Текст книги "Инженер. Золотые погоны"

Глава 14

– Ваши высочества, разрешите просочиться? – поинтересовался я, оказавшись в Гошином кабинете.

– Открывать дверь ногой – это «просочиться»? – кротко спросил Гоша. – И что случилось с твоей хваленой пунктуальностью? Десять минут уже мы с Мишелем тебя ждем, вообще-то говоря…

– Так я ж бегом бежал, ну и, чтоб не тормозить с разгону… А с пунктуальностью ничего не случилось, просто «Ока» подохла. Еще вчера мотор застучал, думал после совещания отдать на замену, а он не дожил. Но ничего так машинка побегала, почти одиннадцать тысяч километров.

– Ладно, тогда первое совещание руководящего состава ИВВФ будем считать открытым, – сообщил его главнокомандующий. – Да сядь ты наконец, вот твоя пепельница! Сегодня нам предстоит решить – как, из чего и когда будем формировать авиационные части наших дивизий.

Надо сказать, что авиадивизии Российской империи, существующие пока лишь на бумаге, представляли собой весьма странные образования. Дивизия включала в себя два авиаполка, одну авиагруппу, то есть недополк, и пехотное либо конное подразделение неустановленной численности. Эти подразделения уже существовали, ровно две штуки – бригада Каледина численностью в пять с половиной тысяч штыков (точнее, стволов) и Особый казачий отряд Богаевского в восемь тысяч сабель (а вот они, кажется, там были у всех). Командиром первой дивизии еще полгода назад стал я, а недавно был подписан указ о формировании второй, с Мишелем во главе. Осталось решить, как мы будем делить авиацию – места дислокации были уже примерно согласованы.

– Все «Пересветы» и «Святогоры» – второй дивизии! – внес щедрое предложение я.

Мишель кивнул, правда без малейших признаков воодушевления. Оно и понятно, первая должна была базироваться на Ляодунском полуострове и действовать большей частью по морским целям, этим каракатицам там делать нечего…

– Еще туда можно выделить полсотни «Тузиков», – продолжил я. – И шесть «Бобиков», для качественного усиления.

– А Полозова ими командовать! – подалось вперед младшее высочество.

– Мишку не дам, – возразил я. – У вас, господин полковник, еще Потапова остается, ее-то вы мне не отдадите? И Знайко с Ладыженским, так и быть!

– Ну, это понятно, – усмехнулся Мишель, – они воды боятся. Но все-таки в Артуре будете вы…

– Я старый, больной человек, – пояснил я Мишелю, – и генерал к тому же. – Вы таки думаете, что я там буду целыми днями трепыхаться по небу? Хорошо, берите еще Николаенко.

– А действительно, кто в Артуре-то летать будет, раз ты почти весь первый поток раздал? – забеспокоился Гоша.

– Во втором есть талантливые ребята, впереди еще почти год, подучатся. Но вернемся к самолетам. Четыре воображаемых «Бобика», то есть которых еще нет, записываем за «Мономахом». И два реальных «Тузика» туда же. Пять «Бобиков» оставляем второй летной школе.

– Девять минус шесть будет три, – сообщил Мишель.

– Спасибо, я в курсе. Значит, первые же два вышедших с завода пойдут в школу. А потом я их предлагаю делить в пропорции три в первую – один во вторую дивизии, и так далее…

– А… – начал было Михаил.

– А еще учтите, что вполне возможна блокада Артура с суши. Если же при этом Куропаткин допятится до Харбина, то поставки самолетов нам прекратятся и они все пойдут вам.

– Что ты планируешь у себя как авиагруппу? – поинтересовался главнокомандующий.

– Пока не знаю. Если подоспеют «Кошки», то их (грабеж, – негромко буркнуло младшее высочество), а если нет – можно опытное подразделение автожиров сделать, вдруг да и проявят себя…

– Командиров твоих полков я знаю, – заметил Гоша, – а авиагруппы?

– Тоже знаешь, и причем гораздо ближе. Это Маша.

– Что?! – подпрыгнуло высочество.

– То самое, – развел руками я. – Ты, значит, решил смотаться погеройствовать на Дальний Восток, а она в Москве оставайся? Плохо ты ее знаешь. А представь себе, ранят тебя, и попадешь ты в госпиталь к медсестричкам? В общем, можешь и не пытаться отговаривать.

– Господи, боже мой, – покачал головой Гоша, – ты хоть можешь сказать, на чем на войне менее опасно – на «Кошках» или этих твоих автожирах?

И тут лицо Михаила застыло. Кажется, он только сейчас понял – на войне его Наташа будет летать не просто так, что при ее мастерстве почти безопасно, но под огнем с земли и с воздуха…

С совещания я отправился к себе, где меня ждал Каледин – Алексей Максимович недавно приехал с Ляодуна и теперь хотел поделиться скорректированными планами обороны полуострова.

– Сразу хочу вас огорчить, Георгий Андреевич, – заявил он мне, – посмотрев, где нам придется воевать, я считаю приданную мне артиллерию практически непригодной. Сложный рельеф местности, поселок Цзыньчжоу прямо по фронту предполагаемой первой линии, вообще масса каких-то фанз и прочих сарайчиков… Да и выбор снарядов сильно сужает и без того невеликие возможности пушек.

– А что со снарядами? – поинтересовался я.

– Картечь и шрапнель, больше никаких.

– Ну и ну, – удивился я, – это кто же такое придумал? Что, во всей армии так?

– Увы. Насколько я знаю, фугасные снаряды для полевой трехдюймовки даже не разработаны.

– Так, это мы попробуем разобраться, – сделал пометку в блокноте я, – продолжайте.

– Я, конечно, понимаю, – замялся Каледин, – что, только получив трехдюймовки, мною же заказанные, тут же от них отказываться и требовать другие… Да, это моя ошибка, готов понести наказание.

– Да отстаньте вы от меня со своим наказанием, что вместо этих пушек, вы уже решили?

– Стопятимиллиметровые гаубицы Круппа.

– Те же двадцать четыре штуки?

– Да.

– Будут, – пообещал я, – и быстро, если их можно не заказывать, а прямо сразу купить. Давайте дальше.

Повеселевший Каледин разложил на столе карту.

– Первая линия обороны – вот, – провел он указкой по линии, – имеет основным опорным пунктом гору… на двух моих картах она называется по-разному, местные зовут ее сопка Самсон.

– А это что за пунктирчики спереди?

– Боевое охранение. Войдя в соприкосновение с противником, оно вынудит его начать развертывание вот тут…

– А, – догадался я, – вот зачем этот отросток железки, отсюда можно будет немного пострелять по тому квадрату из восьмидюймовок.

– Тут есть тонкость, – продолжил Алексей Михайлович. – Сопка Самсон господствует над местностью, и от того, сколь долго мы будем ее оборонять, зависит многое. Но строить там долговременные укрепления прямо сейчас нельзя, как вы сказали, из соображений маскировки…

– Зато шахты рыть можно, – почесал в затылке я. – Будем, как говорится, искать стране боксит и сфалерит.

– Что? – не понял Каледин.

– Полезные ископаемые. Хотя могут найтись умники, которые знают, что ни того ни другого тут отродясь не было, так что мы там будем добывать мифрил. То есть пусть ваши офицеры готовятся изображать из себя горных мастеров, и со списками не затягивайте, оборудование там, материалы… Ладно. Дальше вы как себе развитие событий представляете?

– При невозможности удерживать эту позицию мы отступаем на вторую линию, вот она, практически по самому узкому месту перешейка. В этом случае перешедшая к противнику сопка Самсон может доставить нам некоторые неприятности.

Интересно, подумал я, сколько снарядов главного калибра потребуется артурским броненосцам, чтоб срыть эту гору под корень? Хотя слева они не подойдут, потому что там мелко, а справа, скорее всего, тоже, потому что там могут появиться японцы… интересно, как должен выглядеть заградотряд на море? Пожалуй, придется самолетами сопку перепахивать…

– И наконец, со второй линии можно отступить на третью. Это последняя, до которой мы можем отходить и оставлять ситуацию под контролем. Если создастся реальная угроза и этой линии, она будет означать также и угрозу обороне всего полуострова.

Я присмотрелся к его карте повнимательней. Правый фланг первой позиции занимала не бригада, а два полка из дивизии Фока.

– Вы считаете первую линию слишком длинной, чтобы всю ее оборонять силами бригады?

– Да. К тому же в резерве я хочу иметь именно свои части.

– Та-а-к, а эти штриховки – минные поля? Тогда почему у вас они в основном сзади, спереди только две маленьких кляксы, а у Фока сзади их вообще нет, зато спереди все засеяно сплошняком?

– У меня оставлены коридоры для контратак. Эти же коридоры, когда их расположение станет известно японцам, приведут их под пулеметный огонь с флангов. В способность Фока организовать хоть грамотную контратаку, хоть фланговый обстрел из пулеметов я не верю, поэтому спереди такая конфигурация. Ну а сзади… своих людей я уже неоднократно тренировал на отход через минное поле и буду это постоянно делать на месте, а вот Фок…

– Если бы Фок, да со своим штабом, пробежался по минам, оно бы было замечательно, – усмехнулся я, – только их-то вот там и не будет, а солдатиков жалко… Кстати, вы с ним вроде встречались?

– Да. Весьма неприятный человек. И ладно бы при этом он был знающим офицером… Дивизия производит удручающее впечатление. И не только на фоне нашей бригады, а вообще.

– А Восточносибирская бригада?

– Сборная часть в процессе формирования. Командира нет, половины штаба тоже…

– У меня есть сильные подозрения, что скоро ее командиром будет назначен Кондратенко, – заметил я.

– Роман Исидорович? – вскинулся Каледин.

– Вы что, знакомы?

– А как же, с Академии Генштаба. Очень толковый офицер, просто великолепная кандидатура! Ну, если вам удастся организовать его назначение, ситуация, я думаю, сильно улучшится.

– Удастся, не волнуйтесь. Возьму-ка я это дело на особый контроль…

Я сделал еще пометку в блокноте. Действительно, раз уж его и без нас туда назначат через полгода, то почему бы не ускорить это дело?

Вечером я напросился в гости к Гоше.

– Появилась тут у меня проблема морального плана, – сообщил я ему, – и хотелось бы с тобой посоветоваться.

– Очень интересно, – пододвинул мне стул Гоша, – обычно ты с их решением никаких трудностей не испытываешь…

– Старею, наверно, – пожал плечами я, – в общем, такое дело. Оказывается, к основной русской пушке, полевой трехдюймовке, вообще нет фугасных снарядов! Как так ухитрились, я до сих пор не могу понять. Это, конечно, совершенно недопустимо. Так вот, я вижу тут два пути. Первый состоит в том, что я отправлю на имя военного министра, коим у нас сейчас торчит Куропаткин, бумагу с описанием неправильности этой ситуации. В ответ получу, скорее всего, какую-нибудь отписку…

– Или ничего, – предположил Гоша.

– Нет уж, не важно какого, но ответа я добьюсь. Потому что сразу после начала войны к этой бумаге будут прикладываться рапорты артиллерийских офицеров о том, что так жить нельзя.

– Да уж, при Сталине такой набор документов вполне потянул бы на хороший приговор…

– И у нас так должно быть, если не хотим проспать все подряд. Вот такой первый вариант. А второй – эту бумагу пишешь ты, мы обеспечиваем ее поддержку Николаем, думаю, этого хватит, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Но у Куропаткина, да и хрен бы с ним, на фоне прочих вполне приличный человек, не появляется ни малейшего повода чесаться, и у остальных тоже… И в ситуации, когда нашего вмешательства не будет, а оставить что-то как есть нельзя, все будет оставлено как есть.

– Если бы этим все и ограничивалось, я бы был целиком за первый вариант, – мрачно сказал Гоша. – Но ведь сколько солдат погибнет!

– В этом-то и есть проблема. Сколько их погибнет из-за отсутствия нормальных снарядов и сколько – от некомпетентности командного состава, который в первом варианте можно было бы хорошо перетрясти! Подозреваю, что потери из-за снарядов будут много меньше…

– Делаем так, – твердо сказал Гоша. – Бумагу пишешь ты. Только не выставляй козлом отпущения одного Куропаткина! Найди, кто действительно принял и поддерживал это решение. И разберись, чем при этом руководствовался. А снаряды мы закажем для флота, чтобы к началу войны они как раз были в пути на Дальний Восток.

Странно, думал я поздним вечером, уже у себя. Не могло ведь само собой получиться отсутствие фугасных снарядов, это противоречит логике развития техники!

Катапульты швырялись камнями. Потом для этой цели изобрели пушки, и они тоже поначалу стреляли каменными ядрами. Почти сразу догадались, что пушку, в отличие от катапульты, можно зарядить и булыжной россыпью – так появилась картечь. Со временем ядра стали чугунными, а картечь свинцовой. Дальше пытливая мысль дошла до набития ядер порохом, появились первые фугасы.

Нарезные казнозарядные орудия повторили путь своих гладкоствольных предшественниц, только быстро – буквально через несколько лет после появления первых конических болванок – они разнообразились болванками с начинкой. До шрапнели додумались уже сильно потом…

А тут вдруг для нашей пушки кто-то искусственно запретил фугасные снаряды – именно так, иначе они обязательно были бы! Действительно, надо бы найти этого «кого-то» с целью ласково взять гада за хобот…

Кстати, подумал я, а в чем вообще преимущество нашей трехдюймовки перед крупповской гаубицей? Весят они одинаково, чуть за тонну. Снаряд у нашей пушки вдвое легче. Дальность одинаковая – семь километров. У пушки лучше настильность, но это ведь нужно только при стрельбе прямой наводкой!

Ладно, при Сталине выбор трехдюймовки был оправдан – при стрельбе бронебойными снарядами она могла быть использована как противотанковая, что как-то компенсировало меньший вес снаряда. И совсем уж в тему – когда в сорок первом вдруг выяснилось, что производство бронебойных снарядов к трехдюймовкам практически не развернуто, что сводило на нет их противотанковые возможности, нарком Ванников сел как миленький! Вместе со своими ближайшими помощниками. Потом, правда, Ванникова выпустили, видно, догадался в свое время прикрыть зад каким-то документом, а вот помощникам так повезло далеко не всем.

Но ведь тут у Японии, равно как и у всех прочих вероятных противников, отродясь не было танков! Откуда же тогда вообще взялась эта пушка?

Мне стало даже интересно – принимали ее на вооружение те же люди, что и запрещали фугасный снаряд, или это были независимые друг от друга группы доброжелателей? Действительно, надо разобраться – не исключено, что в процессе этого на свет вылезут и другие, не менее интригующие эпизоды…

Глава 15

Когда кончился январь девятьсот третьего, я с удивлением стал ловить себя на том, что малость нервничаю. До войны оставалось меньше года, а у нас, на что ни глянь, ситуация от «ну, что-то такое вроде есть» до «конь не валялся». Отговорки самому себе «так раньше и того не было!» действовали слабо – мне почему-то хотелось, чтобы все прошло как лучше, а не как всегда.

Везде успеть физически не могли ни я, ни Гоша, ни наши люди – постоянно что-то всплывало, наподобие истории с пушечными снарядами. Но на трех ключевых направлениях я обязан был держать руку на пульсе. Ключевыми были признаны подготовка к смене императоров (ну, тут у меня была сверхэнергичная помощница, как бы даже не начальница), обеспечение обороны Ляодунского полуострова и идеологическая работа. Причем последняя по важности ничуть не уступала двум другим. Ведь действительно, ну чего такого особенного произошло на Дальнем Востоке в нашей истории? Без котлов, окружений и особых потерь наши отошли менее чем на пятьсот километров. Да по меркам сорок первого года это блестящая виктория! А что флот утопили, – так, чай, не в первый раз, да и не весь он утоп, кое-что осталось…

Но общество восприняло это как сокрушительное поражение и возмутилось – точнее, не само возмутилось, ему сильно помогли. Ну а мы сейчас силами обеих спецслужб и информбюро готовились помочь в прямо противоположном направлении.

Каждый действовал на участке, где чувствовал себя лучше всего.

Вчера Беня скорбно сообщил мне, что только прибежавший в Лондон из сибирской ссылки Лев Троцкий слег с тропической лихорадкой, и он, Беня, сильно подозревает, что медицина окажется бессильна. Некто Азеф был просто найден в канаве с дыркой в голове, скорее всего от пули. Гершуни ни с того ни с сего утонул, катаясь на лодке… А Израэль Гельфанд, более известный в наше время под фамилией Парвус, вдруг необычайно увлекся проезжей французской журналисткой. Ну, тут Татьяна превзошла саму себя – ее «журналисткой» даже я чуть не увлекся, куда там было устоять какому-то Парвусу! У Владимира Ильича Ульянова появилась секретарша, причем по фамилии отнюдь не Крупская – эту я лично не видел и сам сказать ничего не могу, но Татьяна твердо заявляла, что Наденьке ничего не светит.

По прессе работали дружной командой. Были определены наиболее влиятельные газеты и журналы. Затем информбюро пыталось подружиться с их руководством, и иногда получалось – так, например, в «Ниве» у нас были очень хорошие связи, в «Санкт-Петербургских ведомостях» неплохие и в «Московских» тоже. Некоторые издания, например «Коммерсантъ», мы просто купили. Ну а на тех, с кем подружиться не получалось, Танины девочки начинали искать и создавать компромат. Шестерка тем временем изучала распорядок дня и привычки объектов, места, где они любят появляться, их друзей и недругов… Шла нормальная работа. Как раз на сегодня у меня было запланировано послушать доклад директора информбюро, чем я и занимался.

– Таким образом, – подытожил Костя первую часть своей речи, – вот список изданий, сотрудничество с которыми на сегодняшний момент представляется невозможным. Вот кадровые списки, для Бени и э-э-э… Татьяны Викторовны.

Тут надо заметить, что вообще-то все посвященные хоть в какие-то тайны мою «шестерку» таки побаивались. Константин Аркадьевич в этом смысле оказался исключением, но зато он почему-то до дрожи в коленках трусил не то что при виде, но даже при упоминании Татьяны.

– Вот тексты ваших песен, они доработаны в соответствии с возможными потребностями, в нескольких вариантах, – продолжал директор. – Про исполнение есть договоренность с Шаляпиным.

Не так давно я дал ему тексты и ноты, где вместо явных анахронизмов стояли троеточия, и задание привести их в пригодный к исполнению вид. Быстро пролистав тексты – «вставай, страна огромная», «бьется в тесной печурке огонь», «Найденов дал стальные руки-крылья» и так далее, – я отложил папку для вдумчивого изучения и кивнул – продолжайте.

– По поводу агитаторов, – взял другую папку Костя. – Я бы вообще предложил исключить слова «агитация» и особенно «пропаганда» из широкого хождения. Ведь та же пропаганда – это распространение не вообще сведений, а только нужных. К сожалению, слово «информатор» тоже имеет негативный оттенок, так что я предлагаю нейтрально назвать их «георгиевцами». Их цель – нести свет культуры в массы. Кстати, отец Пантелеймон положительно отнесся к этому проекту и готов задействовать свои связи в здоровых силах церкви. Ориентировочно будет подготовлено около двух тысяч наших сотрудников, и предполагается участие нескольких сот священнослужителей разного уровня. Им нужны детекторные приемники, как минимум один на троих. То есть потребное количество – до тысячи. Далее, нужно не менее двух сотен дискофонов с набором пластинок, для работы в крупных селах. И как минимум двадцать, а лучше пятьдесят кинопередвижек-библиотек. По Волге и Оке пустить оборудованные для этих целей пароходы. Это в основном для работы в провинции, в столицах своя специфика…

Да уж, чего-чего, а специфики тут хватает, подумал я.

– Нужна партия, – продолжал Константин, – которая будет иметь своей целью борьбу за интересы рабочих и крестьян, как экономические, так и политические. Предполагаемое название – «Российская рабоче-крестьянская партия».

Что за бред, чуть не ляпнул я, но вовремя прикусил язык. А действительно, чем плохо? Нет конкретики, так ведь она здесь действительно не нужна! Зато любой возможный изгиб генеральной линии имеет объяснение прямо в названии – так будет лучше рабочим и крестьянам, ясно? Название легко запоминается, аббревиатура тоже ничего…

– Принимается, – кивнул я, – а персоналии?

– Тут я в сомнении, – признался Константин. – С одной стороны, партия должна служить нашим интересам, то есть быть хорошо управляемой, это подразумевает, что руководящий состав будет из шестого отдела и информбюро. С другой стороны, вы много раз говорили, что в любом деле важен профессионализм. Но ни у меня, ни у Бени нет борцов за права народа с достаточным опытом, и как бы вместо партии не получился ее муляж!

– Или взять уже известного не только в Георгиевске, но и за его пределами выразителя интересов рабочих, – продолжил его мысль я.

– Совершенно верно, это председатель объединения профсоюзов Георгиевска Илья Андреевич Михеев. За – его большой опыт, авторитет в рабочей среде и некоторая известность в межпартийной. С небольшими оговорками я могу отнести к числу достоинств и его безусловную, временами даже болезненную порядочность…

– Без всяких оговорок, – возразил я. – Председатель партии таким и должен быть, это его помощники могут слегка не соответствовать идеалу. Так что пусть господин Михеев переходит на новый уровень своей подвижнической деятельности.

– Но с управляемостью могут возникнуть проблемы, – засомневался Костя.

– Если будем лениться думать, обязательно возникнут. Я понимаю, хочется попроще – чтобы мы в случае чего просто сказали «надо» и партия ответила «есть». А тут придется напрячь мозг и объяснить Михееву, почему в данный момент «надо» именно так. Никакого вреда не вижу, глядишь, и сами получше в проблему вникнем. Ну а если этого борца за народное счастье занесет совсем уж не в ту степь, выпавшее из его ослабевших рук знамя вовремя подхватят верные товарищи… Действуйте.

– Еще какие-нибудь указания будут? – осведомился Константин, давая понять, что у него все.

– Пожалуй, будут, – задумался я. – Недавно в Серпухов приезжал бродячий цирк, помните, там еще кот был дрессированный? И мне почему-то кажется, что это вовсе не исключительное для России явление, я не котов имею в виду. Много бродячих и просто безработных актеров. Много трупп самой различной направленности, и так далее. Вот неплохо бы их всех, ну или большинство, привлечь к возвышенным целям, вряд ли это потребует много денег, а эффект будет. От вас потребуется составить базу данных, сочинить какой-то репертуар, от трагедий до частушек, ну и в общем направлять народ куда надо. Под это, пожалуй, и еще отдельчик у вас не помешает сделать, к послезавтра прикиньте штаты. Ну а теперь вроде действительно все.

А по первому направлению события вдруг пошли с опережением графика. Убийство эсерами министра внутренних дел Сипягина произвело на Николая сильное впечатление, а последовавшее через месяц хоть и неудачное, но все же покушение на Победоносцева усилило эффект. Затем был ранен Оболенский, потом убит уфимский губернатор Богданович… Отстрел более мелких персон шел десятками.

Полгода назад был создан надзорный орган за силовыми структурами, находящийся в прямом подчинении императора, этот орган назывался «Комкон». В нем имелся следственный отдел, возглавляемый вашим покорным слугой, и он тоже внес свою лепту, раскопав аж три попытки покушения на Николая.

Первая была настоящая, голубчиков взяли на стадии изготовления бомбы, и вскоре близкое знакомство с начальником седьмого отдела старшим следователем Гнидой сподвигло их на неудержимое раскаяние, по результатам которого было прихвачено еще несколько персон – в общем, шла работа.

Вторая была дутая – всего-то несколько студентов, подвыпив, начали излишне громко обсуждать, что Николашку пора бы слегка того. Этих никто и пальцем не тронул, им просто дали посмотреть на работу Гниды с клиентами из первой группы, после чего студенты были готовы признаться в чем угодно. Теперь они мирно сидели в предвариловке, с некоторым даже комфортом, и, сами того не зная, ждали начала японской войны. Я думал предложить им смыть вину кровью, отправившись добровольцами на фронт.

Третья была липовая. На окраине Москвы вдруг прозвучал мощный взрыв, сменившийся сильным пожаром, и только по счастливой случайности обошлось без жертв среди местного населения. Мой отдел быстро и качественно сочинил доказательства, что это рванула подпольная лаборатория эсеров.

На самом деле это было неудачное испытание вакуумной бомбы – между нами, взрыв получился откровенно хреноватым, а уж про пожар и вовсе ничего хорошего сказать было нельзя, и я решил поступить по принципу «с паршивой овцы хоть шерсти клок».

Все эти дела были показаны Николаю вместе с моим выводом, что в настоящее время существует нешуточная опасность для жизни его величества и всей семьи тоже. Полиция предоставила царю аналогичные сведения, в результате чего он практически безвылазно сидел в своей резиденции и уже заслужил прозвище «царскосельский суслик».

Чтобы Николай не особо много возомнил о себе, на вдовствующую императрицу тоже было совершено покушение, но эсерам такое тонкое дело я не доверил, операцию проводил шестой отдел.

– Вот только попробуйте мне машину попортить, самих заставлю ремонтировать, – напутствовал я агентов, и они вняли. Взрыв грохнул прямо перед капотом бронированной «Оки», но, при всей его эффектности, дело обошлось лишь царапинами на краске.

По результатам всех этих событий императрица имела длительную беседу с сыном, после чего сообщила мне, что первая часть созревания клиентуры завершилась досрочно. Алиса в депрессии, у нее начали периодически отниматься ноги. Николай растерян, он не знает, на кого опереться, друг детства Сандро оказался предателем, Ники зовет Гошу в Питер и, судя по всему, хочет просить о встрече с Горным Старцем.

Наш образ действий был заранее продуман, и Гоша ответил, что Старец не желает лично являться из-за всякой ерунды вроде чьей-то там депрессии, но согласен поговорить по аппаратуре межмировой связи. Так как эта аппаратура находится в Георгиевске и никуда перемещена быть не может, решайте сами…

Началась подготовка к визиту его величества в пригород провинциального города Серпухова, Георгиевск (впятеро превосходящий этот город по численности), в гости к наследнику цесаревичу.

Эта самая подготовка началась с визита Гоши в мой кабинет.

– Я хотел уточнить, – начал он, – что хотя безопасность Ники в дороге вроде и не напрямую наше дело, но ты уж, пожалуйста, этим займись. Вдруг какие партизаны рельсы заминируют! И не надо мне здесь объяснять, что такое развитие событий будет весьма к месту…

– Не стану, – согласился я, – ты лучше этот листочек почитай.

Я достал из стола обрывок бумаги, на котором было написано «а вот сейчас придет высочество и скажет…», ну и дальше примерно то, что он только что мне озвучил.

– Видишь, как я тут натренировался во всяком оккультизме, даже в старца не переодевшись, будущее предсказываю на счет раз (на самом деле, разумеется, в столе лежал не один, а несколько листочков). А по делу – даже если вывести из рассмотрения мои высочайшие моральные качества, в которых никто не сомневается (а кто усомнится – Гнида того с удовольствием выслушает, фыркнул Гоша), то насильственная смерть Ники нам сейчас совершенно ни к чему. Всем ясно, что наибольшую выгоду от этого получишь ты, поэтому, сколь ни железны будут доказательства твоей непричастности, осадок все равно останется, а это совершенно лишнее. Так что не волнуйся, должные меры будут приняты. Пустим вперед царского поезда нашу бронеплатформу, пусть перед отправкой на Ляодун в Питер сбегает. Ну и вообще, шестой отдел уже озадачен, так что не волнуйся.

– А как приглашать Николая, с Алисой или без? – поинтересовался Гоша.

– Да ну ее, – сморщился я, – пусть с дочерьми посидит, что ли, авось поможет от мигрени. Старец в конце беседы прикажет мне помочь императрице, вот я и слетаю в Питер, все равно надо с дядей Алексеем повидаться.

– И мне с тобой лететь, портал же будет?

– Не хочешь: не лети. Зачем сразу портал? У Алисы все болезни от нервов, так что я для начала несколько упаковок феназепама и реланиума ей презентую, пусть покушает. Не поможет – тогда действительно придется портал…

– И какого примерно ты планируешь визит? – спросил Гоша напоследок.

Я захохотал. Гоша с недоумением смотрел на меня. Наконец, отсмеявшись, я уточнил:

– «Какого», это имеется в виду числа или х?..