синюю

прядь.

– Почему выбрали меня? У меня не так много способностей и опыта.

Директор довольно потер подбородок. Глаза хитро прищурились, уголки рта

поднялись:

– Главное, в нашем деле – удача. Здесь собрана элита, которая обладают этим

даром. Остальные, как ни жаль это признавать – лишь плебеи.

Все разошлись. Диптрен вышел на посадочную, оседлал погрязший в лучах

заходящего солнца скутер, пальцы привычно щелкали по панели, задавая курс на

остров. Усмехнулся. Видимо и правда у него есть «чутье», о котором говорила

Натилла. Подать в отчете данные о депрессии, чтобы оправдать слабый результат, а

получить за это каникулы с повышением – достойно пророка.

Глава 15. Восстание

Земля дрожала – казалось, надвигается большое стадо. Потяжелевший за

сытую зиму волк, гревшийся на весеннем солнце, лениво поднял морду. Серые уши

давно не слышали подобного – мертвечины хватало и, перестав охотиться на

оленей, зверь потучнел, утратил дикий вид, походя на старого дворового пса.

Поразмыслив и решив, что не стоит сейчас ожидать приключений, поднялся.

Недовольно рыча, просеменил в чащу.

Авенир щурился, иногда бормотал ведомые лишь ему фразы. Одна рука

зажала узду, другая прижата ко лбу, но тень слаба, лучи выбивают слезы, жгут

незажившее лицо. За время похода плохонькое крестьянское ополчение удалось

подучить простейшей воинской муштре. По дороге прибивались беглые крестьяне, старые воины, и теперь уже по дороге идет пяток тысяч жаждущих справедливости

святичей. Осадные башенки Бидына и стальные пальцы Корво не раз

пригождались в битвах с джунгарскими станами. Зажигаемые Авениром огни

действовали на захватчиков как шипение гюрзы на зайца – воины страшились

всего магического, а перемазанные крестьяне в их сознании представали демонами

из поганой ямы. Шаманов тоже охватывал страх – силы природы, которые в

волхвовании использовал юноша, сводили на нет всю их магию.

– Впереди Карапух.

Справа приблизилась лошадиная морда. На громадном ахалтекинце

возвышался Сивуш – похож на могучую гору. Черная борода завязана в косу, через

кольчугу выпирает широкая грудь, на поясе палица. За время похода он

преобразился. На месте дремучего мужичины, загнанного и понурого, Авенир

видел настоящего богатыря с блестящими глазами и бурлящей в жилах кровью

героев. Тот пристально вглядывался вдаль, то и дело касался рукояти палицы, по

лицу пробегали желваки.

Лес кончился. Юноша резко остановил муравита, тот взвизгнул – узда задела

мягкую плоть пасти. Справа от пути шел пологий скос, в низине струилась вода.

Маленькую речушку останавливала груда тел. Полуистлевшие, распухшие, искалеченные трупы безобразно нагромождались друг на друга. Глазницы пустые, жирные вороны лениво переминаются с лапы на лапу, назойливо жужжат тучи

огромных черных мух. Даже свежесть зелени не могла забить смрад мертвой

дамбы.

Авенир издал протяжный стон, стараясь сдержать приступ тошноты, отвел

взгляд.

– Что за битва здесь была?

Сивуш помрачнел:

– Это не битва. Сцер устраивал чистки.

– За что?

– Везде изменников подозрит, обезумел. Считает, что из-за сельского люда

джунгары напали, мол, беглый донес. Его головорезы-опричники врываются в

дома, убивают, насилуют, звереют от крови и безнаказанности. А рабы потом тела

скидывают в проруби – чтоб чума не пошла. По весне мертвецы всплывают и

забивают собой речушки.

Выросли первые домики. Юноша велел становиться обозом, раскидывать

тенты. С телег поспрыгивали мужики – доставали топоры, разжигали костры.

Бакун уже поставил отвоеванную наковальню, соорудил горнило и долбит молотом

какую-то железку. Освобожденный Тулай помогает, как может – раздувает мехи, носит воду, суетится. За пару месяцев освободительного хода хунн стал своим, послушным, исполнительным, молчаливым. Авенир осмотрел лагерь, отдал приказ

накормить Унтц-Гаки и направился осматривать ближайшую деревню. Сивуша

взял с собой, за старшего остался Корво – беглый крестьянин за время похода

отличился решимостью.

Заморосил дождь, охладил растревоженную горячими лучами покрытую

коростами кожу. Молодой волхв задирал голову, подставлял ноющее лицо. Два раза

спотыкался и чуть не поклонился с целованием земле. Послышались шорохи, наглые выкрики, хохот. За домом четверо наемников сцера потешались над парнем

– гоняли саблями, кидали булыжниками. Парень отмахивался палкою – левый глаз

заплыл, ухо ободранно, по щеке течет алая струйка. Он падал от попадающих

камней, но отмахивался от нападавших, зло кричал простуженным голосом.

Удар булавы смял голову первого наемника в кашу. Красный колпак остался

нелепо выпирать из плеч. Грузное тело в черном бархатном кафтане осело, трое

остальных изуверов на секунду впали в оцепенение. Парень, не теряя времени, ткнул расщепленным концом палки и второй воин с криком схватился за ухо.

Молодой святич куницей подскочил к обидчику, выхватил у него из ножен саблю и

саданул по шее. Двое потянулись к оружию – и оцепенели, зависнув в воздухе, безвольно подергивая ногами. Авенир что-то прошептал и изуверы исчезли.

Сивуш плюнул через плечо:

– Что это ты?

– Отправил к джунгарам в стан. Или куда подальше.

– А не проще убить было?

– Мне нельзя прерывать жизнь. Так Евлампия сказала. Насколько могу, не

убиваю.

Парень стоял наготове, пальцы впились в трофейную саблю так, что побелели

костяшки. Губы разбиты, сам в разорванной льняной рубахе, на ногах лоскутья.

Сивуш подошел к юноше, двумя пальцами вырвал оружие.

– Я пока подержу, а то ты устал, порежешься ненароком. Как тебя звать, смельчак?

– Дрын.

– А что к тебе молодцы то пристали? Видать в кабачке в кости проигрался?

Дрын утер рукавом сопли и кровь, на глаза выступили слезы, голос захрипел:

– У меня дома жена молодая. Хотели взять… право первой брачной.

– Понятно. А как жить-то собираетесь? Неурожай нынче.

– Домов много пустых стоит. Хлева без хозяев с животиной, да поля

некошеные.

– Мародерничать, значит?

– А чо? Все так.

Авенир вмешался.

– Вот что, Дрын. Надумаешь, приходи в наш лагерь. К сцеру пойдем,

справедливости просить.

Парень попятился, глаза стали как чайные чаши.