Текст книги "Пророк"

– Сапожникова, что ли?

– Нет, еще до него.

Прошкин в дебри Машкиной биографии никогда не лез, справедливо полагая, что так можно докопаться до вещей весьма неприятных.

– Нет.

– Леонарда помнишь?

Когда прозвучало это редкое имя, Прошкин тут же вспомнил неприятного типа, который однажды на танцах подошел к Машке, когда Прошкин вышел покурить на крыльцо Дома офицеров. Неприятного, конечно, только в понимании мужчин, потому Леонард был хорошо сложен и тщательно следил за собой. Тогда он, едва завидев Прошкина, облаченного в форму, тут же ретировался, а Машка что-то наплела про дальнего родственника, с которым давно не виделась.

– Я встречалась с ним раньше, – Машка картинно потупила взгляд.

– Понял. Дальше.

– Ты на меня не обижаешься?

В любое другое время Прошкин, ясное дело, обиделся бы и, возможно, даже слегка поколотил бы Машку. Но теперь ему было до «голубой звезды», что у нее раньше было с Леонардом.

– Дело говори.

– Неудобно… Я же не знала, кто он такой на самом деле.

– Кто? – Прошкину хотелось взять Машку и хорошенько тряхнуть, чтобы скорее добиться от нее толку.

– У него есть снайперская винтовка, – Машка широко открытыми глазами смотрела на Прошкина, ей казалось, что после такого признания тот, как минимум, обязан на ней жениться.

– Ты сама ее видела?

– Сама. Я… мы как-то выезжали с ним за город, он пьяный был, хвалился, показывал…

Прошкин хоть и был взволнован, но все-таки понимал, что Машка с трудом может отличить автомат Калашникова от ПТУРСа.

– Опиши, – предложил он.

– Длинная такая и прицел, как половина бинокля.

– Откуда она у него?

– Сказал, что купил.

– Когда это было?

– В прошлом году. Мы с тобой еще не были знакомы.

– Побожись, – потребовал Прошкин.

Машка перекрестилась и сказала:

– Чтоб мне сдохнуть!

Такая клятва вполне устроила ОМОНовца.

– Ну, смотри, Машка, если наврала!

– Зачем мне врать? Я же о тебе беспокоюсь, о ребятах.

Леонарда Новицкого в Ельске знали многие и недолюбливали. Он был красив, но красота эта для мужчин была отталкивающей. Женщины же при виде его буквально млели. Когда в Ельске прошел фильм «Титаник», то в Ди Каприо многие девушки узнали местного Леонарда. Гомосексуалисты в большинстве своем смазливы, заботятся о внешности, не спешат напиваться в компании, потому как человек выпивший теряет над собой контроль и истинное нутро выплывает наружу. Тут недолго и по морде схлопотать. Леонард о своем реноме заботился, на публике постоянно появлялся с женщинами, умело создавал себе репутацию бабника.

В свое время на эту удочку попалась и Машка. Ей нравилось то, как обходителен с нею был Леонард, как на людях целовал ей руку, дарил цветы. А то, что он делался холодным, стоило остаться вдвоем, она приписывала застенчивости и хорошему воспитанию. Леонард держал в Ельске пять киосков, собственноручно развозил по ним товары на старом «Ситроене». Бизнес не особенно прибыльный, но одинокому мужчине на жизнь хватало.

Ельск – город патриархальный, в нем никто не решился бы открыто признать себя гомосексуалистом. Большинству горожан это слово было знакомо, но в разговоре они употребляли куда более емкое и более обидное, непременно добавляя к нему определение «гнойный». Леонард жил в отдельном доме, доставшемся ему от родителей, потомков польских переселенцев конца прошлого века, но основательно перестроенном за деньги от розничной торговли.

Бесхитростное, но правдивое описание снайперской винтовки системы Драгунова вконец убедило Прошкина, что его вывели на верный путь. О том, какой смысл Леонарду стрелять в ОМОНовцев, Прошкин не задумывался. Во-первых, он был достаточно прост и бесхитростен, во-вторых, имелась улика. Принцип презумпции невиновности – заморочка для следователя, простой же милиционер действует по другому принципу: невиновных у нас в стране не сажают, если посадили, оправдывайся сам.

– Знаешь, где он живет?

– Я у него всего один раз была, – врала Машка, побывавшая в доме Леонарда далеко не единожды, но ни разу не добившаяся близости с красавцем гомиком. – В самом начале Садовой, напротив пункта приема стеклотары. Я покажу. Дом большой, добротный, с мансардой.

– Этот урод сейчас в городе?

– Да, я специально проверяла, даже у Вальки спросила. Она у него в киоске торгует. Вот уж не думала, что это Леонард твоих друзей застрелил! Обходительный, не пьет… Валька говорит, что он совсем к киоскершам не пристает. Рядом с ее киоском еще два стоят в одном ряду, они армянину принадлежат. Так тот сразу девушек предупредил, когда на работу брал, что с ним спать придется. Но девчонки не жалуются, он за это им отдельно платит.

– Дом покажешь.

Машка одернула юбку, поднялась и повела Прошкина. Когда они оказались за старыми двухэтажными сараями, девушка остановилась.

– Ты чего?

Машка растерялась. Обычно в этом месте Прошкин принимался ее тискать.

– Целоваться будем? – спросила она.

– Некогда, – Прошкин махнул рукой, мол, на войне не до глупостей.

Пришлось Машке смириться. Через пустырь и школьный стадион они выбрались к пункту приема стеклотары – приземистому сооружению из силикатного кирпича. Обитые жестью двери были закрыты тяжелым навесным замком. На крыльце грелась в лучах солнца парочка бомжей – мужчина с седой косматой бородой и женщина, лицо которой представляло собой один сплошной синяк.

Перед ними стояло несколько пустых ящиков и табличка, написанная на гофрированном картоне углем: «Принимаем бутылки». Бомжи занимались тем, что принимали у нетерпеливых горожан бутылки, для которых не хватило тары, дешевле, чем в приемном пункте. На выпивку им хватало.

На другой стороне улицы виднелся кирпичный дом под островерхой крышей, высокий деревянный забор сплошь увивал виноград.

– Он там живет, – шепнула Машка, прижимаясь к Прошкину.

Дом выглядел покинутым, все окна были плотно закрыты. На балконе покачивались белоснежные простыни.

Прошкин присел на корточки. Бомж никак на это не среагировал. Обветренное загорелое лицо в грязных потеках оставалось бесстрастным. Пробудить пригревшегося на солнце бомжа могло немногое: звон пустой бутылки, похрустывание денежной купюры или же бульканье спиртного, наливаемого в стакан. Прикасаться к грязному, опустившемуся мужчине Прошкину было гадко.

– Эй, мужик, – проговорил он.

На это обращение почему-то среагировала лишь женщина.

– Чего тебе надо, служивый? – спросила она и поскребла ногтями за распухшим ухом.

– Давно тут сидите?

– Третий месяц, – отвечала женщина.

– Где хозяин?

– Леонард, что ли?

– Он самый.

– Как всегда, с утра на машине поехал, товар повез. Вечером вернется, – и женщина захихикала. Ей, от нечего делать следившей за домом Леонарда, было известно о его пристрастии к мужскому полу. – Ты что, в гости к нему наведался?

– Если предупредишь его, убью, – грозно проговорил Прошкин.

– На хрен он мне нужен! – отозвалась женщина. У любого другого мужика она попросила бы на пиво, но камуфляж давал Прошкину преимущества. К милиции и к военным бомжи не цеплялись.

Прошкин отвел Машку в сторону:

– Значит, так: ты мне ничего не говорила, ничего не знаешь, и мы с тобой сегодня не виделись.

– Конечно! – испуганно ответила девушка.

– Федьке скажи, что, если проболтается, голову отверну! – лицо Прошкина сделалось серым, как пересохшая земля, глаза горели недобрым огнем.

– Я не знаю, он это или не он, но я как лучше хотела, – предвидя недобрую развязку, зашептала Машка. Она всего лишь желала лишний раз услужить своему парню в надежде, что тот наконец на ней женится.

– Молодец! – подбодрил ее Прошкин. – Сразу видно, что я тебе небезразличен.

– Конечно!

Даже не поцеловав Машку на прощание, Прошкин побежал к части. Пробегая по городу, он лишь мельком взглянул на безумного Гришку, рядом с которым сидел Холмогоров. Гришка рисовал на асфальте огромные, явно не собачьи, глаза. Холмогоров тихо говорил, а Бондарев односложно отвечал ему.

Завидев Прошкина, Гриша указал на него рукой и тихо произнес:

– Мертвые не ходят.

А Машка отправилась к своей подруге Вальке в киоск, принадлежавший Леонарду, чтобы немного посплетничать.

Они сидели, скрытые от посторонних глаз пачками сигарет, бутылками шампуня, упаковками кофе, чая, сплошь занимавшими витрину коммерческого киоска. Обе девушки курили длинные темно-коричневые сигареты, ароматизированные до тошноты.

– Ты смотри, – сказала Валька, – с Прошкиным связалась.

– Парень он неплохой. Обо мне заботится, за братом следит.

– Если убьют твоего Прошкина, больше с тобой ни один парень встречаться не станет.

– Почему? – растерялась Маша.

– Примета плохая, – рассуждала Валька. – У моей двоюродной сестры из подмосковного Калининграда парень утонул. Уже второй год одна, мужики боятся к ней подходить, мол, кто с ней гулять станет, тоже утонет или умрет.

– Тут совсем другой случай, – Машка глубоко затянулась сигаретой, она не столько спорила, сколько успокаивала саму себя, – его не из-за меня убьют.

– Ты что такое говоришь? – возмутилась Валька. – Его еще никто не застрелил.

– В городе говорят, что их всех застрелят.

– А ты, дура, веришь? – по глазам Вальки было видно, что верит и она.

– Что за женщина у твоего киоска ошивается, витрины рассматривает? – забеспокоилась Машка.

Валька тоже давно заприметила женщину в черном платке.

– Я ее немного знаю. Аллой, кажется, зовут. Нашего учителя Ермакова дочка. Вышла замуж и уехала из города. Отец ее весной помер. Давно тут не появлялась. Дом, может, продавать приехала?

– Дайте мне, пожалуйста, наборы детских игрушек, – попросила женщина в черном.

Валька быстро обслужила покупательницу.

– Вот, я же говорила, купила детям подарки. Значит, уезжать собралась. Дом продаст и уедет.

У Машки чесался язык сказать, что она, рискуя собственной репутацией, выдала Прошкину страшную тайну о Леонарде. Но девушка помнила предупреждение спецназовца и прикусила язык. Валька же чувствовала, что Машка знает больше, чем говорит. Следовало развязать ей язык.

– Выпьешь? – Валька распахнула холодильник, где хранились пиво, сладкие напитки и шоколад. Машка увидела батарею пивных бутылок.

– Давай.

Валька ловко откупорила пиво ножичком, снятым с витрины, и перевела разговор в другую плоскость. Принялась рассказывать о себе: с кем встречается, что получает за свою любовь. Машка, сбитая с толку, расслабилась. Сперва холодное пиво бодрило ее, но вскоре ударило в голову. После четвертой бутылки Машка окосела и смеялась так громко, что в киоск наведалась даже соседка, работающая на армянина.

– Гуляете? Праздник какой-нибудь?

– Просто долго не виделись, – Валька замахала руками, показывая, что ее следует оставить вдвоем с Машкой.

Выпили еще по бутылке.

– Вам чего? Куда голову суете? – развязно поинтересовалась Валька, когда в узком окошечке над прилавком возникли мужские руки.

– Не признала? – послышался мягкий вкрадчивый голос.

– Ой, – воскликнула Валька, – извини, Леонард, тут подруга зашла, и мы…

Леонард не дал ей договорить:

– Все нормально. Как дела идут?

Машка побледнела, прижалась спиной к раскаленной жестяной стене. Валька отворила дверь, и Леонард заглянул в киоск. От него пахло хорошим одеколоном и дорогим табаком.

– Машенька! – проворковал он, беря в ладони вмиг вспотевшую руку Машки. – Какими судьбами? Сколько лет, сколько зим!

– Я тут… – принялась заикаться девушка.

– Вижу, к подруге зашла.

– Я пойду, мешать не буду, – Машка поднялась с пластикового ящика для бутылок.

– Сиди, болтай. Заглянула бы как-нибудь ко мне?

– Обязательно.

– Смотри не напейся, – Леонард погрозил пальцем Вале и, послав воздушный поцелуй, закрыл дверь.

Машка тут же бросилась к окошечку и проводила взглядом серый «Ситроен».

– Ты что, испугалась, что к тебе приставать начнет? – смеялась Валька. – Леонард добрый, с работы не выгонит. А к девкам он не пристает, у него другие интересы.

– Я это… пойду, – Машка испуганно металась по тесному киоску, не в силах сообразить, где же находится дверь. Для экономии пространства дверное полотно закрывали полки, уставленные видеокассетами.

– Чего боишься? Не тебя же, а меня с работы выгнать могли. – Валька схватила подругу за руку. – Ну и что из того, что он гомик? Чистый, аккуратный, нам с ним не спать. Ты чего испугалась, а ну, быстро рассказывай!

Машка, подчиняясь чужой воле, села на ящик и почувствовала, что уже не сможет подняться. Валька была бабой цепкой и отвязаться от нее просто так было невозможно.

– Поклянись, что никому не скажешь! – прошептала Машка.

Валька охотно поклялась еще школьной клятвой:

– Чтоб мне сдохнуть!

– Это он! – проговорила Машка, показывая трясущейся рукой через плечо на вибрирующий холодильник.

– Кто?

– Леонард – снайпер!

– С ума сошла баба! Ты сколько пива выпила?

– Четыре бутылки с половиной.

Валька подвела в уме несложный подсчет:

– В каждой по шесть градусов… Если это на водку перевести, то ты триста граммов саданула.

– Падлой буду, но это он. У него винтовка снайперская есть.

– Чего же ты молчишь?

– А вдруг не он? – с чисто женской «последовательностью» сказала Машка.

Валька сидела, подперев голову руками, и смотрела на изобилие товара очумевшим взглядом.

– Да уж…

– Я сама целую неделю раздумывала, говорить кому-нибудь или нет. Потом Прошкину сказала, пусть решает, что делать.

– Легче стало? – вздохнула Валька.

– Еще тяжелее.

– Давно Прошкин об этом знает?

– Давно, – Машка взглянула на часы, – три часа уже прошло.

– Ой, что будет! – промычала Валька. – Леонарда не предупредили!

– Ты поклялась никому не говорить.

Машка в испуге прикрыла рот ладонью, вспомнив, что и сама давала точно такую же клятву.

– Ты не волнуйся, на тебе жвачку, чтобы родители запах не учуяли. Иди и отоспись. Все будет хорошо.

– А если это не он? – шептала Машка, которую Валька пыталась выпроводить из киоска.

– Иди и ни о чем плохом не думай, ты все правильно сделала.

Валька настолько обеспокоилась судьбой подруги, что закрыла киоск, попросила присмотреть за товаром соседку и проводила Машку до самого дома.

Девушка открыла дверь своим ключом, проскользнула в комнату и легла на кровать.

Федька, желавший узнать, как отреагировал Прошкин на тайну сестры, ничего не сумел от нее добиться.

– Пошел к черту! – сказала Машка, натягивая на голову плед.

Валька так расстроилась, что, вернувшись на рабочее место, дважды обсчиталась, причем не в свою пользу.

– Что же делать? – шептала она.

Первым желанием было броситься к Леонарду и предупредить его. Однако существовало «но».

«А вдруг он и в самом деле снайпер? Леонард не такой, как все, значит, может и вести себя не так, как другие».

Оказаться пособницей террориста-убийцы Вальке не улыбалось. «Узнала я тайну случайно, значит, ответственности на мне особой нет», – решила продавщица.

– Пачку «Магны», – попросили ее.

– Двадцать рублей, – ответила Валька, положила пачку и, занятая своими мыслями, помня лишь последнюю фразу, положила на нее две десятки.

– Девушка, с вами все в порядке? Вы хорошо себя чувствуете? – поинтересовался мужчина в красной спортивной кепке, сгибаясь в три погибели и заглядывая в узкое окошко над прилавком.

– Что вам не нравится, мужчина? – возмутилась Валька. – Сигареты двадцать рублей стоят.

– Все правильно, но это я вам должен двадцать рублей, а вы мне деньги даете. Вот я и думаю, не перегрелись ли вы на солнце.

– Ой, спасибо!

– Не за что.

Валька взяла себя в руки:

– Погодите. Человек вы хороший, я сразу поняла. Сделайте одолжение, подождите.

Валька поискала в киоске бумагу. Но под руки попадались лишь ценники и накладные, которые ради экономии печатались на обеих сторонах листа. Наконец, сообразив, она оторвала крышку от блока сигарет и шариковой ручкой написала: «Командиру ОМОНа. Есть важное сообщение. Я торгую в киоске на площади России, сверху – вывеска «Веста». Приходите, все расскажу. Буду на месте до десяти часов вечера. Валя».

Тонкий картон от сигаретного блока Валька сложила пополам, заклеила скотчем и, выбежав из киоска, всучила мужчине:

– Будете проходить возле бригады спецназа, отдайте на КПП. Скажите командиру, что дело срочное, очень важное.

Мужчина покосился на девушку, пытаясь понять, в своем ли она уме, затем уловил запах пива.

– Вы уверены?

– Да, дело важное, жизнь или смерть… – заговорщицки произнесла Валька. – Пусть обязательно командиру передадут, – и вернулась в киоск с чувством исполненного долга.

Мужчина пожал плечами, спрятал сложенную вдвое картонку в карман легкой белой куртки и, не спеша, направился к центру города. До КПП он добрался примерно через час, попив кофе в гастрономе и раздумывая, есть ли смысл выполнять просьбу подвыпившей девушки.

Наконец он оказался возле КПП. Мужчина был застенчив и постучал согнутым пальцем в стекло двери. Вышел часовой с автоматом:

– Вы к кому? – грозно спросил он.

– Тут, знаете ли, дело такое… – мужчина развел руками, – даже не знаю, с чего начать. Девушка в киоске сидит, попросила командиру передать, – и он вытащил неровно оторванную картонку, сложенную пополам и заклеенную скотчем. Мне показалось, что она немного выпивши, но говорила, что это очень важно и нужно отдать в руки командиру. Вопрос жизни и смерти.

– Командира нет, он в командировке в Чечне, – с гордостью сообщил часовой.

– Не знаю… тогда, наверное, заместителю. Хотя она говорила – командиру, но фамилию не называла.

– Подполковник Кабанов его замещает.

– Передайте ему.

– Он сейчас отсутствует.

– Тогда не знаю… – вздохнул мужчина.

– Что здесь? – часовой крутил в пальцах заклеенную картонку.

– Даже не знаю, делайте, что хотите. Меня только попросили передать, я передал. Единственное, в чем я уверен, – это не бомба, – и мужчина быстро зашагал прочь от КПП.

«Чертова девка! – ругался он, злясь на себя и понимая, что права жена, когда говорит: «Ты – тряпка, ни в чем отказать никому не можешь». Надо было выбросить эту картонку и не вспоминать о ней. Даже в руки нельзя было ее брать».

Часовой зашел в караулку, бросил картонку на стол. Никого из тех, кого можно было назвать командиром части, в расположении сейчас не было. На депешу из штаба или управления картонка, заклеенная скотчем, явно не походила, значит, могла ждать своего часа сколько угодно.

Тем временем Прошкин развил бурную деятельность. Он разбудил товарищей и, приложив палец к губам, прошептал:

– Здесь говорить не могу, соберемся на спортплощадке. Выходить по одному.

– Витька умом тронулся, – сказал Куницын и покрутил пальцем у виска. – Не спится ему.

Уманец глянул на часы. Проспали они пять часов, можно было и подниматься. Предложение Прошкина выходить по одному было, конечно, идиотским, но ему, как ни странно, последовали. Один за другим ОМОНовцы покинули казарму.

Прошкин дождался, пока четверо его товарищей – Уманец, Бронников, Маланин и Куницын – соберутся на спортплощадке.

– Я знаю, кто снайпер, – сказал он.

Все молча смотрели на него.

– Леонард, который киоски держит. Знаете его? – криво усмехнувшись, спросил Прошкин.

– Да, – растерявшись, вымолвил Куницын.

– Он!

– Ты очумел!

– Машка в прошлом году с ним за городом была, он по пьяни винтовку Драгунова с оптическим прицелом ей показывал.

– Точно?

– Абсолютно!

Иногда достаточно про самого обыкновенного человека сказать, что он сидел в тюрьме, как тут же люди, знавшие его не один год, не замечавшие за ним ни одного плохого поступка, отыщут в его лице черточки жестокости, а его приветливая улыбка вмиг сделается предательской. И вот вскоре некогда милый человек будет восприниматься всеми как закоренелый преступник. Леонард же был не таким, как все, и тем охотнее верилось в то, что он выродок.

– Пидар гнойный! – проговорил Куницын. – Он мне давно не нравился.

Уманец попробовал подойти к обвинению более рационально.

– Он же не чеченец, а поляк.

– Один хрен – не русский, – отрезал Прошкин.

– Какой смысл ему ребят убивать? – допытывался Бронников.

Но у Прошкина на это уже был готовый ответ:

– В прошлом году с ним наши ребята заелись. Праздник города был, тогда Цветков запретил спиртное продавать. Ребята из нашей роты киоск окружили, стали водку требовать. Валька побожилась, что даже для себя бутылки не припасла. Потом к дому Леонарда пошли. Все знали, что у него в гараже водка ящиками водится. А он, гад, вместо того, чтобы ребят уважить, в доме закрылся и в часть позвонил. Кабанов приехал с караулом и всех повинтил. На губу тогда наши загремели.

– Было дело, – вспомнил Куницын.

Это происшествие не являлось для Ельска чем-то из ряда вон выходящим, но все же оно припомнилось как нельзя кстати, ибо вмиг прояснило запутанную ситуацию.

– Теперь он решил отыграться. Они, пидары, наших не любят.

– Надо майору сказать, – неуверенно предложил сержант Куницын.

– Грушин – мужик свой, но он командир. Он обязан будет следователям доложить, а мы можем с Леонардом и сами разобраться. Припрем к стенке, он вмиг и расколется.

– Такие уроды следователей не боятся, те мягкие, особенно из ФСБ.

Прошкин, возвращаясь от Маши, придумал, как ему казалось, беспроигрышный план. Поскольку же у его товарищей готового плана не было, то к действию приняли его.