Текст книги "Музыкальный приворот. На волнах оригами"

– О, я – как это говорится? – отрезанный ломоть в семье, – отвечал Антон. – Не переживай.

Я сердито его одернула.

– Понимаете, ваша подруга подошла ко мне в кафе и сказала, что я не должна… так поступать, – видимо, вновь не без труда нашла нужные слова девушка, продолжая удерживать длинные русые волосы от ветра. – И я подумала – как здорово, что есть такие люди: добрые, отзывчивые, искренние… А потом, когда сидела на лавке около кафе, увидела вас вместе. Подумала, что это Кирилл обо всем узнал и глумится надо мной… Подослал свою девушку… У меня перед глазами вообще помутилось – такая ярость накрыла.

– Ничего, разное бывает, – успокаивающе сказала я.

Ничего себе разное! Да она испортила свидание!

И мы, наконец, все же распрощались.

– Меня зовут Дина, – глядя на Антона, напоследок сказала девушка почти спокойно и даже протянула руку, явно желая примирения.

– Мое имя ты слышала, – отвечал тот, но руку не пожал, и это пришлось сделать мне. Да что Тропинин такой невежливый! След на щеке горит?

– Катя, – улыбнулась я.

– Приятно познакомиться… И еще раз извините! Мне так жаль… – И она, подхватив сумочку, встала с лавочки.

– Дина, – окрикнула я ее. Девушка обернулась. – Мои слова в кафе действительно были искренними.

Она улыбнулась мне одними глазами и быстро направилась по дорожке, ведущей к кафе.

Кей даже провожать взглядом ее не стал.

– Больно? – с сочувствием спросила я, касаясь его пальцев своими.

– Нет, – с раздражением отвечал он, и я погладила его по кисти.

– Почему ты был с ней так груб?

– А почему я должен быть мил с тем, кто испортил мне свидание? – спросил музыкант. – Резонно?

– Резонно, Антош. Но давай сделаем вид, что еще ничего не испорчено? – я крепко сжала его ладонь.

– Мы сделаем вид? Легко. Но есть одно но. Теперь ты будешь ассоциировать этот день не со мной, а с ней. Истеричкой, которая забыла надеть линзы. И, – его сердитый взгляд упал на лавочку, – забыла планшет.

Он нагнулся и с недовольным видом вытащил из травы планшет в красном чехле. Все-таки из сумки у Дины успело что-то вывалиться, когда та упала.

– Кому-то повезет, – изучив его, заявил Тропинин. – Неплохая модель.

– В смысле – повезет? – вопросительно посмотрела я на молодого человека.

– Я не собираюсь брать его себе, – не так понял меня Кейтон. – Пусть валяется. Тому, кто найдет, тому и повезет. Эй, – вдруг с великим подозрением спросил он. – Почему ты на меня так смотришь? Я не собираюсь работать курьером, Катенька. Я не понесу ей эту чертову игрушку. Нет. Пошла она…

* * *

Дина почти бегом вернулась к кафе «Старый парк» – ее уже ждало такси, которое она вызвала.

Перед тем как сесть в машину, Дина вытащила из сумочки фотографию – копию той, что передала не так давно Альбине. И, скомкав, выбросила. Правда, из-за усилившегося ветра не попала в урну, но не заметила этого, иначе бы точно подобрала и выкинула туда, куда нужно.

Дине до сих пор было не по себе от этого бешеного эмоционального скачка, который затуманил не только ее глаза, но и душу. Такой ярости – чистой, праведной, она давно не испытывала. Когда ей показалось, что это Кирилл и его новая девица глумятся над ее намерениями, в ней словно бомба взорвалась. Она и опомниться не успела, как стояла перед мерзкой парочкой, что-то крича, и залепила пощечину… не Кириллу.

А, как оказалось, его брату.

Такой неловкости Дина тоже давно не испытывала. И ладонь у нее горела куда сильнее, чем щека Антона.

Она зябко потерла руки, словно на улице и не было так жарко. Задумчивый взгляд ее упал на собственное кольцо. Такое же было и у Кирилла – только бо́льшего размера. Их, парные, выбирала она сама, выбирала долго, не зная, какое взять, а когда продавец, словно стесняясь цены украшений, все же предложила посмотреть эти – дизайнерскую новинку, цену за которые без преувеличения можно было назвать круглой, Дина тотчас решила – покупает!

Кирилл вежливо сказал, что ему нравится. Он вообще всегда был вежливым, не кричал, не спорил, казался галантным в минуты редких встреч: придерживал двери, отодвигал стулья и помогал снимать шубку. Не то что ее родственники мужского пола.

Только у них до сих пор даже поцелуя простого не было, и Дина не была уверена, что будет… до самой свадьбы.

А ей хотелось романтики, ночных огней на свидании, свежего ветра в совместных поездках, нежных поцелуев и горячих прикосновений…

Как и любой другой, ей хотелось любви.

Вместо нее все это получила Алина Лескова, девушка с кошачьими глазами из прошлого Кирилла. Стоило ей позвонить, как он, бросив все свои важные дела и даже отменив встречу с партнером, кинулся в родной город, на свидание.

Дина знала, что иногда они виделись в Лондоне, еще до помолвки, только Кирилл сам туда летал, по своему желанию. А тут Алина сама позвала его, как собачку, – интересно, почему?

Раньше – длинноволосая девушка точно это знала – она отталкивала Кирилла. Даже издевалась над ним, появляясь то с одним парнем, то с другим. Неужели Лескова поняла, как он ей дорог?

Быть не может. Наверное, вновь играет.

Нужно разузнать про нее побольше, про эту стерву. С чего вдруг стала так добра к ее Кириллу?

Только нужно быть аккуратной. Сегодня она уже и так совершила одну ошибку…

Дина силой воли отогнала неприятные мысли, решительно вытащила из сумочки телефон в золотистом блестящем чехле и набрала чей-то номер.

Ответили ей быстро.

– Здравствуйте, Альбина, это я, – сказала Дина тихо. – Знаете, обстоятельства изменились. Я бы хотела отказаться от заказа. Да, я понимаю… Аванс вы можете оставить себе. Да-да. Спасибо.

Разговаривали они недолго, а такси приехало быстро – и пяти минут не прошло.

* * *

Скомканную плотную бумагу, упавшую мимо урны, заметил тот самый старик, которого видели в Старом парке Катя и Антон – тот, что пил чай в одноименном кафе.

Он, проходя мимо, подобрал ее и развернул, прежде чем выбросить.

С фотографии на него вызывающе смотрела черноволосая красивая девушка лет двадцати пяти с ярким макияжем и кокетливой родинкой, как у Мэрилин Монро.

«Лескова Алина Алексеевна», – было подписано сзади аккуратным девичьим почерком с заостренными буквами.

Ничего не поняв, старик выбросил скомканное фото.

* * *

Наверное, было бы очень здорово, если Антон сначала гневался и говорил, что никуда ничего не повезет, никакой планшет и никакой Дине, а потом бы р-р-раз – и уступил.

И уже в следующем кадре нашего несуществующего фильма мы бы находились в его машине и ехали по пробкам и заторам, дабы отдать планшет невесте его брата. Антон сидел бы с кислючим выражением лица, ну а я бы, конечно, торжествовала. И справедливость – вместе со мной.

Однако в реальности дело обстояло иначе.

Во-первых, если Антон сказал, что он – не курьер и ничего никуда не повезет, значит, так оно и будет. И это не потому, что он был плохим равнодушным человеком, а потому, что не видел никакой логики – почему он кому-то и что-то должен, когда у него свидание?

Этот человек не собирался тратить свое время понапрасну.

Я же, со своей стороны, тоже не стала уговаривать его и вообще всячески домогаться, дабы он отвез этот злосчастный планшет. Нет – так нет. К тому же внутренний голос ехидно сообщил, что особого материального урона потеря планшета таким обеспеченным девушкам, как Дина, точно не принесет. Да и, если честно, мне тоже хотелось заняться чем-то иным, нежели ее поиск.

– Все равно, как-то нехорошо получается. Вдруг у нее там важная информация, – вздохнула я, шагая с Антоном за руку по широкому проспекту. Ох уж эти внутренние противоречия!

– Пароли от страничек в соцсети? – спросил Тропинин не без иронии. – Хорошо, – принял он решение. – Отправлю курьера с этим чертовым планшетом, если узнаю ее адрес. Только забудь о ней, Катя. Просто выкинь из головы.

– Хорошо, – улыбнулась я тепло, и мы пошли дальше.

Небо ползло за нами, а в спины дул северный ветер, несущий в этот жаркий день прохладу. И пару часов просто бродили по улицам, разговаривая обо всем на свете и ни о чем одновременно.

Кажется, мы были если не счастливы, то близки к этому.

Когда Антон привез меня домой, погода на улице начала меняться. Небо налилось свинцовой тяжестью, словно намокшая серая вата, а ветер гонял по асфальту мусор и лениво хлестал по щекам.

Расставаться не хотелось, но Антону пора было ехать на студию, а потому я, нежно поцеловав его на прощание, вылезла из машины до того, как он стал поглядывать на часы.

– Пока, Тоша, – помахала я ему.

– Увидимся завтра, – ответил он, открыв окно.

Кажется, Антон был разочарован, что наше свидание закончилось – время, когда мы были вместе, летело как сумасшедшее.

– Буду ждать, – пообещала я и пошла к подъезду, придерживая шляпку, чтобы она не слетела под порывами ветра.

– Катя! – окликнул меня Тропинин.

Я обернулась.

– Жаль, что ты сама научилась пристегиваться, – весело сообщил Антон.

Помнил, наверное, как раньше сам пристегивал на мне ремень безопасности в машине. Это позволяло ему почти на законных основаниях нарушать границу личного пространства.

– Езжай, опоздаешь, – отправила я ему воздушный поцелуй. – Пока-пока!

– Сначала зайди в подъезд, – сказал он и уехал только тогда, когда за мной закрылась тяжелая железная дверь – я слышала удаляющийся звук мотора.

Шагая по лестнице к лифту, я поняла, что уже скучаю по нему…

С тех пор зарядил дождь и, почти не прекращаясь, шел много дней. Без раскатов грома, молний, радуг… Мелкий, частый, прохладный – печальный, успокаивающий и какой-то светлый.

Казалось, он стирал контуры, смещал границы и смывал яркие краски, делая их пастельными и мягкими. Его капли дробно стучались в окна и крыши, и вскоре мы так привыкли к этому мерному, почти медитативному звуку, что перестали обращать на него внимание.

Пепельное небо казалось высоким, задумчивым и грустным. Всюду были лужи, а по утрам улицы окутывал туман.

Воздух пропитался сыростью. А моя душа – насквозь – любовью.

К кому-то в эти длинные дни затянувшегося дождя заглянуло умиротворение. Хотелось кутаться в плед и читать, сидя на подоконнике, интересную книгу, или пить глинтвейн, устроившись за просмотром любимого фильма, или гулять по мокрой улице с наушниками в ушах, вдыхая влажный воздух и слушая хорошую музыку. И просто наслаждаться каждой секундой.

А кого-то, напротив, посетило вдохновение. Оно подарило желание создавать, без остатка растворяясь в творчестве.

Томас сутками пропадал в студии, почти не появляясь дома, и писал, писал, писал… Мы с Нелли ездили к нему и привозили обеды; сестра, правда, всегда возвращалась надутой – папа решительно никому не хотел показывать свою новую работу. На вполне логичный вопрос: «Почему?» он заявил, что сглазим.

– Да у тебя аура железная, – ответил ему как-то на это забежавший домой Леша, который тоже почти все время отсутствовал. Вместе с несколькими коллегами он усиленно готовился к творческому модному проекту, готовя какую-то невероятную, по его словам, коллекцию.

– И мозги деревянные, – добавил он. – Кто тебя сглазить-то сможет?

– Твой черный язык, – отвечал ему на это Томас, оскорбившись, ибо считал себя натурой тонкой. – Помело у тебя, Алексей, знатное. Лучший ученик Фроловны, – явно намекал он на то, что соседка делала поблажки красавчику-дяде. – Не переплюнь учителя.

В Нелли неожиданно проснулся автор, и она сидела с ноутом на коленях, обложив себя шоколадками и печеньем, важно попивала горячий кофе и писала фанфик по любимому аниме. Иногда она хихикала сама себе под нос, а иногда начинала бормотать что-то злобное. Кажется, сестра участвовала в каком-то конкурсе и мечтала выиграть.

Даже на Эдгара напало желание творить – и он днями был занят написанием какой-то хитрой программы, за которую, как обмолвился, ему должны были заплатить неплохой гонорар. Брат даже перестал играть, и из его комнаты был слышен лишь звук стука по клавиатуре.

Меня желание создавать что-либо тоже не обошло стороной. В те долгие часы, когда я ждала Кея, во мне вдруг просыпалось желание готовить вкусности.

Началось все с того, что в блоге одной знакомой мне попался рецепт простого кекса, который, как она заверяла, способен был приготовить кто угодно. Я попробовала и почувствовала себя более успешной, чем «кто угодно», потому что вышло неплохо.

Нет, конечно, я не бралась за сложные блюда, не ставила перед собой цели стать шеф-поваром, но мне нравилось, если у меня что-то получалось. А еще нравилось угощать этим Антона. Нелли смеялась даже, говоря, что он пал жертвой моих кулинарных талантов. А Нинка, увидев фото с моими кексами, заявила, что я однозначно рехнулась. Однако мне нравилось проводить время на кухне – наверное, потому, что это не было моей обязанностью.

Мой милый музыкант, кстати говоря, тоже был много занят в студии, однако перестраивал свое расписание так, чтобы мы могли видеться хотя бы несколько часов в день. Он казался мне настоящим роботом – столько работоспособности и упорства было в нем.

Антон не показывал, что устает, хотя, конечно, многие могут сказать, что быть музыкантом – не такая уж и сложная профессия. От чего там уставать – сиди себе да играй на гитаре, или там на барабанах, или пой. Но я точно знала, что это – лишь иллюзии ленивых людей. Любая творческая работа – от художника до музыканта – энергозатратна и требует, кроме вдохновения, множества усилий, усидчивости и особого желания довести дело до конца, чтобы представить свое детище на суд другим людям. Процесс создания текста и музыки, бесконечные репетиции, заучивание своих партий, сыгрывание, работа в студии, сведение – все это отнимало не только ужасно много времени, но и сил. И я уж не говорю об поддержании имиджа, о концертах и гастролях, на которых выкладываться нужно по полной.

Только те, кто действительно умеет жить музыкой, способны выдержать этот сумасшедший ритм жизни.

Общаясь с Антоном и его друзьями, я вдруг поняла: быть музыкантом – это не только жизнь под знаменитым девизом «секс, наркотики и рок-н-ролл», это еще и упорная, самоотверженная работа…

И я стала уважать Антона еще больше.

Наверное, остальные музыканты «На краю» ненавидели своего лидера за то, что он сбегал ко мне, чтобы мы могли провести больше времени вместе, тет-а-тет, прежде чем он уедет в Германию.

А времени оставалось все меньше и меньше. Финальный концерт в столице вот-вот должен был состояться, да и пора было «На краю» начать записывать новый альбом, о котором уже много говорили как журналисты, так и пользователи Интернета.

Все, от самых бешеных и преданных фанатов до резко негативно настроенных критиков, ждали от группы Кея результатов. Кто-то называл команду «пробной ласточкой российской рок-сцены на западном фронте». А кто-то, откровенно злорадствуя, предсказывал фиаско.

Поэтому я точно знала, что Кей, как фронтмен «НК», не может позволить себе расслабиться и упорно работает над собой: вокалом, музыкой, текстами. А тут у него появилась я – отвлекающий маневр. Поэтому я не устраивала сцен, не пыталась быть навязчивой и просто ждала, когда он освободится.

Иногда я спрашивала сама себя – смогу ли я ждать так его всегда, и пока что не находила ответа. Все ответы ждали меня в будущем.

И препятствия – тоже ждали.

А Кей работал не только над собой, но и над другими. Это я поняла, побывав однажды в студии.

В один из дней он взял меня с собой на репетицию, хотя, как я понимала, это не особо приветствовалось ни менеджером, ни продюсером, ни звукорежиссером, однако тогда Тропинин заезжал в студию повторно и совсем ненадолго, а потому, чтобы не терять времени, потянул меня за собой.

Проведя по знакомым коридорам, Антон оставил меня в той самой двухуровневой комнате отдыха со встроенным баром и удобными креслами на втором этаже. Именно там не так давно я волею судьбы и узнала правду о том, что Антон и Кей – не братья, а один человек.

Признаюсь, в эту комнату я входила без особого желания, словно боясь, что вновь узнаю в ее стенах что-то такое, что вновь разобьет мне сердце. Но все обошлось.

Пока Антона не было, компанию мне вновь составил Филипп, длинная отросшая каштановая челка которого была даже как-то по-девичьи заколота назад, что делало его еще более милым и каким-то открытым.

Он, похожий на плюшевого миловидного медвежонка, сел рядом со мной в черное комфортное кресло и, протянув бокал грейпфрутового сока, сознался:

– Честно говоря, сейчас я чувствую себя куда легче.

– Почему? – подняла я удивленный взгляд на гитариста.

– Было чертовски неловко разговаривать о Кее, зная о его игре. Грязь, она прилипчивая штука, – улыбнулся мне виновато Фил. – А я чувствовал себя соучастником. И когда ты все узнала, у тебя такой вид был… Я думал, с ума сойду… А-а-а! – взлохматил он от порыва эмоций каштановые, с красными прядями, волосы. – В общем, Катенька, извини.

– Принято, – кивнула я благосклонно.

– И помни, что наш Кей любит тебя, – подмигнул мне Фил.

И только сейчас я заметила, что от его глаз, как у Томаса, разбегаются смешливые морщинки-лучики.

– Жизнь – забавная штука. Кей – такой дарк бруталити рок-стар, а влюбился, как ванильный мальчишка.

– Опять заливаешь про любовь, воробушек, – появился перед нами черноволосый Рэн – брат-близнец Фила и второй гитарист «На краю». На щеках его была легкая щетина, смоляные волосы – растрепаны.

Братья были не слишком высоки и худы, однако меня всегда удивляло, какие большие у обоих ладони – узкие, с длинными пальцами, выпирающими костяшками. Сразу видно – гитаристы.

– Зови меня господином Романтиком, увалень, – отозвался Фил.

– Твои слова попахивают БДСМ. Я в такие игры не играю, – громко объявил Рэн и широко улыбнулся мне:

– О-о-о, салют, хорошая девочка Катя! Рад тебя видеть! Скажу тебе прямо – круто видеть человека, который может обуздать нашу певичку, – весьма фривольно выразился он об Антоне, но меня это рассмешило. Слышал бы это «певичка», наверное, разозлился бы.

Рэн уселся на ручку моего кресла и дружески положил мне руку на плечо:

– Официальная жалоба – твой друг совсем осатанел, Кать, – объявил он весело. – Усмири его, а? Я не такой робот, как Тоха. Иногда мне надо спать.

Фил бодро закивал, подтверждая каждое слово брата.

– Желательно с прекрасной девушкой, – продолжил Рэн.

– У тебя все мысли только о девушках, – подколол его брат.

Рэн изловчился и выхватил из его пальцев бокал с колой.

– Отдай! – заорал Фил. – Это последняя бутылка была!

– Купишь еще, – залпом допил газированную воду Рэн и критически оглядел Филиппа:

– Ты опять оделся, как я!

Близнецы действительно оба были облачены в черные рубашки без рукавов и с заклепками и в джинсовые бриджи. На ногах у обоих виднелись «конверсы». Только вот у Фила татуировок не было, а одну из ног Рэна украшало цветное тату в стимпансковском стиле. Оно обхватывало жилистую икру, и замысловатый узор доходил до самого колена, теряясь под джинсовой тканью.

– Это ты оделся, как я, – ничуть не смутился Фил. Подобные перепалки были для этих двоих не редкостью.

Рэн ответил непечатными словами.

– Закрой жало, друг мой, – посоветовал ему брат. – Тут девушка.

– Малыш, прикрой свои очаровательные ушки, – обратился ко мне Рэн.

Я только улыбнулась в ответ. За близнецами интересно было наблюдать.

– Заколку нацепил, как девчонка, а! – содрал Рэн с приглаженных назад волос брата мужской черный ободок-пружинку. – Стыдно, чувак.

– Стыдно, когда ты – свинья, – с великим достоинством произнес Филипп. – Верни.

С мерзкой улыбочкой черноволосый гитарист откинул ободок в соседнее пустое кресло, качая головой, мол, мой брат совсем «не алле», носит девчачьи украшения. Фил тотчас нацепил ободок обратно.

– Игореша, веди себя достойно.

– Не называй меня Игорешей! – тотчас вспылил Рэн.

– Я же не виноват, что родители дали мне красивое имя, а тебя назвали как попало, – пожал плечами Филипп.

Плечи у него были не самыми широкими для мужчины, однако и Филипп, и Рэн были по-своему симпатичны.

Подвижный, проворный Рэн привлекал внимание беззаботной улыбкой, бесшабашностью и драйвом, который горел в карих, с хитринкой, глазах.

Спокойный рассудительный Фил же напоминал плюшевого медвежонка, мягкого, милого, почти ручного, обаятельного и заботливого. Девчонки, словно чувствуя это, липли к нему пачками.

Правда, едва я вспомнила концерт НК и несколько клипов, что специально смотрела недавно, как мои теплые эмоции поутихли, ибо на сцене и тот, и другой в сценических костюмах и профессиональном гриме были больше похоже на глумливых демонов, нежели на людей. Во время концертов эти двое являли миру свой истинный лик, а особенно пугающим был Филипп.

Фил на сцене и Фил в жизни были двумя разными личностями.

– И вообще, для меня ты всегда будешь маленьким Игоречком. Старшим братиком. Который до пяти лет писался в кроватку. Мама всегда стелила ему клееночку, – поведал мне Фил.

Я прыснула в кулак. Ага, вот кто из них старше!

– Слышь, ты, укурок! Захлопнись, пока не прихлопнули самого! – подскочил Рэн к креслу брата и взял его шею в захват. Тот попытался высвободиться, но безрезультатно. Маленький Игореша, он же младший братик, был сильнее.

– Отпусти меня, животное! – потребовал Фил. Лицо его покраснело от натуги, каштановые пряди выбились из-под ободка и падали на лицо.

– Я тебя сейчас задушу! – рявкнул Рэн. – Всякую муть чтобы не нес при людях, – воровато оглянулся он на меня. Я сделала вид, что серьезна.

Рэн отпустил-таки брата и вновь сел на ручку моего кресла, закинув ногу на ногу. Фил, гневно сверкая глазами, поправлял волосы.

– У нас прикольно, да, Катя? – весело спросил меня Рэн.

– Ничего так, – осторожно согласилась я.

– Нет, ты все-таки дала жару, – вдруг выдал он, – уважаю! Мне такие девчонки не попадались. Хот!

– Какие – такие? – удивилась я.

– Настолько хорошие, – коварно улыбнулся гитарист. – Ты ведь знаешь, я в теме с Кеем… был, – поправился он, явно имея в виду игру в плохого и хорошего парня, которая развлекала их долгое время. – Теперь-то он из игры вышел.

– И ты продолжишь играть один? – осторожно спросила я.

Эта тема, признаюсь честно, была для меня болезненной. Стало и обидно, и злобно – в первую очередь на себя: ну почему я ни о чем не догадалась? Как смогла позволить себя так обмануть?!

Дура ибо первосортная.

– Почему один? – крайне весело ухмыльнулся Рэн. – Одному скучно. Есть заинтересованные люди. Целый клуб, – обмолвился он и понял, что сболтнул лишнее, а потому переключил тему. – Вон, увальня подключу, – кивнул он на молчавшего брата.

– Мечтай, – огрызнулся тот. – Я в ваших делишках не участвую.

– Придурок, – беззлобно сказал музыкант, махнув черными волосами, и продолжил с легкой душой:

– Кать, по твоим очаровательным глазкам я вижу, ты злишься. Но отбрось негатив – это же было прикольно! Приключение, согласись? Будни разбавили таким сумасшедшим драйвом…

Ответить на эту чушь я не успела, хотя хотела.

– Игорь, вам больше идет молчание, – появился вдруг на втором этаже комнаты отдыха Арин. Высокий, худой, с черными длинными прямыми волосами и равнодушным бледным лицом, он больше напоминал этакого представителя готической субкультуры. Даже одежда – джинсы и футболка были темных тонов, отчего басист группы «На краю» казался мрачным, словно не из мира сего.

Рэн хмыкнул, но спорить отчего-то не стал. В отличие от того же Келлы, он знал, когда нужно заткнуться.

– Окей, я промолчу. Но хорошая девочка Катя ведет с большим счетом, – заявил Рэн и развязно подмигнул мне. – И я ставлю на тебя!

Парни обменялись рукопожатиями.

Арин, кивнув мне в знак приветствия, подошел к бару и налил себе алкоголь. Не то, чтобы я была рада видеть Лескова, но где-то глубоко в душе мне стало приятно, что он заткнул друга. Нет, Рэн меня не обижал, он не всегда понимал, что был некорректен.

– И мне плесни, – тотчас решил присоединиться к Арину он. – Чуваки, махнем сегодня в клуб, пора расслабиться. Извини, Катя, к тебе это не относится, – не забыл он обратиться и ко мне. – Тебя заберет Кей. А нам он тебя не отдаст.

Арин улыбнулся.

– Я не хочу в клуб, – встал со своего кресла Фил, чтобы взять в руки гитару.

– А тебя никто и не берет. Будешь ныть и динамить клевых чик. А, Катя, вот ты девчонка, скажи мне, – неожиданно обратился ко мне Рэн. – Почему, когда мы тусим где-то, куча телок – пардон, – резко поправился он, видя, как у меня приподнимается бровь, – девушек к нему липнет? Блин, он же никакой, – был весьма щедр на комплименты по отношению к собственному брату Рэн. – Что они в нем находят?

– Сам ты никакой, – закатил глаза его близнец.

– Филипп милый, – сказала я и, чуть подумав, добавила: – Обходительный и добрый, что ли. Когда к тебе относятся чисто по-человечески, это чувствуется.

– Мой брателло – самой доброй души человек, – внезапно фыркнул Рэн. – Ни разу ни злой. Ни жестокий. Ну-ка, Арин, напомни, кто предлагал в качестве шоу поставить на сцену клетки с танцующими обнаженными дамами, которых типа можно было бы хлестать и обливать кровью? – парень сымитировал нечто, напоминающее извивание всем телом.

Я чуть не подавилась. На лице басиста вновь появилась полуулыбка.

– Не путай божий дар с яичницей, – спокойно отвечал Фил, нежно держа гитару в руках. – Я говорил о том, как сделать концерт более зрелищным. А не собирался играть с этими, как ты выразился, дамами, в плохого – хорошего.

– Да ну тебя. Запарил, – махнул рукой Рэн и посмотрел на меня. – Катя! У тебя стакан пуст, черт, что мы за мудаки! Одна гостья, и то не можем поухаживать за ней нормально! Что будешь пить? Извини, какао нет, – он засмеялся, довольный собственной шуткой. – Кстати, Тоха скоро придет. Они там с Иванычем, – назвал он по отчеству продюсера, – решат кое-что, и он придет.

– А Келла где? – удивилась я.

– За установкой. Репетирует. Лажал много, прогоняет еще раз. Злой сегодня, – поведал мне весьма разговорчивый Рэн. – Но он хотя бы не перманентно злой. Кей злой всегда.

И они с близнецом вновь стали жаловаться, что лидер их общей группы посуровел, чересчур серьезно стал относиться к репетициям и даже как-то едва не подрался с опоздавшим синеволосым раздолбаем Келлой, непонятно где проводившим ночь. Они так увлеклись, что не заметили, как Кей, собственно, и пришел. Он стоял около лестницы, слушал, хмурился, но молчал, демонстративно изучая наушники, которые были в его руках, и изредка кидая в нашу сторону нелюбезные взгляды.

– Кей озверел, Катя, – говорил Филипп, не отрывая взгляда от любимой гитары. – Печально, но факт.

Рэн захохотал и заявил, нагло лыбясь, что во всем виноваты женщины.

– Вы – индикатор настроения любого мужика, – сказал он, подкидывая в руке мобильник, правда, не свой новенький смартфон, а смартфон близнеца, который пока что не видел этого безобразия, отдав все свое внимание гитаре.

– Какие еще женщины виноваты? – дернуло спросить меня у Рэна, на что черноволосый гитарист тут же хитро подмигнул и ответил:

– А ты подумай, подруга. Виноваты хорошие девочки. Не дают мальчи… – тут черноволосый гитарист, наконец, поймал на себе задумчиво-предупредительный взгляд подошедшего к нам Кея и добавил поспешно: – э-э-э покоя не дают. Вот Тоха и злится на всех. Все у него виноваты! Да, Тоха? Зато у нашего певуна открылось просто второе дыхание!

– Сублимация, – сказал всего лишь одно слово Арин, и это вызвало дружный ржач у всех, кроме, разумеется, Тохи. Хотя, мне кажется, он больше делал вид, что ему не смешно – я видела, как подрагивают его губы.

Тропинин любезно попросил друга заткнуться и не распахивать свою пасть по поводу и без, а после увел меня на крышу, где, смерив тяжелым взглядом, попросил больше не слушать придурков. Чтобы закрепить согласие, беловолосый посадил меня на широкие перила – дождь временно прекратился, встал напротив и не смог не сделать свою любимую штуку под названием «поцелуй».

С момента встречи у бабы-яги он постоянно приучал меня к себе с помощью прикосновений, и, надо сказать, у него это здорово получалось, как у профессионального дрессировщика, которого безмерно обожали все звери. Бабочки не стали исключением.

Близнецы поднялись следом за нами, и Рэн заявил, что Кей – пропащий человек, а Фил сказал, что мы смотримся очень мило. Единственным, кто молчал, был Арин. Он пил алкоголь и смотрел на нас задумчивым взглядом.

Когда Антона отвлек кто-то из студии, я внезапно для самой себя спросила у Арина:

– Как сестра?

Он, кажется, ожидал этот вопрос.

– Все еще в плену иллюзий, Кэт.

– Все еще хочет вернуть Антона?

Арин пожал плечами.

– Может быть. Ты счастлива? – вдруг спросил он. В его вопросе не было подтекста.

– Да, – с вызовом ответила я. Забыть его обман было сложно. А ведь он так мне нравился…

– Рад, – коротко ответил он. – Антон меняется. Не думаю, что он мог измениться так, останься с Алиной.

Мне не до конца было понятно, что Арин хотел сказать.

– Можешь передать сестре, что я не позволю ей забрать его.

Парень лишь кивнул – то ли принимал к сведению мои слова, то ли знал это.

– Ты – хорошая муза, – напоследок сказал Арин, вводя меня в некоторый ступор, и, извинившись, ушел.

Здание, в котором располагалась студия, я и Антон покинули лишь час спустя. Спускались вниз мы в одном лифте с Андреем – менеджером «На краю», представительным мужчиной лет тридцати пяти или сорока, очень импозантного вида, в темном костюме без галстука и с гарнитурой на одном ухе – ему часто звонили, а Андрей постоянно бывал за рулем.

– Как Томас? – спросил он у меня. С моим отцом Андрею доводилось работать над обложкой альбома группы.

– Хорошо, – отвечала я. – Даже бы сказала, что плодотворно. Очень много пишет в последнее время.

– Слышал, у него будет персональная выставка? – задал новый вопрос Андрей.

– Скорее всего, – кивнула я. – Если все получится – в Риме. Кажется, ближе к концу зимы.

Господин Бартолини действительно всерьез взялся за дело. Его люди постоянно звонили Томасу, чтобы уточнить множество деталей. Кстати, ту самую свою «гениальную» работу, которую никто еще не видел, папа готовился показать именно на этой самой выставке. Итальянец был в восторге и обещал, что все пройдет невероятно – папа не так давно разговаривал со своим благодетелем по скайпу. Как я уже говорила как-то, Томас терпеть не мог компьютер, но тут он даже согласился на переговоры со своим «другом Джино». К моему удивлению, господин Бартолини передавал мне привет. Наверное, я и правда слишком сильно напомнила ему дочь.

– Передайте отцу мои искренние поздравления, Катя, – с уважением сказал Коварин, смотря на свое отражение в зеркале лифта – кажется, своим внешним видом он остался доволен.

Не думаю, что Андрей особо ценил творчество Томаса, но действительно искренне уважал тех людей, которые чего-то могли достичь. Как я поняла, этот высокий темноволосый человек был из породы тех, кто многого добиваются сами благодаря своему трудолюбию, находчивости и деловым качествам и требуют от людей того же.