Текст книги "Сфера"

4. Погоня
(Rezitativ: 0’36)

Вверх! Через забор, через сад, через старую скрипящую калитку. За нею – подъезд, тоже старый, двери нет, остались лишь ржавые петли…

Туда!

Не догоните! Меня нельзя догнать, особенно днем, когда светит солнце, особенно на улице…

…Но ведь я в подъезде, тут темно, темнеет с каждым мгновением. Значит, снова вверх, там квартира, мне откроют, выберусь из окна прямо на крышу сарая. И – по улице, к следующему двору, там тоже подъезд, но проходной, а дальше еще двор – и снова улица, но широкая, людная, по ней ходят трамваи.

Не догоните! Не догоните!

Звонить? Нет, дверь открыта – ждут, здесь меня всегда ждут.

«Там», в неспящем мире, я бы наверняка спятил от такой жизни. «Там» я человек размеренный, не любящий стрессы. Странно, ведь что может быть лучше погони, когда уходишь, убегаешь, исчезаешь из-под носа, чувствуя на затылке чужое дыхание! И не так важно, кто там, сзади…

Не война? Нет, не война, когда война, почти всегда вечер, во всяком случае, в городе.

Двухэтажки кончились, вокруг огромные серые дома, пыльный асфальт, равнодушные прохожие. Это плохо – спрятаться негде, значит, надо бежать дальше, к главной площади, к Зданию. В Здании меня поймать невозможно, в нем сотни коридоров, тысячи комнат.

Но там слишком быстро темнеет, слишком быстро. Может, меня туда и заманивают?

Влево! Мимо проклятой школы, где тоже проходной двор, затем прямо, на улицу с трамваями – не ту, что осталась за спиной, другую, пыльную. Там есть где спрятаться, хотя бы в шестиэтажном доме, где рухнул лестничный пролет. Они туда не сунутся, там чужие никогда не бывают.

Но в подъезде тоже темно? И в квартирах темно, там всегда вечер, всегда сумерки.

Школа! Чтоб тебя, ненавижу! К счастью, сегодня в ней делать нечего, даже оглядываться не стану…

«Там» я ненавижу бег, быстро задыхаюсь, ведь я курильщик. «Здесь» тоже курю, в кармане привычная пачка «Атамана», но… Но что может быть лучше погони? Тихими дворами, гулкими коридорами, долгими километрами трассы. Бегом, на автомобиле, на велосипеде, на мотоцикле… «Там» я так и не научился ездить на мотоцикле, а это очень просто!..

Жалко, ни разу не пришлось убегать по небу. Самолеты «здесь» летают очень редко, а самому подняться в воздух удается не всегда. Теперь я, наверное, не смогу взлететь. А если и смогу – зачем? Погоня кончится, а в небе сегодня делать нечего, налетался в прошлый раз.

Ага, отстали! Они не знают город, как знаю я, особенно если день, ночью у них все козыри. Но до ночи далеко, успею.

Интересно, тот, который не спит (я! я! я!), смог бы привыкнуть к этому миру? Разница невелика, тот же день, та же ночь, только время рваное. Время и пространство. Все может начаться где угодно и когда угодно, значит, надо быть всегда готовым. Конечно, здешний день – не такой, как «там», и ночь… «Там» ночь – всего лишь темное время суток, «там» опасна не она, а то, что в ней скрывается. «Здесь» же…

Да, лестница рухнула. Очень давно рухнула, я ее почти не помню целой. Но подниматься нетрудно, пара камней все еще торчит из стены. Если аккуратно, если не спеша… Погоня отстала, кроме того, в подъезд им не войти.

Давно тут не был! Прошлый раз попал сюда зимой, мы пришли целой компанией. Новый год? Нет, «здесь» ни разу не встречал Новый год. Просто зашли в гости, нас было, кажется, трое, я – и…

Этих ребят звали… Не могу вспомнить имен, обидно! Нет, не так. Имена помню, но не могу их услышать, даже если произношу вслух.

[……………………………………………]

– …А я искал твой дом «там»! Когда не спал. Ведь наш город очень похож. И улица похожа, по ней тоже ходят трамваи, и дома рядом – точь-в-точь, а вот твоего, Л, нет. Мне даже кажется иногда, что «там» ты есть, только живешь не на этой улице, а неподалеку…

Нет, нет, Л, я тебя не забыл! Я приходил бы к тебе каждый день, но такое, ты знаешь, от меня не всегда зависит. Тому, который не спит, легче… Хотя нет, не легче. «Там» нет тебя, а если ты и есть, нам никогда не встретиться. Смеяться будешь, но «там» мы с тобой, Л, давно бы состарились. Мы с тобой, считай, полжизни знакомы…

Они еще у подъезда? Выгляни в окно.

Ничего, уйдем! Вдвоем даже веселее, вдвоем можно уйти далеко. Хочешь в горы? Там мы с тобою были, только очень давно. Помнишь, лесная вырубка, за нею – метеостанция, дальше – река? Реку переходить не станем, не стоит. Река во сне!.. Тот, другой я, кажется, верит в эту символику. Но дело не в символах, просто за рекой почти всегда темно.

Да, лет двадцать. Пожалуй, и больше – если по «тому» счету. Когда мы познакомились, тебе, как и сейчас, было… Было и есть. А мне… «Здесь» у меня нет возраста, я даже не знаю, как выгляжу. Странно, правда? У такой красивой, как ты… Красивой, красивой, Л, не скромничай! У такой красивой – и нет зеркала. «Здесь» вообще нет зеркал. Все о зеркалах знают, но ни у кого их нет. И хорошо, что так, в зеркало, смотреться нельзя. А вода «здесь» не отражает – лица не отражает, специально проверял. И стекла не отражают. Когда спишь, нельзя глядеть в зеркало, первое правило…

Нет, «там» бы тебе не понравилось. Мне самому «там» не очень нравится. «Здесь» время более доброе, люди не уходят навсегда, не старятся, не болеют.

Они еще у подъезда? Надо было лишний круг проделать, свернуть к моему дому… Только мне туда сегодня не хочется, Л! У дома темно. И кладбище слишком близко. Оно, проклятое, с темнотой расползается… Да ну его, еще вспоминать такое!

«Здесь» по-другому чувствуешь, совсем по-другому. Когда не спишь, все очень грубо, неестественно, такое и вспоминать не захочется. Поэтому я тебя помню, Л, помню и когда не сплю, хотя не могу даже представить, как ты выглядишь. Все очень хорошо, Л. Жаль, имени твоего не слышу. И своего тоже… Ты для меня – всегда Л. В общем, пусть тот, который не спит, завидует. Да, конечно, не он – я. Мы с ним (со мною!) почти что доктор Джекиль и мистер Хайд. Мы – целое, единое целое…

Конечно, спешить некуда. Пусть те, у подъезда, поскучают! Пока светло, не сунутся. Знаешь, а у нас с тобой куча времени. Вагон! Хеопсова пирамида!..

[……………………………………………]

– …Держишься? Держись крепче, сейчас мы им покажем! Шлем надела?!

Ходу! Газ до упора! Ходу-у-у-у! Не ожидали? Думали, если «там» я так и не научился ездить на мотоцикле…

Какие узкие улочки! Почему я раньше не замечал? Ничего, проскользну, главное – не снижать скорости. «Там» бы я уже сто раз разбился – вдребезги, в кровавые клочья. Поэтому я-неспящий не люблю мотоцикл, «там» я вообще очень осторожен.

«Здесь» – нечего бояться!

Ходу, ходу! Вот вам! Догнать думали, поймать думали? Не поймаете, сейчас день, ночь еще на севере, возле огромных девятиэтажек, на том поле, откуда начинается дорога…

Вспомнил! Вспомнил, Л! Там, на юге, – день, вечный день, главное – туда добраться!.. Держишься? Ты у меня молодец! Теперь повернем, и они отстанут, они обязательно отстанут… Держи-и-и-ись!!!

Конечно, и «там» можно сесть на мотоцикл, невелика наука – научиться, но дело не только в скорости, в пьянящей, сводящей с ума скорости, в улицах и кварталах, мелькающих перед глазами. Важно не только куда и с кем мчишься, от кого – еще важнее. От кого – и от чего. «Там» незачем убегать от ночи.

Ходу!

[……………………………………………]

– Мы уйдем, мы все равно уйдем, Л! Сзади ночь, я знаю, она догоняет, она совсем близко. Но не беда! Ручку газа – до упора, дорога свободна, город позади. Давно тут не был, все почти забылось. Дальше, кажется, станция, маленькая железнодорожная станция, мы ее обогнем, там нас наверняка ждут.

Держишься? Не устала? Ходу!

Мотоцикл придется оставить. Жаль…

[……………………………………………]

– Это еще не ночь. Вечер, ранний вечер, тут не бывает ночи. Не должно быть, это юг. Не бойся, Л! Мы успеем, надо подняться на горку к метеостанции, там должен кто-нибудь быть.

[……………………………………………]

– Закрыто… Опередили! Видишь, там, слева, могилы?

Вход в Туннели! Мы должны успеть. Должны!

[……………………………………………]

5. Дом «Salve»
(Chor: 0’19)

В этот дом я никак не хотел попадать.

В нем самом нет ничего плохого, напротив, часто здесь бывал, я его очень хорошо помню.

…Если заходить с улицы, то прямо – дверь в сад, комнаты – направо. Нет, не совсем так, направо – большая зала, высокие окна выходят на тихую улицу…

Почему тихую? По ней же ходит трамвай!.. Нет, не ходит, трамвай ходил раньше, когда было светло. Теперь – пусто, и улица пуста, и сад.

Итак, зала, из нее выход в комнаты. Самая дальняя имеет балкон… Нет, какой балкон, дом одноэтажный! Там выход на крыльцо, на старое потрескавшееся крыльцо, на нем хорошо пить чай – и смотреть на сад.

…Сада нет. Двор пуст, ни деревца, только у дальнего забора – уродливый сарай.

А еще над входом есть надпись, кажется, арабская, витая вязь в три строчки… Отчего – арабская? Арабская была возле источника, того самого источника, возле которого столько лет…

Где? Когда? Отчего не помню? Или это было «там»? Иногда путаешь «там» и «здесь». Арабская надпись, три строчки. Потом камень украли, грубо выломали, осталась дыра с неровными, серыми краями.

[……………………………………………]

Надпись на латыни! Большие ровные буквы: «SALVE». Когда не сплю, то, конечно, знаю, что они означают, но сейчас… Даже любопытно, отчего мы (мы? оба мы – я!) помним так по-разному? «Salve»…

«Здравствуй»! Всего-навсего «здравствуй»! Все-таки вспомнил. «Здравствуй», «привет» – а также «прощай». Латинское наречие от «salvus»…

А на каком языке мы все «здесь» разговариваем? Я всех понимаю, меня тоже…

В Дом «Salve» заехали зря. «Мы» – кто? Ехали на велосипедах, как раз с севера, по дороге, которая ведет…

Не важно! Это все не важно. Вместо того чтобы свернуть направо, к дому, мы (я?) поехали налево, по этой тихой улице. Как же я мог забыть? На севере почти всегда вечер, оттуда очень опасно возвращаться, надо ехать дальше, к морю, как можно дальше. За перевалом безопасно, там ночь не нагонит.

Я оказался здесь. За окном – вечер. Кладбище рядом.

Днем могилы почти не видны. Только если нет солнца, если осень, они иногда появляются. Но тогда можно не бояться, можно спокойно бродить по аллеям, читать надписи на надгробиях, листать рукописи…

Отчего так? Почему на могилах лежат рукописи? Не книги – листы бумаги, исписанные обычными чернилами? Ведь «здесь» тоже бывают дожди! Кажется, на некоторых надгробиях есть козырьки, но все же… Впрочем, я давно такого не видел, даже днем стараюсь держаться подальше.

Может, тут и остаться, в Доме «Salve»? Ночью тут не страшно, страх сюда не войдет, останется снаружи, на тихой улице, даже если надгробия окажутся у самых окон.

Нельзя! Так можно было поступить раньше, когда было светло. Теперь – нельзя. Кажется, именно здесь я умер в первый раз…

Идти некуда. Днем улица тянется дальше, там даже можно сесть на автобус. Ночью – глухо. Тупик. Сейчас – Время Кладбищ.

Когда светло, можно не бояться, и я иногда обхожу их все – и то, что под окнами, и дальнее, и военный мемориал, где у служителей черные повязки с «мертвой головой». Обходил – прежде. А вот сейчас – нельзя, нельзя, даже днем!..

Выходит, я был прав? «Здесь» тоже есть Время? Не дискретное, рваное – а самое настоящее? С каждым годом все меньше света, все чаще – ночь. А что впереди?

Могилы у самых окон.

«Там», в неспящем мире, я часто удивляюсь, особенно после очередного кошмара. Чего я боюсь «здесь»? Это же не голливудская чернуха, среди могил не бродят вурдалаки, не подстерегают мертвецы.

Бродят! И подстерегают. Только «здесь» они – не мертвецы, разница между ними и живыми совсем другая. Но не в этом дело. Да, просто старое кладбище, возникающее под вечер и исчезающее с рассветом. Идти совсем недалеко, главное – добраться до церкви. Это совсем рядом, даже теперь она хорошо видна. Возле церкви всегда есть люди, живые, не живые – не важно. Не тронут. От церковных врат – всего две сотни шагов до ближайшей улицы. А до дома – еще три сотни с половиной.

Показалось! К счастью, сегодня тихо. «Здесь» по ночам обычно тихо, но не дай бог услышать!..

Все так, но дело не в дистанции. В конце концов, кладбище можно перелететь. Взлетать ночью трудно, но все же я летал раз в полной темноте, почти касаясь черных холодных крон. Тогда удалось уйти. Дело совсем в другом – в страхе. Это «там», у неспящих, страх внутри – в сердце, в мозгу. «Здесь» мне бояться нечего, страх приходит со стороны – как ночь. Как Смерть.

Пора уходить! В доме слишком темно, я не один, там, за дверями, ждут. Сейчас послышится скрип…

Скорее!

Может, он такой и должен быть, Ад? «Там», среди неспящих, мне очень нравится фраза: «Ад в нас самих». Вроде бы правильно, это мне САМОМУ снится! Но «здесь» понимаешь – все сложнее. «Там» от меня мало что зависит, мир слишком огромен, слишком сложен. «Там» я даже не песчинка – атом. «Здесь» мир меньше, но от меня не зависит вообще ничего. Даже не знаю, что увижу завтра, утро ли будет, вечер…

Утро, солнце, полет – Рай. Ночь, страх, могилы – Ад.

[……………………………………………]

Главное – не оглядываться. Не потому, что можно оступиться, аллеи тут ровные, а если яма… Если яма, ничто не спасет. Просто оглядываться НЕЛЬЗЯ – как и смотреть в зеркало. Но зеркало – это всегда, оглядываться же…

Сколько я прошел? Церковь еще далеко, она даже дальше, чем была!

Нет! Не бояться! Только не бояться, они чувствуют, чуют, как собаки…

Чуть правее – аллея, на которой была яма-стадион. Та самая, покрытая льдом, откуда появлялся Он. Стадион – Он… Смешно! Ведь тогда было светло, так что зря боялся. Но я еще ничего не знал, меня тогда даже волны пугали.

Совсем темно, церковь исчезла. Ничего, я иду правильно, не собьюсь, да и полная темнота – не так плохо. Я не вижу – меня не увидят.

…Справа склеп. Разрушенный, с выломанными черными плитами. Днем туда можно даже спуститься.

От таких снов станешь глушить себя психотропами! Приснится – и ходишь больной полдня. Бабушка советует пить валерьянку, ей все кажется, что ее маленькому внуку пять лет. Так в пять лет я ничего не боялся, разве что ямы, где поджидал Он. Ну и волн, конечно. Валерьянка! Эх, бабушка!..

Вот и церковь. Ночью в ней всегда служба, из приоткрытых врат сочится свет… Нет, заходить не стану, сейчас там слишком много мертвых. Не тронут, но это их час, их ночь. Под огромным куполом слышится пение, но поют не те, кто пришел, они стоят молча, неподвижно, даже губами не шевелят. В пасхальную ночь в церковь приходят только живые, но до Пасхи еще очень далеко.

Аллея! Всего две сотни шагов…

[……………………………………………]

Я-неспящий знаю, что смертен. Я, который «здесь», знаю это еще лучше. «Там» я уверен, что после смерти мир останется – лишь меня в нем не будет. А вот я-здешний… С точки зрения «дневного» материализма «здесь» должно исчезнуть, сгинуть вместе со мной. Логично – но логично и другое. Этот мир, мир «здесь», как и тот, где не спят, существовал ВСЕГДА, лишь я появился недавно. Когда меня-неспящего не станет, я-здешний… Исчезну? Останусь «здесь» навсегда? А остальные – те, что «здесь» постоянно? Вдруг и они когда-то…

[……………………………………………]

Можно не оглядываться – ворота позади. Повезло, в эту ночь я ушел от страха. И никакой храбрости нет, страх – как ветер, как дыхание чумы, от него ничто не спасет. Но сегодня…

Горят фонари. Значит, на моей улице они тоже горят, так всегда бывает.

Спокойная ночь!

Можно не торопиться, можно пройтись по улице, свернуть налево, там спокойно и тихо. Можно даже пройти к площади, к самому Зданию…

Не хочу идти домой.

6. Хрустальный со
(Rezitativ: 0’39)

Зеленый глаз электронных часов честно высвечивает 2:43, фонарь за окном давно погас, тьма в коридоре загустела, налилась чернотой.

Ночь как ночь. Комната как комната. Я не сплю.

…А между тем глаза закрыты, и я никак не могу видеть ни зеленых огоньков слева, ни черного пятна впереди. Да и времени куда больше, чем кажется. Я ведь выключил свет в начале четвертого.

Все-таки сплю. Хрустальный сон. Давненько не бывало!..

Первый раз – в Бухаре, в забытой богом гостинице, в нелепом караван-сарае, куда я с трудом попал, чтобы перемучиться остаток ночи. Перед этим не спал двое суток, с ног валило, и когда наконец я рухнул на жуткое подобие лежака – началось.

Сон – как явь. Снится, что не спишь. Но не блуждаешь невесть где, а лежишь тут же, смотришь в потолок и никак не можешь понять, отчего не спится.

Потом интересовался. Оказывается, ничего необычного – то ли реакция на усталость, то ли…

Название сам придумал. Тогда же – во сне.

Сколько на часах? Ну конечно, 2:43! Надо бы заснуть. По-настоящему. Вставать не то чтобы рано, но все-таки…

«Сон – странное божество». Это сказал… Это сказал Александр Дюма в «Двадцать лет спустя». Нет, не так! «Сон – хрупкое божество». Как хрусталь, обволакивающий со всех сторон. Стоп! Хрусталь не может обволакивать, он твердый, это янтарь обволакивает.

А сейчас можно встать. Можно одеться, даже выйти из квартиры. Интересно, что «там»? Ведь это не мир «здесь» – обычная квартира. А за окнами – город, не который во сне, настоящий. Ничего особенного там нет – и быть не может. Могилы не подползают к подъезду, я не езжу на мотоцикле, возле площади нет никакого Диска.

И полететь не смогу. Жалко! Всю жизнь мечтал. Да и кто не мечтал, между прочим?

Встать? Нет, пока полежу. Редкий случай – сплю, но все-таки остаюсь «там», в неспящем мире. Интересная штука этот хрустальный сон! Обычным сном управлять нельзя – или почти нельзя. Этим, хрустальным, тоже, зато можно спокойно думать, без всяких гипноглюков. День на юге, ночь на севере… Смешно!

Сколько на часах? Да без разницы! Такой сон длится очень недолго, но время растянуто, размазано… Как и в обычном сне, он тоже короткий, всего несколько минут.

…Это не я-неспящий излишне самоуверен. Слишком много мнит о себе тот, другой. Конечно, это тоже я (я! я! я!), но не мистер Хайд, убегающий по ночам от доктора Джекиля, а просто усталая психика. Сон для того и нужен, чтобы снять с души лишнее, переварить, растворить без остатка. Обычная сублимация.

Субли-ма-ци-я! Субли-ма-ци-я! Четыре такта, подходит…

Кажется, у Журавлевой? Или у Парнова с Емцовым? Рассказ есть, как некий профессор Трах (ну и фамилия, чистый фрейдизм!) пытается превратить сны в цикл общеобразовательных лекций. Время, мол, пропадает зря, треть жизни, не меньше. Ох уж советская научная фантастика!

Где-то читал, что все главные открытия делаются именно на грани – между сном и явью. Некоторые себя специально доводят – до желтого дома. Штука опасная. Эту грань я и называю Сумеречной зоной. Никакая она, конечно, не зона, просто миг, короткий миг, когда засыпаешь. Иногда я его чувствую – и это очень интересно. Хотя бы потому, что слышишь песню – и каждый раз другую. Такого никто не объяснит, точно!

А может, потому и поют колыбельные?

Все-таки пора спать. Значит, нужно проснуться, это очень легко… Нет, не стоит, засну и так.

[……………………………………………]

Я уже стою? Да, как ни странно. Стою, и, кажется…

Точно! Комната моя, и квартира моя, и часы знакомые… Но все старое, как несколько лет назад, до ремонта. Книжная стенка – ее уже нет, стол, древние стулья, их я давно выбросил.

Интересно, компьютер на месте? Никогда еще не включал во сне компьютер. У меня-спящего компьютера нет.

То есть как нет? Есть! Вот она, моя старая «четверка», давно не виделись! А что вокруг? Комната совсем другая, в ней все не так, явно не так. Ну, ничего. Не беда!

Включаем? Включаем!

…Смешно! Я-спящий уверен, будто обитаю в невероятном мире. А это просто мой город. Главная улица похожа, и та, где трамваи, и все прочие. И дом «Salve» стоит на месте, и церковь, и школа, будь она неладна, и Здание. Название, как у Стругацких, а на самом деле – мой университет…

Ну-ка, ну-ка! И что мы видим? А директории знакомые, эту только вчера создал. Несовпаденьице, компьютер старый, с тех пор много воды утекло!

Может, проснуться? Проснуться, заснуть по-настоящему. Я и так сегодня наработался, потому и сон такой выпал – хрустальный. Так что работать не будем, «Quake» гонять… «Quake» во сне – в этом есть нечто! Нет, не стоит, а вот поглядим-ка…

Хрустальный сон – единственный, в котором нечего бояться. И некого. Он почти управляем. Правда, и чудес в нем не встретишь. Ты дома – только спишь.

[……………………………………………]

…На месте, все три файла. Директория «Inie», «Иные» то есть. Случайные письма, случайные файлы.

Эти я, кажется, сегодня видел. Видел, но не открывал, потому что… Потому что в такие штуки не верю. А если это правда, то…

Вот! Файл первый – mo3.jpg, второй и третий – mo8 и mo14 соответственно. И тоже – jpg. В общем, картинки. Но не просто. Чудо враждебной техники – картинки для релаксации. От Влада подарочек. У парня дома – да и не только дома – все кувырком, ему присоветовали.

Такое, конечно, давно применяется. Вон там, сзади, на полке, несколько дисков – все для той же релаксации. Берег моря, тропический лес, утро на лужайке…

…Скотобойня – для садистов, Курская Дуга – для генералов.

Итак, просто картинки. То есть не просто. Влад сказал, что выдумано сие чуть ли не в Австралии. Некий программист, от работы озверевший, сподобился. От работы и, вероятно, от ночных кошмаров. Патента пока нет, бродит вся эта радость по сети…

Ну, какой ты, mo3.jpg? Та-а-ак, обычная бабочка. То есть совсем даже необычная и не совсем бабочка. Скорее, пластмассовая игрушка, слегка оную напоминающая. На это изделие рекомендуется смотреть в течение одной минуты перед сном. Ну-ка, ну-ка!..

Стой! Откуда я знаю, что в файле, в том самом mo3.jpg, именно бабочка? Я его не открывал! Два дня назад мы виделись с Владом, он дал мне дискету, я кинул файлы в директорию…

Или все-таки открывал? Не может сниться то, чего не было! То есть может. И снилось. Так что на самом деле там может быть не бабочка, а, к примеру, крокодил. Надо будет завтра взглянуть, интересно все-таки.

Этот первый, mo3.jpg – успокаивающее. Против кошмаров. Нет, не так. Влад передал нечто вроде инструкции, там по-английски. В ней сказано… «Срывает неприятные ощущения». «Срывает»? Точно, даже по словарю проверил: «to pick off». Будем считать, что это не английский, а австралийский. Получается же нечто вроде анальгина, только принимать следует заранее. Так сказать, профилактика.

Или я все-таки на этот файл взглянул еще перед сном? Бабочка…

[……………………………………………]

Слева, под самым потолком! Совсем маленькая, еле заметная. Компьютер исчез, и комната исчезла. Темно! Темнота – это плохо, значит, сейчас ночь, а ночью… Откуда «здесь» бабочка? Причем светится, не очень ярко, конечно, но заметить можно. Свет не фосфорный – обычный, дневной, словно там, наверху, окошко.

Ночь! Надо выбираться отсюда. Как неудачно – попасть сразу в ночь!

Так это совсем не бабочка!