Текст книги "Бунтующая Анжелика"

Глава XIV

Это был замечательный день. Казалось, исчезли все огорчения настоящего и угрозы будущего. Лес укрыл их своей мирной позолоченной листвой. Солнечный свет отражался в рыжей листве дубов, в темно-красных листьях буков, в медных ветвях каштанов. Плоды каштанов падали на мох, верхняя оболочка лопалась, и появлялся великолепный темный блестящий каштан. Такое изобилие приводило в восторг Шарля-Анри, и он набивал ими карманы своих штанишек розового сукна. Что сказала бы Барба!.. Невзирая на указания Анжелики, она одела ребенка, как на прогулку в саду Тюильри. Сначала он с беспокойством поглядывал на свой нарядный костюм, испачканный зелеными пятнами от травы. Но потом, видя, что Анжелика не обращает на это внимания, он осмелел и начал залезать на пни: перед ним распахнулся подлинный рай, и сотворила его мать своими собственными руками! Он всегда знал, что именно в ней заключена вся полнота счастья, и потому так долго любовался по вечерам ее портретом.

С ними пошли Флипо и аббат де Ледигьер. Анжелика испытывала некоторую гордость оттого, что на нее смотрит Флоримон и эти молодые люди. Она догадывалась, что их восхищение возрастает по мере того, как она уверенно вела их по почти незаметным тропинкам и показывала потаенные ручейки. Для них, знавших ее придворной дамой, такая сторона личности представлялась совершенно необычной. Это ставило их в тупик. Но они быстро включились в игру, охваченные охотничьей лихорадкой, и с жаром шлепали по канавам, полным воды, следили, лежа на мху, за неспешным продвижением раков к затопленным корзинам с тухлым мясом. Флоримон чувствовал себя слегка уязвленным, что ему не удавалось ловить раков прямо рукой, как это многократно проделывала Анжелика. Она хохотала, глядя на его смущение, и сердце радостно билось при мысли, что она вновь завоевывает уважение Флоримона.

На одной опушке они повстречались с колдуньей Мелюзиной. Старуха собирала грибы, ощупывая скрюченными пальцами землю. Вокруг нее медленно падали красные листья бука, а ветер увлекал их в какой-то ритуальный танец почитания злого духа леса, воплощенного в этом черном горбатом существе с ореолом белоснежных волос.

Анжелика окликнула ее:

– Эй! Мелюзина!

Старуха выпрямилась, посмотрела на приближающихся, но вместо того, чтобы успокоиться, увидев ту, в ком она признавала силы, подобные ее собственным, ужаснулась и вытянула вперед тощую руку, преграждая им дорогу:

– Убирайся! Убирайся! Ты – про́клятая мать!

После чего поспешно скрылась в кустах. И почти сразу пошел дождь. Маленькая компания укрылась под плитами Камня Фей. Внутри мегалитической гробницы земля, выстланная сосновыми иглами, оставалась сухой. Они расселись. На камне, поддерживающем заостренный конец плиты, виднелись хлебные колосья, выбитые сотни лет назад, – символ изобилия.

Посмеиваясь в полутьме, напоенной запахом смолы и вереска, Флоримон заметил, что это напоминает ему походы в подземелье, но что там обычно плохо пахнет.

– Мне нравятся подземелья, – добавил он. – Там познаешь тайны земли. Все эти скалы, образующиеся без нашего участия. Однажды в коллеже я спустился в подвал и прокопал киркой ход. Открылась скала. Я нашел там замечательные образцы.

Он пустился рассказывать необыкновенную историю, наполненную латинскими названиями и химическими формулами, повествуя об образцах, из которых намеревался создавать взрывчатые вещества.

– Разлетелось несчетное количество колб в лаборатории коллежа, и меня наказали. Однако уверяю вас, матушка, я был на пороге необыкновенного изобретения, которое перевернуло бы науку. Сейчас объясню. Мне кажется, только вы способны понять…

– И подумать только, что иезуиты считают, будто он не умен, – сказала Анжелика, призывая аббата де Ледигьера в свидетели. – Начинаешь задумываться, чем они заслужили репутацию хороших воспитателей.

– У Флоримона особый склад ума, это сбивает их с толку.

– Если они не способны развить такой ум, то разве это повод его удушать? Я отправлю тебя учиться в Италию, – сказала она Флоримону. – На берегах Средиземного моря можно изучать любые науки. Тебе особенно подходит наука арабов. Слово «алхимия» арабского происхождения. И многое можно узнать из секретов, пришедших из Китая.

И впервые она заговорила о своем путешествии на острова Востока. Шарль-Анри отдыхал, прижавшись к ней. Он был на вершине блаженства. Дождь барабанил по листве, порывы ветра создавали шум, подобный морскому прибою.

Анжелика заговорила о том, как ослушалась приказа короля:

– Его величество запретил мне покидать Париж, и ты знаешь, как я удрала. Но теперь все образуется. Король простит меня. Он просит меня вернуться ко двору. Я послала Молина с письмом к нему. Очень скоро солдаты, которые оскорбляли и мучили нас, будут наказаны и воцарится мир.

Флоримон слушал ее с напряженным вниманием:

– И вам больше не грозит опасность? Ни вам, ни Шарлю-Анри?

– Нет, уверяю тебя, – подтвердила она, пытаясь избавиться от непонятной тоски на сердце.

Она обеспечит своим сыновьям безопасность, на которую они имеют право.

– Я очень рад, – со вздохом облегчения сказал мальчик.

– Ты раздумал уезжать?

– Да-да, раз вы говорите, что все уладится.

Они вернулись очень поздно. Барба уже волновалась. В такое время года совсем небезопасно бродить по лесу, так и волка недолго встретить. Она уже вся обмерла от страха. И вы только посмотрите, во что превратился костюм Шарля-Анри! Да бедный малыш уж и на ногах не стоит. Он ведь не привык ложиться так поздно.

– Да ладно тебе, успокойся, – сказала Анжелика. – Твой ангелочек объелся ежевикой и забавлялся, как принц. Успеет выспаться. Ночь-то еще длинная…

Да. Ночь была еще длинная, эта страшная ночь замка Плесси.

Глава XV

Анжелика начала раздеваться, когда ей послышался возле замка галоп одинокой лошади. Она замерла и прислушалась. Затем вновь завязала шнуры корсажа, вышла на площадку лестницы, открыла большое окно с цветными стеклами и выглянула наружу. Убыстряющийся галоп раздавался все громче, и вот неясная фигура всадника, обогнув пруд, скрылась во мраке большой аллеи.

«Кто же это?..» – подумала Анжелика.

Она закрыла окно, подумала еще мгновение и направилась к лестнице, чтобы спуститься в служебные помещения, где, возможно, еще не спали слуги.

Потом, передумав, поднялась на несколько ступеней и подошла к дверям комнаты Флоримона. Приоткрыв дверь, она тихонько окликнула:

– Ты спишь?

Недавно, расставаясь с нею, он пожелал ей спокойной ночи и крепко обнял. Его глаза сияли.

– Матушка, о матушка! Какой чудесный день! Как я люблю вас!

Непринужденно, как в былые времена, он прижался головой к ее плечу. В его буйной шевелюре застряли мелкие веточки и еще сохранялся запах осени. Смеясь, она поцеловала его в оцарапанную щеку:

– Спи спокойно, сынок. Вот увидишь, все образуется.

Анжелика вошла в комнату и подошла к кровати. Постель была не тронута. На кружевной подушке не покоилась голова спящего подростка, утомленного целым днем, проведенным в лесу. Она огляделась, отметила отсутствие одежды, шпаги, плаща и бросилась в соседнюю комнату, где спал аббат де Ледигьер:

– Где Флоримон?

Молодой человек, с трудом проснувшись, оторопело смотрел на нее:

– Должно быть… в своей комнате!..

– Его там нет. Вставайте скорее, надо его найти!

Они разбудили Лэна Пуару и его жену, похрапывавших в пристройке возле кухни. Те ничего не видели и ничего не слышали. Да ведь на дворе уже глубокая ночь!

Анжелика набросила на плечи манто и вместе с поспешно одевшимися слугами бросилась в конюшню. Взлохмаченный мальчик-слуга напевал возле фонаря, грызя засахаренный миндаль. Перед ним на скамеечке стоял целый мешочек этого лакомства.

– Кто тебе его дал? – закричала Анжелика, уже догадываясь обо всем случившимся.

– Мессир Флоримон.

– Ты помог ему оседлать лошадь? Он уехал?

– Да, моя госпожа.

– Дурак! – закричала она, влепив парнишке пощечину. – Господин аббат, скорее в седло и догоняйте его.

Аббат был без сапог и без плаща. Он побежал в замок, а Анжелика принялась подгонять мальчишку, чтобы он быстрее седлал для него коня.

Пока тот суетился, она выбежала из конюшни и устремилась в большую аллею, пытаясь уловить звуки далекого галопа. Но поднялся ветер, шевеля опавшие листья, и она ничего не услышала.

– Флоримон! Флоримон! – стала она звать.

Ее голос замирал в сырой ночи. Лес оставался безответным.

– Скачите быстрее, – умоляла она, когда аббат появился вновь. – Как только выедете из парка, приложите ухо к земле, чтобы узнать, в какую сторону поскакал Флоримон.

Оставшись одна, она постояла в нерешительности, не зная, следует ли и ей тоже седлать лошадь, чтобы искать Флоримона в другом направлении.

В это мгновение раздался рог Исаака де Рамбура. Громкий и печальный. Звучала мелодия призыва, звуки медного инструмента разносились в ночи, как воздушные пузырьки, рассекающие темную воду. АЛЛАЛИ!

Душераздирающий призыв повторялся, протяжно звучал, опять повторялся! Эхо не успевало замереть. Весь лес наполнился трагической мелодией.

Анжелика похолодела. Она подумала о Флоримоне, – возможно, он отправился к своему другу Натанаэлю.

Она не услышала приближения всадника, появившегося в кругу света большого кованого фонаря перед входом.

Запыхавшийся аббат прокричал:

– Прибыли драгуны!

– Вы нашли Флоримона?

– Нет, солдаты преградили мне путь, и пришлось вернуться. Их много, и они движутся тесными рядами. Командует Монтадур. Они направляются к замку Рамбур.

Полная отчаяния мелодия «Аллали» продолжала оглушительно звучать, словно тот, кто дул в рог, хотел надорваться.

Анжелика поняла, что случилось. Окруженные королевские драгуны прорвали слабое кольцо оцепления войск протестантов. Они направились в более знакомый район, но были сильно ожесточены, понимая, что им придется продираться через лесную чащу и преодолевать болота.

– Надо идти туда, – заключила она. – Рамбурам нужна помощь.

Анжелика продолжала думать об одержимом сумасбродными идеями Флоримоне, который сунулся в это осиное гнездо.

Вместе с молодым священником она поднялась на холм, где располагалось жилище протестантов. Между деревьями забрезжил свет, и одновременно послышался неясный шум. На полпути они встретили группу рыдающих людей: мадам де Рамбур, ее дети и служанки.

– Мадам дю Плесси, мы бежим к вам укрыться. К нам нагрянули драгуны с факелами. Похоже, все пьяные и обезумевшие. Они подожгли пристройки и, думаю, хотят нас ограбить.

– А где Флоримон с Натанаэлем?

– Флоримон? Откуда мне знать? Я даже не знаю, где Натанаэль.

И, повернувшись к детям, она простонала:

– Где Натанаэль? И Ребекка? Я думала, Жозеф, что ты ведешь ее за руку…

– Я веду Сару.

– Значит, несчастная крошка осталась там. Надо вернуться. А где ваш отец?..

Женщина не держалась на ногах. Руками она обнимала живот. Ей оставалось всего несколько дней до родов.

– Идите ко мне, – распорядилась Анжелика. – Господин аббат вас проводит. А я поднимусь на холм и посмотрю, что там происходит.

* * *

Анжелика поднялась на высокий отрог горы позади старого донжона и притаилась возле стены. Реву драгун, захвативших дом, вторили мучительные крики пытаемых мужчин и еще более пронзительные крики женщин, которых насиловали эти скоты. Призыв рога смолк.

Прячась в тени, Анжелика осторожно продвигалась вдоль левого крыла замка. Вдруг она споткнулась о распростертое неподвижное тело, словно обвитое золотой змеей. Это был барон де Рамбур со своим охотничьим рогом через плечо. Склонившись над ним, она увидела, что его, словно зверя, насквозь проткнула рогатина. Она поняла, что он мертв.

Неподалеку пробежали люди. Анжелика поспешила укрыться за деревьями. Появились драгуны, они, словно красные дьяволы, исполняли танец грабежа, который вознаграждает и опьяняет все армии с тех самых времен, как мужчины превратились в воинов.

Хриплый вопль, предвестник радости, вырывался из их глоток, пока они выстраивали возле стены свои длинные алебарды.

– На пики! На пики!

Из верхнего окна что-то вышвырнули, какую-то маленькую куклу, и она полетела, кувыркаясь в воздухе. Ребекка!..

Анжелика закрыла лицо руками.

Вне себя от ужаса, побежала она сквозь заросли вниз и вернулась в Плесси.

Слуги, собравшиеся посреди цветника, смотрели в сторону соседнего донжона, охваченного пламенем.

– Вы нашли Ребекку? – встретила ее вопросом мадам де Рамбур. – И где барон?

Анжелика сделала усилие, чтобы придать лицу спокойное выражение:

– Они… укрылись в лесу. И мы поступим так же. Быстро, молодежь, берите плащи и съестное. Где Барба? Ступайте ей помочь! Пусть оденет Шарля-Анри.

– Смотрите, мадам! – закричал Ла Вьолет.

Он указывал на бесчисленные светящиеся точки, появившиеся среди деревьев: факелы драгун, спускавшихся к ним.

– Они идут сюда… из поместья Рамбуров.

– Да вот они уже подходят! – закричал один из мальчиков-слуг.

В глубине большой подъездной аллеи ярким букетом расцвели другие факелы. Драгуны неспешно поднимались к замку. Слышались пока еще отдаленные разговоры.

– Вернемся в дом и закроем все входы, – решила Анжелика. – Вы хорошо поняли, все входы!

Она сама проверила перекладины, которыми заложили двери главного входа, запоры и деревянные ставни, закрывавшие окна первого этажа. На многих окнах были решетки. Только на фасаде два больших окна с цветными стеклами, по одному с каждой стороны дверей, оставались незащищенными.

– Берите оружие и становитесь возле этих окон.

Аббат де Ледигьер хладнокровно обнажил шпагу. Подошел Мальбран, нагруженный мушкетами и пистолетами.

– Откуда вы их взяли?

– Запасся еще в начале волнений.

– Спасибо, Мальбран, спасибо!

Конюший роздал мушкеты мужчинам. Служанкам он вручил пистолеты, они со страхом приняли тяжелое оружие.

– Если, душеньки, вы не сумеете совладать с порохом, то всегда можно взяться за дуло и лупить по черепу.

Мадам де Рамбур, вместе с детьми укрывшаяся в гостиной, неотрывно следила за Анжеликой. В глубине ее запавших глаз затаился страх.

– Что же стало с моей крошкой Ребеккой? И с мужем? Вы ведь что-то знаете, мадам…

– Прошу вас, успокойтесь, мадам! Хотите я помогу вам уложить детей, пусть немного отдохнут. Не нужно их пугать.

Сложив руки, баронесса де Рамбур упала на колени:

– О! Помолимся, дети. Я поняла. Вот и наступил день скорби, о котором сказал Господь: «Я покину своих, чтобы испытать их сердца, Я выдам их врагам».

– Мадам! Драгуны!..

Слуги с беспокойством выглядывали в приоткрытое окно. На площадке, красной от пылающих факелов, появился Монтадур, тяжело восседавший на могучем коне в яблоках. Капитан показался Анжелике более крупным и массивным, чем прежде. Рыжая недельная щетина делала его лицо еще более грубым. Его словно вылепили из красной глины, этот плохо просушенный кирпич.

За ним остановились в нерешительности несколько всадников и пехотинцы с мушкетами и алебардами.

Запертое жилище! Но за цветными стеклами в свинцовом обрамлении угадывались тени наблюдавших.

– Вы, там! Откройте! – проревел Монтадур. – Или я высажу дверь!

В ответ полное молчание. Подошли драгуны, спустившиеся через лес с холма Рамбуров. Они пришли в возбуждение, вспоминая, что менее недели тому назад их изгнали из этих мест, когда Ла Мориньер велел бросить на порог четыре трупа их товарищей.

По знаку капитана двое солдат, вооружившись огромными топорами, приблизились ко входу. Первые глухие удары по резному дереву дверей сотрясли весь дом. Заплакал один из детей Рамбуров, затем он замолк, и раздалось бормотание молитв, которые приказала читать им мать.

– Мальбран… – прошептала Анжелика.

Конюший медленно поднял свое оружие и высунул дуло в приоткрытое окно. Раздался выстрел. Один из солдат с топором покатился по ступеням крыльца. Второй выстрел! Второй солдат также рухнул.

Драгуны в остервенении закричали. Трое с мушкетами бросились вперед и забарабанили прикладами по двери.

Мальбран перезарядил ружье. Из другого окна дважды метко выстрелил Ла Вьолет. Упали двое солдат. Мальбран прикончил третьего.

– Назад, идиоты! – заревел Монтадур. – Хотите, чтобы всех вас перестреляли поодиночке?

Солдаты отступили, как стая голодных волков. На безопасном расстоянии Монтадур выстроил своих людей с мушкетами. Раздался залп. Стекла разбились, разлетевшись по плитам пола на тысячу разноцветных осколков. Ла Вьолет, не успевший вовремя пригнуться, упал. Аббат де Ледигьер подобрал оружие, выпавшее из рук слуги, и занял его место возле разбитого окна. Через исковерканные свинцовые переплеты виднелись перекошенные злобой лица подступающих драгун. Но офицеры совещались, обсуждая другую, менее опасную тактику. Попытка высадить дверь уже стоила им потери пяти человек.

Анжелика на коленях подползла к Ла Вьолету и оттащила его за плечи в угол вестибюля. Его ранило в грудь, и на ливрее цветов дома Плесси-Бельер – синем со светло-желтым – уже расплывалось большое кровавое пятно.

Молодая женщина устремилась на кухню за водкой и корпией. Ее поразил вид госпожи Орели, жены повара. Сидя перед очагом, она глаз не сводила с содержимого котла.

– Что ты здесь делаешь? Варишь суп?

– Да нет же, госпожа маркиза, я кипячу масло, чтобы лить им на головы, как поступали в старые добрые времена.

Увы! Замок Плесси строился не для защиты от врагов, как замки их предков во времена Средневековья.

Вдруг госпожа Орели прислушалась:

– Они за ставнями! Я слышу, как они там скребутся, проклятые!

Действительно, солдаты обогнули дом и принялись за тяжелые деревянные ставни кухни. Немного погодя раздался первый удар топора. Один из слуг забрался на сточный желоб, чтобы посмотреть, можно ли их поразить через фрамугу. Но оказалось, что это сложно.

– Поднимитесь на второй этаж, – приказала Анжелика троим парням с пистолетами, – и стреляйте из окон над ними.

– У меня только арбалет, – сказал старый Антуан, – но, поверьте, госпожа маркиза, это серьезное оружие. И я превращу их сейчас в подушечку для иголок, этих весельчаков.

С полотном для перевязки Анжелика вернулась к Ла Вьолету. По всему вестибюлю расползались клубы густого дыма, от которого щипало в глазах. Опустившись на колени, она поняла, что ее усилия уже бесполезны. Слуга умирал.

– Госсс-пожа маркиза, – прошептал Ла Вьолет, захлебываясь кровью, – я хотел вам сказать… Самое прекрасное воспоминание в моей жизни, это когда я обнимал вас.

– Что ты говоришь, несчастный?.. – «Он бредит», – подумала она.

– Нет-нет, это когда господин маршал послал меня вас похитить. Здесь уж мне пришлось вас обнять, и я даже немного придушил вас, чтобы справиться… А потом я нес вас на руках и любовался… Вот почему это лучшие воспоминания моей жизни. Потому что такой красивой женщины… такой красивой… как вы…

Его голос ослабел. И он закончил на выдохе, что придало его словам тайный смысл:

– …Больше нет на свете.

Он еще слабо дышал. Она взяла его руку:

– Я прощаю тебе то, что ты сделал той ночью. Хочешь, я позову аббата де Ледигьера, чтобы он благословил тебя?

Умирающий вздрогнул и возразил с последним усилием:

– Нет-нет, я хочу умереть в своей вере.

– Верно, он же протестант, я совсем забыла.

Она погладила его шершавый лоб:

– Несчастный человек! Несчастное измученное человечество. Все! Теперь уходи… Да приимет тебя Господь.

* * *

Ла Вьолет умер. В углу стонала раненая юная служанка. Лицо Мальбрана почернело от пороха. Молодые слуги разносили боеприпасы на оба этажа.

«Нужно что-то сделать. Остановить это», – подумала Анжелика.

Она поднялась на второй этаж и решительно распахнула окно:

– Капитан Монтадур!

Ее звонкий голос ясно звучал в ночи, наполненной едким дымом.

Капитан драгун отъехал назад, чтобы лучше видеть. Он узнал ее со смешанным чувством страха и торжества. Она была там! В ловушке! Он отомстит!

– Капитан, по какому праву смеете вы осаждать жилище католиков? Я пожалуюсь королю.

– Ваше жилище католиков – настоящее гнездо гугенотов! Выдайте эту волчицу-еретичку, и мы оставим в покое и вас, и ваших сыновей.

– Зачем вам женщины и дети? Преследуйте лучше отряды Ла Мориньера.

– Вашего сообщника! – завопил Монтадур. – Вы думаете, что я ничего не вижу? Вы нас предали, вы отдались дьяволу, ведьма! И пока я сражался за нашу веру, вы бегали по лесам и продавали нас этим бандитам. Я сумел разговорить одного из ваших воздыхателей…

– Я пожалуюсь королю, – заорала Анжелика так же громко, как он, – и сообщу о вашем поведении господину де Марийяку! В интригах между знатными господами первыми расплачиваются их слишком усердные служители… Вспомните об этом!

Какое-то мгновение Монтадур колебался. В ее словах была правда. Попадая в засады, не получая распоряжений, окруженный озлобившимися растерянными солдатами, он начал догадываться, что не приходится ожидать благодарностей за то, какими способами проводил он операцию по обращению Пуату в истинную веру. Но для поддержания духа солдатам требовались убийства и грабежи. К тому же никогда больше не представится случая заполучить ее, эту женщину, один вид которой изводил его месяцы напролет. И его самого, Монтадура, она провела как слепого щенка! Потом – там будет видно! А сейчас – заполучить ее, заставить выть, унизить!

– Выкурите их из логова! – заревел он, указывая на замок. И, привстав на стременах, разразился Анжелике в лицо грубым оглушительным смехом, в котором звучала ненависть и похоть.

Она отошла от окна. Переговоры не помогут. Уже ощущался иной запах дыма, отличный от порохового. Снизу доносились пронзительные вопли госпожи Орели: «Они подожгли ставни!» В приоткрытую дверь высунулась заспанная голова Барбы.

– Мадам, почему такой гам? Так ведь разбудят маленького!

– Драгуны бесчинствуют. Поспешите, заверните Шарля-Анри в теплое одеяло и спускайтесь в винный погреб. Я сейчас выясню, свободен ли путь…

Подземелье! Их последняя надежда. Сейчас туда отведут детей и женщин. Надо молить небо, чтобы драгуны убрались из лесочка, куда ведет выход!

Она быстро спустилась в подвал, но, пока пробиралась среди бочонков, ясно услышала глухие удары и шум голосов возле дверей подземелья. Они обнаружили выход, его, вероятно, указал под пыткой тот захваченный человек.

Анжелика оторопела, застыв с ночником в руках, глядя на полусгнившую дверную створку, рушившуюся под напором ударов чудовищной банды.

Она поспешила наверх и заперла все засовы на дверях подвала.

– Оставайся здесь, – сказала она, заметив Лэна Пуару с вертелом в руках, – и нашпигуй любую тварь, которая высунется из этой дыры.

– Горим! Горим! – кричала, убегая из кухни, госпожа Орели.

Возле стен навалили хворост, и уже трещали в огне толстые деревянные ставни. Дым просачивался во все щели. Молодые слуги спустились со второго этажа. Они уже не могли различать нападавших, да и боевые припасы пришли к концу.

Слуги смотрели на Анжелику, и в их взглядах читался страх.

– Пресвят’Дева! Пресвят’Дева! Что делать?

– Надо бежать за подмогой, – посоветовал чей-то голос.

– Какой подмогой? – воскликнула Анжелика.

Вдруг раздалось тоскливое, хватающее за душу пение:

 
Прими нас, Господи, в раю своем —
Мы верно служили Тебе всю долгую жизнь.
 

Это пели слуги-гугеноты и вместе с ними дети Рамбуров, обступившие мать. И странное дело, с маленьких лиц исчез искажавший их страх и появилось выражение безмятежной надежды.

У Анжелики волосы встали дыбом.

– Нет, нет, нет… – твердила она.

Как сумасшедшая, она снова взбежала наверх, до самой башенки. Выскочила на узкую площадку, осмотрелась по сторонам. Но ее окружала непроглядная ночь, пропитанная тем же страшным запахом костра.

– Какая подмога? Какая подмога? – закричала она вновь.

Она не имела никакого представления, где находятся войска Самюэля де Ла Мориньера.

* * *

Внутри замка раздался шум, похожий на глухой взрыв. Анжелика подумала, что обрушилась стена, но это отчаянно завопили несчастные осажденные, когда в дом проникли первые драгуны.

Анжелика спустилась с башенки и наклонилась над перилами. Первый этаж являл картину ужасного смятения. Крики, крики… Крики безнадежно сопротивлявшихся слуг, крики преследуемых женщин, крики цеплявшихся друг за друга детей, которых волокли безжалостные руки… Крики солдат, которых кропила кипящим маслом госпожа Орели. Мольбы баронессы де Рамбур, стоящей на коленях посреди гостиной с молитвенно простертыми руками.

Мальбран Укол Шпаги схватил за ножки стул с тяжелой спинкой и поражал каждого, кто приближался к нему. Крики насилуемых, крики страдания, предсмертные крики… И остервенелый крик победителей: «На пики!» Анжелика увидела драгуна, несущегося по лестнице с одним из малышей Рамбуров в руках. Она устремилась вперед, но споткнулась о брошенный мушкет. Рядом валялся пороховой заряд и огниво. Она схватила мушкет и, как загипнотизированная, зарядила его, хотя совсем не знала, как это делается. Но когда подняла тяжелое оружие и спустила курок, солдат, в которого она целилась, завертелся, как марионетка, и рухнул навзничь с черной дырой вместо лица.

Она оперла ствол на перила и продолжала стрелять по красным плащам, пытавшимся подняться по лестнице. Вдруг сзади на нее обрушились тяжелые кулаки и лишили возможности действовать.

Но взгляд еще успел отметить три картины. Она увидела бегущую Барбу, которая прижимала к груди Шарля-Анри. Увидела залитое слезами лицо своей служанки Бертилии, которую держали трое солдат в непристойно расстегнутой одежде. Увидела открытые в темноту окна, из которых выкидывали тела. Потом понимание происходящего отступило под натиском примитивного страха за свою собственную судьбу. Она никогда не испытывала такого животного ужаса. Даже когда была привязана к пыточному столбу. Тогда в сознании оставались такие понятия, как «люди», «жизнь», «смерть».

В эту ночь ею владело одно отчаянное слепое стремление – вырваться, избежать того, что должно произойти. И чем больше она отбивалась, тем сильнее охватывало ее паническое чувство беспомощности. Ей припомнился эпизод в таверне «Красная Маска», когда благородные господа швырнули ее на стол, собираясь изнасиловать. Тогда на помощь пришла собака Сорбонна.

В эту ночь не придет никто! Демоны отомстят непобедимой женщине, так часто избегавшей их западни. Они лезли отовсюду, в рогатых масках, в красных одеждах ада, с волосатыми ручищами. Этой ночью они уничтожат ее – ее и ту волшебную силу, что хранила ее от позора. Она слишком часто выходила неопаленной из греховного пламени. Ее сделают такой же замаранной, как другие. Никогда уже не будет исходить от нее сияние любовного очарования.

Зловонное дыхание над ее гордым ртом, мерзкие рожи, прижимающиеся к ее губам, тошнотворное осквернение заглушает ее крики, пальцы, словно слизняки, на ее коже и треск ткани разрываемого платья.

Тело распято, лодыжки прижаты к полу грубыми, как кандалы, руками. Ее плоть принадлежит им. В голове отдаются похабные выкрики, под грубым насилием она задыхается, как утопающая в черной воде.

Для нее это оскорбление плоти хуже, чем удар кинжалом убийцы. Это уже не ее тело, это объект стыда и позора. Невыносимая боль завладела всем ее существом, погрузила в мучительное пронзительное страдание. Но наступил милосердный миг: она лишилась сознания.