Текст книги "Однажды на Диком Западе: На всех не хватит. Колдуны и капуста. …И вся федеральная конница. День револьвера (сборник)"

Эпилог

Иллика аэн Лёда, лаани-гаш (уходящая вдаль)

«В предутренний час, когда языки тумана, в последний раз коснувшись черных скал, потянулись прочь от берега, белопарусный корабль возник из серой мглы. Легли на влажный песок резные доски сходней. Но не спешила взбегать на них стоящая на берегу прекрасная эльфийка, и взор её, полный печали, направлен был прочь от пенных волн – к зеленым холмам, откуда ждала она стука подкованных копыт».

Так бы начал свою речь старый зануда Вальери, если бы вдруг воспылал желанием сделать из этой истории одну из своих заунывных баллад. Только… если у него когда-нибудь возникнет подобное желание, я в труху сотрусь, но добьюсь королевского указа, запрещающего ему даже ногтем касаться этой темы!

Ведь все происходило совсем не так!

Ниэль возник на горизонте вскоре после рассвета – и в первый миг даже я приняла его за очередное белое облачко, лениво ползущее вдоль горизонта. Затем облачко стало чуть больше, и под лепестками парусов стала видна черточка корпуса.

Мы сидели молча – я и Крис. Вокруг раздавались крики чаек, мерный грохот прибоя, шуршание пальмовых листьев и шорох пересыпаемого бризом песка – а мы молчали… потому что одни слова были уже сказаны, а другие – уже не нужны.

– Иллика…

– Не надо, – тихо попросила я. – Пожалуйста, не надо.

– Ты все еще обижаешься на меня? – спросил Крис, зачерпывая горсть песка. Он выставил кулак перед собой, чуть разжал – и струйка песка с шипением просыпалась вниз.

– Нет. Не обижаюсь, – и, уловив недоверчивый прищур серых глаз, добавила: – Сейчас – нет.

Я говорила правду – обида и боль уже ушли, оставив на память о себе лишь светлую печаль… Вот с ней мне придется жить еще долго… с ней и с воспоминаниями.

– Вы, люди, очень странные создания, – медленно произнесла я. – Мы изучаем вас уже десятки веков и все равно никак не можем привыкнуть к вашей чуждости, инности. И каждый раз, когда мы решаем, что уже почти постигли сущность вашего загадочного племени, вы преподносите нам очередной сюрприз.

– Это ты к чему?

– К тому, – улыбнулась я, – что мой учитель никак не мог понять, почему в летописях люди так часто говорят «нет», когда кто-нибудь из Перворожденных зовет их за собой, на Авалон. Ведь те из людей, с кем доводилось общаться ему, были готовы на все, чтобы ухватиться за один лишь призрачный шанс получить подобное приглашение. Недавно ему показалось, что ответ найден – он решил, что в прежние времена люди просто слишком боялись неведомого, что они слишком привыкли ожидать подвоха от неведомых им сил.

– Попросту говоря, они трусили, – Крис наклонился за очередной горстью песка. – Забавно.

– Он очень мудр, мой учитель, – вздохнула я. – Но я встретила тебя… и позвала. А ты не идешь, хотя и не боишься ничего на свете.

– Ну почему же, – возразил человек. – Не так уж мало на свете вещей, которых я боюсь… но все же твой учитель не прав. И он говорил не с теми людьми.

– Он говорил со множеством людей. Статистика…

– Обычно не стоит бумаги, на которой напечатана. Подумай сама – кого может позвать за собой эльф? Какого человека?

– Того, которого он полюбит, – тихо отозвалась я полминуты спустя.

– Да, – кивнул Крис. – А таких людей… как песчинок в моей руке…

Вскочив, он широко замахнулся – и крохотные белые зернышки весело пробарабанили по склону соседней дюны.

– Как думаешь, – тихо спросил он, – захоти кто иной вот так же взять горсть песка с этого берега – велик ли шанс, что ему попадется хотя одна из них?

– Нелюбимая тобой статистика, – улыбнулась я, – оценивает подобный шанс, как пренебрежимо малый.

– Видишь…

– Сядь назад, – попросила я.

– Нет, – качнул головой Крис, вглядываясь в приближающийся ниэль. – Они уже ложатся в дрейф… сейчас вышлют шлюпку. Красивый корабль, – неожиданно добавил он. – Хотел бы я когда-нибудь сплавать на нем.

Замерший бортом к берегу ниэль был и вправду прекрасен – с его четким волнистым силуэтом взлетающего лебедя, изогнутыми, словно под порывом ветра, веточками-мачтами и призрачным струящимся ореолом вокруг – следом рассеивающегося заклинания «попутного ветра». Наверняка мои сородичи уже отчетливо различали нас – но в тот момент, когда я, вскочив, что было сил прижалась к груди того, кто был мне сейчас дороже всего на свете…

В этот долгий миг в мире остались только он и я – и ничего больше!

– Крис… останься со мной.

– В том-то и проблема, зеленоглазка, – грустно прошептал человек. – Только оставшись здесь я могу уйти с тобой таким, какой я сейчас… таким, как ты любишь меня. Иного выхода нет. Даже ваша магия не может остановить время… лишь обмануть… но за любой обман рано или поздно все равно приходится платить.

– Но ведь мы могли б попытаться, – чуть отстранившись, я вгляделась в его лицо, ища не ответ – я и так знала, каким он будет! – а просто желая в последний раз запомнить, впитать в себя его черты.

– Только не я, – отозвался Крис. – Жизнь отучила меня верить в сказки со счастливым концом. А для того, чтобы чудо свершилось, творящий должен верить в него. Верить – а не пытаться!

– Крис…

– Иллика… Иль… любимая…

Его руки соскользнули с моих плеч, и я торопливо отступила на шаг. Не хочу, чтобы он почувствовал мою боль – довольно и того, что я знаю о его рвущемся сердце.

– Иди, – прозвенел, казалось, сам воздух между нами. – Хейя вальди, миа-леройя. Они уже вошли в полосу прибоя. Иди… и не оглядывайся.

– Хейя вальди, май-лари.

– Та-айо. Прощай.

– Неправильное слово. Правильнее будет – ар-рика.

Не думаю, чтобы он понял – ар-рика хоть и переводится на большинство людских языков так же как и та-айо, словом «прощай», но на самом деле несет в себе совсем иной смысловой оттенок. Это вовсе не окончательное прощание, а прощание-с-прошлым – а то, что оно ставит частицу отрицания в руне «будущей встречи», означает лишь то, что встреча эта не предопределена – как и все грядущее.

Но верить и ждать она вовсе не запрещает.

Я стояла у борта и смотрела вдаль, а стоящий у самой кромки прибоя человек точно так же вглядывался в растворяющийся на горизонте корабль. Он стоял долго, очень долго, ибо ему мало было того, что корабль пропал для человеческих глаз – он опасался куда более острого взора. А он хотел быть уверенным.

И лишь несколько долгих часов спустя он наконец решился и, достав из кармана рубашки крохотную зеленую безделушку на тонкой серебряной цепочке, зажал её в кулаке и – точь-в-точь как давешнюю горсть песка! – широко замахнувшись, швырнул прямо в пасть набегающего прибоя. Затем развернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Наивный! Неужели он и впрямь решил, что весь мой дар был заключен в этих трех лепестках?

Нить, протянувшуюся меж нами, уже нельзя было рассечь, и когда он, вскарабкавшись на вершину дюны, все же обернулся к океану, нить эта донесла до меня слова, которые сорвались с его губ… слова, которыми заканчиваются многие людские баллады об Авалоне. Людские, но не те, что слагал старый зануда Вальери!

– …на те холмы, в туманную даль.

Крис Ханко, идущий по дороге

– А я тебе говорю, парень, что ты мне не нравишься!

Голос маячившего перед моим столиком здоровяка я слышал плохо – ему мешал издаваемый стаканами шум. Нет, не дребезжание – сами стаканчики, все двадцать три штуки – нет, двадцать четыре штуки – ровным рядком выстроились на столешнице, весело подмигивая мне кругляшами перевернутых донышек. Шумели они непосредственно у меня в голове, и шум этот упорно складывался в крики чаек, мерный грохот прибоя, шуршание пальмовых листьев и шорох пересыпаемого бризом песка.

– Крис…

Так, это еще хуже! Я попытался было поднять руку, чтобы привлечь внимание местного… ик… и поведать ему о печальной судьбе… ик… двадцати четырех стеклянных братцев, тоскующих по своему двадцать пятому близнецу, но вместо этого едва не приложился лбом о неровно обструганную доску.

– Ты что, парень, не слышишь, что я тебе говорю?! – взревел здоровяк и в подтверждение своих слов так хряпнул ладонью по столу, что все двадцать четыре стаканчика дружно подпрыгнули по меньшей мере на дюйм. – А?

Ладонь его была размером с хорошую лопату. Возможно, в один из моих лучших дней я мог бы попытаться набить рыло обладателю подобной ручищи, но сегодняшний денек таковым явно не был. А значит, лететь мне со ступенек салуна мордой в грязь и лужи… возможно, даже не один раз. Дождя, кстати, не было уже дней десять, так что насчет содержимого луж иллюзий строить не приходится – конская моча. Подходящий повод убедиться, сильно ли она различается вкусом со здешним пойлом.

– Крис…

Ну вот, опять! Начинается!

В узком поле моего затуманенного зрения неожиданно появился новый интересный объект – угловатая бутылка, украшенная до боли знакомой черной этикеткой. Я начал было привставать, затем разглядел, что бутыль – увы! – уже не содержит даже намека на вожделенную живительную влагу, и с разочарованным вздохом плюхнулся обратно на стул. А зря.

Бутыль описала правильный полукруг в воздухе над столом и завершила его как раз на лбу склонившегося здоровяка. Лоб оказался крепче – осколки так и брызнули в стороны. Следующие секунды две не происходило ровным счетом ничего, и я уж начал было опасаться, что разбитие бутылки было единственным последствием столкновения, но тут глаза здоровяка закатились, и он, медленно качнувшись назад, с грохотом растянулся на полу.

– Зову его, зову, – ворчливо произнесла Бренда Карлсен, небрежно отбрасывая горлышко бутылки. – А он и не думает отзываться!

Высказав этот упрек, охотница уселась на стул напротив меня и аккуратно опустила новенький стетсон с серебряным шитьем на полях рядом с моей собственной шляпой – мятой, выгоревшей и лоснящейся по краям. Интересно, во всем остальном мы выглядим так же? Наверное…

– Типа надо что-то отвечать, да? – уточнил я минуту спустя.

– Неплохо бы, – усмехнулась охотница.

– Мне не давали тебя услышать.

– Этот? – покосилась Бренда на бездыханную тушу у своих ног. – Да, парень орал так, что слышно было еще на стоянке дилижансов. Чем это ты его так разозлил, а, Ханко?

– Я?!

– Ну не я же!

Мне немедленно захотелось объяснить моей собеседнице, что более мирного существа, чем я, в последние две… две? Как, уже две? Ну да, две недели… не было на этой земле со времен изобретения первого револьвера. Правда, высказать это словами у меня не получилось – я в очередной раз икнул, но при этом постарался вложить в оный звук все предназначавшиеся для вышеизложенной фразы чувства.

– Все ясно! – Бренда деловито нахлобучила свой шикарный стетсон обратно и с видимым сомнением покосилась на мой головной убор, явно решая, стоит ли рисковать прикосновением к столь неопрятно содержащейся детали туалета. – Пошли.

– Куда?

– Увидишь!

– Нет!!

– Еще? – деловито осведомилась охотница, продолжая сжимать мою шею воистину железной хваткой.

– Нет!! Я же сказал…

Буль-буль-буль…

Проклятье. У этой женщины не руки, а стальная гаррота.

Вода в поилке для лошадей была теплая и мутная, с явственным привкусом ржавчины.

– Хватит, я сказал!

– Сколько будет пять умножить на двенадцать?

– Что? Какого… шестьдесят! – поспешно выкрикнул я и замер, глядя на собственное искаженное отражение в десятой доле дюйма от кончика моего носа.

– Очухался! – довольно констатировала Бренда, убирая руки, из-за чего я едва не свалился обратно в поилку. – Ну и отлично. Вот теперь, Крис Ханко, я могу спокойно сказать, что чертовски рада видеть тебя.

– К сожалению, не могу ответить вам, мисс, тем же комплиментом, – отозвался я, одновременно пытаясь понять, какого орка «тигр» находится на левом бедре, а не на своем привычном, правом. Наконец отсутствие пряжки навело меня на мысль, что оружейный пояс нацеплен задом наперед. – Хотя и не могу не признать, что вы появились весьма своевременно.

– Чтобы спасти твою шкуру от хорошей трепки? – улыбнулась охотница. – Брось, Крис. После того, что нам довелось вместе пережить в Запретных Землях… Какие еще могут быть счеты?

– А что такого особенного нам довелось вместе пережить? – настороженно переспросил я.

– Ну, – брови охотницы удивленно изогнулись, – вообще-то ты меня спас.

– Ах, это… ну, во-первых, я был не один, а со своим напарником, а во-вторых, я спасал вовсе не тебя. Вспомни – я ведь в тот момент и понятия не имел о твоем существовании!

– Ваше незнание не помешало вам объявиться чертовски вовремя, – отозвалась Бренда. – Тебе и твоему напарнику… кстати, где он сейчас?

– Малыш? Понятия не имею, – честно сознался я. – Может, по-прежнему служит личной тенью старины Скрипа… или вновь подался в Южные моря, к своей родне.

– Родне? Какая родня может быть у гнома там?

– По линии жены, – пояснил я.

Бренда недоверчиво уставилась на меня.

– Не скажу, что понимаю, – призналась она, – ну да неважно. Вообще-то я разыскивала вас обоих… но в первую очередь тебя, Крис.

– Польщен. Можно узнать, чем вызвано это внимание?

– Можно, – спокойно сказала Бренда. – Тем, что я лично убедилась в том, что ты и впрямь самый лучший проводник во всем Пограничье.

Так. Начинается!

– Знаешь, с чего лично для меня началась все эта заварушка вокруг Камня? – сказал я. – С того, что я сказал одной дамочке те самые слова, которые сейчас повторю тебе: «Я не работаю!»

– Ты не дослушал меня.

– И не желаю. Хватит с меня безумных идей! На ближайшие полгода предел моих мечтаний – это номер с жестяной ванной!

– Сдается мне, – насмешливо щурясь, произнесла охотница, – когда я увидела тебя пять минут назад, ты готовился принять несколько иную ванну.

– А вот это уже не ваше дело, мисс, – надменно отозвался я.

– Короче, Ханко, – раздраженно сказала Бренда. – У меня к тебе серьезное деловое предложение. Никаких безумных идей – то, о чем идет речь, мы с тобой уже однажды почти что держали в руках.

– Неужели? И что ж это такое могло бы быть? Хотя стой, – перебил я уже начавшую было открывать рот охотницу. – Я догадаюсь сам. Итак, нечто ценное… находящееся в Запретных Землях… мы вдвоем… сокровища вампирского города, не так ли?

– Тише, – раздраженно прошипела Бренда. – Так, так… только не обязательно орать об этом на пол-улицы.

– Бред!

– Вовсе нет, – горячо возразила охотница. – Не забывай, я-то пробыла в лапах тварей подольше всей остальной компании. Это сокровища ацтеков, те самые, что они спрятали, когда Кортес второй раз подошел к их столице. Золото, изумруды – там миллионы, Крис, и они только и ждут…

– А особенно нетерпеливо, – вновь перебил я охотницу, – нас поджидают тамошние обитатели, с которыми мы так мило расстались в прошлый раз – под аккомпанемент шрапнели.

– В этом-то и дело, – ничуть не смутившись, кивнула Бренда. – Их королева и большая часть высшей знати перебита, да и остальных изрядно проредили. Сейчас они слабы, как никогда – момент самый подходящий!

– В таком случае, – предположил я, – они могли бы решить, что момент также подходит для того, чтобы перепрятать свои побрякушки в еще более глухую дыру.

– И куда же? – усмехнулась охотница. – Что может быть дальше сердца Запретных Земель? Не понесут же они их обратно в Мексику?

Хм. Возможно, дамочка все же не так безумна, как это кажется с первого взгляда. Отчаянна…

– В общем, так, Ханко, – Бренда явно не намеревалась дожидаться окончания моих раздумий. – Лично я намерена вернуться туда в любом случае. И мне было бы куда спокойнее, если бы спину прикрывал надежный парень, вроде прежнего тебя. Но рефлексирующая по своему уплывшему вдаль зеленоглазому счастью амеба, которую ты, Крис Ханко, являешь собой сейчас, меня вовсе не вдохновляет.

– Заткнись, а?

– И не подумаю. Оглянись вокруг, Крис! Видишь на крыше напротив дохлого голубя? А рядом сидит котенок… жизнь продолжается! Что-то кончилось, а что-то, наоборот, вновь началось.

Котенок был красивый. Миниатюрное пушистое чудо трехцветного окраса, он сидел на самом краю крыши и, ничуть не обращая внимания на царящую внизу суету, деловито умывался.

Умывался он долго – не меньше пяти минут, и все это время я, не отрываясь, смотрел на него – и лишь затем перевел взгляд на стоящую передо мной женщину.

– Что скажешь, Крис?

– Ты – красивая.

Этого ответа Бренда, похоже, от меня не ждала.

– Спасибо, – с легкой, чуть растерянной улыбкой отозвалась она. – Это был комплимент?

– Это был намек, – сказал я. – На то, что может начаться. Пошли.

– Куда?

– В лавку. Понятия не имею, куда может завести нас общая дорога, но точно знаю, с чего хочу её начать!

– И?.. – приподняла бровь охотница.

– Куплю себе новую шляпу, – улыбнулся я. – Такую же шикарную, как у тебя.

Колдуны и капуста

 
Ход наугад, лот вперехват, без солнца в небесах.
Из тьмы во тьму, по одному, как Беринг – на парусах.
Путь будет прост лишь при свете звезд для опытных пловцов:
С норда на вест, где Западный Крест, и курс на Близнецов.
Свет этих вех ясен для всех, а браконьерам вдвойне.
В пору, когда секачи ведут стаю среди камней.
В небо торос, брызги до звезд, черных китов плеск,
Котик ревет – сумерки рвет, кроет ледовый треск.
Мчит ураган, и снежный буран воет русской пургой –
Георгий Святой с одной стороны и Павел Святой – с другой!
…
…а божий закон и людской закон – не северней сороковых!
 

Редьярд Киплинг. Баллада о трех котиколовах

Глава 1

Где-то на полпути между Фриско и Акапулько, Крис Ханко

Острый форштевень яхты «Принцесса Иллика» рассекал волны с тихим отчетливым шипением.

– Еще шампанского, Николай? – предложил я.

Бывший – до недавнего времени – резидент русской разведки отрицательно качнул головой.

– А вот я, пожалуй, не откажусь, – задумчиво глядя на бокал, сказал я и, повернувшись, крикнул: – Миссис Ханко? Не желаете ли присоединиться… вместе с еще одним «Клико».

– Сейчас, милый…

Полгода назад подобное обращение заставило бы меня подскочить не хуже сноллигостера[27]27
  Сноллигостер – мифический зверек, персонаж американского фольклора. Похож на маленького кенгуру, но при этом имеет похожий на сверло хвост.


[Закрыть].

Я попытался в очередной раз воскресить в своей памяти тот – не столь уж, к слову сказать, далекий! – миг, когда заспанный и донельзя удивленный старичок в потертой сутане объявил нас соединенными священными узами брака. И в очередной раз не сумел. В памяти остались лишь ветвистый рисунок молний за витражом, шум ливня и частое кап-кап-кап прохудившейся крыши, запах восковых свечей и горячая ладонь в моей руке. Проклятье, у нас ведь не нашлось даже колец – настолько спонтанно и быстро все получилось.

Не думаю, что старому священнику приходилось когда-либо вести церемонию для столь странной пары. Одни только кобуры на поясе невесты… я вспомнил выражение ужаса, вспыхнувшее на мгновение на его сморщенном личике, и подумал: в первый момент бедолага священник попросту не разглядел, что один из его ночных гостей – женщина.

Впрочем, даже происходи все по заранее намеченному плану и при ясном свете дня, не думаю, чтобы на свете нашлась сила, способная натянуть на будущую миссис Ханко белое платье.

Забавно, но я лишь сейчас осознал, насколько полную противоположность моей первой жене избрал для вторичного наступления на грабли.

Лиз… вот теперь-то я наконец могу произносить её имя, не чувствуя при этом острия вонзающегося в сердце ледяного лезвия. Вот она белые платья как раз обожала – хрупкая маленькая голубоглазая блондинка, сказочный мотылек, заботливо выпестованный в уютной тиши старинного луизианского особняка. Её любили все, а уж родители и вовсе не чаяли души. И даже в тот достопамятный день, когда она появилась на пороге… появилась, волоча за руку краснеющего юнца в ненавистной всем синей форме, и торжественно объявила им… Черт, я был почти уверен, что мой будущий тесть попытается пристрелить меня, не вставая из качалки. Чудовищный мезальянс, невероятный, немыслимый моветон… Я ведь даже не был «офицером и джентльменом»! Но ей и это сошло с рук, а сопротивление – увы, все мы крепки задним умом! – очередной выходке взбалмошного ребенка иначе как символическим назвать было сложно.

Что ж… я, со своей стороны, честно попытался. Часами просиживал в столовой, пытаясь сначала просто хотя бы запомнить названия бесчисленных ножей, вилок, бокалов и прочих предметов сервировки, а потом научиться пользоваться ими… естественно и непринужденно – дворецкий Джейкоб, этот бедняга негр, к концу наших уроков явственно серел. Танцевал по ночам со стулом в вытянутых руках под вековым дубом, пока она однажды не проснулась посреди ночи и, не обнаружив меня рядом, не выглянула в распахнутое окно… рассмеялась и лично занялась моим обучением – ей нравилось играться со своей новой игрушкой!

И, конечно же, я читал, читал, читал… с безмозглой прожорливостью аллигатора проглатывая книгу за книгой. Время для этого тоже приходилось урывать от сна… И на сей раз здорово удивился тесть, обнаружив меня под утро спящим в библиотеке с томиком Вольтера на коленях. Не помню уже, что я спросил у него тогда – но мы проспорили почти все утро и к завтраку спустились… ну, почти друзьями.

Именно Поль Дегран первым понял… и сказал мне… когда же это было? Ну да, весной, мы с Лиз только что вернулись из Европы. Она непременно желала показать мне Париж и, разумеется, добилась желаемого. Так вот, примерно через неделю после нашего возвращения отец Лиз во время одной из наших, уже мало-помалу входивших в привычку послеобеденных бесед внезапно запнулся и тоскливо взглянул на меня. А полминуты спустя тихо сказал, что я никогда не смогу стать хорошим мужем для Лиз, потому что мальчишка-юнионист вырос из образа подобранного на улице щенка. Тогда я не понял – или не захотел понять… и наш брак продлился еще год, три месяца и двадцать один день!

Ох, Лиз, Лиз… стоило мне лишь прикоснуться к этому, казалось бы, надежно запертому в дальнем закутке моей памяти сундуку, как воспоминания ринулись наружу, словно всполошившиеся кролики. Апрельский Париж… небольшая уютная гостиница на берегу Сены. «Город маленького кораблика» напоминал тогда одну большую стройку – префект Наполеона Третьего барон Осман мыслил масштабно, как заправский архимаг, парой росчерков пера превращая кварталы лачуг в ряды фешенебельных особняков, и мы просыпались по утрам от грохота ломовых телег по булыжной мостовой. Первые несколько дней мне, заокеанскому провинциалу, было чертовски сложно свыкнуться с мыслью, что все звучные названия из книг – Лувр, Пале-Рояль – находятся в считаных минутах неспешной ходьбы по набережной. Правда, на саму воду лучше было не смотреть, да и принюхиваться особо не стоило, а когда мы увидели, как её набирают парижские водовозы, то единогласно решили заняться дегустацией французских вин.

Это были упоительнейшие дни – дни, когда мы целовались на мостике Влюбленных, катались в кабриолете по Елисейским полям, слушали вечернюю мессу, стоя у Нотр-Дам, бродили по Латинскому кварталу… Я улыбнулся, вспомнив, как на третий день, точнее, вечер этих прогулок сцепился с пятеркой подвыпивших студентов. Они увязались за нами… Я не понимал их фраз, а покрасневшая Лиз отказалась перевести, но одни лишь ехидные ухмылки и наглые сальные взгляды, скользившие по белому платью, были, по моему мнению, вполне достаточным основанием.

Их было пятеро, и драться они, наверное, умели – в обычной уличной драке. Но по сравнению с Rebel Yell[28]28
  Rebel Yell – «клич мятежников»: «Он вызывал особое, непередаваемое при теперешних обстоятельствах скребущее ощущение, будто позвоночник проваливается вниз, – вспоминал после войны солдат-северянин. – Чтобы понять, надо это почувствовать, и, если вы утверждаете, что слышали клич и не испытали подобного ощущения, значит, вы лжете!»


[Закрыть] и штыковой за баррикаду на Балтимор-стрит[29]29
  Баррикада на Балтимор-стрит – видимо, Ханко имеет в виду ту из многочисленных в САСШ Балтимор-стрит, которая находится в небольшом пенсильванском городке под названием Геттисберг.


[Закрыть] – все равно что выпускать холеных «прикаминных» собак против матерого волка.

Потом, в маленьком ресторанчике на углу, Лиз долго протирала мои, как она сказала, «рыцарские раны» смоченным в коньяке платком. Закончив же, потребовала у смуглого, больше похожего на грека, чем на француза, гарсона мороженое и заявила, что до темноты мы в гостиницу не вернемся. Потому как мой вид: стремительно наливающийся синяк под левым глазом, ссадина на полщеки, измятая одежда и характерный аромат на десять ярдов вокруг – способен напугать нашу хозяйку до обморока.

Мы поднялись на холм и там, на фоне растворяющейся в вечерних сумерках белой громады Сакре-Ке один из местных обитателей за час и три франка запечатлел нас на акварели. А следующим утром мы отправились в Версаль…

– А вот и я! – торжественно объявила капитан «Принцессы Иллики», ставя на столик угловатую бутылку, украшенную до боли знакомой черной этикеткой, и, резко развернувшись, крикнула: – Мак, не спать за штурвалом!

– Вообще-то, – напомнил я, – речь шла о шампанском.

– Этим дурацким изобретением болвана-монаха ты, Крис Ханко, можешь сколько угодно накачиваться без меня, – весело отозвалась моя жена. – А раз уж позвал, то тебе придется смириться с моим выбором. N′est-ce pas, comte?[30]30
  Не так ли, граф? (фр.)


[Закрыть]

– Вы великолепно выглядите в этой форме, – дипломатично отозвался Рысьев. – Нашивки коммодора флота её величества, если не ошибаюсь? Шляпа, правда, немного выбивается…

– Вы уже семнадцатый, кто это говорит.

– Девятнадцатый, – поправил я. – Ты забыла приказчика в магазине… и меня.

За это напоминание я был немедленно вознагражден взглядом, наполненным далеко не признательностью, и в очередной раз тихо порадовался тому, что мне после первой примерки удалось уговорить Бренду расстаться хотя бы с кобурами.

После того как оба отрекомендованных нам «лучших военно-морских портных Фриско» практически в одних и тех же выражениях отказались порочить «высокое искусство своего ремесла» – это выражение меня восхитило особо! – шитьем капитанского мундира для дамы, мне пришлось… скажем так, провозись я столько же над лотком в какой-нибудь пограничной речушке, добыча составила б не меньше полфунта. Умей я сам выступить в роли бравого капитана… но что поделать – в моем родном Кентукки с водными просторами неважно, условие же, выставленное мне свежеиспеченной миссис Ханко, было категоричным: настоящий капитанский мундир против штурманских курсов.

– В остальном же, – продолжил русский, – форма идет вам как нельзя лучше. И, не премину заметить, отлично сочетается с кораблем.

– Еще бы, – буркнул я. – Эта посудина на самом деле – крейсер в яхтиной шкуре.

Идея о свадебном морском круизе принадлежала Бренде. По её собственному выражению: «захотелось с шиком продефилировать мимо кое-каких окон!» Мысль об обычном экипаже была отвергнута, как обладающая недостаточно убойной силой, а вот собственный корабль… наверное, на меня в тот момент нашло очередное умопомрачение в виде призрака удаляющихся прочь белых парусов. Впрочем, все могло быть не настолько уж и плохо, только вот решение заказать корабль у гномов… да, конечно, это была единственная контора, в ценнике которой значились хоть сколь-нибудь приемлемые для нас цифры. Но что, спрашивается, могут понимать в судостроении эти пещерные карлики?

А я ведь битых три часа объяснял этому сморчку в мятой шляпе, как выглядел тот, исчезнувший за горизонтом ниэль. Приволок с собой дюймовую пачку рисунков, две гравюры… Чертов гном внимательно слушал, вежливо кивал, поддакивал в нужных местах, а в конце беседы долго и старательно заверял меня, что их почтенная фирма «Крамп и Гнуф» непременно выполнит все пожелания уважаемого клиента. Как же, как же…

Малыш Уин – интересно, что сейчас поделывает чертов полукровка? – помнится, поименовал схожий случай «нежеланием перестраивать технологическую линию». Папаша выражался проще: «Лень лишний раз почесаться!»

Этим коротышкам чихать было на мои рисунки – у них имелся «чертеж сторожевого корабля проекта 317-бис» и заказ от канадской береговой охраны на двадцать три посудин, так почему бы не приплюсовать к ним еще одну? Оптом ведь выходит дешевле, а предоплата все равно уже взята. В приложенных же к контракту спецификациях указана «парусно-двигательная яхта, такой-то длины, сякой-то осадки» – получите и распишитесь! «Что? Как это «не то»? Паруса есть?» – «Да, если эти ублюдочные «бабочкины крылья» назвать парусами?!» – «Вы ничего не понимаете, это последнее слово технического прогресса, рангоут с развитой механизацией…» – «В гробу я видел вашу механизацию… Я какой изгиб форштевня заказывал? Это, по-вашему, лебедь?!» – «Это, по-нашему, наконечник эльфийского меча, если вы, мистер, такой уж приверженец эльфийских мотивов, а вообще-то данная конфигурация – оптимальная по критерию скорость – мореходность – получена в результате полутора сотен натурных экспериментов в опытовом бассейне». – «Да я вас…» – «Не советую, э-э, человек, не советую, на нашу фирму работают лучшие юристы Западного побережья, тоже, кстати, люди… Искренне не советую связываться. Съедят!»

Впрочем, Бренде яхта понравилась. Паруса, изгибы – это все ерунда, заявила она, глядя на стоящее у пирса угловатое убожество. Главное – у кого больше пушка!

Пушка на гномьем творении, конечно, была. И даже не одна. Длинноствольная скорострелка в носовой полубашне и легкая мортира на корме. Попадись нам под горячую руку какой-нибудь «Дункан»[31]31
  Ханко имеет в виду яхту из романа «Дети капитана Гранта».


[Закрыть] – пяти минут хватило бы на превращение его в пузыри и щепки.

Еще на яхте имелся таинственный «турбозубчатый агрегат», теоретически – я начинал ненавидеть это слово, особенно в устах гнома! – умеющий сообщать этой морской разновидности утюга гигантского фантастическую скорость в двадцать пять узлов. Это если коротышки просто-напросто не подкупили комиссию во время прохождения мерной мили. Потреблял сей агрегат, судя по итоговой цифре в представленной неулыбчивым механиком – разумеется, гномом, нанятым по рекомендации все тех же Крампа и Гнуфа, – мистером Спарксом, смете, исключительно серебро.

Что мы будем делать с яхтой по окончании свадебного путешествия, я пока не знал. Но вариант с поднятием «Веселого Роджера» готов был рассмотреть всерьез.

Где-то в Меланезии, Малыш Уин

Вельбот стоял в мангровом болоте, ярдах в трех от берега, и доносившиеся из зарослей звуки побуждали Уина то и дело поглядывать на аккуратно уложенный вдоль борта пулемет. Наконец из зарослей раздался особо громкий треск, сопровождающийся чуть более приглушенными ругательствами на Старшей речи.

Малыш усмехнулся и взялся за весло.

Роскошный, красный с многочисленным золотым шитьем – эполетами, обшлагами рукавов и так далее – мундир вексиль-шкипера Пита Викки, равно как и украшавшая голову вышеупомянутого офицера треуголка с пером какаду, неплохо подходили для горделивого стояния на мостике или столь же надменного присутствия на каком-нибудь человеческом «великосветском рауте». Против перемещения, тем более скрытного, по мангровой чащобе мундир решительно протестовал.

Впрочем, одежда спутника, точнее спутницы, вексиль-шкипера подходила, на первый взгляд, для этого занятия еще меньше – хотя бы потому, что причислить к разряду этой самой одежды, не особо кривя душой, можно было лишь высокие кожаные сапоги. Неширокий же пояс и дюймовые кольца-серьги ничуть не мешали всем желающим убедиться, что мисс Роника Тамм является подлинным украшением человеческой расы… если не акцентировать внимание на том, как уверенно она обращается с укороченной пятистволкой.