Текст книги "Темные небеса"

– Теперь нас будут рассматривать под микроскопом, – предрек он в один из ближайших после обследования вечеров. – Чем это мы, интересно, отличаемся от остальных?

– А разве мы отличаемся? – подняла брови Дафна.

– Полагаю, что – да.

И он скользнул проницательным взглядом сначала по ней, а затем точно так же – по мне. Казалось, Чак догадывается обо всем, что мы с Дафной пытаемся скрыть. Но одновременно мне показалось, что и самому Чаку тоже есть, что скрывать.

Причем не ему одному.

И как выяснилось несколько позже, я тут был совершенно прав.

11

Мне неизвестно, какие процессы происходили тогда во властных верхах – на совещаниях Совбеза ООН, на коллегиях руководства ДЕКОНа, куда включены были представители великих держав. Думаю, соответствующие документы и протоколы будут рассекречены этак лет через тридцать, когда это уже никого не будет интересовать. Тут даже Лавенков ничего толком не знал, не такой у него был статус, чтобы попасть в святая святых; при всем нюхе своем он был вынужден, как и мы, довольствоваться лишь слабеньким эхом, долетающим иногда с горних вершин. Все же кое-что понять было можно. Шла великая битва за шкуру медведя, которого (заметим в скобках) еще только предстояло убить. И результатом ее, политическим компромиссом, достигнутым не без взаимных потерь, явилась так называемая «Декларация о Контакте», утвержденная в срочном порядке Генеральной Ассамблеей ООН. Согласно ей все знания, которые могут быть получены от арконцев, все звездные технологии или даже просто намеки на них, отныне и навсегда считаются достоянием человечества: ни одна страна, ни одно юридическое или физическое лицо не имеет права использовать их без официального разрешения Объединенных Наций. Серьезный был документ. Видимо, страх, что кто-то оторвет себе больший, чем у других, кусок, в очередной раз сыграл позитивную роль. Группы экспертов потому и были сформированы из представителей разных стран, чтобы никакая из них не могла получить даже мизерного преимущества. Требования Гвинеи-Бисау, Украины, Соломоновых Островов и Литвы включить их граждан в состав экспертов ДЕКОНа были решительно отклонены.

Компромисс, впрочем, успокоил не всех. Юсеф, например, сразу сказал, что при всей внешней демократичности Декларации она дает очевидные преимущества западным странам. Ведь освоить звездные инновации смогут лишь те, кто имеет развитый технологический базис, то есть прежде всего – Европа и США. Они, несомненно, сделают колоссальный рывок вперед: разницу между ними и странами Третьего мира последние уже никогда не смогут преодолеть. Неравенство, существующее сейчас, будет навеки закреплено. Мы вступим в эпоху, разделенную на рабов и господ.

– Ну и что ты тогда предлагаешь? – спросил Чак.

А Юсеф пожал плечами:

– Лучшее, что мы можем сделать сейчас, – это прервать Контакт. Мы к нему ни этически, ни психологически, ни технологически не готовы…

– Н-да… – подвел итог Чак.

Декларация тем не менее была принята, и ее проекция на реальность начала обретать структурные формы. Было установлено, что каждый раунд переговоров будет проводить отдельная группа экспертов и чередование групп будет происходить механически – по порядковым номерам. Еще одна группа экспертов будет присутствовать в качестве наблюдателей, но – нейтрально, не имея права вмешиваться в переговорный процесс. Базовым языком протоколов станет английский, но те эксперты, для которых речь Виллема прозвучит на родных языках, в случае смысловых расхождений обязаны будут вносить примечания в текст. Окончательную редакцию будет делать группа лингвистов, но вычитывать документ и опять-таки, если нужно, вносить примечания обязаны все эксперты.

В общем, заскрипела тяжеловесная канцелярская машинерия. Забором выросли циркуляры, узенькими тропами легли меж них чиновничьи рекомендации и предписания. Мы начали тонуть в необозримом море бумаг. На работу с черновым протоколом у меня, например, уходило восемь часов, а окончательная редакция вместе со всеми примечаниями, дополнениями и рекомендациями представляла собой фолиант объемом в сто двадцать – сто пятьдесят машинописных страниц. И такой фолиант появлялся у меня на столе каждый день. Труд совершенно немыслимый. Результат, несмотря на опасения Юсефа, все-таки превращался в бесконечный процесс. В конце концов я просто перестал это читать.

Да и особого смысла в том не было. В первый же день возобновившихся переговоров, то есть когда «психогенетическая селекция» была наконец завершена, а, между прочим, заняло это около трех недель, мы получили от арконцев такой удар, который вбил нас по самую шляпку, как гвоздь.

Я имею в виду знаменитые «Арконские принципы», которые сразу же огласил Виллем.

Суть их была чрезвычайно проста.

Во-первых, арконская цивилизация не будет передавать Земле никаких технологий – ни биологических, ни социальных, ни производственных – вообще ничего. И даже обсуждения этих вопросов производиться не будет. А во-вторых, арконская цивилизация также не будет передавать Земле никаких сведений о себе – ни о своей культуре, ни о социальном устройстве, ни о бытовых (межличностных) отношениях, то есть и в этой области – полный абзац.

Вот это был удар так удар.

Гвоздь был вбит так, что шляпку его было даже не подцепить.

Разумеется, представлено это было в самой корректной форме. Дескать, по мнению арконских исследователей, техносфера Земли является в настоящее время столь сложной и динамичной, она образует собой сейчас такой неустойчивый, подверженный влияниям конформат, что любые «перпендикулярные» технологии могут вызвать ее полный обвал. Арконцам, которые стараются предвидеть последствия, не хотелось бы стать причиной, спусковым крючком соответствующих катастроф. Так нам было объяснено. Но в действительности дело, по-видимому, обстояло значительно проще. Как сказал во время вечерней дискуссии лингвист Олле Крамер, вручить нам сейчас звездные технологии – это все равно что дать автомат Калашникова первобытному человеку: он тут же нажмет на спуск, перебьет половину племени и даже сам не поймет, как это произошло. Неужели вы думаете, что наши политики хоть чем-то отличаются от дикарей? Ну разве что ходят они не в шкурах, а в костюмах, при галстуках и знают множество обтекаемых слов. Психология вместе с тем точно такая же: если можно из чего-то сделать оружие, то это оружие непременно будет произведено. И если можно перебить половину планеты и при этом самим остаться в живых, то это будет рассматриваться ими как вполне приемлемый вариант.

Олле здорово завел тогда весь зал. Даже Лорду с его многолетним опытом ведения самых разных собраний не всегда удавалось гасить бурные словесные извержения. Сдержанность научных дискуссий канула в прошлое. Я тоже не удержался и, вклинившись в разбухающий гам, привел пример, как в период вьетнамской войны, это шестидесятые – семидесятые годы прошлого века, к одному из первобытных племен горных кхмеров-охотников попали американские карабины. Так вот, освоив это оружие, туземцы за несколько лет истребили в своем регионе всех крупных животных, уничтожив тем самым главный свой пищевой ресурс, затем также быстро перестреляли друг друга в междоусобной войне, а оставшаяся горстка живых просто-напросто деградировала. Вы уверены, что нас не ждет подобный финал? (При этих моих словах Лорд неодобрительно поднял бровь.)

– Практически все технологии имеют двойное значение, – сказал я. – Даже фармацевтика, лекарства, которые арконцы могли бы нам дать, можно, вероятно, использовать для модификации поведения, для биохимического зомбирования, для создания, например, солдат, которые не рассуждая исполнят любой приказ. Мы не можем так рисковать.

Дафна заметила после этого, что ей просто стыдно за Землю.

– В самом деле, подумайте, как мы выглядим со стороны? Далеко ли мы сумели уйти от варварского, полудикого состояния? Сколько войн идет сейчас на Земле? Сколько обстреливают городов, сколько гибнет детей? Сколько человек страдают от голода и одновременно сколько людей пытаются сбросить лишний вес? Сколько человек строят виллы на роскошных тропических островах и сколько людей ютятся в удручающей нищете? Кто-нибудь из вас когда-нибудь заглядывал в бидонвиль? Кто-нибудь заходил в дома тех, кто вынужден жить на один доллар в день? И при этом надуваем щеки перед арконцами: мы – тоже цивилизация, не хуже других…

Снова всплыли гипотезы о «неявном вторжении». Мне запомнилось выступление профессора Ежи Гармека из Торонто, с которым, кстати, я ранее был немного знаком. Говорил он сухо и ясно, как семечки, отщелкивая слова, и полагал, что предостережением нам должен служить сам внешний облик арконцев.

– Они метаморфы, насколько мы можем судить. Во всяком случае, это более чем вероятно. У них нет модельного, строго фиксированного фенотипа, есть лишь вариабельность в пределах морфогенетических координат. Данный образ – «зеленые человечки» – вероятно, был сформатирован специально для нас, и апеллирует он к древним человеческим архетипам: невысокий рост, хрупкое телосложение – значит, слабый; чрезмерно большие, как у детей, глаза – беспомощный, не таящий в себе угроз. Транслируется четкий посыл: «мы не опасны», и, в свою очередь, мы, земляне, неосознанно, на уровне животных инстинктов считываем данный сигнал. Это манипуляция через визуал: создан образ, вызывающий заведомую симпатию. Это вкрадчивое зомбирование: арконцы максимизируют позитивную реакцию людей на себя. Кстати, могут использоваться и более тонкие методы управления нашим сознанием, которые мы, не зная физики психогенных полей, пока не улавливаем.

Интересно, что с метаморфизмом арконцев профессор Гармек попал в самую точку. На ближайшем раунде переговоров этот вопрос, естественно, был поставлен, и Виллем без колебаний сразу же подтвердил, что дело обстоит именно так. Арконцы действительно метаморфы – в пределах, которые позволяет их морфогенетический тип. И образ «зеленого человечка» был избран именно для того, чтобы избежать при контакте кросс-культурного шока. Вообще-то (возможно, с некоторой иронией), пояснил Виллем, арконцы первоначально хотели явиться землянам в виде магистра Йоды, персонажа популярного фильма, который земной аудитории прекрасно знаком, однако потом решили, что зеленые человечки выглядят традиционней. Это просто как надеть гостевой костюм, сказал он. Одновременно, кстати, смолкли и победные фанфары уфологов, поскольку Виллем заодно объяснил, что арконцы никогда раньше Землю не посещали, ни к какой летающей посуде отношения не имеют, а так называемые «космические артефакты» – это чисто земные глюки, порожденные фантазиями самих людей.

Таким образом мы об арконцах кое-что все же узнали. На некоторые вопросы Виллем вообще отвечал четко и однозначно. Да, действительно, обращаться к нему можно именно Виллем: это наиболее близкий к его имени звуковой адекват. Да, действительно, помимо него, на корабле есть экипаж, примерно в сто двадцать гуманоидных единиц. Да, действительно, арконцы представляют собой распределенный разум: одна и та же личность может базироваться на нескольких материальных носителях. Да, действительно, биологическая основа арконцев – белковая, «углеродный шовинизм», так это называется на Земле, пока подтверждается всем, что им, арконцам, известно о жизни.

Так же четко он ответил и на вопрос о местонахождении арконской цивилизации. Координаты ее по отношению ни к Солнечной системе, ни к Млечному Пути (нашей Галактике) пока определить невозможно. Пейзаж местного звездного неба им, к сожалению, незнаком. И в ходе дальнейшего обсуждения пояснил, что Вселенная имеет очень сложную, «складчатую» внутреннюю конфигурацию. Корабль арконцев перемещается не в обычном трехмерном пространстве, лететь сквозь него пришлось бы сотни тысяч или даже миллионы лет, а в особых структурах, которые вы определяете как «кротовые норы», «межпространственные туннели», «нулевой коридор». Основная же трудность здесь заключается в том, что география этих «нор», а также многие физические характеристики их даже арконской науке до конца неясны: никто не может заранее предугадать, куда приведет тот или иной «туннель». Сейчас арконские астрофизики пытаются найти хоть какие-нибудь знакомые реперы, пробуют по фазам темпоральных смещений рассчитать хотя бы примерный звездный квадрант, но вполне вероятно, что сделать этого не удастся. К тому же сами «туннели», как уже известно, не очень стабильны: «туннель» может вдруг, ни с того ни с сего раздвоиться на два расходящихся рукава, он может распасться на самостоятельные «течения» или внезапно, без каких-либо предваряющих признаков закрыться совсем. «Внутренняя Вселенная» спонтанно изменчива. Прохождение по «туннелю» представляет собою громадный риск. Экспедиции превращаются в своеобразную лотерею. За последние два столетия арконцы потеряли таким образом уже три корабля.

Это была тоже чрезвычайно важная информация, означающая, что арконцы пришли к нам не навсегда. Они будут стремиться как можно быстрее вернуться домой, и это мгновенно снимало значительную часть возможных угроз. Вздох облегчения, раздавшийся в Совбезе ООН, долетел и до нас. Лорд сиял, как будто данная слабость арконцев была его личной заслугой. Лучше всех чувствовали себя земные физики: представление о внутренних «складках» Вселенной сразу же похоронило несколько тупиковых гипотез. Более того, в процессе уточняющего диалога выяснилось, что «межпространственные туннели» анизотропны, они подобны рекам, имеющим направленное течение: вниз по потоку сплавляться чрезвычайно легко, зато возвращение в исходную точку требует значительного количества энергии. Обнаружилось также, что в этой звездной конструкции Земля – условно геометрически – находится как бы «вверху», а Аркон – тоже условно – как бы «внизу»: чтобы подняться к Солнечной системе против течения, арконцам пришлось накапливать энергию почти семьдесят лет. А потому следующий их визит может состояться не ранее чем лет через сто, да и то если результаты нынешнего Контакта будут признаны позитивными. С вершин власти долетел до нас еще один радостный вздох.

Заодно выяснилось, откуда у арконцев такие подробные сведения о нас. Электромагнитные волны (радио и телевидение), попадая в «туннель», проносятся по нему мгновенно и почти без рассеивания. Как только на Земле начались первые регулярные радиопередачи, арконцы получили возможность изучать жизнь людей практически в реальном времени. А вот обратная связь («снизу вверх») блокируется встречным «течением»: даже мощный нейтринный луч тут же расплывается в нем, как чернила в воде.

В общем, получили мы не так уж и мало. Пусть технологическая конкретика в данной информации не присутствовала, зато были ясно очерчены некоторые перспективные гносеологические направления – конфигурация наших знаний в некоторых областях стала совершенно иной. Да и бог с ними, с конкретными технологиями! На нашем уровне цивилизационного бытия хватает и тех, что есть. Главным, на мой взгляд, было то, что потерпела крушение гипотеза уникальной Земли. Прервалось Великое молчание космоса, длившееся тысячи лет. Мы уже не могли в самоупоенном восторге рассматривать себя в качестве центра Вселенной. Нас ожидали удивительные философские метаморфозы, которые, постепенно просачиваясь в сознание, должны были в корне изменить нашу жизнь.

И все же, если в целом охарактеризовать настроение этих дней, то его можно было бы определить как сильнейшее разочарование. Развеялись надежды на быстрое преобразование человечества, на ослепительное, прекрасное будущее, которое иной, высший разум мог бы нам дать. Стало ясно, что мы не получим ни удивительных технологий, ни панацей от болезней, ни перспективных социальных идей. Никаких земных проблем арконцы решать не намерены. Врач лишь осмотрел пациента, но не предложил ему никаких лекарств. Мы останемся в прежнем межеумочном состоянии: в гнетущей лихорадке противоречий, в коросте и язвах абсцессов, которые не умеем лечить, озлобленные на всех, испуганные сложностью мира, в котором непонятно, как жить.

Мы чувствовали себя обманутыми. Нам обещали праздник с аттракционами, с тысячами ярких огней. Нам показали зал, где, переливаясь, заманчиво сверкали подарки. Мы услышали музыку, предвещающую игры и смех. А потом вдруг выключили в том зале свет и заперли дверь.

Невольно всплывал главный вопрос. Зачем арконцы все-таки к нам прилетели? Особенно если учесть энергетические издержки пути.

Что им в конце концов нужно от нас?

– А что нам нужно от муравьев? – спросил как-то Чак. – Не природе, где они включены в экологический круговорот, а именно нам, человечеству? Муравьиную кислоту мы уже давно получаем промышленными методами. То же самое с формиатами, которые вроде бы где-то используются. А в остальном – лишь бы они не мешали. Если же станут мешать, например поселятся в доме, мы будем их беспощадно травить.

Конечно, это был не ответ.

Ответ на данный вопрос нам могли предоставить только сами арконцы.

И мы довольно скоро этот ответ получили.

Правда, мне кажется, что уж лучше бы мы пребывали в неведении.

Зачем человеку знать, что он смертельно болен, что болезнь скоротечная и что надежды на спасение у него нет.

12

– Ни хрена себе! – говорит Алена, глядя в окно. – Их там, наверное, человек пятьсот.

Она в утреннем домашнем халате, который сейчас поспешно застегивает.

– От силы – сто пятьдесят, – отвечает Ефим. Осторожно, взяв Алену за плечи, сдвигает ее за штору. – Вот так. Не надо, чтобы нас видели. Любое движение может спровоцировать… спровоцировать…

Он не знает, какие слова подобрать, чтобы успокоить ее.

В это время в подоконник ударяет еще один камень – отскакивает от наличника, щелкает по стеклу, но, к счастью, не разбивает.

Алена вскрикивает и отшатывается.

– Звони в полицию!

– Полиция уже здесь, – говорит Ефим. – Видишь машину? Бекасов еще вчера поставил дежурный пост.

– И где они?

– Что могут двое полицейских против целой толпы?

– Тогда пусть присылает ОМОН!.. В конце концов ты – мэр или кто?

Сквозь приоткрытую форточку доносится шум, крики, невнятные голоса:

– Предатели!..

– Крысы!..

– Долой!..

И что-то еще неразборчивое.

– Тогда – я сама ему позвоню!

– Ты вот что, – говорит Ефим, оттягивая ее от окна, – во-первых, оденься. Первая леди! Так и будешь в халате ходить? А во-вторых, иди к мурашам. Разбуди их, тоже одень. Вообще – будьте готовы.

– К чему?

– Ко всему!.. Вниз пока не спускайтесь.

– Ты только не вздумай выходить к ним – с речами…

– Ладно, ладно – иди!

Звонит сотовый телефон.

Ефим вглядывается в экран:

– А вот и он сам.

Бекасов, начальник полиции, размеренным, как всегда, голосом интересуется:

– Ефим Петрович, как вы там? Мне доложили, что у вашего дома – толпа.

– На штурм пока не идут.

– Ну это пока… Мы тоже – в осаде. На площади собралось, по нашим оценкам, четыреста человек. ОМОНа, как вы знаете, у нас неполное отделение. Если что – нам мэрию не удержать… В общем, есть такой вариант. Звонил Керимов, предлагает перенести штаб к нему. И местоположение удобное – легко защищать, и личную охрану он успел подтянуть, еще пять бойцов…

– Не знаю… Мэр города ринулся за помощью к криминальному авторитету.

– Керимов уже не авторитет, он – бизнесмен. То есть, конечно, авторитет…

– А я что говорю?

– Ефим Петрович, другого выхода нет.

– А как же город?

– На все у нас сил не хватит. Если я выведу своих людей на улицу, их просто сомнут. Не забывайте: две трети личного состава полиции сейчас отправлены к блокпостам, отзывать их оттуда нельзя… «Чок-гвардия» ваша – там же… Ефим Петрович, алло!.. Вы сможете добраться до Керимова самостоятельно? Или я попробую выслать за вами наряд. Правда, это рискованно. Полицейские в форме только раздражают толпу…

Ефим до белизны в пальцах стискивает телефон.

– Доберемся сами…

– Хорошо. Тогда мы вас ждем… И, Ефим Петрович, советую: захватите семью. Мало ли что. Сейчас лучше не оставлять их одних…

Несколько секунд Ефим стоит, пытаясь сообразить, что делать. Просверком мелькает безумная мысль: выйти к людям, поговорить с ними по-человечески, объяснить, что от администрации города почти ничего не зависит. Сказать им: мы же не специально. Сказать им: мы же не можем дать больше того, что у нас есть. Сказать: ну опомнитесь, ну оглянитесь вокруг, если в городе воцарится анархия, всем станет хуже, вам – в первую очередь… Впрочем, порыв тут же гаснет. Ефим понимает, что Алена права. Ни к чему хорошему это не приведет. Толпа есть толпа, ее можно призвать на подвиг, призвать на месть, призвать даже на смерть, и она пойдет – босыми ногами по углям, преодолевая ужас и боль. Но взывать к ее разуму, остудить эмоции логикой – это абсурд. Он не народный трибун. Ему такое чудо не сотворить.

Из ступора его выводят шаги в коридорчике, ведущем на задний двор. В сознании они отдаются громом – как будто обваливается потолок. Ефим судорожно хватает вазу, посверкивающую посередине стола. Запустить ею в тех, кто войдет, затем – в три прыжка, по лестнице, на второй этаж, там в верхнем ящике тумбочки – пистолет.

Выдал позавчера Бекасов.

Какого черта он не носит его с собой?

Секунды сливаются в одно тягостное мгновение. Оно мучительно утекает то ли из жизни в смерть, то ли из смерти в жизнь.

Дверь, как в ночном кошмаре, медленно отворяется.

– Здравствуйте, Ефим Петрович…

– Марат! Откуда ты здесь?

– Да вот увидели, что возле дома толпа, и сообразили, что раз не местные, то через переулок они не пойдут. Ну и черный ход у вас, оказывается, открыт…

Вслед за Маратом в гостиную протискивается Галя Поспелова.

– Ефим Петрович, здрасьте, мы тут подумали… Может быть, вам, пока здесь такое… пожить у нас? Папа сказал, что будет этому только рад. Знаете, как он вас уважает!.. А мама говорит, что детей обязательно надо где-то укрыть…

Она смотрит на вазу, которую Ефим так и держит в руках. Тот с кривоватой ухмылкой – ему неловко – возвращает ее на стол.

– А что там? – Он кивком указывает на дверь.

Марат радостно извещает:

– В переулке сейчас – никого…

Мгновение еще тянется.

– Нет, в самом деле, – говорит Галя, – Ефим Петрович, пожалуйста… Идемте к нам… Я вас прошу…

Передвигаются они так. Впереди – Марат, который тащит большой синий баул. Молодец Алена, успела его собрать. За ним следует сама Алена, несущая на руках мураша. Тот мирно дремлет, причмокивая во сне. Второго мураша тащит Галя: глаза – сверкают, вид – боевой. И замыкает шествие, чуть отставая, Ефим – оглядывается, придерживает полу куртки, карман которой оттягивает пистолет.

Настроение у него отвратительное. В родном городе, где его знают вот с таких лет, он крадется, точно преступник, опасающийся за свою жизнь.

А что делать?

Как утихомирить завывающий ураган?

Он вспоминает вчерашнее совещание в мэрии, продолжавшееся почти четыре часа. Мрачный доклад Бекасова о ситуации в городе. Каждая фраза его грохотала, как глыба, рухнувшая с горы. Драка возле водоразборной колонки: пострадали три человека, один из них тяжело, все трое сейчас в больнице. Драка во Второй школе, куда утром пробовали подселиться уличные мигранты. А куда подселяться – в каждом классе сейчас и так проживают по четыре семьи. Спят друг у друга на головах… Драка на пункте раздачи питания: группа парней, внезапно напав на дружинников, захватила почти целый фургон армейских пайков. Опять-таки пострадали три человека. Сержант Мариков в том числе… И это если не говорить о том, во что превратился Звездный (в прошлом – Центральный) парк: мигранты рубят деревья, палят костры, грабежи, у людей отбирают деньги, одежду, еду, непрерывная пьянка, откуда только они берут алкоголь, днем и ночью – разборки соперничающих банд. У полиции недостаточно сил, чтобы ликвидировать эту клоаку. И потом, если даже ее ликвидировать, где их всех размещать? Там, по примерным оценкам, более тысячи человек. Ну, хлынут они на улицы, будет вообще полный Содом…

– Это катастрофа, товарищи… – Бекасов замолкает, и его молчание наваливается кладбищенской тишиной. – И вот, мне только что сообщили: на улице Сердобольской разграблен продовольственный магазин. Вынесли все, что было, это средь бела дня… Я в сотый раз вам твержу: своими силами нам не справиться, надо вводить в город войска…

Директор обсерватории Карл Осипович Мильштейн вздыхает:

– Ночью какие-то люди пытались прорваться и к нам. Пока что отбились, ударили по ним пеной из огнетушителей. – Он усмехается. – Осенила одного из наших сотрудников гениальная мысль. Но что будет в следующий раз?..

– Вот, я о чем говорю…

И выступление капитана Погребняка из ближайшей воинской части. Дополнительные палатки мы вам дадим, поставим их у реки, пайки из наших резервов тоже подбросим. Можем развернуть у вас полевой медпункт. С хозяйственным управлением округа это уже согласовано. Но тут вопрос: как они к вам попадут? Последние два «Урала» были разграблены, их стопорнули за километр от главного блокпоста. Наше сопровождение – что, оружия при себе не имели. Да и кто, товарищи, будет стрелять? По кому там стрелять? Там – женщины с детьми, старики… Окружили их сто человек… Хорошо хоть машины потом удалось вернуть… А насчет введения войск в город скажу вам так. Это вопрос, товарищи, не нашего уровня. И даже не уровня штаба округа. Существует Росгвардия, это из реестра ее задач…

И лейтенант Пелец, Росгвардия – выцветшие льняные волосы, ярко-розовое, будто слегка обваренное лицо:

– У меня всего-навсего двенадцать бойцов. А сколько беженцев в городе? Тысяч пять или шесть? Мы запрашивали командование. Неофициально мне сообщили, что резервы Росгвардии сейчас рассредоточены по столицам республик, по областным центрам, по крупным промышленным городам. Обстановка везде очень сложная. Никто не знает, где в очередной раз рванет…

Вопрос Ефима:

– Блокпосты по внешней границе города вы удержать сможете?

Ответ лейтенанта Пелеца:

– Гарантировать не могу. Вы не хуже меня знаете соотношение сил: на одного бойца Росгвардии несколько сот мигрантов, отчаявшихся людей… К тому же сплошной границы по периметру нет. Люди просачиваются по боковым тропкам, через поля, там, где вообще нет дорог…

Опять капитан Погребняк:

– Все-таки неужели нельзя как-то растолковать, разъяснить людям, что мы ничем им не можем помочь? В конце концов ведь не мы же визы даем…

Олсуфьев, директор телерадиокомпании «Бельск»:

– Призывы сохранять спокойствие и порядок передаются каждые три часа. Мэр выступал, вон – Ефим Петрович, выступал отец Иафет, директора всех школ, представитель военных властей…

Снова Карл Осипович Мильштейн:

– В советское время был такой анекдот. Абрама спрашивают: что ты будешь делать, если откроют границы СССР? Абрам отвечает: залезу на дерево. Это зачем? Иначе затопчут… Тем, кто не помнит советские времена, объясняю. Просто так выехать за рубеж тогда было нельзя, а потому считалось, что если границы откроют, то из СССР побегут – поголовно все. Прошу прощения за анекдот, но ведь у нас сейчас точно так же. Только люди пытаются вырваться не из СССР, а с Земли. Спросите их, зачем вы едете, почему – никто толком не объяснит. Это как с леммингами, есть такие зверьки, которые вдруг громадными стаями трогаются с привычных мест обитания и устремляются неизвестно куда. Думаете, отдельный лемминг понимает, что с ним происходит? Нет, он просто чувствует, как и все остальные, что надо бежать. Это чисто животный инстинкт. Коллективное бессознательное, которое начинает кипеть в тусклых мозгах… Они же приезжают сюда, думают, что их сразу переправят на Терру. А тут – сумятица, каша, дикий водоворот… Никто их не ждет…

Вопрос Ефима:

– Что вы хотите этим сказать?

– Я полагаю, что никакие разъяснения не помогут. Люди жаждут попасть в рай: вот он, рядом, его можно коснуться рукой. А мы их туда не пускаем.

– Вовсе не мы…

– Но они-то полагают, что – мы.

Включается лейтенант Пелец:

– Я с Карлом Осиповичем совершенно согласен. Вообще, если собрать в одном месте большое число людей, то есть толпу, и чем-то внешним ограничить ее, то беспорядки вспыхнут сами собой.

Каменные перекаты Бекасова:

– А вы, лейтенант, оказывается, психолог…

Но лейтенант держит удар:

– У нас был спецкурс по работе с толпой, по массовым беспорядкам, ну и тому подобное… Если сразу не взять толпу под контроль, то начинается спонтанная взрывная реакция. – Он одаривает Бекасова снисходительным взглядом. – Возникает, как говорят в народе, психический эксплозив…

– Что мы и наблюдаем сейчас!

Ефим поднимает ладонь, призывая остановиться:

– Все это теоретические рассуждения. Давайте к конкретике. На мой взгляд, главный вопрос – продовольственный. Если мы за сутки не сможем его решить, начнутся повальные грабежи…

И – удручающая тишина.

Все отводят глаза.

Вот такое было у них совещание.

Отцы города.

Лучше не вспоминать.

Он окликает Галю:

– А как там у вас с продуктами? Не в обрез? Мы же, елки-палки зеленые… черт бы их всех подрал… не догадались ничего захватить.

Галя на ходу оборачивается:

– Ой, да не беспокойтесь, Ефим Петрович. Всего в доме полно! Помидоры уже вызрели, ранний сорт, огурцы. Картошки еще с прошлого года четыре мешка. Десять банок тушенки, успели купить… А грибов – маринованных, соленых, сушеных… Весь погреб забит. Слышали, наверное, какой осенью выдался грибной урожай?

– Мы, если что, подбросим, – обещает Марат. – У нас запасов, мать накопила, до Рождества можно в магазин не ходить. За хлебом разве что. Так ведь есть сухари… А осень прошлая грибная была, это да. Я помню, на свою полянку свернул, там подосиновиков – ух, красный ковер. Я так – охренел. Корзину с верхом набил, пластиковый пакет, куртку мешком свернул, связал рукава, еле допер… Старуха Авдеевна, когда шел, увидела – аж руками всплеснула, сказала, что это – к войне. Хотя у нее все – к войне. Много грибов – к войне. Мало грибов – тоже к войне. Кошки ночью мяучат – это уж точно к войне…

– Авдеевна зимой умерла, – сухо сообщает Алена.

– Да я не к тому, а просто вот… ну… к слову пришлось… – Он вдруг тормозит перед выходом из переулка. – Стой!

И тут же с улицы, на которую они должны были свернуть, доносится треск, будто бы, оскалясь щепой, переломилась доска, и вслед за этим женский пронзительный крик: «Да что же вы делаете!.. Боже мой!.. Да у вас совесть есть?!» – И тут же – мужской голос, тоже срывающийся на крик: «Уйди, мать, уйди!.. Да ты посмотри на них!.. Я сказал: уйди, мать, в доме запрись!..» И еще какие-то скомканные от ненависти, приглушенные голоса.

– Назад! – шепотом приказывает Марат. И торопливо подгоняет всех к щели меж двух островерхих деревянных оград. – Сюда!.. Давайте сюда!..