Текст книги "Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги"

– Это ты так нашептал, как полчаса назад с кукушкой смеялся? – Не сдержалась Жанна, – Мальчика-то кондрашка не хватила в пустом лесу?

– Издеваешься малявка, – Микулица сделал вид, что тянется за хворостиной. Жанна с визгом спряталась за спину Мари.

– Сдаюсь, сдаюсь, – Нарочито пропищала она оттуда.

– Значит, вдолбил я ему эту мысль, и пошел малец наш на пострижение. Покатился клубочек по дорожке ему намеченной. Я ж не евши, не спамши, полы рясы в руки и побег в Ростов Великий, почти на нашу Малка с тобой родину, в отчий удел. Там мой второй суженный, ряженный народился. Тоже ведь боярский сын. На озерной стороне, что возле Кремля, если ты помнишь? Да не помнишь ты ничего Малка. Куда тебе помнить, ты в Ростове не была никогда. Вот там. У Кирилла и жены его Марии, видать из ваших ведуний или чародеек, народилось это чудо Варфоломей. Мамашка-то его что-то мыслила в ведьмовских делах, в ведовстве разбиралась мало, мало. Почуяла, что сынок высоко метит. Грамоте его учиться отдала. А он ни бе, ни ме. Не разумеет в буквицах энтих ни бельмеса. Я когда появился, он плачет, убивается весь. Малец тихий, смирный, набожный. Я отцу ему в уши нашептал…

– Нашептал, – Опять пискнула Жанна, – И он оглох, или умом тронулся.

– Заткни ее, а то замолчу!

– Жанна помолчи, ты что расхихикалась. Ишь погремушка, какая, – С деланной строгостью сказала Мари.

– Значит, я его отцу нашептал, что бы он его в поле вроде как лошадей искать послал и тут ему явился…

– Чего сделал? – Уже не удержалась и прыснула Мари.

– Предстал пред ним. Весь в рясе в клобуке накинутом. Жуть! Тот меня увидел, ошалел. Не было ж никого. А тут раз и монах. Проникся. Рассказал мне про беды свои. Я ему просвирку, под рукой была, скормил. Благословил на учение. Тормоз в мозгу снял, Право дело, раз плюнуть. Он меня домой с собой притащил, родителям показал. Захлебывается весь от чувств. Я ему псалтырь в руки. Говорю так ласково «Читай сынок». Он взял, да как почесал. Тормоза-то нет. Родители рот открыли. Я ему благословение дал, долю предсказал добродетельное житье предрек. Чувствую, мать его Мария, на меня косится. Ведовской дух ее чует во мне Посвященного, а это негоже. Ну, тут я прям на глазах их растворился внезапно, чем полное подтверждение словам своим и сделал.

– Чем же тот Варфоломей неграмотный Сибилле приглянулся? – Спросила Жанна.

– А увидела Сибилла в нем будущую поддержку Братств на Руси. Нарекла его преподобным Сергием и предсказала ему встать у кормила преобразований великих на Руси и объединения всех Братств вкруг города Москвы – Небесного Града Иерусалима на земле воплощенного. Большая судьба и большие заботы у мальца этого в будущих жизнях его.

– Такая значит тебе выпала прогулка. Как там Русь? – Печально спросила Мари.

– Стоит. Чего ей сделается. Стоит. Хорошеет. Москва на холме Боровицком, вкруг Храма твоего растет тихо, тихо. Ладно, поскакали далее, заболтал я вас. Ночевать в лесу стремно. Надо до Вильны этой Гедеминовой добраться. Поехали!

Всадники быстро собрали пожитки привычными для людей, привыкших к переходам, движениями и вскочили в седла. Двинулись в путь. Вскоре лес кончился, и дорога вывела их к новому городу, выраставшему вокруг замка Гедеминаса. Город еще пах стружками, сырой глиной и свежей побелкой. На холме над ним высился красный замок князя, куда они и направили своих коней. Стража с подозрением осмотрела путников, появившихся со стороны недружественного леса, но во внутренний двор пропустила. За спиной с лязгом опустилась решетка. Они въехали к парадному крыльцу. В окнах мелькнула чья-то тень, и на крыльцо выбежали обе жены князя Ольга и Ева. С Мари они были знакомы с детства. Вернее они качались у нее на коленях девочками, а теперь казалось, что она младше их. Однако они над этим не задумывались, ходит же молва, что и не Мария это вовсе, а сама Солнечная Дева Ариев. Ходит она по миру, спрятав огненные косы свои под шлем, а душу свою под чужое имя и смотрит, как чтят люди старых богов. Потом на великом суде будет сидеть вместе с Артемидой, и отправлять прогнивших и неверящих в огненную купель.

Сейчас же они были просто рады своей старой знакомой, почти что няньке. Они так же радостью повисли на шее Угрюмов, которых тоже знали с детства, и ничуть не боялись. Затем подошли к величественному игумену и смиренно приложились к ручке, получив благословение. Только после этого с интересом посмотрели на новую гостью.

– Здравствуйте малышки мои, – Мари обняла их за плечи, – Прошу любить и жаловать. Наперсница моя Жанна. А где муженек ваш? Все по лесам шастает? Или с тевтонами за рижанами гоняется, а может наоборот? Или…

– Ты еще чего наболтаешь там! Язык без костей. Узнаю Мари. Вихрь влетел в мой замок. Прощай тихая жизнь! Рад, и люблю тебя такой, какая есть, – Гедемин сам вышел на крыльцо, – Заходите, вечерний гость надолго. Заходите, вам в этом доме всегда рады.

Вечер прошел за воспоминаниями и рассказами о приключениях и заботах. Вчерашние девчонки нарожали князю кучу детей и представляли их гостям – двух сыновей и четырех дочерей. Сыновья уже были похожи на отца, даже усы пробивались, а дочки суетились под ногами, правда, стараясь показаться знатным заезжим дамам порядочными девушками. Дамы блистали как всегда. Мари была обворожительна. Но в этот раз и Жанна показала, что на Кипре она тоже кое-чему научилась. И если Мари была драгоценным бриллиантом чистой воды, то Жанна сияла подобно драгоценному изумруду или яхонту. Даже Микулице было трудно сегодня сказать, кто из них лучше. В Мари чувствовался опыт и огромные знания. В Жанне порыв и вера. Они дополняли друг друга как хорошо подобранные камни в изделии гениального ювелира. Все гости князя были в восторге от их нарядов, ума, умения вести беседу и держаться за столом. Когда же они взяли лютни и спели старую балладу о бродягах сурового холодного моря, все были просто от них без ума. Гедемин вел серьезную беседу с игуменом, оказавшимся большим знатоком ратного дела и строительства замков. В беседе он упомянул о новом оружии огнем стреляющем, которое поможет князю удержать врагов поодаль своих границ, но сделал паузу, если Мари позволит открыть секрет. На что Мари, как будто услышав их разговор, благосклонно кивнула с другого конца залы, где развлекала своими рассказами дам.

– Куда путь держите? – Спросил Гедемин.

– На кудыкину гору, – Резко ответил игумен и перевел разговор на литейное дело и как оно поставлено при дворе князя.

Он знал, то, что он задумал, без литейного дела с места не сдвинешь. Если же все у них получиться, а у них получится, то порхнут они из новых орудий так, что головы у многих поотшибает.

– А ведь здорово тогда Малка, тьфу ты Мари, придумала – «порох». Все то у нее складно, – Подумал монах, – И скоро эти порхалки много жизней людских унесут. Ой, как скоро.

В другом углу, положив лютню на колени, сидела красавица гостья. Она пристально смотрела на князя, как бы задумавшись о чем-то своем.

Жанна ясно видела перед собой как стрела, пущенная со стены осажденного замка, каким-то совершенно ошалевшим арбалетчиком пробивает шлем князя и впивается ему в голову. Она прикрыла глаза рукой, кажется, пытаясь защититься от виденного. Картина не пропадала. Она увидела, как сыновья привезли тело князя в Вильно, как рыдали на нем Ева и Ольга, звонко сейчас смеющиеся за соседним столом, как причитали дочери и молча стояли зятья. Жанна всматривалась в сложенный погребальный костер, на котором рядом с князем, одетым в воинские доспехи, лежал его боевой конь, любимый оруженосец, закрывший князя грудью от одной стрелы, но не успевший поймать вторую. Вот подвели трех пленниц и резким ударом меча уложили у ног князя, Старый обычай, по старой вере, Древним Богам будет в радость. Она и не успела ничего подумать, как с руки ее юркнула огненная ящерка, и пошла плясать по поленьям.

– Саламандра!!! – Крикнул кто-то в толпе, – Саламандра!!! Боги забрали князя в Вальхаллу! Вечный ему там покой!

– Вот и хорошо, – Подумала Жанна и широко раскрыла глаза.

Она сидела в зале, где плясали скоморохи, били бубны, гундели рожки. За столом гости произносили здравницы в честь князя, его жен и детей, в честь гостей, приехавших в их земли. Она поймала на себе внимательный взгляд, повернулась в ту сторону. На нее смотрела Мари, их глаза встретились, и Жанна поняла, что та тоже знает все.

Наутро, после трапезы, они велели седлать коней.

– Куда направим стопы свои? – Высокопарно спросил Микулица, поглаживая своего коня по холке.

– Да вот хочу Жанну с одним замечательным человеком познакомить. Так что давай в Верону.

– Ты что Мари, в гости к поэту нашему Готфриду Сент-Омеру собралась, или как он там ноне прозывается – Данте Алигьери? Так что ли?

– А что? Он человек достойный, образованный, за жизнь свою немереную, сколько книг великих написал. Совершенный самых высоких градусов. Пусть дева наша с ним подружится. Ума разума наберется. Ей же не век мечом махать и на лютне бренкать, надо будет, когда и беседу умную поддержать. Пусть поучится слова в вирши складные складывать. Мало ли чего. Он про богов разных много чего знает, сам многих выдумал. Про Трою пусть ей расскажет, мы то с тобой в энтом деле в стороне были, а он вроде как у самой кромки стоял. Бают, он и сейчас новую книгу пишет. Кроме того, скальд наш на покой собрался на остров к Раймону.

– Как так? Все Совершенные на места разбежались дело выполнять, а он на покой? – Микулица искренне удивился.

– Он светоч наш. Знания в мире хранит и далее несет. Не гоже его в кровавой купели купать и кострами править. Он свою горькую чашу и так испил до донышка, пусть хоть в этой заварушке в стороне постоит. Как бы не надорвался. С нас то, как с гуся вода, а он на бумагу чернила через себя пропускает. Кровью собственной пишет. Пусть. Не его дело Мор.

– А что ж он так стар? – Отважилась влезть в разговор Жанна.

– Да нет, Увидишь. Он парень хоть куда. Кому хочешь, фору даст. Представительный мужчина. Бывший граф и бывший Мастер храмовников. Говорят он и сейчас у них приор Флорентийский, – Пояснил Микулица.

– Был приор Флорентийский, да весь вышел. Нет Братьев тамплиеров. В тень ушли. В туман, что Макошь напустила. Как сожгли Великого Мастера Жака на Жидовском острове в Париже, так и растворились все. И Данте тоже к смерти приговорили. Да он ушел. Теперь в Вероне при дворе Кан Гранде делла Скала, правителя ихнего. Тоже наверно уйдет за Альпы-то – Хан Большой Скалы, ему и место там с таким-то имечком.

– Большая буча во Флоренции была? – Спросила Жанна.

– Большая сестренка. Там Ангельский род власть брать пришел, имперские медведи тихо ушли, за Альпы в кантоны откочевали, а чернь всякая, скверна городская, молью порченная, решила власть захватить. Притом даже имперские казначеи дело это прохлопали. То есть те, кто вроде государевы люди были, пока новые правители в кулак всех не сжали, решили себе в вольницу поиграть. Вон Микулица знает, – Она кивнула на монаха, – Новгородским душком попахивает, там тоже в такие игры играть любили. Ну, Ангелы их придушили скоренько, кого в шею, кого за шею. Граф наш, Данте, ни с того, ни с сего встал на сторону голытьбы этой. Хотя знал, кого Совершенные поддерживают и что Ангельский род везде власть берет, не корысти ради, а токмо с нашего благословения. Бывает. А тут еще красавчик этот Филипп, король французский на казну, тамплиерами охраняемую, позарился. Короче, попал Данте, как кур в ощип. Куда не кинь, всюду клин. Он и заговорщик, супротив новой власти, он и тамплиер, да не просто тамплиер, а приор, он еще и писака гнусный. Трактаты всяческие пописывает. Что его не сожгли, так это или случай или удача. Теперь сидит, как сыч в Вероне. Надо поторопиться, пока он и там не намутил. А то сожгут, и ты сестренка познакомиться с ним тут не успеешь. Придется ждать общего сбора на острове, а это не скоро. Поэтому пришпорьте коней. Время у нас хотя и есть, но не мешок. Погнали!

И в который раз за это последнее время, проклятое всеми богами, помчали их, не знавшие устали, Сивки-Бурки теперь с севера на юг через все земли. Через горы, реки, поля, леса, оставляя по левую руку Карпаты с их хозяином графом Дракулой, пробираясь через Швабские маркграфства туда, к перевалам через заснеженные Альпы, к зеленым оливковым рощам Тосканы. Опять скользили копыта по ледникам, опять шарахались кони, кося огненным взглядом на бездонные ущелья, и опять на перевале их остановил грозный оклик:

– Стой!

– Стоим, – Устало ответил Микулица, натягивая поводья.

Из-за придорожного камня, за которым прятался вход в пещеру вышел лучник в зеленой одежде с накинутым поверх нее лохматым меховым плащом.

– Стражи, – Уточнил монах, и вдруг взорвался, чего с ним никогда не было, – Да когда вы глаза-то разуете, Стражи! Когда Хозяйку свою узнавать будете и друзей своих!

– А у нас хозяев нет! Мы не холопы боярские! – Огрызнулся Страж, но, тем не менее, почтительно склонил голову перед Мари, – Милости просим к костру погреться, Сиятельная.

– Ты Микулица зря на них вызверился. Мы ж по самый нос в башлыки завернуты, мама родная не узнает. Они ж здесь службу блюдут, – Повернулась к лучнику, – Спасибо за заботу, мы, пожалуй, далее побежим. Где Телля – встренуть можно?

– Как с перевала свалитесь, за водопадом чуть к дубраве подверните, там дорожка неприметная, она вас на большую тропу выведет и по той тропе, не сворачивая некуда, к вечеру прибежите к нему на стан. Счастливо вам. Зла монах на меня не держи. Много тут гадости всякой шляется. У конца ледника поосторожней, подтаял он там, обломиться может, по кромке не держите, жмитесь к травке зеленой. Да что я вам говорю, вы ж сами почти эльфы. Да вижу и валькирия с вами. Новую войну несете! Но то вам Боги судьи, не я. У каждого свой удел в подлунном мире. Удачи вам! – Он пропал, так же как и появился, растворившись в нагромождении валунов, как дух этих гор и водопадов.

Дорога, как и сказал Страж, вывела их к стану лучников Артемиды, куда они, действительно, добрались к вечеру. Судя потому, что их никто не остановил и не окликнул, собственная почта у Стражей работала прекрасно. На поляне у накрытого стола их поджидал Телль и его ближайшие воеводы. Выглядел он довольным и уверенным. Слуги подбежали, помогли спешиться приняли поводья коней. Разминая усталые ноги, Мари пару раз присела, откинула башлык теплого, подбитого волчьим мехом тегиляя и, радостно улыбнувшись, протянула руки Вильгельму.

– Ну, здравствуй «земляной червяк».

– Здравствуй, здравствуй Сиятельная. Все носишься по земле вихрем. Все метешь своими огненными косами города и уделы, раздувая пожары войны и костры очищения.

– Мету и дальше мести буду. Скоро подружка моя с другой косой стальной по моим дорожкам помчится со своим войском. Тебе их на засеках сдерживать, на перевалах назад обратать пробовать. Они ж наших приказов не слушают и стрел твоих острых не боятся. Одно токмо их сдержит, что Стражи вы. А с вами даже сама Марана, и дочь ее Смерть силами меряться не будут.

– Так ведь и с тобой тоже Сиятельная.

– А я и не меряюсь, мы с ней мирно живем. Что мое – то мое, Что ее – то ее. Иногда может, поспорим чутка, но не до драки.

– Потому и пошел слух, где твои косы рыжие мелькнули. Там и стальную косу серую ожидай вскорости.

– То люди, кои за собой вину чуют, эти слухи по ветру носят. Пусть. Не убудет. Зови к столу. Соловья баснями не кормят.

– Милости просим. И монаха твоего и валькирию. Кого-то напоминает она мне…вспомнил. Выросла девонька, значит так богам угодно. Прошу.

Они присели за разговором. Вильгельм рассказал, что все то, что задумали, пусть через пень колоду, но делается. Конфедерация военных кантонов – Швейцария утряслась, в боях против разбойных налетов и лихих людей выстояла. Битву кровавую при Моргартене выиграла. Сейчас союз военный обустраивается, крепчает.

– А сосед твой, Беренгарий, как? – Спросила Мари.

– Маркграф Еврейский? Он что. Как ты ему сказала, так он и сделал. Кош ордынский собрал в калиту, окружил обоз верными братьями и подался через Юпитерову гору к герцогу Швабскому – Герману, а оттуда, опять же, как ты и наказывала, на Русь к городу Пресвятой Богородицы. Слышал я, что и в Париже кош ордынский ищейки Филипповы проворонили. Пока Жаку да его ближним руки заламывали, кош-то и уплыл.

– Именно так, Вильгельм. Очень ты слово точное подобрал «уплыл». Братья его еще за день до того, как Ногарэ в Тампль нагрянул, вывезли. Ночью аккуратненько уложили в обоз и в Ля Рашель. Там на набойные насады загрузили и по Северному морю вкруг всех, через варягов, по волокам в греки. Челом били на Руси Пресвитеру Иоанну, в городе Пресвятой Богородицы. Так что там всю калиту и вытряхнули за Кромы, где кромешный орден сидит.

– То правильно, – Подтвердил Телль, – Кромешники они народ сурьезный, почти что Стражи. Псы казны. Они опричь всех живут. С земельным, земским людом не общаются. Они любого за казну загрызут намертво. У них калита ордынская в безопасности. Вы-то куда путь держите?

– В Верону. Хочу вот валькирию с Сент-Омером познакомить.

– С Данте что ли? Так нет его в Вероне.

– Что? Он что и с Ханом Скалы рассорился? – Встрял Микулица.

– Да нет. Просто Хан к нам подался. Вон у озера Женевского стан ставит. Говорит невмоготу смотреть, как Ангелы на землях пахоту наводят, да ремесленников пригревают. Вот и пришел под наше крыло. А Данте с ним не пошел, подался в Равенну к Гвидо де Полента. Воеводе местному.

– А что? Равенна хороший город, старый. Рода там знатные сидят. Еще из первых ордынцев. Имперский город. Там Теодорих еще правил, первый наместник восточных провинций завоеванных. Там Дворец и усыпальница первой царицы Галльской. Значит, потянуло графа к прошлому, перед уходом на остров, с молодостью прощается. Надо поспешать, боюсь, не застанем его в этом мире. Так что извини стрелок. Спасибо за приют за ласку. Путь наш удлинился, поедем мы. Прощевайте Стражи. Бог вам в помощь.

– Счастливой дороги Сиятельная. Будет оказия всегда рады видеть вас всех у наших костров, – Вильгельм придержал стремя Мари.

Долго махал вслед удалявшемуся стуку копыт. Он всегда с удивлением и восхищением относился к этой женщине. Сколько он знал ее, она всегда была в движении, в пути, в поиске чего-то того, что не хватало другим. Чистоты что ли, истины. От нее всегда исходил невидимый свет солнца, не даром ее прозвали Сиятельной или Лучезарной. Они оба были служителями Артемиды, Матери-Природы. Но она вошла в сонм Совершенных, Высших властителей этого мира. Хрупкая, добрая, улыбчивая. Но в тоже время жесткая в решении своих задач и неумолимая в достижении поставленной цели, безжалостная к врагам и беспощадная к любому проявлению измены. Ближайшая подруга самой Смерти и первая из весталок Судьбы, неумолимая Богиня Мщения – Арина и сладостная Богиня Забвения. Загадочная женщина, перед которой хочется преклоняться, и которой хочется служить. Телль посмотрел в ту сторону, куда умчался ее маленький отряд и ему показалось, что солнечные зайчики заметают маленькими метелками следы оставленные копытами ее коня.

Глава 2
Великий творец

В этом мире каждый человек не столько творец, сколько его предвестие. Люди несут в себе пророчество будущего.

Р. Эмерсон.

Она быстро нашла в Равенне, место обитания Данте. Да и где ему было быть, как не в осьмерике церкви Сан-Витале. Данте стоял у алтаря, о чем-то задумчиво разговаривая то ли с Богом, то ли сам с собой. Она вошла в дверь и остановилась. В падавшем из верхнего окна луче, фигура Великого Мастера напоминала бронзовый памятник. Чеканный его профиль резко выделялся на фоне темных картин иконостаса, плащ со споротым тамплиерским крестом, все равно явно хранившим его отпечаток, был небрежно накинут на плечи. Кажется, вокруг его головы светился нимб или лавровый венок, в любую минуты могущий превратиться в терновый. Свет плясал на его одежде, напоминая отблески огня. Мари покрутила головой, чтобы стряхнуть наваждение. Обернулась к Жанне, стоящей за ее спиной. Может та увидела, что. Но Жанна успокоила ее взглядом.

– Входите, чего у двери толпитесь, – Не поворачивая головы, сказал бронзовый памятник, – Только вас и ждал. Так бы давно к Раймону умчался. Надоело все. Пора отдохнуть. Ну, чуял, как ты ко мне спешишь Малка. Да и побратима вон обнять хотел, когда еще свидимся. Валькирию новую хотел посмотреть, слух о ней впереди нее бежит. Как когда-то о тебе, Дева Мария. Помнишь? Помнишь, как тебя в Новом Израиле звали? А, Малка?

– Помню. Граф мой любимый. Как же ты себя измочалил-то, извел себя весь. Пойдем из баптистерия этого куда-нибудь. Косо смотрят ныне здесь на тех, кто старую веру блюдет православную. А ты прямо среди бела дня…

– А мне Малка бояться нечего. Я свое отбоялся за долгие годы свои. Пойдем, коли хочешь. Что хочет женщина – того хочет Бог! – Он назидательно поднял палец.

– Пойдем, поэт. Присядем где. Мы чай с дороги.

– Пойдем, пойдем девоньки. Ко мне пойдем. Тут не далече. Сядем рядком – поговорим ладком.

– Ты Мастер, говорят, книгу какую-то волшебную написал?

– Книгу не книгу. Написал Малка, написал книгу. Назвал «Божественная комедия». Вся жизнь наша комедия. Это я понял сейчас. Все что делали насмарку. Братство в распыл пустили, я ведь в него душу вложил. Сколь про него легенд и мифов сочинил. Целую «Книгу судей» написал, еще судей нет, а уже написал. – Он повернул в улочку, ведущую от баптистерия к морю. Прошли мавзолей воеводы Теодориха, и вышли к небольшой вилле прямо на обрыве над голубой далью моря.

– Заходите. Заходите. Это берлога моя. Не то, что во Флоренции, и даже не то, что в Вероне. Но я здесь засиживаться, не намерен. Допишу последнюю главу и…

Гости зашли, расположились во внутреннем дворике, где били прозрачные струи маленького фонтана, у которого в тени оливы и в кустах роз расположилась небольшая беседка. Мастер хлопнул в ладоши. Появился служка, который с полуслова понял, что от него хотят, и стал торопливо накрывать обеденный стол прямо под ветвями оливы.

– Так о чем книга? Не томи, не греми ключами от тайны, – Поторопила Мари.

– От тебя тайны, какие. Ты сама все знаешь в этом мире, – Поэт с прищуром посмотрел на нее.

– Ты вот Просветленной поведай, отдерни занавеску сокрытого.

– Так что отдергивать. Итог делам своим проделанным подвожу. Друзей и врагов вспоминаю, что по жизни вместе со мной шли.

– И нас? – Спросил Микулица.

– Вы ж не в Прии, вы ж здесь еще, что вас вспоминать, вас только позови, глядишь – пред глазами. Да и не зови, все равно придете. Как Сивка-Бурка. Той тоже крикни только «Встань передо мной, что лист пред травой…» она тут как тут. Про вас не пишу. Только про тех, кто ушел безвозвратно. Такая панихида по ушедшим. Про кого с добром, про кого как…. Почитать что ли?

– Почитай дружочек. Сделай милость. Мы тут на кушетках привалимся в тени оливы, под шум фонтана. Червячка заморили, Послушаем. Торопится некуда. Тебя успели перехватить, до того, как ты себе лихоманку, какую придумаешь, да и отойдешь в мир иной. Так что почитай, будь ласка. А мы с Жанной, если хочешь, тебе на лютне поиграем.

– Ну, как тут такой лисе отказать. И речи медовы и уста сладки. Подыграйте. Мне приятно будет. Сейчас рукопись принесу.

Он сходил за грудой исписанных листов сел в кресло и размеренно повел рассказ под тихий рокот струн лютни, запевшей в руках жриц Артемиды волшебным голосом внеземной красоты. Он рассказывал о том, как пустился в путешествие по царству мертвых, по Нави. Право увидеть загробный мир – это особая милость, дающаяся только Посвященным. Избавляющая их от философских и нравственных заблуждений и возлагающая на них высокую миссию нести знания в мир смертных. Голос его лился тихо и мягко. Вот он – поэт, заблудившийся в сумрачном лесу – в грехах человеческих, в страстях рода людского, что стоит на пороге своего искупления. Кто же может помочь ему поэту и роду людскому выбрать путь достойный? Естественно – поэт. Вергилий готов провести его по кромке между Явью и Навью, по двум первым загробным царствам – царству возмездия и царству искупления. Данте перевел дух, отхлебнул вина из бокала, посмотрел на слушателей. Их глаза покрыл туман, они были далеко отсюда, там, куда они их привел у начала пути в Ад, разделенный на девять кругов, в каждом из которых совершается казнь над теми, кто выбрал в той земной жизни не тот путь, путь греха.

– Ты берешь на себя смелость решить, что такое грех? Ты не Бог, Мастер! И кто же без греха? – Спросил Микулица.

– Души некрещеных младенцев и тех, кто старой Вере не изменил. Как их теперь называют «праведных язычников», – Ответил Данте и продолжил читать далее.

Он рассказывал о том, как шел поэт по кругам Ада, как встречал он тех, кого знал в подлунном мире: людей и героев даже здесь не лишенных благородства и величия духа.

– Ты многих помнишь Мастер. Надо же, я уже и забыла и Паоло с Франческой и хитроумного Одиссея, которого ты окрестил Улиссом. Мир праху их.

А голос поэта привел уже слушателей в Чистилище. К огромной горе в центре необитаемого, занятого океаном южного полушария, уступами разделенной на семь кругов, где души умерших искупают грехи гордыни, зависти, гнева, уныния, скупости и расточительности, чревоугодия, сладострастия. На вершине горы, в земном раю, Данте встречается с Беатриче и расстается с Вергилием.

– Как же запала тебе в душу эта смертная. Я не думала граф, что ты еще способен на чувство.

– Ты оставила право на чувство только за собой, – Вдруг жестко ответил ей Сент-Омер, – Любовь приходит не только к глупеньким девочкам, которые только что обрели Посвящение, но и к умудренным жизнью старцам, даже если они бессмертны. И гибель любимой они переживают так же, как и те девочки, в бессмертных волосах которых появляется седая прядь. Хотя так быть не должно и не может. Но даже Боги не властны над любовью. Может поэтому, я так устал. Слушайте дальше.

Рассказчик вместе с Беатриче вознес слушателей в рай, где в каждом из восьми окружающих землю небес он стал знакомить их с определенной категорией блаженных душ и укреплять в вере и знании. На девятом, небе – небе Первоначала, их встретил Святой Бернард.

– Ты говорил с Неистовым Бернардом? Он дал согласие выступать в твоей поэме? Ты знаешь его нрав и знаешь, что когда придут Стражи, он придет с ними. Не было б беды!

– Он знает, – Коротко ответил Данте, – Он согласен быть в «Комедии жизни» тем, кто удостаивает Прозревших посвящения в тайны триединства и боговоплощения. Но впрочем, это и конец путешествия поэта, конец Комедии.

– Что ты хотел показать в ней Мастер?

Путь человека к истине и добру через бездны греха, отчаяния и сомнений. Путь человечества, подошедший к последнему рубежу и открывающуюся навстречу новой эре душу. Плачевный итог жизни смердящих.

А ты имеешь на это право?!

Я, да!

Почему?

Потому что я прошел этот путь. Я оставляю в своей поэме манифест тех, кого это оголтелое человечество ради любви к золоту и роскоши возвело на костры и еще возведет. Я оставляю манифест Братьев Храма, тем, кто его поймет. Я оставляю сокровенные знания, тем, кто хочет стать Просветленными и стремится к этому. А те, кто его не поймут, что ж…. Жаль. Не ты ли Малка учила нас там, в Новом Израиле, на Храмовой горе, во дворе Храма Марии Латеранской – твоего Храма, великим словам Всевышнего «Благо сказавшему! Благо узнавшим! Кто вспомнит – воспользуйся! Благо внимавшим!» Может я неправ?

Ты прав Мастер у каждого из нас своя Доля. С Богами не спорят. Твоя Доля тяжелее.

Чем чья? Чем твоя? Не правда! И ты это знаешь. Я сломался сейчас. Я отдохну и приду. А тебе Макошь не дает право на отдых. Да пребудут с тобой Боги и дадут тебе силу!

Отличная Книга! – Неожиданно для всех сказала Жанна, – Ее будут помнить, и знать в веках. Она будет поводырем у многих проходящих обряд Посвящения. Я это вижу! Спасибо, Кассандра! – Неожиданно для всех Данте преклонил колено и поцеловал руку темно-рыжей валькирии, – Я запомнил твои пророческие слова, и они мне, как бальзам на мою израненную душу. Спасибо!