Текст книги "Незримый фронт. Сага о разведчиках"

А тем ретивым писакам, которые хорошо разбираются в сплетнях и грязном белье, я бы посоветовал прежде, чем прикасаться к теме святого шахтёрского труда, подумать, кто они сами и благодаря кому живут в сильной независимой стране.

Планета Лубянка

 
Площадь, что ныне зовется «Лубянка»,
Просит вернуться, как мать-сирота!
Так не хватает там строгой осанки,
Той, что в народе зовут «красота».
 
 
Феликс Дзержинский, Вы честности Витязь!
Силы духовной источник святой!
Просит Россия: «Вернитесь, вернитесь!» —
Встаньте на площади бронзой литой!
 

Владимир Данилов

Феликс Эдмундович Дзержинский вошел в историю как один из самых бескомпромиссных и самоотверженных защитников угнетенных масс, как рыцарь революции – наряду с такими героями, как Спартак или Че Гевара. Он поражает своей цельностью – и в то же время он буквально соткан из противоречий. Судите сами: потомственный дворянин и сторонник диктатуры пролетариата, узник царских тюрем и глава правоохранительных органов республики, убежденный католик в детстве и последовательный атеист в зрелые годы, недоучившийся вольнодумец и созидатель, руководитель народного хозяйства страны, карающий меч революции и любящее сердце, кумир детворы. Попробуем разобраться в этих загадках и понять диалектику формирования личности этого выдающегося человека, опираясь на самые последние исследования и материалы, хранящиеся в архивах семьи Дзержинских.

Феликс Эдмундович происходит из древнего дворянского рода польского герба Сулима, известного как минимум с 1410 года. Он родился в Виленской губернии Российской империи на территории нынешней Беларуси в семье надворного советника Эдмунда-Руфина Дзержинского, выпускника Петербургского университета, который преподавал в Мариинской женской гимназии (1868–1873) и Таганрогской классической мужской гимназии (1873–1875). Среди его учеников был и Антон Павлович Чехов, что подтверждается сохранившейся работой Чехова по математике. Мать Феликса Елена Игнатьевна Янушевская была дочерью профессора Петербургского железнодорожного института. В семье было девять детей, и когда в 1882 году отец умер от туберкулёза, Феликсу было 5 лет, старшей из сестёр – 12, а самому младшему – год с небольшим. Однако Елена Игнатьевна создала все условия для развития детей при материальной поддержке своей матери. Впоследствии Феликс писал: «Мама наша бессмертна в нас. Она дала мне душу, вложила в неё любовь, расширила мое сердце и поселилась в нем навсегда». Именно мама со старшей сестрой Альдоной подготовили Феликса к поступлению в 1-ю Виленскую мужскую гимназию в 1887 году.

В то время по всей Белоруссии и Литве царскими жандармами, чиновниками и учителями преследовалось без разбора всё польское и католическое, что, естественно, не могло не вызывать протеста в пылкой душе будущего революционера. Первые годы учебы, по воспоминаниям самого Дзержинского, он даже мечтал об «уничтожении всех москалей». Перелом произошел в 1894 году, когда он познакомился с идеями марксизма и увидел в них практический способ достижения справедливости на земле. Оставшись в 1896 году без матери, он окончательно выбирает путь профессионального революционера.

В начале 1897 года его как агитатора направляют в Ковно (Каунас) – промышленный город, где, как он сам пишет в своей автобиографии 1921 года, ему «пришлось войти в самую гущу фабричных масс и столкнуться с неслыханной нищетой и эксплуатацией, особенно женского труда. Тогда я на практике научился организовывать стачку». Во второй половине того же года его арестовывают и высылают на 3 года в Вятскую губернию, откуда он бежит на лодке и в 1899 году возвращается в Вильно, а затем перебирается в Варшаву.

В феврале 1900 года его снова арестовывают и содержат сначала в X павильоне Варшавской цитадели, а затем в Седлецкой тюрьме. Отсюда он пишет своей сестре Альдоне Эдмундовне замечательные письма: «Я возненавидел богатство, так как полюбил людей, так как я вижу и чувствую всеми струнами своей души, что сегодня… люди поклоняются золотому тельцу, который превратил человеческие души в скотские и изгнал из сердец людей любовь. Помни, что в душе таких людей, как я, есть святая искра… которая дает счастье даже на костре» (8 октября 1901 года).

«Я всей душой стремлюсь к тому, чтобы не было на свете несправедливости, преступления, пьянства, разврата, излишеств, чрезмерной роскоши, публичных домов, в которых люди продают свое тело или душу или и то и другое вместе; чтобы не было угнетения, братоубийственных войн, национальной вражды… Я хотел бы обнять своей любовью все человечество, согреть его и очистить от грязи современной жизни…» (начало ноября 1901 года).

В своей автобиографии Феликс Эдмундович отмечает: «В 1902 году выслали на пять лет в Восточную Сибирь. По дороге в Вилюйск летом того же года бежал на лодке из Верхоленска вместе с эсером Сладкопевцевым. <…> Поселяюсь в Кракове для работы по связи и содействию партии из-за кордона. С того времени меня называют Юзефом».

Во время революции 1905 года «Юзеф» возглавил первомайскую демонстрацию, был членом военно-революционной организации. В июле 1905 года его арестовывают в Варшаве, но в октябре освобождают по амнистии после царского манифеста 17 октября 1905 года.

В 1906 году в Стокгольме на 4-м («Объединительном») съезда РСДРП Дзержинский знакомится с Лениным и Сталиным и входит в ЦК РСДРП в качестве представителя от социал-демократии Польши и Литвы. В августе – октябре он работает в Петербурге.

Именно тогда, в мрачные годы реакции, последовавшей за Первой русской революцией, в народе укореняются прозвища «Николай висельник» и «Столыпинский галстук». В указе Столыпина «Об учреждении военно-полевых судов» от 19 августа 1906 года говорится: «В местностях, объявленных на военном положении… когда учинение лицом гражданского ведомства преступного деяния является настолько очевидным, что нет надобности в его расследовании, предавать обвиняемого военно-полевому суду… разбирательство дела производится при закрытых дверях… приговор… не позже суток, приводится в исполнение».

В 1910 году в Берлине выходят «Заметки публициста о смертной казни» Владимира Галактионовича Короленко, которые высоко оценил Лев Толстой. «Висѣлица опять принялась за работу и еще никогда, быть можетъ со времени Грознаго, Россія не видала такого количества смертныхъ казней. Среди обычныхъ рубрикъ смертности (отъ голода, тифа, дифтерита, скарлатины, холеры, чумы) нужно отвести мѣсто новой графѣ: “отъ висѣлицы”, – пишет Короленко. – Всѣмъ еще памятно то одушевленіе, съ которымъ шли на смерть приговоренные къ казни или разстрѣливаемые безъ суда въ первомъ періодѣ нашей “революціи”. Такъ умирали интеллигентные люди, молодыя дѣвушки, желѣзнодорожные рабочіе, матросы. Теперь многое измѣнилось, и по мѣрѣ того, какъ смертная казнь превратилась въ будничное бытовое явленіе – отъ нея удаляется и обволакивавшее ее прежде одушевленіе. <…> Казнены уже въ Россiи ТЫСЯЧИ человѣкъ. Военное провосудіе по большей части совершается стремительно и, пока старая мать бредетъ пѣшкомъ или тащится на заморенной кляченкѣ, – дѣло часто бываетъ кончено».

В конце 1906 года Дзержинского в четвертый раз арестовывают в Варшаве, но в июне 1907 года освобождают под залог. В апреле 1908 года Феликс Эдмундович был арестован в пятый раз и заключен в X павильон Варшавской цитадели, где он и написал свой «Тюремный дневник», который открывается прекрасным призывом к борьбе: «Где выход из ада теперешней жизни, в которой господствует волчий закон эксплуатации, гнета, насилия? Выход – в идее жизни, базирующейся на гармонии, жизни полной, охватывающей все общество, все человечество; выход – в идее социализма, идее солидарности трудящихся. Эта идея уже близится к осуществлению, народ с открытым сердцем готов ее принять. Время для этого уже настало. Нужно объединить ряды проповедников этой идеи и высоко нести знамя, чтобы народ его увидел и пошел за ним. … Правительство убийц не наладит порядка, не повернет жизнь в старое русло. Не пропадет даром пролитая кровь ни в чем не повинных людей, голод и страдания народных масс, плач детей и отчаяние матерей – жертвы, какие должен нести народ, чтобы преодолеть врага и чтобы победить».

5 июня 1908 года Дзержинский записал в своем дневнике: «Кто живет, тот должен умереть, а кто умел так любить жизнь, сумеет и умереть, не отравляя отчаянием своих последних минут. И если бы нашелся кто-нибудь, кто описал бы весь ужас жизни этого мертвого дома, борьбы, падений и подъема духа тех, кто замурован здесь, чтобы подвергнуться казни, кто воспроизвел бы то, что творится в душе находящихся в заключении героев, а равно и подлых и обыкновенных людишек, что творится в душе приговоренных, которых ведут к месту казни, – тогда жизнь этого дома и его обитателей стала бы величайшим оружием и ярко светящим факелом в дальнейшей борьбе. И поэтому необходимо собирать и сообщать людям не простую хронику приговоренных и жертв, а давать картину их жизни, душевного состояния, благородных порывов и подлой низости, великих страданий и радости, несмотря на мучения; воссоздать правду, всю правду, заразительную, когда она прекрасна и могущественна, вызывающую презрение и отвращение к жертве, когда она сломлена и опустилась до подлости. Это под силу только тому, кто сам много страдал и много любил; только он может раскрыть этот трепет и борьбу души, а не те, кто пишет у нас некрологи».

В последний день уходящего 1908 года Дзержинский подводит итоги прожитому и размышляет: «Тюрьма лишила меня очень многого: не только обычных условий жизни, без которых человек становится самым несчастным из несчастных, но и самой способности пользоваться этими условиями, лишила способности к плодотворному умственному труду… Столько лет тюрьмы, в большинстве случаев в одиночном заключении, не могли пройти бесследно. Но когда я в своем сознании, в своей душе взвешиваю, что тюрьма у меня отняла и что она мне дала, – то хотя я и не могу сказать, что объективно перевесило бы в глазах постороннего наблюдателя, но я не проклинаю ни своей судьбы, ни многих лет тюрьмы, так как знаю, что это нужно для того, чтобы разрушить другую огромную тюрьму, которая находится за стенами этого ужасного павильона. Это не праздное умствование, не холодный расчет, а результат непреодолимого стремления к свободе, к полной жизни. Там теперь товарищи и друзья пьют за наше здоровье, а я здесь один в камере думаю о них: пусть живут, пусть куют оружие и будут достойны того дела, за которое ведется борьба».

18 февраля 1909 года в дневнике есть такая запись: «На месте казни установлены постоянные, а не временные виселицы. Обреченных ведут уже отсюда со связанными ремнем руками. Вешают одновременно до трех приговоренных. Когда их больше, вешают троих, остальные тут же ожидают своей очереди и смотрят на казнь товарищей».

А вот как встретил Феликс Эдмундович праздник: «Прошел день 1 Мая. Празднования в этом году не было. А у нас ночью с 1-го на 2-е кого-то повесили. Была чудесная лунная ночь, я долго не мог уснуть. Мы не знали, что недавно был суд и что предстоит казнь. Вдруг в час ночи началось движение на лестнице, ведущей в канцелярию, какое обыкновенно бывает в ночь казни. Пришли жандармы, кто-то из начальства, ксендз; потом за окном прошел отряд солдат, четко отбивая шаг. Все, как обыкновенно. Оказалось, что повесили рабочего-портного по имени Арнольд. Так прошло у нас 1 Мая».

11 июля Дзержинский делает следующую запись: «Во время казни ведется теперь подробный протокол, как вел себя обреченный, записываются его слова, отмечаются стоны и предсмертное хрипение. Делается это с “научной” целью».

16 июля Феликс Эдмундович пишет: «Рогов оставил следующее письмо: “Дорогие товарищи! Я осужден за дела, в которых я не принимал ни малейшего участия. Но какое до этого дело правительству палачей и вешателей? Случилось то, что уже повторялось не раз, то, что встречается на каждом шагу в государственной жизни современной России. Преступление, преступление и преступление. А жертвой этих преступлений является пролетариат, и самые сознательные его сыны. Настоящий момент – момент застоя в нашем движении, и в этот момент я хочу сказать вам несколько слов со своей теперешней трибуны – из камеры смертников: за работу, товарищи! Пора! Давно пора! Пусть совершаемые теперь преступления побудят вас усилить борьбу, которая не может прекратиться. С этой верой я сойду в братскую могилу у крепостного вала. С горячей верой в наше будущее, с верой в нашу победу, с возгласом: “Да здравствует революция! Да здравствует социализм!” Прощайте все, все!”»

Приговоренный к вечному поселению в Сибирь, Дзержинский был сослан в село Тасеевку Енисейской губернии, откуда спустя семь дней после прибытия бежал в конце 1909 года. 23 июня 1911 года у его супруги – Софьи Сигизмундовны, также профессиональной революционерки – в варшавской женской тюрьме «Сербия» родился сын Ян. Однако увиделись они лишь спустя 8 лет – в то время Дзержинский уже был председателем ВЧК. Он встретил семью на перроне, отвез домой, а сам сразу же уехал на службу. Квартирка у Дзержинского состояла из одной комнаты, в которой стояли стол и две кровати…

1 сентября 1912 года Дзержинского вновь арестовывают в Варшаве, судят за побег с поселения и присуждают к трем годам каторги. В 1914 году, после начала Первой мировой войны, его вывозят в Орёл на каторгу, то есть теперь он постоянно закован в кандалы, а затем пересылают в Москву, где в 1916 году судят за партийную работу периода 1910–1912 годов и прибавляют еще 6 лет каторги. Проведя в общей сложности в заключении 11 лет, имея 20-летний стаж нелегальной работы, Феликс Эдмундович выходит на свободу лишь 1 марта 1917 года, после того как Февральская революция смела самодержавие вместе с царем. Однако власть в стране захватили оголтелые либералы и демократы, сформировавшие Временное правительство из представителей правой буржуазии и крупных помещиков, ликвидировавшие спецслужбы в лице Штаба отдельного корпуса жандармов и Департамента полиции, запустившие процессы децентрализации и разложения государственной власти, в том числе и в армии, откуда только с июня по октябрь 1917 года дезертировало более двух миллионов солдат. Стали создаваться сепаратистские движения в Польше, Финляндии, Украине, Закавказье и Сибири, которые стремились выйти из бывшей империи. Октябристы, кадеты и поддерживающие их меньшевики и эсеры бросили страну в лапы криминальной буржуазии и поставили перед угрозой германской оккупации. И лишь после этого на первый план политической борьбы выступили большевики, выражавшие интересы рабочих, крестьян и широких народных масс.

Сергей Герасимович Уралов так вспоминает свою первую встречу с Дзержинским: «День, о котором идет речь, был особенным: в Московский Совет привезли политзаключенных, освобожденных из Бутырской тюрьмы. Среди них был и Феликс Эдмундович Дзержинский. Его высокий рост и тонкие черты болезненно-бледного лица сразу привлекли внимание всех присутствующих. Рукоплескания, бесконечное “ура”, крепкие рукопожатия и объятия друзей, слезы радости сопровождали прибывших, пока они поднимались на второй этаж».

На VI съезде РСДРП(б), проходившем с 8 по 16 августа 1917 года в Петрограде, Дзержинский был избран членом ЦК партии большевиков, участвовал в заседании ЦК, принявшем решение о вооружённом восстании, был введён в состав Военно-революционного центра. 25 октября (7 ноября) 1917 года в 22.45, в разгар начавшегося в Петрограде вооруженного восстания, в Смольном открылся II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, который учредил и сформировал временное рабочее и крестьянское правительство – Совет Народных Комиссаров (СНК) во главе с Лениным, в состав которого из-за отказа левых эсеров вошли только большевики (остальные партии, кроме левых эсеров и большевиков, покинули съезд). Правительству сразу же пришлось столкнуться с всеобщим бойкотом (саботажем) чиновников, представленных Комитетом спасения Родины и Революции, который 28 октября 1917 года потребовал от большевиков отказаться от власти, и Петроградским союзом госслужащих, который 29 октября призвал своих членов к всеобщей забастовке. В ноябре в ней приняли участие банки, почта, телеграф, типографии, аптеки, с 12 ноября – Министерство путей сообщения. 1 декабря в Москве прошёл Всероссийский продовольственный съезд, постановивший не отгружать продовольствие в Петроград. Но особенно болезненной для большевиков стала забастовка Госбанка и Государственного казначейства, окончательно парализовавшая работу нового правительства. Начинается подготовка к всеобщей забастовке служащих по всей стране.

В этих условиях правительство идет на чрезвычайные меры. В него включают семерых представителей партии левых эсеров, возглавивших, в частности, наркоматы земледелия, юстиции, почт и телеграфов. Следует отметить, что социальной базой левых эсеров было трудовое крестьянство, имевшее более глубокие корни вооруженной борьбы против засилья помещиков и чиновников, нежели большевики. К концу 1917 года левые эсеры отстаивали идеи общины, построенной на принципах самоуправления и национального равенства. Как впоследствии Мао Цзэдун и Че Гевара, основной формой борьбы они видели революционное народное восстание, партизанскую войну (герилью) против любого правящего класса капиталистов, помещиков, чиновников и олигархов, независимо от их национальной принадлежности – будь то русские, немцы, американцы или японцы. Поэтому именно левые эсеры ускорили создание регулярной Красной Армии и принципиально нового аппарата подавления сопротивления свергнутых эксплуататорских классов – Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем, которая была создана по предложению Ленина при СНК 20 декабря 1917 года. Ленин называл ВЧК «нашим разящим орудием против бесчисленных заговоров, бесчисленных покушений на Советскую власть со стороны людей, которые были бесконечно сильнее нас».

C момента своего создания и до роспуска в 1922 году ВЧК объединяла в себе сыскные, следственные, судебные, исполнительные и законодательные функции, что безусловно диктовалось условиями открытой внешней и внутренней контрреволюционной борьбы против молодой Советской республики. Председателем ВЧК был назначен большевик Феликс Эдмундович Дзержинский, а заместителем председателя – левый эсер Александрович (Пётр Александрович Дмитриевский). Именно он возглавил Отдел по борьбе с преступлениями по должности – коррупцией и саботажем. Дзержинский говорил об Александровиче: «…Права его были такие же, как и мои, имел право подписывать все бумаги и делать распоряжения вместо меня. У него хранилась большая печать… Александровичу я доверял вполне. Работал с ним все время в Комиссии, и всегда почти он соглашался со мною, и никакого двуличия не замечал».

Тем временем Германия, воспользовавшись ослабленностью России внутренним саботажем и контрреволюцией, переходит в наступление и угрожает Петрограду. 21 февраля 1918 года было принято и на следующий день опубликовано постановление СНК, в котором говорилось: «Чтоб спасти изнуренную, истерзанную страну от новых военных испытаний, мы пошли на величайшую жертву и объявили немцам о нашем согласии подписать их условия мира. Наши парламентеры 20 (7) февраля вечером выехали из Режицы в Двинск, и до сих пор нет ответа. Немецкое правительство, очевидно, медлит с ответом. Оно явно не хочет мира. Выполняя поручение капиталистов всех стран, германский милитаризм хочет задушить русских и украинских рабочих и крестьян, вернуть земли помещикам, фабрики и заводы – банкирам, власть – монархии. Германские генералы хотят установить свой “порядок” в Петрограде и в Киеве. Социалистическая республика Советов находится в величайшей опасности». В постановлении, призывающем мобилизовать все силы на борьбу с врагами, говорилось: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления. Социалистическое отечество в опасности! Да здравствует социалистическое отечество! Да здравствует международная социалистическая революция!»

В ходе Брестских переговоров среди большевиков оформляется оппозиция в лице «левых коммунистов», призывающих к немедленному экспорту революции в другие страны и выступающих против мира с империалистическими державами. В группу «левых коммунистов» вошел и Дзержинский. «Левые коммунисты» призывали к полному уничтожению банков, отмене денег, децентрализации государственного и хозяйственного управления, были против привлечения к работе буржуазных специалистов, в том числе из царской армии и охранки.

Среди «левых коммунистов» были такие известные революционеры, как Куйбышев, Урицкий, Арманд, Коллонтай, Фрунзе, Ярославский, Бухарин, Радек, Бокий, Уншлихт, Землячка, Косиор, Штернберг и другие, – но не было Троцкого, что с самого начала делает несостоятельным тезис о том, что Дзержинский якобы был троцкистом и боролся против Ленина.

3 марта 1918 года в Брест-Литовске был подписан сепаратный мирный договор между Советской Россией и Центральными державами (Германией, Австро-Венгрией, Османской империей и Болгарским царством), продавленный Лениным. Он ознаменовал собой поражение и выход Советской России из Первой мировой войны. Вскоре ЦК левых эсеров приговорил к смерти немецкого посла графа фон Мирбаха. Там рассчитывали, что после этой акции Германия разорвет Брестский мир и начнет военные действия против России, а возмущенные этим немецкие рабочие свергнут кайзера. В качестве исполнителя выбор пал на 18-летнего «романтика революции», левого эсера Якова Блюмкина, которого Александрович назначил в ВЧК на должность начальника специально созданного для него немецкого отделения контрразведывательного отдела по наблюдению за охраной посольств. Готовясь к теракту, Блюмкин написал «Письмо к товарищу», своего рода предсмертную записку: «Черносотенцы-антисемиты с начала войны обвиняют евреев в германофильстве, и сейчас возлагают на евреев ответственность за большевистскую политику и за сепаратный мир с немцами. Поэтому протест еврея против предательства России и союзников большевиками в Брест-Литовске представляет особое значение. Я, как еврей, как социалист, беру на себя совершение акта, являющегося этим протестом».

6 июля 1918 года Блюмкин явился в посольство Германии якобы для обсуждения судьбы племянника посла, которого арестовала ВЧК. Блюмкина сопровождал фотограф того же отдела ВЧК, также левый эсер Николай Андреев. Около 14 часов 40 минут Блюмкин несколько раз выстрелил в посла, а Андреев, убегая, кинул в гостиную две бомбы. Посол погиб на месте, а нападавшие скрылись. Убийство фон Мирбаха послужило сигналом для вооружённого левоэсеровского мятежа.

После получения известия об убийстве графа фон Мирбаха Александрович отправляется в отряд Попова в Покровские казармы для участия в заседании ЦК партии левых эсеров, захватив с собой все наличные деньги ВЧК, которые он передает в партийную кассу. Александрович лично разоружил прибывшего для ареста Блюмкина Дзержинского и его охрану, заявив Дзержинскому: «По постановлению ЦК партии левых эсеров, объявляю вас арестованными».

Около 18 часов Александрович в сопровождении членов ЦК партии левых эсеров приехал в здание ВЧК на Лубянке, где арестовал заместителя Дзержинского Мартына Лациса. Однако на следующий день, при активном участии латышских стрелков и в результате артиллерийского обстрела главного штаба восставших в Трёхсвятительском переулке, где в это время находился и арестованный Дзержинский, мятеж был подавлен. Александрович был арестован и в ночь на 9 июля 1918 года расстрелян «за измену служебному долгу» в числе 13 активных участников мятежа. Блюмкин, также приговоренный к расстрелу, скрылся.

В августе 1918 года Дзержинский лично руководил ликвидацией заговора западных дипломатов. Он послал недавно поступивших на службу в ВЧК Яна Буйкиса и Яна Спрогиса в Петроград с заданием проникнуть в антисоветское подполье под видом представителей некой московской контрреволюционной организации. Чекистам через английских матросов удалось познакомиться с руководителем заговора, британским военно-морским атташе в России Фрэнсисом Кроми, к которому в начале марта 1918 года был прикомандирован Сидней Рейли, числившийся в картотеке британской разведки под кодовым именем S.T.-1 (настоящее имя Соломон Розенблюм, место рождения Одесса). Перебравшись в Москву, Рейли легко и свободно вербовал советских служащих (в том числе и секретаршу ЦИК Ольгу Стрижевскую) и получал от них нужные ему документы, в том числе свободный пропуск в Кремль по подлинному удостоверению сотрудника ЧК на имя Сиднея Релинского. Атташе Кроми отправил чекистов в Москву к Рейли с письмом к главе британской миссии Роберту Локкарту, профессиональному разведчику, который хотел установить контакты с командирами латышских стрелков. В Москве после совещания с Дзержинским и Петерсом было решено «подсунуть» Локкарту командира артиллерийского дивизиона латышской дивизии Эдуарда Берзина, выдав его для солидности за полковника. 14 и 15 августа Берзин встречался с Локкартом, а затем с Рейли, который передал Берзину 1 млн 200 тыс. рублей в качестве платы за свержение латышскими полками советской власти в Москве (для сравнения: зарплата Ленина составляла тогда 500 рублей). 30 августа было совершено покушение на Ленина и убийство в тот же день председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого. В ответ на это ВЦИК объявил «красный террор». Чекисты штурмом взяли британское посольство в Петрограде и арестовали заговорщиков. Фрэнсис Кроми, затеявший стрельбу, был убит. Ночью 1 сентября у себя на квартире в Москве был арестован Локкарт, а 3 сентября 1918 года газета «Извѣстія Всероссійскаго Центральнаго Исполнительнаго Комитета Совѣтов Крестьянских, Рабочих, Солдатских и Казачьих Депутатов и Московскаго Совѣта Рабочих и Красноармейских Депутатов» опубликовала официальное сообщение: «Ликвидирован заговор, руководимый британско-французскими дипломатами, во главе с начальником британской миссии Локкартом, французским генеральным консулом Гренаром, французским генералом Лавернем и другими, направленный на организацию захвата, при помощи подкупа частей советских войск, Совета Народных Комиссаров и провозглашения военной диктатуры в Москве».

Впечатляет и операция по ликвидации так называемого Тактического центра. За спиной заговорщиков стояла английская разведка SIS в лице ее резидента Пола Дьюкса, скрывавшегося в своих донесениях под псевдонимом S.T.-25. Чекисты установили его еще в июне 1919 года. Современный английский исследователь Филипп Найтли пишет: «SIS засылала своих лучших агентов, свободно говоривших по-русски и хорошо знающих страну и ее народ, в Москву и Петроград, предоставив им практически неограниченную свободу действий в создании агентурных сетей, финансировании контрреволюционной деятельности и возможность делать все ради уничтожения большевистской заразы еще в зародыше… Основными сотрудниками SIS, действовавшими в России, были Сидней Рейли, Джордж Хилл, Сомерсет Моэм, работавший также на американцев, и Пол Дьюкс. Сюда же мы отнесем и Роберта Брюса Локкарта, агента британской дипломатической службы в Москве, который, не будучи офицером SIS, принимал активное участие в ее деятельности в России».

С выходом частей Юденича к Петрограду контрреволюционеры планировали поднять восстание в городе. Сигналом к выступлению должен был послужить взрыв бомбы, сброшенной с аэроплана на Знаменскую площадь. Перед чекистами встала задача обезвредить опаснейший заговор. Операцию по его ликвидации лично возглавил приехавший в Петроград Феликс Эдмундович Дзержинский. На допросе один из заговорщиков подтвердил, что организация непосредственно связана со штабом Добровольческой армии Московского района, которая считает себя частью Добровольческой армии Деникина. Участники заговора разбиты на подразделения, есть и разведка. Во главе штаба стоит Всеволод Васильевич Ступин, начальник 6-го уставного отделения Всеглавштаба Красной Армии, а бывший начальник Ступина – руководитель оперативного отдела Всеглавштаба С.А. Кузнецов снабжал Деникина и Колчака особо ценными секретными документами. Деникин планировал взять Москву до зимы и уже заготовил «Приказ № 1» о расстрелах большевиков и «Воззвание к населению Москвы». Срок контрреволюционного выступления в Москве был намечен на 21 сентября 1919 года, когда войска Деникина подойдут к Туле.

Но накануне, 19 и 20 сентября, чекисты нанесли упреждающий удар и ликвидировали заговор. 23 сентября газета «Извѣстія Всероссійскаго Центральнаго Исполнительнаго Комитета Совѣтов Крестьянских, Рабочих, Солдатских и Казачьих Депутатов и Московскаго Совѣта Рабочих и Красноармейских Депутатов» опубликовала список из 67 главных организаторов заговора. В общей сложности было арестовано около 700 участников контрреволюционных организаций.

В последнее время было опубликовано немало прекрасных исторических работ, в которых строго документально доказано, что заговоры контрреволюции – это вовсе не выдумки ВЧК. Достаточно хотя бы бегло пробежать глазами прекрасное исследование Э.Ф. Макаревича «Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева» (М., 2017), чтобы убедиться в этом.

«Я вижу будущее, – писал Дзержинский сестре Альдоне 15 апреля 1919 года, – и хочу и должен сам быть участником его создания… Задумывалась ли ты когда-нибудь, что такое война в ее действительных образах? Ты отталкивала от себя образы разорванных снарядами человеческих тел, раненых на поле боя и воронов, выклевывающих глаза у еще живых людей. Ты отталкивала эти страшные картины, ежедневно стоящие у нас перед глазами. Меня ты не можешь понять. Солдата революции, борющегося за то, чтобы не было на свете несправедливости, чтобы эта война не отдала на растерзание победителям-богачам целые многомиллионные народы. Война – ужасная вещь. На нас двинулся весь мир богачей. Самый несчастный и самый темный народ первым встал на защиту своих прав – и дает отпор всему миру. Хотела б ли ты, чтобы я оставался в стороне? Альдона моя, ты не поймешь меня, поэтому мне трудно писать. Если б ты видела, как я живу, если б ты мне взглянула в глаза – ты бы поняла, вернее, почувствовала, что я остался таким же, как и раньше».

На посту председателя ВЧК Дзержинский добился преобразования этого органа из гражданского учреждения в централизованную военную организацию, в основе которой лежали принципы единоначалия и система боевых приказов. В сентябре 1920 года все сотрудники ВЧК были приравнены к военнослужащим Красной Армии. В итоге молодая республика смогла выйти из Гражданской войны, сохранив почти всю территорию Российской империи – и в этом безусловно немалая заслуга чекистов. Согласно новейшим архивным данным, за три года из четырех органами ВЧК были расстреляны 17 тысяч человек, причем в основном за уголовные преступления (без учета Кронштадтского мятежа). Исследование протоколов заседаний чрезвычайных комиссий свидетельствует о том, что применение высшей меры наказания было скорее исключением, чем правилом.