Текст книги "Повелитель бурь"

Становой поднял брови, изображая удивление, которого на самом деле не испытывал.

– Странно, – прежним легкомысленным тоном сказал он. – Ему что, больше делать нечего?

– Черт побери, – прошипел Вострецов. Его голос сейчас напоминал шипение вырывающегося из перегретого котла пара. – Пойми, наконец, что время шуток кончилось! Кое-кто обратил внимание на статистику стихийных бедствий за последние пять лет и сообразил, кому это может быть выгодно.

– Ну, естественно, – лениво откликнулся Становой. – Принимая во внимание прежнюю профессию нашего президента, этого можно было ожидать. Конторе нынче лафа. Чуть что, можно бежать за советом прямо к большому боссу, он по старой памяти выслушает и поможет. Но ты зря перепугался. Это же недоказуемо. Одни высосанные из пальца предположения, и больше ничего. Подумаешь, статистика! На компьютере, небось, считали, графики чертили… Ну и что? Климат меняется, идет глобальное потепление, атмосфера сходит с ума, и черта с два ты загонишь ее капризы в рамки средних статистических значений.

Это были пустые слова. Максим Юрьевич отлично знал, откуда дует ветер, и занимался демагогией с единственной целью: выяснить, что известно Вострецову.

Оказалось, что Вострецову известно многое – пожалуй, все, что имело значение в данном конкретном случае.

– А покойники с пулями в голове в эти рамки вписываются?! – свистящим шепотом вскричал Дмитрий Алексеевич, резко поворачиваясь к собеседнику всем телом. – А канистры из-под бензина, найденные на пепелище? В какие рамки вписываются они?!

– В обыкновенные рамки психических отклонений, – невозмутимо парировал Становой. – Или, к примеру, в рамки терроризма. Не понимаю, что ты бесишься? Подумаешь, парочка покойников и пустая канистра! Даже если бы на ней были твои отпечатки, они бы все равно сгорели.

– Так, – внезапно успокаиваясь, сказал Вострецов. Спокойствие его казалось хуже самого громкого крика, потому что за ним легко угадывалась зажатая в стальных тисках воли ярость. – Парочка, говоришь? Значит, ты с самого начала был в курсе. И даже не подумал предупредить!

– А зачем? Ты бы только зря волновался.

– А затем, что меня сегодня у министра чуть кондрашка не хватила! Послушай, Макс, это уже не лезет ни в какие ворота. Твои люди совсем расслабились и начали оставлять следы. Я тебя предупреждал, что когда-нибудь это плохо кончится. И вот, пожалуйста, этим делом занимается ФСБ!

– Ага, – удовлетворенно хмыкнул Максим Юрьевич и все-таки закурил, несмотря на висевший в воздухе дым. – Я так и думал. Что ж, толстяк, нам с тобой нечего волноваться. Признаться, я слегка побаивался, что они пойдут другим путем, начнут копать исподтишка, молча собирать информацию, расставлять ловушки – словом, действовать по всем правилам. А они пошли напролом, по команде. Какой-то очкастый майор доложил полковнику, полковник – генералу, генерал тоже не захотел брать на себя ответственность, побежал к шефу, и пошло, и поехало… Докатилось до президента и рикошетом пошло вниз. А рикошет – он и есть рикошет, убойная сила у него не та. Раз дело получило определенную огласку и решается на уровне министров, значит, кончится оно ничем. Покричат и успокоятся, потому что для них главное – не выносить сор из избы. Свалят все на чеченцев и дело с концом. МЧС сейчас на пике популярности, это один из костылей, на которые опирается власть, и ни один дурак не отважится из-под нее этот костыль вышибить. Это же скандал на весь мир! А скандалов нам и без того хватает. Так что не переживай, все обойдется.

– Ах, как у тебя все просто! – язвительно воскликнул Дмитрий Алексеевич. – Излагаешь, как по писаному. Черт меня дернул с тобой связаться! Доведешь ты меня до тюрьмы! Уже, можно сказать, довел.

– Успокойся, – приказал Становой. – Возьми себя в руки, баба! Конечно, денежки считать проще! Только откуда бы они взялись, твои денежки, если бы не я? Прекрати метать икру. Вся эта бодяга с расследованием скоро закончится, поверь. Буквально на днях произойдет кое-что, что раз и навсегда замажет этим умникам глотки. Они могут думать, что им угодно, проводить какие угодно анализы, но уже сейчас каждому обывателю ясно, что с МЧС хорошо, а без МЧС – плохо. А вскорости без МЧС станет невозможно. Помяни мое слово, не пройдет и недели, как вся эта чепуха с проверками финансовой отчетности будет отменена личным приказом президента.

Дмитрий Алексеевич подозрительно посмотрел на собеседника, сделавшись до смешного похожим на дореволюционную классную даму, только что услышавшую от своих воспитанниц, что было бы неплохо нюхнуть кокаина и заняться групповым сексом.

– На что это ты намекаешь?

– На генератор туч, – спокойно ответил Становой. – На тот самый приборчик, который сейчас проходит полевые испытания в предгорьях Кавказа.

– Где?!

– На Черноморском побережье, примерно между Новороссийском и Сочи. Я мог бы назвать точные координаты, но тебе они, как я понимаю, ни к чему.

– Нет, ты точно сошел с ума! – Дмитрий Алексеевич даже руками всплеснул от возмущения. – Ведь там и без всяких генераторов уже целый месяц льет, как из ведра!

– Лило, – поправил его Становой. – Сначала лило, потом перестало, а теперь снова льет.

– Но какого дьявола?! Ведь там же нечего тушить!

Становой вздохнул, уронил на асфальт окурок и старательно растер его подошвой.

– Все-таки ты удивительно узко мыслишь, толстяк, – со вздохом сказал он. – С тобой скучно иметь дело! Ну что это такое: зажег торфяники – потушил торфяники, разрушил дамбу – восстановил дамбу… Тоска, рутина, скучища! И вот от скуки, от нечего делать, кто-то где-то начинает подсчитывать, сколько стихийных бедствий должно было произойти по прогнозам синоптиков, и сколько их произошло на самом деле. А когда в одном месте горит, в другом заливает, а в третьем камни на голову сыплются, вот тогда становится не до подсчетов. Тогда все как-то сразу понимают, что жалеть деньги на нужды МЧС – глупость, граничащая с самоубийством. Тогда вносятся поправки в бюджет, министр с мужественным и усталым лицом выступает по телевизору, личные представители президента мотаются по всей стране и уговаривают народ потерпеть, дождаться, пока явятся хорошие парни из МЧС и решат все их проблемы… Какие тут, к черту могут быть расследования! Кстати, ты не знаешь, где достать парочку тектонических бомб? Что-то давно у нас не было хорошего землетрясения!

Дмитрий Алексеевич издал предсмертный стон, откинулся на спинку скамьи и, дрожащей рукой вынув из кармана пиджака мятый носовой платок, вытер заново вспотевший лоб.

– Ну шучу, шучу, – сжалился над ним Становой. – Хотя в каждой шутке, как известно, есть доля правды. Над этой идеей стоит поразмыслить. Нужно изобретать новые ходы, толстяк! В нашем деле повторение – мать разоблачения. Но такая операция нуждается в тщательной подготовке, ее с кондачка не провернешь, Поэтому о землетрясениях можешь пока забыть. Готовься финансировать крупномасштабные спасательные работы на Черноморском побережье Кавказа, да не забудь вовремя подставить карман, когда бюджетные денежки посыплются на тебя изо всех щелей.

Вострецов вздохнул. Теоретический спор, как всегда, закончился ничем. Вернее, он закончился победой Станового: дав Дмитрию Алексеевичу выговориться, выплеснуть свой испуг и раздражение, дружище Макс спокойно повернул разговор в нужное ему русло. Главное было уже сказано, оставалось уточнить кое-какие мелкие детали.

– Когда? – спросил Дмитрий Алексеевич, между делом прикидывая, не отдыхает ли сейчас в районе предстоящего стихийного бедствия кто-нибудь из его близких родственников. Получалось, что не отдыхает, и Вострецов снова вздохнул: по правде говоря, он не отказался бы увидеть имя своей любимой тещи в списке погибших или пропавших без вести.

– Скоро, – пообещал Становой. – Буквально на днях. Может быть, даже завтра. А может быть, это происходит прямо сейчас, сию минуту. Мой человек имеет приказ действовать по обстановке.

Дмитрий Алексеевич задумчиво почесал переносицу, пытаясь понять, как это получилось, что, вызвав Станового сюда с целью уговорить на время затаиться, он против собственной воли оказался втянутым в очередную аферу, еще более головокружительную, чем предыдущая. Да и к чему играть словами? Это были никакие не аферы, а преступления, последствия которых по своим масштабам не уступали последствиям небольшой войны.

– А этот… изобретатель? – спохватившись, спросил он.

– А что изобретатель? – рассеянно откликнулся Становой, сосредоточенно разглядывая ноги проходивших мимо девушек. Девушки, украдкой поглядывая на него, о чем-то шушукались и громко хихикали. Они явно были не прочь познакомиться с таким видным мужчиной, но Становой лишь ласково, по-отечески улыбнулся им и повернулся к Вострецову. – При чем тут изобретатель?

– Н-ну-у… Он ведь тоже там? Я имею в виду, что твоему человеку вряд ли удастся долго скрывать от этого Ляшенко, чем они там занимаются на самом деле. И вообще, как ты его туда заманил?

– Ты уверен, что тебе это интересно? – спросил Становой.

– Конечно! – воскликнул Дмитрий Алексеевич. Потом он увидел странную усмешку Станового и поспешно поправился: – Конечно, нет.

– Я так и думал, – подытожил Становой.

***

С самого утра, едва рассвело, Удодыч сгонял на плотину и убедился, что все идет по плану и даже с некоторым опережением графика. За ночь вода в устроенном им искусственном водоеме поднялась почти до верха каменного завала и продолжала уверенно прибывать. Она уже размыла ближайший склон; прямо на глазах Удодыча порядочный кусок травянистой почвы оторвался от берега и с громким плеском обрушился в сооруженное при помощи серии точно рассчитанных микровзрывов водохранилище. Судя по некоторым признакам, это был не первый кусок и, наверное, не последний. На дне пруда они превращались в жидкую грязь, готовую при первой же возможности вырваться на волю, сметая все на своем пути.

Для порядка Удодыч спустился в обмелевшее русло ручья и проверил установленные накануне заряды. Заряды были в порядке. К сожалению, подавляющее их большинство – те, которые должны были взломать монолитную каменную чашу горного озера, – уже находилось под водой, и проверить их не представлялось возможным.

Выбравшись на берег, Удодыч еще немного постоял у плотины, наблюдая за тем, как прибывает вода. Ее уровень рос буквально на глазах и Удодыч понял, что может с чистой совестью собирать вещички. Оба генератора уже были отключены, демонтированы и убраны в предназначенные для транспортировки деревянные ящики. Приборы сделали свое дело – дождь лил, как из ведра, вершины гор кутались в сырые одеяла грозовых туч, раскаленные добела ветвистые молнии то и дело втыкались в их мокрые каменные бока. Тогда в воздух поднимались целые облака пара, летели горячие осколки, а гремело так, будто две враждующие армии затеяли в этих горах оживленную артиллерийскую дуэль. Северо-западный циклон мертво завис прямо над головой Удодыча и явно не собирался уходить.

Удодыч не мог утверждать, что причиной этого погодного катаклизма и впрямь послужила пара серых жестяных ящиков с кнопками и шкалами вкупе с системой мудреных телескопических антенн. Ляшенко, покуда был жив, несколько раз пытался объяснить ему принцип действия своей дьявольской игрушки – электризация, ионизация, потенциалы, биополя всякие (или энергополя?) – словом, сплошная заумь, в которой сам черт ногу сломит. Нет, насчет био– и энергополей Удодыч более или менее усвоил, но вот чего он усвоить так и не смог, так это, каким образом серая жестянка размером с посылочный ящик может приманить к себе грозовые тучи. По его разумению, изобретатель Ляшенко был чуточку не в себе, а его хваленая установка представляла собой набор списанных радиодеталей, кое-как скомпонованных в два одинаковых ящика и призванных щелкать, загораться, дрожать и показывать числа, которые ничего не означали. А дождик… Что ж, в течение нескольких миллиардов лет дождик как-то ухитрялся лить без помощи электроники, так почему бы ему не идти здесь и сейчас? Да он ведь и шел, без малого месяц поливал горы до приезда сюда господина изобретателя. Спору нет, перед самым их приездом небо расчистилось, а когда Ляшенко включил свою радиолу, откуда-то опять приползли тучи, но это ведь могло быть простым совпадением.

Правда, изобретатель опровергал это мнение буквально с пеной у рта. Он сыпал учеными словами, рисовал на земле какие-то схемы, которые немедленно размывало дождем, крутил перед собой руками, силясь показать взаимодействие каких-то там энергетических полей (или биологических все-таки?), обзывал Удодыча Фомой неверующим и даже топал на него ногами. Эта биоэнергетическая бодяга тянулась с утра до вечера, изо дня в день, даже во время еды, даже за бутылкой водки, не говоря уж о проводимых за игрой в «дурака» вечерах. В конце концов, Удодыч окончательно удостоверился в том, что делит палатку с законченным психом, и даже немного обрадовался, когда господин изобретатель попытался задать стрекача, прихватив чемодан со своими вещичками и чертежами.

Да, на деле он оказался совсем не таким блаженным, каким выглядел. Конечно же, он быстро раскусил наспех сочиненную Удодычем сказочку про паленую водку и испытания. Да и как было не раскусить, когда на левой руке у него живого места не осталось – сплошные дырки от уколов, как у законченного наркомана! Так что вся его трепотня насчет энергополей, переворота в метеорологии и Нобелевской премии, которая поджидает его в ближайшем будущем, была пустой болтовней, сочиненной только для того, чтобы запудрить Удодычу мозги и усыпить его бдительность.

Вот тут-то он и просчитался. Тягаться с Удодычем по части бдительности было трудновато. Одной дождливой ночью – они все были дождливые, черт бы их побрал, – господин изобретатель тихонько вылез из спальника, покосился на громко храпевшего Удодыча, взял из угла чемодан и подался вон из палатки. Удодыч, который еще утром без труда прочел все намерения господина изобретателя на его грушевидной физиономии и потому даже и не думал спать, спокойно спросил у него, куда это он навострился на ночь глядя.

В общем-то, мог бы и не спрашивать. Управляться с прибором Удодыч научился лучше самого Артура Вениаминовича. Неважно, что он при этом думал, но ручки крутить да кнопки жать – дело нехитрое, этому даже обезьяну можно научить. Что же до самого Ляшенко, то по поводу него Удодыч еще в Москве получил конкретное распоряжение. Теперь, когда этот мешок с дерьмом намылился сделать ноги, настало самое время это распоряжение выполнить. Отныне господин инженер превратился в обузу – проку от него не стало никакого, зато хлопот не оберешься: следи за ним, чтобы не убежал, спиной к нему не поворачивайся, чтобы топором не тяпнул… И вообще, на кой черт его, бугая такого, кормить?!

Короче, разговаривать с ним Удодычу было уже не о чем, но он все-таки заговорил, просто из спортивного интереса: любопытно, что он скажет? Все-таки с выешим образованием человек, башковитый – а ну как что-нибудь умное завернет?

Увы, ничего умного Ляшенко не завернул – наверное, не успел придумать, да и растерялся, видимо, с перепугу, от неожиданности.

– По нужде, – брякнул господин изобретатель первое, что пришло в его ученую голову.

Удодыч даже огорчился за него. Ну, разве ж так можно? А еще образованный человек… Срамота!

– Это с чемоданом-то? – сказал он и полез из спальника. – Погоди-ка, браток. Брось, утром сходишь.

Заикание его пропало без следа, как это бывало всегда в минуты душевного подъема, связанного с рискованным делом. Ляшенко делил с Удодычем палатку на протяжении целых пяти дней и уже успел узнать об этой его особенности. Услышав гладкую, без единой запинки, речь своего тюремщика, он понял, что шутки кончились, и неуклюже выдернул из кармана пистолет.

Пистолет он выкрал из лежавшей на столе кобуры, когда решил, что Удодыч заснул. По правде говоря, Удодыч не ожидал от него такой прыти. Мало того, что он стащил пистолет и даже отважился этим пистолетом воспользоваться; вопреки ожиданиям Удодыча, этот книжный червь даже не забыл снять оружие с предохранителя и передернуть затвор. Это было приятное разочарование. Удодыч даже удивился, но потом вспомнил, что перед ним как-никак дипломированный инженер – то бишь, человек, который по роду своей деятельности просто обязан с первого взгляда разбираться в любых механизмах. Да и военной кафедры ему в студенческие годы было не миновать, так что старикашка ПМ был господину изобретателю наверняка знаком.

Но человек, даже шибко ученый, это всего лишь человек, а не Господь Бог, и всего предусмотреть не может. Удодыч об этом всегда помнил, а вот Ляшенко впопыхах забыл начисто.

– Не подходи, убью! – взвизгнул он, тыча в Удодыча пистолетом.

– И чего дальше? – лениво поинтересовался Удодыч, делая шаг вперед. – Ты ж пропадешь без меня, блаженный. Заблудишься в горах, и привет. Или на чеченов нарвешься. Ну вот куда ты собрался посреди ночи, в грозу?

– Пойду вниз по ручью, – заявил Ляшенко, демонстрируя удивившую Удодыча смекалку. – Рано или поздно выйду к людям.

– Не выйдешь, – возразил Удодыч и снова шагнул вперед.

– Стоять! – грозно тявкнул Ляшенко. – Это почему же я к людям не выйду?

– Потому что покойники не ходят, – объяснил Удодыч и пошел на него, заранее отводя для удара правую руку.

Ляшенко попятился, обо что-то споткнулся, но устоял на ногах и торопливо, явно боясь передумать, спустил курок. Боек сухо щелкнул, упав на пустой патронник. Патроны лежали в кармане удодычевых брюк, но Удодыч не стал тратить время на то, чтобы просветить своего противника. Он еще дальше отвел правую руку, а потом неожиданно и страшно ударил левой. Изобретатель упал, нечленораздельно скуля и прижимая обе руки к расколотой, как гнилой орех, нижней челюсти. Удодыч наклонился над ним, безжалостно, с хрустом вывернул из ослабевших пальцев пистолет, схватил Ляшенко за воротник и выволок под дождь. Он задержался буквально на мгновение, чтобы зашвырнуть обратно в палатку чемодан с чертежами, а когда снова повернулся к изобретателю, тот уже стоял на коленях и, кажется, пытался подняться на ноги. Удодыч свалил его пинком в ребра и принялся вдумчиво и очень сильно обрабатывать ногами. После третьего удара Ляшенко начал невнятно молить о пощаде, но Удодыч продолжал расчетливо избивать его своими тяжелыми ботинками до тех пор, пока не отвел душу. За эти пять дней изобретатель безумно надоел ему, и экзекуция получилась весьма продолжительной. На десерт Удодыч вложил в ствол пистолета один патрон, тщательно прицелился и добил Ляшенко выстрелом в висок.

Руки у него все еще мелко дрожали от ярости, и Удодычу пришлось выпить целую бутылку водки, чтобы успокоиться. Конечно, до полусмерти избивать изобретателя ногами ему никто не приказывал, но и запрета на такие действия тоже ниоткуда не поступало, а значит, Удодыч был в своем праве. Ишь, чего удумал – пистолетом грозить… А были бы патроны – убил бы, как пить дать, убил!

Наутро он вырубил, разобрал и упаковал установку, оттащил труп подальше от лагеря, завалил его камнями и отправился сооружать плотину. Проще было бы сбросить тело инженера в озеро, но Удодыч не стал этого делать из обыкновенной брезгливости: в конце концов, он сам пил из ручья, который вытекал из упомянутого водоема.

И вот теперь, похоже, настало время сматывать удочки. Наконец-то! Честно говоря, эти залитые бесконечным дождем горы за неделю опостылели Удодычу хуже горькой редьки. Он страстно мечтал вернуться в Москву, пройтись по ровному асфальту, посмотреть на человеческие лица, зайти в нормальный магазин, посидеть в уютном кафе, в баню сходить, наконец. Да и гонорарчик за это дело получить тоже не мешало бы, заработал…

Удодыч сноровисто перетащил ящики с установкой в заранее присмотренную впадинку в каменистом склоне. Впадинке этой оставалось всего ничего, чтобы превратиться в небольшую пещеру – этакая червоточина, вроде дырки в швейцарском сыре, метров двух в длину, полутора в ширину и высоты как раз достаточной для того, чтобы вползти туда на четвереньках. Внутри было тесно, пыльно и сухо; при наличии очень большой нужды здесь можно было скоротать ночь, а о лучшем тайнике даже мечтать не приходилось. Главным же достоинством этого тайника являлось то, что находился он чуток повыше озера, и, какой бы катаклизм ни приключился в районе упомянутого водоема, содержимое тайника при любом раскладе было в безопасности. Риск, что тайник случайно обнаружат спасатели или местные жители, тоже был минимальным: склон с пещеркой находился в стороне от пути будущего селя, спасателям здесь делать нечего, а у местных, по разумению Удодыча, в ближайшее время должна была появиться масса собственных проблем.

Разобравшись с тонкой аппаратурой, которую было велено беречь, как зеницу ока, Удодыч принялся сворачивать лагерь. Начал он, как всякий здравомыслящий человек, с самого тяжелого – тяжелого и в прямом, и в переносном смысле. Установка Ляшенко жрала довольно много электроэнергии, которую Удодыч, не мудрствуя лукаво, извлекал из страшно дорогого японского дизельного генератора. Генератор этот официально считался переносным, но весил не меньше центнера и не отличался особенной компактностью, так что таскать его на себе по скользким каменистым откосам оказалось делом нелегким. Сюда, в горы, Удодыча доставили вертолетом, а уходить ему предстояло пешком, в гордом одиночестве; никакой научной ценности генератор собой не представлял, и по поводу него Удодыч получил те же указания, что по поводу Ляшенко – убрать с глаз долой, чтоб не отсвечивал.

Честно говоря, генератора Удодычу было жаль. Машинка была импортная, новая, солярки жрала мало, шумела и дымила умеренно, и при других обстоятельствах Удодыч как-нибудь исхитрился бы уберечь ее и доставить, к примеру, к себе на дачу с целью последующей продажи. И никто бы слова ему поперек не сказал, потому что шеф Удодыча, Максим Юрьевич Становой, мелочиться не привык. Он велел уничтожить все следы пребывания Удодыча в горах, а как именно уничтожить – это уже было не его дело, Генератор был Становому без надобности, а Удодыч нашел бы применение такой хорошей вещи. Но вынести эту вещь на собственном горбу из зоны предстоящего стихийного бедствия было невозможно.

Битых два часа Удодыч потратил на разборку генератора, сняв с него все, что можно было снять. После этого он по частям перетаскал эту груду замасленных железок на берег озера и принялся за остальное – мебель, палатку, посуду и прочее, без чего попавшему на лоно дикой природы горожанину было не обойтись. Все это хозяйство он завернул в палатку, утяжелил разобранным на части генератором, надежно перевязал капроновой веревкой и спихнул неимоверно тяжелый и громоздкий сине-желтый тюк с обрыва. Рябая от непрекращающегося дождя поверхность озера с громким плеском расступилась. Тюк камнем пошел ко дну, булькнул, выпустив пару пузырей, и на поверхности расплылось небольшое масляное пятно, как будто в бездонных глубинах потерпела аварию миниатюрная подводная лодка. Теперь никакие спасатели, никакие водолазы не сумели бы найти то, что спрятал Удодыч, и в этом была привычная грусть: по роду своей деятельности Удодыч очень часто совершал необратимые поступки, но это вовсе не означало, что они ему так уж сильно нравились.

Он вернулся к месту, которое в течение недели служило ему домом. Нескончаемый дождь барабанил по жесткому брезентовому капюшону, как по крыше сарая, вода струилась по пропитанной водоотталкивающим составом ткани и, поскольку Удодыч держал руки в карманах, затекала туда, норовя промочить сигареты. Камуфляжные брюки намокли и облепили ноги, высокие армейские ботинки, хоть и были густо намазаны кремом, выглядели сырыми и разбухшими, как будто неделю пролежали в тазу с водой. В воздухе было столько влаги, что Удодычу казалось, будто он, как рыба, дышит водой.

Удодыч всю неделю старательно следил за порядком, зная, что прибираться здесь придется самому, поэтому мусора почти не осталось. Там, где раньше стоял навес с генератором, теперь торчала косо воткнутая в землю саперная лопатка. Ее деревянная ручка мокро поблескивала от дождя. Ковырять под дождем каменистую почву не хотелось, но Удодыч хорошо помнил разнос, устроенный ему Становым после того прокола в подмосковном лесу, и потому решил на сей раз сделать все чисто. Основная часть работы осталась позади, за неделю их с Ляшенко никто не обнаружил, так что теперь ему оставалось уничтожить последние следы своего пребывания в этом богом забытом месте.

Он тщательно закопал мокрое черное пятно кострища, набросал повсюду мелких камней, маскируя оставленные антеннами и кольями палатки дырки в земле. Работал он тщательно, не спеша, потому как торопиться ему было некуда. Акцию Удодыч решил осуществить ближе к ночи – для пущего эффекта. Беда кажется вдвое страшнее, когда она приключается в темноте, да и возможность преждевременного обнаружения сводилась к минимуму – можно даже сказать, к нулю. Не то чтобы Удодыч был таким уж законченным душегубом и получал большое удовольствие от того, чем ему приходилось заниматься, но и особых угрызений совести он не испытывал. Пожары, наводнения, землетрясения и прочие стихийные бедствия сплошь и рядом приключаются сами по себе, без вмешательства человека. Одним больше, одним меньше – какая разница? Все, что ни делается – к лучшему; когда погибнут люди, когда многое будет разрушено и безжалостно сметено с лица земли, все снова вспомнят о скромных ребятах из МЧС, которые всегда готовы прийти на помощь и у которых, к сожалению, не хватает финансовых средств, чтобы оказать эту помощь быстро и квалифицированно. Авторитет министерства, и без того высокий, поднимется еще выше, и денег подкинут непременно – хватит и на технику, и на горючее, и на спецсредства, и Становому с Удодычем останется…

Максим Юрьевич Становой был Удодычу больше, чем начальником. Их связывали самые теплые отношения, какие только могут связывать быстро идущего в гору офицера и водителя его служебной машины. Личным водителем Станового Удодыч стал еще в ту пору, когда оба, не щадя живота своего, служили в госбезопасности. Становой, как уже было сказано, сам подбирал людей в свою группу, вот и в Удодыче он разглядел нечто такое, что могло пригодиться ему впоследствии. Обязанности Удодыча в группе Станового были намного шире и доставляли гораздо больше хлопот, нежели в гараже, зато служить под началом Максима Юрьевича оказалось веселее и денежнее. О собственной выгоде Становой в ту пору нисколько не пекся, зато о подчиненных никогда не забывал, и любой из них готов был в лепешку расшибиться для своего любимого шефа. Пристроившись в МЧС, Становой переманил следом за собой Удодыча, и бывший прапорщик ФСБ ни разу об этом не пожалел. Удодыч любил и уважал Станового. Тем не менее, по укоренившейся привычке он никогда не поворачивался к своему шефу спиной и, между прочим, ни разу не видел, чтобы плативший ему взаимностью Становой повернулся спиной к нему, Удодычу. С точки зрения какого-нибудь слезливого романиста, такая дружба, должно быть, выглядела довольно странно, но прагматичному Удодычу подобное положение вещей казалось единственно возможным. Он честно выполнял поручения шефа, а шеф честно платил ему за работу и при этом не драл носа, так чего, спрашивается, ему было еще желать?

Покончив с уборкой, Удодыч посмотрел на часы. Водонепроницаемый хронометр показывал начало третьего пополудни. На плоском стекле дрожали дождевые капли, дробя отражения цифр и стрелок, простой кожаный ремешок разбух от вездесущей влаги. Удодыч протер лезвие саперной лопатки пучком жесткой травы и вложил лопатку в висевший на поясе брезентовый чехол.

Он сходил к тайнику в пещере, вынул оттуда рюкзак и затолкал в него все лишнее, оставив на ремне только нож, пистолет и фонарик. Помимо инструментов, в рюкзаке лежали чертежи Ляшенко, которые Удодыч не рискнул оставлять в тайнике. Внутри пещерки было сухо и, казалось, намного теплее, чем снаружи, но из-за чертовых ящиков места там почти не осталось, и Удодыч, пятясь и бормоча ругательства, вынужден был выбраться из укрытия под дождь.

Вход в тайник он завалил камнями – тоже, между прочим, пришлось повозиться. Камни были тяжелые, угловатые, мокрые и не слишком чистые, так что к концу этой операции Удодыч вымазался, как черт, целый день окунавший грешников в кипящую смолу.

Покончив с этим делом, Удодыч вернулся к своей плотине и забрался под заранее присмотренный скалистый выступ, напоминавший козырек над крыльцом подъезда в многоквартирном доме. Гроза кончилась, ветра почти не было, но дождь валил сплошной стеной, но если прижаться спиной к скале, брызги долетали только до носков ботинок. Ботинки все равно промокли насквозь, так что в этом плане терять Удодычу было нечего. Он снял со спины рюкзак, уселся под выступом по-турецки, вынул сигареты и закурил, жалея лишь о том, что нельзя развести костерок. В общем-то, к холоду и сырости он был равнодушен, потому как видывал и не такое, но с костерком было бы веселее. Сидеть в этом, с позволения сказать, укрытии ему предстояло аж до темноты, Удодыч глянул на часы и мысленно чертыхнулся: времени оставалось еще много. Становилось скучно. От нечего делать Удодыч отстегнул клапан рюкзака, развязал тесемки, порылся внутри и вынул оттуда увесистую металлическую коробку, без затей выкрашенную в защитный цвет. Он отложил коробку в сторону и с прежней обстоятельностью завязал рюкзак. Несмотря на свои небольшие размеры, коробка весила добрый килограмм, и тащить ее с собой Удодыч не собирался.

Коробочка была отечественного производства. На одном из ее торцов виднелся серый металлический выступ, вроде шляпки крупного гвоздя. Это был кончик телескопической антенны. Удодыч без всякой надобности выдвинул антенну на всю длину и погладил подушечкой большого пальца красный пластмассовый колпачок, выделявшийся на верхней крышке коробки. Колпачок был заперт на ключик, который лежал у Удодыча в кармане. Отпирать замок и поднимать колпачок Удодыч не стал. Сидеть на камне было холодно и скучно, точных сроков ему никто не назначал, и он чувствовал, что, откинув колпачок, вряд ли сумеет удержаться от искушения нажать на кнопку и разом покончить с этим надоевшим ему делом.

Между тем вода в запруде продолжала подниматься. Удодыч видел, что, если дождь не стихнет, она очень скоро начнет переливаться через край, размывая плотину. Еще немного, и природа сделает все за него, даже заряды не понадобятся. Это было бы, в принципе, неплохо, но Удодыч боялся, что тогда процесс пойдет медленнее и разрушения получатся недостаточно большими. «Рвану, когда польется через край, – решил он, оглаживая красный колпачок. – Или когда стемнеет, одно из двух».