Текст книги "«От аза до ижицы…». Литературоведение, литературная критика, эссеистика, очеркистика, публицистика (1997—2017)"

VI

Дальше речь обязательно должна пойти (не может не пойти!) еще об одном важном событии в жизни В.В.Захарова. Точнее, о поступке. Об одном из самых важных и необъяснимых в его жизни. Для меня, во всяком случае… Поступке – недооцененном современниками, событии невероятном, но действительно имевшем место.

Речь о странном и продолжительном периоде НЕ ВСТУПЛЕНИЯ Захарова в Писательский союз (и в СП СССР, и СП Удмуртии. Повторюсь, что членом СП Удмуртии В. В. Захаров все таки стал, правда, только в …2006 году, то есть, спустя почти четверть века после выхода «Понимания»! ).

Есть, есть давнее и большое желание разобраться с этим важнейшим, никак и никем «не объясненном» до сего времени периодом в жизни нашего героя.

Вообще, в моем представлении, Членом Союза Писателей СССР Захаров обязан был стать еще в середине восьмидесятых прошлого века. Имел для этого все основания. Ведь двери в высшее писательское Собрание страны были настежь открыты, буквально распахнуты для него выходом «Понимания», а также высокой оценкой его творчества со стороны профессионального литературного сообщества.

Не вступил! И сделал это весьма оригинальным, фирменным захаровским способом, уже хорошо знакомым нам, то есть, классической «тихой сапой». Незаметно. Как будто бы ничего и не произошло. Суть «фокуса» заключалась в том, что, по тогдашним строгим правилам, кандидат обязан был представить в Приемную комиссию СП СССР две изданных книги.

Так вот, Захаров не стал выпускать вторую книгу стихотворений!

Таким образом вопрос формально был закрыт. В связи с невыполнением строгой «квалификационной нормы». О каком членстве в СП СССР говорить!? Все законно. Но не все так просто, как кажется…

Вопрос первый: Почему для вступления в СП нужна была вторая книга? Не надумано ли это требование? Не каприз ли это чиновников от литературы? Может, и одной за глаза, как говорится?

Убежден, что прочитав эти строки кто – нибудь обязательно подумает: «Ну, какая разница – одна книга, две книги… Проформа! От лукавого все это! Стихи – то, хоть и понемногу, но новые публиковались Захаровым? Публиковались! Ну, так в чем проблема!»

А и впрямь, в чем? Почему, почему же столь важна для всякого литератора именно вторая, а не первая книга? Разве не она самая важная, самая – самая?! Она же ПЕРВАЯ, черт побери!!

Нет, нет, друзья, все правильно! Требование второй книги появилось отнюдь не случайно. И это не чиновничий каприз, а благо! Действительно, вторая книга намного важнее первой. Мало того, я считаю, что литература стояла и стоит именно на втором и всех последующих, а вовсе не на первом книжном издании! Что вторая и последующие всегда значимей первой!

Фокус в том, что первая книга не может быть неинтересной, по определению! Написать ОДНУ книжку может, буквально, любой человек. Всякий, кто пожелает! Поскольку он обязательно расскажет в ней и о себе, любимом, и о своем детстве, юности, и о том где жил, с кем дружил. А это, даже только одно это – УЖЕ ИНТЕРЕСНО. По определению. Иными словами, первая книжка – только начальное беглое знакомство. Это всего лишь важная заявка на писательство, но еще не само писательство. Первая книга всегда любопытна просто самим фактом своего появления на свет. Первая книга – так, больше для «знакомства», вторая – для счастливой писательской судьбы!

Да, именно следующие за первой книги являются в полной мере мерилом писательского таланта. Читатель их уже знаком с сочинившим ее литератором. Но ему (читателю) уже мало того, о чем он прочел в первой книжке. Ему уже недостаточно простого, банального повторения идей и мыслей, заложенных в дебютном издании. Он желает, жаждет, почти требует непременного развития, какой – то эволюции образов, мыслей, чувств, динамики, движения… Короче, если вторая и последующие книги не будут на ступень, а еще лучше – на две выше, тоньше, глубже, проникновеннее первой, они, образно говоря, «провалится». Повторяясь во второй книге, не поднимаясь в ней на следующую ступень, поэты становятся все меньше и меньше интересными читающей публике. О, сколько «подававших большие надежды», вроде бы, «интересных», «ярких» поэтов и писателей «прокололись», «провалились», «сгорели» именно на вторых своих книгах, сборниках! Несть числа им!!

Вот почему, в литературоведении всегда остро существовала, существует и всегда будет существовать ПРОБЛЕМА ВТОРОЙ КНИГИ.

Вопрос второй: А нужно ли было вообще вступать в Союз Писателей? Для чего? Может, Захаров и не собирался туда! Откуда это известно?

Нужно. И Захаров, конечно, намеревался… Ведь, вступление в СП СССР, если ты не диссидент, из принципиальных соображений отказывающийся сделать это, всегда было заветной мечтой всякого литератора, всякого пишущего человека. К тому же членство в Союзе (напомню!) в советские времена, кроме уважения и почета, давало много преференций, чисто бытовых благ и жизненных преимуществ: квартиру, достойный отдых, высокие гонорары, возможность публикаций, гарантированный карьерный рост… Конечно, Захаров никогда не был никаким диссидентом. И естественно, думал о вступлении в Союз. В этом у меня никогда не было сомнений. Именно поэтому ожидалось, что он вскоре выпустит вторую книгу стихотворений и станет, наконец, полноправным членом писательского Союза.

НЕ ДОЖДАЛИСЬ!

Захаров почему – то уклонялся, манкировал эту реальнейшую возможность, тянул, медлил… Не афишируя, не педалируя, не декларируя. Просто не выпускал очередной сборник и все тут. Поначалу казалось, что все нормально, ну, вот еще год, ну максимум, два и вопрос решится. Только годы сменялись годами, потом десятилетиями, а воз как говорится, был все там же.

Конечно, найдутся люди, объясняющие ситуацию эту …банальным отсутствием у поэта достойного материала: «исписался, мол, человек! вытек весь, пересох, поэтический ручеек! Вот и не выпустился… Жаль, конечно, но что уж тут такого, с каждым случиться могло!…»

И я так же, примерно, обьяснял. Себе. Долго – треть века захаровского молчания.

Покуда не узнал, не установил доподлинно, что все это не совсем так. А точнее – совсем не так! Что стихи у Захарова – были. И были – уже тогда! И что никакой «ручеек поэтического вдохновения» у него не иссякал. Никогда!

А уверен я в этом, по меньшей мере, по двум причинам.

Во – первых, по причине того, что на моем письменном столе сейчас, в данный момент лежит «Песенный свет». Увидевший, таки, свет, но в 2015… Спустя треть века после «Понимания». И то, что я вижу, позволяет мне сделать вывод о том, что «Песенный свет» не только не менее достоин, чем «Понимание», но и в чем – то превосходит его. Что есть в стихах «Песенного света» и эволюция, и динамизм, и лиризм, словом, есть всё необходимое для настоящей, зрелой поэтической книги!

Во – вторых, мы с вами прекрасно понимаем, что если бы уж Захаров этого действительно ПОЖЕЛАЛ, он бы нашел, будьте уверены, способ издаться повторно. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, как можно было это сделать, осуществить сей замысел. Например, искусно перекомпоновав, переформатировав, модернизировав «Понимание», «разбавив» его для проформы несколькими новоопубликованными стихотворными подборками…

НЕ СТАЛ!

А самый вероятный, на мой взгляд, ответ на вопрос «почему не стал издавать второй сборник Захаров в то время?» таков: СОМНЕНИЯ.

Да, сомнения воздействуют, давят на сознание ответственного, ГИПЕРОТВЕТСТВЕННОГО, честного, добросовестного человека (а Захаров был именно таким!) порою с силой многотонного пресса! Гнобят его, не отпускают ни на минуту. Да, были, были сомнения у Захарова! Сомнения настолько сильные, что не решился поэт повторно выпускаться. Так думаю. Что же – бывает.

Высокая требовательность к себе – вот и весь диагноз!

Не желание резко «снизится», «упасть» в читательских глазах. Это, кстати, тоже свойство, отличительное качество хорошего, настоящего поэта!

Впрочем, это я сейчас, в 2017 году стал таким «умным и проницательным». Это я сейчас стал понимать, как Захарову нелегко было в те годы. А и то правда – легко сказать: взять вот так вот, отказаться от личных карьерных амбиций! Вопреки сиюминутной жажде славы, наступив на горло собственному тщеславию, победив в себе гордыню! Честно – благородно отказаться и наблюдать со стороны десятилетиями за тем, как тебя «обходят», «обгоняют» со всех сторон, более молодые, более энергичные коллеги!

Только сейчас для меня стал понемногу раскрываться истинный, глубинный смысл некоторых его стихотворений. Например, «Заповеди», той же: «Опять болтовня за спиной, и люди все судят и судят… Они, как нелепые судьи, запутались в жизни земной. Судили когда – то Христа, да только себя осудили… Душа, да пребудет чиста, не зря мудрецы говорили…».

А тогда я просто недоумевал: что же с Захаровым – то такое творится, люди добрые? Ведь добрый же поэт, ведь, год идет за годом, а второй книги как не было, так и нет! И не только я! Многие, многие в те времена недоумевали: «Ну, почему?» Торопили Вячеслава: «Когда?». Беспокоились: «Что случилось?» Сочувствовали: «Уж не заболел ли?»

А время шло, катилось, неслось…

«Сверкнула» молнией перестройка. Потом путч почти прервал дыхание Отчизны, отправив в небытие СССР, страну в которой все мы выросли и которую любили. Потом началась тяжелая полоса неудачных перемен и государственных экспериментов, называемая сейчас криминальными девяностыми, о которых не хочется не то что говорить, но даже и вспоминать!

Второго сборника не было.

Все, что происходило тогда со страной, в целом, касалось, конечно же, и Глазова. Свято место, как известно, пусто не бывает! Повторюсь, пока Захаров молчал, другие естественно, двигались вперед. По шажочку, по крупинке, но – вперед! Только! Ни шагу назад! Незаметно подросла целая плеяда, поросль новых глазовских литераторов и поэтов. Вскоре пошли собственные стихотворные книги и у них.

Особенно удачными, на мой взгляд, оказались яркие, интересные работы Леонида Смелкова, как – то незаметно, исподволь ставшем ведущим глазовским поэтом, поэтом – лидером. Занявшего (и по праву!) место, от которого так «легко» в свое время отказался наш герой. Леонид Федорович – это конечно, наш, наш поэт и человечище – глыба! Выпустивший столько доброго, достойного! Увидели также свет книги Надежды Лещевой, Виктора Мельма, Александра Мартьянова и других… И слава Богу, как говорится!

И только Захаров, мудрый вечный карась Захаров, так стремительно, так ярко начавший …молчал. Ну, точнее не совсем молчал, и не совсем, как рыба, конечно. Были, были и у него публикации в коллективных, в юбилейных сборниках, выходили литературоведческие работы, научно – методические пособия. В СП, правда, уже не СССР, а Республики Удмуртии Захарова приняли. И без второго издания. Требования к тому времени сильно снизились.

Но закончилось, впрочем, все хорошо, как и положено, заканчиваться доброй русской сказке. Летом 2015 вдруг позвонил Захаров: «Я подготовил рукопись стихотворного сборника, Андрей. Хочу попросить тебя написать предисловие»…

Что и делаю.

VII

«Песенный свет» состоит из 175 стихотворений. Он, как и некогда, «Понимание», производит впечатление настоящей, добротной поэтической работы. Честной и крепкой. Конечно, и в новую книгу Захарова вошли лучшие стихи из предыдущей. Что абсолютно нормально – ведь новое выросло, появилось не на пустом месте. В то же время, основное число стихотворений (по датировкам) появились на свет уже после 1983 года.

Считаю также, что эти «новые» стихи Захарова, унаследовав генетически присущие им корни «ленинградской» школы, сумели в чем – то важном, нужном еще и «прирасти», «добавить», и в мастерстве, и в образной выверенности и технической оснащенности (и в некоторых случаях – весьма существенно). Такова самая общая моя оценка «Песенного света».

«Песенный свет» (слишком уж «знакомое» название, – вот, единственное к чему можно было бы придраться, разбирая новую книгу В.В.Захарова) построена по классическому канону и весьма органично включает нескольких разделов.

Вот некоторые из них:

В рубрике «В пути мы обретаем лица» звучат большей частью лирические современные стихи автора, раздел книги «В движении рождаются стихи» составлен из стихов либо посвященных нашим поэтическим классикам и современникам (А. Блок, М. Цветаева, С. Есенин, Ф. Васильев, О. Поскребышев, Леонид Смелков, Микеланджело и др.).

Романсы, песни, элегии, этюды составили основу раздела «Не вмещается душа в календари». Старые, проверенные временем сочинения В.В.Захарова встретились в рубрике «Сердец летящих встреча».

Теме родного города и о нем посвящено много стихов раздела «Город – повесть». В разделе «Тяжелые свинцовые снега» представлены стихи о войне во всех ее ипостасях, о солдатской службе и доле. История Руси, России, соборность как генетическое свойство нашего народа, философское осмысление трудностей и свершений России на современном этапе ее развития представлено автором книги в разделе под названием «В соборе мирозданья». И наконец завершают труд весьма любопытные миниатюры, этакие поэтические «камешки на ладошке»…

Если же говорить о частностях, то прежде всего хочется отметить стихотворение «Мечтатели» (из раздела «В пути мы обретаем лица»), особенно строфу его начинающуюся со слов: «Мы месяцем черпаем черную воду». Очень живое и точное…

Все мы замечали, что вечером и ночью, звуки (шум несущихся по дороге автомашин, поездов) становятся громче, слышнее. Но как об этом сказать? Талант В. Захарова нашел очень точные слова, «выудил», «изъял» их у вечности вербального космоса: «По ночам дом сдвигается как бы ближе к вокзалу»!

Весьма примечательны стихотворения «Жить бы мне так» и особенно «Порыв».

Современная поэзия, так уж повелось, преимущественно двусложная, ямбо – хореическая. Немногим поэтам «присуща» трехсложная размерность, свойственно «трехразмерное» мироощущение. А дактиль, так тот, вообще, совсем уже нечастый гость в стихотворных сборниках. Большая редкость. Раритет. А вот у Захарова есть такие стихи!

 
Жить бы мне так,
Как живет черепаха…
Медленно жить
Без порывов и страха.
Нет, я б не смог,
Жить под панцирем – тесно,
Нет, я б не смог
Жить так скупо и пресно.
Если ж всмотреться
В жизнь черепахи…
Ведомы
Ей и тревоги, и страхи.
Панцирь от хищной беды
Не спасает,
Слышишь – под панцирем,
Кто – то рыдает!
 

Интонационно же, данное стихотворение для меня в чем – то, безусловно, соотносится, перекликается со знаменитым стихотворением Флора Васильева:

 
***
Думаем,
Жить еще годы и годы.
Медленно ходим,
Живем не спеша.
Дни потухают
Проносятся воды.
И понемногу стареет душа.
На горизонте
Судьба заалела.
Пламя заката
Колышут ветра.
Я не заметил,
Как жизнь пролетела,
Словно родился я только вчера…
 

В разделе: «В движении рождаются стихи» выделяется, на мой взгляд, мелодичное, «полетное» стихотворение «Есенинский стих»:

 
Есенинский стих
 
 
Иду ль тихой рощей,
Запутавшись в грезах,
И еду ли в поле
Отчаян и лих….
И в радужном свете,
В шептаньи березок
Мне чудится чистый
Есенинский стих.
 
 
А если тоскою,
Как ветром повеет,
И холодно станет
Хотя бы на миг…
Возьми светлый томик,
И душу согреет
Теплом несказанным
Есенинский стих.
 
 
А если, как птица,
В весеннем полете
Летишь над землею
То весел, то тих…
Прислушайся…
В сердце без стука заходит
Напевный, крылатый
Есенинский стих.
 

Достойно всяческих добрых слов и небольшое, но выстраданное :

 
***
Славлю живое свечение стиха,
Песенный путь, чтоб в судьбе не стихал,
Чтобы на трепетный искренний зов.
Стаей летели созвучия слов,
Славлю живое свеченье души,
Чудо рождается в звонкой тиши.
Пусть расцветают любовью сердца,
Песня души не имеет конца.
 

Трогательны и честны воспоминания о матери («Мамин сад»), о своих учителях («Есть люди особого чуткого склада»).

В разделе «Не вмещается душа в календарь» наряду с другими («У весны есть завидное свойство», «Этот камень не случайно», «В небе точкой трепещущей»), хочется выделить (при всех рифмических вопросах к этому тексту) «В Сухуми я спал к счастью плохо». Совершенно прекрасна, на мой взгляд, метафора звездного неба из «Предновогоднего» (Ночь подходит стужей колкой, / Смотришь робко ввысь. / На вселенской темной елке / Звездочки зажглись…)!

В разделе «Сердец летящих встреча» хочется выделить очень искренние стихи «Ты помнишь меня, ты помнишь!», «За Камой поляны, за Камой туманы», «Томится предчувствием сердце», «Хочется грустное выплакать». Но особенно заставило задуматься над вечными смыслами жизни и жизненными ценностями вот это, философски – обобщающее, беспощадное захаровское:

 
***
Страхуют дачи и машины,
Страхуют мебель и себя,
Но
не страхуются морщины,
Но
не страхуется судьба!
Да,
реставрируют иконы…
Но свет твоих лучистых глаз,
Влекущих
             и полувлюбленных
Не
реставрировать сейчас.
За каждый промах
время судит,
А время мы несем в себе.
Опасна трещина в сосуде,
Страшнее – трещинка в судьбе.
 

И в остальных разделах «Песенного света» читатель, думаю, найдет для себя немало интересного («Пусть Глазов не Глазго», «Глазовские свадьбы», «На вечной доске голубейших небес», «Заповедь», «Фрески Ярославля», «На площади Свободы» и др.).

А завершить этот важный разговор о В.В.Захарове и его последней книге хочется словами известного критика Владимира Гусева: «В литературе ничего невозможно доказать, можно лишь пытаться убедить…».

Наверное это так, но гораздо важнее сейчас чтобы книга эта, достойная упоминания в книге рекордов России (вторая книга поэта, написанная через тридцать один год (!) после первой) «нашла» себя, свое место под солнцем, чтобы у нее была счастливая судьба. Ибо у книг ведь также есть души и судьбы…

Москва, 2015—2017

Пальцем в небо или о бедном Зоиле замолвите слово…

Литературная критика – гадание на кофейной гуще

В отличие от благополучного и благочинного литературоведения, занимающегося неторопливыми раскопками устоявшейся, состоявшейся «палеолитературы», литературная критика – в высшем смысле этого слова, авантюристическая, хиромантическая область человеческих знаний, ставящая во главу угла, на полном юридическом основании …гадание. На кофейной гуще.

На самом деле – по каким таким признакам можно рассмотреть в начинающем литераторе, этаком молодом субъекте с перепачканными чернилами пальцами, написавшем два рассказика, некоего литературного предтечу, грядущего гения, автора будущих «нетленок»?

Где они, надежные критерии, позволяющие предвидеть такой ход событий? Нет таковых! Вот и выходит, что литературная критика – это, по сути, некое литературное «метеобюро», составляющее долгосрочнейшие многолетние «прогнозы» писательской значимости и авторитетности. Пытающееся предвосхитить, предугадать будущее конкретного человека.

Занятие это в высшей степени неблагодарное. Ведь за 10, 20, 30 лет с потенциальным кандидатом на литературную вечность вполне может случиться все, что угодно: он может, например, запить и бросить литературу, как бросают постылую жену, может – исписаться, может – заболеть неизлечимой болезнью, а может, действительно стать классиком литературы.

Поэтому какая может быть «точность» у этих литературно – критических «прогнозов»? Да никакой, естественно! В лучшем случае, менее миллиардой доли процента. По самым оптимистичным прикидкам.

«…Или я, или эмир, или этот ишак…»

Впрочем, на плодовитости литературных критиков такая низкая результативность никогда негативно не сказывалась. Скорее, наоборот. Почему? Наилучший ответ на этот вопрос дает на мой взгляд знаменитая «Притча о Ходже Насреддине. Благочестивый ишак.»

Помните, это когда веселый, остроумный Насреддин учил по заданию строгого эмира ишака богословию. А на вопрос чайханщика о том, что как же он (Ходжа) собирается добиться того, чтобы упрямое животное освоило священные тексты, отвечал примерно следующее:

– Таких ишаков немало и сейчас в Бухаре. Скажу еще, что получить пять тысяч таньга золотом и хорошего ишака в хозяйство – это человеку не каждый день удается. А голову мою не оплакивай, потому что за двадцать лет кто – нибудь из нас уж обязательно умрет – или я, или эмир, или этот ишак. А тогда поди разбирайся, кто из нас троих лучше знал богословие!

Да, друзья мои, вся надежда у литературных критиков лишь на том, что к тому времени, когда окончательно выяснится, что они (литературные критики) в очередной раз «лопухнулись», ткнули пальцем в небо – либо их самих уже не будет, или о их «прогнозах» никто уже не вспомнит, за давностью. Или – первое и второе в «одном флаконе», одновременно.

Вот и продолжают заниматься своим неблагодарным ремеслом наши Зоилы, покуда ученые степени и гонорары за их критические «прогнозы» еще не отменены. Пока есть твердая уверенность в том, что денежки за гадания на кофейной гуще будут выписаны, выданы хиромантам от литкритики на полном юридическом основании, сразу же. Сейчас. В настоящем.

В этом смысле слова, литературный критик – замечательная профессия! Самая безответственная из безответственных! А как же – ведь, доказать ничего невозможно, ибо еще нечего доказывать. Можно лишь пытаться внушить. Что – то. Воздействуя силами и средствами образной речи.

Впрочем, в семье не без урода. Есть и у этой профессии свои «минусы». Самый существенный – приходится много читать. Да, литературные критики вынуждены читать. Постоянно. Причем не классику, не Пушкиных с Лермонтовыми, там. Нет. Иногда бедным Зоилам приходится, превозмогая себя, буквально, «царапать» глаза о многостраничные тексты начинающих, молодых, «перспективных», «обещающих» и просто нужных литераторных творцов. Чтобы затем обьявлять их «гениями», записывать в «предтечи». Вот в этом смысле – можно бы их (критиков) и пожалеть.