Текст книги "Алкоголик"

Глава 17. Клыки и когти

Чиж сбежал по ступенькам, чувствуя во всем теле непривычную легкость, как будто двигался во сне или каким-то непостижимым образом сбросил лет тридцать, снова превратившись в подростка. По этому поводу ему вспомнился анекдот про то, как какой-то чудак ходил охотиться на львов с двухпудовой гирей в рюкзаке. Зачем? Да чтобы быстрее убегать, сбросив эту самую гирю.

Конечно, дело было вовсе не в трупе, который он на собственных плечах втащил по лестнице к себе в квартиру и от которого его так любезно избавил Олег. Летящая походка майора объяснялась проще: он был по уши накачан адреналином и едва сдерживался, чтобы не пуститься бегом.

Старухи у подъезда поздоровались с ним нестройным хором. Это были очень воспитанные старухи: они здоровались с Чижом всякий раз, когда он проходил мимо, даже если это происходило по пять раз на день. Вероятно, они считали, что иметь в соседях майора уголовного розыска очень удобно, и, как умели, старались поддерживать с ним хорошие отношения, что нисколько не мешало им сплетничать по его поводу. Обычно необходимость раскланиваться с этими старыми кошелками раздражала Чижа, но сейчас сборище у подъезда было очень кстати: он вдруг сообразил, что не знает, за каким именно углом его будет ждать Олег. В спешке они не условились об этом как следует, и теперь Чиж был поставлен перед выбором: либо бегать вокруг квартала, отыскивая чертов «ягуар», либо не полениться и спросить у старух, которые всегда зорко следили за всеми происходящими во дворе перемещениями и были в курсе всех событий.

Чиж выбрал второе и был вознагражден.

– Скажите, – обратился он к компании на скамейке, – вы не видели тут такого высокого мужчину с ковром?

– А как же, – вразнобой ответили ему, – видели, конечно.

– Я же говорила, что украл, а вы спорили, – с торжествующим видом объявила стокилограммовая бабища с восьмого этажа, которую ее подруги почему-то называли Какавой.

– Да нет, что вы, – сдерживая нетерпение, возразил Чиж. – Ковер я ему продал, тут все нормально. Просто он мне лишних сто рублей дал. Обсчитался, наверное.

– Вон оно что, – разочарованно протянула Ольга Ивановна, ближайшая соседка. – А я-то думала. Ну и хорошо, что лишние дал. Если бы недодал – другое дело. Спохватится – вернется. А не вернется, так вам же и лучше.

– Да нет, – сказал Чиж. – Так нельзя. Что он обо мне подумает? Не стоит подрывать свою репутацию из-за каких-то ста рублей.

– Оно, конечно, так, – вмешалась в разговор тощая ведьма Софья Марковна, у которой на трясущемся морщинистом подбородке серебрилась густая щетина. – Только он уже уехал. Сел в свою «девятку» и укатил. Теперь не догнать.

– В «девятку»? – удивился Чиж.

– Вишневая «девятка», – довольная его растерянностью, подтвердила Марковна и, закатив глаза от старательности, продиктовала Чижу номер. – Во-о-он туда поехал, – добавила она, махнув рукой в нужном направлении. – С минуту уж будет.

Чиж поблагодарил и неторопливой походкой двинулся в указанном Марковной направлении. Выйдя на улицу, он огляделся, но вишневой «девятки» поблизости не было. Он прошел полквартала, свернул за угол, но Олега не было и здесь.

Чиж остановился, закурил и не спеша двинулся в обратном направлении. Искать Олега дальше означало попусту терять время. Если бы он ждал Чижа, то наверняка не стал бы прятаться. Значит, он решил избавиться от трупа самостоятельно – вероятно, чтобы как-то оплатить утренний долг.

«Ну и денек, – подумал Чиж. – Не помню, кто это сказал, что лучший отдых – смена форм труда. Вот я и отдыхаю: в рабочее время ловлю убийц, а в отпуске убиваю сам и помогаю прятать трупы.»

Он вдруг понял, что Олег оказал ему огромную услугу, исчезнув вместе с покойником. Получив возможность чуть-чуть поразмыслить, Чиж изменил свое решение. Бежать было бессмысленно: во-первых, некуда, а во-вторых, долго ли удастся бегать? Бежать – значит повернуться к противнику спиной, а ему, противнику, только того и надо. К тому же в этом деле было чересчур много вопросов, и Чиж не мог справиться с чисто профессиональным желанием найти ответы хотя бы на некоторые из них.

Он вернулся домой (старухи у подъезда снова дружно поздоровались) и первым делом починил телефон, кое-как срастив концы обрезанного у самой дверной коробки провода. После этого он прошел в гостиную, развернул кресло так, чтобы из него была видна входная дверь, и придвинул вплотную к нему журнальный столик. На столик он положил «ТТ» с глушителем, аккуратно накрыв его развернутой газетой. Чтобы не скучать, он поставил рядом с пистолетом оставшуюся после визита Лаптева закуску, прихватил из кухни пепельницу и уселся в кресло, поставив на пол у своих ног телефон. Запирать дверь Чиж не стал, резонно рассудив, что возня с замком будет только лишней тратой времени.

Ждать было скучно. Еда и сигареты помогали скрасить ожидание, но не так чтобы очень. Думать о деле никак не получалось, и Чиж отлично понимал, почему: в его распоряжении было слишком много противоречивых фактов, а ключ к этой головоломке отсутствовал. Кроме того, майора по-прежнему сильно отвлекала стоявшая в холодильнике бутылка с водкой.

Минут через двадцать зазвонил телефон. Чиж посмотрел на часы, ухмыльнулся, снял трубку и ухмыльнулся еще раз: как он и ожидал, звонил потерявший терпение Лапоть.

– Ну что там у вас? – раздраженно бросил подполковник, не дав Чижу вымолвить слово.

– У кого? – невинным тоном осведомился Чиж. – Вы куда, собственно, звоните?

– А-к. – сказал Лаптев. – А-ссс. А куда я, собственно, попал?

«Хорошая реакция, – подумал Чиж. – Быстро он очухался, надо отдать ему должное.»

– Резиденция маршала Чижа, – любезно сообщил он. – Маршал Чиж у аппарата. Слушаю вас, товарищ подполковник.

– Опять дурака валяешь, – ворчливо заметил Лапоть. – Наклюкался и шутки шутишь. Даже завидно. Чего вы там возитесь? Мой человек у тебя?

– Ушел, – сказал Чиж. – Уже минут сорок как ушел. Забрал документы и все совал мне какую-то расписку. Я ему говорю: не надо, а он уперся: дескать, товарищ подполковник приказал. Насилу вытолкал, честное слово.

Лапоть издал странный звук, словно его мучила отрыжка. Для Чижа этот звук прозвучал победными фанфарами: товарищ подполковник пребывал в мучительном затруднении. «Да, – подумал Чиж, – ему не позавидуешь. Ведь теперь придется решать, верить мне или не верить, а для этого нужно, чтобы котелок хоть чуточку варил. Если бы мой герр обер-майор был чуть-чуть умнее, он бы сразу смикитил, что я пытаюсь, как говорится, обвести его вокруг пальца. Но главная прелесть дураков, особенно начальствующих, как раз и заключается в том, что они считают себя умнее всех. Он уверен, что я его ни в чем не заподозрил, а раз так, то в том, что я до сих пор жив, моей вины нет. Теперь он непременно решит, что в папке было нечто, представляющее для него непосредственную угрозу, и что его сообщники решили действовать через его голову. Это должно его напугать, а напуганный дурак становится дураком в квадрате. Итак, мы имеем дурака в квадрате, который выбился в начальство и на этом основании продолжает считать себя умнее всех.»

– Что с вами, товарищ подполковник? – участливо спросил Чиж. – Что-то не так? Он что, еще не приехал?

– Если бы он приехал, то какого черта я стал бы спрашивать, у тебя он или нет? – с начальственным раздражением в голосе ответил Лапоть.

– Ну, это не страшно, – успокоил его Чиж. – Может, он в пробку попал или пивка решил выпить. Хотя, конечно, я бы на его месте не стал рисковать. В этой папочке встречаются такие документы, что ой-ей-ей. Но вы не беспокойтесь. Он произвел на меня самое благоприятное впечатление.

– Да я и не беспокоюсь, – соврал Лаптев. – Куда он денется? Просто надоело тут торчать.

– А вы плюньте на все и махните в отпуск. Как я, – не удержавшись, подпустил шпильку Чиж.

Впрочем, его шпилька прошла незамеченной: у Лаптя была слишком толстая шкура.

– Не могу позволить себе такой роскоши, – совершенно серьезно заявил этот кретин. – Кому-то ведь надо работать. Слишком велика ответственность, знаешь ли, чтобы можно было по твоему совету взять все и бросить.

– Да, – сказал Чиж с притворным вздохом. – Как тяжело быть генералом. Иван Иваныч, а можно вопрос? Это, наверное, не вовремя, вы заняты, наверное. Но вы сами предложили насчет санатория. Я тут подумал и решил, что было бы неплохо отдохнуть по-человечески. Сейчас этот разговор, конечно, некстати, но отпуск-то у меня не резиновый. Так как насчет путевки?

В разговоре наступила короткая пауза. Чиж словно наяву видел перед собой перекошенную гримасой гладкую физиономию Лаптева. Это зрелище Чижа вполне устраивало, поскольку именно такого выражения лица своего начальника он и добивался.

– Путевку? – глубокомысленно переспросил Лапоть. – Наверное, это можно как-то организовать. Я тут уточню. Боюсь, что это будет сложно, но я постараюсь что-нибудь придумать. Перезвони мне завтра, ладно?

– Заметано, – сказал Чиж. – В смысле, есть. Будет сделано. Спасибо, товарищ подполковник.

Он положил трубку, сунул под мышку пистолет и отправился на кухню варить кофе. Бродить по собственному дому с пистолетом под мышкой было как-то неловко, но Чиж всегда придерживался мнения, что лучше быть смешным, чем мертвым. Лаптев пообещал что-нибудь придумать, и Чиж не сомневался, что подполковник постарается сдержать свое обещание. Для Чижа оставалось загадкой упорное стремление Лаптева переодеть своего строптивого подчиненного в белые тапочки, но, судя по последним событиям, Лапоть всерьез вознамерился присоединить голову майора к своей коллекции охотничьих трофеев. Короче говоря, в том, что Лапоть постарается что-нибудь придумать, можно не сомневаться.

Чиж всегда варил очень крепкий кофе, считая манеру добавлять туда сахар и сливки просто извращением и пустым переводом ценного продукта, но сегодня он превзошел самого себя. Получившаяся у него жидкость цветом напоминала сырую нефть, а ее вкус мог бы, наверное, поднять на ноги мумию Рамзеса II. Чиж пригубил это зелье и удовлетворенно кивнул: сейчас ему требовалось что-то именно в этом роде. Во дворе как-то незаметно сгустились сумерки, в доме напротив одно за другим загорались окна, и в темных углах квартиры опять поселилась привычная вечерняя тревога – смутное ощущение неуюта, а может быть, и неведомой опасности, не имеющей ничего общего с дневными тревогами и страхами.

Стоя в темноте у окна и прихлебывая горький, как хина, черный кофе, Чиж подумал, что этот неосознанный страх перед темнотой наверняка достался нам в наследство от далеких волосатых предков, которые жались к своим кострам, прислушиваясь к грозному рыку саблезубых тигров и пещерных медведей. Самодовольные горожане отгораживаются от тьмы за окнами шторами, электрическими лампами и мерцающими экранами телевизоров. Они знают, что саблезубые тигры вымерли все до единого, но страх остался, и они глушат его бормотанием телевизоров и собственной болтовней. Некоторые топят его в стакане со спиртным, но каждый вечер древний страх перед темнотой возвращается, принимая все новые обличья.

Совсем недавно Чиж поступал точно так же, но теперь ему было не до мистических страхов. Саблезубые тигры и пещерные медведи и не думали вымирать. Они просто приспособились к новым условиям существования: освоили прямохождение и человеческую речь, научились пользоваться ножом и вилкой, повязывать галстук, водить автомобиль и расплачиваться наличными. Они подпилили клыки, чтобы те не торчали из пасти, и незаметно смешались с толпой, чтобы без помех выбирать себе жертвы, утаскивать их в свои логова и там жадно жрать, давясь и чавкая. Чиж довольно успешно охотился на этих реликтовых тварей в течение многих лет, и вот теперь звери решили взять реванш и пообедать охотником.

Эти размышления были неожиданно прерваны до боли знакомым звуком: в прихожей сухо затрещал паркет. Чиж стремительно и бесшумно присел, чтобы его силуэт не выделялся на фоне окна, как грудная мишень на стенке тира.

– Есть кто живой? – донесся из прихожей смутно знакомый голос.

Чиж осторожно поставил на пол кружку с кофе, засунул пистолет под мышку, чтобы заглушить щелчок, и взвел курок большим пальцем. Сидеть на корточках при его комплекции было неудобно, но он не решался сменить позицию, боясь выдать себя.

В прихожей что-то громыхнуло, послышалось сдавленное ругательство. Похоже, незваный гость в потемках налетел на табуретку, которой Чиж пользовался, когда обувался. Пока он шипел сквозь зубы и с треском топтался по рассохшемуся паркету, Чиж бесшумно переместился к выходу из кухни. Со своей новой позиции он мог видеть часть прихожей, освещенную падавшим с лестничной площадки желтушным светом слабой электрической лампочки.

Гость стоял спиной к нему в пятне света и потирал ушибленную голень. Если при нем и было оружие, то он не собирался пускать его в ход: его руки были пусты. Чиж аккуратно навел пистолет на широкую спину гостя и негромко сказал:

– Будешь дергаться – продырявлю. Повернись.

При звуке его голоса гость вздрогнул, поспешно развел в стороны пустые ладони и медленно обернулся. Это был Сапсан, про которого Чиж как-то совсем забыл.

– Закрой дверь и включи свет, – скомандовал Чиж. – Тебя мама не учила, что надо сначала позвонить в дверь, а уже потом входить? С такими манерами ты до пенсии не доживешь.

– Нашему брату пенсию не платят, – сказал Сапсан, закрывая дверь и щелкая выключателем.

– Просто некому платить, – возразил Чиж. – Такие, как ты, действительно редко доживают до пенсионного возраста.

Он опустил пистолет и вышел на свет.

– Ого, – сказал Сапсан, – вот это мортира! Похоже, я не вовремя.

– Да, – сказал Чиж, – похоже на то. Я вообще не понимаю, какого черта ты сюда притащился. Соскучился?

– Очень ты мне нужен, – скривился Сапсан. – По мне, так чем от вас, мусоров, дальше, тем лучше. Меня Папа прислал. В смысле, Кондрашов.

– Мог бы и не уточнять, – сказал Чиж. – И без этого ясно, кто тебя прислал. Не пойму: ты что, в шестерки к нему записался?

– Я ему должен, – ответил Сапсан. – Он меня выручил, а теперь я пытаюсь выручить его. Надо, чтобы ты достал Абзаца, майор. Очень надо. И не только Папе, но и тебе тоже.

– Придумай что-нибудь поновее, – сказал Чиж. – Байка насчет простреленного мной киоска несколько устарела. Я уже все проверил – и пулю, которую ты принес, и все киоски в околотке. Фуфло. Я был о тебе лучшего мнения.

– Ну допустим, сплоховал, – согласился Сапсан. – Торопился я тогда очень, не было времени все как следует организовать. Но это дело прошлое. Зачем старое ворошить?

– Тогда вообще непонятно, что тебе здесь надо. Учти, я уже неделю капли в рот не брал, так что сказки про меня можешь приберечь для своих внуков, если они у тебя будут.

– Слушай, майор, – как ни в чем не бывало спросил Сапсан, – а кого это ты тут поджидаешь? В темноте, с этой гаубицей наготове. Тебя что, прессуют?

– Вроде того, – ответил Чиж.

– Хромой, – убежденно сказал Сапсан, – больше просто некому. У него кругом свои люди. Наверняка и в вашей ментовке тоже. Иначе откуда бы он, сучара старая, узнал, что именно ты его быка выпасаешь? Это плохо, майор. Ей-богу, я тебе сочувствую. Но дела это не меняет. Абзац все равно за тобой. Этот банкет, который дает Папа, – твой последний шанс. Других попыток не будет. Мне велели передать: не возьмешь Абзаца – пеняй на себя.

– Ого, – с кривой улыбкой произнес Чиж, – вот это уже интересно! Это угроза?

– Это информация к размышлению, – ухмыльнулся Сапсан. – Это предупреждение, чтобы ты вел себя очень аккуратно и не вздумал снова завалить дело. Ты пойми, чудак: я тебя уважаю, и Папа тебя уважает, и вообще братва считает, что ты правильный мужик, хотя и мент. Если бы не это, базар у нас с тобой получился бы другой. Мы тебе добра желаем, майор. И, если ты это дело для Папы провернешь, будь спокоен: добра у тебя будет столько, что в двух руках не упрешь.

– А если не проверну? – спросил Чиж.

– Тогда говно твое дело, – сообщил Сапсан. – Поверь, я тебя не пугаю.

– Еще бы, – сказал Чиж. – Пугать-то нечем.

– Есть чем, – заверил его Сапсан. – Есть, поверь.

– И чем же?

– Узнаешь в свое время, – пообещал Сапсан и повернулся к дверям.

– Пшел вон, – с некоторым опозданием напутствовал его Чиж.

– А я что делаю? – насмешливо поинтересовался Сапсан и скрылся за дверью.

Чиж поднял перевернутую Сапсаном табуретку, сел на нее, привалился плечом к стене и закурил, свесив руку с пистолетом между колен. Вдруг дверь снова приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Сапсана.

– Да, – сказал он, – чуть не забыл. Не вздумай подключать к этому делу своих ментов. Учти, стукачи в вашей конторе есть не только у Хромого.

Чиж посмотрел на него исподлобья, вялым движением поднял «ТТ» и пальнул в стену рядом с головой Сапсана. Голова скрылась, словно ее и не было.

– Козел бешеный! – донеслось с лестничной площадки.

Чиж встал, плотно прикрыл дверь и задумчиво поковырял пальцем дыру в обоях. Стена здесь была бетонная, и пуля засела совсем неглубоко: Чиж отлично видел неровный кружок расплющенного металла, который поблескивал в дыре.

Он вернулся в гостиную и опустился в кресло. Кончик сигареты вспыхивал в темноте, как бортовой огонь самолета, из прихожей на пол падал неровный прямоугольник света. Чиж думал о том, что сказал ему Сапсан. Ничего конкретного в этом разговоре не было, но в душе майора почему-то крепло ощущение, что он сидит между распахнутыми челюстями саблезубого тигра, и челюсти эти вот-вот сомкнутся с глухим костяным лязгом, превратив его в мясной фарш. Разумеется, его испугали вовсе не туманные намеки Сапсана на какие-то грозные беды, ждущие его впереди: в своей жизни Чиж слышал угрозы похлеще и пережил не одну попытку привести эти угрозы в исполнение. Но с приходом Сапсана что-то изменилось, и майор буквально кожей чувствовал нарастающую угрозу, хотя и не знал, откуда она исходит. Хромой? Да, Хромого было рано сбрасывать со счетов, так же как и Лаптя. Боже мой, неужели Лапоть продался этой старой пиявке? Невероятно! Но факты – упрямая вещь.

«Да, – подумал он. – Лапоть. И Хромой. Они снова попытаются меня убрать, но дело не в них. Дело в Кондрашове – в Папе, как назвал его Сапсан. Господину депутату неймется, ему нужна голова Абзаца, чтобы прибить ее над камином. На худой конец, он согласен взять мою, и, похоже, он уже начал перепиливать мне шею, а я до сих пор не могу сообразить, с какой стороны он пилит. Сапсан обещал, что я все узнаю, когда придет время. В этом можно не сомневаться, так же как и в том, что это время придет слишком поздно, когда я уже ничего не смогу сделать.»

Он раздавил в пепельнице сигарету. По идее, нужно было сделать пару телефонных звонков, но шевелиться не хотелось. «Да черт с ними, – подумал Чиж. – Какое мне до всего этого дело? Ну пришьют они меня в самом крайнем случае. Так ведь я же никогда не собирался жить вечно. То есть было, было такое время – в детстве, да еще и в юности, пожалуй. Тогда казалось, что чем дольше проживешь, тем больше нового и интересного успеешь повидать, пощупать и попробовать на вкус. А потом как-то незаметно стало ясно, что ничего нового и интересного вокруг не происходит и никогда не происходило, а на вкус все на свете приблизительно одинаково – что салат оливье, что собачье дерьмо.

Вот сейчас, например, Кондрашову кажется, что он должен жить и что я просто обязан его защитить. Еще ему кажется, что если меня как следует пришпорить, то я вмиг добуду ему Абзаца – просто выну из заднего кармана и преподнесу. Но это же чистой воды заблуждение! На самом деле для всех без исключения будет лучше, если господин Кондрашов подохнет в ближайшее время. Никаких моральных обязательств у меня перед ним нет, потому что я не чувствую себя обязанным защищать эту сволочь, которая ничуть не лучше Хромого и почти наверняка хуже Абзаца. Тот, по крайней мере, зарабатывает себе на жизнь своими руками – как умеет, конечно. И рискует он собственной головой и в случае чего ни к кому не бежит жаловаться, а решает свои проблемы сам – опять же, как умеет. И пришпоривать меня бесполезно. Я тоже работаю как умею – не лучше, но зато и не хуже.»

Телефон у его ног осторожно звякнул, словно пробуя голос, а потом разразился длинной требовательной трелью.

– Пропадите вы все пропадом, – сказал телефону Чиж и снял трубку.

– Алло, – сказал незнакомый голос на другом конце провода. – Это Николай Григорьевич?

– Гаврилович, – не слишком любезно поправил собеседника Чиж. – Ну, что вам еще надо?

– Да как вам сказать. – обладатель незнакомого голоса пребывал в явном замешательстве, и Чиж испытал по этому поводу короткий прилив злорадного удовольствия. – Видите ли. Это вас Соловьев беспокоит.

– Какой еще Соловьев?

Чиж чертовски устал за этот бесконечно длинный и до предела насыщенный безумием день, и у него не было ни малейшего желания знакомиться с каким-то Соловьевым. «Наверняка очередной потерпевший, – подумал Чиж. – Из богатеньких. Они все до единого почему-то считают, что у нас как в поликлинике: можно лечиться даром, но плохо, а можно хорошо, но за деньги. И, что самое характерное, это чистая правда. Сейчас он скажет, что ему рекомендовали меня с самой лучшей стороны и что я – его последняя надежда.»

– Какой Соловьев? – раздраженно повторил он. – Что вам нужно? Я собираюсь ложиться спать, так что, если можно, говорите покороче.

– Соловьев, – снова представился голос. – Георгий Иванович.

В голове у Чижа что-то щелкнуло, и он понял, с кем говорит. «Этого еще не хватало, – подумал он с тоской. – Отелло, мавр нижегородский.»

– А, – проворчал он, – генерал. Так бы сразу и сказали. Откуда мне знать, какая у вас фамилия?

«Нормальная фамилия, – подумал он. – Хорошая. Он Соловьев, а я Чиж. Он генерал-майор, а я просто майор, без генерала. Это, как минимум, два очка в его пользу. Возможно, у этого парня есть еще какие-нибудь достоинства, о которых я не знаю.»

– Ну хорошо, – сказал он, изо всех сил стараясь говорить хоть чуточку приветливее. – Чем обязан?..

– Понимаете, – со странной, совсем не генеральской растерянностью в голосе заговорил Соловев, – я знаю, что Вера заходила к вам на днях.

– Да, – сказал Чиж.

«Вот оно, начинается. Сейчас последует разыгранная по всем правилам сцена ревности, – подумал Чиж. – Хотя по голосу что-то непохоже.»

– Я просто хотел узнать. В данный момент она случайно не у вас?

Чиж взял со стола сигареты, зубами вытащил одну из пачки, чиркнул зажигалкой и закурил. «Интересное кино, – подумал он. – Неужто госпожа генеральша наставила своему генералу рога? Что она, с ума сошла?»

– Нет, – осторожно ответил он. – У меня ее нет. Она заходила на днях, мы поговорили, и с тех пор я ее не видел. А почему вы решили, что она у меня?

– Потому что она отправилась к вам. вчера.

Последнее слово явно далось генералу с большим трудом. Чижу тоже стоило немалых усилий не присвистнуть от удивления. Вот это да! Нет, она точно спятила.

– И вы решили, что она до сих пор здесь? Погодите-ка. Ко мне? Вчера? Но ее здесь не было, черт подери! Вы можете объяснить мне, что происходит?

– Если бы я знал, что происходит, я бы не стал звонить вам, – ответил генерал. – По крайней мере, не стал бы без острой необходимости.

– Погодите. Давайте-ка по порядку. Я понимаю ваше состояние.

– Боюсь, что нет.

– Боюсь, что да. Я ведь сам побывал в шкуре отставного мужа. Поэтому сразу хочу поставить вас в известность: если бы Вера собиралась вас бросить, она бы сделала это совсем не так. Не тайком, я имею в виду. Значит, с ней что-то произошло.

– Слабое утешение, – сказал генерал.

– А я вас не утешаю. Я излагаю факты. Вы больницы обзванивали?

– И больницы, и морги, и милицию. В милиции у меня отказались принять заявление. Сказали, что по правилам должно пройти трое суток, прежде чем они начнут искать. Сказали, что. В общем, я едва удержался от того, чтобы не дать дежурному по физиономии.

– Правильно сделали, что удержались, хотя я представляю, чего это вам стоило. Воображаю, что он вам сказал.

– Да. А буквально десять минут назад мне позвонил какой-то незнакомый мужчина и сказал, что, если хочу видеть свою жену живой и здоровой, я должен позвонить вам. Сказал, вы знаете, что нужно делать.

Чиж откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Под веками жгло, словно туда сыпанули соли, в ушах глухими шелестящими ударами отдавались размеренные толчки пульса. «Есть чем пугать, – вспомнил он слова Сапсана. – В свое время узнаешь.»

«Суки, – подумал он. – Сумасшедшие твари. Они что же, всерьез считают, что таким вот образом им удастся принудить меня к лояльности? Да я же сейчас пойду и собственноручно шлепну этого их Папу – Кондрашова. Задушу голыми руками – и его, и всех, кто попытается мне помешать. Они просто не знают, с кем связались. Нет, знают. Отлично знают и умело пользуются своими знаниями. Не впервой, надо полагать. Мне никакими силами не удастся заставить Кондрашова или Сапсана признать, что Вера находится у них. Они будут улыбаться, разводить руками и делать голубые глаза, уверяя меня, что все обойдется: главное, чтобы я взял Абзаца, а уж мою бывшую жену они постараются найти – в знак благодарности и из глубокого ко мне “уважения”.»

Голос в телефонной трубке что-то говорил, пытаясь докричаться до него из каких-то запредельных далей. «Ах да, – вспомнил Чиж. – Это же генерал. Волнуется. Правильно, я бы на его месте тоже волновался. Это тебе не дивизией командовать в мирное время.»

Он понимал, что несправедлив. В конце концов, в том, что случилось с Верой, был виноват вовсе не генерал-майор Соловьев. Чиж знал, кто во всем виноват, но не имел ни малейшего понятия, что ему делать с этим знанием.

– Алло, – сказал он в трубку, перебив генерала прямо посреди какой-то длинной тирады. Голос подвел его, и произнесенное слово больше напоминало хриплое карканье. Он откашлялся, прочищая горло, и повторил: – Алло, вы слушаете? Ложитесь спать, Георгий Иванович.

– Что?! Что значит – ложитесь спать? Это все, что вы можете мне посоветовать?

– В данный момент ничего другого вам просто не остается. Возможно, завтра утром вы понадобитесь мне – свежий, отдохнувший и готовый к решительным действиям. Если вы понадобитесь мне ночью, я вам позвоню. Оставьте мне ваш номер.

– Но что происходит? Вы хотя бы понимаете, в чем дело?

– Конечно, – сказал Чиж. – Это очень изящно. Знаете, что вы сейчас делаете? Вы шантажируете меня с подачи мерзавцев, которые взяли в заложники вашу жену. В силу некоторых причин они не хотят звонить мне сами, поэтому позвонили вам, а вы – мне. Все просто, как кусок хозяйственного мыла. Их требования мне известны.

– Так почему бы вам не выполнить эти трахнутые требования? – перебил его генерал.

– Если бы я мог, я сделал бы это не задумываясь. Но это труднее, чем протащить верблюда сквозь игольное ушко. Может оказаться, что это вообще невыполнимо.

– И что тогда?

Чиж снова закрыл глаза. «Генералами не рождаются, – подумал он. – Генералами становятся, и разные люди делают это по-разному. Размазне генералом не стать, это ясно. Хорошему человеку стать генералом тоже затруднительно, но Вера всегда отлично разбиралась в людях и ни за что не вышла бы замуж за мерзавца. Ей нравятся настоящие мужики, и от меня она ушла только тогда, когда я окончательно перестал быть мужиком и превратился в пьяную медузу. Значит, наш генерал-майор должен быть настоящим мужиком. Крепким. Вот мы сейчас и проверим, какой он крепкий. И вообще, что я могу ему сказать, кроме правды? Он имеет право знать правду, а я не имею права ему лгать.»

– Тогда, – медленно сказал он, – вы овдовеете.

Генерал немного помолчал, переваривая сообщение. Когда он заговорил снова, голос у него, к удивлению Чижа, был спокойным и ровным.

– А ты в паршивом положении, майор, – сказал он. – Тебе не позавидуешь.

– Да, – согласился Чиж. – При любом исходе дела я оказываюсь по уши в дерьме. Но это мои проблемы.

– Я могу тебе помочь?

– Спи, генерал. Сейчас это лучшее, что ты можешь сделать. Завтра я позвоню. Может быть, к утру хоть что-то прояснится.

– А чего они от тебя хотят?

Чиж вздохнул.

– Чтобы я в одиночку поймал профессионального киллера, про которого никто толком не знает, существует ли он на самом деле. Не больше и не меньше.

– Т-твою мать, – сказал генерал.

– Вот именно, – ответил Чиж и повесил трубку.

Он лег в кресле, закурил новую сигарету и попытался заставить себя думать. Выпить ему хотелось так, как не хотелось еще никогда в жизни.