Текст книги "Инженер. Золотые погоны"

Глава 38

– Извините, но это авантюра, – твердо сказал Густав и выжидательно уставился на меня.

– Вы продолжайте, продолжайте, – подбодрил его я.

– Самолету, может, и хватит недельных испытаний, – Тринклер косо поглядел на Миронова.

– Ну, может… – неуверенно промямлил тот, – хотя…

– Вот именно – даже самолет не помешало бы доиспытать. Но моторы! Один на стенде проработал двести пятьдесят часов, другой семьдесят. Однозначной причины такой разницы пока не найдено. Далее, почему у третьего мотора клапана приходится регулировать вдвое чаще? Почему у всех компрессия в четвертом заднем цилиндре падает быстрее, чем во всех остальных?

– Так я же у вас не все моторы забираю – четыре на «Кондоре» и четыре в запас. Вот и будете спокойно, вдумчиво их гонять на стенде и смотреть, почему они себя ведут так нехорошо. Найдете – радируете мне, я уж как-нибудь поправлю.

– В воздухе, – ехидно уточнил Густав.

– При вас же летел на одном моторе из четырех! Можно даже сказать, почти горизонтально… А уж на двух я всяко до аэродрома дотяну.

– Да чем вам «Кошка» не нравится?

– Скорость меньше, и ей до Владика придется делать четыре посадки, а «Кондору» двух с запасом хватит.

– Ага, и на каждой вы по двое суток будете в моторах ковыряться! Это если посадка получится на аэродроме, а не посреди тайги. Короче, вы можете, как директор, канцлер и… и…

– Самодур, – подсказал я.

– Вот именно. В общем, я категорически против и менять своего мнения не собираюсь.

– Что с вами сделаешь, – вздохнул я, – придется лететь на «Кошке»…

Вообще-то главной причиной моего желания оседлать «Кондор» была не его скорость и дальность. Мне просто хотелось прилететь во Владик, а потом в Артур на четырехмоторном гиганте! Но спорить с Густавом дальше было уже нельзя – он, как главный конструктор, еще не считает свои изделия доработанными. Значит, так оно и есть…

– Вот и замечательно! – оживился Миронов. – У последних «Кошек» улучшенная отделка, то есть плюс пять километров скорости, и дополнительные баки в крыльях. Не придется в фюзеляж две бочки с бензином заталкивать.

– Ладно, готовьте «Кошку» на послезавтра. Сначала летим в Питер, у меня там еще дел дня на три-четыре. Самолет за это время как следует проверяется, а потом – во Владик. Какую-нибудь откидную кушетку в фюзеляже соорудите, чтобы спать можно было и лежа – раз уж летим без бочек…

– «Летим» – это кто и докуда? – не понял Густав.

– Это мы с вами до Питера. Вам же спокойней будет, если перед моим полетом во Владик лично моторы проверите. Да и еще одно небольшое дело у вас в Питере есть, заодно и решим в рабочем порядке…

Это небольшое дело состояло в том, что просто Тринклером Густаву осталось ходить три дня – за выдающиеся успехи на ниве конструирования движков Гоша решил произвести его в князья и даже попросил меня придумать прилагательное для титула. Я отказался, сославшись на занятость, Гоша тоже не родил ничего умного, и в результате Густаву предстояло стать просто князем Тринклером, без уточнения, что это князь Тринклер-какой-то там.

Смысл данного преобразования был несколько шире награждения Густава – Гоша решил начать, если так можно выразиться, национализацию своих предприятий. Ведь тот же моторный завод, крупнейшее в мире предприятие данного профиля, по сути представлял из себя частную лавочку некоего Георгия Романова и примкнувшего к нему Найденова. Но Романов вдруг стал императором, что подразумевало смену статуса принадлежащих ему заводов, газет, пароходов и прочего… Так что руководитель государственного моторного завода должен иметь соответствующий статус, ведь по табели о рангах такая должность тянет как минимум на четвертый класс. А раз Густава все равно придется снабжать титулом и званием, рассудил Гоша, то почему бы не приурочить это событие к какому-нибудь достижению, чтоб меньше возни и расходов? Следующими в очереди были Миронов с Гольденбергом, их предполагалось украсить довесками к именам по сдаче «Кондора» в эксплуатацию.

На «Кошке» мы с Тринклером долетели до Гатчины за четыре с половиной часа. Густав рулил, а я занимался испытаниями дополнительного оборудования, то есть установленной вместо бомбодержателя кушетки. Ничего так получилось, спать вполне можно, только одеяло подсунули какое-то колючее, а подушку надо будет сделать малость пожестче…

Гоша уже решил, что резиденция канцлера будет именно в Гатчинском дворце. Там же будут организованы малые императорские покои, в данный момент конкретно на случай очередного раунда переговоров с Вилли. Значит, и официальный «Дом», и полуофициальный «СИБ» тоже должны быть рядом, так что в левом крыле дворца уже обживалась Татьяна. Ну а Беня нашел для своей службы приличный особняк на Мойке и осел там.

Густав таки не удержался от сюрприза. Когда полет уже подходил к концу, а я как раз задремал и даже видел какой-то сон, он спокойно встал с пилотского кресла, подошел ко мне и потряс за плечо:

– Ваша светлость, вставайте, а то мы уже почти прилетели!

– Ага, – буркнул, просыпаясь, сел и тут проснулся окончательно. В некотором обалдении я смотрел на стоящего рядом Тринклера, пустое место пилота и самостоятельно двигающийся штурвал…

– Автопилот? – допер я. – Электрический или гидравлика?

– Электрический. Раз уж он стоит на самолетах-снарядах, то почему бы и просто дальний самолет им не оборудовать? На «Кондоре» он будет штатно, а тут пока в порядке исключения… Это мы совместно с Корнеем такую смелость на себя взяли, доработать одну «Кошку».

– Протокол испытаний вы захватили?

– Обижаете. Но мы уже подлетаем, кто садиться будет?

– Вы и садитесь, если не устали… Я лучше пока с мыслями соберусь.

Эти мысли – сразу скажем, не самые возвышенные, я додумывал по дороге с аэродрома в Аничков дворец – сегодня мне надо было именно туда. Мысли были, естественно, о любви – но не вообще и даже не о нашей, если она есть, с Мари – объектом был великий князь Кирилл Владимирович, Гошин двоюродный брат.

В свое время Гоша, прочитав о февральских семнадцатого года и далее послеоктябрьских загибах «царя Кирюхи», а также о том, что этот персонаж причастен еще и к гибели Макарова (обеспечить протраливание мин было приказано именно ему, но он был занят очередной пьянкой), вроде как в шутку спросил меня:

– Слушай, а не пора ли с ним приключиться несчастному случаю?

Тогда было еще не пора, но полгода назад стало самое время, и случай, естественно, приключился… Правда, не совсем тот, про который интересовалось высочество. Ну упал бы, положим, этому Кирюхе на голову кирпич. Так ведь его папа, фигура весьма влиятельная, поднял бы совершенно неприличный визг и без всяких доказательств утверждал бы – мол, это происки Георгия с его Найденовым, больше некому… Если не верите, найдите портрет этого князя и оцените морду лица. А как противник князь Владимир был весьма серьезен…

По сути, при Николае в Российской империи имелось три двора. Собственно Николая, которым заправляла Аликс, двор того самого Владимира Александровича и двор Мари. Причем в последний год позиции двора моей ненаглядной малость пошатнулись…

В нашей истории князя Володю подкосила скандальная женитьба его непутевого сыночка, и он тихо сошел со сцены. Так что мне даже не надо было ничего изобретать, только чуть-чуть ускорить и подкорректировать события…

Итак, с Кирюхой произошел несчастный случай – он влюбился. А вот в кого – это был блестящий триумф Татьяниной службы! Идеал звался Изольдой Буонароччи (если чуть поточнее, то Сарой Собельсон) и являлся сомнительного происхождения мексиканской графиней, ныне подвизающейся в качестве журналистки во Франции. Так что первым итогом операции было то, что в данный момент Кирилл находился не в Порт-Артуре, а вовсе даже в Ницце.

Специализировалась Изольда на великосветских скандалах и сплетнях, причем не оставляла вниманием и Россию – ох как не оставляла! Генерал-адмирал, прочитав ее статейку про себя, рвал, метал и рычал. Обвинения московского генерал-губернатора в педерастии тоже не прошли незамеченными, потом она проехалась по беспросветной тупости Николай Николаича-младшего… Про нас с Гошей она тоже писала какую-то хрень, чтобы не выделять из общей массы. Так что личность в высшем свете Питера это была довольно известная… И вот вчера я получил радиограмму, что клиент окончательно спекся и был затащен под венец! С такой новостью я и ехал к Мари на предмет обсуждения реакции на это вопиющее, подрывающее устои монархии безобразие.

В Аничковом меня ждало аж два величества – не только Мари, но и Гоша. Ему, как императору, материалы по этой истории были представлены еще вчера, но вообще-то у меня создалось впечатление, что тут что-то личное – больно уж активно, едва став величеством, он принимал участие в судьбе своего двоюродного брата. Сейчас они с Мари скрашивали ожидание меня написанием высочайшей бумаги.

– Ну-ка, что у вас тут, – заинтересовался я.

По мере чтения меня охватывала законная гордость учителя за в чем-то превзошедшего его ученика – документ был составлен блестяще, демонстрируя полную компетентность автора в высоком искусстве демагогии. С глубокой скорбью Гоша извещал, что в то время, когда весь народ, за исключением немногих отщепенцев, напрягает все силы в борьбе с сильным и коварным врагом, находятся люди, вступающие в связь с пособницами этого врага. Особенно его величество огорчает тот факт, что данный человек принадлежит к императорской фамилии и позорит своими действиями не только себя… Это вместо того, чтобы быть опорой трону. Дальше шел перечень причин, по которым данный брак ну никак не мог быть признан допустимым. Тут был и насквозь фальшивый графский титул избранницы, и ее неопределенная национальность (так в тексте), и то, что дама ни разу не православная…

В общем, Кириллу отныне запрещалось появляться в России – до исправления своих прискорбных ошибок и принесения официального раскаяния в их свершении. В конце бумаги рукой Мари было дописано мягкое, буквально отеческое сожаление его величества о том, что великий князь Владимир Александрович в силу своей бесконечной занятости не смог уделить должного внимания воспитанию отпрыска.

– Замечательно, – сказал я, – но, я так понял, есть еще какой-то вопрос, требующий совместного решения до моего отъезда. Какой именно?

Это был мини-спектакль для Мари. Позавчера вечером она намекнула сыну, что у нее на примете есть очень подходящий человек на пост министра внутренних дел, а именно саратовский губернатор Петр Аркадьевич Столыпин. Сразу после матери Гоша отправился на узел связи Зимнего, где и обсудил со мной эту инициативу. Так что я был вполне в курсе и нисколько не против, но нельзя же лишать даму удовольствия проталкивать свою креатуру! Поэтому я минут десять слушал рассказ Мари о том, почему именно сейчас нам понадобился именно Петр Аркадьевич.

– В принципе это неплохо, – сказал я, постаравшись, чтобы в голосе сквозила малая толика сомнения. – Действительно, в такой момент около императора должен быть человек, взявший на себя часть неизбежной сейчас грязной работы – вот поэтому, я так понимаю, дорогая Мари и предлагает данную кандидатуру… Но почему на такой частный пост, только эмвэдэ? Ввести должность премьера, им и назначить.

Через десять минут вопрос был в принципе решен, и Гоша отбыл по делам, а мне оставалось сделать так, чтобы Мари считала своей инициативой еще одну мою задумку…

– Единственно, что вызывает у меня некоторые сомнения, – сообщил я, – это энергичность Петра Аркадьевича, его напор. Как-то я не уверен, что в мое отсутствие Гоша сможет должным образом направлять этот напор в нужную сторону…

– Дорогой, он-то как раз и сможет. А вот твои попытки как-то корректировать политику премьера в нужную сторону, скорее всего, привели бы только к ссоре… И потом, около Жоржа остаюсь я.

– Неплохо, конечно, – согласился я, – но хватит ли у тебя сил? На тебе же весь императорский двор и работа по недопущению возникновения еще какого-то параллельного, а ты ведь не совсем здорова…

– Ты мне еще про возраст скажи! – возмутилась Мари. – Напомнить, сколько должностей у инженера – ой, извините, ваша светлость, канцлера Найденова? Да, и еще один вопрос. Сейчас ты, конечно, поедешь к Татьяне или еще не знаю куда. Но вечером будь любезен вернуться в Аничков – в конце концов, послезавтра ты снова улетаешь! А у японцев самолеты далеко не кончились, я специально интересовалась…

Глава 39

Давно подмечено, что в дальней поездке первую половину пути думаешь о прошлом – не забыл ли чего, например, а вторую – о будущем. То, что я не ехал, а летел, дела не меняло, тем более что первый этап машину вел второй пилот – у «Кошки» было всего одно пилотское место.

Маршрут у нас был Питер – Казань – Омск – Красноярск – Иркутск – Харбин – Владик, его планировалось преодолеть за пять дней. На первом этапе я летел пассажиром – якобы мне надо было работать с документами, а на самом деле просто лень было перед полетом зубрить маршрут. Дальше-то заблудиться было невозможно – лети себе вдоль железки, тут она одна и долго еще таковой останется…

На всякий случай и от нечего делать я еще раз просмотрел копии бумаг о передаче в казну оружейного, моторного и двух авиационных заводов. Конкретно эти предприятия были выбраны в основном из экономических соображений – оружейный изначально был планово-убыточным, моторный завод поставлял всю продукцию нашим же авиационным, в силу чего говорить о прибылях не приходилось. Авиазаводы, особенно второй, в Иркутске, были вполне себе рентабельны, но общая обстановка требовала резкого увеличения объемов производства и, значит, серьезных капиталовложений. Поэтому Гоша и изобразил красивый жест – мол, в тяжелую для России минуту он сделал посильное пожертвование на победу и теперь ждет аналогичных шагов от других предпринимателей.

Что интересно, в процессе этой деприватизации я даже разбогател – или так и должно быть? Дело в том, что Гоша посчитал, будто передача в казну упомянутых заводов будет слишком сильным ударом по карману инженера Найденова, имеющего там свою долю, и, не слушая моих возражений, всучил мне свой пай в концерне «Цеппелинфлюгунтернеймен». Мол, российскому императору не совсем уместно иметь коммерческие интересы за границей… А оценивалась графская фирмочка миллионов в пятнадцать, так что четверть от этой суммы – бывшая Гошина, а теперь уже моя доля, выглядела очень даже и ничего себе. Да плюс у меня там и своих пять процентов было, так что почувствовать себя нищим мне теперь будет весьма затруднительно.

Потом я вспомнил большой прием в Зимнем, на котором император в торжественной обстановке произвел в князья Тринклера, Менделеева и Жуковского – ну и рожи были у некоторых царских родственничков! Что характерно, в основном у тех, которым в ближайшее же время предстояло расстаться с частью влияния, состояния и прочего – вплоть до жизни, в случае сильно невосторженного восприятия первых этапов смены статуса… Правда, они об этом пока не подозревали.

Смысл данного действа был в привлечении на свою сторону активной части интеллигенции – теперь у нее появлялся зримый пример, чего можно достичь при направлении таланта в нужную сторону… А то ведь раньше, кроме как в революционеры, честолюбивому человеку из низов и податься-то было особенно некуда! Следующими в очереди за титулами были Зелинский, Налетов, Мосин и мои авиаконструкторы, но здесь повышение предполагалось чуть поскромней, только до графов. Потом, наверное, Татьяну надо будет тоже… хотя «княгиня Князева» – явная тавтология, а графиня – как-то мелко, в сравнении с заслугами. Попросить, что ли, Вилли сделать ее герцогиней? Если откажется, тогда мне самому придется девочку в кунаширские принцессы производить.

В Казани меня ждала новость о какой-то победе русского флота в Желтом море. Нашего узла связи в татарской столице не было, так что я, терзаемый нехорошими предчувствиями, полночи проторчал на телеграфе, обмениваясь депешами с иркутским филиалом шестерки. Картина действительно вырисовывалась не совсем чтобы уж очень оптимистическая… Я так понял, что японцы активизировали перевозки морем, Макаров вознамерился им помешать, в результате чего два флота сошлись стенка на стенку и измордовали друг друга до полусмерти. Насколько мои информаторы представляли себе картину, утопленников не было ни у нас, ни у японцев, но и целых кораблей тоже не осталось. Ихние «Микаса» и «Фудзи» были избиты до состояния, при котором было не очень понятно, как они вообще еще держатся на плаву. Но и наш «Ретвизан» был превращен в плавучий металлолом, «Цесаревич» выглядел ненамного лучше, да и остальным требовался ремонт разной степени сложности. Победой же эта свалка была объявлена просто потому, что японцы начали выходить из боя первыми! А наши их не преследовали – во-первых, особенно было и некому, да и приказа тоже не поступило, потому что в самом конце боя был тяжело ранен Макаров. В общем, результат можно было бы считать ничьей, если бы не одна тонкость. Японцы могли ремонтировать свои корабли практически все сразу. У нас же в единственный сухой док за раз помещался только один бронированный утюг… Правда, еще один док был во Владике, но туда поди доплыви, если на воде ты держишься исключительно на энтузиазме! В общем, повреждения-то были сравнимые, а вот починятся японцы явно раньше нас…

Но на главный вопрос – о сроках японского наступления на сухопутном фронте – ответов пока не было. Однако это «ж-ж-ж-ж» неспроста, подумал я и велел передать кодированный сигнал, по которому группа фармацевтов в Чемульпо перейдет к масштабной диверсионной деятельности.

До Омска мы долетели без приключений. Новостей с фронта тоже не было. Зато местный генерал-губернатор откуда-то прознал о моем прилете и явился, жертва субординации, лично засвидетельствовать свое почтение! А у меня здесь даже не было филиала шестерки, чтобы расследовать, откуда появилась утечка сведений и кто уже в курсе, что я тут нахожусь…

Правда, сопровождающий губернатора жандармский ротмистр показался мне не дураком, и я, отведя его в сторонку, поинтересовался – не засиделся ли он в небольших чинах? И если да, то почему бы ему не выполнить приказ государственного канцлера и не пресечь дальнейшее распространение сведений о моем появлении? Да заодно и разобраться, откуда они вообще появились… Новой власти очень нужны энергичные люди, напутствовал его я.

А с его превосходительством мы выпили по рюмочке – я простой водки, он – так уж получилось – с небольшой примесью. Превосходительство было довольно пожилое, и ему хватило. Убедившись, что здоровью гостя ничего не угрожает, но просыпаться он будет уже после моего отлета, я прилег вздремнуть часа на четыре.

И перелет в Красноярск, и недолгое пребывание там прошли спокойно. Следующая посадка была в Иркутске, где имелся и узел связи, и мощный филиал шестого отдела да вообще много чего. Так что тут я надеялся узнать самые свежие новости – и таки узнал…

Несколько часов назад японцы начали решительное наступление и на Ляодунском перешейке, и под Лаоляном. Перешееек держится, а вот у Куропаткина, кажется, дела обстоят не лучшим образом… Настолько не лучшим, что Новиков, начальник иркутского филиала шестерки, узнав, что я теперь собираюсь лететь прямо в Мукден, выразил сомнения – а не окажется ли он к моменту прилета в руках японцев?

– Ну, это вы зря, – хмыкнул я, – Куропаткин, конечно, человек способный, но за сутки с хвостиком не только добежать от Лаоляна до Мукдена, но еще и успеть сдать этот Мукден ни у кого не получится. А вы пока отправляйте пару новых кошачьих моторов во Владик, из Мукдена я все-таки полечу туда…

Последний этап перелета за штурвалом сидел я – это была предельная дальность для данного самолета, и требовалось умение лететь в наиболее экономичном режиме, так что и автопилот включать было нельзя. К концу шестого часа я уже порядком устал, а указатель уровня топлива уютно улегся стрелкой на ноль, но тут впереди показалась мачта с полосатым чулком на ней – первый аэродром второй авиадивизии. Михаил, ясное дело, был тут и встречал меня.

– Ну что все-таки тут стряслось? – спросил я сразу после приветствия.

– Не понимаю я Куропаткина, – пожал плечами комдив-два. – Японцы начали наступление на правом фланге. Он подтянул туда резервы, но в это время японцы ударили еще и слева, прорвали нашу линию обороны и продвинулись на пять километров…

– Простите, что перебиваю, – не понял я, – она что, эта линия, была одна?

– В том-то и дело.

Я уже собрался было в резкой форме спросить у него – а он-то куда смотрел? Если Куропаткин его не слушал, почему у меня в Артуре весь стол не был завален докладами Мишеля про это безобразие? Но тут обратил внимание, что с моим собеседником что-то не так. Выглядел он как-то неправильно, не похоже на себя…

– Так, это потом, – остановился я, – лично с вами что творится?

Мишель тоже остановился, как-то по-детски глянул на меня и всхлипнул:

– Наташа погибла… вчера утром…

– Та-а-к… Вы сейчас можете ясно рассказать, как это произошло? И почему? Если да, то пройдемте в КДП, и там я вас выслушаю.

А если нет, мысленно продолжил я, то мне придется думать, кем тебя заменить и под каким предлогом отправить отсюда на фиг…

– Когда левый фланг побежал…

– Уточните, начал отход или действительно побежал?

– Побежал! – почти крикнул Мишель. – Какой отход, они драпали, бросая пушки…

Блин, да что же у них тут такое творится, тоскливо подумал я. Одна линия обороны – это после четырех месяцев сидения на месте! – и на ней – пушки…

– Я приказал второму полку лететь на бомбометание по наступающим японцам – они шли густыми цепями.

Так, дальше ясно, подумал я. Первая эскадрилья отбомбилась, японцы прекратили преследование и приготовились стрелять вверх…

– Она была во второй или в третьей эскадрилье? И с какой высоты производилось бомбометание?

– В третьей… с трехсот метров… Да не выбирайте вы слова! Это я ее убил – сам приказал не эшелонироваться по высоте, а бомбить с минимальной, японцы наступали двумя компактными цепями, с километра в них было не попасть… И все четыре «Бобика» я загнал на высоту, запретив штурмовку пехоты, потому что в этом районе иногда появлялись «Спиты»!

– Последний вопрос – в тот раз они появились?

– Да, три штуки…

Опа, в обалдении подумал я. Последняя новость, полученная мной из Иркутска уже в воздухе, гласила: под Лаоляном сбито три «Спитфайра», один лично Михаилом, у нас потеряно два «Пересвета» и один «Бобик»…

– Это были какие-то не совсем обычные «Спитфайры», – продолжил Михаил, – крыло без «чайки» и скороподъемность почти как у «Бобиков»… и летчики там почти как наши, не та зелень, что летала до этого…

Ну вот, думал я поздним вечером, Мишеля не снимать, а награждать надо. Правда, сейчас нельзя – больно уж эта награда будет напоминать ему о том, за что получена…

В общем, если бы не своевременный налет второго полка, то неизвестно, чем бы оно все кончилось. А так японцы малость подрастеряли наступательный порыв, а наши смогли закрепиться в подходящей складке местности. Но Куропаткин, видя явную угрозу окружения, скомандовал отход… Если бы у него получился именно отход, то оно бы и ладно, но организованным это действо было только местами. В результате наши потери составляли около трех тысяч человек только убитыми. То, что японцы потеряли как минимум вдвое больше, ничего не значило – при таком соотношении потерь, буде оно продолжится, лучше сразу бежать к японцам с предложением мира и половины Сахалина в придачу…

Вспомнилось недавнее посещение Куропаткина. Я начал встречу с того, что выложил на стол мощную бумагу, написанную Гошиной рукой. Там просто и ясно было сказано, что на Дальнем Востоке канцлер Найденов является полномочным представителем императора. Все отданные канцлером приказы являются императорскими, со всеми вытекающими последствиями…

Главком мельком глянул в текст и поднял на меня красные от недосыпа глаза:

– Слушаю вас, ваша светлость…

– Покажите мне обстановку на теперешний момент.

Он показал. В общем, все было не так уж плохо – развивать успех японцы не стали, хотя и могли.

– Терпимо, – резюмировал я, – если бы еще первая армия отступила в чуть большем порядке, было бы совсем замечательно… Теперь про будущее. Мукден сдавать нельзя – больно уж тут много запасов, и пятой части не вывезти. Значит, придется его оборонять – я даже допускаю, что в окружении.

– Но это же бессмысленно! – воскликнул генерал-адъютант.

– Наоборот, если бы японцы на такое пошли, это было бы замечательным подарком. Запасов всего тут на год сидения в осаде. Подвоз подкреплений продолжается, до Харбина противнику не дотянуться, имея в тылу всю нашу армию… Значит, через некоторое время в Харбине формируется ударный кулак из лучших частей, и тогда в интересном положении оказываются как раз японцы. Вот только, боюсь, не хватит у них дурости Мукден окружать… Значит, надо укрепиться в Мукдене. Укрепиться – это значит зарыться в землю так, чтобы было не выковырять никакими силами! Позади первой линии обороны, в паре километров – вторая такая же. Она есть – начинаем копать третью, и так далее… Да, кстати, будьте любезны выслушать первый приказ. Если к моменту начала боевых действий у какой-то части не окажется оборудованной второй линии обороны, ее командир подлежит расстрелу. Исключения могут быть, на войне всего не предусмотришь, но они должны сопровождаться объяснительной запиской от вышестоящего начальника на мое имя. Если доводы покажутся мне неубедительными, расстрелян будет автор объяснительной. Все понятно? Кстати, почему у вас до сих пор не организован штрафбат? Чем стрелять народ, лучше сорвать погоны, и туда…

– Вы серьезно? – привстал Куропаткин. – Да это же… я не могу командовать в таких условиях! Прошу принять мою отставку.

– Не принимаю. Еще вопросы есть? Да сядьте, чего вы так всполошились? Нормальное, по-моему, шло обсуждение обстановки, и вдруг на тебе… Кондратенко с Калединым именно так с самого начала и воюют, у них на перешейке отход на два километра, семь тысяч японских трупов и полторы сотни наших.

– Если вы считаете, что генерал-лейтенант Кондратенко справится с командованием лучше, что мешает именно его и назначить на мое место? – устало спросил Куропаткин.

– Не справится он с двумя армиями, – покачал головой я, – потом, ваши генералы сочтут себя обиженными – какой-то выскочка, мол, над ними поставлен… Да и не меняют коней на переправе. Другое дело, что у него есть опыт современной позиционной войны, отсутствующий у любого из ваших генералов. Так что как вы посмотрите на назначение Кондратенко моим представителем у вас? Подчеркиваю, это вопрос, а не информация и не приказ.

– А конкретнее можно?

– Пожалуйста. Он будет подчиняться вам, но имеет право в любой момент отправить доклад мне. Какое направление вы ему поручите – ваше дело…

Прямо как в «Ходже Насреддине», подумал я, выходя из куропаткинского штаба. Типа полдела сделано, осталось уговорить принцессу…