Текст книги "Инженер. Золотые погоны"

Глава 32

Следующим утром я, как и собирался, приехал на перешеек. Тут было затишье – положив около пяти тысяч своих солдат в трех штурмах, японцы четвертый день не проявляли активности. Наши войска находились на второй линии предполья, попытка задержать японцев на первой не удалась, хоть и обошлась нам в почти полсотни убитыми и раненым генералом Кондратенко. Но на второй линии японцы были остановлены. Впрочем, это были временные позиции, первая линия основных находилась в трех километрах позади, имея опорным узлом гору Самсон. Штаб Каледина сейчас находился у правого подножия этой горы.

– Похоже, место сосредоточения у японцев в полутора километрах за передним краем, – поделился сведениями генерал. – Вон, развалины видите? За ними не просматриваемая с нашей стороны лощина, похоже, там скоро будет людно… Ни гаубицы, ни минометы мы в дело еще не вводили.

– Вот это здорово, – обрадовался я. – А с минами они как, уже познакомились?

– Тоже пока нет. Как раз сейчас заканчиваем минные поля, во время предыдущих штурмов их тут не было. Но фронт слишком широкий, поэтому мы их делаем только по двум наиболее удобным для вражеского наступления направлениям.

Вернувшись с перешейка, я зашел на узел связи – вчера наконец-то прилетевший разведывательный дирижабль отправился в свой первый полет над Японией, и я ждал вестей от Собакиной. Они были, связь с ней уже состоялась, и теперь я читал донесения нашей Ксюши.

«Тухати Ниномия, инженер, возраст примерно сорок лет. Энтузиаст авиации. В 1891 году построил первую летающую модель с резиномотором. В следующем – более крупную и совершенную с пружинным. Эта модель уже имела крыло нормальной конструкции (передняя, задняя кромки, лонжерон, нервюры, двухсторонняя обшивка). Форма крыла – эллипс (тут я присвистнул – «ну и ни фига ж себе!»). В 1901 году был командирован в Англию, где ознакомился с нашим «Святогором». Затем консультировался в Кембридже. Интуитивный аэродинамик. Несмотря на отсутствие у него аэродинамической трубы, смог создать профиль, похожий на примененный в «Тузике».

Иотиро Токигава, возраст примерно двадцать семь. Капитан. Отлично знает сопромат и теорию машин. Неплохой летчик. Еще год назад доработал шасси «Варриора», так что оно стало даже лучше, чем у «Пересвета». В настоящий момент закончил проект облегчения «Спитфайра» примерно на 100 кг, причем утверждает, что крутильная жесткость крыла даже повысилась».

Вот, значит, эта пара и ставит на крыло японскую авиацию, не испытывая недостатка в средствах. Пока у них еще нет своих моторов, но я не удивлюсь, если и в этой области проклюнется какой-нибудь самородок. В общем, около Токио, в Накано, сейчас рождалась первая японская авиафирма «Нигихаяки дэнки». Хорошо хоть, что и летная школа там же. Кстати, аварийность у них была дикая даже по меркам нашей Ходынки, но это их нисколько не останавливало.

Так что потери в самолетах Япония сможет восполнить довольно быстро. А как с летчиками? Ну, хоть тут-то нормально! То есть пилотов сравнимой с нашими квалификации у японцев нет вообще. Курс обучения на «Варриоре», который у них называется «Сейку» – три месяца, лучших отправляют учиться на «Спитфайрах», это еще три. То есть даже наш сержант-новичок, только что из летной школы, летает куда лучше самых опытных японцев. Кроме, может быть, этого Токигавы, который, по словам Ксюши, при некотором везении смог бы сдать на третий класс. Кстати, «Спитфайр» ихнего производства будет называться «Хаябуса»! Прямо чем-то родным повеяло…

За время моего лежания накопилось немало и других новостей, причем главные были из Питера и с Индийского океана.

Паша добрался-таки и до англичан, захватив их судно «Мюррей». Я почитал его доклады.

Остановилось судно по первому требованию, но досмотровую команду на борт пытались не допустить, пришлось дать пару очередей поверх голов. И все равно капитан «Мюррея» не понял серьезности обстановки, не хотел открывать трюм, а потом и вовсе распоясался, бросился на Пашиного лейтенанта и нанес ему сильнейший удар яйцами по ноге. Понятно, что лейтенант этого не стерпел, так что дальнейший осмотр судна проходил в компании первого помощника. В общем, на этом корыте было полно взрывчатки, деталей к орудиям и еще много чего. Правда, грузов, которые нельзя было бы признать военной контрабандой, там не обнаружилось вообще. Так что Паша с чистой совестью арестовал судно и уже начал помаленьку прикидывать, кому бы его повыгодней загнать вместе с грузом.

Но англичане взвились и подняли совершенно жуткий визг. Типа, нарушение международного права, груз мирный… Это при том, что перечень этого «мирного» уже появился в немецких газетах, причем с фотографиями! Ну совсем совесть потеряли, ей-богу. И реагировать начали как-то насквозь нелогично. Казалось бы, обидела вас Черногория – так возьмите лупу посильнее, найдите на карте эту страну и адресуйте туда все свои претензии! Так нет, нашли, понимаешь, крайнего, то есть Николая, и первым делом начали давить на него – правда, поначалу неофициально. К царю явились адмирал Авелан с Ламсдорфом и заявили, что пароход надо бы вернуть, а то англы очень обидятся… Но Мари была уже предупреждена и сейчас изображала из себя защиту и опору своего травимого со всех сторон старшего сына. Именно она задала этим господам вполне резонный вопрос – а мы-то тут при чем? Не брали мы этого парохода! А раз говорим «не брали», значит, не отдадим.

Потом появилась и официальная нота Черногории, но тут явно нашла коса на камень. Черногорский Никола Первый ответил, что все происходит в полном соответствии с морским правом, и предложил во избежание недоразумений в дальнейшем создать где-нибудь в Гааге международный суд. Причину такой твердости духа я знал совершенно точно – Гоша отчислял тому Николе двадцать процентов со своих спекуляций на шумихе вокруг действий Пашиной эскадры – и уже первый взнос совсем чуть-чуть недотягивал до годового бюджета Черногории. В случае же войны с Англией цифру обещано было поднять до пятидесяти процентов! Ну и национальная гордость опять же, нотами вон на равных с Англией обмениваемся… Так что тут думать надо было скорее о том, как в случае чего удержать Черногорию от слишком активных действий.

Еще раз почитав все относящееся к данной теме, я отправил три короткие радиограммы – в Питер, Георгиевск и Николаев. И на следующий день в прямом смысле поддерживаемый матерью наш Николай сделал заявление – Россия не собирается отказываться от своих союзнических обязательств.

А в Николаеве сошло со стапеля и закачалось на волнах судно, которое все интересующиеся тут же узнали. Не узнать было невозможно – два узких поплавка и стальная коробка с сильно скошенной передней частью между ними! То есть это был явно систершип «Геры» и «Машки», только, в отличие от них, он родился уже военным. На поплавках стояли трехдюймовки, в перемычке хорошо было видно торпедные аппараты, а на крыше надстройки смотрела в небо катапульта. Взрыкивая тринклерами, корабль неспешно направился к морю.

По городу начали расползаться слухи – так вот, оказывается, что весь последний год делал завод – знаменитые крейсера-невидимки! Их тут якобы заложено сразу не то десять, не то двадцать штук…

На самом деле их там было заложено всего три. На скорую руку сваренный из отходов основного производства железный каркас, обшитый досками, и два одноцилиндровых тринклера с выработавших ресурс сварочных агрегатов – вот что представляли из себя эти посудины. Но внешне их было невозможно отличить от настоящих катамаранов, да и тринклера рычали не хуже своих в тридцать раз более мощных собратьев…

Первый корабль назывался «Яуза». Говорили, что со дня на день будут спущены на воду «Протва», «Клязьма», «Нара» и «Пахра». И что практически готов флагман этой эскадры, крейсер-катамаран «Вобля», вооруженный чем-то уж вовсе чудовищным. Действительно, на надстройке у него вместо катапульты торчали две черные трубы с серебристыми решетчатыми раструбами – правда, что это будет за оружие, я еще не придумал.

А «Яуза» объявила, что идет в Черногорию, на помощь союзникам, и вышла в море. Это, конечно, был немалый риск – уродец мог потонуть от малейшего волнения, но обошлось, ему всего-то и надо было скрыться за горизонтом.

Турки заявили, что не собираются пропускать крейсер через Босфор… но на следующий день в черногорском порту Бар вдруг откуда ни возьмись появился характерный низкий силуэт. Пушки на поплавках были расчехлены, в небо грозно смотрела катапульта с уже установленным на ней «Тузиком»…

По Бару разошлись слухи, что Черногория купила у русских этот чудо-корабль и к нему в придачу еще четыре точно таких же. А такому кораблю и одному в пять минут утопить два новейших броненосных крейсера – это раз плюнуть…

Это был второй из трех муляжей.

С момента захвата «Мюррея» прошла неделя, а Англия так ничего и не объявила – ни войну Черногории, ни Пашу пиратом… Правда, находящийся недалеко от места событий крейсер «Кинг Альфред» получил приказ обеспечить безопасность судоходства в регионе, во исполнение которого поднял в воздух свой разведывательный самолет. Так как с радиоперехватом и авиаразведкой у Паши никаких проблем не было, то этот самолет бесследно исчез в первом же полете, и «Кинг», строго говоря, ослеп – Пашина эскадра могла видеть его за сто пятьдесят километров, а он ее только за двадцать пять. К тому же задача усложнялась тем, что эта эскадра при движении не дымила.

Тем временем японцы закончили сосредоточение сил для новой атаки перешейка, но вместо нее состоялась демонстрация Калединым возможностей гаубиц и минометов. По артиллерийским батареям отработали «Тузики», и желание наступать у противника пропало – особенно после того, как один отмороженный на всю голову их полк с криком «банзай!» учинил атаку на минное поле. Правда, японцы нашли действенный метод борьбы с самолетами – залповую стрельбу побатальонно. Был сбит один наш «Тузик», упавший вместе с бомбой как раз на тот самый батальон. По остаткам этого батальона потом отбомбились пять других самолетов, а уцелевшим добавили из пулеметов…

«Машка» была снабжена третьим поплавком – подвесным баком, и отправлена в Индийский океан, для связи с отрядом Вирениуса. Ему предлагалось малость пообождать, не торопиться к нам – ведь пока Порт-Артур заблокирован, на перехват отряда японцы смогут выделить весьма значительные силы. Из Лос-Анджелеса Вирениусу уже был отправлен угольщик, который им будет якобы захвачен и станет сопровождать его отряд.

Кстати, этот отряд состоял из весьма своеобразных боевых единиц. Его флагман, броненосец «Ослябя», на самом деле представлял из себя помесь броненосца с крейсером, причем от каждого из родителей это дитя взяло только худшие черты. Кроме того, у него имелась и своя личная особенность – неумеренный аппетит. Жрал этот ублюдок, как два броненосца наподобие «Полтавы»…

Вторым был крейсер «Аврора» – да-да, тот самый. Но тут ему предстояло не бабахать из носовой пушки, подавая сигнал к началу новой эры, а воевать с японцами, но с этим были проблемы. Он был слишком тихоходным и слабовооруженным – ни подраться толком, ни убежать…

Третьим был крейсер «Алмаз» – по сути, океанская яхта, только с двумя трехдюймовками. Тоже не подарок, по боевой мощи он уступал любому из Пашиных кораблей, но у меня на эту посудину уже имелись свои планы.

Кроме того, отряду зачем-то были навязаны два миноносца. Они гирей висели на ногах у Вирениуса, сковывая и без того весьма невысокую подвижность отряда, и адмирал просто мечтал от них избавиться. «Машка» как раз и везла такой приказ, но с небольшим уточнением – избавляться следовало в заранее обусловленном месте, чтобы Одуванчик мог их легко подобрать – он уже нашел миноносцам какое-то применение.

И, наконец, пришли две замечательные новости. Одна, из Георгиевска, состояла в том, что испытания первой партии «Кошек» закончены, Маша грузит все шесть штук в эшелон и, добавив туда еще пяток новейших «Бобиков» с двухсотсильным движком и двумя четырехлинейными пулеметами, выезжает на Дальний Восток.

Вторая новость была из Николаева и относилась к миру зоологии. Вопреки всем официальным канонам этой науки в семействе ракообразных появилось два новых члена – «Мангуст» и «Комар». Нет, Налетов, разумеется, так их не называл. Но надо же было самому, своей рукой написать их имена! А он просто сказал секретарю.

Секретарь был местный, из Николаева, и слово «лангуст» было ему незнакомо – ну не продают на николаевском базаре таких зверей! Зато он читал Киплинга… С омарами в Николаеве тоже была напряженка, так что вторая лодка получила и вовсе насекомое имя. А когда спохватились, было поздно, имена уже фигурировали во многих документах.

Пока, в силу неясной международной обстановки, было решено оставить эти лодки на Черном море. Вдруг придется защищать воды братской Черногории? Тем более что тамошняя «Яуза» за неделю протекла настолько, что ее потихоньку разобрали в укромном месте, пока сама не утонула. Правда, это только добавило кораблю популярности. Ведь всем уже было известно – это невидимка! В порту (без всякого нашего участия, кстати) появились пацаны, за небольшие деньги показывающие зевакам, где сейчас находится «Яуза». Просто надо сложить пальцы особым крестом и, прищурившись на левый глаз, смотреть сквозь них… Самое интересное, что многие из последовавших этому совету действительно что-то такое видели, но без подробностей. Это потому, объясняли пацаны, что у вас пальцы толстые, вот и видимость получается плохая.

Глава 33

В середине апреля японцы наконец-то перешли к активным действиям на суше – но не на перешейке. Не ввязываясь в драку с отрядом Засулича, они просто обошли его, переправившись через Ялу километрах в сорока выше, и, кроме того, высадили десант в тылу отряда. Радиосвязи с отрядом у нас не было, так что происходящее там я знал только по донесениям из Чемульпо и радиограммам от Михаила, штаб которого был рядом с куропаткинским, в Лаоляне, но ничего хорошего не ожидал. По моим сведениям, приказ «зарыться в землю» Засулич злостно игнорировал – а чего еще можно было ожидать от человека с такой фамилией?

Как раз в это время Куропаткин предпринял неуверенную и половинчатую попытку разблокирования Ляодунского полуострова с суши, отправив тридцатитысячный отряд Штакельберга атаковать стоящих против нас японцев с тыла. Сам Куропаткин, насколько я был в курсе, подобных действий не планировал и пошел на это только под давлением военного министра Сахарова (то, что Куропаткину может приказывать еще и этот тип с диссидентской фамилией, неприятно поразило не только меня, но и Гошу).

Правда, поход Штакельберга завершился сравнительно неплохо – наткнувшись на первые признаки обороны японцев и сочтя местность перед ним непригодной для наступления, генерал с чувством выполненного долга вернулся в Ляолян.

А у нас счет времени до окончательного разблокирования фарватера с внутреннего рейда Порт-Артура пошел на дни. Пока же водолазы резали на части и растаскивали покоящийся в проходе японский транспорт, «Цесаревич» был кое-как отремонтирован, а «Ретвизан» приведен в такое состояние, что его можно было рискнуть дотащить до дока в Дальнем. Сразу по выходу артурской эскадры на волю планировалась проводка отряда Вирениуса в Артур. Конечно, корабли этого отряда по своим свойствам больше подходили для Владивостока, но с ними шел транспорт «Смоленск» и вез снаряды – в основном для главного калибра и более чем наполовину нормальные, то есть без экономии веса, а такой подарок был нужен именно здесь.

И, наконец, двадцатого апреля настал знаменательный день.

Я отправился к Каледину, и со мной увязался Гоша. Нет, на сухопутном фронте ничего особенного не предвиделось, мы смотрели в небо. Но приближение «Кошек» мы не увидели, а услышали…

Самолетов еще не было видно, но в воздухе появился еле слышный гул, с каждой минутой все более явственный. Он ничем не напоминал несолидный треск или, на форсаже, истошный визг двухтактников…

Наконец показались и сами самолеты – они шли двумя тройками на высоте порядка четырех километров. Вот под ними уже позиции японцев…

Ведущая «Кошка» вдруг свалилась на крыло и вошла в пике, от нее отделились две бомбы. Вслед за флагманом отбомбились и остальные – хорошо хоть, что из пике они выходили высоко, километрах на полутора, а то как бы не сбили кого ненароком!

Пролетев над нами, «Кошки» начали снижаться. Гоша запрыгнул в свое авто и умчался встречать любимую, а я остался, никуда Маша не денется, а тут должно пролететь еще пять «Бобиков».

«Кошки» могли без проблем лететь сюда аж от Мукдена с полной бомбовой нагрузкой, а для «Бобиков» расстояние было великовато даже с подвесными баками, так что они взлетали с аэродрома подскока под Инкоу. Ну вот наконец и они… один, два… все пять. С души отлегло, я тоже сел в свою «Оку» и велел потихоньку везти меня на аэродром. Теперь операции уже можно было планировать не только внутри семидесятикилометрового круга! С полутонной бомбой (правда, таких у нас не было, пока наш ряд ограничивался соткой, двухсоткой и четырехсоткой) сухопутная «Кошка Муська» могла пролететь восемьсот километров. А из Георгиевска пришла весть, что и две морские «Кошки Мурки» скоро будут отправлены по назначению, то есть к нам, а эти самолеты были специально приспособлены для базирования на «Мономахе».

На аэродроме царила суета – прибывшие самолеты растаскивали по капонирам, кто-то взлетал на патрулирование, кто-то садился после него… Из ангара потихоньку выплывал дирижабль – он должен был сделать несколько рейсов в Мукден, за запчастями для новых самолетов. Лететь он должен был на шести километрах, так что противника опасаться не стоило.

Прямо с аэродрома наша троица на двух машинах отправилась в Артур, во дворец наместника, где предполагался праздничный обед по случаю прибытия полковника (или полковницы?) княгини Ла-Маншской. Надо сказать, что мундир этой княгине весьма шел…

– Как-то у вас тут все не очень воинственно, – поделилась своими впечатлениями Маша ближе к концу обеда. – Я-то думала, что лечу в осажденный город наподобие Сталинграда, а тут… народ по кабакам гуляет, дама вон с собачкой по дороге встретилась… Да и на перешейке сплошная тишь и благодать.

– Вот-вот, – вскинулся я, – именно что была благодать, пока некоторые не поналетели и бомбами швыряться не начали! Ну и чего бы тебе запчастей не взять, если уж так не хотелось лететь порожняком?

– Много не возьмешь, все равно дирижабль гонять пришлось бы, – пояснила полковница, – а тут появилась возможность устроить тренировку экипажей в боевых условиях.

– Это боевые условия? – возмутился я. – Без разведки, вообще без ни фига выкинуть дюжину двухсоток! Мне уже донесли результаты твоей бомбардировки – повреждена одна пушка и разрушен сарай с чем-то негорючим и невзрывающимся. Вот если бы сам не сидел у тебя на содержании, вычел бы из твоего жалованья стоимость этих бомб, ей-богу! Дальность «Кошек» опять же засветила… Теперь япы знают, что эти самолеты могут не то что без подвесных баков, но даже с бомбами пролететь четыреста километров. Ну и что, если на самом деле они могут вдвое больше – японцам и этого знать не полагалось. Гоша, а ты что улыбаешься, объяви ты этой заразе выговор построже, раз она еще под мое командование не поступила!

– Нынче же ночью! – фыркнула зараза. – И, кстати, насчет содержания. Твой Одуванчик, как ни странно, оказался чуть ли не самым выгодным нашим вложением капитала. Уже сейчас полторы тысячи процентов чистой прибыли! А ты, ну прямо как ростовщик-кровопиец, еще небось и не все копейки с его долга списал?

– Обижаешь, все списал сразу после захвата «Мюррея», теперь Паша себе в плюс работает.

– Вот только не объявят ли нам англы войну из-за этого дела? – несколько обеспокоенно спросила Маша. – А то в Питере они прямо как с цепи сорвались, Ники совсем задолбали, сестра Марии Федоровны ей по три письма в день шлет, в Георгиевске уже отловленных агентов девать некуда, мне Беня жаловался на предмет дополнительного финансирования. А прямо перед моим отъездом и вовсе такое учинили!

– Вот гады, – радостно подтвердил я, – действительно, и как у них совести-то хватило? Я, чтоб скрасить любимой женщине горечь разлуки, перед отбытием подарил ей свой портрет. Но не простой ведь, а в парадном мундире, вы оцените! И голографический, между прочим, да еще со светодиодной подсветкой! А эти редиски его поперли… Причем не смогли чисто сработать, полкабинета вверх дном перевернули, уроды. Одно утешение – теперь этот портретик наверняка изучают где надо и делают соответствующие выводы. Так что пока они будут не войну объявлять, а пытаться разобраться в ситуации – действительно ли катамараны могут становиться хоть относительно невидимыми?

– И насчет твоей докладной записки в Морвед тоже какой-то шум поднялся, – вспомнила Маша.

– Что за записка? – не понял Гоша.

– А, это я перед отъездом туда коммерческое предложение отправил. Мол, разработана аппаратура, делающая корабль невидимым, в качестве обоснования изложил основы голографии. И, значит, всего за одиннадцать миллионов взялся установить это на любой корабль флота, только чтобы он был не длиннее пятидесяти метров и имел на борту динамо-машину в полтора мегаватта. В случае оптового заказа даже скидки предлагал! Но не прониклись, консерваторы фиговы, не стали раскошеливаться… Ну а теперь, понятно дело, этот документик английская разведка изучает.

На этом я покинул молодежь, видно было, что в силу предыдущей долгой разлуки мое общество в данный момент начинает становиться лишним.

Ближе к обеду следующего дня Гоша явился на узел связи, где я ждал очередного донесения от Татьяны, и наконец-то поговорил со мной на общие темы, по нему было видно, что давно собирался.

– Может, тебе как-нибудь получше подлечиться? – осторожно начал он. – А то ты хоть и перестал на ходу падать, но все равно какой-то не такой. Как будто надорвался в том бою… Отряд Засулича окружили – ты только и сказал, что небось не окапывались. Штакельберг вместо операции по разблокированию перешейка какую-то комедию устроил – ты послал пару самолетов посмотреть на происходящее, и все. С этим японским пароходом сколько возимся, только сейчас его убрали с фарватера. Да я уверен, если бы ты всерьез за него взялся, его бы уже месяц там не было! В чем дело?

Сказать, что ли, ему правду, подумал я. И действительно сказал:

– В тебе. Мы о чем договорились еще год назад? Не мешать японцам! Пусть на здоровье войну выигрывают, если правильно вести дела, так они ее выиграют сами у себя. А тебя вдруг на подвиги потянуло, блин, во славу русского оружия! С какого перепуга отряд Засулича вообще на Ялу оказался, ведь решили же не распылять силы? Там нужен был небольшой отряд казаков, и все. Кстати, не окопался он потому, что в русской армии это сейчас вообще никто не делает, исходя из откровений Драгомирова. Ты, между прочим, обратил внимание, что в Георгиевске у калединской бригады строевой подготовки почти не было? Да потому что я, как только песню слышал, тут же звонил Каледину и спрашивал, какого лешего его солдаты землю не копают! Ничего, удалось приучить за полгода, что в боевых условиях солдат должен проводить свободное время исключительно с лопатой… Сейчас он до Кондратенко эту мысль довести пытается.

– Но у Куропаткина-то тоже как у всех! – возразил Гоша.

– Почти. Михаил ведь не только комдив-два, он еще и твой зам как наместника. Вот и капает помаленьку на мозг Алексей Николаичу, что рыть надо глубже и интенсивней. А Штакельберг, кстати, молодец, ты уж его награди чем-нибудь висячим поперек пуза. Получил дурацкий приказ и ухитрился выполнить его с минимальными потерями! Уважаю.

– А почему же у тебя сейчас Каледин на позициях ничего не копает? – осведомилось высочество.

– Да потому, что японских шпионов хоть и проредили, но не до конца. И полуостров хоть и закрыт, но нет-нет кто-то на лодочке и сбежит. Поэтому рыть-то он роет, но не там, где сейчас передовая, а на второй и третьей линиях основной позиции. И так, чтоб со стороны видно ничего не было! То есть и ему тоже благодарность надо, раз ты ничего не заметил. А ту линию, где он сейчас сидит, мы сдадим японцам после первого же серьезного штурма. Я только одного боюсь, не сглазить бы, уж больно хорошо у нас все пока идет…

– Хорошо?! – возмутился Гоша. – Это ты называешь хорошо? А как же, по-твоему, тогда выглядит плохо?

– Вот если мы начнем терять хотя бы половину от того, что теряют японцы, будет плохо, можешь не сомневаться. А начнем, если они всей силой ударят по Куропаткину! Ведь как замечательно получилось – из-за того, что наш флот оказался заперт, японцы перенесли центр тяжести с Ялу сюда! Высадке-то никто не мешает, даже самолеты, хотя эти и могли при желании чуток подгадить… По моим сведениям, против нас уже полторы армии. И если мы их уложим тут, на перешейке, будет совсем другая война! А не штурмовать Артур японцы не могут, это у них национальная идея-фикс: получить его обратно в зад. Но если их штурмы не будут давать ничего, кроме диких потерь, так ведь они могут и решить сначала разгромить Куропаткина! А у него чисто географически условия для обороны хуже, чем тут, да и армия не чета калединской бригаде. То есть сейчас главное – не спугнуть! А ты тут все в бой рвешься, благостную картину мне портишь… я ведь про тебя статью пишу, на примере аналогии с Кутузовым, только ты у меня выведен малость покруче. «Бескровная победа» называется, так что не мешай полету творчества! Лучше сходи в соседний вагон, помоги Маше еще миллион-другой приватизировать. Я серьезно, ведь то, что вы кладете себе в карман сейчас, идет прямо из английских карманов! И значит, до японцев эти деньги уже никак не дойдут…

– Тебя послушать, так вовсе ничего делать не следует, – хмыкнул Гоша, – но отряд Вирениуса-то надо провести, хоть к нам, хоть во Владик.

– Только, пожалуйста, без драки! – попросил я. – При всем моем уважении к Макарову не верю я, что он сейчас сможет выиграть у Того. Вот обмануть его – это у нас общими усилиями может и получиться… Про «Смоленск» и снаряды на нем Того в курсе, так что понимает, куда этому судну надо плыть. А вот про американский угольщик еще вряд ли… В общем, подумайте со Степаном Осиповичем, как сделать, чтобы Вирениуса ловили совсем не там, где он будет, даже если для этого и придется направить его во Владик. Вы, главное, сочините соответствующую дезу, а уж задвинуть ее японцам я помогу.

– Вам радиограмма, – отвлек нас от беседы дежурный по узлу.

Я взял бумагу и прочел. Ну что же, чего-то такого и следовало ожидать… Один из пойманных Беней анархистов оказался завербован английской разведкой, и задание у него было ликвидировать меня. Он, собственно, и попался на том, что больно уж активно рвался добровольцем на фронт, причем обязательно в Порт-Артур. И вряд ли англичане будут надеяться только на этого хмыря, так что в ближайшее время у нас тут может стать оживленно.

– Видал? – показал я бумажку Гоше. – С их точки зрения, между прочим, и тебя грохнуть будет тоже очень к месту. Так что с сего дня прекращаем шастать по Ляодуну без охраны – мало ли что…

В этот момент нас снова прервал дежурный, но на сей раз он буквально влетел в купе.

– Сверхмолния из Георгиевска! – выкрикнул он.

Такой шифр мог присваиваться только совершенно исключительным сообщениям, и меня следовало извещать немедленно, даже не дожидаясь конца приема.

Я кинулся к радиостанции, Гоша за мной. Радист быстро писал текст, и я, заглянув ему через плечо, увидел:

«…покушение на мф сегодня девять двадцать (я быстро глянул на часы, вычел разницу во времени, получилось двадцать минут назад) состояние тяжелое предположительно отравление находится аничковом…»

Не оставив Гоше времени тоже вникнуть в текст, я схватил его за руку и быстро втащил в купе, из которого мы только что вышли, успев только приказать дежурному и радисту забыть, что мы здесь вообще были.

– Готов? – спросил я, Гоша кивнул. – Открываем в коттедж!