Текст книги "Повелитель бурь"

ГЛАВА 12

– Может быть, чаю? – предложила Вера Николаевна.

Ее широкое простоватое лицо выражало истинно русское радушие пополам с легкой растерянностью. Наблюдать за нею было одно удовольствие: по доброте душевной впустив в дом вымокшего до нитки незнакомца, она теперь не знала, что с ним делать. Столбом торчать в дверях гостиной, где расположился приезжий, было как-то неловко, а оставить гостя одного казалось боязно: а ну как что-нибудь сопрет? Поминай его потом, как звали! Что с того, что в доме, кроме старенького телевизора, взять нечего? Нынче пошли такие времена, такие люди, что выносят все подчистую – говорят, даже обои со стен срывают, доллары припрятанные ищут.

Гость в раздумье взялся за кончик носа, пряча в ладонь улыбку: он оценил дипломатические способности Веры Николаевны. Нужно было отдать должное найденному ею компромиссу: вроде бы, и заботу проявила, и без присмотра постороннего человека не оставила.

– Чаек – это зд-дорово, – сказал гость, одним легким движением поднимаясь из старого, продавленного кресла. – В самый раз по такой п-погоде.

Он был не очень высок, но широк в плечах и пояснице. Лет ему было что-то около пятидесяти, и выглядел он солидно и основательно – словом, совсем не так, как должен был в представлении Веры Николаевны выглядеть какой-нибудь мазурик.

– Вы не возражаете, если я вас на кухне чаем напою? – спросила Вера Николаевна. – Там у нас уютно, по-семейному…

– Так где ж его еще пить-то, если не на к-кухне? – воскликнул гость. – У нас, у русских людей, самое обитаемое место в д-доме – кухня. Скажите, а Игорь скоро п-придет?

Вера Николаевна бросила озабоченный взгляд на циферблат стоявшего на комоде дешевого жестяного будильника.

– Вот-вот должен появиться, – сказала она. – Буквально с минуты на минуту. Я уж и обед разогрела…

Она осеклась, поняв, по всей видимости, что попала в неловкое положение. Наверное, обед был приготовлен без расчета на появление в доме лишних едоков, но не предложить гостю тарелку борща или, там, макарон по-флотски было, опять же, неловко.

– А я, знаете, никогда не о-обедаю, – пришел ей на выручку гость. – 3-завтракаю плотно – так, что на целый день х-хватает, а вечером, опять же, ужин – с пивком, как п-положено. Знаю, что вредно, а поделать ничего не могу – п-привык!

– И ничего не вредно, – сказала Вера Николаевна, провожая гостя на кухню. – Эти врачи чего только не придумают от безделья! Что человеку по нутру, то и полезно.

– Это т-точно, – согласился гость, смешно выпячивая живот и похлопывая по нему широкой, как лопата, ладонью. – Видали, какой г-глобус отрастил!

– В самый раз, – похвалила Вера Николаевна, тоже не отличавшаяся изяществом форм. – Знаете, как говорят: пока толстый сохнет, худой сдохнет. А может, супчика?

– Б-благодарю, – отказался гость. – Что-то не хочется. П-поздно мне п-привычки менять. Вот чаек – это д-другое дело. Только, пожалуйста, без сахара.

Он уселся на предложенный Верой Николаевной табурет, который протестующе скрипнул под его весом. Услышав этот звук, Вера Николаевна удивленно покосилась на гостя через плечо: он вовсе не выглядел таким уж крупным и тяжелым. Можно было подумать, что материал, из которого он скроен, обладает большим, чем у обычных людей, удельным весом.

Вера Николаевна подала чай, поставила на стол плетеную вазочку с ванильными сушками и уселась напротив гостя, по-бабьи подперев щеку ладонью. Судя по поведению, гость пребывал в отличном расположении духа, и Вера Николаевна решила все-таки попытаться осторожно разузнать, кто он такой и что ему нужно от ее зятя.

– А вы что же, вместе с Игорем работаете? – спросила она.

– Вроде того, – ответил гость, старательно дуя на чай.

Ответ прозвучал дружелюбно, но вместе с тем как-то очень расплывчато. И потом, если они коллеги, то зачем спрашивать, где Игорь и в котором часу он будет дома? Или зятек заимел приработок где-то на стороне, о котором не счел нужным упоминать при жене и теще? Приработок – дело хорошее, особенно при его нынешних достатках, но зачем же секреты-то разводить? Денежки, что ли, решил прикарманить? Ну, так этот номер у него не пройдет… Совесть надо иметь! Тридцать два года мужику, высшее образование, младшей дочери скоро в школу идти, а он получает меньше дворника! То есть кто его знает, сколько он там на самом деле получает, но домой, в семью, приносит сущие слезы. А с другой стороны, парень непьющий, не гуляет, к теще относится с должным уважением, и даже мамой называет. Такого в наше время и не найдешь, так что с этой стороны дочери Веры Николаевны, можно сказать, крупно повезло. Вот еще бы денег побольше, и было бы совсем хорошо…

Вера Николаевна подавила вздох. Да, деньги… Кто его знает, хорошо это или плохо – много денег? Вот бы хоть разок попробовать! Однако опасное это дело. Может, Игорь потому и не пьет, что денег у него на выпивку не хватает? Да только другие-то получают даже меньше, а уж пьют-то!..

Пока Вера Николаевна соображала, как бы ей половчее расспросить гостя, который явно был не в настроении распространяться насчет их с Игорем секретных дел, проснулась внучка. Она сегодня прихворнула и не пошла в детский сад. Вера Николаевна ничего не имела против: вдвоем было веселее. Полдня скоротаешь, а там, глядишь, и старшенькая из школы вернется, сядет обедать, потом учить уроки…

Шестилетняя Даша вышла на кухню, протирая кулачком заспанные глаза, увидела гостя и простодушно воззрилась на него, по забывчивости засунув в рот большой палец. Русые волосенки торчали во все стороны, на розовой щечке виднелся оставленный подушкой красный рубец.

Гость оживился, начал шутить с ребенком и даже сделал «козу рогатую». Даша, которая обычно дичилась посторонних, на этот раз, вопреки ожиданиям Веры Николаевны, повела себя так, будто знала гостя с пеленок. Тесноватая кухня наполнилась звонким детским смехом, и не успела Вера Николаевна оглянуться, как девочка уже сидела у гостя на коленях, с воодушевлением прихлебывая из его чашки несладкий чай, заваренный крепко, в расчете на взрослого мужчину.

– Дарья, – с притворной строгостью позвала Вера Николаевна, – а ну, слезай оттуда! Не мешай дяде! Тебе чаю налить?

– Не хочу твоего чая! – заявила Даша. – Дядин вкуснее, и я ему ничуточки не мешаю. Правда, дядя?

– Самая что ни на есть п-правда, – серьезно подтвердил гость, аккуратно придерживая девочку рукой, чтобы она не сползла с его колен.

– А почему у тебя язык спотыкается?

– Дарья! – испуганно прикрикнула Вера Николаевна, но гость махнул в ее сторону рукой и засмеялся.

– Ничего страшного, – успокоил он хозяйку. – Д-дело житейское. Взрослым ведь т-тоже интересно, только они не спрашивают. Дети тем и хороши, что п-притворяться не умеют. Это меня в детстве бык н-напугал, – объяснил он ребенку. – Б-большой такой бык, злой. Г-гришкой его звали. Знаешь, как я от него уб-бегал?

– Быстро-быстро?

– Даже еще б-быстрее. Так б-бежал, что пятки до затылка д-доставали.

Даша засмеялась.

– И неправда! Вовсе так не бывает, чтобы пятки до затылка!

– Б-бывает и не такое.

– А я могу руками до пола достать!

– Не может быть! – поразился гость. – Ты, наверное, к-коленки сгибаешь.

– И ничего я не сгибаю! Нас воспитательница в садике учила не сгибать!

– Сгибаешь, сгибаешь! А ну, п-покажи!

Девочка с готовностью покинула насиженное место и неуклюже наклонилась, коснувшись кончиками пальцев пола. Колени она, конечно, согнула, но гость этого почему-то не заметил.

– С ума сойти! – шумно восхищался он, громко хлопая в ладоши. – П-правда, не сгибаешь! Ни капельки! Это ж надо, какой т-талант! И как это у тебя п-получается? Может, ты и меня научишь?

Даша критически оглядела его от макушки до пяток и с сомнением покачала головой.

– Нет, – с уморительной серьезностью ответила она, – ничего не выйдет. Ты уже старый, и у тебя пузо большое.

Вера Николаевна в ужасе всплеснула руками, но гостя замечание шестилетней Даши не задело, а, наоборот, ужасно развеселило. Он хохотал так заразительно, что Вера Николаевна тоже не удержалась и прыснула в фартук, как молодая.

Тут в прихожей хлопнула дверь, и стало слышно, как кто-то стряхивает у порога мокрый зонт.

– Папа! – обрадовалась Даша и пулей ринулась в прихожую. – Папа пришел! Папа, а тебя какой-то дядя ждет! У него язык спотыкается, и он не умеет руками пол доставать! А я умею, смотри!

– Я вижу, кое-кто уже совсем выздоровел, – послышался из прихожей мужской голос. – Кое-кому, по-моему, пора прекращать симулировать, В садик пора!

– И ничего не пора. Пощупай, какой у меня лоб горячий! Я прямо вся горю, мне нельзя в садик!

Вера Николаевна с улыбкой повернулась к гостю. Тот уже стоял посреди кухни, оправляя пиджак.

– Вот и Игорь, – сказала хозяйка. – Я же говорила, что он вот-вот придет.

– Да, – сказал гость, – я так и понял, что это он. Спасибо за чай.

Он почему-то перестал заикаться. Его голос звучал легко и гладко, совсем не так, как у заик, которые научились кое-как справляться со своим недостатком. Можно было подумать, что до сих пор незнакомец просто притворялся. Впрочем, Вера Николаевна не обратила на это обстоятельство никакого внимания: если хорошенько присмотреться, то у людей встречаются и не такие странности.

Легко обогнув стоявшую на дороге хозяйку, гость двинулся в прихожую. На ходу он зачем-то завел руку за спину, под пиджак – наверное, решил поправить выбившуюся из брюк рубашку. Вера Николаевна шла за ним следом, по привычке вытирая фартуком совершенно сухие руки.

Игорь стоял в прихожей, пытаясь пристроить на переполненной вешалке свой слегка забрызганный дождем пиджак. Он, как и Даша, был русоволос и сероглаз. Немного наивный взгляд и мальчишечья худоба сильно молодили его, никто из новых знакомых не давал Игорю больше двадцати пяти, в то время как минувшей весной ему стукнуло уже целых тридцать два.

– Вот он, этот дядя! – закричала Даша, когда гость, сопровождаемый Верой Николаевной, вышел в прихожую.

Игорь повесил, наконец, свой пиджак и выжидательно, со смесью любопытства и легкого удивления на длинном скуластом лице посмотрел на визитера.

Увидев его, гость остановился так резко, что шедшая следом Вера Николаевна ненароком налетела на него в узком коридорчике. Это было все равно, что с разбега наскочить на фонарный столб – гость даже не шелохнулся, зато грузноватая Вера Николаевна отскочила от него, как надувной резиновый мячик от бетонной стены.

– Это… – явно пребывая в полнейшей растерянности, промямлил гость и вынул руку из-под пиджака, – Вы, это… кто?

– Гм, – не без иронии произнес Игорь. – А вам, собственно, кто нужен?

– Тебя спрашивали, – раздался в наступившей тишине голос Веры Николаевны.

Это был особенный, трудно поддающийся описанию, но легко узнаваемый голос. Удивление, настороженность, непонимание ситуации и решимость непременно во всем разобраться в самые короткие сроки – все это, а также многое другое, в равных пропорциях смешалось в произнесенном этим особенным голосом коротеньком замечании. Гость чутко уловил перемену в настроении радушной хозяйки и взял себя в руки.

– Извините, – сказал он. – Кажется, произошла какая-то ошибка. Корнеев Игорь Владимирович – вы?

– Я, – настороженно ответил Игорь Корнеев.

Этот ответ, похоже, подтвердил самые худшие предположения гостя, а может быть, наоборот, разрушил какие-то надежды.

– Инженер? – упавшим голосом уточнил он.

В уточнениях не было нужды, но он все-таки спросил – просто потому, что не знал, как быть дальше.

– Инженер-конструктор, – сказал Игорь Корнеев, инженер из Рязани.

– На паспорт ваш можно взглянуть? – заметно поугрюмев, поинтересовался гость.

Это был совершенно ненужный вопрос, и, задав его, Удодыч немедленно проклял свою глупость. Ну, на кой черт, спрашивается, ему понадобился паспорт этого рязанского придурка? Ведь и без документов видно, что это не тот. Этот – инженер Корнеев, уроженец и житель славного города Рязани, забежавший домой в обеденный перерыв проведать больную дочку и навернуть тарелочку тещиного супчика. А тот… Ну, про того разговор особый.

Угрюмый официальный тон ему не помог. Инженер Корнеев с некоторым вызовом вздернул жидкие брови и демонстративно сложил на груди руки. При желании Удодыч мог сломать эти руки двумя пальцами – любую на выбор или обе сразу, как угодно.

– А вы сами-то кто будете? – с подозрением спросил этот мозгляк. – Зачем вам понадобился мой паспорт? Будьте добры представиться и показать ваше служебное удостоверение, иначе разговора у нас с вами не будет.

– Я, собственно… Извините, – повторил Удодыч, – Тут явное недоразумение. Я, с вашего позволения, пойду. Мы разыскиваем одного человека, и… ну, словом, это не вы. Однофамилец, наверное.

Он шагнул к дверям. Корнеев, человек, судя по всему, интеллигентный и недурно воспитанный, механически отступил в сторону, давая ему пройти, но тут в разговор вмешалась Вера Николаевна.

– Мазурик! – ахнула она. – Ты смотри, какой дошлый! Втерся в доверие, высмотрел, где что лежит, чаю напился, а только хозяева за порог, он с дружками своими – шасть, и ваших нет! Игорек, держи его, я в милицию позвоню!

Инженер Корнеев заметно поскучнел лицом, но все-таки загородил дверь своим тщедушным телом. Сделано это было скорее в силу укоренившейся привычки к беспрекословному повиновению, чем из-за горячего желания во что бы то ни стало задержать странного гостя. Будучи человеком технически грамотным, хозяин этого гостеприимного дома наверняка хорошо сознавал и правильно оценивал разницу между своими физическими возможностями и возможностями Удодыча, который весил килограммов на тридцать больше, чем он.

Настроения прорываться на свободу с боем у Удодыча не было. Ситуация сложилась предельно глупая – глупая настолько, что прапорщик вообще отказывался понимать, как его угораздило угодить в такой переплет. Ведь, кажется, мог бы сообразить заранее, мог превидеть, что адрес рязанского инженера окажется подставой, а вот, поди ж ты, не сообразил! А не сообразил исключительно потому, что привык доверять Становому. Максим Юрьевич сказал, что надо съездить в Рязань и угомонить чересчур шустрого приятеля генерала Потапчука, инженера Игоря Корнеева, и Удодыч, старый дурень, сел за руль и поехал.

«Это все Становой, – подумал Удодыч, постепенно приходя в себя после первого шока. – Если тот парень, который всю дорогу путался у нас под ногами там, в горах, и впрямь такой крутой, каким кажется, то ему не было никакого резона называть свое настоящее имя и, тем более, адрес. Выдумывать паспортные данные из головы он тоже не рискнул – такие вещи можно очень легко проверить, достаточно одного звонка в домоуправление. Поэтому он, скорее всего, попросту залез в базу данных какого-нибудь ментовского компьютера и взял оттуда первое попавшееся имя. Это же элементарно! Но Становой, посылая Удодыча на это провальное дело, почему-то говорил так, словно был на сто процентов уверен в успехе. Интересно, откуда взялась такая уверенность?»

Инженер Корнеев тем временем, решив, как видно, не рисковать, не глядя нашарил позади себя дверной замок, повернул ключ, вынул его из скважины и опустил в карман брюк. Удодыч мысленно заскрипел зубами. Это был дьявольски удачный ход. Начни возиться с этим мозгляком, отнимая у него ключ, и старая корова, его теща, получит отличный шанс дозвониться в милицию, А если начать с тещи и телефона, инженер с дочкой наверняка поднимут такой гвалт, что в милицию непременно позвонят соседи. Вот ведь влип!

– Послушайте, – сказал Удодыч голосом человека, который пытается унять парочку разбушевавшихся сумасшедших, – не надо пороть горячку. Зачем звонить в милицию? То есть, если хотите, можете звонить, но вы же знаете наши органы! Пока они разберутся, что я не верблюд, полдня пройдет, а у меня неотложные дела. Кому от этого станет легче – вам, мне? Я же говорю, произошло обыкновенное недоразумение, и я не понимаю…

– Сейчас поймешь, – пообещала Вера Николаевна.

Не спуская с Удодыча глаз, она попятилась в комнату и на ощупь сняла трубку с телефонного аппарата. Аппарат был архаичный, с диском, и Удодыч через всю прихожую расслышал доносившееся из наушника комариное пение работающей линии. Вера Николаевна подвинула к себе аппарат и, близоруко щурясь, занесла над диском указательный палец. Удодыч сделал шаг в сторону двери, но инженер решительно заступил ему дорогу. Прапорщик вспомнил, что отделение милиции находится буквально в двух шагах отсюда, за углом, – он проезжал мимо него, направляясь сюда. Это обстоятельство как нельзя лучше объясняло неожиданную храбрость щуплого поборника технического прогресса: его теще достаточно было просто накрутить на диске две цифры, чтобы через минуту квартира наполнилась вооруженными ментами.

Это напоминало ночной кошмар – нелепый и бессмысленный. Удодыч никак не мог понять, почему эти двое так на него взъелись. А с другой стороны, что тут понимать? Баба – создание от природы безмозглое, у нее в голове больше одной мысли не помещается. И уж если этой старой кошелке втемяшилось, что перед ней квартирный вор, то она не успокоится, пока не сдаст его в милицию.

Существовало очень простое решение проблемы, и Удодыч понял, что настало время к нему прибегнуть. Он широко улыбнулся прямо в лицо старой стерве, непринужденным жестом вынул из-за пояса пистолет, свободной рукой притянул к себе все еще вертевшуюся поблизости Дашу, на всякий случай зажав ей ладонью рот, и приставил ствол к виску ребенка.

– Положи трубку, старая корова, – ласково сказал он Вере Николаевне. – А ты, козел, отопри дверь и отойди в сторонку.

Инженер Корнеев буквально на глазах покрылся смертельной бледностью. Вера Николаевна растерянно отвела от уха трубку и держала ее на весу, будто не зная, что с ней делать дальше.

– Подождите, – пробормотал Корнеев, – постойте. Отпустите ребенка, вы не можете…

– Могу, – заверил его Удодыч, – еще как могу. Но не хочу. И что вы за люди? Что я вам сделал, что вы ко мне привязались? Сказано же вам было – адресом ошибся. Милицию они вызовут!.. Молчать! – прикрикнул он на Веру Николаевну, которая открыла рот, – Продырявлю всех троих! Быдло тупое, совки полоумные… Ну ты, профессор! – обратился он к Корнееву. – Режь телефонный провод, быстро! Трубку оборви!

Корнеев бочком протиснулся мимо него в комнату, взял из руки остолбеневшей тещи телефонную трубку и двумя неумелыми рывками выдрал витой шнур из корпуса аппарата.

– Вот так, – сказал Удодыч, пятясь к двери и увлекая за собой Дашу. – И запомните, бараны: все хорошо в меру, в том числе и бдительность.

– Ребенка… – хрипло произнес Корнеев. В горле у него пересохло, он поперхнулся, сглотнул и повторил: – Ребенка отпустите.

– Она поедет со мной, – сообщил Удодыч, ногой приоткрывая дверь, – Немного покатается на машине. С ней ничего не случится, если вы не станете делать глупости. Заберете ее… Где бы вам ее забрать? Автобусную станцию на окраине знаете? Вот там она вас и подождет. И постарайтесь обойтись без фокусов. Если меня попытаются задержать, ребенку не поздоровится. Все ясно?

– Да, – сказал Корнеев, – ясно. Скажите, что вам от нас нужно?

Удодыч в сердцах сплюнул и выругался.

– Телевизор ваш хотел украсть, – с презрением сказал он. – Хобби у меня такое – всякий хлам коллекционировать. Господи, что за народ!

Девочку он высадил из машины на углу в двух кварталах от дома и даже дал ей кусок полиэтиленовой пленки – накрыться от дождя. Всю дорогу до Москвы Удодыч пытался понять, что же собственно произошло, но так ничего и не понял. Тем не менее, ощущение смутной угрозы, не дававшее ему покоя в последнее время, от этого странного происшествия только усилилось.

***

Выходя утром из дома, Федор Филиппович забыл в прихожей зонтик – не забыл, собственно, а просто не счел нужным брать его с собой. Служебная машина уже ждала его у подъезда, чтобы доставить прямиком к дверям дома на Лубянке, а вечером отвезти обратно, так что генерал не видел причины, по которой ему следовало таскать за собой зонтик, все время рискуя где-нибудь его оставить – если не в машине, то уж в кабинете наверняка.

С самого утра за окнами опять лило, как из ведра. Периодически дождь немного ослабевал, будто выдохшись, но почти сразу же припускал с новой силой. По мокрым стеклам текла серая вода, полдень больше напоминал сумерки, и на столе у Федора Филипповича весь день горела сильная лампа под старомодным зеленым абажуром. Ее резкий белый свет острыми бликами горел в гранях отмытой до скрипа хрустальной пепельницы, вызывая у генерала печальные воспоминания о не столь отдаленных временах, когда пепельница была полна окурков, а под зеленым абажуром лениво клубился табачный дым. Теперь пепельница годилась только на то, чтобы служить пресс-папье, да и то нечасто: стоявший на отдельном столике у окна современный компьютер с плоским жидкокристаллическим монитором раз и навсегда положил конец засилью бумажных сугробов на рабочем месте генерала Потапчука.

Сразу же после полудня в кабинете раздалась приглушенная трель мобильного телефона, Федор Филиппович по очереди ощупал все карманы пиджака, переворошил лежавшую на столе тощую стопку агентурных донесений, заглянул даже в верхний ящик стола, но дьявольская игрушка, словно в насмешку, оставалась невидимой, продолжая при этом терзать слух генерала надоедливым пиликаньем, «Прогресс, будь он неладен», – подумал Федор Филиппович, понемногу начиная свирепеть.

Такое случалось не в первый раз. Он никак не мог привыкнуть к мизерным размерам современных мобильников – изначально не слишком большие, они с каждым годом становились все миниатюрнее и легче, будто состязаясь в этом с карманными калькуляторами. Аппарат, которым Федор Филиппович пользовался сейчас, был подарен ему женой в день рождения и легко умещался у него поперек ладони. В результате генерал никак не мог заставить себя воспринимать эту пустяковину всерьез и постоянно засовывал ее в самые неожиданные места.

Телефон продолжал звонить. Поняв, что с наскока эту проблему не решить, Федор Филиппович перестал суетиться и попробовал на слух определить направление, откуда доносился звук. Впрочем, прекратив беспорядочные телодвижения, он сразу вспомнил, что перед уходом из дома бросил телефон в портфель. Портфель стоял под рукой, прислоненный к тумбе письменного стола. Федор Филиппович расстегнул замки, пошарил в недрах портфеля и, наконец, выудил оттуда миниатюрный аппарат, похожий на крупную морскую гальку. Чтобы попасть пальцем в мизерную кнопку соединения, ему пришлось хорошенько прицелиться. Выводящая из равновесия электронная мелодия оборвалась, генерал поднес трубку к уху и раздраженно бросил:

– Слушаю!

– Желаю здравствовать, Федор Филиппович, – раздался в трубке знакомый голос. – Что-то вы долго трубку не берете. Опять телефон искали?

– Чертова штуковина, – пожаловался генерал. – И нечего смеяться. Подумаешь, блеснул проницательностью! Новости есть?

– Сколько угодно, – сказал Глеб Сиверов. – Я прямо как древний мореход, вернувшийся из путешествия за семь морей, набит удивительными историями по самую макушку. Хотите послушать?

– Не откажусь, – сдержанно ответил генерал.

Он откинулся на спинку кресла, испытывая облегчение от звуков этого знакомого голоса. Глеб отсутствовал полторы недели, и на протяжении всего этого времени генерал чувствовал себя очень неуютно. Он не знал, на какой стадии находится затеянное Слепым расследование, не знал, куда он уехал, чем занимается и жив ли вообще. На драгоценную генеральскую жизнь больше никто не покушался, но Федор Филиппович сильно подозревал, что вынесенный ему смертный приговор не отменен, а лишь отсрочен на какое-то время. Он не привык беспомощно торчать у всех на виду, как подсадная утка, дожидаясь выстрела в затылок, а Глеб все никак не звонил, как будто его и впрямь больше не было в живых, И вот, наконец, он объявился, как всегда, неожиданно, и, судя по голосу, его поездка оказалась результативной.

Они договорились о встрече через час. Генерал отключил связь и начал собираться. Уже стоя в дверях кабинета, он вдруг вспомнил об оставшемся дома зонте и мысленно обругал Глеба: надо же ему было объявиться именно сегодня, в такую собачью погоду!

Впрочем, такая погода держалась уже не первую неделю. Оптимисты находили в ней даже определенные преимущества: по крайней мере, дымом на улицах Москвы не пахло, торфяники погасли и начали мало-помалу возвращаться в свое первозданное состояние – то есть превращаться в болота. Федор Филиппович вспомнил, что в разгар торфяных пожаров слышал о чьем-то гениальном проекте: некий кабинетный теоретик из МЧС предлагал искусственно заболотить торфяники путем закачивания в них миллионов тонн воды – то есть, попросту говоря, установить по периметру пожарные машины и сутками лить воду, пока дымящаяся пустыня не превратится в болото. Генерал покачал головой: эту бы энергию да на мирные цели!..

Федор Филиппович пересек кабинет, немного сдвинул в сторону шелковую занавеску и выглянул в окно. На улице лило, машины проносились по Лубянке в вихре грязных брызг, отражения включенных габаритных огней дрожали и ломались в рябом зеркале мокрого асфальта. Генерал поежился и опустил штору. Вызывать машину не хотелось, да и бесполезно это было: не станешь же подкатывать к подъезду, в котором находится конспиративная квартира Слепого, на служебной «Волге»! А по такому дождю, что сто метров, что десять километров – все едино. Трех шагов пройти не успеешь, а на тебе уже не останется ни одной сухой нитки.

Спохватившись, он вернулся к письменному столу, обогнул его и отодвинул в сторону декоративную панель стены. В нише тускло поблескивала массивная стальная дверца сейфа. Генерал набрал код, отпер ключом ригельный замок, повернул рукоятку, и дверца бесшумно отошла. Федор Филиппович достал из сейфа пистолет, проверил обойму, поставил оружие на предохранитель и спрятал в карман пиджака. Карман сразу же отвис, оттянутый книзу тяжелой железкой, Потапчук с лязгом захлопнул дверцу и поставил панель на место. Генерал сомневался, что успеет воспользоваться пистолетом в случае нападения. Реакция уже стала не та, да и здоровье вызывало определенные опасения. А что, если сердечный приступ застигнет его прямо на улице, в толпе, с заряженным стволом в кармане пиджака? Народ-то разный бывает! Кто-то станет помогать упавшему пожилому человеку, а кто-то под шумок проверит его карманы, и пойдет гулять по рукам очередной неучтенный ствол…

По этой же причине Федор Филиппович с некоторых пор избегал садиться за руль автомобиля. Старики, разъезжающие по улицам за рулем своих персональных авто, уже давно казались ему потенциальными убийцами. Движение в Москве сумасшедшее, скорости бешеные, и машина, водитель которой вдруг потерял сознание в самой гуще несущегося по Новому Арбату транспортного потока, автоматически превращается в смертоносный снаряд огромной разрушительной силы.

Все это было так, но, вернувшись с Черного моря, Федор Филиппович стал брать с собой пистолет. Брал он его не всегда – когда вспоминал, тогда и брал. Сейчас вот вспомнил, взял, и сразу на душе стало спокойнее. Мало ли что может приключиться по дороге от Лубянки до Арбата!

Неопределенность измучила Федора Филипповича, словно больной зуб. Поначалу он терялся в догадках, не в силах понять, каким образом организаторы покушения вышли на него. Ведь он приехал на побережье инкогнито, в сугубо частном порядке, и в Москве о цели его поездки не знала ни одна живая душа. На курорте он вел себя тихо, ни во что не вмешиваясь – ходил на пляж, сидел на веранде, пил молодое вино и закусывал виноградом. Кому же понадобилось в него стрелять? Кто мог догадаться, что тихий курортник пенсионного возраста на самом деле не тот, за кого себя выдает?

Как-то, сидя дома за завтраком, Федор Филиппович неожиданно выронил вилку и застыл, как громом пораженный. Становой! Когда Глеб назвал ему фамилию командира спасателей, она показалась генералу смутно знакомой, и только сейчас он вспомнил, что когда-то знавал подполковника ФСБ Максима Станового. Кажется, с ним вышла какая-то некрасивая история, и он вынужден был уйти в отставку.

Что ж, пожилой генерал мог не вспомнить молодого подполковника, с которым сталкивался всего пару раз. Зато подполковник, встретившись с ним на улице, наверняка узнал его и сделал для себя соответствующие выводы из этой встречи. То есть мог сделать, если испытывал в этом потребность. И чем больше Федор Филиппович об этом думал, тем сильнее ему казалось, что Становой – самая подходящая кандидатура на роль подозреваемого.

Генерал запросил в архиве личное дело подполковника Станового и изучил его от корки до корки. Да, Максим Юрьевич обладал всеми качествами, необходимыми для того, чтобы организовать эту аферу. Он был решителен и смел в своих поступках и мыслях, и выданные в разные годы разными людьми служебные характеристики на офицера Станового среди прочих его качеств неизменно упоминали богатую фантазию. Служебная характеристика – документ в достаточной степени формальный, и нужно обладать по-настоящему незаурядной фантазией, чтобы это, несерьезное на первый взгляд, качество было замечено начальством и внесено в официальную характеристику.

Словом, Становой был одним из тех людей, которые могут бесконечно долго кружить под самым носом у неповоротливого монстра силовых ведомств, охраняющего сладкий бюджетный пирог, – уворачиваться, финтить, дергать за усы, не забывая при этом все время отщипывать от пирога кусочек за кусочком. К тому же, у Максима Юрьевича имелся к упомянутому монстру небольшой личный счет – небольшой с точки зрения монстра, но для самого Станового наверняка огромный. Государство, которому Максим Становой бескорыстно и недурно служил верой и правдой на протяжении многих лет, отплатило ему презрением, так что сохранять лояльность по отношению к нему у Станового причин не было.

В то же время Федор Филиппович отлично сознавал, что все это обыкновенные домыслы. Нужно быть законченным параноиком, чтобы на основании домыслов и туманных косвенных улик отправить на тот свет живого человека – умного, симпатичного и, между прочим, приносящего людям немалую пользу на своем новом рабочем месте. Находясь в районе стихийного бедствия на Черноморском побережье, Федор Филиппович имел отличную возможность оценить стиль работы Максима Станового и убедиться, что работник он незаменимый.

Он позаимствовал зонтик у своего адъютанта, ответив на его недоуменное: «Зачем?» коротким и исчерпывающим: «Надо». Спускаясь по лестнице, Федор Филиппович мысленно потешался над собой: как хорошо быть генералом! Можно ничего не объяснять – по крайней мере, подчиненным. А бедняга подполковник теперь до конца дня будет сидеть за своим столиком в приемной и ломать голову: зачем это шефу понадобился его зонт, когда он может в любой момент вызвать служебную машину?