Текст книги "Незримый фронт. Сага о разведчиках"

В конце 1937 года Зарубины были отозваны в Москву в связи с целой серией предательств со стороны знавших их высокопоставленных сотрудников внешней разведки. Среди них были Игнатий Рейсс (Натан Маркович Порецкий) и Вальтер Кривицкий (Самуил Гершевич Гинзберг). В июле 1938 года стало известно о бегстве в США резидента НКВД в Испании Александра Орлова (Лейбы Лазаревича Фельдбина), тоже хорошо знавшего Зарубиных по работе во Франции.

Правда, Елизавета Юльевна все же еще раз побывала в предвоенной Германии в конце 1940 года с целью восстановления утраченных связей. В частности, она восстановила контакт с Аугустой, женой германского дипломата, которую еще в 1931 году завербовал предшественник Василия Зарубина в Германии Фёдор Парпаров. Влюбленная в Фёдора Аугуста передавала важную информацию, исходящую от ее мужа-дипломата, одного из помощников министра иностранных дел Германии Иоахима фон Риббентропа. При этом Аугуста не скрывала, что ей всё равно, какой стране передавать информацию: она работала ради своего возлюбленного. Но в 1938 году Фёдор был отозван в Москву из-за предательства Кривицкого. Елизавета Зарубина встретилась с Аугустой и передала ей письмо Фёдора, освобожденного в Москве из-под ареста и продолжившего службу под началом Павла Анатольевича Судоплатова. Сотрудничество с Аугустой продолжалось вплоть до начала войны. Елизавета Юльевна покинула Берлин 29 июня 1941 года вместе с другими сотрудниками советского посольства. А судьба Аугусты сложилась трагически – впоследствии она оказалась в психушке и попала под программу «расовой гигиены» германской нации Т4, то есть по вердикту комиссии СС была умерщвлена.

В США Василий Михайлович Зарубин получил должность секретаря советского посольства, а Елизавета Юльевна под фамилией Зубилина возглавила в резидентуре линию ПР (политическая разведка). Трудно себе представить, но у неё на связи находились 22 агента, с которыми надо было встречаться, соблюдая строгую конспирацию, получать от них информацию, анализировать её, обрабатывать и отправлять в Центр. «Обаятельная и общительная, – пишет о ней Павел Анатольевич Судоплатов, – она легко устанавливала дружеские связи в самых широких кругах. Элегантная красивая женщина, натура утонченная, она как магнит притягивала к себе людей. Лиза была одним из самых квалифицированных вербовщиков агентуры».

О том, что в США реализуется английская программа создания атомной бомбы, в Москве уже знали (подробная история атомного шпионажа будет рассмотрена в одной из следующих глав). Советский резидент в Сан-Франциско Григорий Маркович Хейфец наладил доверительный контакт с научным руководителем Манхэттенского проекта Робертом Оппенгеймером, а Елизавета Зарубина, которая могла легко выдать себя за американку, француженку, немку и даже за активистку сионистского движения, завязала тесную, если не сказать нежную, дружбу с женой Оппенгеймера Кэтрин, которая в прошлом была членом компартии США. По этому каналу началось осуществление мероприятия по ненавязчивому внушению Оппенгеймеру, что-де негоже США так поступать с союзником, ведущим кровопролитную войну с Гитлером, – в том числе и ради спасения еврейского народа от полного уничтожения. Мол, не грех и поделиться с Советами научно-техническими разработками. По просьбе Лизы Кэтрин стала убеждать «отцов» атомной бомбы Энрико Ферми и Лео Силарда пролоббировать участие в Манхэттенском проекте ряда завербованных нашей разведкой специалистов. Лиза же завербовала жену выдающегося физика Георгия Гамова, покинувшего СССР в 1933 году, тоже физика, работавшую, как и ее муж, на проект.

Еще одной удачей Елизаветы Зарубиной было привлечение к разведывательной деятельности Маргариты Ивановны Воронцовой, известной красавицы, жены проживавшего в то время в США русского скульптора Сергея Конёнкова. Она была знакома со многими известными людьми того времени: Фёдором Шаляпиным, Сергеем Есениным, Анатолием Мариенгофом, Сергеем Рахманиновым, Всеволодом Мейерхольдом и другими. Когда в 1933 году в США перебрался Альберт Эйнштейн с женой Эльзой и Нобелевский лауреат получил должность профессора физики в Принстоне, администрация университета в 1935 году заказала Конёнкову скульптуру знаменитого физика. На вилле Эйнштейна и произошла знаковая встреча 56-летнего учёного с 40-летней женой русского скульптора, которому было уже за шестьдесят. Взаимные визиты, прогулки, ужины… В 1936 году от болезни сердца умирает жена Эйнштейна Эльза, и одиночество автора теории относительности скрашивает Маргарита, которой он посвящает стихи и придумывает всевозможные поводы, лишь бы она почаще оставалась с ним. Домашние вещи и рисунки получают подпись «Аль-Мары» – нежное соединение имён Альберт и Маргарита (вот уж точно Мастер и Маргарита). И хотя автор теории относительности от прямого сотрудничества с советской разведкой отказался, но отношений с Маргаритой не прервал, называя её, по некоторым сведениям, «моя маленькая русская шпионка»…

Казалось, роману не будет конца. Но летом 1945 года чета Конёнковых вдруг стала готовиться к отъезду в СССР. Маргарита на две недели поселилась в доме Эйнштейна, присылая оттуда распоряжения мужу насчёт упаковки багажа. Чету Конёнковых ждал целый пароход «Смольный», зафрахтованный по прямому указанию Сталина. А в Москве – роскошная квартира на улице Горького (ныне Тверская, 17), выделенная по прямому указанию Берии. Сегодня в ней находится Мемориальный музей-мастерская Конёнкова, с директором которого – Светланой Леонидовной Блиновой, самым авторитетным исследователем наследия знаменитого скульптора – мне довелось обсуждать излагаемую здесь «конспирологическую» версию. По словам Светланы Леонидовны, Маргарита Ивановна Конёнкова была также знакома и с Робертом Оппенгеймером.

Собственно говоря, версия перестала быть «конспирологической» после того, как вышли в свет мемуары Павла Анатольевича Судоплатова, в которых он назвал Маргариту Конёнкову агентом «Лукас», у которой было задание сблизиться «с крупнейшими физиками Оппенгеймером и Эйнштейном», чтобы проникнуть к атомным секретам. Так что, похоже, пароход «Смольный» вёз в Москву не только скульптуры, но и горы чертежей.

Комиссар госбезопасности Василий Михайлович Зарубин был отозван в Москву в конце 1944 года из-за доноса сотрудника резидентуры В.Д. Миронова – одновременно в НКВД и ФБР. Миронов обвинял Зарубина в шпионаже в пользу Германии и Японии. Как выяснилось впоследствии, Миронов страдал шизофренией.

25 июня 1947 года генерал-майор Василий Михайлович Зарубин был переведен в распоряжение Управления кадров МГБ СССР, а 27 января 1948 года уволен в запас по состоянию здоровья, которое, нужно сказать, у него было отменным.

Елизавета Юльевна Зарубина, награжденная за участие в операции по добыванию американских атомных секретов орденом Красной Звезды, также была уволена из органов госбезопасности в сентябре 1946 года в звании подполковника «за невозможностью дальнейшего использования». Когда в день смерти Сталина новым главой МВД СССР, в которое влилось и МГБ СССР, был назначен Лаврентий Павлович Берия, по ходатайству генерал-лейтенанта Павла Анатольевича Судоплатова супруги Зарубины были восстановлены в органах и приняты на работу в возглавляемый им 9-й (разведывательно-диверсионный) отдел МВД СССР. Но после того, как в результате совершенного Хрущёвым 26 июня 1953 года государственного переворота Берия был застрелен, а Судоплатов, Эйтингон и другие руководители советских спецслужб брошены за решетку по сфабрикованному «делу Берии», в августе 1953 года Зарубины были окончательно уволены из органов.

Чета разведчиков, или, как ее еще называют, «семейная резидентура» проживала недалеко от Киевского вокзала, на Дорогомиловской улице, в том же доме, что и Эйтингоны. Впервые о Зарубиных вспомнили в декабре 1967 года, когда отмечалось 50-летие ВЧК. Елизавета Юльевна никогда ни на что не жаловалась, ни в чем не раскаивалась. Всё приняла как должное. Даже дожила до перестройки с гласностью, пережив мужа на 15 лет. Она трагически погибла в центре Москвы под колесами автобуса 14 мая 1987 года…

Сын Елизаветы Юльевны и Василия Михайловича – Пётр Васильевич Зарубин, родившийся в Париже, скоропостижно скончался 19 марта 2017 года, оставив автобиографическую книгу, изданную небольшим «семейным» тиражом.

А легендарный Яша Блюмкин – красный Джеймс Бонд – был расстрелян 3 ноября (по другим данным – 8 ноября) 1929 года. Надзиратель открыл дверь камеры, и его повели в подвал. Он понял, что наступает конец его короткой бурной жизни (ему было 29 лет). По одной версии, он воскликнул: «Да здравствует товарищ Троцкий!» По другой, запел: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!» Ушедший в 1930 году на Запад предатель Георгий Агабеков в книге «ЧК за работой» пишет со ссылкой на неназванного сослуживца-чекиста, что Блюмкин ушел из жизни спокойно, как мужчина. Отбросив повязку с глаз, он сам скомандовал комендантскому взводу: «По революции, пли!»

Однако, несмотря на то, что решение о расстреле Блюмкина существует, акта о его смерти найти не удалось… Поэтому вполне логично предположить, что версия с расстрелом была придумана именно для того, чтобы объяснить сослуживцам, куда же исчезла столь заметная фигура. Не исключено, что после своего «расстрела» Блюмкин нелегально работал в Германии (на это намекает Юлиан Семёнов, выбрав для своего героя фамилию Исаев – ведь именно псевдонимы: «Исаев», «Макс», «Владимиров» носил реальный Блюмкин), а после войны оказался где-нибудь в Испании или Аргентине.

Если это так, то можно считать, что Яша Блюмкин переиграл всех – кроме своей возлюбленной Лизы Зарубиной. Так что не зря поговорка парижского полицейского чиновника из романа Александра Дюма-отца «Могикане Парижа» 1854 года «Cherchez la femme, pardieu! cherchez la femme!» стала крылатой – и мы еще затронем эту тему в последующих главах.

Лестница в небо

 
Только что нам тревожиться, если
Наши зубы, как пена, белы?
И качаются наши песни
От Баку до Махачкалы.
 

Борис Корнилов

Герой Российской Федерации 90-й космонавт России Юрий Михайлович Батурин в детстве мечтал стать разведчиком. В доме, где он рос, жили преимущественно семьи сотрудников госбезопасности, и практически все мальчишки мечтали пойти по стопам родителей. Однако отец Юры рассудил иначе: «А откуда ты знаешь, что ты нужен разведке? – спросил он сына. – И почему ты думаешь, что разведка нужна тебе? Если ты действительно ей нужен, то тебя обязательно найдут. А пока выбери какую-нибудь специальность и постарайся ее освоить».

Михаил Матвеевич Батурин знал, о чем говорит. Он родился 6 ноября 1904 года в Таганроге, но уже в 1913 году семья переехала на заработки в Баку, который встретил удушливым запахом нефти, дымом и копотью нефтеперегонных заводов. Стояла невыносимая жара, горячий ветер гонял по улицам клубы пыли. Вскоре началась Первая мировая война, которая принесла переполненные госпитали, острую нехватку продовольствия и рост цен. Оставшиеся без кормильцев женщины подняли «Бабий бунт», стали громить магазины, воздух сотрясали возгласы «Хлеба!», «Долой войну!». Забастовали рабочие нефтепромыслов и нефтеперегонных заводов. А 2 марта 1917 года, в день отречения царя, над городом разнеслось многоголосие заводских и пароходных гудков. На улицы высыпали толпы людей с флагами, они обнимались и поздравляли друг друга. Вооруженные отряды громили полицейские участки, освобождали из тюрем политзаключенных. В ходе последовавшей Октябрьской революции Бакинский совет по инициативе Бакинского комитета большевиков первым в Закавказье вынес постановление о переходе власти в руки Совета. Против выступили местные буржуазные националисты в лица партии Мусават, которые 30 марта 1918 года подняли в Баку антисоветский мятеж. В ответ 25 апреля на заседании Бакинского совета был образован Бакинский совет Народных Комиссаров (СНК), вошедший в историю под названием Бакинской коммуны. Термин «коммуна» восходит к примеру Парижа 1871 года (Парижская коммуна) и означает диктатуру пролетариата в местном масштабе, но в союзе со всей Россией, которая в условиях экономической блокады остро нуждалась в бакинской нефти. Были изданы декреты о национализации нефтяной промышленности, 80 % которой до революции принадлежало иностранным компаниям, а также банков, Каспийского торгового флота, о реформе судебных учреждений, конфискации беко-ханских земель и передачи их крестьянам. Со своей стороны мусаватисты провозгласили 28 мая в Тифлисе Азербайджанскую Демократическую Республику, которая 4 июня заключила договор с Турцией. На основе этого договора турки при поддержке Германии направили в Баку Кавказскую исламскую армию под командованием генерала Нури-паши. Развернулась борьба за бакинскую нефть. 19 июля в Баку из Царицына по приказу Ленина прибыл хорошо вооружённый отряд Григория Петрова в составе эскадрона конницы, роты матросов, команды конных разведчиков и батареи шестиорудийного состава. Но когда турки приблизились к Баку, правые эсеры, меньшевики и армянские социалисты (дашнаки) 25 июля на чрезвычайном заседании Бакинского совета провели резолюцию «О приглашении в Баку англичан», находившихся в иранском порту Энзели. Это был чистой воды удар в спину – четверть фракции большевиков находилась в войсках – и 31 июля 1918 года Бакинская коммуна после 97 дней героической борьбы пала. 4 августа 1918 года Баку был оккупирован английскими войсками из состава экспедиционного корпуса генерал-майора Лионеля Денстервиля, которые, однако, вскоре бежали, и 15 сентября в город вошла исламская армия Нури-паши. Бакинские комиссары, в том числе Степан Шаумян, Прокофий Джапаридзе, а также Григорий Петров, попытались уйти морем в Астрахань, но были остановлены англичанами и их приспешниками и расстреляны в Закаспийских песках. Вместе с ними расстреляли и охранников Шаумяна и Джапаридзе – Ираклия Метаксу и Ивана Николайшвили, которых хорошо знал Миша Батурин.

Дело в том, что наш герой, которому тогда не было и 14 лет, успел стать порученцем самого Прокофия Апрасионовича Джапаридзе – комиссара внутренних дел и одновременно продовольствия Бакинской коммуны. Миша окончил начальное училище именно в тот день, 28 мая, когда в Тифлисе была провозглашена Азербайджанская Республика и турки при поддержке немцев начали поход за бакинской нефтью. И хотя отец хотел, чтобы Миша и его брат продолжили учиться, брат сказал:

– А где учиться? Идет война. Надо защищать город.

На следующий день Миша с братом вступили в Красную гвардию. Брату выдали винтовку, удостоверение и послали патрулировать город. А Мишу с запиской отправили в Совнарком, где он стал порученцем 38-летнего наркома Джапаридзе. На выдранном из школьной тетрадки листке Джапаридзе выписал Мише удостоверение:

– Сбегай-ка, земляк, в Совет, отнеси этот пакет, возьми расписку и через час будь здесь.

В секретариате Бакинского совета пакет у Миши принял молодой человек в студенческой тужурке.

– А расписка? – спросил Миша.

«Студент», как окрестил его про себя Мишка, вздохнул и написал на клочке бумаги: «Пакет принял сотрудник секретариата Баксовета Лаврентий Берия». Затем расписался, поставил дату и время…

Когда над комиссарами нависла смертельная угроза и они попытались уйти в Астрахань, Миша находился на пароходе «Туркмен» вместе с Джапаридзе. Здесь же был и Анастас Микоян. Однако вместо Астрахани их привезли в Красноводск. Впоследствии Михаил Батурин вспоминал: «Джапаридзе сказал мне: “Дело плохо. При первой же возможности уходи с парохода. И друзьям скажи”. Я послушался, и мы с товарищами ночью покинули пароход вплавь. Кто не ушел, погиб».

После восстановления советской власти в Закавказье, в сентябре 1920 года, останки бакинских комиссаров были перевезены в Баку и торжественно захоронены на площади 26 Бакинских комиссаров. В 1958 году здесь был установлен памятник, который был демонтирован азербайджанцами 12 января 2009 года. При перезахоронении на скелетах были обнаружены многочисленные повреждения от огнестрельного оружия двух типов.

Почти месяц добирался Миша до Баку, нанявшись матросом на небольшое судно. Дома его уже не чаяли увидеть в живых. Тем временем англичане разбили турок в Палестине и открыли себе путь к Дамаску, Алеппо и далее в Северную Сирию. 30 октября 1918 года в Мудросе было подписано перемирие, по которому Англия становилась полновластной хозяйкой на всем Ближнем Востоке. 17 ноября Кавказская исламская армия Нури-паши оставила Баку и туда снова вошли англичане. Кроме Баку, англичане заняли Батум, захватили все торговые суда Каспийского флота, Закавказскую железную дорогу и начали качать нефть через Батум в Великобританию, укрепляя тем самым западную демократию и права «человека».

С севера англичанам помогала Добровольческая армия Деникина, при ставке которой постоянно находились английские военные представители – до февраля 1919 года генерал Пуль, затем генерал Бриггс и уже при передаче командования барону Врангелю – генерал Хольман. В свою очередь в Баку у англичан находился представитель Деникина генерал Арнсгофен – так что взаимоотношения были самыми союзническими.

Но борьба продолжалась. 6 мая 1919 года бакинские рабочие объявили забастовку под лозунгом «Да здравствует Советская Россия!» Они выступили одновременно и против англичан, и против деникинщины. Михаил, который несмотря на свои 14 лет мужал не по годам – война, кровь, страдания людей, голод, оккупанты, – вновь в первых рядах демонстрантов, рядом с Анастасом Микояном, которого в очередной раз арестовывают. Но рабочие создают новый комитет. Большевики вооружали рабочих и готовили боевые дружины. В апреле 1920 года Азревком послал телеграмму Ленину с просьбой о помощи, и 25 апреля Реввоенсовет направляет в Баку 11-ю армию. 28 апреля в 4 часа утра в Баку прибыл бронепоезд «III Интернационал», а 1 мая в Бакинскую бухту вошли эсминцы Волжско-Каспийской флотилии. И нефть пошла в Советскую Россию.

 
Нас на грешной земле качало,
Нас качало в туманной мгле.
Качка в море берет начало,
А кончается на земле.
 

Михаил объявил родным, что уходит в Красную Армию. Он стал красноармейцем 283-го полка 32-й дивизии 11-й армии. Бои шли непрерывные – голову поднимали то англичане, остававшиеся в Батумской области, то недобитые деникинцы, то исламисты Нури-паши. Однажды Михаила попросили зайти в штаб, и он помог чекистам, которые проводили свою операцию. Они были в черных кожанках, перекрещенных ремнями, на одном боку – наганы, на другом – полевые сумки, у всех – солдатские фуражки со звездой. Миша услышал их разговор и, зная местные условия, что-то подсказал. Совет им понравился, и его спросили: «Хочешь работать у нас?» Так Михаил стал чекистом.

Его назначили в Особый отдел 11-й армии, а в апреле 1921 года перевели в Особый отдел 1-го Кавказского корпуса. Когда Михаил прибыл в АзЧК за назначением, показал пропуск и предписание дежурному, то в ответ услышал:

– К товарищу Берия, в СОЧ.

Секретно-оперативная часть (СОЧ) занималась охраной границы оперативными средствами и располагала, во взаимодействии с контрразведкой КРО, сетью осведомителей. Ей было известно, что в Ленкоранском уезде с территории Персии действовали банды крупных землевладельцев. Они получали деньги от англичан, которые вынашивали планы поднять восстание и присоединить этот район к Персии. Задача Михаила была познакомиться с обстановкой, местностью, завязать контакты с людьми. Но главное – искать пути на ту сторону, установить английских разведчиков и их агентуру. А это старая опытная секретная служба, и начинающему контрразведчику тягаться с ней непросто. Но все же чекисты смогли подготовиться к вторжению банд.

Михаил приобретал опыт оперативной работы. Пули щадили его – единственное ранение он получил в бою от осколка гранаты. В 1929 году он оканчивает Высшую пограничную школу ОГПУ и направляется сначала в СОЧ 37-го Батумского погранотряда на турецкую границу, а в 1931 году – в разведотделение Управления пограничных войск Закавказского ГПУ в Тифлис, где ему разъяснили задачу: «Пограничная разведка должна вскрывать подготовку разведорганами сопредельных стран агентуры для переброски в нашу страну, устанавливать участки и время переброски, характер заданий… Разведка пограничных войск должна добывать и данные военного характера, чтобы командование знало о намерениях противника». Его работой остались довольны: в 1932 году коллегия ОГПУ СССР наградила Батурина именным оружием, а затем нагрудным знаком «ВЧК – ГПУ. 1917–1932» (Почётный чекист) – этим знаком было награждено в общей сложности порядка 800 человек.

Но судьбе было угодно, чтобы свою пограничную эпопею Михаил Батурин завершил в родном Баку, куда в 1935 году он был направлен начальником Отдельного бакинского морского контрольно-пропускного пункта (ОБМКПП).

 
Я стою один, успокоясь,
Я насмешливо щурю глаз:
Мне Каспийское море по пояс,
Нипочем, уверяю вас!
 

В 1937 году Михаила Матвеевича Батурина направляют на учёбу в Москву в Институт востоковедения им. Нариманова, в турецкий сектор Особого факультета, а в 1939 году переводят в 5-й отдел ГУГБ НКВД СССР – во внешнюю разведку.

С 1940 года он становится резидентом в Анкаре, затем заместителем резидента в Стамбуле, а в мае 1942 года – главным резидентом НКВД СССР в Турции под фамилией Бакланов. Под прикрытием должности заместителя торгового представителя СССР он внес немалый вклад в срывы планов Турции по вступлению в войну на стороне Германии и лично завербовал девять ценных агентов. Вернувшись в Москву в 1947 году, полковник Батурин был назначен начальником контрразведывательного факультета Высшей разведывательной школы и одновременно начальником отдела Управления нелегальной разведки.

Его сын, Герой России Юрий Михайлович Батурин, с которым мы хорошо знакомы и который стал одним из инициаторов написания настоящей книги, имеет не менее удивительную судьбу, которая полна неожиданных поворотов и загадок. По совету отца он окончил в 1973 году факультет аэрофизики и космических исследований Московского физико-технического института (МФТИ) по специальности «Динамика полёта и управления» и поступил на работу в ЦКБЭМ (ныне РКК «Энергия» им. С.П. Королёва). Сам он утверждает, что потом хотел перейти на работу в КГБ СССР, но в тот момент Юрий Владимирович Андропов подписал новые требования к отбору кадров – не более 1,9 единиц на оба глаза. В 1980 году Юрий Михайлович оканчивает Всесоюзный заочный юридический институт, а в 1981 – факультет журналистики МГУ (вечернее отделение) по специальности «Журналистика». С этого момента он пишет статьи и рассказы и приносит их в журнал «Огонёк» Валентину Юмашеву, моему однокласснику и школьному другу, о котором я уже упоминал выше.

В итоге астрофизик по образованию в течение 10 лет – с 1980 по 1990 год – трудится в Институте государства и права АН СССР, пройдя путь от младшего до старшего научного сотрудника, защищает кандидатскую, а затем и докторскую диссертацию по теме «Компьютерное право». 17 мая 1990 года Юрий Батурин становится консультантом помощника президента СССР. Он соавтор первого в нашей стране закона о свободе печати (1990), а затем и российского закона «О средствах массовой информации» (1991). После того как СССР рухнул и власть в стране перешла к президенту Ельцину, пошел на повышение и Юрий Михайлович – теперь он уже помощник президента Российской Федерации по правовым вопросам, а с 1994 года – помощник президента Российской Федерации по национальной безопасности, руководитель Комиссии по высшим воинским должностям, высшим воинским званиям и высшим специальным званиям. По существу – комиссии по люстрации, которой по большому счету в России так и не случилось, несмотря на то, что её яростно добивались правозащитники вроде Сергея Ковалёва. Но вот кому мы обязаны, что органы безопасности полностью не разогнали – Ельцину или Батурину? А может быть Юмашеву или Березовскому?

С 1996 по 1998 год, когда главой администрации Ельцина становится Валентин Юмашев, Юрий Батурин продолжает работать помощником президента Российской Федерации. Но накануне дефолта, 13 августа 1998 года, он внезапно покидает администрацию президента и отправляется в свой первый космический полет, к которому готовился с 1997 года, на орбитальную станцию «Мир» на корабле «Союз ТМ-28». После возвращения, 1 июня 2000 года, Юрий Михайлович назначается заместителем командира отряда космонавтов РГНИИ ЦПК им. Ю.А. Гагарина по научно-исследовательской и испытательной работе. Это первый случай назначения гражданского лица на административную должность в военном отряде космонавтов, каковым является отряд ЦПК.

Свой второй полет Юрий Батурин совершает в 2001 году на космическом корабле «Союз ТМ-32». Это была первая экспедиция, в которой принял участие космический турист – американский предприниматель и мультимиллионер итальянского происхождения Деннис Тито, который по возвращении на Землю заявил: «Это величайшее приключение в моей жизни. Я побывал на небесах и парил, как ангел, глядя вниз на Землю. Знал, что это будет рискованное приключение, и готовился к худшему. Однако все шесть дней я испытывал эйфорию».

В 2005 году Юрий Михайлович Батурин, который владеет английским, шведским, японским, французским, немецким и сербохорватским языками, опубликовал книгу о своем отце «Досье разведчика: опыт реконструкции судьбы». «Честно говоря, я не думал, что буду когда-нибудь писать книгу об отце, понимая всю секретность данных о более чем половине его жизни, – сказал Юрий Михайлович на встрече в Ассоциации ветеранов внешней разведки. – Однако он сам написал несколько автобиографий в разные годы – в том числе одну подробную на 15 страницах в последние годы своей жизни для меня и моего брата. Я добавил туда некоторые дополнительные сведения – а было их очень мало. Но, по счастью, еще школьником, учась в 9—10 классах, я записывал рассказы отца. Особенно в то время, когда мы вместе смотрели премьеру фильма “Семнадцать мгновений весны”. Этот фильм консультировал Михаил Иванович Филоненко, хороший друг отца. Кстати, именно отец готовил Филоненко к латиноамериканской командировке. А когда Филоненко вернулся, то его пригласили консультировать фильм “Семнадцать мгновений весны”. Кстати, жена и боевой товарищ Михаила Ивановича Филоненко – Анна Фёдоровна Филоненко-Камаева – послужила прототипом радистки Кэт. Отец же отказался быть консультантом, потому что считал, что, подписав расписку о неразглашении, он не имеет право никому и никогда рассказывать что-либо из своей жизни. Фотографироваться он тоже не любил – он делал фотографии только в фотоателье КГБ СССР на документы. Очень хорошо помню, как во время просмотра фильма он говорил: “А вот так быть не может!” Нередко мы ходили в гости к Филоненко, которые жили на проспекте Мира. Я очень хорошо помню и Михаила Ивановича, и Анну Фёдоровну. Бывало, я записывал рассказы отца о них, а иногда и о нем самом. И постепенно я начал добавлять эти записи к той его автобиографии, которую он написал для нас с братом. Вначале этого было мало – но в 2000 году часть архивных данных рассекретили. Вышел сборник Кабинета истории внешней разведки, в котором уже было что-то и об отце. После этого мне позвонили из издательства “Молодая Гвардия” и попросили написать книгу о нём. Я обратился в СВР с просьбой предоставить мне документы, и мне предоставили большую подборку соответствующих материалов. А пограничники просто разрешили мне приходить в Центральный пограничный архив ФСБ России в Пушкино, где я день за днем знакомился с делами. И по мере того, как я сидел и читал все эти бумаги – я проживал жизнь своего отца. Но самую большую помощь мне оказал Сергей Вадимович Степашин, директор ФСК, затем ФСБ, затем министр юстиции, министр внутренних дел, Председатель Правительства России и с 2000 года – председатель Счётной палаты Российской Федерации. Он дал мне возможность ознакомиться с личным делом моего отца. Это было что-то невероятное: я сел за стол, передо мной эта папка – и я не мог открыть первую страницу. И я понял, почему – ведь я прочитаю там много такого, о чем сам отец не знал. Я спрашивал себя: а захотел бы он, чтобы кто-то прочитал это? Но я все же начал читать и постепенно проживал его жизнь. Вот так родилась эта книга, в которой речь идет не только об отце, но и о людях, о поколении, с которым он работал. Ведь всё, что он делал, он делал не один. И мне кажется, что мне удалось остаться объективным. Мне также помог Павел Георгиевич Громушкин – он в годы войны изготавливал документы для Абеля, Судоплатова, Феклисова и других советских разведчиков. Он сам вышел на меня, позвонил мне, когда в 2000 году многое рассекретили, и сказал, что работал с моим отцом. Мне кажется, что книга получилась, потому что она оказалась востребованной среди профессионалов. Уже после того, как она вышла, мне звонили те, кто работал с отцом, приглашали встретиться и рассказывали о нем. И я узнал еще много нового. Например, что одним из важных результатов отца во время войны было то, что он вскрыл сепаратные переговоры с нашими союзниками, англичанами, которые велись из Венгрии. И мне написал венгр, который оказался сыном венгерских супругов, которые помогли отцу получить этот результат. Он сказал, что мама его умерла и оставила записку с одним словом: “Миша Бакланов”. Это был псевдоним моего отца. Потом мы с ним встречались, я помогал ему найти сведения о его родителях».

– Юрий Михайлович, Ваш отец пришел в разведку в 1939 году. Обычно считается, что в это время разведка была «выкошена» Сталиным и срочно восполняли недостающие кадры. Состав разведки действительно поменялся. Но означает ли это, что она была ослаблена? А может быть, «коминтерновские» кадры уже не соответствовали новым задачам?

– Я не могу утверждать, что новые кадры набирали в связи со сменой задач. В разведке всегда нужны новые кадры. В какой-то момент старые могут быть раскрыты, причем целыми резидентурами. А подготовленных людей в то время было не так много – и их бросали то в Китай, то в Германию, где был жесткий контрразведывательный режим и людей все-равно раскрывали. Восполнить это можно было только подбором толковых людей, которые не светились здесь, в Москве. С другой стороны, отец всегда хотел учиться. Так что здесь наложился целый ряд факторов. Кстати, он хотел изучать фарси с прицелом на Иран. Но ему ответили – ты уже практически говоришь, жил в Азербайджане, просто тебе нужно поставить правильный турецкий.